Птичка

Что происходит с женщиной, которую не любят? Держат рядом, как запасной вариант, кормят обещаниями, может, даже целуют, обнимают, но, закрывая глаза, представляют на ее месте другую? Лучшей иллюстрацией стала бы Юля Новикова. Вечно уставшая, с темными кругами под глазами, сильно исхудавшая, истеричная. А она же не плохой человек. Кто-то нашел бы ее умной, доброй, смешной, красивой. Она, как и все, хотела любви, и ей просто не повезло полюбить не того. Но никто об этом не думал. Соня уж точно. Сурикова ехала к Космосу на такси, шмыгая носом. Глупо было притворяться, что она не рыдала, сидя на коленях у ледового, глаза у нее были красные, воспаленные, а следы туши едва заметными комочками отпечатались на щеках. Но сейчас плакать больше не хотелось. Хотелось высказать ему все, что она думает и хорошенечко съездить по лицу. София была так зла, что у нее тряслись колени, злоба текла по венам раскаленной лавой и требовала немедленного выхода. Это было предательство. Какое по счету? Она уже сбилась. Машина остановилась у давно знакомого подъезда, но то, что Сурикова увидела и услышала через открытое окно, пригвоздило ее к месту. — Ты сбрендила!? — кричал Космос. — Убери нож, Юля! — острое лезвие ходуном ходило в ее трясущихся руках, а Новикова кричала что-то нечленораздельное. — Девушка, мы вообще-то приехали, — грубоватый голос таксиста вывел её из транса, Соня, вложив наличные в ладонь мужчины, вылетела из машины, напрочь забыв о сдаче. — Я тебя ненавижу! Ненавижу! — задыхаясь от слез, девушка медленно поднесла нож к своему запястью. Не увидев на лице Холмогорова страха, Сурикова все поняла в это же мгновение. Он не знал о ребенке. — Космос! — закричала Соня во всю глотку, останавливаясь на безопасном расстоянии, чтобы не напугать Юлю, было очевидно, что она не в себе. Оба они обернулись к блондинке, во взгляде Новиковой, что был до этого бешеным, расфокусированным, загорелась злоба, и острое лезвие тут же было направлено на Сурикову. — Она беременна! — Что? — Кос округлил глаза и растерянно пошатнулся, земля в одно мгновение ушла из-под ног. — Что она здесь делает? — завыла Юля. — Что вы тут вместе?.. Ты из-за нее меня бросил? — Нет, — Соня замотала отрицательно головой, чтобы её успокоить. — Юля, между нами ничего нет и не было, — она что угодно бы сейчас сказала, только бы Новикова ничего ему не сделала. И себе тоже. — Тогда что ты тут делаешь, Сурикова? — Ничего… Я просто… — она чуть потерялась в собственной лжи от волнения. — Ты все врешь! Сука, ты все врешь, ты к нему пришла, вы врете мне оба! Она почти рванула к Соне, наверное, с намерением воспользоваться ножом, но Кос решительно подошел к ней сзади, обхватывая талию девушки и прижимая ее к себе силой. Блондинка истошно заорала, словно ее резали, но именно в ее руках нож сновал туда-сюда, теперь уже грозя полоснуть Холмогорова. Фигуристка рыдала, кричала, что ненавидит, что хочет умереть, и чтобы они оба тоже умерли. Сурикова смотрела на это со стороны и вдруг поняла — это они с ней сделали. С горечью девушка покачала головой, чувствуя, как изнутри, прямо из солнечного сплетения уходит… Жизнь. Слёз больше не было. Злости тоже. Нож вылетел из рук девушки и упал на асфальт. Кос отопнул его носком ботинка подальше, и с тихим лязгом лезвие проехалось по тротуару. — Юля, — ласково заговорил Космос, прижимая ее к себе. Горячие дыхание привычно обожгло шею, девушка замерла, обмякая в его руках. Видеть это было невыносимо, но Сурикова не отвернулась, только сжала челюсти сильно-сильно. — Всё хорошо. Слышишь? — он медленно развернул ее к себе лицом. Холмогоров говорил тихо, но Соня слышала каждое его слово. — Между нами ничего нет. Мы никто. — Что она тут делает? — голос Юли тоже стал тише, и, хотя по лицу все еще ручьями катились слезы, а тело било мелкой дрожью, она явно успокаивалась. Холмогоров знал, что нужно сказать и сделать. — Я не знаю. Не знаю. Ты беременна, скажи мне правду? — Да… — она всхлипнула. Юле было страшно. Девушка хотела и не хотела этого ребенка. Ровно как любила и ненавидела Космоса одновременно. — Ты меня бросил… Нас бросил! Я потом только узнала, я тебе звонила, а ты не брал трубку. Ты нас бросил! — Нет, — Кос покачал головой. Он гладил ее по лицу и волосам, смотря точно в бешеные покрасневшие глаза. — Я не бросил. Все хорошо, я с тобой. — Ты точно не с ней? — Нет. С ней меня ничего не связывает, — слова эти ножом полоснули по сердцу, хотя Соня и понимала, что он лжет специально, что сейчас так просто нужно. Юля посмотрела на конкурентку. Тяжело, долго, со злобой. Грудь Сони часто вздымалась, а перед глазами все плыло, но она покачала отрицательно головой и пожала плечами, давая Новиковой понять, что Кос говорит правду. И тогда Юля упала. Глаза ее вдруг закатились, а ноги ослабли, девушка разбилась бы головой об асфальт, если бы Холмогоров ловко не поднял ее на руки, с ласковостью, что вновь поразила Сурикову в самое сердце, проводя пальцами по ее лицу, убирая сбившиеся прядки. То, как Соня на них смотрела разрывало сердце. Космос заметил этот взгляд. — Сонь… — ему хотелось с ней объясниться, пообещать, что между ними ничего не изменится, но пропасть неумолимо росла с каждой секундой. Мелкими трещинками она дробила асфальт, разводя пласты земли, а они остались каждый на своей стороне. — Надо в больницу, — только сказала Сурикова, мозг ее лихорадочно соображал: от таких нервов Юля легко могла потерять ребенка. Видя, что он завис на месте, смотря на нее долго, пронзительно, пытаясь найти на ее лице ответы на свои вопросы, Соня закричала: — Кос, не жди, вези ее в больницу! — Ты поедешь? Это было выше ее сил. Соня лишь мотнула головой отрицательно, чувствуя, как по телу идет дрожь. Космос кивнул несколько раз и быстро пошел к машине, держа Юлю на руках. С громким лязгом шин об асфальт мерседерс сорвался с парковки, огибая Сурикову, что стояла на одном месте, словно ее к нему приковали. Девушка не могла сделать ни шага, голова болела, будто по ней били ногами, а внутри все рвалось. Медленно, мучительно, с адской болью, почти физической. Хотелось сесть на асфальт и биться об него головой. За что ей все это? Что такого она сделала? Если бы было кому задать эти вопросы — Соня непременно спросила бы. Но вокруг была лишь тишина. Кос приехал к ней уже под вечер. Постучал в дверь тихо. Так, что Соня как-то сразу поняла, что это он. Сурикова отбросила от себя медведя, которого обнимала крепко-крепко. Внутри все задрожало, но девушка, сглотнув ком в горле, провела несколько раз расческой по спутанным волосам и, накинув на плечи олимпийку, вышла в подъезд и без страха подняла на него сухие глаза. Странно, но она не плакала. В каком-то тумане добралась до дома, легла в постель, заковав мишку в железные объятия, и все это время смотрела в потолок, думая, что делать дальше. А в голове все крутились его слова, сказанные давно-давно, ещё после крестин Ванечки, но так сильно запавшие ей в душу. — Ребенок — это же чудо. Будто бы шанс все исправить, понимаешь? Сделать все правильно, любить, оберегать. Создавать… Баланс. У него теперь был шанс все исправить, и Соня знала — он ему нужен. Космос его заслуживал, как никто другой, и судьба его ему подарила. Подарила надежду, лучик света, самую большую в мире любовь. Кто она такая, чтобы препятствовать? Однако выглядел молодой человек раздавленным. Этой новости Космос не мог порадоваться, но и расстроиться тоже не мог. Всё было как-то неправильно, не вовремя. В голове крутились Катины слова и предупреждения, Юля была в плохом состоянии и могла потерять ребенка в любой момент, и ему было страшно от этой мысли. — Привет, — он смотрел на Соню, но почему-то видел перед собой глаза Новиковой. Красные, заплаканные, почти стеклянные после лекарства, но даже в таком состоянии на него она смотрела с надеждой. Соня задрожала всем телом, глядя на него, но лицо ее оставалось спокойным, она заставила себя даже улыбнуться уголками губ. — Спустимся вниз? — попросила она. — Хочу на воздух. — Да. Конечно. Софа взяла его за руку и потянула за собой к лифту. Пальцы у нее были ледяные от волнения, а у него, как всегда, теплые. И он грел ее замерзшую кожу, чуть растирая, но не знал, что каждым прикосновением причиняет ей огромную боль. Был простой майский вечер. В воздухе сладко пахло весной и прохладой, хотя асфальт еще был теплый, прогретый солнечными лучами, как и деревянная, недавно окрашенная в желтый цвет скамейка. Полыхал закат, и небо стало ярко-розовым, как сладкая вата в парке Горького. Во дворе дети играли в футбол, кричали, смеялись, делая эту встречу Космоса и Сони не такой отчаянной. Девушка ненавязчиво выпутала свои пальцы из его руки и сжала край скамейки, стараясь унять внутренний тремор. — Как Юля? — беззлобно спросила она. Одной из светлых мыслей, что посетили ее голову сегодня было то, что Новикова ничего плохого ей не сделала. Да, между ними была конкуренция в спорте, и обе они, порой, вели себя как гадины. Да, она любила Космоса, да, она от него забеременела. Но по большому счету… Она, как и сама Сурикова, искала счастья и любви. — Нормально. Отвез к Кате, ей витамины поставили и успокоительное. С ребенком все хорошо. Десять… — он запнулся. Надо ли ей все это знать? — Десять недель. Сурикова прикинула быстро — еще до того, как между ними все началось. Легче, правда, от этого почему-то не становилось. Но Космос хотя бы ее не предавал. — Я рада. — Сонь, — его рука осторожно легла на обнаженную коленку, Соня была в коротких джинсовых шортах. Космос явно хотел сказать что-то другое, но заметил свежие раны на ее коже. — Это что? — Ободрала на пробежке. Не бери в голову, — он кивнул, поверив. Сурикова соврала, нарушив свое собственное обещание всегда говорить ему правду. — Мне жаль, — Холмогоров явно говорил не о разбитых коленках. — Я не хочу, чтобы между нами что-то менялось. Она прикрыла болезненно глаза. В ушах шумело и пульсировало, не давая сосредоточиться. Соня готовила целую речь, но слова теперь потерялись, а мысли неумолимо путались. Она чувствовала его запах, будоражащий мысли, чувствовала его горячие прикосновения, то, как подрагивали его пальцы, слышала звук его бархатного голоса, и всё это буквально заставляло ее поступить эгоистично. Соня ведь знала — стоит ей попросить, он всё бросит и останется. — Ты же знаешь, так всё равно не получится. — Получится. — Ты хочешь этого ребенка? — её голубые глаза вдруг впились ему в душу и выбили из легких весь кислород. — Я… — Космос, — ласково произнесла Соня, не давая ему ответить сразу. — Помнишь? Правда. Только правда. Укол совести. Она ворчливо подметила, что сама Сурикова уже начала ему врать и не могла требовать честности. Но Соня заткнула её одной только мыслью, что ей сейчас правда была куда нужнее, чем ему. Он вздохнул и опустил голову. То, что он сказал тогда о детях не было просто пустым звуком, чем-то импульсивным, сказанным под влиянием эмоций или момента. Парень действительно видел в этом спасение, шанс, который не хотел бы упустить, это было счастье, не иначе. Но ребенка он хотел совсем не от Юли. Холмогоров хотел детей от любимой девушки, что сидела перед ним сейчас и в ожидании ответа смотрела на него своими красивыми голубыми глазами, даже не дыша. Космос мог бы соврать. Не сдержать обещание и соврать. Но Соня все равно не поверила бы. — Если бы я только мог все исправить, — он покачал головой и вновь на нее взглянул. — Не Юля бы сейчас носила под сердцем моего ребенка, — серо-голубые глаза заволокло печалью, от которой хотелось протяжно выть. — Ты его хочешь? — спросила Сурикова вновь. — Я хочу сделать все правильно, — признался он. От мысли, что этот еще не родившийся малыш может погибнуть, у него внутри все сводило. Космос уже его любил, хотел защищать, хотел быть рядом. — Мне это нужно. — Я понимаю, — прошептала она. — Кос, я не… — голос сорвался, слезы защипали глаза и ей пришлось отвернуться, чтобы не испортить всё. — Не обижаюсь, правда. — Это всё пиздец как не вовремя. — Так бывает, — она сжала его руку. — Может, нам просто не судьба? — произнося это, Сурикова едва не задохнулась. В жизни слова не давались ей так тяжело. — Сонь. Да какая не судьба? — он взял ее лицо в свои большие ладони, поглаживая мягкую кожу. — Ты что такое говоришь? Я не люблю ее. Малыш родится, мы что-нибудь придумаем... — Космос, — прервала его девушка. — Я не смогу отнять у ребенка отца, — глаза ее заполнились слезами. — Мы оба с тобой знаем, что это такое — лишиться родителей, — Софа покачала головой. Он прислонился своим лбом к ее лбу и прикрыл глаза. — Я правда не смогу обречь кого-то на то, что сама пережила. Он долго молчал. То ли обдумывая ее слова, то ли пытаясь ей надышаться. — Я знаю, — прошептал молодой человек. — Ты очень добрая, — Кос гладил ее по волосам, сам едва сдерживая слезы. — Моя хрупкая добрая девочка. — Давай расстанемся, — сорвалось с ее дрожащих губ, и горячая слезинка прокатилась по щеке. — Нет, — Холмогоров резко раскрыл глаза. В них пылал огонь. — Я тебя не отпущу. Я не смогу. — Кос, пожалуйста, — она погладила его по щеке. — Не мучай меня. И ее тоже. Сделай все правильно. Сделай, что должен. Он молчал, только смотрел на нее пронзительно, словно пытаясь уличить во лжи, но Соня была искренна — девушка действительно считала, что так будет правильно, потому что не представляла себе модель отношений, в которой их будет трое. Или четверо, если считать ребенка. Не услышав ответа, но увидев в его глазах то, что он цепляется за ее слова, обдумывая и взвешивая, уже не так яростно отрицая, Сурикова мягко выпуталась из его рук. — Я люблю тебя, — сказал он, глядя на нее с мольбой. Слова эти принесли только боль. Едкую, яростную. Ударили точно в грудь, в самое сердце. И без того израненное, едва бьющееся, оно замерло. Внутри все онемело, как от наркоза. Космос ждал ответа, но Соня молчала. Пересохшие губы не могли вымолвить ни слова. Она тоже его любила. Так сильно, что была готова отпустить, потому что знала, этот ребенок ему нужнее, чем она. Это шанс спастись. Шанс начать новую жизнь и, главное, — жить. Колени дрожали, но девушка поднялась с места и пошла к своему подъезду, кутаясь в куртку. Теплый майский вечер подарил только холод, что сковал все ее тело и истерзанную душу. Соня уходила и умоляла его мысленно: Останови меня. Останови. Останови! Останови! Но он не сдвинулся с места, не знал, что одно его слово сейчас могло все исправить.

***

Каждый день ей приходилось отдирать себя от постели. Насильно впихивать в себя хоть что-то на завтрак, а затем бежать. Спорт все еще выгонял все мысли из головы и все чувства из ее солнечного сплетения. И Соня бежала, видя перед собой только одну цель — Швейцарию. Перелет, консультация, операция и реабилитация обещали обойтись в кругленькую сумму, которой у Суриковой, конечно, не было, и девушка долго собиралась с мыслями прежде чем попросить денег у сестры. Они сидели на давно знакомой кухне, которая полна была теперь бутылочек и сосок, Оля заваривала чай, а Соня кружилась по комнате с Ванькой на руках, изображая самолет, вызывая у мальчишки заливистый смех. Он обнимал ее, когда пугался слишком сильных виражей, а затем расправлял маленькие ручки, словно крылья, и вместе с тетей издавал звук гудящего мотора. — Покажем мамочке, как мы летаем! — она закрутила его, держа подмышки, а затем, резко остановившись, подкинула слегка вверх и тут же поймала. Ваня радостно завизжал, прильнув к Сониной груди и спрятав мордашку. — Ты что застеснялся? — Ня-ня. — Ня-ня тебя сейчас съест, — приземлившись на стул, Сурикова принялась целовать мальчугана в пухлые щечки, а он все смеялся, чуть поколачивая ее своими маленькими кулачками, а затем обнял крепко-крепко, замирая в таком положении. — Я так тебя люблю! — сказала она тихо-тихо, зарываясь носом в светлые кудрявые волосики племянника. — Тебе очень идет, — сестра кивнула на сына и тепло улыбнулась. — Быть мамой, — несмотря на то, что Соня отказалась в свое время быть крестной, ближе у Вани, не считая отца и матери, конечно, никого не было. Бабушка говорила, что и в глазах Господа она, Соня, его вторая мама и главная защитница после родителей. — Не глупи, — эта тема вызывала только невроз. Как минимум потому что сейчас другая будущая мама была с ее мужчиной в ожидании их общего малыша. Как максимум потому что Соня все еще не была готова к таким поворотам судьбы. — Это правда, — Оля поставила на стол кружку чая и взяла на руки Ваню, чтобы малыш не обжегся: Соня всегда пила кипяток. — Мне надо поговорить с тобой, — понимая, что тянуть просто некуда, выдала она вдруг, вцепившись пальцами в обжигающую керамику. Сурикова выпустила весь кислород из легких и, нервно поерзав на стуле, подняла на Олю глаза. — Мне нужна еще одна операция. Оля побледнела, внутри у нее всё сжалось от страха, тема про детей была мгновенно забыта. — У тебя осложнения? — Нет! Нет, — девушка покачала головой. — Логинов нашел мне врача, какой-то невероятный хирург из Швейцарии, послал ему мою историю болезни. Короче говоря, если все пойдет нормально, он сделает мне еще одну операцию, и я смогу вернуться на лёд, — с каждым словом сестры, лицо Беловой заливалось краской. — Мне нужны деньги, Оль. И кроме вас с Сашей мне просить некого. — Подожди, — она покачала головой, зажмурившись. — Какой лёд? Тебе нельзя, ты забыла? Любая травма прикует тебя к коляске. — Если он сделает операцию — нет. — То есть ты хочешь добровольно снова лечь под нож, снова оказаться без спины, без ног, снова… Пройти через этот кошмар? — Да, если это позволит мне вернуться в спорт. — Ты с ума сошла. Соня, это неадекватно, тебе, может, лучше психиатру показаться, а не хирургу? Фигуристка была готова к подобному, а потому старалась держать себя в руках и не переходить на оскорбления. Пальцы ее впились в край стола до побеления костяшек; сестры смотрели друг на друга, едва не пылая от злости. — Оля, я все решила. Я хочу попытаться, — спокойно и вкрадчиво объяснила она. — Нет! — воскликнула Белова, резко ударив по столу кулаком, заставив и Соню, и Ваню вздрогнуть. — Ты ничего решать не будешь. Ни я, ни Саша, да никто в здравом уме не даст тебе на это денег. — Почему!? — Да потому что ты себя сгубишь! — Это моя жизнь! И я знаю, что мне с ней делать! — Да? Зато ты не знаешь, что мы все пережили! Не знаешь, какого это — видеть тебя той: разбитой, парализованной. Мы все так долго шли к тому, чтобы ты встала, и как только ты пришла в норму — здравствуйте! Снова капризы. — Это не капризы! — Соня вскочила с места, но затем вновь с силой сама себя урезонила. — Ну давай я позвоню Логинову, он тебе все объяснит. — Я слушать ничего не хочу. Это опасно! — Пойми, это единственное… Что заставляет меня просыпаться по утрам, Оля! У тебя есть семья. Есть Саша, есть Ваня. Есть смысл жизни! А у меня его отняли, — у Сони действительно ничего больше не осталось. Ни-че-го. — И вот он — мой шанс все исправить. Почему ты препятствуешь? — Потому что я все еще трезво мыслю! В отличие от тебя! Сурикова искренне не понимала, почему все вокруг могли делать выбор и строить свою жизнь так, как им хочется: Оле — жить с бандитом, Космосу — стать отцом Юлиного ребенка, а ей нет! Ей оставалось просто медленно затухать. — Да ты издеваешься! — воскликнула Соня, осознав вдруг, что Оля просто не хочет её выслушать, ей не интересен разговор с доктором, она с самого начала для себя всё решила.— Ты хорошая только когда тебе это выгодно! Нихрена это не искренне! Нихрена! — Не думай, что манипуляциями выбьешь из меня деньги! — Да пошла ты! — с этими словами Соня резко развернулась и вышла из кухни прочь, Оля, усадив сына на детский стульчик, засеменила следом. — Куда ты? — От тебя подальше, видеть тебя тошно, — она быстро обулась, чувствуя, еще мгновение — и удержаться от драки уже не получится. — И Саше не звони! Он в Ялте с Филом, — закричала Оля вдогонку, высунувшись в подъезд, пока Соня, быстро перебирая ногами, спускалась по лестнице. Сурикова резко остановилась, слушая, как истеричный дрожащий голос сестры отталкивается от стен и эхом разносится по всему подъезду. — Какая же ты сука, — бросила она, подняв голову вверх. — Сама сука! — Я тебе этого не прощу, Оля! Ты меня предала! В который раз! — Королева драмы! Ответом служил лишь поднятый вверх средний палец. Когда Соня вылетела из подъезда, хлопнув дверью так, что стая голубей, поедающая семечки, которые бросала добрая бабушка, взлетела на воздух, поднимая с дороги пыль, с губ ее сорвалось протяжное, громкое и злобное «блять». У Оли были все основания так отнестись к ее идее, на подкорке сознания Сурикова это понимала, но решать за нее сестра не имела права. Чужие деньги она считать не привыкла, но знала, для Саши это как бутылку воды купить. Она закрыла лицо руками, буквально чувствуя, как земля уходит из-под ног, к горлу подступила тошнота. Фигуристка оказалась в тупике. С ключом от двери в руках в месте, где дверей не было. Оля отказала, Саша с Филом не в городе, к Космосу она сама ни за что не пойдет, у бабушки таких денег нет, Регина в Америке… Осознание пришло резко, как вспышка молнии. Оставался всего один человек на всем белом свете, обладающий нужными ей ресурсами и, к Сониному большому везению, утопающий в чувстве вины. Она резко убрала ладошки от лица и потянулась в карман олимпийки за сигаретами, и только в этот момент заметила на себе презрительный долгий взгляд бабушки-соседки. Прикуривая, Сурикова подошла ближе: — Что? — Ничего. Материшься, куришь, хамишь. Ты к кому приходила? У нас подъезд приличный, — да уж, особенно когда гранаты взрываются — верх приличий. Но Сурикова об этом смолчала. — К Беловым, — ответила Соня просто, выдыхая белесый дым, и указала наверх, примерно на окно сестры. Седовласая старушка, одетая не по погоде тепло, проследила за указанным девушкой направлением. — Она ж наркоманка, не слышали? — Да ну. У них же ребенок. — А что наркоманы размножаться не могут? — блондинка покачала головой и, поставив правую ногу на скамейку, принялась быстро перешнуровывать кроссовок, зажав сигарету между губ. — Это они наоборот — за милое дело. — А ты-то че приходила? — надо же, как радио, все сплетни потом по району передать. Соня как раз была так зла на сестру, что угодно бы сейчас наплела, лишь бы немного успокоиться. Сигарета и маленькая незначительная подлость вполне могли помочь в этом. — Дозу принесла, — девушка хохотнула. — Ладно, бабуль, хорошего дня, — оттолкнувшись от скамейки ногой, довольная Сурикова, докуривая на ходу, побрела в сторону метро. Дорогу к дому Виктора Павловича Пчёлкина она все еще помнила слишком хорошо. Было неудивительно, что его не оказалось дома в шестом часу вечера. Было неудивительно, когда он не появился в шесть, в семь, в восемь. Соня скурила пол пачки сигарет, но просто так, от нечего делать — девушка даже себе бы не призналась в том, что нервничает. И вот около девяти его машина припарковалась рядом с подъездом. Увидев на лавочке Сурикову, Витя даже сначала подумал, что ему просто привиделось. Не в первый раз, к слову. Но, подойдя ближе, Пчёлкин убедился: перед ним не мираж, а вполне себе настоящая Соня. — Привет, — он не показал своего удивления, но оба понимали, что ее нахождение здесь — нонсенс. — Ты в порядке? — Да. А ты? Побледнел. — Да как будто призрака увидел. Она даже улыбнулась. Искренне. — Пригласишь? — В гости? — В гости. — Ну, пойдем. В лифте они поднимались молча, ровно как и в квартиру заходили без слов. Пчёла не был глупцом, он сразу понял — Сонино появление спустя такое количество времени было неспроста. И приехала она вовсе не даровать ему свое прощение, Суриковой что-то нужно, в этом молодой человек не сомневался. — Пить будешь? — Нет, — не без ностальгии она оглядывала квартиру, в которой с ее последнего визита мало что поменялось. Разве что в вазочке на кухне не оказалось фруктов: они сгнивали, Пчёла велел всё выбросить, и тарелку эту тоже, а потом лично побежал к мульдам ее доставать. Соня не чувствовала, но Витя знал, из этих стен вместе с ней навсегда ушел уют, ушло спокойствие и ощущение счастья. — Вить, я не буду ходить вокруг да около, — она развернулась резко на пятках и едва не врезалась в его грудь носом. Нервно сглотнув, девушка сделала шаг назад. Пчёла снял с себя пиджак и бросил его на диван. — Мне нужны деньги. Он усмехнулся. Горько. Столько бегала от него, а теперь пришла, и за бабками… Но глаза его все равно с добротой смотрели на нее. — На что? — На операцию, — призналась она честно, хотя опыт с Олей не сулил ничего хорошего. Но Витя был дотошный, все равно узнает. — Что-то болит? — Нет, — Сурикова вздохнула, и ей пришлось еще раз всё объяснить. Из последних сил она старалась делать это спокойно, потому что каждый новый человек, узнающий о ее плане, непременно сначала уходил в отрицание, но на удивление, Пчёлкин выслушал ее спокойно. — Хочешь в спорт вернуться? — Да. Обычно Пчёлкину в ее присутствии было легко дышать. Сегодня она, казалось, забирает весь кислород себе. — Я выпью, — он повел головой неоднозначно и вальяжно прошел к небольшому стеклянному столику, на котором стояло аж несколько стеклянных графинов с янтарной жидкостью. В какой момент Витя перестал хлестать коньяк из горла — Соня не знала. — Будешь? — Нет. Я не пью, — она села на край дивана и впилась в Пчёлу взглядом, ожидая хоть какой-то реакции. Молодой человек ловко взял красивый стеклянный стакан, перевернув его, открыл крышку графина, и коньяк полился с характерным звуком по толстым стенкам, касаясь дна. — Зачем тебе это? — она вздохнула в ответ на его вопрос. — Ну, я имею в виду, ты же можешь чем угодно заняться. — Например? — Соня хмыкнула. Витя пожал плечами и с удовольствием отпил коньяка. Признаться честно, выглядел он потрясающе: черная рубашка, толстая золотая цепь на шее, а как бы на заднем фоне дорогой хрусталь с не менее дорогим напитком в нем. — А чем занимаются фигуристы, которые завершили карьеру? — Ледовые шоу, например, — ответила девушка, чуть подумав. — Вот, чем тебе не занятие? Сурикова едко улыбнулась. — Первые пару лет будут давать главные роли, потом переведут в кордебалет, — Витя знал, Соня в подтанцовку не пойдет. Ей или первое место, или ничего. — Еще варианты? — Пчёла кивнул. — Тренерство. Тоже нет. Я слишком нетерпеливая, есть вероятность, что убью чьего-нибудь ребенка. — Отмажем, — ответил он просто. Соня закатила глаза: — Смешно. — Окей, давай отойдем от спорта. Есть десятки сфер, где ты сможешь заколачивать такие бабки… А ты привязалась к своим конькам, это же невыгодно нихрена. — Не все гонятся за деньгами, как ты. — Я гонюсь? — он усмехнулся со злобой. — А не за деньгами ли ты ко мне пришла, когда прижало, ммм? — Витя покачал головой, заметив, как сверкнули ее глаза. — И как насчет твоей погони за признанием? Чем это лучше? — молодой человек подошел к ней вплотную, Соня не выдержала и поднялась резко на ноги. Быть неправой она не любила, а он резал без ножа, мало того, нагло вторгаясь в её личное пространство. — Ты же ничего не видишь, прешь как танк и не понимаешь, что сшибаешь на своем пути, кого ранишь, — ей нечем было крыть, и девушка лишь пилила его тяжелым взглядом, грудь ее тяжело вздымалась, и жгучая злость разгоралась в районе солнечного сплетения. — Так что пора пришла признать — не такие уж мы и разные. — Кого же я ранила? Не тебя ли? — признавать, что они с Витей похожи, Соня не хотела. Но и отрицать не стала. — Я переживу, если что. Ты о себе бы подумала. — Я обойдусь без твоих советов. — Но не обойдешься без моей помощи. — Ты денег дашь или нет? — едва ли не сквозь зубы прошипела она. Пчёла съедал ее взглядом, и Сурикова не уступала, даже не моргала, выжигая внутри него дыру. Он не понимал, что творится в её голове, и, если бы знал позицию Оли, для себя бы отметил, что во многом с ней солидарен. Но победило другое. То, что Витя знал — это её жизнь. И решения принимать только ей. Витя сделал глоток и отступил на шаг назад, давая ей возможность, наконец, нормально вдохнуть. — Завтра человек завезет. Будь дома, — она никак не ожидала, что получится, а потом от неожиданности захлопала своими длинными ресничками, словно пытаясь ото сна очнуться. — И скажи ему, когда летишь, проводит. Опасно с такими деньгами по улицам шляться. — С-пасибо, — Соня едва не поперхнулась этим словом. — Не за что.