Птичка

— Пчёл, с ней человечек какой-то ошивается. Решил доложить, — за обыденными новостями, где Соня в основном работает и спит, Витя не сразу уловил суть сказанного, а лишь спустя несколько секунд отложил от себя паркер и бумажку, на которой размашистым почерком записывал, что в пятницу нужно не забыть помочь маме перевезти какие-то вещи из квартиры на дачу. — Что за человечек? — Витя нахмурился, перехватывая трубку поудобнее. — Да я проверил, кажется, ноги с Лубянки растут, — Пчёлкин присвистнул. Неужели они решили к ним подобраться через Соню? Странно это как-то. Почти беспонтово. Сурикова из-за бугра возвращаться не собиралась, да и об их делах толком ничего не знала, только если Космос ее в свое время не посвящал. А Витя почему-то был уверен: Холмогоров бы ее уберег от всего ненужного. — Следит? — переспросил он. — Нет. Я бы сказал... — Шакал ощутимо замялся и даже закряхтел в трубку. — Ухаживает, — в трубке раздался неоднозначный звук. Витя то ли хмыкнул, то ли вздохнул, то ли прорычал что-то. Шакал не понял. Мужчина провел по лысой голове ладонью и прокашлялся. — Делать-то что? Убирать? Пчёла зажевал нижнюю губу. Представив Соню с кем-то, у него перехватывало дыхание так, словно кость встала поперек горла. Он заскрежетал зубами. Но картинка, где его Соня с кем-то в постели быстро сменилась другой. Той, где она идет по узким парижским улицам и улыбается. Он, тихо выдохнув весь кислород из легких, откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза. — Пчёла? — Нет. Не трогай, — слова давались ему тяжело. — Пусть идет как идет. Соня совсем забыла, что такое ухаживания, что такое нормальные отношения без страха подорваться на бомбе, быть взятой в заложники и без совместной тяги к наркотикам. Поначалу она наивно приняла внимание Леонида за простой дружеский жест. Жест соотечественника, которому тоже, возможно, было одиноко в чужой стране. Он много работал, но всегда находил для нее время. Он подставлял своё плечо, когда это было нужно, и во многом именно благодаря ему Соня не сорвалась тогда, в мае, и несколько раз после этого. Он всегда хвалил её эскизы и один раз даже полдня ходил с ней по магазинам в поисках нужной ткани. А однажды он попытался её поцеловать. Сурикова отшатнулась от него, как от огня, и, выпучив глаза, выставила вперед руку, словно он мог попытаться сделать с ней что-то силой: страх перед мужчинами после той ночи с Кириллом возвращался всегда резко и неожиданно, вгоняя её в панику. Однако Лёня отступил на два шага назад и тоже выставил вперед ладонь, так, как делают дрессировщики, чтобы успокоить разбушевавшегося зверя. Нет, с ним ей безопасно. Он хороший человек. Сурикова так себя успокоила. От секундного касания его губ губы Сони все еще горели, и она едва поборола в себе желание коснуться их пальцами. Это было странно. Её давно никто не целовал. Но приятное волнение утонуло в едкой панике. — Ты… Ты зачем это сделал? — Извини, — выдохнул он. — Я не хотел тебя обидеть. Соня дёрнула плечами. — Ты не обидел, — она резко выпрямила спину и горделиво приподняла подбородок. — И не напугал, — Лёня тихо усмехнулся. — Не смешно. — Да уж. Смешного мало. Я поцеловал девушку, которая мне нравится, а она… — Нравится? — переспросила Сурикова, не дав ему договорить. Брови ее нахмурились, а взгляд стал куда более туманным, чем еще секунду назад. — Я тебе нравлюсь? — она сейчас была похожа на школьницу. — Боже, — выдохнула она, проведя ладонями по лицу. — Я не знала. — Я думал, это сложно не заметить, — они, наконец, опустили руки. Соня обняла себя и пожала плечами. — В любом случае, если это не взаимно, я всё понимаю, ты… — Нет, — она даже сделала шаг к нему, но замялась и вновь слегка отступила назад, а затем отвела взгляд. — Дело не в этом. Ты мне нравишься, мне очень с тобой хорошо, просто... — Соня выдохнула и плотно сомкнула губы. То, что она наркоманка, Сурикова произносила вслух десятки раз на собраниях группы АН*, но сейчас, перед ним, это казалось почти невозможно выдавить из себя. Впервые ей предстояло открыться перед «нормальным» человеком. И она знала — реакция может быть самая разная. Возможно, это снова разобьет ей сердце. Сможет ли она это перенести? Но Соня упрямо расправила плечи и смело взглянула в добрые голубые глаза Лёни. — Я выздоравливающая наркоманка, — слова слетели с губ, прогремев в этой небольшой комнате, как гром перед страшной бурей. Лёня нервно сглотнул. Он не испугался, просто ожидал услышать что угодно после её «просто». О другом мужчине, о желании сначала построить карьеру, да хоть о том, что у нее есть, например, ребенок. Но никак не то, что произнесла Соня. Сурикова не понимала эмоций, что отражаются на его лице, но решила на них не зацикливаться и не додумывать. Он молчал, давая ей возможность продолжить: — Я все еще лечусь и учусь жить в этом мире… Без наркотиков. И личные отношения, — она выдохнула, резко успокаиваясь, с каждым словом ей было все легче дышать. — Они только кажутся спасением. На самом деле это огромный дестабилизирующий фактор. Любая наша ссора или другое эмоциональное потрясение непременно приведут к тому, что я сорвусь. Прости, но сейчас я должна думать о себе, — между ними воцарилось молчание. Он еще не сбежал от нее, не смотрел с презрением, и это уже было хорошо. Лёня старался как можно скорее уложить всё услышанное в голове, понимая, что эту паузу Соня может истолковать по-разному. — Я рад, что ты мне рассказала, — звук его голоса заставил её вздрогнуть, Лёня улыбнулся уголками губ и позволил себе сократить расстояние между ними. — И еще я рад, что тоже тебе нравлюсь, — молодой человек легко взял ее за руку. — Но если пока мы можем быть только друзьями — хорошо. Я согласен. — Вау, — вырвалось у нее, и Соня сама сплела их пальцы, смотря на него теперь совсем по-новому. — Что? — на душе у него неумолимо теплело. Девушка перед ним всё еще казалась ему самым чистым и божественным созданием, несмотря на то, в чем только что ему призналась. — Не думала, что такой разговор может пройти настолько… Хорошо, — она покачала головой, вновь отмечая про себя, какой он красивый. Высокий, светловолосый, голубоглазый. Маме бы понравился.

***

Все началось, как обычно. Космос обдолбался, и его понесло, а Витя не смог сдержать гнев. Ему надоели эти слова, никак не подкрепленные действиями. Холмогоров обвинял Белого чуть ли не в предательстве Родины, но глаза в глаза ничего ему не говорил. — Белый, сука, ненавижу, — Кос держал в руках пистолет со странным благоговением, будто заклинал его однажды случайно выстрелить в лучшего друга детства. Валера обернулся на него, тревожно нахмурившись, но промолчал. — Понеслась, — фыркнул Пчёлкин. — Он скоро кусаться начнет. — Чё-чё? — Через плечо. Обвинения, желание задеть друг друга побольнее. Воздух ощутимо нагревался, обоим было все сложнее спокойно и размеренно дышать, кислород буквально застревал где-то в глотке, образуя неприятный вакуум в легких. — ...чеченский прихвостень... — ...ты сам эту тему нарулил, а теперь тебе в лом, что тебя с нее подвинули! — Потому что войны не было, и вас еще не обрезали ваши корешки, понял!? — Да пошёл ты, козел! Нихера ты не можешь, иди и скажи это Белому! — Чё ты там вякнул? Витя сам не понял, как диалог с Белого перескочил на Соню, и в момент, когда Холмогоров уже повалил его на землю, среди мата, звуков ударов и обещаний убить, прозвучало: — Ты её потерял, вот и ёбнулся окончательно, больной наркоман! Удар. Удар. Удар. Эти слова Пчёлы крутились в голове Холмогорова в тот момент, когда он, нанюхавшись до состояния, когда ноги отказывались слушаться, ворвался на деловую встречу Белого. Косу плевать было на репутацию, на Каверина, чьи глаза хищно заблестели, подловив слабость в бригаде, открытое место для удара; плевать было на Сашу, на чужие недовольные взгляды. Что вообще имело значение, если он действительно навсегда её потерял? Витя сказал так про Соню на эмоциях, признаться, ему хотелось сделать другу побольнее, чтобы отрезвить его, Пчёлкин и врезал-то ему по большей части с этой целью. Казалось, только так мозги Холмогорова можно было поставить на место. Кос совсем слетел с катушек, а они все остались крайними. Он сходил с ума, и все знали, почему. — Кос совсем в хлам превратился, — поморщившись, Белый опрокинул в себя рюмку водки. Ему тоже много что не нравилось в этой сделке с оружием, но у них буквально не было выхода. Или был? Он дёрнул бровями, зацепившись за одну идею, и провел долькой лимона по губам, ненадолго погружаясь в свои мысли. — Что предлагаешь? Силой лечиться отправить? — Витя едва сидел ровно, голову сильно кружило, похоже очередное сотрясение. На губе запеклась кровь, её обжигало от алкоголя, но Пчёла всё равно пил. Хотелось стереть сегодняшний день из памяти, и напиться до чертиков вполне могло помочь. — Можно и так, — Саша поднял тяжелый взгляд на Пчёлкина. — А можно легче поступить. — Нет, — Витя сразу понял, о чем толкует ему друг. — Пчёла. Он сдохнет, если продолжит. А с Соней он хотя бы держался на плаву, — да, все всё понимали. Когда Соня уехала из страны, Кос совсем загнулся, словно последний трос, что держал его, оборвался, и их друг детства теперь летел в пропасть, а они ничего не могли сделать. А вот Сурикова могла. — Я сказал: нет. Она начала новую жизнь. Без нас без всех ей лучше, — он, выпустив весь кислород из легких, опустошил рюмку горькой и поморщился, прикладывая кулак к носу, и вдыхая поглубже. Белый качнул головой и откинулся на спинку кожаного стула, внимательно наблюдая за Пчёлкиным, тот нервно буровил взглядом столешницу, жестко сжимая в пальцах черный маркер. — Не понимаю я тебя. — А что непонятного? Что я не хочу жертвовать ее жизнью? — Саша неоднозначно пожал плечами. — Давай закроем тему. Я решения не изменю. — Ничего не мешает мне напрямую связаться с Соней. И она пусть решает. Витя сверкнул глазами. — Не трогай её, Белый. Ты брат мне. И Кос тоже. Но её я впутывать не дам. Пчёлкин с такой уверенностью заявлял, что имеет право решать, что даже Белов не рискнул ставить это под сомнение. То, что Витя знал и понимал больше — было очевидно. — И что? Дадим ему сгнить? — светловолосый промолчал, разливая водку по рюмкам. Саша сложил пальцы в домик у лица. Тяжелым взглядом он обвел комнату, мысленно пытаясь собрать упорно не складывающиеся пазлы. Коса бросить он не мог, а что до них с Пчёлой, Белов понял, что это раскол не из-за дела, что, в принципе, можно было решить, убрав из уравнения эту чертову сделку с оружием. Всё началось из-за женщины. А это дело гиблое.

Март 1996 год.

Французы ценили красоту. Определенно. Иначе откуда такая тяга к моде, величественной архитектуре и эта неподдельная, истинно французская изящность во всем? Соня и Лёня были красивой парой, люди оборачивались им вслед, а эти двое ничего вокруг себя совершенно не замечали. Молодые, влюбленные, страстные, свободные. Почти. У него — работа. У нее — зависимость. Но всё это как-то не имело значения, когда они были вместе. Это был самый лучший конфетно-букетный период в жизни Суриковой, такую влюбленность обычно показывают в кино, описывают в романах, и с реальностью она не имеет вообще ничего общего. Впервые за долгое время Соня совсем не завидовала своей сестре. Впервые она была счастливее Оли. Та вместе с сыном уехала в США, где Белый купил им дом. Возможно, Оля сбежала от мужа, пристрастившегося к бутылке после смерти матери. Возможно, Саша отправил её подальше, чтобы не мешалась под ногами. Так или иначе, по-отдельности им было лучше и спокойнее. — Разведи ноги, — его горячие ладони опустились на Сонину талию, а затем мягко проскользили к бедрам. Молодой человек не грубым, но резким движением заставил Сурикову встать правильно. Блондинка, повернув голову, посмотрела на него снизу вверх, и её губы изогнулись в улыбке. — Не соблазняй меня. — Даже не думала, — сладко пропела она, дёрнув бровями, а затем в одно мгновение поменялась в лице и стала серьезной. Девушка взяла в руки тяжелый пистолет и в точности повторила хват, которому Лёня учил её. Голубоглазый довольно улыбнулся. — Ты можешь убрать руки, — его прикосновения отвлекали её от прицела, постоянно хотелось шевельнуть бедрами, чтобы подразнить его, а это уже не имело ничего общего с их занятием. — Я уже правильно стою. — Не могу. — Лёня, — строго произнесла она и чуть повела плечом. — Я занимаюсь, — в такие моменты она напоминала ему его босса, у Суриковой был по-истине командирский голос. Усмехнувшись, он поднял руки вверх. — Простите, София Евгеньевна. — Дурак, — она качнула головой и спрятала улыбку, вновь сосредоточившись на мишени. Соня глубоко вдохнула и задержала дыхание, а затем медленно и плавно нажала на спусковой крючок. Выстрел разрезал пространство, девушка чуть дёрнулась от слабой отдачи, но удержала себя в стойке и выстрела еще несколько раз. Лёня взял в руки бинокль и удовлетворительно кивнул. Предложение пострелять разок Соня восприняла с большим энтузиазмом, своему молодому человеку она этого вслух не говорила, но стрельба её успокаивала, и потому в тире они теперь были частыми гостями. — Дай-ка, — она отобрала у него бинокль и с жадностью начала рассматривать расстрелянную мишень. Да, если бы она умела так стрелять полтора года назад, Вите с Олей пришел бы конец. — Ты видел? — воскликнула она, слегка подпрыгнув на месте. — Я попала в девятку! — у нее был такой счастливый голос, что все, кто давно не видел её и не слышал, вряд ли бы узнали Сонин тембр. — Видел, — он прижал ее к себе и коротко поцеловал в волосы. — Умница. Давай теперь я. — Стой, — Соня убрала пистолет и развернулась к нему лицом. — Лёнь, я купила билет в Москву, — его лучистый взгляд голубых глаз потух в то же мгновение. Сердце девушки пропустило удар, пуская по солнечному сплетению неприятное онемение. — Прости. Он качнул головой. — Не решилась мне это сказать, когда в руках у меня пистолет? — Соня улыбнулась в ответ на его колкий тон и против воли молодого человека обвила его шею руками. — Сонь, — так он называл её только когда злился. Лёня попытался убрать её руки. — Нет, — она упрямо качнула головой. — Не вырвешься. — Думаешь? — оба они знали, что он недостаточно этого хочет. Сурикова прищурилась. — Сонь, мы это обсуждали. — И не сошлись во мнениях, — напомнила она. — Мне нужно попасть домой. И я не могу ждать до лета, правда. — Четыре месяца что-то решат? — Решат, — она уверенно кивнула. — Я понимаю, ты строишь карьеру. Я тебя поддерживаю. Но и я хочу строить свою. Я знаю, чувствую, что мне пора идти дальше. — Что тебе мешает идти дальше здесь? — Переполненность рынка, милый, — она вздохнула. — Я могу быть сколько угодно талантливой, но мне не выстоять против местных гигантов. А Россия встретит меня с распростертыми объятиями. У меня есть план. — Но меня в нем, видимо, нет. Соня закатила глаза. — Ты говоришь глупости, — она его отпустила, а Лёня обогнул блондинку, взял пистолет, и череда выстрелов разрезала пространство. В ушах зазвенело, это заставило её вздрогнуть и испуганно отступить чуть назад, за его спину. В том, что молодой человек попал в цель, у них обоих не было сомнений. Соня поёжилась, а ему, наоборот, стало чуть легче. — Извини. Я просто… Я понимаю. Но меня бесит, что нам придется расстаться. Сурикова облизнула пересохшие губы. — Ненадолго! Ты вернешься в июле, мы съедемся, и у нас все будет хорошо, — она ободряюще улыбнулась. — Знаешь, я всегда хотела попробовать секс по телефону, — Соня подошла к нему мягкой поступью, словно лиса, и заластилась к светловолосому молодому человеку, который видимо таял от её прикосновений. — Это будет самый дорогой секс в моей жизни, — Соня хихикнула. — Учитывая, что мы окажемся в разных странах. — Можно попробовать секс по переписке, — она пожала плечами. — Это будет самый долгий секс в твоей жизни, — оба они рассмеялись, и Лёня, хотя все еще был с ней в корне не согласен, обнял девушку, прижимая ее к себе. Спорить с Суриковой было бесполезно, если она что-то решила, то сделает это непременно, хоть к батарее её не приковывай. — Упрямая. Какая же ты упрямая… — недолгая пауза позволила ей, наконец, расслабиться. — Когда улетаешь? — В понедельник. — Как мадам Ришар? — В ярости. Это, если честно, очень приятно, — Соня хмыкнула. — Она мне надоела. Старая карга. — Помнится, ты ее любила. — И люблю. Но это не меняет того факта, что она старая карга.