Ноябрь 1994 год.
Ноябрьское небо было необычайно светлым, облака разогнал легкий ветерок, и Солнце светило теперь в окно на кухне, даже чуть согревая кожу девушки, впрочем, не так сильно, как кокаин, который, казалось, буквально согревал ей душу. — Будешь? — спросила Соня, когда Кос чмокнул её в макушку, пройдя мимо, к холодильнику. Она сидела за столом, подогнув ноги под себя и, едва ли не высунув язык, рисовала эскиз, на котором стройная кукольная модель красовалась в ярко-малиновом приталенном платье интересной формы. На деревянной поверхности рядом стояла маленькая деревянная шкатулка с порошком, формой напоминающая бочонок лото. — Нет. У меня сегодня встреча, потом в офис, — от бригады Холмогоров свои новые пристрастия старательно скрывал, тут Сурикова постаралась, внушила ему, что лишние выносы мозга ни к чему. Перед Кавериным, который должен был его свести сегодня с главой воров — Лукой, тоже лучше было быть чистым, Кос ему не доверял. — Что за встреча? — обычно она не интересовалась делами бандитов, так жилось спокойнее, но сегодня вопрос как-то сам сорвался с губ. Бросив работу, она подошла к плите и осторожно перелила свежесваренный кофе из турки в чашку, а затем поставила перед Косом. — Спасибо, — он надкусил бутерброд. Сурикова размешивала в его кофе сахар. — Да я пока сам не знаю, в чем там дело. Но я думаю, это предложение сотрудничества. — Ну, здорово. Удачи на переговорах, — она улыбнулась. — А ты чем займешься? — Мы едем к Сашиной маме есть пирожки, но это под вечер. Пока порисую. Он коротко взглянул на эскиз, что лежал на столе вместе с карандашами. Соня часто рисовала в последнее время, ее красивые пальцы всегда были в следах от мелков и тонких порезах от бумаги, а на полу в гостиной царил творческий беспорядок. Девушка привезла из дома даже свою швейную машинку, но та почти всегда стояла не тронутой, дальше эскизов дело почему-то не шло. — Красиво. Будешь его шить? — Пока не знаю, — она придирчиво оглядела рисунок. — Что-то мне не нравится. Не могу понять, что. — Ты и про предыдущие так говорила. Сурикова фыркнула. — Ты не понимаешь. — Ну, куда мне, — он усмехнулся и в несколько больших глотков опустошил чашку. — Всё, побежал. До вечера, — Кос чмокнул её в губы коротко, оставив на них привкус нежности и кофе с сахаром. — До вечера, — она ему улыбнулась и внимательно проследила взглядом за тем, как в коридоре исчезает его спина. Татьяна Николаевна дарила тепло и свет одним своим присутствием, да, она была как курочка-наседка, пыталась всех опекать и часто охала, но Сурикову это неожиданно умиляло. Она часто думала о том, как у такой прекрасной женщины мог родиться такой сын? К Саше девушка привыкла с годами и даже перестала его побаиваться, но в том, что тот может быть как опасным, так и жестоким, сомневаться не приходилось. Ваня сразу потянул руки к бабушке, и коридор буквально физически заполнился любовью и нежностью. Во внуке она души не чаяла, да и кто мог устоять перед младшим Беловым? Идиллию нарушал лишь Макс, который, как черная туча, наверное, из-за выбора одежды, нависал над семьей. Однако он был настойчиво приглашен внутрь квартиры, и Соня, пока ждала очереди, чтобы снять обувь в тесной прихожей, долго смотрела на него, пытаясь понять, что же конкретно её в нем отталкивает. Пожалуй, тяжелый, холодный и, как ей иногда казалось, диковатый взгляд голубых глаз. — Все хорошо? — спросил он. Конечно, интерес девушки не остался для него незамеченным. — Да, — Соня словно ото сна очнулась. — Куртка у тебя просто классная, — сказала она первое, что пришло на ум. — Спасибо, — он удивленно одернул кожаную ткань и даже улыбнулся, глаза его чуть потеплели. — Соня! Помоги стол освободить! — Олин голос послышался с кухни, и Сурикова, благодарная сестре и горячему противню с пирожками, юркнула туда. — Сонечка, что-то ты похудела, — Татьяна Николаевна недовольно покачала головой. — Ты посмотри… Совсем не ешь что ли? — Ну, я такие пирожки печь не умею, — отмахнулась девушка, нисколько не обидевшись на слова Беловой. Её бабушка тоже изменения в фигуре внучки заметила, но выразилась куда более резко. «Как смерть костями бренчишь». — А ты в гости приезжай почаще. Я научу. — Хорошо, Татьяна Николаевна. Буду приезжать почаще, — справедливо рассудив, что можно разок и побаловать своего мужчину пирожками, пообещала Соня. Вскоре внизу послышался забавный звук клаксона, заставивший Соню усмехнуться, и Оля со свекровью прильнули к окну, разглядывая подъехавшего Белова. У Суриковой текли слюнки, но пирожков до прихода Саши никому не давали, можно было довольствоваться только кислыми ягодами, которые она забросила в рот, отправившись на экскурсию по небольшой двухкомнатной квартире. Скромно обставленной, но уютной. В ней пахло домом и детством, и атмосфера эта вдруг даже заставила Соню прослезиться. Что-то, словно магнитом, притянуло её к окну в бывшей комнате Саши как раз в тот момент, когда внизу раздался звук стрельбы: оглушающий, страшный. Казалось, что стреляли прямо над её ухом. Она ахнула, вцепившись в белые кружевные занавески тонкими пальцами, глаза цвета неба расширились от страха, и ужас отразился на лице Сони, исказив его. Фил закрыл Белого собой, и оба они упали на землю — живы они или нет, было неясно. Её выбросило в какой-то вакуум. Словно из-под железного купола доносились все звуки, кроме череды выстрелов, которая продолжала сотрясать воздух. Наверное, надо было что-то сделать. Найти Ваню, чтобы успокоить его, или, может, хотя бы отпрянуть от оконной рамы, но Сурикова не могла пошевелиться, слезы сдавили горло, не давая даже вскрикнуть. Когда Филатов стал отстреливаться, внутри что-то кольнуло, заставляя девушку чуть прийти в себя, и слезы ровными дорожками невольно покатились из глаз. Она отшатнулась назад и глубоко вдохнула, от кислорода закололо легкие. А дальше все было как в тумане... Истеричные голоса Оли, Саши, Татьяны Николаевны, какая-то паника, страх, застывший в воздухе, напрочь уничтоживший все тепло и уют этого дома. — Ты с ними поедешь! — Белов всучил ей её пальто, но, заметив, что Соня явно не в себе, чуть тряхнул за плечи, поймав ее туманный взгляд. — Одевайся, Соня! Быстро! — девушка лишь закивала нервно в ответ, накидывая верхнюю одежду, и тут же принимаясь за свою обувь. — Мам! — он улыбнулся Татьяне Николаевне, но в его глазах было столько отчаяния и страха, что они обесценивали эту вымученную улыбку, однако увидела это, казалось, только Сурикова. — Мам, пирожки дашь? — оборвав истерику женщины ласковым тоном и такой странной обыденной фразой, он коротко глянул на Олю и Ваню. Все были готовы. Стараясь не нервничать и не показывать женщинам и сыну своего страха, он ждал, пока мама принесет этот несчастный пирожок с морковкой, и надкусил его, хотя кусок в горло не лез. Саша надеялся, что хотя бы это немного её успокоит. И потом они как-то оказались в холодном подъезде, где слегка пахло сыростью из подвала, спускаясь по лестнице так быстро, словно только что ограбили банк. Топот ног: её, Сашин и Олин так навязчиво стучал в висках, что Соня плохо помнила, бросила ли она на прощание короткое «все будет хорошо» Татьяне Николаевне, или не успела… Солнце ослепило девушку, когда они выбежали на улицу, и она не сразу увидела на асфальте густую красную кровь, а чуть поодаль, на тротуаре — мертвое тело. Зависнув, глядя на эту картину, что долго еще будет стоять перед глазами, Сурикова почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу. Ей казалось, она ощущает трупный запах гниющей плоти. Сердце быстро-быстро колотилось в груди, едва ли не ломая её грудную клетку. — В машину! Соня, в машину! — Валера! — на секунду она оказалась в его крепких объятиях, но столкнулась не с теплом его кожи, а с холодной, как сталь, бронированной жилеткой. — Ты живой? — не веря, что он действительно целый и невредимый стоит сейчас перед ней, переспросила девушка дрожащим голосом. — Живой-живой. Не переживай, — краем глаза Сурикова заметила, что у него что-то с рукой, но он уже подталкивал её к машине, куда только что забрались Оля с Ваней. — Все будет хорошо, Птичка, — дверь за ней захлопнулась, и автомобиль с жутким лязгом шин тут же сорвался с места, оставляя Сашу и Валеру позади. Соня обернулась назад, вцепившись в спинку сидения пальцами, и едкий страх разлился внутри нее. Она чувствовала себя как никогда не в безопасности, ей хотелось выпрыгнуть из этой машины, только бы тут не находиться. — Ты как? — Оля, крепко прижимающая к себе Ваню, дотронулась до плеча сестры и едва не одернула руку: младшую сестру трясло крупной дрожью. Соня перевела на нее диковатый испуганный взгляд. — Все будет хорошо, — смело произнесла Белова, хотя внутри совсем не верила этому. — С Максом мы в безопасности. Соня только кивнула сконфуженно и села прямо, устремив пустой взгляд на дорогу. Все, чего ей сейчас хотелось — оказаться в руках Космоса, закрыть глаза и забыть обо всем этом кошмаре. — Девочки, выключите мобилы. По ним не звоним. Никому, — предупредил Макс. Суриковой было холодно, она сидела, кутаясь в свое пальто, оглядывая катакомбы, в которые их привез Карельский, заявив, что здесь безопасно. Недостроенные стены дома не производили такого впечатления, ровно как и не создавали уюта. Ваня, сидя на импровизированной кровати, сделанной из старых матрасов и одеял, играл двумя веточками деревьев, представляя, что это солдатики. По телевизору шел уже третий репортаж о случившемся, не давая забыться. Казалось, все каналы разом оказались у подъезда Татьяны Николаевны, и имя Саши снова и снова повторяли дикторы. Заботливые операторы показали кровь на асфальте, а соседка в красках рассказывала о трупах на тротуаре. Соню вновь выбросило в воспоминания этого сумасшедшего дня, девушку затошнило, стойкий трупный запах резанул обоняние, и неприятный ком сжал глотку. — Выключи, а. — Нет, — отрезала Белова, глядя на голубой экран, почти не моргая. Что она ждала там услышать, Соня не понимала, возможно, просто хотела сделать себе побольнее. Блондинка только вздохнула, но промолчала, не желая сейчас вступать с сестрой в споры. Ваня вдруг издал несколько звуков, похожих на стрельбу, и один из его «солдатиков» пал в бою. Сестры нервно переглянулись. Оля почти побелела, а Соня нервно сжала губы. Ей хотелось отобрать у него эти чертовы деревяшки и выбросить в окно; Сурикова заломила пальцы и постаралась успокоиться, выравнивая дыхание. В дыре в стене появился Макс, он, очевидно стесняясь, прятал глаза, застыв с телефонной трубкой в руках, и что-то промямлил. По показательно-холодному тону сестры было очевидно, что звонит Саша. Соне мгновенно стало еще хуже, чем было, голос Оли добивал, выкачивал изнутри все припасенные силы. Резко стало душно. Голова была туманная, мозг отказывался работать и размывал очертания комнаты. Соня устало закрыла лицо ладонями и крепко зажмурилась, хотя ей очень хотелось зажать руками уши, только бы не слышать этих пронзительных обиженных интонаций, знакомых с детства. — Ты чего? — закончив разговор, спросила Белова. — Зачем ты с ним так разговариваешь? — Оля слегка опешила от такого вопроса сестры, но сразу нашла, что сказать. — Пусть знает, что виноват. — Будто это что-то исправит… — Соня вздохнула, а затем вдруг нащупала в кармане пальто свою деревянную шкатулочку. Такую спасительную, такую нужную сейчас. Внутри все закипело, глаза ее лихорадочно заблестели, а губы почти изогнулись в улыбке, но Сурикова остановила себя в последний момент. — Ты что, на его стороне? — возмущению Беловой не было предела, она не понимала, как Соня может его защищать, ведь все обещания Саши звенели сейчас в голове, и ей хотелось ударить его, потому что ни одного он не исполнил. Не завязал, не соскочил, не обеспечил безопасность ей и их сыну. — Нет, — Соня вдруг поднялась на ноги. Разговор с Олей совершенно перестал её сейчас интересовать, и даже лицо её как-то изменилось, сестра тут же это заметила. — На твоей, — она сказала то, что Оля хотела услышать, чтобы отвязаться поскорее, и та удивленно подняла брови. — Просто не хочу, чтобы ты мотала себе нервы. Недолгое молчание воцарилось в комнате. — Мои нервы измотаны до предела… — проговорила Оля медленно, глядя на Соню внимательно, явно не доверяя. Ей правда казалось, что сестра как всегда сейчас поднимет её на смех. — Ничего не осталось, Сонь. — Мне нехорошо. Я выйду на улицу подышать, — оставшись равнодушна к терзаниям Беловой, произнесла блондинка и широким шагом пошла к дверному проему, буквально вылетев в недостроенный коридор, чтобы Оля не успела ее задержать новой порцией страданий. — Ты куда? — Карельский был в двух словах предупрежден о вспыльчивом нраве младшей Суриковой, Саша предполагал даже, что она может и сбежать из их крепости, расценив её как заточение, поэтому у Макса было четкое указание следить за ней, никуда не выпускать и в особенности не давать звонить Космосу, которого Белый подозревал в покушении. — Покурить, — раздраженно ответила девушка, чуть притормозив от брошенного в спину вопроса; Соня обернулась. На нее было направлено три вопросительных, но как ей показалось тогда — подозрительных взгляда. — Кури в доме, — в руках Макса была сковородка, в комнате пахло жареной картошкой. Соня плохо представляла, как в такой ситуации можно было есть, ей даже думать об этом было мерзко. От желания новой дозы у нее подрагивали пальцы. Казалось, она вот-вот опрокинет на Карельского горячую сковороду, лишь бы он от нее отстал. Сурикова не знала, что шифруется зря. Потому что Космос сегодня сорвался: под гнетом обрывающихся телефонов, голосов дикторов из телевизора, говорящих только о покушении, осознания, что Белый подозревает его, сорвался. Он мог думать только о кокаине и только благодаря ему пережил этот блядский день. На то, чтобы скрываться не было ни моральных, ни физических сил. И Витя всё понял. Про него, про Соню, всё. Детальки пазла собрались в одну четкую картинку, и Пчёла едва не набросился на Холмогорова с кулаками. Но спасли всё те же телефонные звонки и те же голоса дикторов, говорящих только о покушении. Пока Соня с Олей — она в безопасности. Сейчас они разберутся с ворами, всё немного устаканится, и он решит этот вопрос. — С ума сошел? У нас ребенок в соседней комнате, — Соня придирчиво скривила губы и обвела мужчин недовольным взглядом. — И вы в доме не курите, это ясно? — отдала приказ она и, не став слушать ничего более, вышла на улицу, где холодный вечерний воздух буквально разодрал ее легкие. От теплоты этого дня не осталось ни следа. Как в тумане вспомнилось утро, когда Космос коротко поцеловал её в губы на прощание. На кухне было так солнечно и тепло. Легкое касание его губ вызвало внутри волну сладкой нежности, от которой даже сейчас щемило в груди. Соня, высыпав кокс прямо на ладошку, с горечью подумала, что лучше бы осталась дома. Сейчас спала бы в его крепких объятиях, зная, что все будет хорошо. Резкий вдох. Ещё один. Опьянение. Тонкой, едва уловимой волной. По всему телу. Внутри каждой клеточки. Она тихо выдохнула от разливающегося удовольствия и прикрыла глаза, чувствуя, как колени слегка подкашиваются. В мозг словно молния ударила. И этот удар чистого тока разбудил его, привел в чувства. Соня тихо усмехнулась и облизала пересохшие губы, медленно раскрывая веки. С каждой секундой весь окружающий мир становился ярче, а страх неумолимо отступал, все произошедшее начинало казаться куда более прозаичным. Холодный ветер кусал открытые участки кожи, задувал за ворот пальто, и Соня, для виду сделав пару затяжек, а затем выкинув сигарету подальше в высокую траву и мокрые кучи опавших листьев, вернулась домой, снова встречаясь с вопросительными взглядами быков Белова. И хотя на этот раз они не так раздражали, ей очень хотелось сообщить им, что они идиоты, просто чтобы посмотреть на реакцию. — Что они сделают родственнице своего хозяина? — иронично думала она. Но Сурикова сжала зубы, приберегая свою красноречивость для Оли. — Ты права. Он виноват, — произнесла она негромко, едва переступив порог. Сестра ошеломленно захлопала глазами, резко обернувшись на голос. — Только сейчас ему совсем не до этого. Ему надо выжить. И если он выживет, мы тоже выживем. Вот так. — Думаешь, зря я так? Соня пожала плечами и села рядом с сестрой, невидящим взглядом смотря в окно, перекрытое толстой решеткой. Это показалось ей забавным. Она как птичка, но совсем не в золотой клетке. Сурикова усмехнулась этой мысли. — Я просто хочу спокойной жизни, Сонь, — вздохнула Оля, положив голову на плечо сестры. Сурикова прижалась к ней виском, теребя край своего пальто. — Для спокойной жизни ты выбрала не того мужика, сестра. Послышался нервный смешок. — Я его очень люблю. — Я знаю. Он тебя тоже. Но это не меняет того факта, что он бандит. — Иногда мне кажется, что за это я его ненавижу. Соня удивленно изогнула брови и выпятила вперед нижнюю губу, мозг лихорадочно обрабатывал эту странную информацию, пытаясь уложить любовь и ненависть в одну плоскость. — Не думаю, что он когда-то завяжет, — честно призналась она. — Я тоже. Он обещал десятки раз… — Оля хмыкнула. — Чувствую себя дурой. Ваня вдруг громко закашлял, перевернувшись в постели с одного бока на другой и приподнял головку от подушки, взглянув на маму и тетю. — А как мы спать будем втроем на этой чудесной перине? — спросила Соня, нахмурившись. — Не знаю, — неожиданно весело отозвалась сестра. — По очереди. Легкий смешок сорвался с губ Суриковой, и она неосознанно посмотрела на золотые часы на своем запястье. Интересно, Космос уже дома? Вот бы услышать его голос… — Он есть хочет, — Ваня возился в кровати и начинал тихонько хныкать. — Посидишь, пока я смесь приготовлю? — Оля осторожно разорвала их некрепкие объятия. — Да, — ответила Соня и тут же подобралась к постели ближе, протянув к племяннику руки, поманив заспанного мальчугана к себе. — Ванечка, ты что, капризулькин? — обычно он всегда улыбался ей в этот момент, но сегодня скуксился еще сильнее, и нижняя губа его задрожала. — Ну, малыш, — девушка приподняла его и посадила на кровать, убирая светлые кудряшки с чуть мокрого лба. — Со-ня. — Да, Соня с тобой. Ты просто расстроился, что не дома, да? — её ласковый голос чуть успокаивал малыша, свободной рукой Соня, однако, искала мобильный, что лежал в кармане пальто выключенным. — Я тоже хочу домой. Завтра поедем, договорились? — она улыбнулась ему, и Ваня упал головой на ее плечо, прижимаясь к тете, кажется, передумав плакать. — Вот и хорошо, — она зажала кнопку, чтобы включить телефон, и отпустила мальчика, сунув ему в руки его импровизированных солдатиков, он тут же на них отвлекся. Набирая номер Космоса, от которого было миллион пропущенных звонков, руки сами потянулись за шкатулочкой. Сурикова коротко взглянула на Ваню, он играл, вновь устроив бой. Девушка отошла к окну, зажав телефон между плечом и ухом, аккуратно подготавливая порошок. — Соня! — голос Холмогорова заставил ее сердце быстро забиться о грудную клетку. — Кос! — почти одновременно с ним воскликнула девушка. — Ты в порядке? — Да. Я с Олей, Ваней и Максом. А ты? Все хорошо? — она сделала вдох, и слизистую неприятно защипало. Девушка зажмурилась и потерла нос, но узел в грудной клетке вновь развязывался, а по коже вдоль позвоночника побежали мурашки, дышать стало легче. — Да. Я все провода оборвал, я тебя по всей Москве ищу! — Белый не сказал тебе, где я? — в трубке послышалось долгое молчание. — Космос? — тишина прервалась чирканьем зажигалки, очевидно, он закурил. — Нет, не сказал, — он нервно выдохнул. — Сонь, я думаю, он меня подозревает. — В чем? — Сурикова нахмурилась, то, что вот-вот озвучит Космос, даже в голову ей прийти не могло и казалось полнейшим бредом. — В организации покушения. — Нет! — воскликнула она уверенно и твердо. — Нет! Этого быть не может. — Может. Но я ничего не делал, клянусь. — Я знаю, — у нее даже сомнений не было. — Кос, я... Грохот. Ванин плач, разрезавший пространство. Из рук Суриковой выпала и трубка, и шкатулка с кокаином. Белый порошок рассыпался по деревянному полу, но Соня ринулась к племяннику, взяв его в охапку и прижимая к себе. Ваня заливался слезами и громко хрипло кричал, а на лбу у него виднелась красная отметина. Мальчуган заигрался и рухнул с кровати головой вниз. — Прости меня, прости, прости, прости, — Сонины глаза тоже наполнились слезами, она всхлипнула и проморгалась, чтобы рассмотреть Ваню повнимательнее, но лицо племянника упорно расплывалось от вновь подступающих слез. — Что случилось!? — взревела Белова, влетев в комнату с уже приготовленной бутылочкой смеси. — Оля, он упал… — старшая сестра рухнула на колени рядом с сыном и начала проверять его ручки и ножки, ласково что-то приговаривая. В дверном проеме застыл Макс, хмуро наблюдая за девушками и ребенком. Он сразу заметил и телефон, и крупинки кокаина, а Соня чисто инстинктивно подняла голову на него ровно в тот момент, когда брови мужчины еще сильнее сдвинулись к переносице. Она нервно сглотнула, но стойко выдержала этот долгий пронзительный взгляд, отдававшийся тяжестью в районе живота, а когда он безмолвно ушел, чуть попятилась назад, закрывая спиной все улики хотя бы от Оли. — Мама! — племянник плакал крокодильими слезами. — Ты же здесь была! — кажется, Ваня просто сильно испугался. Кроме назревающей на лбу шишки он был в порядке. Белова все равно прижала к себе сына крепко-крепко, успокаивающе покачиваясь, но на Соню зыркнула злобно, хотя обвинять ни в чем не стала. — Я отвернулась всего на минуту… — та снова всхлипнула и смахнула со щёк мокрые дорожки от слез. — Он в порядке? — она испуганно смотрела на мальчика, не решаясь к нему прикоснуться, в голубых глазах Сони плескалось чувство вины и удушающий страх. — Да, кажется, — Оля еще раз оглядела его для верности и произнесла это сдержаннее, а затем коснулась губами Ваниной макушки, прикрывая глаза, продолжая покачиваться, но уже для собственного успокоения. — Как же я испугалась… Соня чуть отползла назад и быстро смела остатки кокаина в дырку между половиц, воровато оглядываясь на сестру, что была, к счастью, занята ребенком. Как ненужный мусор порошок навсегда был похоронен в сырости подвала, вместе со стройматериалами и бетонной крошкой, и от этого где-то в районе солнечного сплетения протяжно и мерзко заныло. Боль, почти физическая, исказило её лицо. Больше у нее ничего не было, а сколько им еще придется просидеть в этой халупе, Сурикова даже представить не могла, особенно учитывая, что бригадиры, очевидно, решили теперь грызться друг с другом. Она нервно закусила нижнюю губу, а Оля тем временем поднялась на ноги. — Идем умываться, хорошо? — спросила она у Вани. Мальчик бодро кивнул, слезы почти высохли на его лице. — Все нормально, Сонь, — сестра была белая, как бумага, и Оля решила, что виной тому неудачное падение. Но Сурикова могла думать только о наркотиках. — Ушибся немного. Бывает. Соня сконфуженно кивнула, успев зацепиться взглядом за покрасневший Ванин лоб, а затем дождалась, пока они выйдут из комнаты, лихорадочно подняла телефон с пола и тут же приложила трубку к уху. — Алло? — Что у вас там? — его обеспокоенный голос понемногу возвращал к реальности. Соня сидела на полу, держа в руках пустую шкатулку, и от этого в уголках глаз у нее вновь собирались слезы. — Ваня с кровати навернулся, — она шмыгнула носом. — Все нормально. Шишак просто. — Где ты? Хочешь, я приеду за тобой? Да. Да. Да. Тысячу раз «да». Потому что только с ним ей было спокойно. Только в его руках она могла почувствовать себя в безопасности. И только он сейчас мог дать то, без чего каждая секунда жизни казалось безликой и мучительной. Соня вспомнила тяжелый взгляд Макса. Слишком верный пёс, он не даст Холмогорову подойти к дому, если тот под подозрением Белого, а потому, сжав зубы, сначала отрицательно качнула головой, убеждая себя, а затем уже произнесла в трубку: — Нет, я побуду с сестрой. Все хорошо. — Мне жаль, что ты видела все это. — Я в порядке, — соврала она. — Я… Люблю тебя, Космос. И все будет хорошо. Слышишь? — ему сейчас её поддержка была явно куда важнее. — Слышу, малышка. Я тебя тоже.***
Из тягучего, липкого, глухого сна, оставшегося тупой пульсацией в висках после пробуждения, Соню выдернул Ванин вой. Она подняла тяжелую голову, слабо фокусируя зрение на сестре, что тщетно укачивала на руках малыша. — Что случилось? — голос девушки был сиплым после сна. Сердце екнуло на мгновение, в страхе, что виной происходящему вчерашнее падение. Соня сидела на полу, уснула, положив на кровать только голову; спина теперь болела, позвоночник в районе поясницы сильно тянуло, девушке показалось, что она чувствует свой шрам, он едва ли не огнем горел. Ноги сильно затекли, голова болела, и все звуки были приглушены, поэтому ответ Оли не сразу был обработан её замедлившим работу мозгом. — Температура, Сонь. Он горячий весь. Не знаю, что делать. В доме было прохладно, ноябрьская ночь вытянула почти все тепло натопленной печки, и Сурикова потянулась рукой за пальто, что лежало на полу недалеко от нее. Ваня всё плакал. То жалобно, то с надрывом, цепляясь за свитер матери своими маленькими пальчиками, словно ища помощи. В любой другой момент это вызвало бы у Сони приступ тревоги, желания помочь, защитить, пожалеть, но сейчас крики племянника только раздражали. Она сцепила зубы, и в комнате раздался их неприятный скрежет. — В больницу надо. Звони Саше, — процедила она, сглотнув горьковатую слюну, и тяжелый вздох сорвался с её пересохших губ. Девушка схватилась пальцами за виски и сильно сжала, словно могла так унять пульсирующую боль. Белов велел ехать в больницу без него, очевидно, ничего еще не закончилось, но Сурикова не могла сейчас ни о чем думать. Короткие сборы прошли быстро, а она все сидела на полу рядом с кроватью, тупо смотря на пол, прямо туда, куда вчера так беспечно смахнула остатки кокаина. Наверное, ни о чем в жизни она никогда так не жалела. Карман, казалось, оттягивала пустая шкатулочка, Соня сжала ее между пальцев едва ли не до боли, в надежде расколоть хрупкое дерево. Внутри всё зудело, тянуло, царапало, каждый звук раздражал, свет блеклого осеннего солнца, пробивающегося сквозь облака, обжигал слизистую глаз, она нервно сжимала руки в кулаки, ненавидя буквально весь мир, когда услышала из-под пелены белого шума голос сестры: — Сонь, поехали. — Да поехали- поехали, — кинула она раздраженно и, собравшись с мыслями, встала с места. Всё лучше, чем это богом забытое место, здесь наркотики точно не раздобудешь, нужно быть хоть немного поближе к цивилизации, чтобы пережить этот день. Весь путь проходил в молчании, Ваня в дороге уснул, но мучительным сном, что искажал его детское личико; Оля тревожно молчала, все время проверяя лоб сына, в надежде, что ему станет лучше, но кожа мальчика горела огнем. Соня ощущала сейчас то же самое. На лбу выступила испарина, она держалась судорожно за ручку автомобиля побелевшими пальцами, но её все равно подбрасывало на каждой кочке, а любое резкое движение причиняло физическую боль её истерзанному без дозы телу. Макс говорил по телефону, голос его раздражал, и Сурикова даже не сразу поняла, что происходит что-то неладное. — Оля, у меня с собой два ствола. Разверни Ваньку, щипни его, что ли. Чтобы заплакал. Соня встревоженно глянула на Олю, та, едва не скрипя зубами, злобно пилила взглядом Макса; Карельский сейчас стал олицетворением всего ужасного, что происходило с ней за последние четыре года, и Белова его ненавидела. — Оля, я очень прошу. Досмотрят — не отмажемся. Соня не смогла выдавить из себя ни слова, хотя и понимала, происходящее сейчас, пожалуй, самое мерзкое, что ей доводилось видеть и слышать, но Макс был прав, если их сейчас остановят на посту, до больницы они не доедут. Девушка резко откинулась на спинку кресла и прикрыла сухие глаза, закусив истерзанную нижнюю губу, что уже болела от прикосновений и укусов. С застывшими в глазах слезами, Оля посмотрела на и без того измученного сына, который только-только забылся этим коротким сном, а затем, тихонько всхлипнув, действительно ущипнула его. Оглушительно громкий детский плач разразил салон автомобиля. Соня вжалась в кресло, всё тело напряглось, а надрывный Ванин голос впечатался в виски и пульсировал в них. Её тошнило. Желание выпрыгнуть из машины прямо на ходу росло в груди с каждой секундой. — Черт бы вас всех побрал! — хрипло, отчаянно, надеясь выплеснуть всю внутреннюю боль и весь накопившийся за последние сутки страх. — Уроды вонючие! Ненавижу! — никогда она ещё не слышала в голосе сестры такой злобы. Белова заскулила, гладя неумолкающего ребенка, стараясь хоть как-то облегчить его страдания, а Соня снова закрыла лицо руками, пальцы её дрожали, а внутренняя истерика, подпитываемая ломкой, что выкачивала из нее остатки сил, овладевала каждой клеточкой тела. Уже в больнице Соня поняла, что всё совершенно вышло из-под контроля. Они остались без защиты, с одним только Максом, Ваню готовили к экстренной операции, поэтому бежать им в случае чего было нельзя, да и некуда. Всё вокруг пропиталось страхом. Страхом Оли за сына, она, опираясь на холодную стену, выкрашенную в мерзкий светло-зеленый цвет, вся тряслась, кусая заусеницы на больших пальцах; страхом медперсонала, что обходил гостей из столицы, передвигаясь едва ли не по стеночке; страхом, что окутал, казалось, весь мир, потому что где-то там вдалеке Сашу хотели убить, и даже Соня, которая не могла ни о чем думать, осознавала, что если с Белым что-то случится, это станет концом для всех. Воспользовавшись тем, что от них отшатываются, как от прокаженных, Сурикова зашла в кабинет с табличкой «процедурная» и, едва не потеряв равновесие, открыла шкафчик с медикаментами, чудом уцепилась за дверки, удерживая себя на ногах. Запах лекарств резко врезался в нос, и её диковатые сухие глаза заскользили по названиям таблеток, которые то почти ничего не говорили, то были до смешного знакомы: активированный уголь, цитрамон, смекта… Всё не то. — Блять, — выдохнула она, бездумно перебирая коробочки и баночки. Белый шум в голове не давал думать, но взгляд вдруг зацепился за смутно знакомое название, и девушка взяла дрожащими пальцами белый непрозрачный бутылёк. Она была почти уверена в том, что видела такие таблетки у Димы. Соня с третьего раза смогла открыть баночку, неслушающиеся пальцы упорно соскакивали с крышки, царапая кожу, а перед глазами всё расплывалось. Когда горьковатые пилюли оказалась на языке, Соня схватила с полки медицинский спирт, налила его в чайную чашку, что стояла на столе медсестры и разбавила водой из-под крана. Несколько секунд она, сомневаясь, смотрела на прозрачную жидкость, лицо её невольно кривилось от одной мысли, что это придется выпить, но трезвость буквально убивала её мозг. Коротко выпустив из легких кислород, девушка резко опрокинула содержимое чашки в себя, проглатывая спирт вместе с таблетками. Сначала обожгло горло, затем пищевод, она закашлялась, прижав ладонь ко рту, чтобы все не вышло обратно. А затем внутри вдруг растеклось неожиданно приятное тепло. Спирт мгновенно всасывался в стенки пустого желудка, и действие таблеток тоже не заставило себя ждать. Очертания комнаты стали меняться, и вот она уже не в процедурной, что пахла лекарствами, и даже не в этом мире, что окутан леденящим душу страхом. Вокруг горели звезды. Они мерцали, как в сказке. Соня могла дотронуться до них рукой, они не обжигали, помещались четко в ладони и рассыпались по коже перламутровой пыльцой, которую она завороженно рассматривала, а затем рассыпала вокруг себя. Блёстки летали вокруг нее, окутывая приятным теплом. Девушка собирала несуществующие звезды, чудом опустившись на кушетку, а не рухнув на пол, а затем легла, прикрывая глаза. Напряжение отступило. Тело расслабилось, а голову окончательно заволокло туманом. Соня погрузилась в небытие со счастливой улыбкой на бледном лице. — Соня! Соня! — она не знала, сколько прошло времени: минута или несколько часов, но хлопок двери о стену и голос сестры так резко выдернули её из несуществующей реальности, которая давно стала ей куда приятней, чем тягучее серое настоящее, что девушку едва не вывернуло наизнанку. — Что? — Сурикова не сразу смогла сесть и сфокусировать расплывчатый взгляд на Оле. Стены плыли, как и встревоженное лицо Беловой. — Ты спишь? — Да, — соврала она, слабо соображая, что происходит. — Что случилось? — Соня, — Оля подлетела к ней, опускаясь перед кушеткой едва ли не на колени, цепляясь за руки сестры истерично, так, словно только от этого зависела её жизнь. — Я потеряла тебя. Пожалуйста, идем, — ничего не объясняя, она потянула блондинку за собой. Ноги у Сони были ватные, плохо слушались, и девушка едва ими передвигала, испуганным взглядом оглядывая меняющее формы пространство. А Белова целенаправленно вела её на второй этаж, где оперировали Ваню. Его плач донесся до Сони неожиданно громко, словно включая еще один рычаг по возвращению из небытия. Девушка смотрела через прозрачные стены операционной, как четверо врачей склонились над рыдающим ребенком, и по позвоночнику пробежал холодок. — Мне так страшно, — сестра все еще с силой сжимала её руку, рыскала взглядом по бледному лицу Сони, ища поддержки, но находила лишь растерянность и туманную дымку в голубых глазах. От сестры пахло спиртом, обоняние обожгло этим запахом, Белова почти задала вопрос, но тут за окном послышался подозрительным шум моторов. Ничего не говоря, Сурикова, следуя больше своим инстинктам, расцепила их пальцы, подошла к подоконнику и развела в стороны старые шторы на резиночке. Оля, заметив неладное, подошла ближе. С десяток машин ровными рядами парковались вокруг больницы, из них выходили мужчины. Все в черном, на лицах неприятные оскалы; через тонкие стекла были слышны грубоватые голоса, они говорили на блатном языке, который слабо напоминал русский, и, самодовольно усмехаясь, доставали из багажников автомобилей оружие, перезаряжая его. Ничего Соня не боялась так, как оружия, но с губ её слетел смешок. Затем второй. Она расхохоталась, прислонившись поясницей к подоконнику, прикрывая рот ладошкой. Оля смотрела на нее, белея от страха. — Ты чего смеешься? — тихо спросила она, вглядываясь в совершенно чужое лицо. — Потому что мы умрем, — слезы блестели в её глазах, но Соня продолжала улыбаться. — Представляешь? — короткий смешок. — Как мама и папа. Бац. И нет нас. Оля открыла и тут же прикрыла рот, словно рыба, выброшенная на лед. Так она себя и ощущала — обреченной погибнуть по чужой вине. Девушка повторила жест сестры, прислонившись к подоконнику, и опустила глаза на свои ботинки. Она не знала, что делать, а Соня улыбалась сама себе, мысли её тонули в затуманенном таблетками мозгу. Люди Луки тем временем подобрались вплотную к воротам больницы, хищно глядя на Макса, что сидел один у входа, вооружившись лишь двумя автоматами, и острый взгляд его полз по омерзительным лицам. Он просчитывал варианты. Шанс у них был примерно один из ста. Оставалось надеяться только на чудо, но Карельский в чудеса на верил.***
Но чудо произошло. Тогда, когда Соня, уже более менее придя в себя, вновь услышала шум колес по пыльной дороге. Словно завороженная, она подошла к окну и внимательно наблюдала, как у больницы останавливается еще ряд машин, как дверь, будто в замедленной съемке открывается, и из первого мерседеса выходит Космос. Девушка дернулась всем телом, едва поборов желание наплевать на все и выбежать на улицу под дула нескольких десятков автоматов. Он шел уверенно, тяжелым взглядом буравил окруживших больницу бандитов, легко подкидывая пистолеты в руках. От него веяло силой. Соня, ахнув, вцепилась в эти жалкие занавески немеющими пальцами, чувствуя, как у нее пересыхает во рту. На него тут же было направлено оружие, но Холмогоров продолжал уверенно идти вперед. И хотя сердце в груди колотилось так громко, что стук этот едва ли не эхом отталкивался от стен, хотя страх сковал все внутренности, пуская волны дрожи по хрупкому телу, Соня верила ему. Даже сейчас, когда он шёл под прямой огонь, она знала — если Кос делает что-то, так нужно, всё будет хорошо в любом случае. Она знала — он приехал за ней. И он ее спасет. Сурикова не понимала, что происходит. Так и стояла у окна, не подумав даже спрятаться, если вдруг что, пытаясь найти глазами Космоса, что скрылся от нее за многочисленными темными ветвями деревьев, потерявших свою листву. Но никто ничего не делал, выстрелы слышны не были. Всё замерло в ожидании. Даже пронизывающий ноябрьский ветер стих. А затем всё резко пришло в движение. Соня даже не поверила своим глазам: люди, так долго держащие больницу на мушке, как псы, которым дали команду, начали рассаживаться по машинам. Они уезжали. Быстро, словно в панике. Ещё минуту девушка стояла у окна, а затем по телу вдруг словно удар тока прошёл, мозг лихорадочно заработал, и весь страх, что она глушила внутри таблетками, обрушился на нее. Сурикова отшатнулась от окна и побежала. Скользя пальцами по перилам, быстро перебирая ногами, она выбежала из больницы, пролетев мимо Макса. Сухой воздух врезался в нос, изгоняя, наконец, запах медикаментов и страха, заполняя её всю ароматом осени и его парфюма с нотками зеленого чая. — Космос! — сорванный хриплый голос разразил замершее пространство. Птицы, сидящие на голых ветвях деревьев, захлопали крыльями, откуда-то послышался вороний возглас. Холмогоров быстро двинулся к ней, распахивая объятия, и легко подхватил девушку на руки. Она вцепилась в него, как в спасательный круг, и слезы вдруг хлынули из её глаз. — Ты приехал… Приехал… — шептала Соня, сквозь пелену она плохо видела его встревоженное лицо, но его горячие губы тут же нашли её, окончательно возвращая в реальность. Это был поцелуй с терпким привкусом всепоглощающей заботы, едким привкусом запоздалого страха, соленым привкусом ее слез и мятным привкусом его жвачки. — Сонечка, — он успокаивающе гладил её по голове, в то время как она прижималась к нему только сильнее, пряча лицо на его плече, вдыхая глубже его запах: силы, уверенности, безопасности. Сердце ее так громко колотилось в груди, что он слышал его биение, чувствовал его вибрации, раздирающие ее грудную клетку. — Испугалась, маленькая моя… Я рядом. Не бойся ничего, — шептал Холмогоров у самого её уха, щекоча горячим дыханием ее кожу. Она кивала судорожно, но внутри у нее все немело. — Все хорошо? — шмыгая носом, она в какой-то момент посмотрела на него покрасневшими глазами, хмуря брови, вглядываясь в его родное лицо, чувствуя, как пальцы начинают дрожать от желания к нему прикоснуться. Он тепло ей улыбнулся, а она осторожно опустилась на землю, поднимая голову выше. — Да. Все закончилось, — Холмогоров гладил ее по лицу. Она вновь кивнула. — Я очень хочу уехать отсюда, Кос, — усталость последних изнуряющих суток накатила, словно цунами. — Сейчас поедем домой. — Космос. — Да? — Я не хочу больше жить в той квартире, — набравшись смелости, сказала она, наконец. — Давай начнем все заново. В новом месте. Ты и я. Он смотрел в её чистые голубые глаза, в которых не было мольбы, лишь твердая уверенность в собственной правоте. Именно такой он её и полюбил. Отказать Холмогоров не мог. Наверное, попроси она сейчас перевезти её куда-нибудь в Африку, он все равно согласился бы. — Хорошо, — Кос кивнул в подтверждение своих слов. — Мы начнем заново в новом месте. Ты и я.