Птичка

Соня не знала, что за разговор состоялся между Космосом и Сашей. Не знала, что Холмогоров признался в том, что жалеет, что не умер сегодня (что это, если не самое дно, от которого можно оттолкнуться?), признался, что это он тогда, много лет назад убил Муху и буквально подписал им всем путевку в ад. Это было откровение, большое и важное, а значит, он был готов. Все карты складывались как нужно, просто пока это понимал всего один человек. Александр Белов. Классика. — Пап, пиво еще осталось? Но вместо Юрия Ростиславовича в гостиной показалась Соня. Космос был весь перемотанный и не мог поворачивать голову свободно, но Саша заметил её сразу. Белый знал, что она не уйдет, не сможет. Он одобрительно кивнул девушке, встал с места и, осторожно хлопнув друга по плечу, сказал: — У тебя гости. Сердце колотилось в груди так быстро и громко, что это, казалось, могут слышать все здесь присутствующие, в том числе Юрий Ростиславович с кухни. Она медленно обошла Космоса и посмотрела на него сверху вниз, чувствуя, как силы покидают её тело, но вопреки желанию рухнуть в обморок, осталась стоять на ногах, удержав себя насильно. За Сашей закрылась дверь. Лицо Космоса вытянулось в удивлении, он не поверил своим глазам. Сколько раз она чудилась ему в трипе? Сколько раз снилась в пьяных снах? Сколько раз он представлял её на месте других женщин? Не сосчитать. Каждый раз Соня оказывалась иллюзией, и сейчас он в нее не поверил. Мужчина моргнул несколько раз, но она не исчезала. Стояла и смотрела на него молча, изучая. В её взгляде не было злобы или презрения, не было жалости, но не было и любви. Космос вообще не мог понять, как она на него смотрела. Это был абсолютно не читаемый взгляд. Весь переломанный и израненный, но все равно сильный. Сурикова чувствовала эту силу кожей, и это было хорошо. Космос был такой неожиданно родной, это пугало и будоражило одновременно. От него пахло лекарствами и пивом, но где-то Соня все равно могла уловить волнующих запах с нотками зеленого чая. Его запах. — При-вет, — голос её предательски дрогнул, пришлось прокашляться. — Космос. Его имя она произносила теперь тоже не так, как раньше. Без нежности и ласковости. Но не грубо. — Привет, — только и смог выдавить он. Соня была красивая, как ангел. Немного бледная от волнения, но он все же видел, насколько здоровое у нее было лицо и тело. Он уже такой её не помнил. Сурикова жила в его воспоминаниях слегка безумной, с нездорово блестящими глазами, полными любви и страсти. Теперь девушка была куда спокойней. Она повзрослела. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально. Оба они понимали, какая эта глупая ложь. Соня облизнула пересохшие от волнения губы, сняла с шеи шарф, скинула пальто, потому что чувствовала, что сейчас упадет от духоты. — Я открою окно, — и она впустила в комнату кусачий холодный воздух, от которого стало мгновенно холодно, но он помог обоим слегка прийти в себя. — Я очень испугалась, когда Саша позвонил, — сказала Сурикова вдруг, хотя не планировала произносить этого, когда готовила речь. Все заготовленные фразы она вообще забыла. Соня села на стул, где еще несколько минут назад сидел Саша, и тогда Холмогоров думал, что это один из самых непростых разговоров в его жизни. Теперь он казался детским садом. — И я рада, что ты жив. — Правда? — Думаешь, вру? — она даже чуть улыбнулась. — Ты часто врешь. Справедливо. — Больше нет. Стараюсь, — Соня пожала плечами. Она даже не разозлилась, мужчину это удивило, и он сам перестал злиться в одно мгновение. Вообще, ему было жутко неловко сидеть перед ней в таком виде, оттуда и злоба. Но Суриковой, казалось, вообще все равно. — Космос, Саша меня не просто так привез. — Я знаю. Он думает, ты можешь мне помочь. — А ты хочешь? Вылечиться? Он долго молчал, наверное, не мог ответить на этот вопрос сам себе. — А ты? Хочешь помочь? — выдал Холмогоров, глядя на нее прямым тяжелым взглядом. Она дёрнула бровями, не ожидая такого поворота. Однако она собрано и ровно дышала, не позволив себе отвести взгляд. — Я тебя не ненавижу, — словно прочитав его мысли, сказала она тихо. — Надеюсь, ты меня тоже. — Я тебя тоже, — повторил он. Соня кивнула, подавив желание облегченно вздохнуть. — Я хочу тебе помочь, — с чувством сказала она, глаза её, наконец загорелись. Космос все еще не был достаточно настроен на диалог, она это чувствовала. И тогда, повинуясь какому-то инстинкту, она присела перед ним на корточки и осторожно, чтобы не сделать больно, коснулась его лица ладонью. Соня была уже другим человеком, от нее даже пахло иначе, но голубые глаза с золотом у радужки оставались все теми же, и смотрела она сейчас на него все так же, словно не было между ними этой огромной пропасти, словно они не расставались на эти бесконечно долгие полтора года. — И я помогу. У Космоса внутри все замерло. Это было, как во сне. Что-то трепетное, давно забытое, погребенное под руинами, выжженное пламенем, воскресло вдруг и поразило его, словно молния. У нее была теплая кожа. И теплом своим она будто бы возвращала его к жизни. Был ли у него еще шанс? А вдруг он потянет её за собой? Соня справилась, но рядом с ним всегда была тьма. Вдруг её света не хватит на них двоих? — Не сможешь, — он слишком увяз, почти потонул в этом болоте, и то, в каком состоянии он сейчас сидит перед ней — только очередное тому доказательство. — Я? Не смогу? — она тепло улыбнулась. — Звучит как вызов. — Сонь, — он не был настроен на шутки. — Я правда по уши в этом дерьме, — она знала, каково это, знала, как сложно побороть желание отключиться от реальности, особенно когда она ощущается, как ад. Помнила, как от ломки ныло все тело, как кости внутри скрипели, а по венам будто текла не кровь, а наждачка. — Я знаю, что делать. Ты только мне доверься. И позволь помочь. Позволишь? — казалось, одним взглядом она пробирается сквозь черепную коробку и начинает подкручивать там что-то. Ладонь Сони мягко съехала ниже, и она взяла его здоровую руку в свою. Только сейчас Космос заметил у нее маленькую татуировку чуть ниже большого пальца. Это была Птичка. Он усмехнулся тихо своим мыслям. Соня вопросительно нахмурилась. Саша был прав. Она была единственной, кто мог его спасти. — Я правда этого хочу, — ответил он, наконец, заставив её невольно сильнее сжать его руку. — Помоги мне, Соня. Под гипсом у него была скрыта татуировка. Почти такая же, как у нее, и ровно на том же месте. Птичка. Как они и договаривались когда-то давно просто в шутку. Июнь 1996 год. — А это какая буква? — Соня ткнула пальцем в букву «А», с теплотой смотря на повзрослевшего Ваню. Сердце разрывалось от любви, все той же чистой и всеобъемлющей, какую она ощутила в день его рождения, тогда, когда держала Олю за руку. Они вернулись домой около месяца назад, и не было ни дня, что бы Сурикова к ним не приехала. Она будто пыталась наверстать упущенное время. Соня многое пропустила. Слишком многое. Оля сначала отнеслась к сестре с настороженностью, несмотря на то, сколько времени прошло с их последней встречи, воспоминания о том вечере, когда она в них стреляла, были слишком живы в памяти. Белова многое знала теперь о зависимостях, и страх перерос в искреннее сострадание, но от одной мысли о том, что от Сони что угодно можно было ожидать, холодок шел по спине. Но Соня была другая. Совсем не такая, какой Оля её запомнила. Со здоровым блеском в глазах. Спокойная и улыбчивая. Внимательная и ласковая как к ней, так и к Ване. Это подкупало. — Эй, — даже не задумываясь, ответил мальчуган. Америка явно пошла ему на пользу, по крайней мере, среди всех мамочек во дворе Оля была самая гордая. — Нет, ну тяга к языкам у него явно в меня, — довольно проговорила она, погладив племянника по золотистым волосам, а затем, не удержавшись, чмокнула его в лоб. — Вань, а вертолет твой где? — Ам, — он неопределенно указал куда-то в сторону. — Ну, неси. Поиграем. — С папой? Соня не нашла что ответить и невольно взглянула на Олю, та опустила взгляд и заломила пальцы. — Папа работает, сынок, — тихо, но с надрывом произнесла она, будто бы сдерживала слезы. — Папа работает. Ваня слышал это так часто, что не придал этому значения и пошёл за своими игрушками, прихватив старый мешок Деда Мороза, который был так некстати жарким июньским днем. С его уходом в комнате стало слишком тесно и неуютно. Соня покусывала губы, не зная, что сказать, Оля пилила взглядом пол. — У него любовница. Эти слова заставили Сурикову-младшую дрогнуть всем телом. Когда она, собравшись с силами, вновь посмотрела на сестру, Оля выжидающе смиряла её взглядом зеленых глаз. Будто у Сони могло найтись лекарство от этой мерзкой болезни под названием «неверность». Но ей было нечего предложить Оле. Мало того, она собиралась добить её, признавшись, что знает уже давно. Оля ей не дала: — Худая блондинка. Актриса. Сука, — продолжила Белова, проводя ладонями по лицу. — Я как узнала… Сонь, я думала, убить её смогу. И его. — А сейчас? Оля пожала плечами. — Мне обидно. По-женски, знаешь. Почему она? Чем я не угодила? — Они изменяют не по этому, — Соня вздохнула. — Не потому что ты какая-то не такая. Дело вообще не в тебе. И даже не в том, что та, другая — какая-то особенная. Просто мужики вот такие. — Какие? — Не знаю. Ебанутые, — они обе рассмеялись. Грустно и отчаянно. Соня снова взглянула на сестру. Когда-то давно, когда Оля с Витей поцеловались на её глазах, Сурикова пожелала ей испытать такую же боль, что ощутила сама. Соня хотела, чтобы Оля знала, каково это, когда выбирают не её. Мир Сони пошатнулся той ночью. И она хотела видеть, как Оля будет так же загибаться от страданий. Много лет спустя она получила это. Это были не такие же чувства, что испытывала Птичка, не столь выжигающие изнутри, не столь губительные, в них было, наверное, куда больше смирения. Но они ровно так же высасывали все силы. Оля была бледная и, кажется, похудела на несколько килограмм. В её движениях была бесконечная усталость, а в глазах не было жизни. — Я хотела разводиться, — сколько раз Соня это слышала? — Бабушка отговорила. — Серьезно? — блондинка нахмурилась. Бабушка всегда была против Саши. Даже на примерке свадебного платья, когда назад дороги уже по сути не было. Всю жизнь она называла его уголовником и бандитом. С презрением и высокомерно. А теперь… — Сказала, что я — жена, а она никто. Что уступать я не должна. Ни свой дом. Ни своего мужчину. — Ни его деньги. — Погуляет и вернется, — проигнорировав сестру, продолжила Оля. — Домой. Ко мне, — она пожала плечами и шмыгнула носом. — Призналась даже, что дед гулял тоже по молодости. — И вот в честь кого назван зал в консерватории… — Соня. — Да ладно, я шучу, — она закатила глаза, не разделяя Олиного поклонения человеку, которого они в жизни ни разу не видели. А он еще и бабушке изменял. — Ну, что смотришь? Ждешь моего мнения? — Соня резко стала похожа сама на себя. Оля поёжилась под её жестким взглядом. — Ты его знаешь. — Я не проживу без него. Изменилась не только Соня. Оля за это время научилась называть вещи своими именами. Она не кричала больше о большой всепоглощающей любви, без которой можно задохнуться. В этом было куда больше расчета, чем чувств, и, хотя это и было печально с какой-то стороны, Сурикову-младшую это радовало. Оля перестала быть слепой идиоткой. — Проживешь, — ответила она спокойно. — На бабушкину пенсию? — Саша, может и дьявол во плоти, но Ваню он без денег не оставит. У меня есть накопления из Франции, скоро бренд запустится полноценно, я начну неплохо зарабатывать. Помогу, если что. Мы же семья. — Ты бы видела её, — Оля без стеснения резко перевела тему, заставив Соню тихо усмехнуться. Ни о каком разводе и речи не шло, на самом деле. Оля не отпускала Сашу ровно так же, как и он её. — Шмара разукрашенная. — Я видела, — правда раньше часто пугала Сурикову. Ну, соврать же проще. Не надо разгребать последствия в виде, например, Олиных истерик. Но сейчас важно было всегда говорить правду, это была часть терапии. Ложь и наркотики почти всегда шли рука об руку. — Что?! — Я её видела. С Сашей. Пару раз, — объяснила она так просто, так ровно, что старшая сестра вспыхнула мгновенно, как спичка, приняв это за оскорбление, за издевку. — И ничего мне не сказала? — глаза Оли расширились, в них в одно мгновение вскипел гнев, что сделало их куда менее безжизненными. — А смысл? — Соня покачала головой. — Ты была в другой стране. — Я бы приехала. — Ты сейчас приехала. И сейчас ты знаешь. И что ты делаешь? Ничего. Ты будешь терпеть и дальше. — Я тебя не понимаю. Ты мне мстишь за что-то? У неё и правда были десятки причин хотеть страданий старшей сестры. Что-то из детства, что-то из юности, в конце концов, мир между ними всегда был хрупкий, как правило, недолгий. Но ей это больше было не надо. Соня давно сосредоточила свой мир на себе. Не на мести, не на злости, даже не на любви. На себе. Она отрицательно качнула головой, оставаясь такой спокойной, что у Оли мурашки шли по коже. — Я — не злодей в твоей истории, Оль. Перестань им меня выставлять, хорошо? — А кто злодей в моей истории? — с нескрываемой обидой спросила она, поджав губы, в зеленых Олиных глазах собрались слезы. Соня вновь казалась ей слишком равнодушной и отстраненной. — Мой муж? У Сони не было ответа на этот вопрос. Были ли вообще среди них герои и злодеи?

***

Космос ощутимо нервничал, а Соня оставалась спокойной, как статуя, и это заставляло его психовать еще больше. Он выкурил уже вторую сигарету, а она всё стояла рядом и молчала, засунув руки в карманы джинсовой юбки. Белая рубашка чуть просвечивала на летнем солнце, открывая его взору ее загорелую кожу, что слегка блестела от пота. Это тоже не делало Холмогорова спокойнее. — Давай в следующий раз, — выдохнул он и шагнул к припаркованной на тротуаре машине. Она поняла на него голубые глаза и иронично приподняла брови, не сдвинувшись с места, и заставив его тем самым буквально прирасти к асфальту. Космос тяжело выдохнул. — Ну скажи хоть что-то, Сонь. — Ты уже два месяца бегаешь от меня. Хватит. — Ты тоже особо на связь не выходишь. А теперь привезла меня… Хер знает куда. — Мы договорились, — отрезала она. — Я помогаю тебе бороться с зависимостью. За рамки это общение не выходит. — За рамки? Это не рамки, это бред, — он сократил между ними расстояние в один широкий шаг, заставив её почти отшатнуться. Какой-то необъяснимый страх поднялся внутри неё страшной волной, однако Сурикова смело, но не высокомерно вздёрнула подбородок. — Мы расстались… — мужчина даже не мог подобрать слов. Эта картина, когда он уходит, а она ползет за ним по полу в наркотическом бреду стояла перед глазами обоих. Это действительно сложно было описать словами. — Ты помнишь, как мы расстались. Я не могу так, Сонь. Я… — Космос, — она отрицательно качнула головой, не дав ему закончить свое признание. — Ты не готов к выяснению отношений. Это дестабилизирующий фактор, ты должен сосредоточиться на себе. На себе, понятно? Не на мне. — Может, это ты не готова? — Может, я тоже не готова, — согласилась она, Кос удивленно вскинул брови. Соня признавалась в слабости вместо того, чтобы соврать или сострить? Это было так на неё не похоже. Ему даже нечего было ответить. — Но мы сейчас занимаемся тобой, — она пожала плечами. — Я захожу. Ты — решай сам. Она обогнула его и легко открыла тяжелую железную дверь, заходя в темноту. Оттуда повеяло холодом; чертыхнувшись, Холмогоров пошел за ней. Естественно. Когда было по-другому? Они спустились по крутой лестнице в подвал какого-то дома, и это куда больше напоминало какой-то не слишком хороший наркопритон, чем место, где собиралась группа анонимных наркоманов. Однако внутри оказалось почти уютно, а главное, прохладно. На полу лежал старый советский ковер, на небольшом столике пластиковые стаканчики, вода и чай, печенье, конфеты. В ряды были расставлены стулья, сидящие на них люди даже не обернулись, услышав шаги. Большинство сидело к ним спиной, и лишь один молодой мужчина оказался лицом к ним, он вёл собрание и говорил что-то приятным поставленным голосом. Они с Соней коротко кивнули друг другу, хотя он не прервал свою речь, и она опустилась на свободный стул, а Космос на соседний с ней. — Что я должен делать? — шепнул ей на ухо Холмоговоров. Ему казалось, что вот-вот начнутся танцы с бубном или типа того, но женщина с соседнего ряда поднялась с места и вышла к импровизированной трибуне. — Слушай. Если хочешь — можешь высказаться. — Ага. Щас же. Соня коротко улыбнулась уголками губ. — Слушай, — повторила она, и все её внимание переключилось на брюнетку лет тридцати, Кос последовал её примеру, но как он ни старался понимать, о чем она говорит, ему было слишком всё равно. Соня, наверное, действительно была для него дестабилизирующим фактором. Когда она была рядом, долбить хотелось не так сильно, но когда она уходила… Желание становилось почти неконтролируемым. А сейчас все, о чем он мог думать — её загорелая влажная кожа, её запах, совсем другой, что-то с нотками льда, джина, что пьянил похлеще настоящего алкоголя, вперемешку со свежестью лайма, которой так не хватало в эту жару. Он думал о том, чтобы провести пальцами по её светлым волосам, распустив пучок, думал о том, какие на вкус её губы… Всё те же? Или... Сурикова чувствовала на себе его тяжелый горячий взгляд, и это выводило её из состояния равновесия. Она упорно делала вид, что сосредоточена, но желание взглянуть на него в ответ цепко ухватилось за горло и не давало дышать. Сердце быстро стучало в груди, желудок тревожно сжимался. Девушка заскрежетала зубами друг о друга, сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Иногда она жалела о том, что согласилась помогать Космосу. Согласилась под влиянием момента, под давлением Саши, согласилась из-за его отца и из-за собственного чувства вины. Соня знала, что делать и как бороться с зависимостью, это правда. И она, наверное, смогла бы помочь любому, кто хотел бы этого, но Холмогоров…. С ним она не доверяла себе на сто процентов. С ним её пороки восставали из пепла. Потому что чувства были слишком сильны. Она встала с места, когда трибуна освободилась и, не взглянув на него, пошла вперед. Но не чтобы показать пример. Ей правда нужно было высказаться. — Меня зовут Соня. Я выздоравливающая наркоманка. Я чиста уже 537 дней, — в зале раздались аплодисменты, она чуть кивнула головой, и жест этот действительно был очень благодарным. — Правда в том, что эта цифра одинаково вдохновляет и пугает меня. Я горжусь тем, как справляюсь. Я впервые так сильно горда собой, если честно, но… — Соня вздохнула, пряча глаза от Космоса. Она чуть нервно теребила собственные пальцы, но затем вдруг подняла голову и сделала глубокий выдох. — Мне страшно спустить всё в унитаз в один день. Я знаю, это нормально, но в последнее время мне кажется, что я близка к срыву как никогда, — и вдруг она заговорила с Космосом напрямую, игнорируя всех, кто смотрел сейчас на нее. — Мне нужна поддержка, ровно так же, как и тебе. Это не игра в одни ворота. Я не смогу тянуть все на себе. И ты должен мне помочь, понимаешь? Он слушал её внимательно, и каждое её слово било точно в сердце. Когда-то Кос точно знал, что Соня — не батарейка, к которой можно подключиться, питаясь энергией, когда-то он знал, что ей самой нужна опора, и был готов ею стать, но сейчас почему-то забыл, зациклился на собственных чувствах, на собственном страхе. Она напомнила. Мужчина кивнул. Она права. Они будут играть на одной стороне. Вместе.