Птичка

Чем дальше она была от этого проклятого дома, от Вити, тем сильнее на нее накатывало осознание всего произошедшего. Оно цепкими пальцами ухватилось за глотку и сжимало, сжимало, сжимало. Мысли, как фильм, который, к сожалению, нельзя было поставить на паузу, настойчиво крутились в голове. Все его взгляды на Олю. Грустные. Долгие. Все его прикосновения. Объятия украдкой. То, что он так или иначе всегда рядом с Беловыми. С Олей. Соня усмехнулась безмолвно и провела языком по пересохшим губам. Наверное никогда в жизни она не чувствовала себя такой глупой. Буквально все предупреждало об этом, включая ее собственную интуицию, но она упорно шла на лобовое столкновение с айсбергом. Девушка откинулась на сидение и перевела взгляд в окно, считая фонарные столбы. Фил и Тома молчали, Соня была бледная, как бумага, глаза у нее были влажные от непролитых слез, и разговаривать девушка явно не стала бы. Что-то произошло, но что? Слишком много драматичных событий, связать их воедино никак не получалось. Когда Филатов припарковался у Сониного подъезда, он обернулся на нее и буквально просканировал взглядом, словно мог увидеть сквозь плоть раскрошенное на осколки сердце. — Тебя проводить, Птичка? — Нет, все в порядке. — Соф, хочешь я останусь? — предложила робко Тома. — Не надо, мне завтра рано вставать, — она даже выдавила из себя улыбку. Пальцы у нее были слабые, руки дрожали, и дверная ручка поддалась не сразу. Соня вышла в холодную ночь, которая в ту же секунду сковала льдом ее только-только отогревшуюся кожу. Девушка сглотнула ком в горле, и он, как наждачка, оцарапал все внутри. Подняться пешком она не смогла бы, а потому вызвала лифт. Соня зашла на пошатывающихся ногах в квартиру, и ей словно ударили под дых. Девушка замерла в дверном проеме, в кромешной тьме осматривая свое жилище, едва различимые очертания мебели. Здесь даже пахло им. Все напоминало о Вите, и Соня поморщилась болезненно, приложив ладонь к ноющей груди. — Черт, — выдохнула она и закрыла, наконец, за собой дверь. Сбросив обувь, девушка прошла на кухню и достала из ящика дорогой коньяк, принадлежащий, конечно, Пчёлкину. Она горько усмехнулась, открыла дрожащими от гнева пальцами крышку и сделала глоток. Янтарная жидкость обожгла горло, Соня закашлялась, из глаз брызнули слезы. Сурикова выплюнула остатки коньяка в раковину и приложила тыльную сторону ладони к горящим губам. — Придурок, как это можно пить? — она поморщилась и шмыгнула носом. Затем достала небольшую рюмку, налила еще и разом опрокинула стопку внутрь. На этот раз было не так мерзко, хотя по-прежнему малоприятно. Пустой желудок обожгло алкоголем, внутри разлилось тепло. Соня сняла с себя душащее платье, зацепила волосы в высокий хвост и прошлась по квартире, включая везде свет. Эти обои Витя менял дважды, этот комод собирал сам, вот здесь стояла ваза, которую он разбил и поменял на новую, теперь она ждала своего часа на подоконнике. А сколько здесь было его вещей... — Ну уж нет, — она покачала головой и легким движением нажала на кнопку, включив магнитофон. Заиграла музыка. — Я от тебя избавлюсь, — покрутив колесиком, девушка прибавила звук. Она героически расправила плечи, нацепила на себя футболку и, вооружившись мусорным пакетом, собрала все, что принадлежало Пчёле. Рубашки, блокноты с записями, зубную щетку, бритву, его парфюм, расческу, даже кружку, из которой он пил. Сурикова замахнула рюмку коньяка снова. И еще раз. А затем, выйдя в подъезд, спустила все в мусоропровод. — Пошел ты, — подытожила она и вернулась в квартиру. Легче, правда, не стало. Она надеялась, что сможет дышать свободнее, но этого не произошло. Стены буквально давили, а голова стала чуть более тяжелой от выпитого. Соня неумолимо пьянела, но это не остановило ее от еще одной стопки. В мыслях снова был он. Его влюбленный взгляд. Обращенный не к ней. А к ее сестре. Хотелось открыть черепную коробку и выкорчевать все это сейчас же! Соня металась по квартире, как дикий зверь, загнанный в клетку, она не знала, куда себя деть и что делать. Девушка пооткрывала везде окна, впуская в помещение сквозняк, надеясь, что это выветрит его запах, которым, кажется, пропитались стены. Стены… Она резко развернулась и огляделась медленно вокруг. Дыхание сбилось, пульс заколотился в висках и смешался с громко орущей иностранной музыкой. Взгляд ее стал едва ли не безумным, и Соня бездумно подлетела к стене, зацепилась ногтем за чуть отогнутый краешек на стыке между обоями, и подковырнула. А затем резко дернула. Бумага послушно поддалась и с характерным звуком отошла от стены. What is love, baby don’t hurt me — пел исполнитель под ритмичную музыку.* На губах у Софии заиграла улыбка. Она расхохоталась вдруг, запрокинув голову назад. Из глаз брызнули слезы, и она не поняла, от смеха или от боли, что медленно выедала все внутренности, как кислота. Мысли были хаотичными, но ей так понравилось это ощущение внутри, звук рвущейся бумаги… Насмеявшись и стерев мокрые дорожки от слез со своих щек, она остервенело принялась за дело. Очнулась Соня запыхавшейся, с всклоченными волосами и чуть раскрасневшейся от физической нагрузки и алкоголя… Среди голых стен. Персиковые обои в гостиной, которые она так долго выбирала, лежали на деревянном полу разорванными. София резко обернулась на кожаный диван, который так нравился Пчёле. Прикинув, сможет она вытащить его из квартиры самостоятельно или нет и, справедливо рассчитав, что вряд ли, она вооружилась кухонным ножом и искромсала дорогую кожу острым лезвием. В голове была пустота. Только слова песни, как заевшая пластинка, повторялись снова и снова. На пол летел поролон, ладонь быстро затекла от резких рваных движений и, выбросив нож на пол, она, задыхаясь от до сих пор не выпущенных эмоций, обреченно уставилась в потолок. Внутри все кипело, и она не знала, куда еще деть эту чертову злость. Соня прошлась по квартире как ураган, была бы ее воля, она сожгла бы тут все дотла и, возможно, сама бы сгорела заживо, только бы закончилась эта бесконечная ночь. Выбившись из сил, она осела, наконец, на пол. В полностью разрушенной гостиной, со сметенными с полок книгами, с разбитой о стену вазой. Теперь, когда мир был в развалинах не только изнутри, но и снаружи, она, наконец, все приняла. Приняла свою ненависть, что сильно ошиблась, что отдала свое сердце не тому человеку. И еще — что она больше не может оправдывать свою сестру. Оля все у нее забирает. Игрушки в детстве, мамину любовь, бабушкино внимание, а теперь и его. Витя, Витя, Витя… — А меня кататься научишь? — в разговор вновь вмешался Пчёлкин. Никакие коньки ему не были интересны, да и ездить на них он умел, причем неплохо. Соня иронично изогнула брови. — Тренера найми, ты же можешь себе позволить. — А я хочу, чтобы ты была моим тренером. — Много хочешь. — Мечтать надо по-крупному. Ну, ты это и без меня знаешь, — в этом они были похожи, и Витя сразу безошибочно разглядел в Соне достигатора. Она без страха и стеснения посмотрела ему в глаза, и губы ее даже тронула улыбка. — Да блин. Где я тебя видел?.. — не унимался он. — Да во сне, наверное, все-таки, — не без иронии ответила она. — Привет, чемпионка, — Витя Пчёлкин вырос будто из-под земли, его шепот обжег ее кожу, ведь он нагнулся к ней близко-близко, положив ладони на ее хрупкие плечи. — Невесело тебе тут? — Можешь меня развеселить? Пчёла улыбнулся своей очаровательной улыбкой. — А ты обещаешь себя хорошо вести? — Не-а. — Тогда точно могу, — он подмигнул, а затем нагнулся к ней еще ближе, губами почти касаясь ее уха. Соня замерла, вжавшись в стул. По коже прошла странная дрожь. — Я кое-что положил тебе в сумочку. Проверь потом. — У тебя кровь идет, — она сменила тему и отвернулась, спрятав от него глаза. Было ощущение, что Витя, если сильно захочет, сможет прочитать ее мысли. Увидев на кухонном гарнитуре стопку чистых полотенец, Соня намочила одно из них водой и протянула его Пчёлкину. — Промой. Я найду чем обработать. — Да так сойдет, — губа горела, на самом деле. Он даже выпить нормально не мог, что жутко раздражало. — Боже, — она закатила глаза и, привстав на цыпочки, самостоятельно приложила мокрое полотенце к разбитой губе, осторожно промакивая кровь снова и снова, пока не стало лучше. Она смотрела на его губы, технично, без лишних эмоций, но очень сосредоточенно делая свою работу. А Пчёла смотрел на нее, не моргая. Было в этом моменте что-то, заставившее его дыхание чуть сбиться. Наверное, это из-за боли. Да. Просто из-за боли. Вовсе не потому что о нем чертовски давно никто просто так не заботился. Соня оглянулась, на столе стоял коньяк. Пойдет. Другой конец полотенца она смочила в алкоголе и без предупреждения приложила к ране. — Щиплет? Витя тоже на вопрос не ответил и никак своего дискомфорта не показал. Она даже почти улыбнулась, вернее, он заметил, как слегка заблестели ее глаза. — Спасибо, — Пчёла редко кого-то благодарил. В этот раз ему даже понравилось. — И… Мне жаль, что так вышло. — Ты пришел?.. — у нее не было вариантов. — Я подумал, тебе сегодня нужен друг. — Друг? — она улыбнулась уголками губ. Витя был, наверное, одним из последних людей в мире, кого Соня могла назвать своим другом. Но отчего-то, когда он пришел, ей стало куда спокойнее, пустота в груди начала заполняться теплом. Сурикова объяснила себе это тем, что ей и правда нужен был хоть кто-то. Просто человек рядом. — Знаю, мы не то чтобы друзья… Но я принес вот это, — он достал из пакета бутылку коньяка. — Очень сближает, знаешь, — Пчёла очаровательно улыбнулся, казалось бы, он снова включает свои чары обольстителя, которые внутри Сони вызывали лишь раздражение, но глаза его по-доброму горели, и она не могла на него злиться. — А ты мне кулак показала сегодня. Я вспомнил. Соня вновь рассмеялась. — Мышечная память? — проговорила она, едва ли не стирая слезы с глаз. — Нда. Удар у тебя что надо. Это была правда. В свое время удар ей поставил никто иной, как Валера Филатов, но девушка решила умолчать об этом. — Ладно, я не со зла. — Да я знаю, — он подмигнул и улыбнулся. Улыбка у него была ребяческая, совсем еще пацанская, ну очень очаровательная. Соня поправила волосы, и вдруг он заметил запутавшуюся в них блестку от конфетти, что они пускали в воздух, в очередной раз поздравляя Олю. — Только не бей, — предупредил Пчёлкин и осторожно потянулся пальцами к светлым волосам. Соня замерла на месте, наблюдая, как он ловит блестку, сжимая ее между пальцев и вынимает, стараясь не сделать ей больно. Конфетти упала к ее ногам, Витя увлекся, не удержался и заправил волосы ей за ухо нежным движением. Соня даже не дышала, просто смотрела на него, не моргая. — Ну вот, представим, что новогоднее желание сбудется сто процентов. — Так. — И ты бы потратил его на любовь? — она фыркнула и развернулась к нему лицом. Витя сделал то же самое. Будто в его жизни любви было мало… София и со счету сбилась давно, сколько девушек она видела рядом с Пчёлой. Он только в последнее время, после Олиного дня рождения, стал немного поскромнее, но его репутация все равно шла впереди него. Он вдруг улыбнулся, но улыбка эта показалась ей грустной. — А что если я все могу получить, кроме любви? Той самой? — Витя сократил между ними расстояние, и Соня застыла на месте, хотя хорошо было бы отшагнуть назад. Она нервно сглотнула, однако смело подняла на него свои голубые глаза, в которых сейчас плескались самые разные эмоции. — Почему ты ушла с праздника? — Захотелось увидеть море, — туманно ответила она. — А ты почему? — Захотелось увидеть тебя. Мурашки волной прошли по ее загорелой коже, но Соня просто не могла себе позволить этой слабости. Она ведь была очень умной и знала прекрасно без всяких предсказаний, что Витя за человек, знала, что он сделает ей больно, просто не хотела в это верить. Здравый смысл, однако, победил внутри нее в это мгновение. — Вить… — Соня хотела прямо сказать, что эти игры ей надоели, что ему лучше уйти, но не успела. Он нагнулся к ней и без разрешения захватил ее губы своими. У девушки замерло сердце, казалось, весь организм отказал на мгновение, а затем в груди словно разорвались салюты, пуская по телу волну дрожи, и сердце быстро застучало. Все мысли и протесты рассыпались разом, и она потянулась вперед, приоткрывая губы, отвечая на поцелуй. Прокручивать воспоминания в голове было больно почти физически, но это было не остановить. Она помнила все. Каждый его взгляд. Все его слова. Обещания. Все поцелуи. Что из этого всего было по-настоящему? Было ли что-то? По ее щекам заструились слезы. Она до боли сжимала челюсти, чтобы не закричать и не напугать тем самым своих немногочисленных соседей, которые, как назло, к началу зимы повозвращались с дач. Она давилась своими слезами. Напрочь убитая. С ощущением, что лишилась опоры. С ощущением, что ей выдрали хребет. У Сони не было сил встать. Не было сил дышать. Была только пульсирующая всепоглощающая боль, в которой она буквально тонула. И девушка лежала на холодном полу и подвывала, как раненная волчица, заламывая себе руки, уже не видя очертаний комнаты...

***

За окном занимался рассвет. Небо не то чтобы светлело, скорее, серело. Накрапывал мелкий дождь, в открытые окна снизу поднимался едкий запах выхлопных газов: это соседи прогревали у подъезда машины. Вздрогнув, она очнулась от приступа тошноты. Было ощущение, что все внутренности стремятся вырваться наружу. Соня на подкашивающихся ногах добежала до ванной и склонилась над унитазом, опустошая желудок. Ее колотило, словно температура поднялась под сорок, горло драло от рвотных позывов. Девушку буквально выворачивало наизнанку снова и снова и когда пытка, наконец, кончилась, она, даже не попытавшись встать, села на полу, спиной облокотившись на ванну. Сил не было. Соня выглядела уставшей и больной. Кожа у нее была белая, ледяная, ведь она так и уснула на полу среди разрушенной гостиной с невысохшими слезами. Под глазами залегли синяки. Она устало провела ладонью по лицу, стараясь стереть с себя это разбитое состояние. Голова гудела от рыданий и выпитого алкоголя. Сурикова взглянула на небольшой будильник, стоявший на полочке, было шесть тридцать. На тренировку она явно опоздает. Если вообще до нее дойдет... Руки тряслись, внутри снова просыпалась щемящая боль, и воспоминания о вчерашнем кошмаре выедали мозг. София резко заморгала, отгоняя слезы. Ну уж нет! Хватит! Девушка упрямо поднялась на ноги и, скинув с себя одежду, встала под горячий душ. Она прижалась лбом к кафелю в ванной и прикрыла глаза. Кожа мгновенно покраснела, от резкого перепада температуры давление скакнуло, сердце часто забилось в груди и кровь, едва ли не застывшая, начала бешено циркулировать по венам. Дай мне шанс. Я все исправлю. Соня. Она едва не взвыла, ударив кулаком по скользкой плитке. Надо быть сильной. Но чертов Пчёлкин не лез из головы. Его сладкие поцелуи. Нежные взгляды. Прикосновения. Его шепот. Как он мог так искусно врать? Она старалась смыть с себя вчерашний день. Всю боль от двойного предательства. Всю грязь от ее собственного поведения. И это гадкое похмелье. Соня резко поменяла воду на холодную, чтобы остудить тяжелую голову. Нужно было собраться, перед чемпионатом каждая минута тренировки была на счету, она не могла пропустить целый день из-за какого-то мужика. Выйдя из ванной, она быстро набрала номер ледового и охрипшим (как удачно) голосом сказала в трубку, что приболела, но сейчас наглотается таблеток и приедет. От головы, от отравления, запить все теплой водой и впихнуть в себя хотя бы бутерброд. Завтрак дался ей тяжело, Сурикову едва снова не вывернуло всеми пилюлями и влитым внутрь кофе. Но, несмотря ни на что, через час она вышла все-таки из дома, оставив позади себя всю эту разруху и полнейший бардак. Перед прогоном короткой программы она, зашнуровывая коньки, с иронией усмехнулась. — Ты чего? — спросил Соколовский, разминая колени. — Ничего, — она пожала плечами. Вниз головой находиться было все еще тяжеловато, девушка выпрямилась и вдохнула прохладный воздух полными легкими. — Болит? — она кивнула на ногу. — Нет. А ты чего удумала захворать перед соревнованиями? — Подцепила что-то, — она снова едва не усмехнулась, вспомнив слова Сороки про «любовную лихорадку». — Пройдет. Они с Ваней выступали в роли Онегина и Татьяны. Именно это и развеселило юную фигуристку. Их хореограф, Роман Васильевич, когда они только начинали ставить номер, очень долго объяснял Суриковой, что она должна чувствовать в тот момент, когда Татьяна видит любимого, танцующего со своей сестрой, и как ей нужно передавать это в движениях рук, в выражении лица. Соня не раз и не два читала произведение, стараясь слиться со своей героиней, понять ее, перенести ее судьбу на свою. Доигралась. Теперь чувства Татьяны Лариной были, словно, ее собственными. — Как думаешь, Онегин прибежал к ней просто потому что она стала ему недоступна? — спросила она Ваню, поднимаясь на ноги и прокручивая попеременно стопы. — Ну, да. Он же идиот. Соня улыбнулась. — И сестру ее он не любил... — Он никого кроме себя не любил. — Ну и козел, — выдохнула она, думая, конечно, совсем не об Онегине. — Мне идут такие роли, не находишь? — Ваня подмигнул ей. Так уж повелось, что из сезона в сезон он и правда то Онегин, то Чудовище, то, как в их новой произвольной программе — Ретт Батлер из «Унесенные ветром» — тоже персонаж не самый порядочный. — Сурикова, Соколовский, вам особое приглашение нужно!? На лёд! — Я понять не могу, она спокойно разговаривать разучилась? — буркнула тихонько Соня, скидывая с лезвий чехлы. — Ты сегодня жутко ворчливая, — заметил Ваня. — Ой, тебя еще не хватало, — она закатила глаза. — Идем уже, Онегин.

***

Раздался стук. Оля подскочила с места, сердце ее забилось тревожно в груди, она открыла дверь своей квартиры и воровато выглянула в подъезд. Не дай бог кто увидит. Пчёлкин молча вошел внутрь и устало посмотрел на Белову, задавая немой вопрос. Он даже разуваться не планировал, но девушка закрыла за ним дверь. — Проходи. — У меня много дел, Оль. — Витя. Пожалуйста, — было видно, она нервничает. Плечи Оли подрагивали от эмоций, на лице остались следы бессонной ночи. Пчёла и сам глаз не сомкнул, все думал, думал, думал, пару раз порывался поехать к Соне, но останавливал себя. А едва на улице рассвело, зазвонил телефон. Это была Белова, она позвала его встретиться, сказала, это срочно. — Чай будешь? — Нет, спасибо, — между ними, казалось, от напряжения искрился воздух. Он сел за стол, сложив руки в замок, как на переговорах. Витя бывал здесь, и не раз, но наедине с Олей остался, наверное, впервые. В квартире Беловых всегда было уютно, тепло, всегда был приготовлен обед, а сегодня внутри оказалось пусто и холодно. — Что тебе сказала Соня? Он устало потер глаза. Соня была только его. Чем-то слишком личным и сокровенным, он никогда ни с кем не хотел бы делиться ею. А говорить о ней с Олей было как-то совсем из ряда вон. — Я не хочу это обсуждать. — Мы совершили ошибку, — голос ее дрогнул. Слова эти полоснули ножом по его сердцу, хотя он и был в целом с ней солидарен. — Я хочу минимизировать ущерб. — Она ничего не сделает. — Расскажи. Мне. Пчёлкин устало вздохнул. Он заебался. Иначе и не скажешь. Работа едва ли не сутками, его друзья, бесконечные проблемы, которые требовали немедленного решения, отсутствие сна, окружение, от которого в любой момент можно получить нож в спину, эти женщины… — Она сказала, что, если я еще раз подойду к ней — Саша обо всем узнает, — Пчёла справедливо решил не рассказывать ей о том, что произошло между самим Белым и Соней вчера. Во-первых, потому что сам не хотел в это верить. Во-вторых, потому что тогда между сестрами окончательно образовалась бы пропасть, а он не хотел быть этому виной. В глазах Оли мелькнул страх. Она резко опустила голову вниз, уставившись в стол, мысли лихорадочно закрутились в голове, а вот внутри все замерло, словно разом стукнул мороз градусов в тридцать. Белова прикусила губу. Это как нужно было ее разозлить, как больно сделать, чтобы Соня пригрозила таким… По коже прошел холодок, грудь неприятно стянуло. Она всего на мгновение представила, что с ними будет, если Саша узнает обо всем, и ее как парализовало. — Ты не должен к ней приближаться, — жестко сказала она, подняв свои зеленые глаза на Витю. Белова была непоколебима. В эту секунду они с сестрой были как никогда похожи. Пчёлкин усмехнулся, впервые он видел в ней Соню, а не наоборот. — Это не тебе решать, Оль, — голос его был по-прежнему очень уставшим. Он не хотел спорить, у него не было на это сил. Он собирался приехать сегодня к Суриковой и выяснить все. И просить прощения до тех пор, пока она не оттает. — Ты думаешь, она пошутила? Не знаю, какие у вас были отношения и какого ты о ней мнения, но Соня далеко не ангел. В гневе она что угодно может сделать, и о последствиях она не подумает, уж поверь. — Я знаю, что она не ангел… Оля перебила его: — Держись от нее подальше, — отчеканила девушка. — Или всем нам будет плохо. — Пытаешься так спасти свой брак? — Да! И я имею на это право, — зло выплюнула она. Он посмотрел в сторону, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Он не то чтобы сильно верил, что Беловы разведутся, но ведь Саша вчера едва не поднял на нее руку. Избил бы, сто процентов, если бы не Соня. А уже сегодня с утра Оля всем, в том числе и им, и сестрой была готова пожертвовать ради сохранения этих отношений. Пчёлкин ее не понимал. — Саша ни о чем не узнает. И ты все для этого сделаешь. — Это глупо, — он встал с места, не намеренный более продолжать этот разговор, Белова подскочила следом и вновь впилась в него глазами. — Что глупо? Витя, на кону мой брак! — А что у меня на кону ты не подумала? — Ты не любишь ее! — Да с чего ты взяла!? — С того, что.. — ты любишь меня. Она задохнулась и замолчала резко. Витя видел, как Оля усилием воли плотно сомкнула губы и отвернулась. — Если бы ты любил ее, не целовал бы меня, — тихо произнесла Белова. У него словно пелену сняли с глаз. Пчёла всегда думал, что Оля идеальна. Не просто красива, но и бесконечно добра, мудра. Он боготворил ее за качества, которыми наградил ее в своей собственной голове. А теперь перед ним была всего лишь… Женщина. Напуганная, разъяренная, может быть даже эгоистичная. — А я люблю Сашу и не могу его потерять, — она посмотрела на него вновь. С надеждой. — Прости меня за вчерашнее, это было наваждение, я была очень зла на него, а ты был рядом, и я… — она сократила между ними расстояние и ладонь ее, мягкая и теплая, легла на его щеку. Витя не мог пошевелиться, стоял, как вкопанный и смотрел в эти бесконечные зеленые глаза, которые, несмотря ни на что, отчего-то любил. И пусть она сейчас убивала его своими словами, Пчёла все равно не мог пошевелиться и прекратить эту пытку. — Я сделала тебе больно. И ей. Я понимаю, ты хочешь все исправить, но он ведь убьет тебя, если узнает, — глаза Оли наполнились слезами. — И меня, может, тоже. Это ударило словно молния. Он тяжело вздохнул и прикрыл болезненно глаза. Витя верил в Бригаду. В данную ими всеми клятву. Сам он планировал до конца жизни ей быть верным, но Соня и Оля правы. Саша убьет его за жену. И, наверное, будет прав. Все это неправильно. Не по-братски. И вчера все вышло за рамки. — Соня так не поступит. Он насильно убрал ее руку прочь и, не взглянув на нее больше, пошел к выходу. По щеке Оли скатилась слеза, ноги подкосились, но она все равно рванула следом за ним. — Витя! — взмолилась Белова. Пчёла замер в прихожей на мгновение, но не обернулся. — Пообещай, что не поедешь к ней. — Пока, Оля. — Я прошу тебя! — крикнула она вслед, но дверь за ним уже захлопнулась. Оля вздрогнула от этого звука и зажмурилась. Плечи с новой силой задрожали, слезы снова полились у нее по щекам. Ей было страшно. Теперь ее жизнь была в руках Сони, и как бы это ни было грустно и мерзко, она совсем не доверяла своей сестре. С потом вышел весь алкоголь, к концу тренировки Соню, наконец, отпустило. Они с Ваней зашли в столовую, и девушка, как из блюдца, выпила в несколько глотков куриный бульон из тарелки. —Что-то мне подсказывает, что это никакая не простуда, — хмыкнул Соколовский. — Похмелье? — Говорю же, подцепила что-то, — Соня сознаваться была не намерена. Ни в похмелье, ни в своем разбитом сердце. — До дома докинуть? — Вот ты мне обещал научить кататься на машине еще после прошлого чемпионата, — она прищурилась и тыкнула в воздухе ложкой. Осуждающе. — И где? — Да хоть щас. Она скривила губы. — Нет, мне плохо. — Ну точно напилась вчера. Дурында. — Еще погромче кричи, — Соня закатила глаза, а затем огляделась коротко по сторонам. Никого. — А до дома — да. Докинь, — была бы ее воля, она никогда бы больше не возвращалась в эти стены. Девушка надеялась начать там новую счастливую жизнь, но стоило ей переехать, все пошло прахом. Весь день она просуществовала словно на автопилоте, не думая и не чувствуя, но зайдя сейчас в прихожую, даже вздрогнула. В квартире снова пахло им. Чертов запах не выветривался. Она бросила ключи на полку и, на ходу стягивая с себя плащ, прошла внутрь квартиры, намереваясь снова раскрыть все окна, но обнаружила источник некогда любимого запаха холода и дождя в своей гостиной. Соня замерла в проходе, встретившись с ним взглядом. Витя смотрел на нее не то с сожалением, не то с удивлением. Он стоял посреди разрушенной комнаты в полной растерянности. Сердце забилось где-то в глотке. Она не хотела, чтобы он приходил, не хотела никогда его видеть. Ей от этого было почти физически больно, но нужно было сохранять лицо. Вчера она была унижена достаточно. — Ты переделала ремонт? — в голосе Вити отчетливо слышался сарказм. Соня усмехнулась. Отчасти это было очень метафорично. Примерно так же, как она разворотила квартиру, он сам все разрушил вчера. — Ты приехал подписать себе приговор? — в тон ему спросила девушка. В ее глазах было столько холода и вместе с тем… Огня. Соня была полна решимости, и если даже по дороге сюда он все еще верил в то, что сможет ее переубедить, сейчас сомневался в этом все сильнее. Обстановка вокруг только добавляла масла в огонь. Здесь все было вверх дном перевернуто. Не просто со злостью. С Яростью. С ненавистью. — Давай поговорим. — Мы поговорили вчера. И я все сказала, — она равнодушно сняла плащ и бросила его на искромсанный диван. Витя проследил за ней взглядом. — Я не все сказал. — Зато сделал достаточно. Она без слов подняла трубку и приложила ее к уху. Номер офиса Курс-Инвест она помнила наизусть и легко начала набирать его, прокручивая пальцем циферблат. 3,8,9… На четвертой цифре Витя сдался, подошел к ней и, резким движением выхватив телефон из ее руки, положил трубку на место. София безэмоционально взглянула на него, однако внутри все бушевало. Чувства перемешивались внутри, как смерч. Он был слишком близко. Сурикова все еще чувствовала прикосновение его пальцев к своей руке... — Перестань мне угрожать! — Ты не понимаешь иначе! — Я прошу тебя, — он взял ее лицо в свои руки, девушка сделала попытку дернуться, но он не дал ей пошевелиться. — Я всю ночь не спал, я думал о тебе, Соф, я без тебя не смогу. Я знаю, у тебя есть право мне не верить, но я клянусь, я смогу все исправить, — Соня стояла, как завороженная, смотря в его глаза. — Прости меня. Витя много думал, это правда. О том, какую кашу заварил, о том, что предал единственного человека, который был ему всецело верен. Если бы только она его простила, он бы все смог исправить. Он заботился бы о ней как никто другой. Весь мир бы положил к ее ногам, она никогда бы ни в чем не нуждалась. Пчёла ее любил. Просто не так, как она заслуживала. Девушка долго молчала. Губы ее дрожали, Витя слышал, как бешено бьется ее сердце. Она не отводила глаз, рассматривала молодого человека внимательно, словно могла увидеть в нем ответы на свои вопросы. Их у нее было немало, но она не хотела спрашивать у Пчёлы вслух, потому что знала: он соврет. В его глазах плескалась вина. Отголоски боли. Может даже страха. Соня пыталась понять себя. Услышать. Осознать. Но внутри была только оголтелая боль. Единственное, что она знала точно — еще одного такого удара она точно не выдержит. Витя — ее личное цунами. И он непременно ее потопит однажды. — Нет, — она кольцом обвила его руки и с силой убрала их от себя. Сурикова отшагнула назад и отвернулась, хватая ртом воздух. Все пахло им. Кожа горела от его прикосновений. — Я не смогу. — Ты же любишь меня. — И ненавижу, — она не врала. Часть ее действительно его ненавидела. Соня вновь взглянула на него. — Я правда желаю тебе всего самого плохого, — голос у нее был уставший, надорванный. Он качнул головой. Упрямая дура! Еще ведь не все потеряно, это поцелуй, просто поцелуй… Пчёла злился на нее. Он ни с кем не спал. Даже не думал лезть кому-то в трусы, пока они были вместе. Он мчался к ней по первому зову, пылинки с нее сдувал, а она готова сжечь все мосты из-за одной ошибки! — Тогда можешь сразу звонить Белому. Он грохнет меня — и дело с концом. Вот, держи, — он поднят трубку и протянул ее Соне. Девушка никак на это не отреагировала, молча взглянув на телефон. — Ну? — Оставь меня в покое. — Звони ему блять! — заорал он так, что в квартире, кажется, задрожали стены. Она плотно сомкнула челюсти, чтобы не дать себе заскулить. В глазах Вити плескалась едкая ярость. Он не любил проигрывать, ровно как и она. Иногда она видела в нем свое отражение, и это ее пугало. Как сейчас. — Может, договоришься заодно о мести, и он тебя трахнет. Уверен, Белый только за! Соня вспыхнула мгновенно: — Если он меня трахнет, обязательно тебе сообщу! Посмотрю, как тебе будет охуительно приятно! Хуже всего было представлять ее в чужих руках. Этого он просто стерпеть не мог. — Да пошла ты, Сурикова, — он откинул телефон в сторону, трубка врезалась в стену с характерным звуком, а затем, уже с глубокой трещиной, упала на пол, только добавляя комнате вида руин. Под руинами этими гибла их любовь. С каждой секундой пульс ее замедлялся, а дыхание становилось все более редким. — Вот, держи, — он швырнул ключи от квартиры на тумбочку. По гладкой поверхности они скатились на пол, к ее ногам. — Вещи твои я выкинула. Обмена не будет. — Не жалко, — кинул он, уходя. — Сестренке привет. — Белому тоже. Входная дверь захлопнулась. В эту же секунду все эмоции, что она старательно сдерживала, чтобы казаться ему сильной, неприступной, равнодушной, обрушились на нее. Соню затрясло. Заколотило крупной дрожью, голубые глаза заполнились слезами. Она всхлипнула, прижимая руки к груди, словно стараясь удержать в грудной клетке сердце, которое упорно сопротивлялось происходящему. — Ненавижу, — прошептала она, теряя равновесие. Девушка прижалась спиной к стене, ища опору, и медленно скатилась по ней вниз, оседая на пол, вновь чувствуя слабость в ногах. Взгляд зацепился за брошенные им в порыве злости ключи. Она, рыкнув, отопнула их от себя подальше, металл с лязгом проехал по полу и замер как раз рядом с разбитой вазой. Соня ненавидела его за то, что он играл с ней. За то, что выбрал ее сестру. За то, что у него хватило совести снова прийти сюда. За его ревность. Но главное — она ненавидела его за то, что продолжала любить. Горячие слезы обжигали щеки. Она вновь давилась рыданиями, казалось, холодная безжалостная рука сдавила ей горло, перекрывая доступ к кислороду, вызывая галлюцинации: перед глазами был только их с Олей жадный, страстный поцелуй. Его руки на ее талии, удовольствие, что отпечаталось на его лице. Как же ей хотелось, чтобы они оба страдали. Как она страдает сейчас. Дрожащими руками Соня потянулась к трубке. Она приложила телефон к уху, услышав протяжный гудок. Пчёлкин его не сломал. Дыхание сбилось. Ей оставалось только набрать номер, который она помнила наизусть. 3,8,9,4,6,2,3. 3,8,9,4,6,2,3...