Сросшиеся ветви

Если бы не страсть Алмы к порядку, вероятно, исследование новой таблички с предсказанием стало бы уделом избранных из числа двух не совсем правильных Мадригалей и их дочери. Тайничок под лестницей не был большим секретом для взрослых: уже как три поколения маленьких обитателей Каситы прятали там милые сердцу вещи. Алма помнила времена, когда находила там пучки трав, кусочки глины и обрывки кружев: сокровища её собственной тройни. Потом в этом месте завелись пуговки Долорес: она уверяла , что ей нравится звук их падения. Жили под лестницей и засохшие цветы, и кусочки пряжи. Дольше всех тут обосновался любимый мячик Камило: он сих пор «жил» тут, потрёпанный и отмеченный когтями Вишнёвой тени, но при этом всё равно любимый. Именно за мячиком и обнаружилась табличка, аккуратно прислоненная к стене. Сына можно было не подозревать, он точно спрятал бы надёжнее, если бы и вовсе не разбил, как делал множество раз до этого. – Умбрита, – позвала правнучку абуэла. – Я тут! – девочка, безмятежно носившаяся по галерее, живо подскочила к ней. – Откуда это у тебя? – А ой, – Умбра выпрямилась, – Папа обещал дать утром ещё посмотреть, но потом их отвлекли, и я сама взяла. Она такая красивая. – «Красивая»? – абуэла с сомнением повертела предмет из зелёного стекла в руках, – Не пойму, что на нём. – Там тени. Много-много. Разные, – без труда пояснила девочка. – Твой папа гадал для тебя? – уточнила глава семейства, отдавая табличку ребёнку. – Нет, он вроде как случайно. Мне и маме папа никогда не гадает, боится, что там будет что-то плохое, – девочка разглядывала зелёное стекло на вытянутых руках, явно любуясь им, – Даже на стену повесить не жалко, красота! Прабабушка Алма, а у тебя есть любимая картина? – А… – несколько растерялась глава семейства, – А у тебя? – Много-много! Особенно где тени красивые. Мама постоянно ищет для меня репро… Реп… В общем, картины, но не настоящие, а их фотографии. Самые красивые я вешаю на стену, бабушка Эдна разрешает. У меня там даже волшебница есть! Рыжая такая. Представляешь, она превращала людей в свиней! – С такими интригующими заявлениями надо идти в журналисты, – раньше, чем Алма успела изумиться, или, тем более, испугаться, вышедшая из кухни Мирабель поймала хохочущую дочку на руки, – На самом деле, речь идёт о Цирцее. А картина Франца фон Штука. – Несколько… странный выбор для детской, – только и смогла заметить абуэла, – Солнышко, ты не боишься засыпать под такими картинами? – В темноте круто. Тени пляшут, – увидев протянутую руку матери, Умбра отдала ей изделие магии Бруно, – Прямо как здесь… Мамочка, Руфа вернулась. – Беги, – отпустила ребёнка Мирабель, глядя на табличку, – Хм, и правда странное гадание. Ну да скоро узнаем, что к чему… Бруно! Mi za, расскажешь, что там было? Да знаю я, что ты где-то рядом, выходи… О, нет-нет-нет, Только не в этой скрюченной позе с покаянным выражением лица! – Брунито, – завидев сына, Алма поудобнее облокотилась на свою трость, – Это ведь твой дар. И он позвал тебя, к добру это или к худу. Если мы разгадаем твоё видение, то будем знать, к чему готовиться. – Ох, как же мне нравилось жить без этого, – негодующе вздохнул младший из тройни Мадригаль, забирая из рук жены пластинку, – Но что поделаешь… Идём, заварим кофе. *** Ирен не была лишена эстетического начала, и с удовольствием бы приняла участие в высадке растений у пруда, но рытьё каналов, и, тем более, самого водоёма особо не прельщало француженку. И, похоже, не только её. – Камило? Камило, где ты, лентяй и бездельник? – разносился по участку звучный голос Пеппы, – Жаль, за уши тебя уже не оттаскаешь! Камило!.. Долли, где твой брат? А, прости. Никакого шпионажа, помню. Наделённая даром острого слуха улыбнулась. Ирен с трудом могла поверить что когда-то это молодая женщина была хохотушкой и сплетницей. Впрочем, эта серьёзность было даже по-своему очаровательна. Муж Долорес, Мариано, с сосредоточенным видом искал подземные ключи: на перспективных участках уже стояли вешки. Луиза и Паоло были заняты прудовой ямой, неподалёку разместились холщовые мешки с гравием, по которым наперегонки бегали то носухи, то Умбра с Руфой, игравшие в покорителей горных вершин. Вот так и выглядит семья. Француженке казалось, что она очутилась в музее для бастардов, от которых родители никогда не были в восторге. Неужели только она страдает от этого тошнотворного чувства непричастности? Взять хотя бы Виджая: он вырос сиротой, а сам… Впрочем, тут другая ситуация: индус не отлипал от Исабелы, равно как и та от него. Ирен ни разу не видела, чтобы скорняк был настолько разговорчив. Кажется, он рассказывал девушке сюжет «Рамаяны», до француженки долетело имя Ситы. Если подумать, то Мадригали могли бы принять этого рукастого в семью. Судя по рассказам Бруно, Алма обожала тех, кто был способен приносить пользу. Даже не прилагая усилий, Ирен могла представить друга частью этого затерянного в горах рая. Вообразить, как тот готовит плов и чинит местным изделия из кожи. Милая картинка сентября. И свадьба с морем ноготков. – Пст. Француженка подняла голову, и не заметив, как спряталась от солнца в тени каштана на окраине участка. Из пышной листвы показалась курчавая голова. – О, вот ты где, – узнала Камило Ирен, – К тебе можно? – А залезешь? – он говорил негромко, видимо, не желая быть пригнанным ко всеобщей трудовой повинности. – Спрашиваешь, – разминаясь, хрустнула шеей студентка по обмену. Камило с готовностью протянул руку: – Хватайся. Ногу вон туда и туда. Рывок был достаточно сильный, и Ирен даже слегка удивилась. Её первый парень, Этьен, принимался ныть даже при необходимости открыть банку огурцов. Интересно, все Мадригали такие физически развитые? Ага, открестилась, как же. Уже успела подумать, каково это: когда тебя обнимают такие сильные руки. Очень кстати. – Хорошо же ты тут устроился, – отмахнувшись от ненужных мыслей, заметила Ирен, садясь на широкую ветку. Судя по отполированному участку, здесь часто прятались. Густая листва не мешала обзору: был виден и дом, и кусочек Энканто, притом сам спрятавшийся мог спокойно оставаться незамеченным, особенно если прислониться к стволу, поджав ноги. Сегодня Камило был без пончо, в брюках и сливочно-белой рубашке, видимо, для лучшей маскировки. Вид у него был какой-то расстроенный. – Ирен, разговор есть. Француженка даже вздрогнула: – Почему у меня чувство, что ситуация патовая? – Не, не то чтобы, – затряс головой лицедей, – Просто я подумал насчёт той надписи, и… Я знаю, кто это сделал. – Ходячий рыжий геморрой, тут и думать нечего, – хмыкнула француженка, – Думаю, Бель и её старик тоже об этом догадались, но не стали кидаться обвинениями, чтобы не выносить сор из избы. – А, так я не один проницательный? – Увы. Не расстраивайся. Пышные кудри снова метнулись влево-вправо: – Я думаю, что… Это я его спровоцировал. Лучиано то есть. – Что? С чего бы? – Ну а кто вчера сделал из него злодея из сказки? – Мы. Камило даже не сразу нашёлся, что ответить. Он не ожидал, что француженка захочет разделить с ним вину. И после этого она ещё и запрещает за ней ухаживать? Точно же классная! Мало того, что весёлая. – Но… но идея была моей. – И было смешно. – Да. И вот чем он оплатил. – Ну, знаешь, – француженка скрестила руки на груди, – Если Лучиано дожил до таких лет и так и не научился шутить и адекватно реагировать на юмор, это его проблемы а никак не твои. Да и вообще: из-за такой ерунды вызверивать семью? Вряд ли. Я думаю, у них со стариком Бель какие-то давние тёрки, только я никак не возьму в толк, какие именно... Что опять стряслось? – заметив перемену в лице собеседника, спросила Ирен. – Мне бы не хотелось, чтобы лишний раз доставалось дяде Бруно. Я уже отличился в своё время, распуская слухи о том что он эдакое чудовище. Ну… – лицедей переменил облик, – Вот такое. Француженка приподняла унизанную пирсингом бровь: – Сколько тебе было? – Пятнадцать. – Пятнадцать! Я в пятнадцать спалила нашу с отцом квартиру в Амстердаме, а ты просто не знал толком своего родственника. – Наверное, я и правда зря… Постой, спалила квартиру?! – Ага, – неловко улыбнулась Ирен. – Боже, как это произошло? – Хотела завить волосы, поставила нагреваться утюжок и отвлеклась. Вообще забыла. Ну и… – Ты могла пострадать! Да какой там – погибнуть! – Камило и сам не понял, почему так сильно переволновался. – Не могла. – Почему? Ирен не удержалась от смешка: – Я проголодалась и ушла из дома, чтобы купить еды. – И что купила? – на автомате спросил старший сын Пеппы. – Кажется, сэндвич. – То есть… – парень замахал руками, – Ты не могла сделать сэндвич, и это тебя спасло? – Похоже, что так, – дёрнула плечом она. – Официально заявляю, что это первый случай в моей жизни, когда человека спасла его бытовая беспомощность. На этот раз захохотали уже оба, и Пеппа отвлеклась от разметки будущей дорожки к прудику: – Ну я ему сейчас… – Mi amor, – Феликс приобнял жену за плечи, – Повремени чуток. Наш мальчик с сеньоритой. – Хм… – повелительница погоды прислушалась, различив второй голос, – Так уж и быть, пощажу на этот раз. Как она тебе? – Ирен? Вполне себе славная, вот только мне кажется, что-то её гложет. И, как я понял, далеко не каждый горит желанием остаться в нашем маленьком раю. А Ирен похожа на человека, повидавшего мир… Ты слушаешь, mi amor? – Гляди, – Пеппа указала на край участка, – У нас гости. Тёмный силуэт с белым пятнышком на шее не оставлял никаких сомнений в том, чтобы к Мадригалям решил наведаться священник. – Вау, отец Алонсо, – восхитилась Руфа, опуская ручку скакалки, – Он добрый… Ты испугалась? – Нет, я просто ни разу не видела настоящего священника, – Умбра склонила голову набок, стараясь увидеть тень. – Вы не ходите в церковь? – Нет, мама против. Говорит, это всё выдумки. Бог, ангелы… – Не знаю, – не стала спорить Руфа, – Но отец Алонсо может поженить твоих маму и папу! Может, он за этим и пришёл? И тогда никто не сможет назвать и грешниками! Пойдём, поздороваемся! Наперегонки! Умбре было всего пять, но что-то подсказывало ей две вещи: во-первых, взрослым не так-то просто нарушать правила, а во-вторых, лично девочка и их маленькая семье в Картахене никогда не считали Бруно и Мирабель грешниками. Ни перед людьми, ни перед таинственным Богом.