Птичка

Сестры снова были в ссоре, но на этот раз в немой. Поглядывали друг на друга со злостью, если встречались, но гадостей не говорили, казалось, у обеих на это не было моральных сил. Соня вот уже неделю жила у бабушки, ей казалось, что родные стены, как и свежий воздух, хорошо влияют на израненную душу. С Елизаветой Андреевной было как-то спокойно, она веселила внучку своими острыми высказываниями и сельскими сплетнями. Сурикова много времени проводила перед телевизором или с книжкой в руках, лежа на покрывале на лужайке. Лето вступило в свои права, июнь 1994-го года баловал хорошей погодой, ярким солнцем и теплыми ночами. В четверг вечером Оля с Сашей привезли Ваню к бабушке аж до понедельника. Соня была в отличном настроении с самого утра и теперь, держа племянника на руках, крутилась с ним по гостиной, не обращая внимания на все остальное семейство, что попивало чай с вареньем. Ваня болтал без умолку на понятном только ему языке, что-то рассказывая Соне о своей яркой жизни. По телевизору шли новости, ведущий бубнил про бандитские разборки, и все профессионально делали вид, что их это не касается. — А теперь к новостям спорта, — Белов оживился и улыбнулся, кивнув на экран. Соня по привычке остановилась рядом с большим телевизором, который зять подарил Елизавете Андреевне на день рождения в прошлом году. — Двукратные Чемпионы России, чемпионы Европы, чемпионы Мира по фигурному катанию София Сурикова и Иван Соколовский завершили свою спортивную карьеру, об этом стало известно сегодня с утра, — Соня вздрогнула, увидев их с Ваней общую фотографию с последнего чемпионата, где они застыли в красивой поддержке на льду. Унесенные ветром. Их идеальная программа. Горло невольно сдавило от эмоций, и она неосознанно прижала племянника чуть ближе к себе. — Наша гордость. Наши «крылатые». Их невероятный дуэт завладел сердцами зрителей не только в России, но и по всему миру, и как жаль терять таких звезд, — фотография сменилась, они с Ваней теперь стояли на пьедестале и приветливо улыбались, держа в руках золотые медали. — Но Соколовский, по заявлению тренерского штаба Антонины Сорокиной, присоединится к команде в качестве тренера, — по губам Сони пробежала улыбка. Значит, Сорока послушалась, уговорила его все-таки. — Наша редакция подготовила для вас трогательный материал о нашей Птичке. О Софии Суриковой. О девочке, которая покорила даже гравитацию. На фото появилась маленькая улыбающаяся (что было редкостью) Соня с огромной коробкой в руках. Фото было черно-белым, но девушка помнила, что лента на ней была ярко-красной, а внутри оказались ее первые коньки. Ей было четыре. И она скакала с ними по квартире, отказываясь выпускать из рук во время ужина и даже спала с ними в обнимку в ожидании первой тренировки. Говорят, она поехала сразу, едва её поставили на лёд. Просто оттолкнулась от скользкой поверхности тонким лезвием и устремилась вперед, даже не обернувшись на родителей, казалось, напрочь о них позабыв. Затем кадр сменился, девочка с объемными светлыми косами уже в костюме клоуна на своем первом выступлении. Фотографировал папа, это она тоже хорошо помнила. Щёки у нее измазаны красной краской, на носу красный нос из губки. Позади ее первый тренер — Максим Сергеевич. Улыбается. Он как-то сразу понял, что из нее что-то получится и сказал родителям, что вырастит из нее чемпионку, если девочка будет упорно заниматься. Затем уже парная программа. Соня — Мальвина. Её партнер — Буратино. Стоят на пьедестале с грамотами. Это было её первое «первое место». Видео с тренировки. Девятилетняя девочка буквально взлетает надо льдом в прыжке, а затем так грациозно, как может это сделать ребенок, приземляется на ноги, раскидывая руки в стороны, словно крылья. Улыбается. Ощущение полёта всегда доставляло ей удовольствие. Соня наблюдала за своим взрослением, чувствуя, как нос щиплет от слез. Казалось, запечатлеть удалось всё: все улыбки, все овации, победы, раскрасневшиеся от тренировок щеки, дурачливые поцелуи в камеру, обеды на сборах, где все спортсмены, как из концлагеря: в одинаковых костюмах, уплетают котлеты; Ваня, делающий сальто назад, её шокированное лицо, а затем повторенный трюк, Сорока, показывающая кулак — элемент в большом спорте запрещенный. Вся её жизнь была перед глазами — от мала до велика. От первой медальки до последнего золота. — Ня! Ня-ня! — радостно закричал Ванька, показывая маленьким пальчиком на экран, где узнал свою любимую тетю. Красивая Соня, с идеально ровной спиной, с горящими глазами, в образе Татьяны Лариной, машет зрителям рукой. — Нет, Ванечка, — сказала Сурикова тихо, внимательно вглядываясь в лицо девушки, с которой у нее не осталось ничего общего. На губах не было и тени улыбки, а внутри едким пламенем разгоралась боль. — Это не Соня. Это кто-то другой. Услышав это, семья за столом помрачнела. Особенно Елизавета Андреевна, что так старательно подбирала материалы из семейного архива, когда Валерка Филатов приехал к ней с такой замечательной идеей — сделать Соне сюрприз, пустив по главному каналу репортаж о ней. — Могла бы хотя бы сделать вид, что тебе понравилось, — выплюнула Оля. — Все ради тебя старались вообще-то, — она злобно сжала челюсти. — Оля! — прервала бабушка, только сейчас задумавшись о том, что это действительно может быть больно — видеть себя в полном рассвете сил и здоровья, занимающуюся любимым делом, когда в настоящем времени лишилась этого. Соня, до этого стоявшая спиной к родным, сморгнула подступившие слезы и мастерски надела на лицо маску холодного безразличия. Девушка обернулась, смотря исключительно на сестру. Яд плескался в голубых глазах Суриковой. — Это ты у нас мастерица притворяться, куда уж мне до тебя. — Девочки. Хватит! — Елизавета Андреевна, что было для нее не свойственно, стукнула по столу ладонью, заставив обеих чуть дёрнуться. — Вы забыли, кажется, что вы — семья. А семья должна поддерживать друг друга. — А кое-кто этой поддержи не ценит. — Оль, заткнись. Если я не падаю тебе в ноги с благодарностью — это не значит, что я не ценю. — Ваню отдай сюда, — она махнула пальцами Соне, как служанке, не найдя, что сказать. Но это было больнее любых слов, Суриковой показалось, что ей выдрали сердце. Оля с годами научилась бить по больному, это факт, наверное, совместная жизнь с Белым на нее так повлияла. Девушка взглянула на племянника, что мирно сидел у нее на руках, перебирая осторожно ее распущенные волосы с сосредоточенным видом. — Оля, не надо, — вмешался Саша. — Нет, я отдам, — глаза Сони горели такой злостью, что все были уверены — не будь тут ребенка, она вцепилась бы сестре в волосы. Она погладила Ванечку по светлой кудрявой головке и чмокнула в висок, а затем осторожно передала на руки матери. Мальчик потянулся к ней обратно, но Оля нервно затрясла коленями, отвлекая его. — Что ты так смотришь? Это мой сын. — Будешь такой дрянью, он от тебя откажется, когда повзрослеет, — выплюнула Соня. — Так, всё, — Белов не выдержал и поднялся резко на ноги. — Планы меняются. Мы уезжаем. С Ваней, — тон его не предполагал дебатов. Даже бабушка молчала, хмуро смотря в одну точку. Каждое слово, произнесенное внучками, ранило ее сердце, мало того, она винила себя в том, что они теперь так ссорились. Это ведь она их воспитывала. Значит, она и не доглядела. — Соня, тебя в город подбросить? — вполне дружелюбно спросил он. — Нет. Не надо, — с этими словами девушка, бросив на сестру злобный взгляд, пулей взлетела наверх. Злоба бурлила в ней, как кипящая лава. Злоба на себя, на сестру, на спорт, на врачей, на тренеров, да на весь мир. Соня всех и вся ненавидела. Руки чесались разбить что-нибудь, разорвать в клочья. На стенах висели грамоты: разноцветные, с размашистыми подписями и синими штампами, чуть правее — все её медали, водруженные на гвозди. Под их весом, наверное, можно было согнуться пополам. А что они стоили? Кому были теперь нужны? Как всё это глупо. Бессмысленно. Гадко. Одним резким размашистым движением Соня смела с полки все свои кубки. С грохотом они полетели на пол, словно кто-то опрокинул целый сервант с сервизом. Разъяренно зарычав, девушка схватилась за широкие ленты медалей, подлетела к окну и выбросила их с размаху в сторону леса как раз в тот момент, когда в спальне оказался Белов. — Эй! — он было подумал, что Сурикова собралась сама сигануть из окна в низ, и потому чисто по инерции, ухватив ее за тонкую талию, оттащил от подоконника. — Сдурел!? — она ударила его по рукам, ловко вырвавшись. — Ты чё творишь? Совсем съехала? — Саша схватил ее за запястье, притягивая к себе. — Съехала! — заорала она, а затем задохнулась. Они стояли с Сашей друг напротив друга, съедая взглядами. Соня тяжело дышала, и он видел, как наваждение медленно отступает, а вместо ярости, застелившей ей разум, приходит какая-то растерянность. — Я бы не прыгнула, — сказала она неожиданно тихо. — Я рад, — ответил он, пытаясь найти в её глазах этому подтверждение. Соня, кажется, действительно не выглядела, как будущая суицидница. — А бардак что устраиваешь? — с усмешкой спросил Белый, оглядев комнату. — Я это всё выброшу. — Выбрось, — он был согласен. Ненужное напоминание о том, чего не вернуть. — И наслаждайся жизнью. Ты теперь свободна. Развлекайся, Сурикова, — она даже улыбнулась уголками губ. — А по поводу малого не ссы, — молодой человек закинул руку на её плечо. — Ваня без тебя жить не может, Оля сдастся. — Да знаю я, — злости на сестру это, однако, не убавляло. — Ну вот. Не кисни тут, родственница, — Белов улыбнулся этой своей особенной улыбочкой. — Че вы не поделили-то? Опять шмотку? — Ой, твоя жена стерва, — Соня закатила глаза. — С ней повод для ссоры даже не нужен. — А ты просто ангел, ммм? — Я им хотя бы не притворяюсь, — Соня скинула его руку со своего плеча. — Иди уже, родственник. А то женушка заревнует. — А есть повод? — он заговорщически ухмыльнулся, явно намекая на тот их поцелуй два года назад. — Проваливай, Белов! — беззлобно бросила она. Проводив неугомонного зятька, Соня позвонила Валере, через силу, но блистая актерским мастерством, поблагодарила его за такой подарок. Если абстрагироваться, идея действительно была хорошая, а ролик получился трогательным. То, что внутри снова забилась тоска — только Сонины проблемы, Фил же не виноват. Один только вопрос — как ему удалось договориться с федеральным каналом? — Да там порадовались только, — он усмехнулся. — Птичку любят все. — И скандалы тоже любят все, — Софа хихикнула. Все до сих пор мусолили тему с аварией, кто-то даже поговаривал, что они с Ваней были оба пьяные, что, конечно, было гадкой ложью. — Ты как там? Держишься? — Да. Впервые за много лет просто отдыхаю, — правдиво радостным голосом ответила Сурикова, накручивая на палец телефонный провод. — Понимаю. На юг тебе надо сгонять, давай я Тому с тобой отправлю. Поваляетесь на пляже, погуляете. — Может быть, — девушка пожала плечами. Наверное, Фил прав. Уехать из душной жаркой Москвы к морю не такая уж и плохая затея, особенно учитывая, что ее тут ничего не держит теперь. — Я подумаю. — И в гости приезжай. Окей? — Окей, Теофило. Окей. Сурикова лежала на своем диване и смотрела в потолок, постукивая пальцами по животу. Перед глазами проносились кадры из новостного ролика. Как же она была прекрасна… В детстве — очень мила, несмотря на вздорный характер, а на последнем своем чемпионате — черт возьми, идеальна. Соня не привыкла себя жалеть, а потому сейчас собственные страдания злили едва ли не до дрожи. Что-то было не так. Теперь в каждой минуте каждого дня что-то раздражало. Словно около уха натянули струну и бесталантливо бренчали на ней. Девушка сжала руки в кулаки и зажмурилась крепко-крепко, скрипя челюстями, стараясь побороть, задушить в себе эту слабость, а затем распахнула резко глаза и, словно в тумане, нащупала рукой мобильный. — Алло? — Дима, привет. Это Соня Сурикова. — Привет тусовщицам, — парень сразу понял, кто это, и голос его стал приветливым и бодрым. — Как дела? — Да супер. Слушай, я хотела спросить, ты не можешь дать мне еще немного того порошка? — не став ходить вокруг да около спросила блондинка, как ей казалось, это был единственный способ заставить эту надоедливую струну замолчать. — Мог бы. Но… — парень замялся. — Если честно, это дорогое удовольствие. Просто так угостить больше не получится. Прости, Сонь, — он погрустнел, а Сурикова, несмотря на свою обычную проницательность, не заметила в этом актерской игры. Может быть, потому что не видела сейчас его глаз. — Без проблем. Я заплачу. — В долларах сможешь? — Соня прикинула, что дома у нее лежит целая сумка с этими долларами. Витина, правда, ну ничего, потом вернет. — Смогу, — парень на том конце провода улыбнулся, как кот, объевшийся сметаны: ещё одна мышка попалась в мышеловку. — Тогда сегодня? — ждать Соня больше не могла. — Да. Пересечемся где-нибудь в центре? Затусим заодно. — Отлично. Но я не дома, поэтому давай часика через два-три. На ходу одеваясь, Соня, быстро перебирая ногами, спустилась на первый этаж. — Ба! Я в город! — крикнула она, зашнуровывая кроссовки. — Соня! — Елизавета Андреевна выбежала из кухни с полотенцем на плече. — Куда? Одна? В ночи? — на улице, правда, было еще светло, летние вечера радовали теплом и своей долготой. — Ну, у меня дела, — бабушку совсем не успокаивала улыбка девушки, которую в последнее время лицезреть можно было крайне редко, скорее наоборот, отчего-то вызывала тревогу. Она словно чувствовала, что что-то не так, сердце было не на месте. — Надо было с Сашей ехать. Сиди дома. Завтра сделаешь свои дела! — Все, бабуль, побежала, а то на последнюю электричку опоздаю, — Соня, даже не слушая ворчание Елизаветы Андреевны, смачно поцеловала её в щёку и выбежала из дома, со всех ног несясь к станции.

***

Соня подсела быстро. Реальность не имела для нее смысла, а потому убегать в другой мир, в котором было столько наслаждений, оказалось приятно. Куда приятней, чем просыпаться по утрам в пустой квартире с осознанием того, что никуда не надо, что нигде её в общем-то не ждут и для этого мира она абсолютно бесполезна. Главным преимуществом кокса было ощущение того, что ты всё можешь. Хоть горы свернуть, хоть море переплыть. А Соне всегда нравилось чувствовать внутри себя силу: всё ей было ни по чем. Расставание с Космосом и разбитое сердце — да плевать, ей не больно, и без Холмогорова можно быть счастливой. Впервые за пятнадцать лет пылящиеся в тёмной комнате коньки — там им и место. Уже неважно. Она не понимала, к сожалению, что ощущение счастья или спокойствия, или прилива сил, всё это теперь было искусственным, созданным синтетически. И ощущение этого всесилия покидало ее, едва действие наркотика заканчивалось, делая Сурикову еще более раздражительной, впечатлительной, а иногда наоборот, апатичной. Вернуться к жизни могла помочь только доза, и поэтому постоянно хотелось ещё. Соне не нравилось, как без кокаина замедлялись мысли, как тускнели краски, как всё становилось тягучим, словно карамель. Она металась от эйфории к депрессии, и это был замкнутый круг, который, казалось, не разорвать. А внешне оставалась прежней. Никто даже не заметил, что что-то происходит. Возможно, никто просто не хотел замечать. Как и обещала, Соня сожгла все свои грамоты, а кубки и медали выбросила на помойку. Ей было совсем не жаль, казалось, наоборот, на душе стало как-то легче. Она проплакалась на этой символичной могиле своего спортивного прошлого, глядя, как её награды гармонично смотрятся вперемешку с картофельными очистками и сломанными листами ДСП, а затем вернулась домой и, ловко слепив дорожку, снюхала её, почти мгновенно почувствовав, как мозг расслабляется, а по телу проходит волна приятной сладостной дрожи. Слёзы высохли. Губы растянулись в улыбке. Они с Димой были почти неразлучны. Это была не дружба, нет. Каждый из них получал, что хотел. Она — дозу. Он — деньги. И они оба — спасение от едкого одиночества, приятную компанию. Вместе было веселее, они танцевали ночами напролет, делали всякие глупости и веселились. А когда её, чаще всего в адеквате, слегка сносило, когда в голову лезли дурные мысли о том, что она неумолимо падает в пропасть, Соня все вспоминала слова Саши: — И наслаждайся жизнью. Ты теперь свободна. Развлекайся, Сурикова. Он прав. Вот теперь она действительно, как Птица, свободна. Впервые по-настоящему свободна. Она могла выбирать, что делать, могла даже выбрать не делать абсолютно ничего. День, два, три. Странно, но интересно. Совсем по-новому. И по совету Белого она развлекалась. Наслаждалась. Жила. Этой не своей. Неправильной. Искусственной жизнью, которая, пусть и заглушала боль в груди, заставляла мысли растворяться в голове, неумолимо толкала её на опасные глупости, дурманила мозг, овладевала телом и буквально за руку вела к смерти. Мир виделся иным. Словно пультом добавили яркости. От неё не слепило глаза, просто все становилось сочнее, хотелось вобрать эти краски в себя или раствориться в них без остатка. Соня стояла на улице, прижавшись спиной к кирпичной стене клуба. Каждый вдох сладкого ночного воздуха, этого бесконечного лета, приносил наслаждение. Ей было так хорошо, что хотелось кричать об этом, всем рассказать о своем счастье, и с этой мыслью она вернулась в помещение, минуя незнакомцев поднялась на второй этаж, туда, где были приватные комнаты. Кто-то сидел там большими компаниями друзей, кто-то использовал для «свиданий». Музыка, играющая из стерео, врезалась в уши, наполняя Соню, казалось, изнутри. Биты забились в груди вместо сердца. Она улыбнулась и прокружилась вокруг своей оси, а два молодых человека тем временем высыпали на стол белый порошок. — Красивая она, да? — Григорий кивнул на Соню, что улыбалась, запрокидывая голову наверх. Волосы её струились по спине шелковистыми прядями, щекотали открытые участки кожи. Девушка улыбалась. — Красивая, — короткое платье с тонкими бретельками удачно подчеркивало её фигуру. Подтянутую, но в то же время хрупкую и стройную. Сурикову и на руках хотелось носить, и сорвать с неё эту одежду, и трахнуть. — А у нее есть кто-то? — Вроде нет, — Дима пожал плечами. — А вы?.. — Не. Мы дружим, — поспешил ответить молодой человек, чем обрадовал своего собеседника: тот хмыкнул довольно и вновь перевел горячий взгляд на танцующую девушку. С Гришей они познакомились недавно, буквально пару дней назад на одной из вечеринок, и он сразу к ним прибился. Потому что Соня ему понравилась. Легкая, смешная, красивая, слегка сумасшедшая. И она чертовски любила наркотики. Это его заводило. А у Гриши были деньги, собственно поэтому Соня и Дима были не против его компании. — Сонечка, — он подошел к ней, и большие ладони с силой прошлись по тонкой талии. Сурикова продолжала танцевать, но ненавязчиво отступив на шаг: чужие прикосновения ей были не особо приятны, хотя Григорий и не вызывал прямого отвращения. — Идем, там все готово. Она кинула взгляд на столик, где ровными дорожками лежал кокаин. — Не хочу, — она качнула головой. Ей и так было хорошо, зачем перебарщивать? — Ну, идем. На сладенькое, — молодой человек приобнял её, прижимая к себе. Гриша, как Соне казалось, просто дорвался. В его круге общения все были тошнотворно правильными, и он притворялся таким же, играл роль, которая ему осточертела. А сейчас, с ней и Димой, и под коксом, парень был самим собой, но брал всё и сразу, будто боялся, что это у него отберут, и всё веселье резко и навсегда закончится. — А я не люблю сладенькое, — дразнилась Сурикова, обнимая его за шею, проходясь ноготочками по шее вверх, к затылку. Это была правда, спорт как-то сам собой отбил желание съесть что-то сахарное еще в детстве. Гриша улыбнулся. — А я очень люблю, — с этими словами он потянулся к ней за поцелуем. От одной мысли, что кто-то кроме Космоса будет целовать её, Сурикову даже в состоянии наркотического опьянения затошнило. Самой девушке показалось, что между тем, как он чуть подался вперед и тем, как она резко оттолкнула его и отшатнулась назад, прошла вечность, на самом же деле все произошло мгновенно. Гриша уставился на нее глазами по пять рублей. Соня побледнела. — Ты чего? — он ошарашенно мотнул головой. — Это ты чего!? — взревела девушка. Дима, снюхав дорожку кокса чуть позади, тихо усмехнулся. Разворачивающаяся сцена его сильно забавляла. — Да ты же… Не против была? — Тебе показалось, — фыркнула Соня и тяжело вздохнула, одернув задравшееся платье. Ситуация эта слегка обломала кайф, к тому же, вернула в затуманенную голову мысли о Космосе. О его поцелуях. Сладких, трепетных, доводящих до дрожи. О его шепоте. Хрипловатом, у самого уха. Воспоминания вихрем закрутились в голове, заставив съежиться. Хотелось умыться холодной водой или остаться одной. Да, остаться одной и принять ещё, чтобы заставить Холмогорова снова исчезнуть. — Не делай так больше. Гриша действительно рос в семье приличной, родители были профессорами в университете, и вокруг него всегда были воспитанные и образованные люди. Как мужчины, так и женщины. Поэтому отказ он воспринял нормально, без агрессии. — Ладно-ладно, — он поднял руки вверх, показывая, что нарушать её границы больше не собирается. — Извини, если обидел. Сурикова заметно смягчилась, хотя еще минуту назад в случае чего могла и ударить его, а рука у нее, как известно, была тяжелая. — Ладно, — она нахмурилась для приличия, а затем кивнула головой в сторону высокого столика. — Идем, Ромео. Съедим десертик, — Сурикова закатила глаза. Гриша улыбнулся и проследовал за Соней. — Дамы вперед, — он сделал пригласительный жест. Она, хмыкнув, перекинула светлые волосы на одно плечо и нагнулась над столиком. Подол платья неумолимо пополз вверх, оголяя ее ноги почти до неприличия. Перехватив из рук Димы небольшую полую трубочку с замысловатым узорчиком, Соня поднесла её к дорожке и сделала резкий вдох. Витя сидел, развалившись на диване, потягивая коньяк. Сегодня все было так лениво, так замедленно, почти тягомотно. Ранний подъем, разговор с мамой по телефону: отец плохо себя чувствовал, что-то с сердцем, переговоры, бумажки… А сейчас напротив него танцевали две девушки — блондинка и брюнетка. Красивые, почти обнаженные, они ласкали друг друга наманикюренными пальчиками, соблазнительно двигая бедрами в такт музыке, но не вызывали ровным счетом никаких эмоций. Как и циферки, отражающие его доход за последний месяц. Ни деньги, ни женщины не радовали Витю Пчёлкина. Может, заболел? И тут в коридоре послышался шум. Кто-то закричал. Истошно, почти дико. Девчонки продолжили выполнять свою работу, словно ничего и не было, ожидая зеленых бумажек, которые обычно оказывались между телом и тонкими полосками ткани, что звались нижнем бельем. Но Витя напрягся. Словно учуял что-то неладное, как сторожевой пёс. Поднявшись на ноги, оказавшиеся от выпитого неожиданно ватными, он приоткрыл дверь приватной комнаты и высунулся в коридор, цепким взглядом оглядывая пространство. Небольшая группа людей столпилась у одной из комнаток, все были явно в панике, судорожно оглядывались по сторонам, словно в поисках чего-то. Слов разобрать было невозможно, но интонации были резкими, взволнованными. Девушка-официантка, прижимая ладонь ко рту, чтобы не закричать, побежала в противоположном направлении. — Стой, — Витя ловко ухватил ее за локоть, но блондинка начала сопротивляться. — Эй, — он чуть тряхнул её, чтобы привести в чувства. — Что случилось? — молодой человек заглянул в карие глаза, наполненные слезами. — Там… — она всхлипнула. — Там… Пена изо рта. Дергается, как будто умирает, — девушка завыла, а Пчёла, ошарашенный, её отпустил. — Скорую вызывай! — прикрикнул он и движимый одним только чутьем, широким шагом двинулся в сторону толпы.