***
Сначала Суриковой было дико от того, как люди из ее группы, сидя перед пустым стулом, рыдают, говоря о своих обидах, о своей боли, о старых воспоминаниях со своими невидимыми родителями, детьми, мужьями, любовниками, друзьями… Потому что все остальные смотрели и слушали, оказывались невольными свидетелями и даже участниками слишком интимных моментов. А потом она вдруг поймала себя на том, что плачет. Две горячие слезинки обожгли ее щеки в тот самый момент, когда Джинни, девушка-наркоманка говорила со своей матерью, которая бросила ее в детстве. — Расскажи ей, что ты чувствовала, — подсказал Джон, когда рыжеволосая замялась, заломив пальцы. — Я очень тебя ждала. Каждый день, каждую ночь я ждала, что ты вернешься и заберешь меня с собой, что мы снова будем вместе, будем семьей. Но ты не приходила. Мам, мне было так одиноко… Мне не с кем было поговорить о мальчике, который игнорировал меня, о том, что делать с этими чертовыми месячными, я ведь даже не знала, что такое тампон! Все смеялись надо мной. У меня никого не было. Мне казалось, это я виновата, мне казалось, ты ушла, потому что я плохая. И когда я выросла, то так старалась быть идеальной для всех вокруг, так боялась быть брошенной, если сделаю что-то не так, что в итоге я… Просто потеряла себя. Это сломало меня, мам. И я правда не хочу, но виню в этом тебя! Соне крутило душу, в висках шумело и пульсировало. Она словно слилась с Джинни, перенимая все ее чувства, и это было так больно, что даже трудно дышать. Джон объяснял что-то рыжеволосой подопечной, но Сурикова не слышала, она буквально погрузилась с головой в это ощущение страдания, утонула в нем. — Софи, твоя очередь. Резкий вдох, давший телу новую жизнь, это и правда было похоже на то, когда выныриваешь из-под толщи воды. Соня резко стерла со щек мокрые дорожки и выпрямила спину, нервно сглотнув. Тело само повело ее: девушка встала и прошла в центр круга, туда, где друг напротив друга стояли два стула. Подобно остальным, Сурикова опустилась на один из них, чувствуя, как дрожь проходит по всему телу, и вцепилась пальцами в сидушку. — Представь напротив себя человека, которого хочешь простить. Которому есть что сказать. Неважно: жив он или мертв. Ты можешь говорить все, что хочешь, — мягко объяснял Джон. А она все сильнее сжимала пальцы, они белели, и ногти ее гнулись от давления жесткой сидушки. Перед глазами Сони мелькали лица. Мамы, папы, бабушки, Оли, Коли, ее первой любви, Вити, Космоса… Сколько еще было людей, которые так или иначе делали ей больно? Предавали? Бросали? Соня не могла выбрать одного. Всем им ей было что сказать, от слов или поступков каждого ей бывало гадко. Губы ее задрожали. Слишком много для одного человека. Соня прикрыла глаза на мгновение, и слезы вновь прокатились по ее впалым щекам. Она дрогнула всем телом, словно по коже пустили ток в двести двадцать вольт, а затем резко вскочила на ноги и отрицательно замотала головой. — Я не могу, — всхлипнула она. — Не могу. — Соня, — Джон впервые назвал ее так, акцент резанул по ушам, заставив ее ненадолго притормозить, но затем она побежала. Психолог, извинившись, рванул за девушкой. — Стой. Пожалуйста, стой! — Что ты хочешь? — Сурикова обернулась на него, все ее лицо было мокрым от слез, а губы предательски дрожали. — Почему ты ушла? Ты была готова. Вернись и сделай это! Скажи то, что хочется сказать! — Кому? Кому, Джон? К кому из них всех я должна обращаться? Меня все бросают! Мои родители, моя сестра, все мои мужчины… — девушка завыла. — Ты спросил, когда это началось?.. Мне кажется, я падала всегда. Поднималась на три ступени вверх, слетала на одну вниз. Снова и снова. А потом Витя с Олей, авария эта, Космос и его ребенок… Я просто не могла больше. И сейчас не могу. — Ты бежишь от своей боли. Всю жизнь. Ты поэтому так упорно продолжала подниматься. Потому что ты трусиха. Ты пряталась от своих чувств за спортом. За любовью. За кокаином. Но их просто надо принять. Впустить вот сюда, — он указал на ее грудную клетку. Сурикова стерла со щек слезы. — Ты не знаешь, о чем говоришь, — ей хотелось зажать уши ладонями и как маленькой затопать ногами, лишь бы он замолчал. — Знаю. Знаю и за это я получаю свою зарплату. Я знаю, что это надо прожить. Только тогда ты сможешь пойти дальше. — А я знаю, что не войду в эти восемь процентов. — Разве ты не добиваешься всего, чего хочешь? — он дернул бровями. — Подумай, Соня, чего ты на самом деле желаешь: жить или сгнить где-нибудь под забором? Как же всё это было глупо. — Сейчас я желаю пойти в свою комнату, — процедила Сурикова. Джон нервно сглотнул и мотнул головой, словно сам гнал от себя каких-то демонов, а затем лицо его вновь стало спокойным, как и всегда. Соня удивилась такой перемене, но ничего не сказала. — Я не могу удерживать тебя силой. Иди.***
Соня на цыпочках вышла из комнаты в коридор, одетая в свои самые удобные кроссовки, джинсы и объемную спортивную кофту с теплым подкладом. Зима в Европе была не такая суровая, как порой в Москве, но в последнее время Сурикова и тут замерзала. Нервно облизнув губы, девушка воровато оглянулась, но вокруг была тишина и ни одной живой души. Все наверняка спали. Блондинка тихо выдохнула и, доставая из заднего кармана джинс припрятанный коробок спичек, спустилась на первый этаж. Сурикова специально отошла от жилого крыла подальше и остановилась у длинных цветных занавесок, прислушиваясь. План этот давно зрел в ее голове, и сегодняшний разговор с Джоном не смог разубедить Соню в желании претворить его в жизнь. Весь день девушка обдумывала слова своего психолога и даже находила в них толику мудрости, но от одной мысли, что ей придется вернуться в состояние постоянного всепоглощающего горя, ей становилось жутко. Нет, лучше сдохнуть под забором, чем снова переживать смерть родителей, обиды на бабушку и сестру, боль от предательств мужчин, которых она любила. Решительно кивнув сама себе, Сурикова чирканула головкой спички о коробок, с едким шипением вспыхнуло маленькое пламя. Девушка вновь оглянулась по сторонам. Дымовая сигнализация прямо над ее головой. До персонала и пациентов огонь доберется далеко не сразу. Запасной выход в противоположном крыле здания, прямо у лестницы, откуда все спустятся. Никто не должен пострадать. Но все будут так заняты эвакуацией, что ей удастся сбежать. Огонь обжёг подушечки ее пальцев. Сурикова чертыхнулась, выронив спичку, та упала на выложенный плиткой пол. Шипя, она остудила горячие пальцы о мочку уха и облизнула обожженную кожу. — Ну, с богом, — выдохнула Соня и повторила свое движение, на этот раз поднося спичку ровно к занавеске без промедлений. Ткань вспыхнула тут же, заставив девушку отшатнуться назад, испустив рваный вздох. Пламя отражалось в ее голубых глазах; как завороженная, она несколько секунд наблюдала за сжирающим ткань огнем. — Вау, — произнесла Сурикова, пятясь назад. — Вот это да… Сирена разорвала пространство оглушительным воем. Послышались крики. Затопали чужие ботинки. Сурикова спряталась в одном из залов для терапии, нервно кусая губы, а дождавшись, когда охрана пролетит мимо двери к источнику пламени, рванула к выходу, не оглядываясь. У самого забора ее ждал припрятанный в груде опавших листьев рюкзак с вещами. Ловко закинув его на спину, Сурикова добежала до ворот, в которые обычно заезжали автомобили. В детстве она лучше всех уличных друзей лазала по деревьям и лучше всех в классе забиралась на канат; завистники даже какие-то время звали ее обезьяной, игнорируя спортивное прозвище «Птичка», что так быстро к ней приклеилось. Сейчас, растирая ладони, она вспоминала свою технику, надеясь, что мастерство не пропьешь, а если быть совсем точной, не пронюхаешь. Цепляясь пальцами за холодное железо, отталкиваясь от прутьев ногами, Соня протаскивала себя наверх, к острым шпилям, а затем, уже на высоте почти в три метра, сильно оцарапавшись, перемахнула ноги одну за другой на ту сторону забора и спрыгнула. Ступни заныли от боли, Соня ругнулась но, игнорируя онемение в пальцах ног, побежала прочь, пока ее не хватились. Если честно, этим ее план заканчивался. Что делать дальше — Сурикова не знала. У нее не было денег и документов, но было огромное желание оказаться на свободе и забыть весь этот кошмар. Той же ночью, добравшись на попутке до центра города, Соня оказалась в одном из ночных заведений Германии.***
Девушек в бар этой ночью пускали бесплатно, Сурикова переоделась в обшарпанном туалете какой-то забегаловки быстрого питания в наряд поприличнее спортивной кофты и джинсов, и перед фейсконтролем предстала в черных брюках с высокой талией и топе без бретелей, с накинутой поверх курткой. — Willkommen*! — охранник сделал пригласительный жест. — Danke schön**, — из-за постоянных тренировок она не часто ходила в школу, и, наверное, была на одном-единственном уроке немецкого, но как просить есть, пить и как говорить «спасибо» усвоила. Уверенным шагом она прошла в бар, где посетители гулко кричали что-то на грубом иностранном, поднимая большие пивные кружки в воздух. Было темно, играла быстрая музыка, пара человек пританцовывали, стоя у своих столиков, а девушка подошла к барной стойке и забралась на высокий стул, сложив руки в замок. — Trinken Sie etwas***? — пить Соня очень хотела, в особенности не отказалась бы от рюмки водки, но её пустые карманы не давали ей такой возможности. Девушка коротко оглянулась вокруг, присматриваясь к публике, и тут на ее плечи опустились чьи-то горячие большие ладони. Сурикова дёрнулась от испуга и тут же обернулась, признаться честно, она ждала увидеть здесь Пчёлкина, который уже не раз появлялся, как из воздуха. Однако сейчас позади нее стоял незнакомый мужчина. Хищные зеленые глаза буквально впились в Сонино лицо, она нервно сглотнула. — Водки, — сказал он по-русски, но бармен его понял. Мужчина сел на соседний стул, сложив руки в замок на столешнице барной стойки, и повернулся к Суриковой, осматривая девушку с легким прищуром. — Привет. Кирилл, — он протянул ей руку. — Соня, — ответила девушка, и крепкое рукопожатие ее слегка напугало, однако перед ними уже стоял графин водки и две стопки, и она подавила желание сбежать. — Как ты понял, что я русская? — спросила она, в надежде, что непринужденный разговор отвлечет его от детального рассматривания ее фигуры, лица, одежды. — Русских в Европе всегда видно, — пока он разливал водку по рюмкам, Сурикова сама окинула взглядом нового знакомого. Высокий, темноволосый, однако серебренные нити уже залегли в его висках, на вид ей показалось, что он старше ее вдвое. Кирилл был одет в свободный темный пиджак, белая рубашка была расстегнута почти до груди. На шее — толстая цепь, на руке — огромная печатка. И если русских в Европе Кирилл видел на раз-два, у Сони не было проблем с вычислением из толпы бандитов. Перед ней сидел один из них, она в этом была уверена. — Ну, Сонечка, за знакомство. Алкоголь обжег язык, мягко прокатился по горлу, заставив девушку чуть сощуриться, а затем приятное тепло потекло вниз, прямо к желудку. Голова слегка закружилась, Соня с наслаждением прикрыла глаза на мгновение. Подобно страннику в пустыне, которому дали воды, она медленно оживала. Желание выпить еще запульсировало в висках, но Сурикова заставила себя повернуться к Кириллу лицом. — Ты здесь живешь? — спросила она. — Да. — Почему уехал? Он улыбнулся, но улыбка это не показалась Соне приятной, несмотря на то, что Кирилл для мужчины своих лет был даже красивым. От него так веяло опасностью, что все его движения воспринимались ей как угроза. Сурикова чувствовала себя трусливым зайцем, который дёргается от каждого лишнего движения в свою сторону. Мужчина налил ей еще. — Москва — не третий Рим. Ты поймешь, когда осядешь здесь наподольше. — Я бы хотела вернуться домой. — Что мешает? — Есть некоторые обстоятельства, — они выпили еще. — Любовь? — С чего ты взял? — Сурикова обсасывала дольку лимона, стремясь заглушить горечь во рту. — У вас, женщин, всё всегда про любовь. — Это предрассудки, — она гордо вскинула подбородок. — Не всё крутится вокруг мужчин, — по крайней мере, теперь Соня собиралась сделать это своим девизом. Баста. Она достаточно настрадалась из-за любви. — Тогда за нелюбовь, — он отсалютовал ей рюмкой. Соне этот тост прекрасно подходил. — За нелюбовь. Три стопки водки после довольно длинного периода чистоты подействовали быстро, разум Сони приятно затуманился, тело согрелось и расслабилось. Ей захотелось танцевать, пара-тройка людей, что терлись у своих столиков, все-таки вышли на танцпол под мягкий свет светомузыки, но девушка решила избавиться от пугающего знакомого и уйти в другое место, где, возможно, кто-нибудь еще угостит ее чем-нибудь. — Спасибо за компанию, — она ловко, но не быстро поднялась со своего места. — Мне пора. Мужчина не дал ей уйти, его тяжелая рука легла на Сонин локоть, и он ее удержал. Девушка инстинктивно дернулась, и пальцы Кирилла сжались на коже теперь уже с силой, ее горячий взгляд ощутимо полоснул по лицу мужчины, но тот и бровью не повел. — Что хочешь? — спросил он неожиданно ласковым тоном, что совершенно не сочеталось с его грубым прикосновением. — Я же сказала. Мне пора. — Нет, — он усмехнулся. — Я не об этом. Экстази, ксанакс, кокс, героин? Чего ты хочешь, солнышко? — Соня застыла, перестав чувствовать даже жжение на своей коже от его прикосновения. Во рту резко пересохло, пульс зашумел в висках, и она медленно вернулась на свое место, глядя на Кирилла уже совсем другими глазами.