***
Оставшийся путь проходит в волнении и в частых поглядываниях на Арсения. Сомнений в том, что это он, нет совершенно, Антон эти родинки на скулах сам исцеловывал десятки раз, носа-кнопки своей родинкой касался и шутил про совпавшие кусочки паззла. И одновременно с уверенностью грудь передавливало ощущение невозможности, сюрреалистичности всей ситуации. Будто это больное сознание вкинуло Шастуну такой сон, пока он спокойно себе спит после посиделок с Ирой в доме её матери. Но эмоции и чувства, рвущие каждую клетку, отдающиеся пульсацией в висках и комком в горле заставляли отнекиваться от такой глупой мысли, возвращали сюда, в чуть потрёпанную KIA, где обогреватель был выкручен на, кажется, свой исторический максимум. Антон паркуется перед главным входом в больницу недалеко от Московской, рывком выбирается из автомобиля и проходит к задней двери. Открывает её и бережно вытаскивает безвольное тело. Держит аккуратно, по возможности как можно меньше сжимая и без того повреждённую кожу — неизвестно что скрывается под слоями сырой одежды. Арсений ощущается совсем лёгким, болезненно худым и Шаст, не сдержавшись, всё-таки немного сжимает ладонь на чужом боку и с ужасом осознает, что если бы не ткань кофты, смог бы пересчитать, наверное, каждое ребро. Тёмная макушка безвольно свисает с Шастова плеча и покачивается в такт каждому осторожному, но быстрому шагу. В прозрачном остеклении входной двери Антона замечает, видимо, работник регистратуры, потому что молодой человек в голубой униформе выскакивает из-за стойки и взволнованно придерживает вошедшему дверь. Как только Шастун кладёт брюнета на ближайшую кушетку в холле, парень с регистратуры подбегает к стационарному телефону и набирает чей-то номер. Видимо — врача какого-то, потому что уже спустя пару минут холл наполняется несколькими санитарами, Арса перекладывают на каталку и вслед за ним Антона уже не пускают. И как бы не хотелось поспорить, побежать всё контролировать, Антон понимает прекрасно, что лучше не сделает, только мешаться со своими вопросами и паникой будет. Но потряхивает его знатно — так, что приходится руками вцепиться в ближайший подоконник, только бы не рухнуть позорно. Помимо Антона людей в фойе не так много, в основном работники, одна из которых стремительно к самому Шасту приближается. На вид это девушка лет двадцати восьми, с русыми волосами, собранными в тугой низкий пучок, по-детски пухлыми щеками и мягкой, уставшей улыбкой. — Здравствуйте, меня зовут Оксана Александровна Суркова, я главный врач двадцать шестой больницы. Так понимаю, именно Вы сообщили дежурной о том, что нашли того мужчину на трассе, — для половины третьего ночи голос девушки звучит поразительно бодро, пусть и лицо выдаёт усталость. — Да… Да, это я, извините, я волнуюсь, — ответ даётся тяжко, мысли в голову поступают с опозданием, обрабатываются муторно и долго. — Понимаю, — Оксана кивает и делает какую-то пометку у себя в журнале. — Это нормально, Вы, думаю, и сами достаточно волнения испытали. И я бы очень хотела оставить Вас наедине со своими мыслями, но, к сожалению, вынуждена попросить рассказать чуть подробнее об обстоятельствах, при которых Вы нашли молодого человека. Утром приедут полицейские, нужно будет передать им некоторые сведения, — девушка поправляет бейдж на своём халате, пока Антон пытается заставить себя слушать что она говорит — сознание помутнено и думать получается через раз. — Но мы можем немного отложить это, чтобы Вы чуть пришли в себя. Шаст смотрит в лицо девушки и одновременно сквозь него, зрение ловит лютую расфокусировку и наконец-то всплеск адреналина угасает, на замену ему приходит осознание всей ситуации и шок — болезненный, режущий широкими полосами под рёбрами. Антон сглатывает тяжело и прижимается спиной к стене, прикладывая последние силы, чтобы не осесть на холодный каменный пол. В пальто резко становится адски жарко и хочется как можно скорее стянуть его с себя вместе с кожей. — Давайте отложим это немного, пожалуйста, — собственный голос кажется совсем чужим и достаточно одного кивка Оксаны, чтобы Шаст, цепляясь подушечками пальцев за каждую шероховатость стены, отправился по указателям в сторону туалетов. На везение Антона тут никого не оказывается, поэтому он еле успевает запереться в кабинке прежде чем его желудок решает вывернуться наизнанку. Тошнота отзывается тянущими спазмами в горле и пощипыванием в носу. Антон хватается одной рукой за бачок унитаза, а второй пытается хоть немного стянуть с себя верхнюю одежду. Воздуха не хватает катастрофически, что ситуацию лучше не делает совершенно. Слёзы жгут щёки и когда уже блевать становится, по сути, нечем, Антону остаётся только зарыдать в голос и полностью осесть на пол. Колени плотно прижаты к груди, чтобы поместиться в крошечной, почти кукольной туалетной кабинке. Только вот вся ситуация ни разу не кукольная, а вполне себе реальная. Макушка упирается в перегородку и тихие всхлипы, почти поскуливания, надрывно вырываются из груди. Шастун даже не понимает почему конкретно его так сильно накрыло сейчас, просто утирает солёную влагу рукавами и разрешает себе быть таким разбитым наедине с самим собой. Успокоиться не получается ещё некоторое время. — Господи, он живой, с ним всё будет хорошо, — Антон шепчет сам себе под нос, оглаживает свои плечи трясущимися руками и с огромным трудом вынуждает себя выйти к раковинам и умыться. Вода отдаёт хлоркой нещадно при полоскании рта от остатков рвоты, но жаловаться сейчас на это кажется глупым и таким ничтожным в сравнении с тем, что происходит за границами больничного туалета. Широкие ладони проходятся по бледной коже лица и болотно-зелёные глаза встречают собственное заплаканное отражение в небольшом зеркале. Тонкие ниточки капилляров горят кроваво-красным, слизистая влажно блестит и от этого зрелища Шастуну резко становится до невозможности мерзко. Теперь он себя за собственные чувства и нытьё ненавидит, он не имеет права быть таким слабым, обязан помочь близкому человеку, а вместо этого заливает слезами пол. — Возьми себя в руки блять, уёбок, — парень озлобленно бьёт ладонями по керамической плитке белого цвета и отходит к окну. Прижимается лбом к обжигающе холодному стеклу и глубоко вздыхает. — Какой же я жалкий. Тишина неожиданно разрезается тихим жужжанием телефона, стоящего на режиме «вибро». Разговаривать с кем-либо желания нет совершенно, но в виски резко бьёт краткое осознание: «Ира». Бедная девушка вся извелась, наверное, пока ждала его, а по итогу получила лишь звенящую мартовскую тишину и холод. Догадка оправдывается и на дисплее действительно высвечивается номер Кузнецовой. Парень трёт костяшками пальцев переносицу и наконец-то принимает вызов с хриплым «алло». — Антон! Боже, наконец-то ты ответил, я чуть с ума не сошла, была готова ехать искать тебя на своей машине. Что с тобой стряслось? Когда ты приедешь? Тебе нужна по…-договорить Антон не даёт и совесть даже не грызёт его почти за то что перебил подругу. Ира удивительно понимающая и принимающая — не осудит. — Я нашёл его, — шёпот почти отчаянный, но всё равно сквозит какой-то вымученной и бессильной радостью. — Что? Антон, кого ты нашёл? Очередные приключения на свою задницу? — Арса, Ир. Я нашёл Арсения. — Какого к чёрту Арсения? Антонио, мне точно за тобой не стоит выезжать? — на секунду в воздухе повисает тишина, а потом в трубке раздаётся удивлённый вскрик. — Блять, нет, стоп, ты нашёл Арсения? Боже, как это возможно вообще? Ты же не шутишь? — Нет, не шучу, — Шастун издаёт тихий хриплый смешок, в свои слова самому почти не верится. — Прости, я должен идти, наберу тебе позже, когда сам хоть какой-то информацией буду обладать. Люблю тебя. — Конечно, дорогой, — Антону не нужно видеть лицо Кузнецовой, чтобы знать, что она мягко, поддерживающе улыбается. Они это не раз уже проходили, Ира почти в любой ситуации сохраняет свою улыбчивость и в этом особенно похожа на Арсения. Они обязательно подружатся,***
Следующие несколько часов проходят за разговором с Сурковой, которая после получения необходимой информации пытается уговорить посетителя поехать домой отдохнуть, но отказывается от этой идеи после второго отказа, а так же в молчаливом ожидании хоть какой-то информации о состоянии брюнета. Антон успевает отписаться друзьям в чате о последних событиях, получает в ответ множество шокированных сообщений и обещаний подъехать в больницу при первой возможности. В остальном ночь получается бессонная и полная переживаний. Шастун пытается как-то себя отвлечь, но по итогу всё равно постоянно поднимается со скамьи и ходит из стороны в сторону. Парень из регистратуры иногда кидает прищуренные взгляды, но ничего не говорит. Ближе к десяти утра Антон погружается в беспокойную дремоту, прижимаясь виском к стене и просыпается потом от мягкого прикосновения к плечу. Веки поднять удаётся с трудом и перед глазами показывается лицо Оксаны Александровны. — Антон, состояние Арсения стабилизировалось, он пока что спит, но Вы можете ненадолго посетить его до приезда сотрудников полиции. Проводить Вас? У Шаста ладони мгновенно становятся влажными и подрагивают от волнения, но он всё же кивает, поднимаясь с места, разминает затёкшую шею и следует за девушкой. — Как он вообще? Оксана тяжело вздыхает, смотрит на Антона с жалостью и от этого взгляда становится так неуютно, что хочется спрятаться куда-то, лишь бы не видеть эти глаза. Кажется, она на секунду задумывается стоит ли вообще говорить о выявленных недугах, но всё же после короткого передёргивания плечами начинает говорить: — У Арсения множественные телесные повреждения, включая достаточно свежие порезы на бёдрах, спине и животе. Он явно истощён, анализ крови слабо, но всё же удовлетворительный. На теле многочисленные синяки — вероятно, последствия побоев. На предплечьях широкие шрамы, кривоватые следы от швов — попытка самоубийства по нашим предположениям. И, Антон, — девушка набирает побольше воздуха в лёгкие, её как будто физически больно рассказывать всё это. — Вообще я не должна Вам это сообщать, но, надеюсь, это останется только между нами. После осмотра были выявлены следы насилия, в том числе сексуального характера. Уролог при осмотре обнаружил кровоподтёки и остатки спермы в анальном отверстии. Всё это зафиксировано в карточке пациента и будет передано следствию. У Антона дыхание спирает и вновь накатывает тошнота, сохранить спокойствие удаётся с огромным трудом. Он лишь отрешенно кивает и останавливается перед дверью в палату. Оксана ещё несколько мгновений напряжённо смотрит на него и в итоге оставляет его одного. Шастун мнётся с ноги на ногу с минуту, собирается силами и всё же касается дверной ручки. Осторожно приоткрывает дверь и делает шаг в палату. Помещение оказывается достаточно небольшим, скорее всего рассчитано на одного пациента. Основной свет выключен, всё освещение идёт только от приборов и торшера у двери. На фоне тёплого рыжеватого света особенно выделяется бледная кожа Арса. Он лежит на больничной койке неподвижно, тихо сопит и изредка дёргает указательным пальцем, к которому прикреплён датчик для измерения кислорода. Совершенно не верится в то что этот человек правда подвергался всему тому, про что говорила Суркова. Острое чувство несправедливости сжимает Шасту грудь, хочется просто взять брюнета в охапку и прижать к своей груди, но приходится себя сдерживать и на это уходят остатки самообладания. Антон сжимает пальцы на спинке стула, стоящего у входа, придвигает к койке и опускается на него. За дверью слышны чьи-то шаги и это совсем неудивительно — больница уже кипит жизнью, врачи и медсёстры снуют туда-сюда, а Шасту до них совершенно никакого дела. Всё его внимание сосредоточено исключительно на Арсении, на его непривычно длинной тёмной чёлке, подрагивающих от дыхания ресниц. Он выглядит измотанным, болезненно сероватая кожа тоже благоприятности ситуации не способствует. — Сколько же ты натерпелся за это время, — шёпот сам неконтролируемо слетает с обветренных губ и Антон протягивает руку, чтобы мягко сжать пальцами чужую сухую ладонь. Кожа грубоватая, обжигающе холодная. — Не верится, что ты правда здесь, к тому же живой. Ты не представляешь сколько раз мне говорили перестать надеяться снова тебя увидеть. А я всё грезил, мечтал ещё хотя бы раз побыть с тобой рядом, ощутить твою кожу своей. И вот ты лежишь здесь — весь изувеченный, несправедливо подверженный чужой агрессии… Мне до сих пор в это не верится. Антон прикусывает нижнюю губу и опускает голову на постель аккурат рядом с Арсовым бедром. Такое близкое присутствие Арсения успокаивает бешено бьющееся сердце, заполняет постепенно сквозную дыру в груди и вынуждает хоть немного расслабиться. Самое страшное уже позади, дальше точно будет лучше. Вязкая тишина прерывается едва слышным шуршанием ткани и через мгновение Антон ощущает чужую подрагивающую ладонь на своей макушке. Шатен резко поднимает голову и встречается взглядом с тусклой голубизной глаз напротив. Арсений смотрит поражённо, неверяще сжимает слабыми пальцами мягкие кудри, пропуская их ленивым жестом между фалангами. — Мне снится или это правда ты, Антон? — голос Попова осипший, хрипит, но звучит всё так же по-родному. Видно, что говорить ему больно — кадык подрагивает в короткие паузы между словами. Но это ничто по сравнению с тем, какая боль отражается в некогда сияющих глазах. От былой яркой синевы не осталось ни следа, лишь тусклый серо-голубой оттенок, едва заметный под длинными чёрными ресницами. — Это я, Арс. Клянусь тебе, вот я — из плоти и крови, прямо перед тобой, — Антон пытается улыбнуться хотя бы самыми уголками губ и выходит, кажется, даже не так отвратительно, потому что эту улыбку Арсения отражает, пусть и с большим трудом. Неловкое молчание повисает в воздухе и кажется, будто весь мир замер, картинку разрушает только рука брюнета, плавно отпустившая вихрастый затылок и сползающая обратно на постель. Парни смотрят друг на друга, оба измученные и обессиленные, не способные на хоть какой-нибудь диалог. Спрашивать о том, что же с Арсением случилось Антону кажется сейчас максимально неуместным, тот вряд ли сейчас в состоянии окунаться в болезненные тяжёлые воспоминания, а что можно сказать помимо расспросов — непонятно. — Я скучал, Арсений. Ты не представляешь, как же я по тебе скучал, — Антон едва шевелит губами, озвучивая признание и тянет ладонь к лицу напротив, только бы прикоснуться к выпуклой родинке на щеке, но Арс отстраняется от руки как от огня, смотрит испуганно, и дыхание в мгновение сбивается. Прибор, измеряющий пульс, постепенно начинает пищать чаще. Антон замирает в удивлении, скользит взглядом по напуганному любимому лицу, как вдруг озаряет понимание: — Боже, ты меня что, боишься? — в подтверждение своих слов Антон чуть наклоняется ближе к парню и получает ту же реакцию — бешеный испуг и такое напряжение в воздухе, что его как будто можно ощупать ладонью. Прибор пищит всё громче и за дверью слышны чьи-то быстрые шаги, спустя мгновение в палату влетает медсестра, окидывает шатена испепеляющим взглядом и приближается к пациенту. Меняет капельницу, проговаривает какие-то успокаивающие фразы, а Антон так и замирает поражённый ситуацией, только ловит чужую тревогу и, не сдержавшись, резко поднимается со стула и выходит из палаты.