Январь 1992 год
В свой единственный на этой неделе выходной (она буквально разрывалась: тренировки к чемпионату Европы, занятия по английскому и подработка — Соня начала сама тренировать совсем маленьких фигуристок, у нее была стипендия, но деньги не были лишними, а у сестры и бабушки девушка брать не хотела) она проснулась от слишком навязчивого и громкого стука в дверь. Сурикова едва отодрала себя от подушки и, завернувшись в теплое одеяло, как в кокон, вышла в коридор. Ноги зябли от январского мороза, в ее дешевой квартирке, что ей временно выделило министерство спорта, сильно продували окна. Часы показывали восемь утра. Она посмотрела в глазок. От недосыпов и стресса голова была туманной и плохо соображала. На пороге стояла Оля. Сестра снова громко забарабанила в дверь, заставив девушку выругаться. — Что стряслось? — хрипло спросила она, ведь, справедливо говоря, что еще, если не беда могла заставить ее принестись на другой конец города в такую рань? — Ты чего спишь еще? Собирайся! — Оля по-хозяйски прошла внутрь квартиры, мысленно ностальгируя по временам беззаботной и незамужней юности, когда они жили тут с Соней, деля все радости и горести пополам. — Чего? Куда? — младшая пошла следом за ней, словно зомби. Белова затормозила на мгновение, развернулась к ней лицом, а затем чертыхнулась. — Сонь, я дура. Я тебе не сказала, да? — когда они в новогоднюю ночь сговорились с подружками, сестры и правда рядом не было, но Белова без нее ни за что бы не сделала того, что собиралась, уж больно все это было жутко и казалось даже преступлением. — Оль, я никуда не поеду. Я сплю, — даже в полусне она поняла, что ничего серьезного не произошло, махнув рукой, Сурикова зашла в комнату и вернулась в постель, с удовольствием прикрывая глаза. Оля села на край дивана и затормошила сестру за плечо, продолжая бесцеремонно разгонять ее сон. — Ну пожалуйста, сестреныш. Я боюсь одна. — Ты про что? — не открывая глаз, но уже чувствуя, что шансов уснуть становится все меньше, спросила она, вздыхая. Раздражения или злости она не испытывала, слишком привыкла мало спать и много работать, ей почти начинало казаться, что она вполне себе отдохнувшая и бодрая. — Ты будешь смеяться, — Оля опустила глаза на сцепленные в замок пальцы. Характер сестры она знала получше других, но была готова пойти на это маленькое унижение, только бы Соня согласилась поехать с ней. Она приоткрыла один глаз, показывая, что вся во внимании. — Сейчас же гадать можно. Ну, до крещения. В том году Наташка ездила к одной женщине в деревню, — Белова понизила голос, словно это был самый большой на свете секрет. — Та ей нагадала и скорую свадьбу, и ребеночка. Ну и много всего там! Соня, я тоже хочу. Она расхохоталась. — Ну Соня! — Оль, ну зачем ехать куда-то? Ты сама ведьма хоть куда — сказала же: смеяться будешь. Я вот и смеюсь. — Зараза! — она стукнула ее тихонько по плечу. Соня закатила глаза и развалилась на диване, явно демонстрируя, что подрываться не собирается. В гадания, ведьм, чудеса и сказки она не верила. В школе они гадали как-то с подружкой, но ничего не сбылось, а ехать в Тмутаракань из-за прихотей сестры в свой единственный спокойный день она не собиралась, конечно. — Сонечка, ну пожалуйста! Электричка через час, туда три часа ехать. К вечеру вернемся. — Оль, ну что за белая горячка? — она поморщилась, удивленная тем, что Оля говорила абсолютно серьезно и сдаваться не собиралась. — Я не поеду. — Почему? — Потому что это бред. — У Наташки все сбылось! — это был основной Олин аргумент, и она не понимала искренне, как Соня может сопротивляться? Неужели ей свою судьбу подглядеть неохота? — Я Наташке тоже нагадать могу. И тебе, и кому скажешь. По вам же видно — молодые, красивые. Еще и дуры. Значит на уме любовь, свадьба, дети, все дела. — Сама дура, — обиженно фыркнула Оля и, скуксившись, сложила руки на груди. С мужем чаще всего прокатывало, но сестра была непреклонна: — Не я собираюсь три часа в электричке трястись ради сказок каких-то. — Ну что хочешь? — как в детстве спросила Белова. Соня иронично приподняла брови. Вот когда они жили вместе, можно было сеструху запрячь уборку делать, домашку всякую, а сейчас? — В детстве с тобой, оказывается, проще было, — она закатила глаза. Раньше Соня ей казалась исчадьем ада, с годами почему-то становилось только хуже. — И помочь по-сестрински уже не хочешь. — Помочь – пожалуйста. Но это не помощь, Оль. Ну сама подумай. Развод это всё. — Ну вот поехали и проверишь сама! Может, и развод, а может и нет. — Чего тебе неймется? Опять Белый плохо себя ведет? — Нет, нормально, — он и правда в последнее время был разве что не идеальным мужем. Окружал ее заботой, вниманием, они и ремонт в квартире почти закончили, хотя до этого дело шло медленно из-за его постоянных: «потом», «нет времени», «сама выбери». Но женское любопытство не давало покоя, хотелось в чудо поверить, узнать, судьбой ли им предназначено быть вместе и когда у них с Сашей родится ребеночек, и кто это будет: мальчик или девочка... — Неужели тебе неинтересно, кто в тебя влюблен? — у Сони ёкнуло сердце. Она вздрогнула от эмоций, взгляд ее упал на золотой браслет, что украшал ее тонкое запястье. — Может, узнаем, поедешь ли ты на олимпиаду, — это был ее последний аргумент. Соня нахмурилась. Внутри нее боролись две разные части ее самой. Одну она знала прекрасно: это была скептически настроенная ко всем этим гаданиям, волевая, идущая к своей цели девушка, которой всё ни по чем, в том числе парни. Ей не нужно было спрашивать у потусторонних сил, поедет ли она на олимпиаду. Она знала, что поедет. Вторая ее удивляла. У нее в голове был полный бардак, она часто была рассредоточена, не знала, чего хочет, да и с сердцем своим зачастую не могла совладать. Ей, может, и пригодился бы совет «сверху». — Ладно. Съезжу, так и быть. — Соня! — взвизгнула Оля, уже потерявшая надежду. — Спасибо!***
Во время долгой дороги они разболтались, и как-то позабыли о волнении, что тревожило каждую (им ведь предстояло узнать свою судьбу — кто не переживает по такому поводу?). Выйдя из электрички они, правда, все разом напряглись и по деревенским улицам, что завалило снегом, шли, едва не стуча зубами от волнения. Девочки вчетвером вошли в небольшой деревянный домик, держась робко и тихо, они словно боялись разрушить магию этого момента, хотя вокруг ничего сказочного и не было толком. Дом как дом. Просторный дворик, качели, правда, утонувшие в сугробе, невысокое крыльцо, простые сени, заставленные заготовками. В нос бросился запах трав и масел, что, в принципе, был довольно приятным. — Где она? — спросила шепотом Тома. Все только пожали плечами. — Надо позвать ее, может? — Сонь, позови, — Карина, Олина подружка, чуть тронула Сурикову за плечо, так же говоря едва слышно. Среди всех у Софы была репутация самой смелой девчонки, ее не хотелось разрушать, но сейчас даже она чувствовала себя некомфортно. — Здравствуйте, — прокашлявшись, громко позвала Соня, чувствуя, как у нее начинают дрожать колени. Все замерли, вслушиваясь в тишину, но прерывало ее только их собственное неровное дыхание. — Тут есть кто-нибудь? — она сделала робкий шаг вперед, и дверь вдруг распахнулась. Девочки ахнули и отшагнули назад от неожиданности. Теплый свет и жар печи проник в холодные сени, в дверном проеме показалась худощавая женщина, которая показалась Соне такой старой, словно родилась примерно лет триста назад. Ну точно ведьма. — Что столпились? Обувь снимайте, и в дом, — хриплым голосом и явно с укором сказала она. Словно школьницы, девочки торопливо повиновались. Баба Маня, так ее звали, наверное, была самым древним человеком, которого Соня видела в своей жизни. В комнатном освещении она разглядела глубоко пролегшие морщины, у женщины были длинные седые волосы, забранные в култышку, а льняное платье висело на ее худом, по-старчески сгорбленном теле. — В комнату заходите по одной, — скомандовала она. — Это потом, сейчас нельзя, — она кивнула на деньги, которые начала доставать Оля. Все как-то зависли, никто не решался пойти первой. — Мне долго ждать? Зная, что или она, или никто, Соня поднялась с места и уверенно пошла за старушкой. Баба Маня закрыла за ними дверь, и девушка, казалось, потеряла зрение. В комнатке горели лишь несколько свечей, тусклое пламя их едва освещало помещение. — Садись. Как звать тебя? — Соня, — она опустилась на табуретку у круглого стола, на котором стояли свечи, лежали карты и были рассыпаны цветные камушки. Собравшись с мыслями, она подняла на Бабу Маню свои стеклянные голубые глаза и нервно сглотнула, ожидая, что же будет происходить дальше. — Соня, — повторила старушка задумчиво, разглядывая девушку. — Красивая ты. Я тоже раньше была красивая, первая невеста. Веришь? — Верю, — ответила Сурикова, хотя и слабо могла представить, что ее волосы были наполнены цветом, кожа была мягкой, упругой, а глаза горели не тусклым огнем. Старость никого не щадит, но, может лет сто назад, Баба Маня была просто Машей, и за ней действительно толпами бегали женихи. — Зачем приехала? Не хотела же. Она вздрогнула всем телом от неожиданности. А что если она мысли читать умеет? А Соня старухой ее считает. Проклянет же… Хотя почему проклянет? Она ведь и правда старуха, на правду-то что обижаться?.. Баба Маня продолжала пристально смотреть на нее, а Соня мотнула головой, отгоняя дурные мысли. — Узнать про… — она шумно выдохнула, подбирая слова. Даже наедине с деревенской старушкой ей было стыдно признаться, что она приехала сюда узнать про любовь. — Про мою судьбу. — Ну, давай руку, — Баба Маня снисходительно дернула подбородком, и Сурикова протянула свою дрожащую ладонь. Сухими костлявыми пальцами она провела по линиям, разбросанным на коже девушки, та задержала дыхание, от страха руки у нее заледенели. — Хм, — старушка нахмурилась. — Интересно. — Что интересно? — София, наклонившись вперед, тщетно попыталась сама разглядеть написанную на ладони судьбу, но, конечно, ничего не понимала в этом. Баба Маня не ответила на вопрос, оттолкнула тихонечко руку Сони и, взяв в руки камни, потрясла их немного в сомкнутых ладонях, а затем выбросила на темный платок, что лежал на столе. — Выбери любой, — сказала она. Девушка окинула их внимательным взглядом, это были небольшие плоские камушки разных цветов, на которых иглой или шилом были выскоблены какие-то знаки. Соне почему-то с огромной ответственностью выбирала камень, ткнув пальцем в итоге в черный, который переливался на свету от пламени свеч, как ночное небо, как космос. Ей это показалось красивым, в остальном она все равно не разбиралась. Баба Маня кивнула, убрала все остальные прочь, а затем, наклонившись к полу, высыпала на стол песок. Соня удивленно уставилась на происходящее, ведь эта старушка, казавшаяся ей еще несколько минут назад древней и дряхлой, горделиво выпрямила спину и, закрыв глаза, начала водить по песку ладонями, шепча что-то на непонятном ей языке. Как бы девушка не вслушивалась, ни одно слово не было ей известно. Соне показалось, что даже руки Бабы Мани стали выглядеть моложе, но это, конечно, было лишь игрой воображения. — Я знаю, зачем ты приехала. Один вопрос у тебя есть. На остальные ты знаешь ответы, — вдруг заговорила она. Соня уже было пригрелась у пламени свечи и успокоилась, но слова женщины заставили ее встрепенуться. Баба Маня уже второй раз безошибочно угадывала ее мысли. Женщина открыла глаза и взглянула на песок, что, очевидно, для нее был проводником к скрытой от обыденных умов информации. — Я всё расскажу, уж извини. Раз посмотрела судьбу твою — должна все рассказать, обо всем предупредить. Соня завороженно кивнула. — Яркая у тебя будет жизнь. Никогда ты ни в чем не будешь нуждаться, судьба к тебе благосклонна. Только возжелаешь чего — оно уже твое. Но с желаниями нужно быть осторожнее. Девушка задержала дыхание. — Хочешь на вершине быть — будешь, не сомневайся. Но испытаний тебе пройти придется не мало, — с этим она вполне была согласна. В мире спорта что ни день, то испытание, трудностей она уж точно не боялась. — Ты как Птичка все летаешь, но будь осторожна. Еще раз крыло подобьют — не оправишься, — она ласково смахнула песок на пол, избавляясь от лишнего, вновь провела по остаткам руками, а затем высыпала еще небольшую горстку. — Думаешь, в любви не везет, потому что ты какая-то не такая? — женщина качнула головой. — Выбираешь просто не тех. Они любить не умеют, чего ты от них ждешь? Оглянись вокруг и не будь дурой. Соне стало на секунду обидно. Обзываться-то зачем? Над манерами Бабе Мане бы поработать… Старушка, тем временем, продолжала говорить: — На сестру зачем смотреть начала? Никогда не смотрела, и сейчас не смотри. У нее своя судьба, у тебя своя, — у Сони пересохло во рту. Женщина не давала ей ни обдумать сказанное, ни задать вопросы. Она только едва успела согласиться, что в последнее время и правда все чаще смотрела на Олю, на них с Сашей, и порой испытывала ту самую, не красящую ее зависть. — Бойся белого снега, — Баба Маня, казалось, побледнела, хотя кожа ее и без того была отнюдь не здорового цвета. — Его виной погибнуть можешь… У Суриковой почти заслезились глаза от какой-то совсем детской обиды. Почему кому-то она говорит о свадьбе и детях, а ей об одних только плохих событиях? — Потому что все еще можно изменить, — Соня вздрогнула от слов старушки. Она ведь точно не произносила своего вопроса вслух, но мгновенно получила на него ответ. — Мне велено предупредить, я предупреждаю. Дальше выбор за тобой. В себе она не сомневалась. Если судьба предоставит ей выбрать, она уж точно все сделает правильно. Потому что знает, чего хочет, и знает, как этого добиться. Со своего пути она не свернет. И все же ей даже захотелось извиниться за свои резкие мысли в сторону Бабы Мани, которая ничего плохого не сделала, но вместо этого она задала свой следующий вопрос: — А он? — она кивнула на браслет, почему-то уверенная на сто процентов, что старушка и без лишних уточнений все поймет. — Он… — Баба Маня заводила руками по песку, девушка тоже пыталась что-то в нем разглядеть. — Любишь его? Этот вопрос застал ее врасплох. Она сама себе его не задавала ни разу, стараясь полностью игнорировать то, что происходило внутри нее самой. Соня наивно надеялась, что само пройдет. Ей это казалось опасным, разрушительным, но все равном манило, как огонь манит мотылька. — Я не знаю, — честно призналась Соня. — Вот и он не знает. Мечется все, как зверь в клетке, хотя клетка-то открыта, — она покачала головой. — Знаешь, сколько сердец он разбил? — ей показалось, что старушка хочет ее отговорить. София была уверена — она и так Витю насквозь видит, и без лишних слов знает, кто он такой. — Могу представить, — она нахмурилась. — И твое может разбить. — Мое уже не разбить, — твердо заявила она. Баба Маня улыбнулась. Улыбка эта вдруг показалась Соне очень доброй, ласковой, да и взгляд ее потеплел. — Тогда слушай. Еще кто-то есть, — София не была удивлена. У него всегда кто-то был. Но внутри все равно разлилось едкое, неприятное чувство, заставившее сердце сжаться. — Она красивая, она его восхищает. Он смотрит в ее глаза и тонет. Тонет в зеленом болоте, не выбраться. Но она ему не принадлежит и принадлежать не будет. Девушка скривила губы. Было так гадко слышать, что кто-то его восхищает. Это было ведь куда серьезней его простых желаний, о которых всем было известно. — Он её любит? — Сделаешь все правильно — разлюбит. — Правильно? Это как? — девушка начинала злиться. Баба Маня словно специально путала ее, не отвечая на чётко поставленные вопросы. Ни разу она еще не сказала точно — будет так и так, все время напускала туману. И если Соне всегда нравилось то, что ее жизнь в ее руках, сейчас она с волнением ждала однозначных ответов. — Ты же боец. Вот и борись. Если правда любишь — он будет твой. — Вы меня совсем запутали. — Все хотят знать свое будущее. Пока не узнают его, — вновь размыто ответила старушка. — Есть судьбы прописанные, есть как твоя. Ты ее пишешь сама. Я тебя обо всем предупредила. Ступай теперь. — Но?.. — Я сказала: ступай, — голос ее вновь стал требовательным и грубым. Соня не любила, когда ей приказывают, не любила, когда ее игнорируют, а вопросов у нее еще было немало. — Камень возьми. Оберегом тебе будет. — Вы не ответили! Ни на один мой вопрос! Баба Маня была непреклонна и даже отвернулась от девушки, никак не ответив на ее претензии. Она вспыхнула мгновенно, едва совладав с собой, чтобы не перевернуть этот столик, разбросав эти псевдомагические прибамбасы. София гордо вздернула подбородок и, резко отодвинув скрипучий табурет назад, встала с места. Злобно окинув старушку взглядом она, несмотря на свой внутренний страх перед ней, отбросила брезгливо камень, что должен был служить ей оберегом. Он отскочил от столешницы и со стуком упал на пол. Ничего не сказав на прощание, Сурикова пулей вылетела в светлую кухню. Сердце у нее отбивало в груди чечетку, от тревожных эмоций подрагивали пальцы. Ее слегка ослепило на пару мгновений, жаром печи обдало и без того горящие от эмоций щеки. Девчонки повскакивали со своих мест, кинувшись к ней. — Ну что? — шепотом произнесли они едва ли не хором, глаза у них были большие-большие, взволнованные. Все это время они сидели и тряслись, стуча зубами, гадая, что же там происходит. — Ничего, — Соня хмуро отодвинула от себя Олю, что едва ли не вцепилась ей в руку. На деревянном крючке висела ее шубка, и девушка принялась быстро одеваться. Ни секунды она больше не хотела оставаться в этом доме. — Глупости все это, я же говорила! — Ты куда собралась? — Домой! — А мы? — А вы как хотите. Это не было манипуляцией, Соне было плевать, останутся девочки тут или нет. Ей хотелось скорее убраться и, выбежав на мороз, она, наконец вдохнула полной грудью. Все это был бред, ничего конкретного бабка ей не сказала. А она еще и повелась в самом начале, как глупая. Каждый сам пишет свою судьбу. Смешно! Это все знают, никакой магии в этом нет. Снега бояться? Да в этой стране снег почти круглый год. Смешно вдвойне! Соня тряхнула головой и злобно взглянула на входную дверь. Из нее никто не вышел. Девочки, очевидно, решили остаться. Пнув тихонько снег, что разлетелся мгновенно по воздуху, Сурикова, завязывая на ходу шарф, помчалась в сторону станции. В одном Баба Маня права была — надо бы поменьше слушать Олю.