Птичка

Когда Ольге Беловой позвонили из больницы, была уже ночь, она сидела на кухне, держа в руках кружку горячего чая, что должен был согреть дрожащие пальцы. В квартире замерла звенящая тишина. Ваня спал. В коридоре стояла новая коляска, от вида которой хотелось плакать. Глаза у нее были красные от непролитых слез, душу рвало на части. Саши дома не было. Его друга убили сегодня днем. Убили… Улыбчивого и обходительного. Совсем еще молодого парня с добрыми карими глазами. Фара… Это было для нее потрясением. Мир снова перевернулся с ног на голову, ей часто казалось, что как раньше уже не будет, что это точка невозврата, но каждый раз происходило что-то еще, выбивало почву из-под ног, каждый раз становилось все страшнее. Это ведь мог быть он… Мог быть ее муж. Оле было плохо от этих мыслей, но она была рада, что с ним все в порядке. Но как же его было жаль. Оле очень хотелось ему помочь, но Саша ведь никогда не позволит. И тут этот звонок. Он раздался оглушительно громко, эхом оттолкнувшись от стен. Белова взглянула на часы, и в душе у нее все замерло. Хорошие звонки не случаются в первом часу ночи. Девушка рванула к телефону и дрожащим голосом произнесла: — Алло? — Ольга Белова? — Да. Это я, — слезы заполнили зеленые глаза, за секунду в голове пронеслись десятки вариантов того, что могло случиться, и в каждом из них был Саша. — Беспокоит районная больница номер девять. Вы можете подъехать? Ваша сестра у нас. — Соня? — голос сорвался, Оля захрипела. — Что с ней? — Авария. Состояние тяжелое, идет операция. Голос на том конце провода показался холодным и безучастным. Он, словно эхо, отзывался в голове, и все тело неумолимо немело от страха. Оля всхлипнула в трубку, но прижала ладонь ко рту и, выдохнув, чтобы успокоиться, шмыгнула носом, отгоняя слезы. — Я сейчас приеду. Сделайте все возможное, мы в долгу не останемся. — Врачи делают все, что могут. — Я выезжаю! — прошла всего пара секунд, а она уже набирала номер Саши, но ответа не последовало. Руки тряслись, глаза едва видели из-за пелены слез. Еще звонок. И еще. Он не брал трубку. — Черт, — она всхлипнула, но протерев глаза, рванула в спальню за записной книжкой. — Космос! — воскликнула она, услышав его тихое «алло». Парень не то спал, не то беспробудно пил, было непонятно. — Космос, Соня попала в аварию. Мне нужно в больницу, я соберу Ваню, мы должны ехать! — Я сейчас буду, — тон его сделался железным и собранным в ту же секунду. Вокруг был какой-то сумбур. Ванечка плакал, Оля тоже глотала слезы, лил дождь, Космос вел машину быстро и уверенно, но, пораженный словом «авария», все же осторожно. Не хватало и им навернуться где-то на мокром асфальте в кромешной тьме на трассе. Параллельно он позвонил кому-то, велел срочно проверить, кто делает операцию. В голове были одни вопросы. Как? Почему? Кто виноват? — Космос, а где Саша? — С ним все хорошо, в отключке. Он с Филом. Белова вздохнула с облегчением. — Надо Вите сказать. Про Соню. — Я позвонил уже, — нехотя ответил он. — Он приедет. Ты бабушке сообщила? — Нет. Побоялась. — Ну правильно. Мало ли что с сердцем. Щас приедем, разберемся, — он и подумать не мог, что с ней что-то могло случиться. Соня выделывала такие пируэты на льду, летала под куполом ледового дворца, буквально, а даже если падала — выигрывала потом золото. Нет, она не могла пострадать. У Холмогорова зазвонил телефон. Он молча и долго слушал все, что ему вещали с другого конца провода, а затем безэмоционально отбросил трубку на пустое пассажирское сидение. В груди защемило, ледяной страх сжал его ребра, не давая сделать вдох. — Что сказали? — Белова слышала только обрывки фраз и ничего не смогла разобрать, с тревогой она посмотрела на молодого человека, взгляды их встретились в зеркале. На Космосе лица не было, казалось, он даже побледнел. Кос невесело подумал, что Оля не хотела бы знать, что ему сказали. И он бы не хотел. Глаза зажгло, но он моргнул несколько раз и прокашлялся: — Хирург хороший. Лучший в области, — голос у него был твердый, уверенный. Это была единственная обнадеживающая правда. — Она выживет? — Да. Да. Удар был с ее стороны. Какой-то богатенький мудак на мэрине не справился с управлением, вылетел на встречку и врезался в машину Соколовского на повороте. Машины в кашу, виновник аварии был не пристегнут, вывалился через лобовое, и все. Скончался на месте. Космосу сказали, ей повезло, основной удар пришелся все же на пассажирские сидения сзади. Осколками ей разодрало все лицо, ремень безопасности спас от травмы головы, но тряхнуло ее так, что ребра сломаны в пяти местах, но самое херовое — позвоночник. Он буквально сжался до минимума, затем разжался и треснул. — Задет спинной мозг. Это серьезно, Космос Юрьевич. Но док что надо, сделает все возможное, донора уже нашли, в данной ситуации это лучший расклад из возможных. Космос молился. Если с ней все будет в порядке, он озолотит этого доктора. И больницу эту сделает лучшей, все, что надо купит, на благотворительность отдаст все, что заработал за последний год, исправится, в церковь снова пойдет, Холмогоров мог что угодно пообещать и сделать, только бы с ней все было хорошо… Впервые в жизни, наверное, бесстрашному, готовому решить любой вопрос, самому изобретательному из всей бригады Космосу Холмогорову было жутко. Потому что он ровным счетом ничего не мог сделать, лишь сидеть в удушающе тихом больничном коридоре и ждать. Это была самая длинная ночь в его жизни. Четыре часа она провела на операционном столе. Четыре часа без новостей. Четыре часа в молитвах, обещаниях, посланных в небо, надежде и безмолвных слезах. Четыре часа в страхе. К утру в районную больницу номер девять стянулась толпа народу, а когда доктор вышел из операционной, все повскакивали со своих мест. Мужчина лет под пятьдесят выглядел измотанным и уставшим, под глазами залегли темные круги, а руки чуть подрагивали от непрерывной работы, но он, оценив трезво ситуацию, собрал остатки сил, чтобы поговорить с волнующимися родственниками юной девчонки, которой одновременно очень не повезло и повезло сегодня ночью. — Операция прошла успешно. Жизни ничего не угрожает, — он умолчал, что пару раз у Сони падало давление, что пульс замедлялся до нескольких ударов в минуту, такое бывает при сложных операциях, когда не только у хирургов, но и у пациента идет борьба за жизнь. Волна облегчения прошла по коридору. Один за другим люди чуть расслаблялись. Оля закрыла лицо руками и расплакалась от счастья. Ноги у нее подкосились, и она мягко опустилась на скамейку. Тома Филатова обняла ее, удерживая от падения на пол, голова у девушки сильно кружилась, казалось, сознание вот-вот её покинет. — Ходить будет? — трезвее всех, на удивление, мыслил Белов. Боль за Фару бушевала в его груди, но еще одной смерти им удалось избежать, это не могло не радовать, и он собрал остатки самообладания в кулак, встал утром и приехал в больницу. Доктор поджал губы. — Травма очень серьезная. Мы сделали все, что смогли, но загадывать не приходится. Безмолвное отчаяние прокатилось по коридору холодной волной, заставившей замереть на месте. Несколько сердец разом пронзила жгучая боль. Этого просто быть не могло, это слишком, слишком жестоко. — Что значит не приходится!? — Витя рванул на доктора, словно был готов напасть на него с кулаками. Его буквально за шкирку оттащил Валера. — Отпусти меня, блять! Что значит вы не загадываете? — громкий голос молодого человека раздавался эхом по всему коридору, заставив некоторых больных повысовывать носы из своих палат. — Молодой человек, поспокойнее, — басом проговорил хирург, не испугавшись ни на секунду. Мужчина знал, что правда на его стороне, ведь он действительно свою работу сделал идеально. — Здесь не театр. — Простите его, он волнуется, — примирительно сказал Саша, кивнув Филатову, чтобы вывел Пчёлу на улицу от греха подальше. — Пойдем покурим, брат. — Я нормально, — дернулся Пчёлкин,поправляя пиджак. — Нормально, Фил, — рявкнул он, поднимая руки вверх. Валера осторожно отпустил друга, тот не пошевелился, лишь горящими глазами смотрел на доктора, ожидая ответа. — Объясните, пожалуйста, поподробнее, — Космос, как мрачная тень возвышался над всеми. Он знал, Соня со всем справится. — Что нужно, чтобы она пошла? — Много всего. В основном время и желание. Упорная работа. Период восстановления после таких травм длительный и тяжелый. Материальная база, я думаю, у вас найдется. В этом никто не сомневался. Цена не имела значения. — Она фигуристка, — тихо проговорил Холмогоров, прекрасно осознавая, что сейчас было бы для самой Сони важнее всего. — Кататься сможет? — хоть через год, хоть через два, важен был даже проблеск надежды, нечто, ради чего Соня точно встанет, и Кос был уверен — ничего лучше льда ее не замотивирует. — Исключено. Это прозвучало, как приговор. — Это ее убьет, — Оля озвучила мысли каждого здесь присутствующего. В коридоре воцарилась гробовая тишина.

***

Соне снилось, что она тонет в ледяной воде, что ее неумолимо тянет вниз, все глубже и глубже, тонкая полоска света неумолимо гаснет, а вокруг остается только кромешная тьма. Ей снилось, что тело перестает слушаться, что все немеет, что легкие наполняются водой, словно свинцом, ей снилось, что пришел конец. Тихий голос мамы послышался откуда-то изнутри, откуда-то из солнечного сплетения: Сонечка. Девочка моя. Открой глаза. Во сне она распахнула тяжелые веки, руками раздвинула грузную толщу воды и оттолкнулась от дна. Толчок за толчком, она плыла наверх, к свету, и едва вынырнула наружу, резко вдохнула полными легкими, обжигаясь воздухом. Глаза ее открылись теперь уже наяву. Голова была тяжелой после наркоза, мозг отказывался воспроизводить воспоминания о произошедшем, не давая панике завладеть ее истерзанным телом. Сухие губы едва двигались, пить хотелось неимоверно, и тихий стон сорвался в пустоту. Никто не услышал. Она отключилась на пару мгновений, но затем сознание снова вернулось и позволило, наконец, посмотреть по сторонам. Вокруг все было незнакомое, холодное, по-больничному неприятное. Слух восстановился, запиликали аппараты, отсчитывающие давление и пульс, под большим пальцем она обнаружила большую кнопку, которую догадалась нажать. В реальности не прошло и минуты, но Соне это показалось вечностью, в палату вбежали медсестры и дежурный врач. Ей тут же что-то всадили в вену, а высокий молодой мужчина заговорил с ней ласковым голосом: — Здравствуйте. София, не беспокойтесь, вы в больнице, но с вами уже все хорошо. Вы можете говорить? Соня смотрела на него туманным взглядом, пошевелила онемевшими губами, но не произнесла ни слова. Мозг лениво что-то генерировал, казалось, он все еще спал. Веки были тяжелыми, и все время норовили закрыться, но жажда была сильнее. — Пить, — сказала она хрипло. — Пока нельзя, вы еще отходите от наркоза. Нина, смочи ей губы, — сказал доктор медсестре с васильковыми глазами, а затем снова ласково обратился к девушке. — Сейчас вам станет полегче. Нина намочила бинт в воде и приложила к разбитым губам. Боли Соня не почувствовала, ее всю обкололи лекарствами, сейчас девушка была словно мумия, но толику наслаждения от сладковатой воды успела ощутить, прежде чем медсестра отошла назад. Было мало. Дыхание было слабым и редким. Сурикова все еще находилась в состоянии коматоза, но перевела на доктора вопросительный взгляд. — Была авария. Вы помните? Брови ее чуть нахмурились, сначала в голове было пустое ничего, пришлось напрячься почти физически, и воспоминания, так успешно блокируемые мозгом, резко вспыхнули в сознании. Трасса. Ванина машина. Удар. Звон стекла и лязг металла об металл. Легкие, наполненные свинцом. Голос мамы. — Что с Ваней? — спросила она тут же, резко найдя в себе силы. Пульс подскочил. Мозг стал работать все быстрее, почти лихорадочно. А если он… — Он жив. С ним все в порядке, к концу недели выпишем, — она вздохнула с облегчением. — София, вам нужно отдыхать. Завтра утром придет ваш лечащий врач, ему вы сможете задать все вопросы. А сейчас, послушайте внимательно, — он вложил ей что-то в левую руку. — У вас будут две кнопки. Первая — вызов мед. персонала, если вам станет плохо, если вам что-то нужно, сразу нажимайте ее. Вторая, — он вновь указал на ее левую руку. — Запускает автоматическое поступление обезболивающего. Старайтесь не злоупотреблять, но долго терпеть сейчас не советую, боли могут быть сильными. — А что со мной? — Травма позвоночника. Соню это не напугало. У нее уже была одна, она справится. Спать хотелось невероятно, она чуть склонила голову вбок, чувствуя, как сознание снова начинает ее покидать. — Мне надо позвонить сестре, — пробормотала девушка вновь немеющими губами. — Они ждут в коридоре, — знала бы Соня, как рвались внутрь ее родные, но медсестры буквально умоляли не пугать девушку своим волнением, ее и так ждут немалые потрясения, когда наркоз окончательно отойдет. — Завтра сможете повидаться. — Хорошо, — она даже не договорила, мир потемнел перед глазами. — Я ее бабушка. Дайте мне войти! — загремела Елизавета Андреевна так, что все остальные стихли разом. В глазах женщины стояли слезы, но ни одна мышца на лице её не дрогнула. Из палаты как раз вышел дежурный врач, медсестры шепотом обрисовали ему ситуацию. — Я имею права видеть моего ребенка. Он взглянул на хрупкую старушку, что едва держалась на ногах от переживаний, сомкнул губы в тонкую линию, а затем кивнул. — Проходите. Но она спит, лучше не тревожить внучку. От громких рыданий ее спасло только то самое наставление врача. Елизавета Андреевна опустилась на стул рядом с больничной кроватью и зажала руками рот, чтобы не закричать. Её бедная девочка. Её Сонечка. До неё было не то чтобы страшно было дотронуться, было страшно даже смотреть. Лицо все было изранено, в мелких, но глубоких царапинах, кровоподтеки на скуле и около брови, вся бледная, подключенная к аппаратам и капельнице. Ее всегда такая сильная, непоколебимая девочка сейчас оказалась беззащитной. Соню хотелось немедленно забрать домой из этих мрачных больничных стен. Слезы душили и, коснувшись тихонько ее руки, Елизавета Андреевна сказала только: — Внученька моя. Моя Соня... Уходить она не собиралась. Так и сидела, молча глотая слезы, охраняя глубокий сон внучки. Соне показалось, что в её тело шарахнула молния. Адская боль прокатилась вдоль позвоночника, девушка взвыла и проснулась. Инстинктивно она попыталась привстать, но тело совершенно не слушалось. Задремавшая Елизавета Андреевна резко распахнула глаза и тут же сжала руку внучки. — Бабушка, — охрипшим голосом заговорила Соня. — Бабушка, я не могу пошевелиться, — в ее глазах билась паника. Было больно, невыносимо больно, каждая клеточка тела словно горела огнем, но самое страшное — она не чувствовала ничего ниже пупка, в какой-то момент ей показалось, что у нее нет ног вовсе. — Сонечка, все хорошо. Доктор! — закричала Елизавета Андреевна, а затем снова обратилась ласково к внучке. — Сейчас он придет, и скажет, что делать. — Что с моими ногами? — она всхлипнула. Дыхание сбилось, слезы душили, а грудь словно сдавило невидимым прессом. — Они есть? — Конечно, — словно в подтверждение она коснулась тоненькой Сониной икры, но девушка не почувствовала этого прикосновения. — Конечно, они есть. Несмотря на все запреты в палату ввалились Оля, Космос и Сорока. В их глазах отразился такой страх, что Сурикова невольно присмирела. Она не понимала, что происходит. Наркоз окончательно отошел, разум стал ясным. Она помнила аварию, помнила все, что говорил ей вчера доктор, но собрать все воедино никак не получалось. — Покиньте, пожалуйста, палату, — прогремел хирург, и все, даже Елизавета Андреевна, его послушались. — София Евгеньевна, вам нужно успокоиться, — она так металась по кровати, что швы могли разойтись. — Я не чувствую ног, — прохрипела она, на мужчину она смотрела с такой надеждой, словно он мог, как волшебник, все исправить. — Я их не чувствую! — слезы брызнули из глаз, и свежие раны на лице неумолимо защипало, но, задыхаясь в панике, Соня этого не почувствовала. — Сделайте глубокий вдох, — девушка не слушалась, пыталась двигаться, но причиняла себе этим только боль. — София, дышите, иначе швы разойдутся. Вдох, — она рвано поймала ртом воздух. — Выдыхайте. И еще раз. Чуть приведя пульс в порядок, девушка заскулила едва слышно, но благодарно кивнула. Паника, путающая мысли и чувства, отступила, и соображать стало куда легче. Доктор спокойным и абсолютно повседневным тоном объяснил Соне, что вчера она перенесла сложнейшую операцию, что ее позвоночник был сильно поврежден, и частичный паралич — это нормально. Процесс обратимый, и, хотя работа ей предстоит серьезная, она непременно встанет на ноги. Она не верила в правдивость происходящего. Щипнула себя тихонечко, чтобы проснуться, наконец, от этого бесконечного кошмара, но ничего не произошло. Реальность была такова. В двадцать лет она, чемпионка мира, оказалась прикованной к постели. Губы затряслись, внутри пульсировал страх, он смешивался с болью, физической и внутренней, и девушка сдержала слезы одним только чудом. — За сколько люди обычно встают? — спросила она дрожащим голосом. Ей нужна была рациональность, чтобы удержать себя от падения в пропасть, на краю которой она стояла. Нужны были сроки. Программа. План действий. И срочно. — По-разному. От трех месяцев до года. Соня сморгнула слезы и едва не выругалась вслух. То, что она пропускает сезон, было очевидным, и несмотря на то, что ей было горько, самой главной болью стали Олимпийские игры… Следующие будут только в 1998 году, ей будет уже двадцать четыре года, в какой она будет форме, а Ваня? Он старше ее, какова вероятность, что их вообще пустят на олимпиаду? Стране ведь нужны победители, а не списанные бойцы. Хотелось взвыть. От несправедливости, от жалости к самой себе, от своей глупости. Ну почему она поехала на этой машине, почему разогналась так сильно? Но София только сильнее сжала челюсти, не позволив ни одной слезинке скатиться вниз. — Я встану за три, — сказала она больше сама себе, чем доктору. — Это очень хороший настрой, — мужчина ей улыбнулся. — А пока отдыхайте. Про кнопку с обезболивающим помните? — она кивнула. — Вот и отлично. Я позову к вам родных. — Не надо, — попросила она вдруг, удивив доктора. — Я хочу немного побыть одна, — раз уж к Соне вернулось сознание, нужно было подумать, все осознать, успокоиться. Если она снова увидит плачущую бабушку или Олю, сама расклеится, а этого делать нельзя. — Хорошо. Отдыхайте. — Спасибо, доктор, — она понимала, что его заслуга велика, что именно благодаря его золотым рукам у нее есть все шансы снова встать на ноги. Когда дверь за ним закрылась, Соня попыталась встать или хотя бы сесть, но тело упорно не слушалось. Тогда девушка приподняла подбородок, в надежде, все-таки, увидеть свои ноги. Они и правда были на месте. Укрытые одеялом, не ощущающие ни тепла, ни холода. И как бы упорно мозг ни подавал им сигнал пошевелиться, они оставались неподвижны. Это страшно. Любому человеку было бы страшно, а фигуристу — тем более. Она лежала, обездвиженная ниже пояса, в тихой холодной палате, краска на стенах которой облупилась со временем, смотрела в окно, где тучи опустились низко-низко, слушала собственный пульс, отображающийся на экране, и еще не знала самого страшного — кататься она больше не сможет никогда. Нос защипало, Сурикова крепко зажмурилась, сжимая руки в кулаки. Она всхлипнула тихо, и наполненные слезами глаза зажгло. Ей было жаль их с Ваней программу, всех трудов и убитого времени. За год они стали еще лучше, еще сильнее, а теперь из-за маленькой шалости все пошло прахом. Ей было жаль себя, и одновременно с этим Соня на себя злилась. Злилась за эту оплошность, злилась за то, что, несмотря на то, что, очевидно, ситуацию не изменить, она лежит и ноет. Дура. Какая же дура. Разрез на спине болел, точно так же, как и руки, голова, шея, ее словно всю ночь били ногами. Соня нажала на кнопку, и в кровь запустилось обезболивающее, оно подействовало не сразу, но быстрее, чем она предполагала, и девушку в какой-то момент, как на качающихся волнах, унесло в мир, где ничего не беспокоит. — Как она там? — спросил Космос, едва врач вышел в коридор. Холмогорова тут же окружили женщины: Оля, бабушка, Сорока и Тома. — Держится. Пациентка сильная и настроена оптимистично, — в этом никто не сомневался. Соня была титанической личностью, она все переносила стойко, оставаясь непоколебимой. И пока, к примеру, Оля радовалась тому, что сестра в порядке, в голове Коса промелькнула одна мысль: лучше бы Соня поплакала как следует, покричала, поистерила, опасно держать все в себе. — К ней можно? — спросила Сорока. — Чуть позже. Попросила время отдохнуть. — Вы сказали ей про фигурное катание? — Нет, она не спрашивала, я не счел нужным травмировать её ещё и этим. Сейчас прошу прощения, мне нужно к другим пациентам, — доктор, кивнув всем на прощание, удалился. Все как-то обреченно посмотрели ему вслед, в отсутствии его спокойного голоса и мудрых глаз становилось тревожно. — Нельзя ей говорить, — решительно заявила Белова, прервав всеобщее молчание. — Это сведет ее с ума. — Нельзя ей врать, — не согласилась Антонина Михайловна. — Хуже будет, вы что, Соню не знаете? — И кто ей скажет? Вы? — девушка прикрикнула, не сдержавшись, у Оли от бессонной ночи сдавали нервы, благо, Ваню забрала Сашина мама, он хотя бы не плакал на весь больничный коридор. — Я. Не сегодня, конечно, но в ближайшее время, — женщина истерик не терпела, но вовремя остановила себя от грубого тренерского ответа, и все слова отчеканила, как скороговорку, все-таки, старшая сестра Сони не была ее подопечной. — Может, Оля и права, — задумчиво произнес Космос. — А если она не захочет вставать? — А вы, молодой человек, на что? — В каком смысле? — Ну, вы же за нее очень переживаете, — женщина припомнила, как пацан отчитывал ее за кривой лед, когда Соня упала на тренировке и получила травму. — Заботиться хотели. Вот и заботьтесь. Настало ваше время. — А я и буду. На руках буду носить, если потребуется. Без заботы она не останется, можете не сомневаться.