Птичка

Чувствительность в ногах медленно возвращалась, это было чревато болями и постоянными мурашками, Соня мерзла, приходилось еще сильнее укутываться в одеяло, но девушка все равно была счастлива. Открылось второе дыхание. В новогоднюю ночь пришлось остаться в центре, с утра начинался новый курс физиотерапии, а никто точно не повез бы ее первого января на лечение, и хотя Фил клялся, что встанет в девять утра и доставит ее хоть на край света, Сурикова наотрез отказалась ехать на праздник. Ни одну процедуру пропускать не хотелось. Особенно теперь, когда был виден результат. Праздничного настроения все равно не было, да и откуда, ей и потанцевать-то не удалось бы, к тому же, Софа знала, что вызовет своим видом у всех приступ жалости и грусти, который сложно будет скрывать. И потому сейчас, в третьем часу ночи, когда импровизированный праздник в окружении таких же покалеченных людей и немногочисленного медперсонала закончился, она лежала у себя в комнате, подложив ладошки под щеку, и невидящим взглядом смотрела голубой огонек. Играла музыка, ведущие делали вид, что очень рады происходящему на сцене, Соня настолько была погружена в свои мысли, что и не заметила бы, что кто-то вошел, если бы не тонкая полоска света, проникшая в комнату. Девушка приподняла голову, и сердце ее екнуло, какая-то незнакомая фигура стояла в проходе. Этот кто-то резко щелкнул выключателем, ослепив Сурикову. Часто моргая, чтобы восстановить зрение, она хотела уже кричать, но тут перед ней возрос Космос. В голубой шубе Снегурочки, что была ему явно маловата, с сигаретой в зубах и шампанским в кармане. — С новым годом! — загрохотал он. — Космос, ты сдурел!? — возмущенно проговорила она, но не удержалась из-за его комичного вида и все-таки рассмеялась. — Чуть заикой не оставил! — Какой Космос? — чуть пьяный бас был далеко не единственным, что выдавало в нем Холмогорова, но парень, кажется, так вжился в роль, что ему было все равно. — Я — веселая Снегурка, — он попытался сделать голос тоненьким, получалось скорее пискляво, но оттого еще более смешно. — Поиграю с вами в жмурки. Но… — слова он опять бессовестно забыл, Соня, сощурившись, наблюдала, как в его голове идет загрузка данных, и сжала кулачки, словно хотела тем самым ему помочь. — … боюсь напиться чаю. От горячего растаю! — он довольно улыбнулся. — Поэтому пьем шампусик, — уже своим голосом проговорил Кос и достал бутылку из кармана. — Двигайся давай. Соня ловко перекатилась вбок, освобождая ему место, и Холмогоров прямо в шубе улегся с ней на кровать. С деловым видом он стал откупоривать бутылочку игристого. — Ты что здесь делаешь? — не верилось, что это не сон. Девушка даже ущипнула себя тихонечко, но Кос был реальней некуда. — Тебя как пропустили? — Так новый год же, а я Снегурочка. Как меня могли не пропустить? Она покачала головой. Улыбка не сходила с Сониного лица. — Включай музыку погромче. Ты спишь тут что ли? — глаза у нее были, хоть и счастливые, все равно какие-то заспанные. — Вообще-то собиралась. Пробка с хлопком вылетела из горлышка, и сладкая пена потекла на пол, а подставить под нее что-то они не догадались. Сурикова рассмеялась. Ковер, кажется, придется отдавать в чистку. — Отставить спать, новогодняя ночь, — он оглянулся в поисках стаканов, бокалами тут и не пахло, конечно, но не обнаружил вообще ничего. Даже чайный сервиз из комнаты вынесли, чтобы обезопасить пространство. — Ну и ладно, давай так, — он протянул бутылку Соне. — Давай-давай, у нас праздник. — Тебя мне не догнать, я смотрю ты хорошенько напраздновался, — он-то явно захмелел от горькой, но настроение так взлетело вверх, что Сурикова крепко ухватилась за бутылку и поднесла ее к губам, а затем сделала несколько небольших глотков. Холодное, сладкое шипящее шампанское разлилось по горлу, заставив поежиться. — А ты старайся. Может и догонишь, — он улыбнулся. Соня отказываться не стала и отпила еще немного. По желудку медленно разносилось тепло, тело невольно расслаблялось, как и лихорадочно работающий мозг. — Тебе идет шуба. — Знал, что тебе понравится, — небольшую шапочку с приделанными к ней искусственными косами он надел Соне на голову. — Это Катя придумала. На праздник приехала в костюме Деда Мороза, я дверь открыл, а она мне шубу раз, стихи два. Идем, говорит, народ поздравлять. — Весело было, наверное. — Чё не поехала? — он вмиг стал серьезным, Софа тут же отвела взгляд в сторону. Едва Холмогоров узнал, что она осталась в больнице, хотел сразу мчаться к ней, чтобы забрать и силой привезти на праздник, но Тома отговорила. «Ну не делает она ничего просто так. Не поехала, значить есть причины», — так она сказала. — Соня. — Не захотела, — девушка демонстративно выпила еще. — Почему? — она не выносила этого взгляда, он, казалось, пробирался сквозь ее черепную коробку, почти физически она ощущала, что Кос копошится в ее мыслях, а там в последнее время было слишком много всего противоречивого. В том числе и относительно него. — Космос. Не начинай, — отрезала она и отвернулась, вновь прерывая зрительный контакт. Читать чужие мысли невозможно, но Холмогоров умел как-то видеть все по ее глазам, Соне часто бывало потом стыдно, вот и сейчас щеки ее слегка залились румянцем. — Я не начинаю. Ты объясни, почему? — Ты докапываться приехал? — Сурикова начала злиться. — Я приехал… — он замолчал резко. Чтобы провести новогоднюю ночь с тобой. — Чтобы ты не скучала тут одна. — Мне приятно, но я не скучала, — какая фантастическая ложь, девушка ни одной шутке сегодня не улыбнулась, а едва Холмогоров пересек порог ее комнаты, светилась, не переставая. Для виду она стащила с головы шапку с париком и поправила волосы. — Мне уйти? — он с вызовом смотрел на нее, жгучий взгляд, прожигающий в ней дыру, словно лазер, Соня чувствовала на своей щеке. Кос не шевелился, ждал ответа. Будь она прежней, не задумываясь ответила бы «да», просто потому что глупая гордость не позволила бы сделать иначе, но теперь в ней словно две разные личности боролись. Новая и старая. — Нет. Извини, — тихо произнесла девушка. — И вообще, куда ты поедешь в ночь, страшно, — уже громче и увереннее заявила она. — А еще! Не надо меня шантажировать, — Кос улыбнулся и не удержался от сарказма: — Я не ослышался? Соня Сурикова извинилась? — Холмогоров театрально приложил ребро ладони к уху, в ответ она метнула на него грозный взгляд, парню захотелось поднять руки вверх и сдаться, но он только расхохотался хрипло. Не удержавшись, Соня ткнула его локтем в бок, но во взгляде ее танцевали смешинки. — Ай! — острая кость впилась ему точно меж ребер. — Сам виноват. — Ты просто пользуешься тем, что я сдачи не сдам. — Это потому что я инвалид? — ему захотелось треснуть ей по губам. — Это потому что ты девчонка. Соня оскорбилась. — Вот поправлюсь, выйдем раз на раз. — Договорились, — он мог вообще что угодно ей пообещать, лишь бы она почаще говорила о своем выздоровлении. — А у меня подарок есть, — Космос все-таки отодвинулся подальше, вдруг снова прилетит, и заговорщически подмигнул. — Тебе понравится. — Кос… Не надо было, — улыбка вновь померкла на ее лице, больше всего Соне было стыдно, что она ему ничего не подготовила, и девушка не могла оправдать себя даже тем, что не знала о его приезде. — Надо-надо, — он, стягивая, наконец, эту дурацкую шубу, вышел быстро в коридор, нагнулся к полу и вернулся с чем-то, спрятанным за спиной. Холмогоров был довольный, как слон. — Тадам! Сурикова несколько секунд смотрела то на него, как на умалишенного, то на этот горе-подарок, а затем расхохоталась, закрывая лицо ладошками, сгибаясь почти пополам от вдруг накатившей истерики. — Какой ужас! — воскликнула она, отрицательно мотая головой из стороны в сторону, не в силах остановить смех. Кос тоже не смог сдержаться, конечно, это был самый абсурдный на свете подарок (пусть и очень ей сейчас нужный), а Холмогоров хотел просто поднять тем самым Сонино настроение. — Не нравится!? — делано возмутился он. — Я так старался, — на кровать он положил два костыля, выкрашенных в цвет фуксии, а затем сел рядом с Соней. — Это сваровски, между прочим, — он указал на стразы, которыми были украшены эти самые дорогие в мире костыли. Камушки блестели в свете ламп и переливались не хуже драгоценностей. Сурикова, нервно хихикая, провела по гладкой поверхности тонкими пальцами, минуя препятствия в виде страз. Если исключить всю ненормальность происходящего, сделаны они были действительно хорошо. К тому же, в какой-то мере ей стало даже приятно — Космос действительно верил в то, что она в скором времени встанет. — И ты увидел меня именно на таких, да? — она перевела на молодого человека взгляд, кусая нижнюю губу, чтобы вновь не рассмеяться. Холмогоров радостно закивал. — Плохой стереотип о блондинках и розовом цвете. — Тебе очень идет. Видела бы ты со стороны. — Если меня из-за них ограбят — виноват будешь ты. — Я тебе охрану найму. Она усмехнулась. — Спасибо. — За костыли или за охрану? — Кос не переставал улыбаться. — Вообще за все, — Соня вдруг резко стала серьезной. — Не знаю, что бы я без тебя делала. — Не за что. Я рад, что тебе лучше, — Кос взял ее за руку, а затем ловко вложил ей в ладонь что-то. Сурикова нахмурилась, ощутив под пальцами приятное прикосновение бархата, однако не спешила разрывать прикосновение. — Это основной подарок, — объяснил молодой человек. Уже без лишних слов и возражений, Соня опустила взгляд вниз. Перед ней была небольшая коробочка, щелкнув магнитом, девушка открыла ее, и глаза Суриковой стали размером с пятирублевую монету. Космос хотел, чтобы ее мечты сбывались. Особенно теперь, когда она лишилась своей самой главной — мечты о пьедестале на Олимпийских Играх. Он хорошо помнил, что Соня хотела бриллиантовые сережки, и, как он справедливо полагал, не могла себе сейчас их позволить. Конечно, она планировала купить их себе сама однажды, но почему бы не ускорить процесс? Когда на губах ее появилась улыбка, парень выдохнул с облегчением. Понравились. — Они очень-очень красивые, — Соня покачала головой, по коже пошли мурашки. Выполненные из белого золота, серьги-кольца все искрились. Никогда она еще не видела в живую столько бриллиантов, собранных в одно украшение. Сурикова бережно провела по искусно выточенному изделию подушечками пальцев. — Спасибо, — она подняла на него все еще искрящиеся удивлением глаза. Как он только все запоминает? — Я люблю серьги-кольца. — Знаю. На ощупь Сурикова вставила серьги в уши и защелкнула замочек, зеркала под рукой не было, и хоть посмотреть на себя хотелось неимоверно, девушка закрутила головой, демонстрируя эту красоту Космосу. Он наблюдал за ней с улыбкой, что отражалась больше в его глазах, чем на губах. Конечно, ей очень шло. Соня вообще прекрасно смотрелась среди роскоши, мехов, бриллиантов. Ей бы сейчас платье с разрезом на ноге или, может, во всю спину, высокую прическу и в театр. — Ну, что молчишь? Нравится? — Нравится, — подтвердил он. — На выписку кулон подарю. — Не возьму. — Почему это? — А мне что тебе подарить? — действительно, что дарить человеку, у которого все есть? — А я вот думаю, бегом заняться, — довольный Холмогоров лег на кровать, закинув руки за голову. — Стань моим персональным тренером. Софа усмехнулась. — Вам годовой абонемент или на месяц? — Годовой. — Сбежишь через неделю. Я тебе продыху не дам, — пообещала она. Оставалось только встать с кровати и заново научиться ходить. Всего лишь.

***

— Что за сладкий мальчуган ко мне приехал? — Соня перехватила Ваньку с рук сестры и прижала к себе, целуя в пухлые щечки поочередно. Он заулыбался ей беззубым ртом. — Привет, Ванюша! — Ня, — на удивление, среди первых своих слогов Иван Александрович, как серьезного мужчину называл Отец семейства, начал произносить не только «ма» и «па», но и «ня», что, безусловно значило «Соня». Он всегда узнавал ее по голосу, и пусть частенько хватался за волосы, сжимая их в крепкий кулак, ни у кого сомнений не было, что свою единственную и неповторимую тетю он очень любил. Как и Сурикова его; в каком бы Соня ни была настроении, едва увидев Ваню, на лице ее появлялась улыбка, а хандра проходила. Невозможно было оставаться суровой и недовольной рядом с ним, хотелось обнимать, целовать, тискать, играть, баловать. — Ня-ня, — передразнила она, пощекотав его за животик. Ваня звонко расхохотался. — Скажешь «Соня» вперед «папа», я тебе куплю собаку. Хочешь собаку? Гав-гав? Ну? Купим тебе овчарку? Оля возмутилась и демонстративно встала «руки в боки», младшая сестра, поймав ее ироничный взгляд, выпучила глаза и вновь взглянула на племянника, выпячивая смешно губу. — Упс. Мы с тобой попались! — театральным голосом воскликнула Соня. Ваня внимательно слушал, теребя девушку за кофту, и улыбался. — Мама злюка, ты посмотри на нее, — она приподняла мальчика, тот, увидев Олю, потянул к ней свои ручки. — Ладно, иди. Вырастешь — поговорим. Ванечка перебрался к маме на руки и уткнулся носиком ей в плечо. Время шло к дневному сну, Оля заходила по комнате, чуть покачиваясь. За то время, что Соня жила в реабилитационном центре, комната эта стала куда уютней. Здесь появились любимые модные журналы, швейная машинка, и Сурикова нет-нет, да садилась за нее, шила простенькие платья или юбки. Добавилось книг, сменились шторы, появились настольные лампы с мягким теплым светом, а на полу были расставлены картины — это женщина из соседней палаты, взрослая художница, так же потерявшая возможность ходить, дарила соседке шедевры, чтобы, как любила говорить Птичка: «оживить пространство». — Ну, ты как? — положив Ваньку на широкую кровать и, обложив подушками, чтобы не упал, девушка вернулась к сестре. — Хорошо, — она проснулась сегодня в прекрасном расположении духа. За окном светило мартовское солнце, еще холодное, но яркое-яркое, почти слепящее. Ближе к обеду закапало с крыши, услада для ушей, напоминание о том, что пришла весна. — Смотри, что могу, — облокотившись на кресло, Соня начала вставать. — Ты чего? — Оля бросилась к ней, подставляя руку, не раз и не два сестра падала при ней, храбрясь, но сейчас та лишь отрицательно качнула головой и, чуть покряхтев, разведя руки в стороны, ища равновесие, самостоятельно выпрямилась. — И без поддержки, — довольная улыбка озарила ее лицо. Олины глаза радостно загорелись: она действительно стояла. Сама. Без любой помощи. Даже без своих гламурных костылей. — Сонька!.. Ты такая молодец! — она рассмеялась. Это было чудо, не иначе. После всего того, что случилось, она смогла, снова себя переломила, переборола, и вот результат… — Еще бы, — она игриво заводила плечиками. Внутри у Сони играл спортивный азарт: уж чего, а целей она добиваться умела. Вся её жизнь — это нескончаемая борьба, поэтому Сурикова была как рыба в воде. Небольшим проигрышем самой себе было лишь то, что, едва попав в больницу, девушка обещала себе встать за три месяца, а прошло уже пять. — Не больно? — Нет, — боли ушли. Спину тянуло, как у оборотня, в полнолуние и еще в какие-то определенные дни, но в целом Сурикова чувствовала себя прекрасно, шутила только, что летом сможет дождь предсказывать. — Я и шагать уже могу. Оля удивленно вскинула брови. То, что Соня пашет «как на олимпийскую медаль», — по словам доктора, она знала. Михаил Александрович советовался, что с ней такой делать, на что старшая сестра ответила, мол, если здоровью не вредит, не останавливайте, бесполезно. Но вот о том, что Соня сейчас сделает несколько шагов вперед, затем развернется и вернется в кресло, Оля и подумать не могла. Глаза ее заслезились. Было так приятно, до боли приятно смотреть, как сестра возвращается к жизни. Как улыбается искренне, без притворства, как снова подтрунивает над всеми. — Ой. Систер. Не реви только! — беззлобно попросила Сурикова, потому что ее саму от такого в последнее время пробивало на поплакать, а показывать излишнюю эмоциональность Соня, по старой привычке, не хотела. К тому же, боялась разоткровенничаться. Был у нее и Михаила Александровича один маленький секрет, который никому пока нельзя было знать. — Сонечка, — Белова прикрыла рот ладошкой, чтобы не завизжать от восторга, и через силу сморгнула слезы, а затем присела перед ней на корточки. — Я так тобой горжусь, — она сплела их пальцы и поцеловала Сонину руку. — Ты самая сильная женщина в мире. Софа хмыкнула. — Я так раньше думала, — девушка пожала плечами. — А полежала тут-там, посмотрела на людей, и поняла — мы с тобой, Оль, счастливые и беззаботные. — Мы? Беззаботные? — верилось в это слабо. Начиная с потери родителей до сегодняшнего момента все у них было, как говорят, не слава богу. Соня утвердительно кивнула. Люди оставались без конечностей. Совсем. Теряли близких. Всех близких, оставаясь одни-одинешеньки. Теряли память, не могли говорить, да куча ужасов было вокруг. А у них, по правде говоря, все было хорошо. — Дурная ты, Сонька, все-таки. — Что есть, то есть, — блондинка отрицать не стала. — Сонь? — М? — А ты мне платье сошьешь? — Оля смотрела на нее жалобно своими зелеными глазами, прямо как в детстве, когда что-то выпрашивала у младшей сестры, примерно так же, как когда умоляла Соню в 89-ом выйти на улицу и отшить Сашу Белова, что стоял под окнами с ее туфлями в руках. Помнится, Оля потом долго еще убиралась дома одна, а Птичка только командовала высокомерно, собирая убивающие взгляды старшей. — Ах вот ты че прилипла ко мне, — со смехом, Сурикова аккуратно оттолкнула руку сестры прочь. — Комплименты сыпет, посмотрите на нее! — Ну пожалуйста, — протянула Ольга, выпятив нижнюю губу, и вновь поймала руку Сони в плен, сжимая крепко-крепко. — Ты чья жена? Саши Белого. На платье денег нет что ли? — у нее была куча свободного времени, да и шить очень нравилось, но как можно просто так взять и согласиться помочь старшей сестре? Младшие так себя не ведут, это позор какой-то. — Да в магазинах ерунда какая-то, — отмахнулась она. — А у тебя такой тонкий вкус. Такие идеи! Такое чувство цвета… И шьешь ты так красиво, дух захватывает, — Оля льстила, не стесняясь, специально провоцируя Соню все сильнее. Та слушала ее, сморщив носик так, словно вот-вот вывернется наизнанку, а Белова все продолжала. — Ой! Сошью. Только замолчи, — сдалась она. — Спасибо, спасибо, спасибо, — шатенка кинулась к ней на шею, крепко обнимая. Соня, не изменяя себя, корчила рожи. — Фасон какой? — деловым тоном спросил новоиспеченный дизайнер. — Я тебе фотку из журнала покажу. — С вас пять тыщ. Зелеными. — Тебе куда такие деньги? — Оля улыбнулась в ответ на шутку сестры. Знала бы она, что это вовсе не шутки, и деньги ой как были нужны. Но об этом Сурикова справедливо решила подумать потом. — Секрет. — Соня... — На собаку коплю. Для Ваньки, — она кивнула на малыша, который уже засопел сладенько, ухватившись рукой за ушко мягкой подушки. — Собака золотая, что ли? — Гипоаллергенная! — она щелкнула сестру по носу. — Все, вы тут отдыхайте, у меня психолог. — Ты же ее ненавидишь. — Да, — Соню вообще раздражали любые попытки залезть к себе в душу без разрешения, а суть психологии (в данном случае принудительной, к сожалению) была как раз в этом. — И ходишь? — Если док говорит надо, значит надо. — Ты стала поразительно послушной, — вроде и в шутку, а вроде и с реальным подозрением произнесла Оля, прищурившись, глядя на сестру. — Повзрослела. — Или что-то задумала. — Ммм… — Соня задумалась театрально, остановив коляску в широком дверном проеме. — Повзрослела!