Птичка

— Я угощу тебя кое-чем, — Кирилл подошел к ней вплотную, Соня пригвоздила себя к месту, не давая себе даже дышать. — Намного лучше твоего кокса. Фентанил. Слышала? — Нет… Не слышала. — Я говорил: Москва — не третий Рим, — мужчина улыбнулся и заправил ей волосы за уши, коснувшись пальцами шеи, Соня дрогнула, но не отшатнулась. — Не бойся меня, солнышко. Мы же друзья. Соотечественники, — ласково сказал он. Сурикова огляделась вокруг. Его номер в отеле был по-истине шикарным и интерьером напоминал какие-нибудь графские покои из фильмов про Российскую Империю. Немного вычурно на Сонин вкус, но сделано красиво, не поспоришь. Как они здесь оказались, девушка едва помнила; после его упоминания о наркотиках, она вообще мало о чем задумывалась. Выпить еще — хорошо. Поехать к нему — без проблем. — Односельчане, раз уж так, — очевидно, Кирилл Москву не сильно жаловал, однако Сурикова почему-то была уверена, что весь его основной доход, позволяющий оплачивать такие номера в отелях, приносил ему именно бизнес (если верить Белову, все они нынче бизнесмены) на Родине. Он посмеялся. — Ты смешная, — Кирилл указал ей на мягкий диван, Соня послушно села. — Мне кажется, я где-то тебя видел. Сурикова промолчала и про Белова, кто знает, может он был на свадьбе; и про спорт, вдруг смотрел по телевизору. Так ему будет легче ее найти, когда девушка по заранее подготовленному плану сбежит. Вместо любых догадок Соня пожала плечами. — В покер не играешь? — Нет, — она даже усмехнулась. — Наверное, тебе кажется. У меня довольно распространенный типаж. — Я так не думаю, — он сел рядом, и Соню обдало жаром его тела. Огромным усилием воли она оставалась видимо расслабленной, однако внутри вытянулась, как струна. Её инстинкт самосохранения мигал красной лампочкой, выл сиреной, почти такой же громкой, что и пожарная сигнализация в клинике, но она сидела на своем месте. Ей нужны были наркотики, это перекрывало всё остальное. — Открой рот, — на серебряной чайной ложке с красивым узором на ручке была всего лишь капля чего-то полупрозрачного, похожего на гель. — Что я почувствую? — неизвестность слегка пугала. Будь у него в руках порошок, Соня снюхала бы его, не раздумывая. — Хм, — он задумался. — Бывает, ты кончаешь, и мир отключается. Ничего не видишь, не слышишь. Дрожишь изнутри, и непонятно — реальный ли мир вокруг? Что-то подобное. Его голос проник глубоко в сознание, картинки из прошлого вспыхнули в голове, заставив дрожь пройти по позвоночнику, а низ живота чуть сжаться. Соня задохнулась и кивнула, а Кирилл поднес чайную ложку к ее чуть приоткрытым губам. — Тебе понравится. Соне было смешно, что ее кормят наркотой с ложечки, и под давлением напряженности момента, она тихо хихикнула, слизывая каплю с серебра. Ей на мгновение показалось, что мужчина специально продвинул ложку чуть дальше ей прямо в глотку. Она слегка поперхнулась. И время потекло медленно. Необычайно медленно, и ей казалось, будто тягучая вечность буквально ласкает ее кожу. Веки отяжелели, Соня прикрыла глаза, и тело ее настолько расслабилось, что девушка начала медленно наклоняться вбок. Кирилл поймал ее и осторожно опустил на диван, поднял ее ноги и уложил к себе на колени, проводя пальцами по выпирающим тазовым косточкам. Она чувствовала каждое прикосновение так ярко, что будто бы не чувствовала ничего вовсе. Сурикова подложила руки под голову и приоткрыла веки, с туманной улыбкой наблюдая, как плывет перед ней эта красивая комната. — Нравится? — Соня простонала что-то нечленораздельное в ответ. Кирилл довольно улыбнулся. Он гладил ее по ноге, проводя пальцами от колена к бедру, и обратно. — А так? Так нравится? — рука поползла выше, к застежке брюк, и забралась под ткань, туда, где кожа Суриковой была соблазнительно горячей. Однако Соня ничего не ответила, она была не здесь. Сурикова находилась совсем в другом мире, цветном странном нереальной мире, который, если посмотреть под определенным углом, был куда лучше, чем этот. Там она не ощущала себя грязной от чужих нежелательных прикосновений, грубых поцелуев и укусов. Не ощущала себя гадкой от того, как без разрешения на ней разорвали одежду и нижнее белье, от того, как пальцы Кирилла трогали ее везде, хотя она этого не хотела и никогда не позволила бы. Там она не слышала его мерзких кряхтений. Не чувствовала боли от слишком грубых прикосновений, не чувствовала, как от глухих ударов тугим кожаным ремнем ее кожа рвалась так же легко, как тонкая ткань. Не чувствовала, как Кирилл размазывал горячую кровь по ее телу. Ему почему-то так нравилось ее бить, пусть девушка и была почти без сознания и не могла оказать совсем никакого сопротивления. Не чувствовала резких толчков внутри себя, не чувствовала, как он грубо прижимал ее голову к полу, как щеку обдирали ворсинки ковра, как Кирилл наматывал ее волосы на кулак, почти вырывая их с корнем. Она не чувствовала ничего. Это все будто бы было не с ней. Но обрушилось на нее утром, на самом рассвете, подобно тому, как если бы на нее рухнул двенадцатиэтажный дом. За физической болью, которая буквально раздирала ее хрупкое тело, заставив проснуться, Соня спряталась от морального самоуничтожения. Боль нарастала, подобно цунами: откатывалась назад, а затем возвращалась куда более сильной волной. Девушка прижала к себе тонкое одеяло, пряча грудь от кусачего холодного воздуха, но не смогла заставить себя даже сесть. Она тихо всхлипнула, ощупывая дрожащими пальцами истерзанную спину, на которой остались глубокие раны от ударов ремнем. Воспоминания впивались в сознание острыми иглами, вспыхивали и гасли, заставляя глаза наполняться слезами. Каждое из его прикосновений, слов, действий, было страшнее другого. Соня не верила, что это все произошло с ней. Этого всего ведь просто не могло с ней случиться. Но полуживое тело и напрочь уничтоженное нутро говорили об обратном. Это не кошмарный сон, не сцена из фильма. Её жестоко избили и изнасиловали. Голова гудела то ли от того, как сильно он держал ее за волосы прошлой ночью, то ли от наркотиков, но ее почти невозможно было поднять. У Суриковой были разбиты колени, на скуле синела гематома, вся поясница и бедра были в следах от его пальцев. Что-то резануло слух, и по корням волос прошлось чужое теплое дыхание, запах перегара едва не вывернул ее желудок наизнанку. Кирилл сопел под боком, раскинувшись почти по всей кровати, но девушка заметила его только сейчас: болезненные ощущения просто отключили ее органы чувств. Соня дёрнулась, а затем инстинктивно села, отползая от мужчины подальше, и движение это отозвалось ноющей волной по всему телу. Глаза зажгло, зажав рот ладонью, чтобы подавить крик отчаяния и боли, что разрывал грудную клетку, она тихо всхлипнула. Разбитые губы обдало болью, заставив сощуриться. Казалось, у нее раздроблены ребра. Сурикова не могла дышать, не могла себя успокоить. Всё еще затыкая сама себе рот, она медленно сползла с кровати и бесшумно, игнорируя то, как каждый шаг заставлял ее сгибаться едва ли не пополам, вышла из спальни. Соня медленно, иначе просто не получалось, собрала свою одежду, порванную, разбросанную по всему номеру отеля, и натянула на себя, стыдливо прикрываясь лоскутками ткани. У нее не было времени на то чтобы приводить себя в порядок. Нужно было бежать. Когда она открыла дверь, то не сразу поверила своим глазам. Потому что перед ней стоял Витя. Он был похож на мираж, на сон, но она доверилась этому призрачному образу и буквально упала в его объятия. Он искал ее всю ночь, подключив местную братву. Искал, не сомкнув глаз, с того самого момента, как ему позвонили из клиники, сообщили о пожаре и пропаже. Охрана предполагала, что она просто воспользовалась моментом и сбежала, но Пчёла знал: пожар — нихера не случайность. И он был намерен лично открутить Суриковой голову, но ровно до тех пор, пока не увидел ее разбитое лицо. Соня дрожала в его руках, прижимаясь лбом к его груди. Её тело было настолько истерзано, что она тихо взвыла, когда он придержал ее от падения, сомкнув руки на тонкой талии. Никогда еще Сурикова не сжималась до таких размеров, сейчас она казалась Пчёлкину как никогда маленькой. А Витя не знал, что делать. Растерялся на несколько мгновений. Потому что ожидал увидеть в этом номере что угодно, но не это. Всклоченные волосы, разорванная одежда, разбитые в хлам колени, лицо... И кровь. Она была вся в крови и синяках. Пчёла не сомневался в том, что здесь произошло этой ночью. Осознание мгновенно вскипятило его кровь. — Я сейчас, — прошептал он, осторожно оторвав ее от себя, но Соня вдруг вцепилась в его руки с нечеловеческой силой, и подняла на него красные глаза. В них бился страх. Животный сумасшедший страх. — Нет, — прохрипела она, и ногти девушки вцепились в его кожу даже сквозь ткань пальто. — Пожалуйста, — слезы скапливались в уголках голубых глаз. — Поедем, — девушка знала, нутром чувствовала, что он хочет сделать. — Соня. Я. Сейчас, — он боялся к ней прикасаться, но едва заметно погладил по голове, чтобы успокоить. Нет. Он не уйдет. Не уйдет, пока этот ублюдок не заплатит за то, что с ней сделал. — Витя. Увези меня отсюда, — она больше не боялась за себя, что могло быть хуже этого? Смерть? Она теперь и ее не боялась. Но Соня боялась Кирилла. Она боялась, что тот убьет Витю, а этого она себе никогда не простит. — Я увезу. Я обещаю. Жди меня здесь, — он осторожно прислонил ее к стене в коридоре и, удостоверившись, что Соня может стоять, зашел в номер отеля. Сурикова прижалась к стене затылком и медленно закрыла глаза. У нее все болело внутри и снаружи, голова плохо соображала, ее мозг, стремясь защититься от перманентного ощущения адской агонии, от которой изнывало все тело, упорно старался отключиться, но Соня держала себя в сознании. Она не будет чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока они отсюда не уйдут. Вместе. До ее помутненного сознания донеслись звуки голосов из номера, девушка чуть дернулась, но затем снова замерла, нервно сглотнув. В глубине души она хотела, чтобы Кирилл страдал, чтобы ему было так же больно, как ей сейчас. — Вставай! Вставай, я сказал! — Пчёлкин разбудил развалившегося на кровати мужика, и тот вскочил на ноги, повинуясь инстинктам, вставая в какую-то боевую позу, но Витя был так зол, что его не остановил бы, наверное, даже самый искусный боец. — Давай! Давай, сука! — хриплый голос Кирилла, казавшийся как никогда устрашающим, впился Соне в грудную клетку. Звуки ударов и ломающихся костей вызвали приступ тошноты. Сурикова медленно съехала по стене вниз и подавила рвотный позыв, почему-то детально представляя, как лицо Кирилла превращается в мясо. Так и было. Кровь смешивалась с порванными тканями, кости неумолимо трескались под ударами. Витя сначала бил кулаками, потом, когда соперник повалился на пол, избивал ногами, совершая удар за ударом, выпуская всю злость, пока от человека не осталась просто мерзкая куча помоев. Выстрел разрезал пространство, заставив Соню вздрогнуть. По спине прошел холод, впившийся в каждый позвонок. Она тихо выдохнула, а затем рвано схватила ртом воздух, разламывая им грудную клетку. Точно такой же холодок обычно пронизывал слизистую, когда она с наслаждением вдыхала кокаин, но одна мысль о порошке сжимала ее глотку и душила, душила, душила. Второй выстрел. Третий. Четвертый. Он бы выпустил всю обойму, но и так наделал здесь слишком много шума. Мертвое окровавленное тело испустило последний вздох и замерло. Кирилла Некрасова в нем было узнать почти невозможно. Витя, тяжело дыша, смотрел на него несколько секунд, что приятно тянулись, подобно растопленной карамели, и легкая волна диковатого наслаждения прокатилась по телу. Он почти улыбнулся. Глаза его блестели. Пчёлкин бы сделал это еще раз, не задумываясь, и если бы у него было время, помучил бы его еще подольше. Потому что смерть была недостаточной карой за то, что он сделал. Некрасов должен был как минимум гореть заживо, и той агонии, которую мужчина испытал перед смертью, Вите казалось мало. На ходу стирая с себя чужую кровь об идеально белое махровое полотенце с золотой эмблемой отеля, Витя вышел из спальни. Он отбросил окровавленную тряпку от себя и вышел в коридор. Эйфория отступила мгновенно. Он изменился в лице. На нем отразилась тупая боль, что разрезала его душу. Витя медленно сел на корточки перед Соней и едва заметным движением, почти не задевая ее изуродованное лицо, приподнял ее голову за подбородок. Соня плакала беззвучно, и соленые слезы разъедали ее кожу, но девушка этого даже не чувствовала. Тяжелый липкий стыд окутывал её с ног до головы, впечатываясь в каждый миллиметр кожи. Соня чувствовала себя мерзкой и грязной. — Маленькая моя, всё. Всё закончилось, — ласково зашептал он. Соня видела, что его руки в крови, но ей было так наплевать… Она осторожно перехватила его ладонь и сжала, что было силы. А силы ее покидали. — Отвези меня в клинику, — сорванным шепотом проговорила она. — Я хочу вылечиться, Витя, — и впервые она сама себе верила.