Острая боль, кровь, тонкими струйками стекающая по внутренней стороне бедра, холодный операционный стол. И мир рухнул. Она чувствовала себя пустой. Ненужным сосудом, из которого все выкачали и выбросили.
По привычке она касалась живота дрожащей ладонью, но не чувствовала там больше жизни. Как и в своей груди.
Непо́нятность. Несправедливость. Ненависть. И одиночество. Всепоглощающее, ледяное, как воздух в той операционной. Оно сковало её грудь, как наркоз, погрузив в состояние странной невесомости, а на краю сознания бродила навязчивая мысль о том, что больше она Космосу не нужна.
Теперь девушка стояла на краю крыши и не смотрела вниз. В руках был снимок с УЗИ. Единственная фотография малыша, который так и не родился, но может, это и к лучшему? Этот мир слишком жесток. Слишком. Она знала это, как никто другой, и ещё знала наверняка, что на небесах ему сейчас лучше. Там спокойно и хорошо. Там не больно.
Сжимая в дрожащих пальцах фотографию, она смотрела вдаль, туда, где грань между землей и небом стиралась, туда, где линия горизонта пылала красным. Красивый закат. Прекрасное время, когда все должно закончиться. Ей тоже было невыносимо чувствовать эту боль. А там… Там боли нет. Она точно знала.
— Мама теперь будет с тобой всегда.
Шаг вперед.
Соне казалось, что её выпотрошили изнутри. Она стояла у подъезда, подняв голову вверх, смотря на его окна, в которых горел свет, и не решалась войти. Проведя руками по волосам, она шмыгнула носом и в который раз стерла со щек мокрые дорожки от слёз.
Пнув носком кроссовка воздух, полоснув по асфальту, она полезла в карманы за сигаретами, но обнаружила только забытый пакетик с кокаином. Сжав его между пальцев, Сурикова замерла, глядя, как микроскопические кристаллики перекатываются в целлофане от её прикосновений, а затем, покачав головой, бросила порошок в урну и, не оборачиваясь, смело шагнула к подъездной двери.
Шаг за шагом, ступенька за ступенькой, пролёт за пролетом, Олины слова всё громче повторялись в голове, заставляя дрожать и сомневаться — стоит ли ей вообще сейчас приходить к нему?
— С Космосом все хорошо, но… Юля потеряла ребенка. И покончила с собой.
Страшно. Всё это было так страшно и так не похоже на правду, что Соне сначала показалось, что Оля просто хочет уколоть побольнее, или, может, это очередная уловка, но когда в глазах сестры в свете фонаря блеснули слезы, Сурикова дёрнулась всем телом. По ней словно ток пропустили. Сердце ускорилось, конечности онемели, и она молча села к Беловой в машину. Без пререканий. Единственным условием было, что они поедут сюда, а потом уже разберутся со всем остальным.
В безмолвных слезах приходило отдаленное понимание происходящего. И полное непринятие этой жуткой правды. Соня, хотя злые языки, возможно, сказали бы иначе, никогда не хотела ничего такого Юле. И тем более Космосу. По словам Оли, он был разбит настолько, что даже Саша никак не мог повлиять.
— Как она это сделала? — Соне хотя бы нужно было знать, к чему готовиться.
— Поднялась на крышу, и… — голос сестры сорвался, она тихо прокашлялась. — Спрыгнула.
Сурикова и представить себе не могла, как жутко выглядит переломанное окровавленное тело, упавшее с многоэтажки, но даже отдаленно напоминающая правду картинка заставила ее съежиться. К горлу подступила тошнота.
— Почему умер малыш? — привычно ласково, когда речь шла о детях, даже не родившихся, спросила Соня, а затем болезненно сморщилась. Умер… Умер, не родившись. Это было жутко.
Каждая пятая беременность заканчивается выкидышем, но девочки этого, конечно, не знали. Никогда не сталкивались и никогда о таком не думали, а теперь ужас происходящего впился прямо в их юные сердца, не давая им спокойно биться. Неважно, кем они были Юле, они были женщинами и могли понять, попытаться представить эту боль, и она душила обеих.
— Не уверена точно. Какая-то вирусная или что-то подобное… — Оля заламывала пальцы. Отпускать сестру к нему было страшно. Саша говорил, что Космос совсем не в себе. — Сонь, что ты ему скажешь?
— Я не знаю, — призналась Сурикова честно, глядя на безлюдный тротуар, где они бегали с ним когда-то, в каком-то далеком счастливом мае. — Но одного я его не брошу.
Вот и сейчас, подойдя к двери, тяжело дыша от быстрого подъема, Соня не знала, что будет говорить. Она уже собиралась постучать, но в последний момент заметила, что квартира не заперта. Девушка робко приоткрыла дверь и прошла внутрь, на этот раз закрывшись на замок. Было тихо. Так тихо, что даже жутко. Сурикова огляделась вокруг и, в который раз за последние минуты набравшись смелости, набрала в легкие побольше воздуха:
— Космос? — позвала она, и из спальни послышался звон стекла. Соня сорвалась с места и распахнула дверь ровно в тот момент, когда Космос, из ладони которого красной струйкой текла кровь, собирался открыть её с другой стороны.
Так они и замерли по разные стороны порога.
Казалось, он не верит своим глазам, не верит, что она действительно стоит перед ним. Молодой человек смотрел на Соню, как на призрака, и не мог выговорить ни слова. У неё же перехватило дыхание. Худой, бледный, казалось даже постаревший на несколько лет, с покрасневшими то ли от слез, то ли от алкоголя глазами. Космоса было не узнать.
Так и не найдя слов, Соня перешагнула, наконец, порог его спальни и, привстав на цыпочки, заключила его в крепкие объятия. От него пахло спиртом и болью. Буквально. Глаза девушки защипало от слез, она крепко зажмурилась и вся сжалась, не давая дрожи прокатиться по телу. Руки Холмогорова не сразу, но обвились вокруг неё, и он прижал Соню чуть ближе к себе, пачкая её одежду своей кровью.
Тихий выдох сорвался с его губ, когда он зарылся носом в ее волосы, пахнущие яблоками, и пальцы его впились в её ребра.
— Ты здесь? — спросил он тихо-тихо, казалось, Соня — это мираж. Ему много что чудилось в последнее время, и он совсем перестал отличать реальность от пьяных снов и галлюцинаций.
— Да. Я здесь, — ответила Софа, поглаживая его по спине. — Я здесь, Кос.
— Она умерла… Юля. Спрыгнула прямо с крыши дома. И малыш умер. Мальчик… Был, — речь его была сбивчивая, как в бреду. Может, он и правда бредил. Соня не знала, что отвечать. Всё будет хорошо? Очевидно, это не так. Всё, что она могла сейчас сделать — это просто быть рядом. — Я не хотел, чтобы так вышло. Я правда не хотел.
— Я знаю. Все знают. Ты любил его.
— А её нет. Я хотел, чтобы это была ты. Чтобы ты была на её месте, чтобы ты носила моего ребенка, — он горько усмехнулся и взглянул на нее по-прежнему с любовью, но в глазах его было столько боли, что она все перекрывала. — Я так этого хотел... Я не должен был об этом даже думать, но думал каждый раз, когда смотрел на нее. И у меня всё забрали. Но я не желал ей смерти, правда, никогда... — у Сони задрожали губы, и она плотно сомкнула их, стараясь сдержать всхлип. — Прости.
Он резко выпустил её из объятий и отшагнул назад.
— Нет. Нет! — она вцепилась в его здоровую руку и сжала её, заглядывая в его потерянные глаза. — Не отворачивайся, — Соня вновь сократила расстояние между ними и робко погладила его по щеке. — Пожалуйста, — Космос однажды не позволил ей остаться наедине с собственной болью, потому что знал, она убьет Соню. Теперь был её черед. Сурикова знала, что не должна позволить ему закрыться.
Он отвернулся в сторону на несколько мгновений, и слёзы зажгли глаза Холмогорова.
Всё это время он молчал. Ни отцу, ни братьям и слова не сказал о том, что чувствует. На каком-то автопилоте, в беспамятстве устроил похороны, которые, если это возможно, назвали бы шикарными. Словно это теперь имело значение. Он выслушал, какой он гад и сволочь от родителей Юли и знал, что они правы в каждом своем обвинении. И запил.
Сколько дней вообще прошло после похорон? Холмогоров не мог даже примерно представить.
Одним чудом он не позвонил Соне сразу, остановил себя, потому что понимал — она не собачка. Захотел и позвал. Нет. Она человек. Со своими чувствами, мыслями и своей жизнью, которую он выбрал покинуть. Он её бросил, а сейчас Соня всё равно к нему пришла и стояла теперь перед ним красивая, как ангел. Даже в таком состоянии он видел, что его Соня стала совсем другой, но мысли не зацепились за это надолго. Он ведь тоже изменился.
Видеть Сурикову ему было больно. И без неё тоже было тошно.
— Зачем ты пришла? — ей на секунду показалось, что он спросил это со злобой.
— Потому что я тебя люблю, — сорвалось с её губ, и его словно молнией ударило. Ноги его вдруг подкосились. Он буквально рухнул перед Суриковой на колени, изрядно её напугав. Соня не решилась его коснуться, просто стояла, смотря на него полными ужаса глазами.
— Прости меня. Я так перед тобой виноват, — подняться Космос даже не попытался, тяжело было смотреть ей в глаза, к тому же, бессонница, отсутствие еды и реки алкоголя совершенно ослабили его тело, ноги не слушались. — Сонь… Беги от меня, — он прижался ухом к её животу и болезненно прикрыл глаза. Холмогоров во всем случившемся винил одного человека. Себя. — Беги от меня, — повторил он, словно убеждая её в этом.
— Я тебя не оставлю, — прошептала она, и дрожащие пальцы ласково коснулись его волос, поглаживая. — Ты ни в чем передо мной не виноват. Не было ни дня, чтобы я тебя в чем-то винила.
Молчание повисло в комнате. Страшное и удушающее.
— Расскажи мне всё, — прошептала она. — Тебе станет легче, — там, где Космос был слабым, она оставалась сильной.
И Холмогоров заговорил, как на исповеди. О том, о чем молчал так долго. Потому что Соня была единственным человеком в мире, кому он по-настоящему доверял.
— Я любил его с самой первой секунды, я даже представить не мог, что умею так любить… — слезы опалили его щеки. — Я думал, у меня получится всё исправить, я думал, мой сын будет лучше меня, и я смогу всё ему дать. Я думал… После меня останется жизнь, — Кос замолчал, и руки его обвились вокруг Сони, словно вокруг спасательного круга. — Он ничего не сделал, он заслужил родиться и жить. Жить! — сквозь зубы проговорил он, и в комнате раздался не просто плачь, а вой. Космос выл, как раненный зверь, и горячие слезы капали на Сонину юбку, а руки его все сильнее сжимали её хрупкое тело, словно в тисках, пачкая её своей кровью.
Сжимая зубы едва ли не до скрежета, Соня гладила его по голове. Она безмолвно плакала, но даже не замечала, что слезы текут по щекам, всё путалась дрожащими пальцами в его волосах, не давая себе издать ни звука. Ей словно передалась частичка его боли, и она убивала, подобно яду; Сурикова не представляла, сколько её еще внутри него — горячей, как лава, смертоносной, как чума.
Но нужно было что-то делать.
— Послушай, — переломав себя, она опустилась на колени перед ним и взяла его лицо в свои руки, заставляя Космоса смотреть в свои глаза. Выглядел он ужасно, словно вот-вот отключится. — Мы пойдем в церковь. Ты поговоришь с батюшкой, он будет за них молиться. И ты будешь. И я. Тебе станет легче, и они, — она запнулась. — Юля и твой сын обретут покой. А сейчас тебе нужно поспать, хорошо? — он отрицательно качнул головой. — Да. Идем. Идем, Кос, — одновременно и строго, и с заботой произнесла Соня. Поднявшись на ноги, она потянула его на себя. И Космос последовал за ней. Как всегда.
Сурикова осторожно помогла ему встать, и после опустилась на кровать, похлопав по месту рядом с собой. Холмогоров улёгся прямо в одежде, положив голову ей на колени, и тяжелые веки молодого человека мгновенно закрылись. С ней стало спокойнее. Тише. Соня заставила весь мир, а самое главное — его внутренний голос, замолчать.
Она гладила его по голове, ласково перебирала темные волосы и что-то говорила, он плохо разбирал слова, но звук её голоса убаюкивал. И Космос действительно заснул.
Ещё долго Соня не шевелилась. Продолжала гладить его по волосам и шептать, что всё будет хорошо, словно во сне могла внушить это ему. Но в квартире застыло отчаяние. Вязкое и липкое, оно было везде. На стенах, на полу вместе с разлитым коньяком, в этой постели и в воздухе. Всё им было пропитано, и оно душило, забравшись в легкие, как вирус.
Уже под утро, понимая, что все равно не уснет, Сурикова поднялась на ноги, накрыла Космоса теплым пледом и раскрыла все окна, в надежде выветрить этот ужас из квартиры. Передвигаясь на цыпочках, она собрала пустые бутылки из-под коньяка и водки, удивляясь, как Холмогоров вообще на ногах умудрялся стоять, так их было много; собрала все бычки и остатки какой-то еды в мусорные мешки. Затем беззвучно вымыла пол в спальне, стирая кровь и коньяк, а едва утро вступило в свои права, вышла в магазин.
Купив минеральной воды, курицу, хлеб, а главное, таблеток от головной боли, Софа вернулась в квартиру, где обнаружила все еще спящего Космоса. Удовлетворительно кивнув, Сурикова закрылась на кухне и приготовила свой первый в жизни куриный бульон. Ей и самой он пришелся кстати, как и обезболивающее. Съев пару-тройку ложек прямо из кастрюли, она забросила в рот таблетку и легла рядом с Холмогоровым, когда на часах было одиннадцать. Соня с нежностью погладила его по щеке, поцеловала куда-то в лопатку и закрыла глаза, прижимаясь к нему сзади всем телом.
Они спали по очереди, так получилось. Кос очнулся после обеда, слабо понимая, что происходит. Но её запах он почувствовал сразу, уже потом ощутил её объятия, но даже увидев Соню рядом, прямо под боком, не сразу поверил в то, что все происходящее реально.
Голова раскалывалась, было тошно, но свежий воздух, что она впустила в его дом, её теплые руки, сладковатый запах её духов упорно держали его в сознании. Космос ласково поправил ей волосы, Сурикова во сне даже не пошевелилась.
Он принял душ, смывая с себя гадкое похмелье, которое не заканчивалось вот уже который день, и только потом заметил, что в квартире стало чище, а на плите на кухне его ждал куриный бульон. Желудок благодарно заурчал, когда Кос пил его прямо из тарелки, и тошнота стала медленно отступать. Выпив таблетку от головы, заботливо оставленную Соней на столе, он вернулся в постель, заключив Сурикову в свои объятия.
***
Два дня. В долгом сне, который был так нужен, без алкоголя, без наркотиков, даже без мыслей обо всем этом, в крепких объятиях друг друга, в молчании и абсолютной тишине. В воскресенье ранним утром, едва солнце поднялось над горизонтом, Соня медленно открыла глаза. Мурашки прошли по телу, погода за окном сменилась, наверное, ночью была гроза, холодный ветерок скользил по комнате, играя с занавесками. Девушка перевернулась с одного бока на другой и посмотрела заспанными глазами на Космоса. Он лежал на спине, дышал ровно и размеренно, почти не слышно. Она вздохнула тихо и села в постели, прижимая колени к себе.
Ей было страшно будить Коса. Не хотелось возвращать его из тихой спокойной гавани снов в жестокую реальность. Но можно ли убегать вечно? Сурикова нервно поёжилась, но осторожно коснулась плеча молодого человека и потрясла его.
— Космос… — тихо проговорила она. — Кос, просыпайся.
— Что? — он нахмурился, открыл глаза на секунду, а затем вновь прикрыл их.
— Просыпайся. Сегодня воскресенье. Поехали.
— Куда? — пробормотал он сонно, явно снова погружаясь в небытие, и Соне пришлось снова его растормошить.
— В церковь. Давай. Собирайся.
В церкви пахло ладаном и благовониями. Горели свечи. Люди стояли друг за другом, каждый со своей болью, со своей радостью, со своими мыслями и чувствами. Кто-то молчал, кто-то шептал слова молитвы, кто-то плакал, кто-то улыбался. У Сони слегка кружилась голова от этих запахов, но она, замерев, стояла в самом конце толпы рядом с Космосом, словно оловянный солдатик, и слушала голос батюшки, теребя дрожащими пальцами мягкую ткань платка, покрывающего её голову. В другой руке её дрожало пламя свечи.
Сурикова не знала слов молитвы, не всегда могла даже их разобрать, но она определенно отзывалась в её душе, в груди что-то сжималось, с надрывом, заставляя глаза слезиться. В носу предательски щипало, и Соня старательно гнала прочь мысли о том, что не заслуживает здесь находиться. Ни в церкви, из-за своих грехов. Ни рядом с Космосом, из-за Юли и ребенка.
— Ты как? — шепотом спросила она, когда служба закончилась. Ноги ныли от почти двух часов неподвижного стояния.
— Нормально. Я пойду, подойду к батюшке. Ты со мной?
— Нет. Я подожду на улице, мне что-то не хорошо, — Соню мутило, и, расставшись с Холмогоровым, она быстро вышла из храма на свежий воздух, сбегая вниз по ступенькам.
Девушка рвано схватила ртом воздух, стараясь отогнать приступ тошноты, и слезы вновь застыли в её глазах. Хотелось осесть на выжженную июльским солнцем траву и разрыдаться. Соня стащила с себя палаток, отходя от церкви всё дальше, но легче не становилось. Её прошиб холодный пот, руки задрожали еще сильнее, мир перед глазами поплыл, и она расплакалась. Не понимая, почему, не зная, как себя успокоить и как потом объяснить Космосу свои зареванные красные глаза.
— Доченька, с тобой все в порядке? — кто-то коснулся её руки, и Соня резко обернулась, проморгалась, чтобы сфокусировать зрение. Рядом с ней стояла женщина, пожилая, лет шестидесяти, с платком на голове.
Нет. Не в порядке.
— Да. Да, спасибо, — она качнула головой, но та не отступила и не убрала руки́.
— А почему плачешь?
— Я… — Соня пожала плечами и шмыгнула носом, стирая слезы с лица. — Не знаю.
— Впервые в церкви? — она с теплотой улыбнулась.
— Да. У меня даже крестика нет, — Сурикова неловко поджала губы, словно её сейчас должны за это отчитать.
— Так бывает, — у женщины был мелодичный успокаивающий голос. Ласковый. И добрые-добрые глаза. Соня никогда не видела таких добрых глаз. Ей почему-то казалось, что она знает старушку всю свою жизнь. Та погладила её по руке и чуть сжала в знак поддержки. — Поговори с батюшкой, расскажи, что на душе. Станет легче.
— Я здесь ради друга, — Соня прикусила губу. — Не ради себя.
— Плачешь тоже из-за друга, значит?
— Из-за всего, наверное. Мне просто кажется, что это, — она взглянула на небольшую церквушку. — Не для меня.
Он ведь для хороших людей. Я себя не могу назвать хорошей.
—
Он — для всех людей, кто верит и хочет стать лучше. Все мы его дети и можем совершать ошибки, главное — признавать их и идти по пути искупления.
Он лечит душу. А разговор с батюшкой очистит разум, — женщина коснулась её виска пальцами тремя короткими постукиваниями, на удивление, чужое прикосновение не вызвало у Сони отвращения. — Подумай над этим. И приходи, когда будешь готова.
Соня даже улыбнулась. Грустной улыбкой, почти незаметной, но глаза её загорелись совсем по-другому. Она сжала руку женщины с благодарностью.
— Спасибо вам.
Сегодня, однако, было еще не время, Сурикова, хоть и порывалась пару раз вернуться в церковь, так и не смогла этого сделать, села на старую лавочку и слушала звон колоколов, пение птиц и шум ветра, что бил по щекам, заставляя ёжиться от холода. Грозовые тучи собирались над её головой, предвещая дождь. Космос спустился вниз по ступеням только минут через сорок, он быстро нашёл её взглядом и подошел к девушке, тут же скидывая с себя пиджак и накидывая на её хрупкие плечи.
— Замерзла?
— Нет, — она поднялась на ноги, кутаясь, однако, в одежду, что хранила его тепло. — Как прошло? — Соня внимательно смотрела в его глаза, пытаясь найти в них правду. Космос выглядел как обычно, ничего не изменилось, хотя Сурикова и не ждала, что он вернется к ней прежним. Разве хоть что-то могло быть как прежде?
— Нормально. Лучше, чем я ожидал, — он почти улыбнулся. На душе и правда стало чуть легче. — Я хотел спросить… — Космос замялся и снова спрятал от неё глаза. — Тебя куда отвезти? К тебе или?..
— Не знаю. А ты как хочешь? — Соня не хотела навязываться, да и вообще не понимала, нужна ли ему после всего, что случилось.
— Хочу, чтобы ты была рядом, — не задумываясь, ответил он. Сурикова кивнула его словам и, сглотнув ставшую резко горькой от волнения слюну, тепло ему улыбнулась.
— Тогда поехали домой, — она взяла его за руку и, сплетя их пальцы, потянула за собой.
***
Сёстры друг друга не переваривали в последнее время, и, хотя разногласия между ними становились уже непреодолимыми, обе четко понимали, что необходимость встретиться и поговорить была как никогда острой, а потому, когда Космос впервые после случившегося уехал в офис, Соня позвала Олю в кафе. На нейтральную территорию. Чтобы их обеих от неминуемой драки сдерживало хотя бы общество.
— Опаздываешь, — недовольно проговорила Оля, когда Соня опустилась в кресло напротив неё.
— Да я и не торопилась, — ядовито ответила Сурикова. — Кофе пожалуйста. Без сахара, — сказала она официантке. Сестра пила вермут. С утра-то пораньше.
— Не знаю, как переносить разговоры с тобой на трезвую голову, — заметив многозначительный взгляд Сони, проскользнувший по бокалу, произнесла Белова. Соня усмехнулась.
— Взаимно. Взаимно.
— А зачем позвала тогда?
Хотя между ними неумолимо нагревался воздух, Соня нарочито расслабленно откинулась на спинку кресла, проведя пальчиками по подлокотникам, и положила ногу на ногу.
— По Ване соскучилась, — это была правда. — Ты манипулируешь мной через него. Это неправильно.
— Вспомнила про племянника? — Белова покачала головой. — Сонь, ты пропала на полтора месяца. У тебя проблемы с наркотиками, Витя сказал…
— Витя ничего не знает, — отрезала та, резко выпрямившись, глаза её недобро сверкнули. — Он себе выдумал что-то и верит. И ты веришь, как я посмотрю. Удивительно, что вы не вместе сюда пришли.
— Он уехал в командировку.
— Очень за него рада.
— То есть ты не наркоманка? — Оля вернулась к теме, что с той самой ночи после звонка Шмидта не давала покоя. Она терзала её изнутри, и девушка, признаться честно, совсем не знала, что делать.
— Нет.
— И не пробовала?
— Пробовала.
— И…
— И ни разу не принимала с тех пор, как мы виделись в последний раз, — Соня вдруг осознала, что даже не думала о наркотиках всё это время, забота о Космосе поглотила её всю. Забавно вышло. Впервые она попробовала из-за него. И завязала сейчас, благодаря ему. — Я не наркоманка, Оля.
Белова внимательно смотрела на сестру, теребя пальцами стакан с вермутом, царапая грани ноготками. Она буквально сканировала её взглядом, но Соня верила в то, что говорила, и уличить её во лжи было невозможно. Оля вздохнула. Что ей нужно было с ней делать? Лечить? Если да, то где? Рассказать Саше? Ждать Витю? А если бабушка узнает… Её удар хватит — внучка наркоманка.
У Вани резались зубы. Дома всё тоже было напряженно, Белова злилась, что муж постоянно на работе. Ей правда было не до проблем с сестрой, всё это было очень не вовремя.
— Как он? — Оля резко спросила о Космосе, давая себе немного времени на передышку. Мозг её кипел.
— Лучше, — Соня пожала плечами. — Насколько это возможно, — она молчала о том, что каждый день видела в его глазах то, чего прежде никогда не было. Тонкую пелену печали. Она заволокла их, словно легкая изморозь на окне ранним февральским утром, и растопить её Соне было не под силу.
— Я не думала, что он так к ней привяжется, — девушка не знала, как говорить о Юле при Соне, девушка сделала нервный глоток вермута, чуть сморщившись: алкоголь обжёг ей язык.
— Я думаю, он её любил… — как бы Соне ни было больно произносить это вслух, она действительно так считала. — По-своему, — она нервно сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в свою кожу. Вот сейчас ей захотелось употребить, сестра однозначно негативно на неё влияла. Сурикова мотнула головой, отгоняя прочь эти мысли. — И он винит себя в её смерти.
— Вы теперь вместе? — Оля взглянула на нее исподлобья.
Хороший вопрос. Они жили вместе. Спали в одной постели. Но между ними ничего не было. Космос только прижимал её к себе близко-близко в ночи, только так он мог заснуть, только так не видел кошмаров.
— Это допрос?
— Я думала, мы пытаемся помириться.
— Я же не спрашиваю, как у тебя там дела с Сашей.
— А могла бы и проявить интерес к жизни сестры.
— Оль, — Соня вздохнула. Ей принесли кофе, и пришлось замолчать ненадолго. — Очевидно, мы не получим приз «сестры года». Никогда. Может, нам обеим уже с этим смириться и перестать пить друг другу кровь?
— Мирно сосуществовать?
— Да. Без фанатизма.
Оля задумалась. Они словно действительно заключали сейчас договор, оставалось только подписи поставить. Иногда желание контролировать сестру и её саму раздражало, казалось, Соню давно пора было отпустить, но едва она пропадала из поля зрения — то травмы на льду, то наркотики...
Но Соня же не наркоманка? Не наркоманка… Поверить ей очень хотелось. Так часто бывает в семьях, которые сталкиваются с наркотиками — это ведь проще и лучше, чем принимать страшную правду.
— Хорошо. Согласна.
— Тогда выпьем за это, — Соня довольно улыбнулась. Она хотела начать новую жизнь, где у нее будут стабильные, пусть и не самые теплые отношения с сестрой, новое дело, какое, Сурикова еще не придумала и… Космос. Блондинка глотнула кофе, а Белова пригубила вермута. — Я приеду в пятницу повидаться с Ваней. Окей?
— Да. Приезжай, конечно.
— Спасибо. Ну, тогда я пойду.
— Так быстро?
— Без фанатизма, помнишь?
— Ладно, — утихомирилась Оля. — Иди.
— Пока, систер! — как ни в чем не бывало, Соня махнула рукой.
— Пока… — Белова снова приложилась к бокалу, надеясь, что алкоголь заглушит её совесть.
А Соня в самом лучшем расположении духа прошлась по магазинам, затем, почти у дома, остановилась около старушек, что расселись на тротуаре, продавая то, что вырастили на своих огородах.
— Бери ягодки, доченька.
Ягод Сурикова не хотела.
— Дайте, пожалуйста, ромашки, — казалось, после смерти Юли, квартира Холмогорова погрузилась во мрак. Соня не решалась попросить его о переезде, по крайней мере пока, оставалось только сделать попытку оживить этот дом. — Побольше, — она улыбнулась.
— А что ж тебе жених твой их не покупает? — не удержалась от комментария любопытная старушка. В другое время Сурикова вскипела бы, но сегодня у нее и правда было прекрасное настроение.
— А у нас такие отношения… Нового формата. Я ему цветы дарю. И деньги в семью я зарабатываю. Он борщи варит, дома убирается. Вот, ждет меня на ужин. Жаль, что мужчины рожать не могут, да?
Бабуля аж побледнела. Соня спрятала улыбку, чуть отвернувшись, и поправила волосы, скрывая свое лицо. Больше старушка ничего не говорила, только быстрее собрала ей большой букет из ромашек и отпустила, держась на расстоянии, как от прокаженной, единственное, денег не побоялась взять, конечно. Ещё более довольная, едва ли не вприпрыжку, Сурикова пошла домой. Открыв дверь своим ключом, девушка услышала шум воды в ванной, глянула мельком на старенькие наручные часы, брови её удивленно поползли вверх. Было всего пять вечера, а Космос уже вернулся домой. Странно.
Когда Софа, бросив все покупки в гостиной, поставила букет в вазу на кухне, большие руки Холмогорова опустились плавно на её талию. Он чуть подтолкнул её вперед, заставляя прижаться к высокой спинке стула животом, и пути к отступлению оказались перекрыты. Зарывшись носом в её волосы, он глубоко вдохнул её запах, а затем губы его коснулись уха, и короткие поцелуи заскользили по линии шеи. Соня прикрыла глаза, ощущая, как колени невольно подкашиваются, и крепко ухватилась пальцами за стул.
— Что ты делаешь? — прошептала она на выдохе, едва сдержав стон.
— Я соскучился, — горячее дыхание обжигало кожу, его руки очерчивали её талию, спускаясь ниже, к бедрам. Соня невольно отклонилась еще чуть назад, прижавшись к нему только ближе, и, хотя физически её неимоверно к нему тянуло, всё это было как-то неожиданно и странно.
— Кос…
— Хочу показать тебе кое-что, — он резко отстранился и, взяв её за руку, потянул за собой. Соня ошарашенно последовала за ним, удивившись такой резкой перемене настроения. Холмогоров распахнул двери своего кабинета перед ней и широким шагом прошел внутрь, девушка же замерла в проходе, испуганно оглядывая помещение.
— Космос, это что? — вся комната была заставлена герметичными коробками, шторы плотно задернуты, а кондиционер включен на максимум; в кабинете стоял дубак, по коже Сони прошла волна мурашек. Она испугалась, что это может быть оружие.
— Это... — молодой человек обернулся на неё, улыбаясь. — Счастье, расфасованное по коробкам. Иди сюда, — он протянул ей руку, Сурикова, хотя её и потряхивало слегка, перешагнула порог и послушно пошла к нему, цепляясь своими пальцами за его. Космос подвел её к столу, и Соня замерла, глядя на идеально гладкую поверхность налакированной столешницы из темного дерева. На ней был рассыпан порошок, который девушка никогда теперь ни с чем не спутает.
— Космос, зачем это здесь!? — она задохнулась и резко обернулась к нему, но перед глазами застыли мелкие крупицы кокаина, Софа не могла избавиться от этой картинки.
Слишком близко. Слишком хотелось. Пальцы её затряслись, а в голове пульсировали рваные мысли о том, что она почувствует, если примет дозу.
— Не бойся, все хорошо, — он захватил её лицо в плен своих рук и заглянул в глаза. Зрачки его были расширены, вязкой темнотой они заволокли привычную Соне голубизну. — У меня все хорошо, ты видишь? Я счастлив.
Она покачала головой, и он, не дав ничего ответить, поцеловал её. Нежно, ласково, как раньше, неумолимо заставляя поддаться, ответить на поцелуй, приподнимаясь на цыпочки.
— Сонечка… Ты мой ангел. Слышишь? Ангел, — он смотрел на неё с такой любовью, что у Суриковой щемило сердце. Кокаин сделал то, что ей было не под силу, он стер из его глаз эту тонкую пелену печали, заменив ее счастливым блеском. — Хочешь?.. Мы попробуем вместе, — спросил Холмогоров, указав на порошок.
У него не было корыстных мыслей, он и сам попробовал сегодня впервые, и наркотик заглушил блядскую боль внутри, дав ему впервые за долгое время вдохнуть полной грудью. А Соня была слишком напряжена, он думал, что так поможет ей расслабиться. Девушка не могла вымолвить ни слова. Не могла сказать, что уже пробовала, потому что боялась, что он не даст ей то, чего она теперь так хотела. Она не могла отказаться, хотя на подкорке сознания знала, что должна.
Это было неконтролируемое желание, это было выше её сил.
Так и не получив ответа, он, используя визитку из толстого картона, неумело соорудил дорожку, сделав пригласительный жест рукой. Соня медленно нагнулась над столом, смотря на порошок горящими глазами. Космос заботливо придержал её волосы, завороженно наблюдая за движениями Суриковой, что были как никогда сексуальными. Девушка замерла над столешницей на мгновение, словно могла остановиться. Но это было не так. Резкой вдох. Она прикрыла глаза, задерживая дыхание, и давно знакомое ощущение эйфории мягко потекло по телу, заставляя её испустить вздох. Весь мир затих на несколько мгновений, мозг отключился.
Холмогоров улыбался, наблюдая за ней.
— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя её в висок, когда Сурикова выпрямилась. — Люблю.
— Я тебя тоже, — не открывая глаз, ответила она. Его прикосновения ощущались теперь как-то иначе. Ещё нежнее, горячее, слаще. Соня прижалась к его груди, обнимая, сцепляя руки в крепкий замок. — Там тоже порошок? — спросила она, кивнув на коробки. Спросила просто так, ей, признаться, было неважно, что там, главное, не оружие, только бы не оружие.
— Да. На складе потоп случился, прикинь? — всё действительно произошло случайно, даже смешно. Но так просто выпали карты. Если бы трубу на складе не прорвало, всё было бы иначе. Если бы в квартире Шмидта не было ремонта, коробки бы отвезли к нему, а Космос не вспомнил бы о том, что Фара всегда ходил с запасом кокаина в кармане. Если бы они с Витей хоть раз поговорили о Соне, и тот рассказал Холмогорову о наркотиках, он не решился бы попробовать и тем более не показал бы порошок ей. Если бы Соня сейчас призналась ему во всем, всё, что случится с Космосом дальше, не произошло бы. Или нет? Может, они шли к этой точке с самого начала пути?
— Ты что, наркобарон теперь? — она хихикнула, поднимая на него влюбленные глаза. Космос рассмеялся. — Я не знала, что вы торгуете, — Соня ласково коснулась его лица, поглаживая, на подкорке сознания подумав, что все претензии Пчёлкина в свете этих событий теряли любое право на существование. Она довольно вздохнула.
— Давно уже, — он шагнул чуть вперед, подталкивая её к столу, Сурикова мягко врезалась в него поясницей, но не почувствовала боли.
— И ты никогда не пробовал? — она прикусила нижнюю губу, пальцы её заскользили по его груди. — Ни разу?
— Нет, — он осторожно приподнял её и усадил на стол, оказываясь меж её ног. Все это время они не прерывали зрительного контакта.
— Так у вас сегодня первый раз, молодой человек? — девушка игриво склонила голову на бок. Все «но» исчезли. Все страхи, боль, неуверенность, всё померкло. Был важен только он. И он был рядом.
— А у вас будто бы нет? — он усмехнулся и, не дав ей ответить, поцеловал. Страстно, рвано, горячо, впиваясь пальцами в волосы на её затылке, проникая языком в рот. Она вжалась в него, обнимая ногами за торс, тем самым притянув к себе ближе, и Холмогоров уложил её на столешницу, размазывая остатки кокаина по её молочной коже.
Они были вместе. И ничего более им было не нужно.
Они были счастливы.
Но люди на Титанике тоже были счастливы, потому что не знали, что купили билет в один конец. У них не было шанса на спасение.
