Птичка

Соня вела дела собрано и строго, у неё все было расписано по минутам, и всё было расставлено по полочкам. Никаких недочетов. Четко продуманный план действий. Четкая картинка в голове, которая сегодня должна была стать реальностью. И все люди, словно шестерёнки в большом механизме, выполняли свои функции идеально. Сурикова командовала профессионально, так, что её хотелось слушать, словно действительно была создана для того, чтобы стоять у руля чего-то своего. Регина была рада видеть, что подруга в порядке. Срывом здесь и не пахло. Но Соня все равно посещала собрания АН в Москве. Группы всегда помогали держаться на плаву. Контроль над зависимостью — очень обманчивая вещь, в секунду можно потерять управление, и тогда крах неизбежен. Сурикова давно смирилась с тем, что до конца жизни ей придется жить в борьбе за свою трезвость, в состоянии страха, что однажды придет срыв, потому что если не бояться, он точно придет. Это была цена за её ошибку, и Соня была готова платить. Только бы не вернуться в тот ад. — София Евгеньевна, через пятнадцать минут начнем запускать гостей. — Чудесно. — Там на входе люди, человек десять. Хотят купить билеты. Разошлись слухи о показе, — она удивленно приподняла брови. Для всех приглашенных мероприятие было бесплатное, а тут… — Мест нет? — Нет. Если все придут, согласно спискам, сажать нам некуда. Соня не была уверена, что придут все, но считала, что нужно воспользоваться моментом и подчеркнуть свою эксклюзивность. — Скажите, что мероприятие частное. Но анонсируйте следующий показ. — Но следующего нет… — Будет, — она возмущенно подняла брови, заставив своего помощника вытянуться струной. Несмотря на то, что гарантий у нее не было, Сурикова все ещё была уверена в успехе. — Скажи, пусть ищут информацию по городу. Не тупи, Паш. — Извините, София Евгеньевна. Она отвернулась и закатила глаза. — Ну, готова? — Регина ободряюще погладила её по плечам вверх-вниз. — Я? Я уже давно, — лёгкая улыбка, чуть нервная, но вполне бодрая пробежала по её губам. — Девчонок надо подбодрить. Я отсюда слышу, какой там улей. Увидимся? Регина взяла её за руки и крепко сжала в знак поддержки: — После твоего триумфа. Сурикова сплюнула через левое плечо на всякий случай, но покинула брюнетку все-таки в боевом настроении. И даже из зала Регина услышала громкие хлопки в ладоши, которые были так Соне свойственны. Своим громким командным голосом она заставила всех разом замолчать, судя по интонации, очень воодушевленно о чем-то заговорила. — Как настрой? — Рома, её муж, приобнял её за талию, уткнувшись носом в плечо. — Боевой. Это же Сонька. Но волнуется все равно, — у неё и самой сосало под ложечкой. — Если у этих людей есть вкус, все пройдет хорошо. Регина пожала плечами. Бандитов и их жен она упрямо отказывалась относить к интеллигенции, и была не самого высокого мнения об их социальной приспособленности, о разумности и о вкусе. Но раз Соня так решила, им оставалось лишь подчиниться. И позвать несколько человек из более творческой среды. Для поддержки. — Давай встанем с мест в конце показа, что бы ни случилось, — предложила она. — И найдем мальчика с шампанским. Мне нужно выпить. Соня осталась за кулисами. Она бы предпочла слушать тишину, но люди в зале гудели, до её слуха доносился звон бокалов, и, признаться честно, желание смочить горло пузырящимся шампанским росло с каждой секундой. Лицо её оставалось спокойным, даже безучастным, только руки выдавали — она сжала их в кулаки крепко-крепко, до боли впиваясь в нежную кожу, чтобы очистить разум. Вот сейчас. Свет в зале погас, заставив гостей резко замолкнуть. Заиграла динамичная музыка. Сурикова живо представляла, как по подиуму скачут отображающиеся проектором множественные надписи. passion passie pasión passione paixão vášeň passionen intohimo pasja. Слова сменялись так быстро, что их нельзя было разобрать, но там на разных языках мира было написано слово «страсть». Потому что именно такое название носила Сонина коллекция. Иначе никак. Потому что это была её страсть. И именно это вернуло ей страсть к жизни. Желание брать всё от каждого дня. Как раньше. Последним на стенах и подиуме многократно отразилось слово на русском, а затем буквы рассыпались на осколки, после чего все лучи сконцентрировались посередине, вырисовываясь в один рисунок. В Птичку. Кулисы разъехались, Паша дал команду, и на подиум вышли первые две модели. Сурикова старалась по звукам из зала понять, нравится публике или нет, но только нервничала сильнее, потому что ответом ей служила тишина; и чтобы не упасть в обморок прямо тут, девушка заняла себя делом — помогала моделям переодеваться. Они сменяли друг друга на подиуме, за кулисами творился беспорядок, вещи летали туда-сюда, как и украшения, заставляя Соню внутренне закипать, но она плотно сжимала челюсти; сейчас орать не стоило, затопчет запал на корню. Модели должны чувствовать себя самыми красивыми и желанными женщинами на планете в её одежде. Чтобы женщины в зале захотели так же. Сурикова просто возьмет это на контроль в следующий раз. Следующий раз ведь непременно случится, не так ли? Первые аплодисменты раздались, когда на подиум вышла Настя в кожаном черном платье в обтяжку. Оно доходило модели до щиколоток и имело разрез на одной ноге. Аплодисменты раздались синхронно, то есть, это была не одна Регина, и звук этот отозвался волнением за кулисами. Соня сама едва не выронила из рук бусы, которые спешно застегивала на шее Алины. Все обернулись на нее. Так, словно Сурикова сейчас должна что-то сказать, но она почти задохнулась, однако произнесла неожиданно ровно и спокойно: — Работаем дальше. Девочки двигались синхронно, шаг в шаг, одновременно разворачиваясь и позируя. Соня над этим очень хорошо поработала. И они были похожи на диких кошек. Это заводило. Ощущение сексуального напряжения в зале особенно росло, когда на подиум выходила Кира. Она была так хороша, что ей было даже не стыдно завидовать, и все смотрели ей в след — и мужчины, и женщины. Последний выход. Все модели шли друг за другом, как элитный отряд убийц. Сорока всегда говорила фигуристкам: пили взглядом. Партнера, судей, зал. Пили взглядом. Заставь их собой восхищаться, не давай им моргать, заставь их дыхание сбиваться. Соня, говоря с моделями, добавляла: заставь их себя хотеть. Саша, хотя и был жутко зол, замер на мгновение. Невероятно красивые женщины выстроились в ряд в своих черных нарядах, которые, признаться, хотелось сорвать тут же, но затем вышла она, и буквально забрала все внимание себе. Это была Соня в белом брючном костюме, так выделяющимся на фоне черной одежды моделей. Соня. Но на себя совсем не похожая. Белов уже размышлял о том, как она поменялась за последние годы, но сегодня в ней было столько… Силы. Перед ней хотелось преклоняться, и это преклонение не было чем-то жалким. Скорее манящим. Словно, упав к её ногам, ты получишь весь мир. Она вышагивала по подиуму не так старательно, как модели, но куда более горделиво, потому что знала — мир принадлежит ей. Зал рукоплескал. Свист, аплодисменты, горящие глаза. Это было даже лучше, чем когда-либо на льду. Потому что сейчас она от и до сама руководила процессом. Это было её. Целиком её. Она улыбалась, иногда произнося «спасибо» одними губами. Это была не та искренне-детская улыбка, которую так редко можно было увидеть на её лице раньше, и не та идеально отрепетированная широкая улыбка, которой она улыбалась после выступлений. Эта улыбка говорила будто бы: — Спасибо, конечно, но я и так знаю, что хороша. Вспышки фотоаппаратов слегка ослепляли, но Соне было все равно, она упивалась своим успехом, гулом голосов и шумом аплодисментов, восхищением, которое отражалось в глазах абсолютно незнакомых ей людей. Как же ей этого не хватало. Цели. Шагов, иногда рисковых, которые нужно предпринимать, чтобы её достичь. И признания. Сурикова раньше думала, что кроме льда её ничто не сможет так будоражить, думала, что ничто не зажжет внутри неё пламя. Она ошибалась. Это был её путь. — Извините, — пальцы Белова вцепились ей в руку во время светского разговора после показа. В её пальцах был зажат бокал из-под шампанского, но шипела в нем газированная вода. — Я украду свою родственницу на время, — со стороны эта его хватка не казалась грубой или болезненной, но на самом же деле у девушки немела кожа. — Конечно, — согласились Сонины собеседники, будто бы у них был выбор. Сурикова изо всех делала вид, что всё в порядке, ей было так больно, что хотелось шипеть. — Ты охренел? — сквозь зубы проговорила она, стараясь не обращать на них внимание гостей. — А ты не охренела? — его шепот коснулся шеи, блондинка слегка отшатнулась, но он её от себя не отпустил, загнал в какой-то темный угол, где никто бы их не увидел и не услышал. — Там на входе… Что было? — он, наконец, разжал ладонь. Его голубые глаза блестели яростным огнем в темноте, и теперь Соня поняла, в чем дело. Девушка едва не прыснула, но спрятала улыбку, потирая наверняка раскрасневшуюся под одеждой кожу. Теперь ей было не так уж и больно, Сурикова была крайне собой довольна. — Ты о чем? — едва ли не пропела она, не особо стараясь скрыть весь этот спектакль хорошей актерской игрой. — Ты знаешь, о чем, — он раздраженно качнул головой. — Я устроил всё это, — он обвел помещение взглядом. Соня иронично приподняла брови: Белый как всегда преувеличивал свою важность. Однако она промолчала, позволив ему договорить. — И меня отказываются впускать на входе. Я повторяю свой вопрос: ты не охренела, Сурикова? — Подожди, — она слегка нахмурила брови. — Касательно Александра Николаевича Белова на входе не было никаких ограничений. Иначе ты бы тут не стоял, — действительно. Когда Саша орал на входе на охранников, один из них, потупив взгляд, промямлил, что знает, кто он и очень его боится, но Софию Евгеньевну боится больше. Так что запрети она ему входить, получилось бы прорваться разве что на танке. — Я тебе очень благодарна, ты почетный гость, и я рада, что ты пришел. — Сонь, прекрати разводить комедию. Аню не пустили, — и он бы разнес там все к чертям собачьим, если бы она сама не смягчила обстановку, уехав домой на такси. Благо они опаздывали, на входе уже никого не было, и этого никто не видел. Но весь показ Белый как на иголках сидел, ему хотелось собственными руками придушить Соню, потому что она в край потеряла страх. Сначала шантаж, теперь вот это. — Да. Ограничения на проституток и бездарных актрис, а она, как известно, мастерски сочетает в себе и то, и другое, действительно существуют. Тебя это так расстроило? — Ты издеваешься? — Нет, — она стала резко серьезной, голубые глаза Суриковой заледенели. — Ты спишь с ней. Изменяешь моей сестре. — Которую ты продала за показ? — напомнил он. Соня закатила глаза. Он выворачивал все наизнанку. — То, что ты появляешься с ней на публике, унижает Олю. А унижать Олю могу только я, это моя привилегия, как младшей сестры, — Белый слегка смягчился. Когда Соня вставала на Олину защиту (пусть и в такой, не самой приятной манере), у него невольно просыпалась совесть. — Эта шалава пусть даже носа не кажет. Сейчас и впредь. И ты не позорься. Трахаешься на стороне — трахайся по-тихому. Он присвистнул. — Что она тебе поперек горла встала? Соня улыбнулась. — А я ревную, — произнесла она, ласково поправляя его галстук. Её зубы всего на мгновение прошлись по пухлым губам, покрытым соблазнительным блеском. Саша замер, невольно поддаваясь этому по-истине женскому очарованию. — Раньше я была единственной тайной блондинкой в твоей жизни… — она подняла на него смешливый взгляд, все еще держа ладонь у него на груди; и улыбка невольно коснулась его губ. Тот поцелуй Белый живо помнил даже спустя столько лет. — Сурикова… — с чувством произнес он, заставив её широко улыбнуться. — Какая же ты стерва, — ей показалось, что он бы треснул ей сейчас, если бы не люди, и если бы он не был Сашей, а она Соней. — Свалилась на мою голову. — Ну, не знаю, — она пожала плечами и прошла чуть вперед, слегка развернув его к настоящему светскому мероприятию, которое было, для дебюта, очень даже достойным. Братва не казалась зверьем. Их жены не казались колхозницами. Все было красиво, прилично, радовало глаз. — По-моему твой престиж возрос, благодаря мне, — этих людей действительно можно было назвать бизнесменами. — Денег не дам, — сразу предупредил он. Соня закатила глаза. — И не надо. Инвесторов я уже нашла. У меня все отлично. — Ты же с самого начала знала, что так будет? — Да, — она пожала плечами и произнесла серьезно, как никогда: — Я бы не стала тебя подставлять, Саш.

***

Соня, не выпуская изо рта сигарету, строчила новый брючный костюм. По радио на всю квартиру играло какое-то старье, но её это даже вдохновляло. В детстве она часто представляла себя важной дамочкой в красивом наряде, выходящей из своего автомобиля на высоченных каблуках. В своих мечтах, она, правда, была олимпийской чемпионкой, а ныне тренером, но то, что происходило сейчас, по ощущениям было не хуже. На душе было приятное спокойствие. Сурикова любила это состояние, в нем ей было комфортно. Движения её были отточенными до автоматизма, то, как её пальцы ловко перебирали ткань, как подходили близко-близко к острой игле, завораживало взгляд, то, что при этом она думала, что ответить на письмо Лёни, которое пришло вчера, было даже романтично. Соня хотела написать что-то почти неприличное и, может быть, прислать ему не самые одетые свои фотографии. Ей иногда нравилось дразнить его и выводить из состояния вечной холодной сосредоточенности, которой требовала его профессия. Был шанс, что кто-то прочтет письмо, Сурикова была об органах не самого высокого мнения, но ей было плевать. Пусть завидуют. Трель телефонного звонка заставила её вздрогнуть всем телом. Радио зашипело, но она этого не заметила. Пальцы едва не попали под иглу, пепел, обуглившись до предела, упал вниз, обжигая обнаженное бедро. Соня шикнула, смахивая его на пол. На коже остался небольшой красный след. Чертыхнувшись, она потушила сигарету о пепельницу и, злая на весь мир, подняла трубку. — Да? — грубо проговорила она, обнимая себя одной рукой. — Соня, — голос Саши не сулил ничего хорошего. Блондинка тут же выпрямилась и прислушалась, пригвоздив себя к стене. Сердце с тревогой забилось в груди. — Космос разбился. В грузовик влетел. Внутри, казалось, разорвалась осколочная бомба. Боль, ужас и страх обрушились на неё лавиной, заставив колени подкоситься. Сурикова ответила тишиной. Губы её приоткрывались и закрывались обратно, но девушка и слова не могла из себя выдавить. В голове стоял белый шум, и где-то на задворках сознания вспыхивали вопросы. Как? Почему? Он жив? Жив? Страх вцепился в глотку пальцами, и воздух не проходил в легкие, застревая где-то на подходе к ним. — Ты слышишь? Сонь? — Он жив? — спросила она, наконец, собрав себя буквально по частям. Пальцы немели, но девушка сжимала их в кулаки, буквально заставляя себя держаться в сознании. — Я не знаю. Говорят, наглухо. Они так и не увиделись. Он простил её? А она его простила? — Я приеду, — голос её дрожал. — Куда? — В склиф. Я выезжаю. — Да. Я тоже. Соня была бледной и выглядела как-то не так. Словно уменьшилась в размерах даже по сравнению с днем показа, который отгремел пару недель назад. Девушка не плакала, плотно сжимала посеревшие губы, когда они встретились у входа в больницу, измотанная тем, что из склифа их отправили сюда, и ей пришлось разворачивать таксиста на полпути, выслушивая от него поток недовольств. — Вы можете заткнуться? — грубо прикрикнула она, вцепившись ногтями в собственные бедра, чтобы скрыть внутреннюю истерику. — И делать свою работу. — Дамочка, я вас сейчас высажу. — И не получите ни копейки. Везите, куда сказано, — Соня превратилась в женщину, которой трудно перечить. Почти невозможно. Тревожное ожидание рвало на части изнутри. Страх не отпускал, высасывая все силы. Ей было тяжело стоять, да что там, даже дышать. Не поздоровавшись, они молча двинулись вперед. Сурикова стояла чуть позади Саши, когда он, мрачный, как сама смерть, подошел к регистратуре. — Простите, вы… не подскажете мне... — Белый словно не мог произносить слова вслух, они застревали в глотке. Договорить он так и не смог. — А, вы насчет Космоса Юрьевича, — его имя полоснуло по ушам Сони, она подняла на женщину за стеклом свои большие голубые глаза, полные страха. — Да, — он кивнул и снова замолк ненадолго. Сурикова его не винила. Саша будто старался оттянуть момент неизбежного. — Мне в склифе сказали, что его к вам привезли. — Подождите минуточку, сейчас врач подойдет, — до Белова не сразу дошло, с сильного похмелья голова плохо соображала. — Врач? — переспросил он недоверчиво. Соня дрогнула всем телом. Пожалуйста, просто скажите, что он жив, что с ним все будет хорошо. — Да. — Так он жив что ли? — Его отец уже домой забрал. Волна облегчения прошла по всему Сониному телу, ноги окончательно ослабли, и она прислонилась к стене, съехав вниз. Девушка вся сжалась, закрыв рот рукой, чтобы не закричать, ощущая, как по щекам катятся горячие слезы. Она все еще задыхалась, во рту резко пересохло, стало и жарко, и холодно. Мысленно она благодарила всех богов за то, что спасли Космоса. И в этот момент она поняла, что давно его простила. Саша усмехнулся. Горько, но радостно одновременно. — Вот раздолбай! — он со всей дури хлопнул ладонью по столу регистратуры, заставив женщину в очках слегка дрогнуть, её недовольный взгляд прошелся по мужчине, но она ничего ему не сказала. — Сонь, ты чё? — Белый, увидев, что её потряхивает, сел перед ней на корточки, насильно приподняв голову девушки за подбородок. Слёзы блестели в её голубых глазах, и это, если честно, был очень хороший знак. — Маленькая. Нормально с ним все. Живучий, как таракан. А мы Пчёлу насекомым травим, — с несвойственной себе ласковостью проговорил он, погладив её по волосам. — Не реви, ну. Сурикова громко выдохнула и насильно сглотнула ком в горле. — Я нормально, — все внутренности сжимало тонкой острой леской, разрезая на части. Она сжала челюсти, подавив очередной всхлип. — Хорошо, что он в порядке. — Нихера он не в порядке, Сонь, — мрачно заметил Белов, подавав ей руку, чтобы помочь подняться. Девушка инстинктивно закуталась в пальто посильнее и буровила мужчину нечитаемым взглядом. — Подыхает медленно. Сама знаешь. Соня знала. Она иногда думала о нем, размышляла, что он сейчас может делать, что чувствует. И почти всегда это было кокаиново и больно. В такие моменты ей хотелось позвонить ему и попросить прощения, потому что Сурикова всегда чувствовала вину за его зависимость. Если бы она тогда его остановила… Не дав этому едкому чувству стыда собой управлять, она произнесла коротко и почти холодно: — Ему нужно в клинику. — Ездил, не помогло. — Значит, не хочет, — Соня на своем примере убедилась, что невозможно помочь человеку, который сам не стремится выбраться из ямы. Сколько сил Витя убил на её лечение, но всё получилось лишь тогда, когда она сама этого захотела, когда, оказавшись на самом дне, поняла, что если продолжит, дальше только смерть. — Ты можешь ему помочь. Только ты. Соне показалось, что по ней пропустили ток в двести двадцать, она изумленно взглянула на Сашу, приподняв вопросительно брови. Это было почти что глупо. Космос её ненавидел, иначе бы сделал попытку найти её, прошло столько лет… Он даже ни разу не позвонил, не узнал как она, что с ней. Сурикова упрямо качнула головой и, ничего не сказав, сделала попытку выйти из больницы, запах лекарств ощутимо пропитывал легкие, у неё немного кружилась голова. Пальцы Саши сжались на её руке. — Ты поедешь со мной, — Белый давно знал, что Косу может помочь только она, знал на подкорке, а чутье у него работало отменно. — Нет. Я не хочу. — Ты должна, — сурово отчеканил он. Так, что Соня вдруг почувствовала странную покорность, как будто у нее не было права ему отказать. Но не из страха, была другая причина, куда сильнее ужаса, который мог вызывать в людях Саша Белый. — Мы оба знаем, почему он подсел. Тебе его и спасать. — Он меня не послушает. — Сонь… — фыркнул он почти брезгливо. — Не маленькая уже. Только тебя он и послушает. Потому что он тебя любит. Эти слова полоснули по ушам и по сердцу холодным острым лезвием, причиняя почти физическую боль. От нее Соня едва не согнулась пополам, но использовала последние остатки своей силы воли, чтобы удержать себя в статичном положении. Сил сопротивляться уже не было, и когда Саша, положив ей руку чуть выше талии, подтолкнул её к выходу, Сурикова подчинилась. Когда Юрий Ростиславович открыл перед ними входную дверь, Соня едва не задохнулась от эмоций. Все пронеслось молнией. Разгон от радости и желания едва ли не кинуться ему на шею до пронзительной печали произошел всего на мгновение. Он постарел. Взгляд у мужчины был печальный, уставший, пронизанный болью. Холмогоров-старший знал, несомненно, что происходит с его сыном, и это рвало его на части. Увидев девушку на пороге, он опешил, приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же плотно сомкнул губы. Саша отрицательно качнул головой, и они молча вошли в квартиру, в которой, Сурикова могла поклясться, пахло одиночеством. Белов махнул рукой, дав ей команду, как собаке, и девушка осталась в коридоре, а он прошел в гостиную прямо в пальто, следом за отцом Космоса. Блондинка прижалась к двери спиной и глубоко задышала. Сейчас она может уйти. Она никому ничего не должна, Саша манипулирует. Играет на её чувстве вины, на чувствах к… Нет. К Космосу у нее больше нет чувств. Все в прошлом. Но что-то заставило её стоять на месте, прирасти к этому полу и ждать. Вскоре Юрий Ростиславович вернулся к ней с костылями и бутылкой пива, вновь печально взглянув ей в глаза, и молча прошел на кухню. Соню вновь дёрнуло током. Сколько Кос носился с ней после той аварии? Они буквально вместе учились ходить. Он ночевал у ее постели, не оставлял, когда к ней боялась подходить даже её бабушка, не отставал, когда она потеряла в себя веру, когда решила сдаться. Космос был рядом. Хотя ничего ей был не должен. Он подарил ей те идиотские костыли с дорогущими стразами просто чтобы развеселить, хотя смеяться она давно, казалось, разучилась. Соня, оттолкнувшись от двери, пошла за мужчиной. — Юрий Ростиславович, — позвала она негромко. — Да, Сонечка? — ласково проговорил он, заставляя себя не звучать совсем уж устало и трагично. — С Космосом все будет в порядке. Я обещаю, — сказала она больше самой себе, чем ему, но взяла его за руку и крепко сжала в знак поддержки. — Я помогу. — Он совсем без тебя загибается, — мужчина грустно улыбнулся. — Хотя я и считаю, что он тебя не достоин, только с тобой он жил, Сонечка. Только с тобой. Соня не знала, что ответить. Наверное, ей и не нужно было отвечать. — Я все сделаю, чтобы он выбрался, — вновь пообещала она и даже слегка улыбнулась. Через силу, но искренне. Расправив плечи, девушка вышла в коридор. Даже если Кос её ненавидит, эту эмоцию тоже можно направить в правильное русло. Он не дал ей погибнуть, она не даст ему тоже. Если Соня что-то решила, то уже не отступится.