Май 1994 год
Швейцарию Соня почти не видела, разве что из окна такси. Улицы были узкие, идеально чистые, а домики, расположенные по обе стороны от дорог, напоминали пряничные. Много зелени, воздух, несмотря на достаточно оживленное движение транспорта, был значительно слаще московского. С наслаждением глядя по сторонам, чувствуя себя слегка дикаркой, Сурикова думала, что хотела бы жить здесь, но лет через двадцать, когда ей надоест суматоха. Медицинский центр, где работал доктор Келлер, поразил ее своим масштабом, такси остановилось возле стеклянной высотки, верхние этажи которой едва ли не уходили к облакам, по крайней мере, Соне так показалось. Идеально чистые прозрачные двери разъехались перед ней в стороны, пропуская внутрь. Держа в руках папку с документами, Сурикова вошла внутрь, и к ней тут же подошла красивая голубоглазая девушка в медицинском халате. Без труда распознав в Соне иностранку, она вежливо заговорила по-английски с едва различимым акцентом: — Hello. Welcome to our Medical Center. How can I help you?* — Hello. I have a medical appointment booking. Doctor Keller.** — Ok. Follow me!*** Первичное обследование вновь состояло из забора крови, снимков и даже УЗИ позвоночника. Доктор Келлер, что было явным отличием от больниц в России, лично сопровождал юную пациентку по всем кабинетам и следил за каждым движением проводивших исследования сотрудников, внимательно наблюдая на экране за состоянием её спины. У себя в кабинете док внимательно осмотрел оставшийся после экстренной операции шрам, а затем технично сравнил старые и новые снимки. Лицо его было задумчивым и серьезным, почти хмурым. Одевалась Сурикова дольше обычного, от волнения дрожали пальцы, а желудок скрутился в тугой узел. — You may sit down right here.**** — Thanks, — она опустилась на мягкое кресло по другую сторону от стола седовласого мужчины со смешными усами, который отнюдь не выглядел сейчас комично. Не зная, куда деть дрожащие руки и как сложить ноги, почти немеющие от переживаний, девушка отклонилась на спинку кресла, постукивая пальцами по собственным коленкам. — Well. The results are much better than I could thought, — волна облегчения прошла по ее телу, и Соня выпрямилась, внимательно смотря на доктора, чувствуя, как губы невольно изгибаются в улыбке. Он так же с добротой улыбнулся ей. — You have already recovered.***** — Yeah. I feel well.****** Он кивнул. — That is why I don’t understand why are you here? — Соня нахмурилась. — Your spine is in a perfect condition. ******* — I want to continue my sport career. I need one more surgery.******** — I don’t think it is possible, — сложив руки на столе в замок, как делали врачи обычно, когда должны сообщить пациенту не самые лучшие новости (Сурикова уже выучила весь их язык жестов и слушала теперь мужчину, сжавшись в комок), доктор объяснил Соне, что операция была проведена идеально. Великий хирург даже позволил себе признаться, что вряд ли сделал бы лучше, значит, второй раз пересобирать позвоночник Суриковой нет смысла, а профессиональный спорт с его изнуряющими тренировками рано или поздно приведет к травме, которая в свою очередь обернется катастрофой. — You are lucky. You can walk and live normally. And your doctor is genius. I can’t help you, I'm sorry.********* Соня плохо помнила, как расплачивалась за прием, как ей вызвали такси, не знала, как добралась до гостиницы и как прибыла в аэропорт, держа мертвой хваткой свои немногочисленные вещи. Пальцы онемели, девушка их не чувствовала, ровно как и ничего другого. Внутри было подозрительно тихо. Словно по грудной клетке пустили наркоз, не давший боли распространиться по телу. Впервые услышав о том, что со спортом покончено, у нее случилась истерика. Было страшно. Обидно. Горько. Мир рухнул в одночасье, и она под этими развалинами погибла. Соня была уверена, что погибла, потому что чувствовала это физически. Девушка не могла дышать, не могла думать, не могла даже чувствовать, всё померкло. Это ли не смерть? Но Космос тогда ее спас, буквально вернул к жизни, вдохнув в ее легкие кислород. А теперь его не было. И надежды больше не было. Последняя искорка, в которую Сурикова так верила… Погасла. И самое страшное было как раз в том, что Соня ничего не ощутила, не заплакала, не закричала. Выходя из аэропорта Домодедово, чувствуя, как теплый майский ветерок щекочет кожу, путает светлые волосы, она замерла, заставляя недовольных, вечно торопящихся куда-то людей фыркать или закатывать глаза, но огибать стоящую на тротуаре девушку в сером свободном пиджаке. Остановись кто-то, загляни в ее голубые глаза, все было бы понятно без слов. Во взгляде Сони не было больше жизни. Кто-то с силой толкнул ее плечом. — Чё встала тут? — как из-под толщи воды послышался чей-то раздраженный голос. Сурикова словно очнулась ото сна, попыталась найти взглядом в толпе своего обидчика, чтобы, если честно, врезать ему по лицу. Кулак ее с силой сжался, хотя пальцы едва слушались еще несколько минут назад. Вокруг шумела толпа. Гудели машины. Таксисты сновали туда-сюда, предлагая свои услуги. А грубияна рядом уже не было. Качнув головой, чтобы оставаться в сознании, Соня подошла к ближайшей мусорке, и толстая папка со всеми ее медицинскими обследованиями оказалась среди банановых шкурок и пластиковых бутылок. С едкой злостью девушка поглубже затолкнула в отходы свою сломанную карьеру и все свои несбыточные мечты. Глаза ее оставались абсолютно сухими. Не взглянув больше на папку с документами, на твердых ногах она двинулась в сторону припаркованных машин, чтобы поймать такси. Пролежав дома два дня, тупо смотря в потолок, Соня набиралась сил. Вставать с кровати оказалось сложнее обычного, ровно как и налить себе элементарно чашку чая. К сожалению, Сурикова продолжала отрицать то, что её мир развалился на мелкие частички, что у нее разом отобрали любовь, самого близкого на свете человека и лёд. Снова. Девушка протестировала в голове все возможные варианты, как сказать всем, кто знал о возможности второй операции то, что ее не будет, и для эксперимента выбрала Ваню. Разговор был недолгий и безэмоциональный. Очень тихий, как и всё в последнее время. И Суриковой не понравилось об этом говорить, слова буквально застревали в глотке, заставляя задыхаться. Поэтому Оле и Вите она решила не рассказывать вообще (деньги отдаст потом, при случае, Пчёлкин наверняка уже забыл о них), ограничившись только Сорокой и доктором Логиновым. И если док только вздохнул в трубку и рационально объяснил Соне, что для ее здоровья и правда так будет лучше, то в глазах тренера потух огонь. Женщина не смогла скрыть своего разочарования, заставив подопечную опустить плечи. В комнате повисла тяжелая тишина, что давила невидимым прессом ровно на грудную клетку, и впервые за все время Сурикова почувствовала, что глаза начинают жечь слезы. Соня корила себя за то, что решила прийти лично. Могла же ограничиться телефонным звонком, но хотела… Попрощаться. В последний раз почувствовать жжение на щеках от кусачего воздуха на льду, провести пальцами по исцарапанному ограждению, пройтись по давно знакомым коридорам и вспомнить все счастливые моменты. Хотя теперь каждый казался счастливым. Даже когда она плакала от изнеможения. Даже когда ненавидела коньки. Даже когда проигрывала. Потому что тогда у нее еще была возможность собраться и сделать лучше. А теперь всё. Финальная глава. Эпилог вышел печальный. Всё умерло. — Может, тренером к нам пойдешь? Малышей тебе отдадим! — предложил Роман Васильевич, их хореограф. Сурикова качнула головой отрицательно. — Вы лучше Ваньке предложите. У него хорошо получится, — губы её тронула улыбка. — А то погибнет он в этой автомастерской. Сопьется. Спасать его надо. — А тебя кто спасет, девочка моя? — Сорока трепетно сжала её руку. — На тебе лица нет. — Я справлюсь, Антонина Михайловна. Учиться пойду, бабушка об этом только и мечтала. — Бабушка… — тренер покачала головой. — А ты о чем мечтаешь? Соня ни о чем не мечтала. Совсем. И отвечать на этот вопрос не стала. Попрощавшись с тренерским штабом, получив от каждого с десяток наставлений о счастливой новой жизни без них, надоедливых и злобных и, давя из себя улыбку, она вышла, наконец, из казавшейся душной комнаты. Везде было тихо. Время такое, что утренние тренировки уже закончились, а вечерние еще не начались. И Соня, наедине со своими мыслями, с кажущимися такими далекими и чужими, воспоминаниями, прошла по длинному коридору туда, где тысячи раз перешнуровывала коньки. Всё здесь было прежним. Только она теперь — совсем другой. Воздух холодил легкие. Трибуны оставались пустыми, но она словно слышала гул толпы, аплодисменты, музыку. Что-то из прошлой жизни, что-то из чудесной сказки, которая теперь останется в зазеркалье. — О, Сурикова, — голос Юли Новиковой вернул её к реальности, заставив глаза высохнуть мгновенно. Соня даже не сразу поверила, что девушка реальна и стоит перед ней, ехидно улыбаясь. — Не ожидала тебя тут увидеть. — Я тебя тоже, — спокойно произнесла блондинка, хотя её почти видимо затрясло. — А я к Сороке. На свадьбу пригласить, — Юля едва не нараспев произнесла слово «свадьба», зарядив в грудь конкурентки гранатой. Она попала ровно в цель и распотрошила её всю, убивая остатки того, что еще было живо. Соня стояла, не шелохнувшись, и молчала. — А чего ты побледнела? — она театрально выпятила вперед нижнюю губу и так же театрально вздохнула, вновь улыбаясь. — Помнишь, ты мне как-то сказала, что я держу его только койкой, и вот, — Новикова с гордостью указала на живот, которого еще не было видно. — В пятницу я стану Холмогоровой. А ты проиграла. В каждом слове был яд. Юля не скрывала удовольствия, глядя, как у Суриковой бледнеет лицо. Терпеливой Соня никогда не была, и сейчас ей ой как много что можно было бы ответить. Парой фраз она разгромила бы самоуверенность Новиковой в пух и прах, потому что знала — Космос её не любит. Знала, что стоит ей позвонить и попросить вернуться — он вернется, бросит эту затею со свадьбой, подождет, пока ребенок родится и заберет его у этой сумасшедшей. Но именно потому что Юля однозначно была не в себе и именно потому что она носила под сердцем ребенка Космоса, девушка промолчала. — Нечего сказать? — Могу только поздравить, — Соня даже улыбнулась, пусть и ехидно. — Отличной тебе семейной жизни, Юль. Не дав нужной Новиковой эмоции, не показав того, как ей больно, как мерзко, Соня, отчасти довольная собой, пошла к выходу. Хватит уже символичных прощаний с прошлым. — Сурикова! — Новикова окликнула её. Та обернулась, недовольно закатив глаза. — Знаешь, ты тоже на свадьбу приходи. Вы же с Космосом друзья, — она выделила последнее слово особой интонацией. Беременных можно бить? Хотя бы по лицу? Соня была готова взять грех на душу. — Обязательно. В пятницу? — В пятницу. В том же ЗАГСе, где у твоей сестры регистрация была. В полдень.***
Конечно, Соня не собиралась идти на эту свадьбу. Она прекрасно знала, зачем Юля её позвала. Чтобы унизить посильнее, чтобы почувствовать вкус победы над ней хотя бы один раз в жизни. Сурикова не собиралась давать ей повод для наслаждения. Ровно как и не собиралась добивать себя сценой, где её мужчина женится на другой. Не собиралась. Пока не проснулась с утра в пятницу с острым желанием взорвать весь мир к чертовой матери. Завив волосы в локоны, Соня нанесла макияж с акцентом на глаза, надела на запястье массивный браслет, на ноги тонкие шпильки и облачилась в зеленое платье. То самое, что Космос снимал с нее той ночью, целуя каждый сантиметр ее тела. Это была не месть ему. Это была попытка доказать самой себе, что он все еще ее любит и желает только ее. Это она собиралась увидеть в его глазах. И если быть совсем честной, Соня хотела, чтобы и Юля это увидела. Сурикова повернулась спиной к зеркалу, рассматривая свой шрам. И не почувствовала за него стыда. Той ночью Космос раз и навсегда уничтожил ее мысли о собственном уродстве. Улыбнувшись своему отражению и, пройдясь блеском по пухлым губам, девушка вышла из дома. Она вошла в зал регистрации ровно в тот момент, когда все приглашенные встали напротив плотных портьеров алого цвета для фотографирования: жених с невестой посередине, держась под руку, а гости по обе стороны от молодоженов. Вспышка. Фотограф раз и навсегда запечатлел удивление, отразившееся на побледневших лицах. У Сони дрожали колени. Внутри все похолодело от ужаса. То, что она видела перед собой разрывало сердце в клочья: Космос держал под руку Юлю, одетую в красивое белое платье, и пусть на лице его отразилась гримаса боли, руки её он не отпустил. Если бы у нее была возможность, Сурикова непременно выпорхнула бы сейчас из своего тела, позволив ему действовать самостоятельно, на автопилоте. Чтобы не чувствовать это адское пламя, выжигающее все органы. Но ей оставалось только завершить начатое, раз уж решилась. Натянув на губы приветливую улыбку, она произнесла не своим голосом: — Простите за опоздание. Пробки, — стук шпилек гулким эхом раздавался в зале, погруженном в гробовую тишину. Казалось, никто не дышал. Казалось, даже сердца замерли в груди всех присутствующих. В руках Сони был букет кроваво-красных роз. Большой, объемный и колючий. Шипы царапали ее ладони, вспотевшие от волнения, но внешне девушка оставалась абсолютно уверенной в себе. — Поздравляю, — она подошла к невесте и, прожигая её взглядом, протянула ей цветы. Юля дрожала, даже не почувствовав, как шипы оцарапали кожу, едва она приняла букет. Не таким Новикова, хотя теперь уже Холмогорова видела этот момент. Девушка предпочла бы видеть соперницу изломленной и опустошенной. Одинокой и жалкой. Но никак не такой красивой, спокойной и, казалось, довольной собой. — Желаю, чтобы муж, — она выделила это слово и посмотрела коротко на Космоса. — Каждый день своей жизни смотрел на тебя влюбленными глазами. Как сейчас. Конечно, Юля поняла всё сразу. Сурикова унижала ее одним своим присутствием здесь и не просто потому что выглядела как кинозвезда, а потому что муж её смотрел влюбленными глазами совсем не на прекрасную невесту, а на Соню. Космос буквально застыл, глядя на нее, любуясь ею. Соня ощутила короткий приступ эйфории, который, казалось, стоил всего происходящего. По груди разлилось приятное чувство, отозвавшееся где-то внизу живота легкой пульсацией. Сурикова видела, как Юля вздрогнула всем телом, как взгляд ее изменился и погас, и это приносило удовольствие. Хотелось рассмеяться. Громко, в голос. Хотелось добавить, что Юля сама виновата — она сама обрекла себя на это унижение, потому что хотела поглумиться над соперницей, а Соня не проигрывала. Никогда. — Вы будете фотографироваться? — чувствуя, что ситуация не самая приятная, чуть заикаясь, спросил фотограф. — Нет, что вы. Затмевать невесту — не в моих правилах. Я уже ухожу, — еще одна ядовитая улыбка, колкий взгляд на невесту, совершенной пустой на жениха, и, развернувшись на каблуках, не чувствуя под ногами земли, Соня покинула зал, оставляя позади себя, казалось, очаг ядерного взрыва. Когда Сурикова вышла из здания ЗАГСа, мимолетное наслаждение мгновенно отступило. В лицо ударил прохладный ветер, и слезы мгновенно зажгли глаза. Она рвано вдохнула, стараясь отогнать их; внутри все болело настолько, что девушка едва не сгибалась пополам. Ей резало живот, в груди все было разорвано в мясо, казалось, она может выплюнуть собственное сердце. Голова была мягкой, как вата, и Соня даже не сразу почувствовала, как кто-то схватит ее за локоть и развернул в другую сторону. — Ты что устроила? Сурикова посмотрела на сестру туманным взглядом, стараясь побороть приступ тошноты. Наманикюренные пальцы сестры впивались в ее кожу остервенело. Оля была зла на нее еще с той ссоры из-за денег, и теперь каждое действие, каждое ее слово вызывало только агрессию. А Соне и без нотаций было тошно. — Оль, — устало выдохнула она, сглатывая слюну. — Сделай одолжение. Отъебись. Белова расцепила пальцы и отшатнулась назад, зеленые глаза расширились и похолодели. — Да что с тобой творится, Соня!? — её хотелось тряхнуть за плечи хорошенько, чтобы привести в чувства. Сначала эта идея-фикс с операцией, теперь невесту довела до приступа: Юля билась в истерике. Казалось, сестра совсем слетела с катушек. — Да жизнь у меня блять развалилась, — обреченно ответила она, шмыгнув носом, чтобы сдержать позорные слезы, вставшие комом в горле. — Боже, ты же не видишь дальше собственного носа, — блондинка покачала головой, не чувствуя сил даже шевелить губами. Признаться, ей хотелось сейчас сесть на выложенное плиткой крыльцо и сжаться в комок, пытаясь удержать себя в сознании. — Ты меня обвиняешь? Да ты же рушишь все на своем пути! — Я хочу, чтобы ты от меня отстала! — голос сорвался почти на хрип. Она схватилась руками за голову, словно старалась заглушить голоса. Что-то выло внутри, не давая сосредотачиваться. — Иди Юлю откачивай или что хочешь делай, но меня оставь в покое! Оля разочарованно выдохнула. — Я думала, ты повзрослела. — Не мои проблемы, что твои ожидания не оправдываются. — Знаешь, а я даже рада, что Космос женился на другой. Ты бы и ему жизнь сломала. — Смотри, чтобы тебе не сломала, — со злостью выдала она в ответ на едкое желание Оли сделать ей побольнее. — Не угрожай мне. — А ты ко мне не лезь. Ничего больше не сказав, Оля развернулась на каблуках и пошла прочь, казалось, сделав свой выбор. В очередной раз не в Сонину пользу. А Сурикова уже ничего не чувствовала, никакой боли от предательства сестры, просто ни-че-го. Смахнув со щёк всё же сорвавшиеся слезинки, вдохнув приторно-сладкого весеннего воздуха полными легкими, девушка сделала твердый уверенный шаг прочь. И еще один, и еще. Она выпрямила спину и подняла подбородок. Потому что Соня Сурикова не сдается. Даже когда бороться, по сути, не за что.***
И вновь перед глазами только потолок. Белый, выровненный штукатурщицей едва ли не идеально, но Соня так детально изучила его, что видела теперь неровности и все мелкие трещинки. Всегда такая придирчивая к мелочам, сейчас Сурикова плевать хотела на это. Признаться, она мечтала, чтобы он на нее обрушился, и как можно скорее. Раздался телефонный звонок. Оглушающий, учитывая застывшую в комнате тишину. Да и за окном уже давно все стихло, глубокий вечер опустился на Москву. Но Соня никак не отреагировала, даже не вздрогнула, одной только рукой нащупала звенящую трубку и, приложив ее к уху, сонно проговорила: — Алло? — Соня! — она даже не сразу узнала давно знакомый голос, нахмурилась, удивившись такому напору с того конца провода. — Соня, я в Москве! — Регинка? — позабыв о том, что еще минуту назад хотела, чтобы на нее рухнул потолок, девушка резко села, ощутив короткий приступ головокружения, перед глазами поплыли черные точки. — Как это в Москве? — Да к черту ее, эту Америку. Я вернулась. Насовсем. Соня вцепилась в пластмассовую трубку, губы дрожали от резко подступивших слез. Как давно она не слышала ее голос, как давно она не видела ее, а теперь Королёва была совсем-совсем рядом. Желание прямо сейчас рассказать все, что творилось на душе схватило за глотку, буквально вытягивая из нее слова, но Сурикова упрямо сглотнула ком в горле — после такого длительного отъезда Регине явно было не до её драм. — Я не верю… — она покачала головой. — Я сама не верю, Сонька… А знаешь, приезжай в гости. — Сейчас? — она оглядела себя: всё в том же платье, даже туфли не сняла. — Да, — Регина хихикнула. — У меня все равно режим сбился из-за часовых поясов, я ночью не усну. Я ребяток еще позову, так соскучилась по всем… Сонь, приезжай! Без тебя не то будет. Сурикова закусила губу. С одной стороны, лежать и позволять съедать себя изнутри — совсем не в ее стиле. С другой стороны, оказаться сейчас в шумной и малознакомой толпе ей не очень хотелось. Раздумья прервал стук в дверь. И вот сейчас она вздрогнула. Потому что на подкорке сознания знала, кто это. — Регин, я перезвоню, — очевидно, голос ее поменялся, потому что Королёва спросила встревоженно: — Всё в порядке? — Да. Все хорошо, — и девушка бросила трубку, замирая на месте, наивно надеясь, что стук не повторится, но он вновь раздался в прихожей. Дрожащими от волнения пальцами Соня сняла с себя босоножки на шпильке, и с характерным цоканьем они упали на паркет. Рано или поздно все равно придется встретиться лицом к лицу, особенно после сегодняшнего — она это понимала, и потому, собрав остатки сил в кулак, вышла в коридор и, даже не посмотрев в глазок, распахнула дверь. Соня инстинктивно отступила назад, глаза Холмогорова сфокусировались на ней, и взгляд проскользил буквально от головы до пят. Он покачал головой. — Привет, — произнес Кос беззлобно, хотя Соня успела подумать, что он ее возненавидел за случившееся. — Привет, — так же ответила она. Тряхнув головой, видимо, надеясь так отрезветь, молодой человек закрыл за собой дверь и в несколько шагов сократил расстояние между ними, взял ее лицо в свои руки и внимательно оглядел, словно надеялся что-то прочитать в нем, что-то, чего не знал. В глазах его читалась нежность. Большими пальцами он погладил ее по щекам. — Какая же ты глупая, Сонька. Она улыбнулась уголками губ, хотя хотелось плакать. От него пахло, на этот раз, не только его запахом, но и… чужими женскими духами. Это душило. — Почему? — Потому что могла просто спросить, люблю ли я тебя, а не… — он облизнул пересохшие губы. — А не искать ответ таким способом. — Меня вообще-то твоя… Жена пригласила, — слово это ранило обоих. — А я заслуживала узнать от тебя, — она хотела отступить, но сил не было. Тепло его тела пьянило, заставляло сердце бешено колотиться в груди. — Ты тоже могла сказать, что едешь в Швейцарию. — Это уже неважно. Операции не было, — в глазах ее мелькнуло отчаяние. — Я не вернусь на лёд. Никогда. — Соня… — Почему ты женился на ней? Зачем? — она с силой убрала его руки от своего лица. Коньки её сейчас мало интересовали, ровно как и его сочувствие по этому поводу. — Я не понимаю. С ребенком… Это очевидно, ты отец, ты не должен его бросать, но этот цирк с белым платьем… Холмогоров прервал её: — Был нужен, потому что Юля сказала, что поставит в графе отец прочерк, если я не женюсь. Потому что если после родов она… — Космос замялся, подбирая цензурные слова, коих в его лексиконе к концу этого ненормального дня оставалось все меньше. — … сойдет с ума, что по словам Кати — возможно, учитывая ее состояние, я хочу забрать ребенка сразу, без лишней бумажной волокиты и тестов ДНК. И потому что я хочу, чтобы он носил мою фамилию. И я знаю, что тебе мерзко от всего увиденного, поверь, я тоже не в восторге, но у меня связаны руки, Сонь. Сурикова притихла. Кто бы знал, что Новикова окажется такой продуманной стервой. Девушка грустно усмехнулась своим мыслям и подняла на Космоса уставшие глаза. — Прости. Я не знала про шантаж. Он взял её за руку, переплетая их пальцы, а затем, притянув ее к себе, поцеловал. Ему хотелось показать, что он по-прежнему рядом, что всегда будет с ней и на ее стороне, но Соня почувствовала лишь пронзительную, словно молния, боль в грудной клетке. Она жгла, как лава. Ведь на его пальце блестело обручальное кольцо. От него пахло другой женщиной, которую он вот так же целовал сегодня в ЗАГСе. И он будет отцом чужого ребенка. Это было слишком. — Пожалуйста, — она с силой вырвалась из его рук и отвернулась лицом к стене, теперь уже не боясь, что он увидит её шрам. Соня была вся изранена, как изнутри, так и снаружи. Какая разница? — Не надо, — она всхлипнула, когда его руки проскользили по тонким плечам вниз, её тело колотило мелкой дрожью. — Я люблю тебя, — прошептал он ей куда-то в волосы, обнимая. Сурикова задохнулась от этих слов. — Соф, пожалуйста. Не отворачивайся от меня. Есть только ты. Только ты. Она замотала головой, отрицая. Может, однажды у них получится. Когда-нибудь, когда оба будут старше, когда им удастся распутать этот клубок. И тогда она будет только его, а он только её. Но не сейчас. Сейчас он был словно яд для нее. А она для него стала хаосом. — Я знаю. Знаю, — в его словах не было сомнений, но горячие слезы все равно потекли по щекам от обиды. Она не хотела его ранить и знала, что он не хотел делать больно ей. Сурикова буквально заставила себя вновь на него посмотреть, чтобы сделать все правильно и честно, а Холмогоров едва не отпрянул. От того, что в её голубых глазах из-за него плескалось горе, хотелось удавиться. — Но я не могу быть второй. Я не хочу… — голос дрожал, она все плакала, смывая макияж, словно маску. Больше держаться она не могла. — Не заставляй меня. Это унизительно, — попросила она, потому что знала, если Кос попросит — она примет его. Но это её добьет. Он болезненно прикрыл глаза. Выдохнул тяжело, хмурясь, сжимая руки в кулаки, стараясь уложить её слова в голове, как данность. — Хорошо, — он открыл глаза, признаться, надеясь, что прочтет в Сониных голубых глазах обратное: просьбу не оставлять её. Но не увидел того, что хотелось бы. Космос кивнул, будто бы в подтверждение собственных слов, а затем сделал шаг назад, оставляя её без своего тепла. Развернулся спиной, лишая взгляда. И ушел, осторожно и плотно прикрыв за собой дверь. Соня застыла, невидящим взглядом смотря туда, где еще несколько секунд назад был он, и несмотря на то, что в квартире повисла тишина, мир казался ей слишком громким. Она слышала все: от шагов соседей сверху, до тиканья часов в комнате, казалось, легкое поскрипывание двери, закрывшейся за ним, повторялось в голове снова и снова, и каждый этот звук давил на виски. Девушка замотала головой, в надежде прийти в себя, но тщетно. Голова гудела. Ей оставалось разве что зажать уши руками и закричать, чтобы все остальное потонуло в этом крике. Вместо этого Сурикова резко направилась в комнату и, наспех переодевшись, выбежала из квартиры в прохладную ночь. До квартиры Регины она добралась едва ли не на автопилоте и вот уже погрузилась в крепкие родные объятия. Не совладав с эмоциями, обе расплакались вдруг, хотя обеим им слёзы на публике были несвойственны, а позади Королёвой уже собрались гости, приторно-сладко улюлюкающие воссоединению школьных подружек. Полтора года прошло с их последней встречи, и за это время мир, казалось, перевернулся с ног на голову. — Я все еще не верю, что это не сон. — Не сон! Никаких теперь писем, которые идут месяцами! — И никаких американцев, как же они мне все надоели… Соня не хотела быть сегодня одна. Боялась, что сойдет с ума, если останется в четырех стенах со своими мыслями и чувствами. А теперь оказалась в толпе людей, среди гула голосов и музыки, что отвлекали её, но главное — рядом с Региной. Новостей было слишком много, и девушки решили обсудить все завтра, а сегодня просто напиться до беспамятства и натанцеваться до боли в ногах. Вечеринка, как и всегда, была шумной, но Сурикова как-то теряла себя в толпе, мыслями снова и снова возвращаясь к Космосу, к Юлиному белому платью, к моменту, когда доктор Келлер сообщает ей, что вторая операция невозможна. — Ты в порядке? — кто-то коснулся ее руки, и Соня пришла в себя. Она дёрнулась, испугавшись, едва не выронив из рук хрустальный бокал с шампанским. Блондинка старалась, но алкоголь не лез в глотку, она не выпила и половины. — Привет. Соня, да? Она вгляделась в лицо молодого человека. Смуглое, с большими раскосыми глазами. Как у девчонки… Точно. — Дима, — вспомнила она. — Привет. — Ты чего тут одна? — кухня действительно оказалась пуста, и Сурикова с легким внутренним волнением поняла, что даже не помнит, как оказалась здесь. — Грустная какая-то. — Нет, все нормально. Думала о своем. — Об олимпийской медали? — Нет, — она даже улыбнулась. Так глупо теперь это звучало. — Я больше не занимаюсь спортом. — Ого! Так все, можно во все тяжкие? — весело спросил молодой человек. — Ты о чем? — Ну, ты же все это время за здоровый образ жизни, а теперь можно все попробовать. Есть сколько хочется, пить, расслабляться, — он хохотнул и повел многозначительно головой, а Соня тут же вспомнила про разноцветные таблетки. Те самые, что он предлагал ей на проводах Регины в Америку, те самые, что должны были отключить весь мир, заставить его замолчать, а ее — забыться. Сурикова дёрнулась, словно от удара током. Это то, что сейчас было ей нужно. Соня не хотела ни о чем думать и ничего чувствовать. Она посмотрела в его красивые глаза и выдохнула, ощущая, как по позвоночнику бегут мурашки. — Будешь? — спросил он, верно считав её взгляд. Соня кивнула, мысленно благодаря Диму за то, что ей не пришлось просить самой. Это было как-то странно. — Только таблеток нет. Есть кое-что покруче, — он достал из кармана клетчатого пиджака пакетик с белым порошком. — Это что? — спросила она, нахмурившись. — Стиральный? — Нет, конечно, — парень по-доброму посмеялся. — Это кокс. Тебе понравится, — он дал Соне подержать пакетик для уверенности. Сердце с тревогой забилось в груди, отдаваясь где-то к глотке. Колени задрожали. Словно собственное тело подсказывало — не надо, но девушка его не слушала, щупая кокс подушечками пальцев сквозь целлофан. — А как?.. — Я покажу, — парень высыпал порошок на гладкую поверхность стола, предварительно смахнув с него невидимые пылинки. Денежной купюрой он ловко сформировал дорожку чуть толще спички и указал на нее ладонью. — Зажимай одну ноздрю, а второй вдыхай. — Это всё? — ей казалось, порошка слишком много. — Ну, как получится. Но лучше всё. Соня отдала ему свой хрустальный бокал с шампанским и, завязав волосы в хвост резинкой, что болталась до этого на ее тонком запястье, нагнулась над столом. Вздохнув, уняв волнение, как часто делала перед стартами, Сурикова зажала одну ноздрю большим пальцем, а затем глубоко вдохнула. Сначала ей стало больно, будто всю слизистую разодрало крошкой стекла, но затем внутри все онемело, и колющая боль исчезла. Девушка выпрямилась и взглянула вопросительно на Диму, словно ждала одобрения или хотя бы комментариев о том, что сейчас должно произойти. Тот улыбнулся довольно, взял ее за руку и смахнул остатки кокса с ее носа, порошок остался на коже девушки. — Втирай в десну, — он показал, как это сделать. Соня послушалась. На вкус порошок оказался кисловато-горьким, а на чувствительной десне осталось ощущение, словно она лизнула батарейку. — Ну, как? Софа пожала плечами, а затем вдруг замерла. Приятной дрожью, почти физической, её накрыла эйфория, похожая на ту, что она испытала сегодня на свадьбе в один момент, но намного слаще. Тревога действительно отступила. Мир затих. Мысли больше не колотились бешено в её голове. Грудь не ныла. — Странно, — она улыбнулась. — Как-то… Так же, но иначе, — Софа еще не могла описать все, что происходило внутри. — Идем, — Дима взял её за руку. — Потанцуем. И Соне действительно хотелось танцевать. Всю ночь, до упаду, до легкой дрожи в конечностях. Они орали песни, держась с Димой за руки, прыгали, как сумасшедшие, смеялись. Ей казалось, что все проблемы решены, она чувствовала себя легкой, парящей, растворяясь в музыке, растворяясь в неизмеримом наслаждении. Соня была счастлива.