Птичка

Реальная жизнь лавиной обрушилась на Соню, едва грузные механические ворота реабилитационного центра закрылись за ней с тяжелым лязгом. Она коротко обернулась назад, на давно знакомое светлое здание, скрывающееся от нее за зеленью деревьев. Сурикова едва слышно вздохнула; в голубых глазах девушки мелькнула тоска. Джон махнул рукой на прощание. Она кивнула. — Привет, — Шмидт вышел из черной машины с тонированными окнами и тут же взял из ее рук сумки с вещами. Он не видел ее с того дня в московском аэропорту, когда Соня устроила показательную истерику, умоляя спасти её от рабства. Теперь блондинка выглядела куда лучше: набрала в весе, кожа её приобрела здоровый оттенок, волосы блестели, а в глазах было четкое понимание происходящего. — Ну, как ты? — Привет, отлично. Рада тебя видеть, — это была правда. Русская душа неожиданно обрадовалась другой русской душе и даже слышать родной язык, пусть и от немногословного Шмидта было как никогда приятно. — Я тебя тоже, — загрузив вещи в багажник, Шмидт открыл перед ней заднюю дверь автомобиля. — Витя велел тебя отвезти в гостиницу. Рейс только послезавтра, — «Птичка возвращается в гнездо», именно так эту спецоперацию в шутку звал Пчёлкин. — Он сам не приехал? — Нет. Дела. — Вот такой вот ангел-хранитель, — она усмехнулась, поудобнее устраиваясь на сидении. Берлин был такой живой, такой неожиданно шумный, что после почти пяти месяцев в лесной глуши, Соне было в нем некомфортно. Витя боялся, что она, выпорхнув на свободу, снова возьмется за старое, доверия после всего случившегося у него к ней совсем не было, но Сурикова предпочла остаться в номере с книжкой. Девушке было стыдно даже самой себе признаться, но её пугали звуки клаксонов, раздражали человеческие голоса, шум ветра и любые звуки жизни. Никогда прежде она не ощущала окружающий мир таким громким. — Ну, ты как? — голос Пчёлкина в трубке был подозрительно бодрым, наверное Шмидт донёс ему о самопровозглашенном домашнем аресте. Соня, лежа на кровати, наматывала провод на палец и ехидно улыбалась. — Ты знал, что необязательно выходить из номера, чтобы обдолбаться? — он шумно выдохнул, и Сурикова так живо представила его выражение лица сейчас, что расхохоталась, не сдержав обороны. — Шучу! Я чиста, как летнее небо. — Ты довести меня решила? — он потёр лоб. — Ты такой забавный. — Сурикова! — Пчёлкин! — Я сейчас прилечу в Берлин и откручу тебе голову. — Бззз… Пчёлка летит в Берлин! — она снова хихикнула. — Ладно, извини, я не сдержалась. Я в порядке. — Уверена? — Ты не мой психолог. — Я твой… — он не договорил. Соня дрогнула и нервно сглотнула. — У меня для тебя подарок. — Подарок? Какой? — Шмидт тебя кое-куда отвезет. Оденься поприличнее. — Витя… — Тебе понравится. Обещаю, — не дав ей возмутиться, он бросил трубку, а Соня лишь закатила глаза, недовольно фыркнув. Витя сам себе улыбнулся, он очень отчетливо видел эту картинку непоказного раздражения на её красивом лице. Мужчина отхлебнул коньяка прямо из горла, отмечая их небольшую победу. Джон считал, что Соня давно готова к шагу в жизнь, но просто слишком боится этого. Его совет заключался в том, чтобы слегка её подтолкнуть, что Пчёлкин и сделал. — О Господи! — у Суриковой приоткрылся рот, она прильнула к тонированному окну, оставляя отпечаток своего лба на идеально чистом стекле. — О Господи! Это же показ Кэндис Ришар! Шмидт! — воскликнула она, задохнувшись. — Господи… Мы сюда? Мы точно сюда? — Точно, — мужчина усмехнулся. — Только бы найти, где припарковаться, — народу была просто тьма, не протолкнуться, не то что проехать. Вспышки кинокамер — это звёзды позировали на красной дорожке. Куча репортеров. Толпа зевак. И где-то там — она. Женщина, которой Соня просто восхищалась. — Господи… — в который раз выдохнула она, восторженно наблюдая за происходящим через темное стекло. Красота и эстетика захлестнули Соню. Она чувствовала себя так, будто после долгого нахождения в запертой комнате, где ей было впрочем тепло и уютно, вышла на улицу. Голова кружилась, легкие слегка жгло от кислорода, но это было так приятно… Она едва ли не с открытым ртом смотрела, как модели выхаживают по подиуму, отмечая для себя новые текстуры, неожиданные решения, о которых она бы и подумать не могла. Это была настоящая высокая мода. Это было потрясающе. В Сонино тело стремительно возвращалась жизнь, и это было уже не просто хорошее физическое состояние, у нее загорелись глаза. После показа она не могла закрыть рот, рассказывала Шмидту про историю Кэндис, про её долгий тернистый путь и абсолютно заслуженный успех, едва ли не задыхаясь. Мужчина старался слушать внимательно, хотя в моде совсем не разбирался, но восхищение Суриковой его, признаться, умиляло. — Шмидт? — Я слушаю, — он задремал, но виду не подал. Соня усмехнулась. — Я уже минут десять молчу, — она иронично приподняла брови, он виновато потупил взгляд. — Ничего. Я понимаю, я слегка увлеклась. — Мне понравилась часть, где она выбралась из трущоб и переехала в Париж, — это было самое начала рассказа, но девушка все равно удовлетворительно кивнула. Зачёт сдан. — А у тебя есть знакомые в Берлине? — блондинка вдруг перевела тему, заставив мужчину напрячься. — Типа ваша… Бригада. — Тебе зачем? — Ты же не думаешь, что я настолько глупа, чтобы клянчить у тебя кокс? — он возмущенно надулся. — Мне бы просто узнать по вашим каналам, где остановилась мадам Ришар. — Караулить ее будешь? — он усмехнулся. — Автограф взять? Сказала бы, мы бы решили вопрос на показе. — Шмидт. Ты можешь узнать или нет? — Могу. Наверное, — мужчина пожал плечами. — Пожалуйста, — протянула она, сложив ладошки в умоляющем жесте. — Ты бы очень мне помог… Шмидт подозрительно просканировал её лицо взглядом. — Что-то ты задумала, Сонька. Что-то нехорошее. — Я тебе потом обязательно расскажу. Но только потом. Чтобы не сглазить. Но ничего противозаконного, никаких краж со взломом. — Помнишь, нам улетать завтра? — Помню, помню, — она утвердительно закивала. — Поэтому… Пожалуйста, узнай поскорее.

***

Сурикова хорошо помнила, как день за днем стояла на морозе у ледового вместо школы, чтобы Сорока дала ей шанс и хотя бы посмотрела на что она способна. Женщина упорствовала, но разве был человек на свете более упрямый, чем Птичка? Она должна была попасть именно к Сороке, она хотела тренироваться именно у нее. И в итоге получила своё. Стоять у пятизвездочного отеля в Берлине теплой весной было куда приятнее, однозначно, но сейчас Соня не чувствовала землю под ногами так твердо, как тогда. Совсем еще юная фигуристка знала, что хороша, что достойна, а теперь за спиной Суриковой было слишком много падений. Когда блондинка увидела мадам Ришар вблизи, ей показалось, что весь мир вокруг этой потрясающе красивой женщины замер, замедлился, почти остановился, только чтобы разглядеть каждое ее магически грациозное движение. Словно в замедленной съемке она вышла из такси и проследовала на своих изящных шпильках ко входу в отель. А дальше мозг Сони отключился, девушка понимала — это её последний шанс. Она подбежала к женщине и быстро заговорила на сбивчивом французском. — Она отказывается лететь! — грохотал Шмидт, и хотя Соня знала, он ничего ей не сделает, сжималась в кресле, чтобы стать максимальной незаметной. Их чемоданы стояли собранные на выходе из номера и смотрелись как-то очень жалко в мягком желтом свете ламп. — Вот так отказывается, Пчёла! Мне её силой в аэропорт тащить? — у блондинки округлились глаза, она сложила руки на груди и надула губы. — Даю, — мужчина подошел к ней и протянул телефон. — Тебя. — Спасибо, — Сурикова осторожно приложила трубку к уху. — Алло? — Какого хуя? — церемониться он с ней, конечно, не собирался, гневный голос просочился сквозь километры телефонных проводов и заставил кровь Суриковой застыть в жилах. — И тебе привет, Витя, — она не удержалась от закатывания глаз, но под пристальным взглядом Шмидта деланно улыбнулась. — Соня, какого?.. — Стой, — она вскочила с кресла и взволнованно заходила по комнате. — Прежде чем ты начнешь орать, я должна сказать, что это не капризы. Я клянусь. Меня взяли на работу! — Что? На какую работу? — Помнишь вчерашний показ? Я связалась с дизайнером, она взяла меня к себе, — всё это звучало как бред из сказки, поэтому Соня пришлось взять себя в руки и объясниться подробнее. — Я уже отсылала ей свои эскизы и фото работ из клиники, Джон заставил меня в целях… — девушка вновь закатила глаза, как делала каждый раз, когда её психолог предлагал нечто подобное. — Типа это часть реабилитации, уж не знаю, зачем на самом деле. Ответа не последовало, я даже забыла об этом. Но теперь я подкараулила ее у отеля, она вспомнила меня, мой стиль, и… Она дала мне шанс. Условия стажировки ужасные, я буду работать за копейки, но, — Соня задохнулась и сжала в руках трубку со всей силы. Девушка облизнула губы и как-то совсем обессиленно села на край дивана. — Мне нельзя в Москву. Я знаю, я чувствую, если я вернусь… Я сорвусь, — от одной мысли, что Космос будет к ней ближе, чем на тысячу километров, по ее спине бежал холодок. Витя молчал. — Ты можешь поставить какие угодно условия. Я на все согласна. Только пожалуйста... Не заставляй меня возвращаться в Россию. Сердце у Сони бешено колотилось, грудную клетку сковало толстой цепью из страха. Девушка замерла, ожидая вердикта; никогда она еще так не волновалась, даже во время соревнований, когда судьи ставили оценки. Тогда буквально решалась ее судьба, подводились итоги работы, длинной в целый год. Сейчас, казалось, её жизнь раз и навсегда должна была разделиться на «до» и «после». Пчёлкин вздохнул. Сотни мыслей успели пронестись в его голове за эту короткую паузу, которая им обоим показалась вечностью. — Если ты мне врешь… — Я не вру. Ты можешь проверить, — и он проверит, непременно. Соне на слово он больше не верил. — Ты же понимаешь, что сейчас все зависит от тебя? — Страшно? — мужчина кивнул на медленно раскрывающиеся ворота, шаг за которые должен был вернуть её в обычную жизнь, но Суриковой она виделась адским каталогом соблазнов, которым так трудно сопротивляться. — Не смешно, Джон, — Соня не отрывала глаз от ворот. Время в безопасности неумолимо истекало, она буквально видела, как песчинки в песочных часах скатываются вниз, и заново таймер ей уже не поставить. — Я не шучу. Правда. Страшно? — Да. Очень. — Знаешь, едва ты появилась здесь, я сразу кое-что понял. — Что? — она заставила себя посмотреть в его голубые глаза и увидела в них честность. — Ты попадешь в восемь процентов, Соня. У тебя получится. — Да, — она качнула головой, отгоняя воспоминания. — Именно поэтому я прошу тебя: позволь мне поехать в Париж с мадам Ришар и заняться делом, в котором я, кажется, могу преуспеть. В Париж… Туда, куда он когда-то так хотел отвезти её, но не сложилось. Теперь Соня хочет отправиться туда одна, без него. Хочет покорять новые вершины, стать кем-то. Без него. Наверное, это было правильно. Только восемь процентов наркоманов из ста больше не возвращаются к употреблению, шансы ничтожно малы. Соня правда искренне хотела, чтобы Джон оказался прав, но простой надежды и желания было мало. Сурикова кожей чувствовала, что ей нужно выжать из себя максимум, не дать водовороту снова утянуть себя на дно, и ради этого она была готова на всё. Даже лишить себя дома. Новая короткая пауза заставила Соню сжаться. — Ладно, — оба они синхронно выдохнули. — Так ты, получается, теперь в подмастерьях? — Пчёлкин хотел услышать её смех, и Соня действительно хихикнула. — Как здорово ты подобрал синоним к слову «рабство». — Давай я просто открою тебе дом моды, или как это называется, — Соня покачала головой и коротко улыбнулась. Он и правда мог это сделать, если бы она попросила. — Очень щедро, но по книжкам и журналам мало чему можно научиться. Мне нужен учитель посерьезнее. — Ты старовата для модели, девочка, — мадам Ришар окинула её тяжелым, хмурым взглядом, и хотя у Сони была интересная внешность, она не подходила ни под какие стандарты, а мода, как известно, не терпела отхождений от идеала. — Я не хочу быть моделью! Я фигуристка, на меня и так все вечно глазели. Хватит. Я хочу большего, — Кэндис хмыкнула и почти двинулась дальше ко входу в отель, потеряв к Суриковой всякий интерес. — Я стану новым дыханием в вашем доме моды! Мадам Ришар усмехнулась и вновь повернулась к блондинке, глаза которой горели, как пылающая лесополоса. Женщина вгляделась в эти глаза, усмотрев в них свое отражение, увидев в них себя не такой, как сейчас, а куда моложе, куда наивнее, куда смелее. Этой секундной заминки хватило девушке, чтобы раскрыть перед ней папку с эскизами. — Самонадеянно, — она взглянула вниз. — Всё это очень самонадеянно, — длинные пальцы стали перебирать листы, в какой-то момент женщина хмыкнула. Как показалось Соне, почти одобрительно. — Ты присылала мне это? Помню этот костюм. — Планируешь выжать из нее все соки и кинуть? Молодец. Очень по-бригадировски. Мы как-то так же Курс-Инвест отжали. — Ха-ха-ха. — У тебя всё получится, Сонь, — голос Вити резко стал серьезным. — Я уверен. — Ладно. Дам тебе шанс. Позвони моему помощнику, — она почти кинула ей визитку, Сурикова вцепилась в толстый картон пальцами так, словно тонула, а это был спасательный круг. — И не думай, что будет легко. — Я люблю трудности. — Очень. Очень самонадеянно. — Отжать чужой бизнес? — она улыбнулась. — Ну, если ты очень захочешь… Ладно. Дай-ка трубку Шмидту. Обрадую его новой командировкой.

***

Май 1995 год.

Учительница математики в один из тех нечастых моментов, когда Соня появлялась в школе, вызвала ее к доске и попросила начертить синусоиду. Сурикова, которая всегда отличалась своей вертливостью, на ходу подсмотрела в учебнике, что такое вообще эта синусоида. С рисунком девочка тогда справилась, а вот с формулами уже нет, и потому была вынуждена слушать долгую тираду о том, что вся жизнь — это как вот эта самая синусоида. Ты то наверху, то внизу. По мнению учителя Соня была, конечно, внизу. Но Сурикова тогда только вернулась с соревнований, где заняла первое место, и искренне считала, что на вершине. Потом она сломала руку и, наверное, действительно опустилась вниз. Была в этом какая-то логика. Сколько было этих взлетов и падений в её жизни, не сосчитать. Как любая школьница, Сурикова когда-то злилась на своего учителя за несправедливые оценки и обидные слова, но сейчас, бездумно шагая в сторону Елисейских полей, Соня, вспомнив тот монолог на уроке, с ней мысленно согласилась. Но только не с тем, что формулы, задающие синусоиды, параболы и гиперболы были важнее всего на свете. Они, как известно, ей ни разу в жизни после школы не пригодились. Плохие дни случаются. И когда ты человек без истории с наркотиками за плечами, ты можешь поплакать, свернувшись калачиком в постели, принять горячую ванную, позвонить друзьям или выпить вина. Что угодно. Когда плохой день случается у бывшего наркомана, спасение он видит в одном. Давно знакомое зудящее чувство где-то в районе затылка заставило Сурикову заскрежетать зубами, и она просто пошла пешком, куда глаза глядят, чтобы постараться убежать от этой навязчивой идеи. Мадам Ришар была не в настроении и разнесла её идеи в пух и прах перед всеми этим утром, и после всех предыдущих успехов (пару Сониных эскизов взяли за основу для коллекции лета 1995), коллеги накинулись на Сурикову, словно гиены. Когда она выходила из мастерской, едва сдерживая слезы, услышала разговор, который, конечно, для ее ушей не предназначался. — Peut-être que cette folle russe pensait que tout serait si facile pour elle?* — Quand Madam Richard lui criait sur, je me suis presque évanouie de plaisir.** — Faites attention à ce que vous dites, la folle russe parle français et vous entend bien maintenant,*** — не выдержала Соня, злобно зыркнув на двух француженок, что курили у запасного выхода. Слёзы вновь защипали глаза, Сурикова резко остановилась и крепко зажмурилась. Голова становилась неприятно тяжелой, и девушка хорошо знала это ощущение. Мир становился то слишком тихим, то раздражающе громким, кости горели, вены, казалось, иссыхали. Соня прикусила губу, чтобы сдержать жалобное поскуливание. За ней следил человек Пчёлкина, и Витя этого даже не скрывал. Да, он утверждал, что это ради её безопасности, но Соня понимала — это его гарантия, чтобы в случае срыва, удержать ситуацию под контролем. Но она ведь сможет достать что угодно. Сможет, потому что невозможно уследить за всем. Ей надо просто захотеть, просто подумать… Песен, ещё не написанных, сколько? Скажи кукушка, пропой Соня медленно открыла глаза, брови ее невольно нахмурились. Она слишком давно не слышала русского языка, и ноги сами понесли ее на звук незнакомого, но очень красивого мелодичного женского голоса. В городе мне жить или на выселках? Камнем лежать или гореть звездой, звездой? На тротуаре стояла миниатюрная девушка со светлыми волосами, позади нее — гитарист. Вокруг музыкантов собрались немногочисленные люди, она пела, глядя куда-то сквозь толпу. Солнце моё, взгляни на меня Моя ладонь превратилась в кулак И если есть порох, дай огня Вот так Сурикова хорошо помнила, когда в последний раз слышала эту песню, и по спине ее прошел холодок. Тогда она танцевала на льду словно в последний раз, и несмотря на страх, который буквально душил её, заставляя дрожать под голодными взглядами бандитов, что ворвались в ледовый так бесцеремонно и глядели на них, как на куски мяса, она не подала виду. Тогда Соня чувствовала свою силу, несмотря на то, что была куда слабее сложившихся обстоятельств. Мало кто остался в светлой памяти В трезвом уме, да с твёрдой рукой В строю, в строю Голос девушки становился все сильнее, громче, надрывнее; и словно пронзал Сонину душу насквозь, заставляя давно тлеющий уголёк внутри разгораться с новой силой. Солнце моё взгляни на меня Моя ладонь превратилась в кулак И если есть порох, дай огня Вот так! Руки Сони невольно сжались в кулаки, будто в пальцах скапливалась вся её проснувшаяся после длинной спячки сила. Она чувствовала, как ее давно надломанный стержень внутри заново выстраивается из мелких расколовшихся частичек, застывая, заставляя плечи невольно расправиться. Она подняла от земли уже совсем другой, горящий огнем взгляд. Лёгкая улыбка коснулась её красиво очерченных губ. София Сурикова точно знала теперь — Джон прав. Она справится. — Соня? — она обернулась на незнакомый голос. Перед ней стоял голубоглазый молодой человек и смотрел на нее с восхищением, так, словно ждал этой встречи всю свою жизнь. Видя непонимание, отразившееся на лице девушки, он улыбнулся. — Не помните меня? Я друг Регины, — Соня хорошо помнила только одного друга Регины, и лучше бы она его больше никогда не встречала. Но перед ней точно был не Дима, он, наверное, все ещё жил где-то в Ижевске. — Лёня. — Лёня! — воскликнула она, в памяти действительно всплыл их короткий разговор на балконе. Боже, как же это было давно, словно в другой жизни. — Что вы здесь делаете? — Я здесь по работе. — Стали разведчиком? — она улыбнулась. Он оживился, хотя, казалось, сначала расстроился, что Сурикова его не узнала. — Вы все-таки вспомнили, — блондин качнул головой, она дёрнула бровями: на вопрос Леонид не ответил, и это не ускользнуло от внимания девушки. — А вы? — А я со спортом завязала, — без нотки сожаления ответила Соня. — Это печально. Вы летали по льду, прямо как… — Птичка, — сказали они хором. — Да, — Соня кивнула. — Но так бывает, надо двигаться дальше, — произнесла девушка совершенно искренне, и едва не рассмеялась. Совершенно новое ощущение собственной силы, едва ли не всесильности, слегка опьяняло. — Я подумал… Не хотите выпить чашечку кофе? Расскажете, как жизнь. Её ужасный день с каждой секундой все набирал краски, на душе становилось тепло и светло, то ли от звука русской речи, то ли от его, пусть и плохо, но знакомого лица, что было такой редкостью в чужой стране. Да, ей действительно было сейчас хорошо. Сурикова на подкорке сознания с долей гордости подумала, что все можно исправить и без помощи кокаина. Лёня смотрел на нее с надеждой и ждал ответа, а у Сони не было причин отказать. — Да. Конечно. Раз уж мы встретились здесь, во Франции. — Похоже, что это судьба. — Верите в судьбу? — Определенно —да, — его ответ заставил Соню улыбнуться. — Это так романтично для человека вашей профессии, — они зашагали по мощенной улице. — Моей профессии? — Я склонна думать, что вы все же стали тем, кем хотели, — объяснила девушка, на этот раз заставив его приподнять уголки губ. Его реакции и слова всё больше убеждали Соню в её правоте. — Я думаю, в любой профессии, да и в любой сфере, в каждом событии большую роль играет случай. А что есть случай, если не судьба? — Но случаем еще нужно уметь воспользоваться. — Согласен. Абсолютно, — и Лёня воспользовался сполна. Он сейчас вел в кафе девушку, в которую много лет был беззаветно и с первого взгляда влюблен.