И как только Хакон стал сентиментальным?

      Хакон не солгал: чуть ближе к границе Вилледора, на западе, оказалась кучка людей, и говорили они, действительно, на испанском. Конечно же, Эйден не перестает сомневаться в преданности Хакона после только одной этой правды. Черт его знает, что может еще случиться…       Один из испанцев, крупный и уже зрелый, подошел к Хакону, как будто к старому другу, и обменялся с ним парой слов на своем языке, а потом они перешли на родной Эйдену, но слушать он как-то не захотел. Просто смотрел, нет, прожигал взглядом такой же жгучий костер, словно соревновался с огнем, кто кого прожжет. — Это Эйден, — наконец послышалось со стороны, и Колдуэлл повернул лицо к разговаривающим мужчинам, сделав свое выражение лица донельзя серьезным. Хакон немного смутился, уловив настроение напарника, а потом продолжил представлять его. — Он со мной. — Твои рекомендации мне ни о чем не говорят, Хоакин, — ответил тот самый испанец, впрочем, разговаривая на английском чудесно. Исходя из сказанных им слов, можно было догадаться, что и он не особо доверяет Хакону. После испанец обернулся к незнакомцу. — Давай присядем у костра, и ты нам сам о себе все расскажешь.       Пилигрим кивнул, наверно, в знак благодарности за то, что ему так дружелюбно предоставили место у огня, и подобрался к остальным поближе, расслабленно усаживаясь рядом с главарем всей этой шайки. — Принесешь воды — и тебе местечко найдется, — объявил свои условия главарь, обратившись к Хакону, что не двигался с места, видимо, и сам зная до этого, что дружелюбия по отношению к нему здесь хер дождешься. — Ну же, Хоакин! Разве тебе не хочется погреться тут, да еще и в хорошей компании? — М-мм, — с отчаянным вздохом промычал Хакон и, напоследок встретившись взглядом с голубыми глазами Эйдена, сиганул с крыши, умело помчавшись по забору в сторону Базара.       Пока рядом все бормотали на испанском, сам Эйден молча смеялся над тем, как Хакону приходится выполнять каждое данное ему поручение, чтобы казаться Колдуэллу, как говорят, «хорошим парнем». А на деле, выглядит он жалким. Или все-таки забавным, раз пилигрим усмехается, хоть и хочет эту усмешку скрыть. Может быть, он на Хакона и злится, но все же что-то в нем точно было такое-этакое, из-за чего злиться не хотелось вовсе. И мысль о том, что всему виной харизма этого паршивца, огорчала Эйдена уже только потому, что тот — реально паршивец: он снова может, как ни в чем не бывало, втереться в доверие, а потом, как последняя подвальная крыса, кинуть или прикончить, ни о чем не жалея. — Ладно, черт со всем этим, — махнул головой крупный мужчина, что сидел рядом с Эйденом и показался ему главным. — Меня зовут Раули, а это — Карлос, Серхио, Альваро, Гоку, Лаура и София, — поочередно указывая на каждого, кого называл, говорил Раули. Колдуэлл растерянно проморгался и сжал губы. — Ты с ними еще найдешь общий язык. Если, конечно, так же неплох, как кажешься.       Это был явный намек на то, что нужно что-то о себе рассказать, и факт того, что эта компания относится к Хакону с презрением, внушала доверие. И Эйден решил рассказать о себе. Правда, немного, но хотя бы не лгал. — Пилигрим, значит, — на вздохе произнес Раули после услышанного, потирая ладони друг о дружку. — И как ты сюда добрался? И почему остановился здесь? — Я ищу одного человека, — явно не желая раскрывать все подробности, осторожничал Колдуэлл, и никто тут, видимо, и не нуждался в подробностях. Это радует. — Хакон обещал помочь мне с этим. — Хоакин — тот еще хер, — задумчиво нахмурился Альваро, потерев переносицу. Это был совсем молодой парень, который выглядел гораздо свежее всех остальных. — Наше знакомство с ним началось с ссоры. Он продал нам одни драгоценные для нас камни втридорога, хоть и утверждал, что еще и цену занижает. Ебаный торгаш. Как же я тогда хотел ему шею свернуть. — Да, ублюдок еще тот, — дерзко усмехнулась светловолосая София, поправляя дрова в костре. — Только и умеет, что очаровывать и пиздеть по любому поводу и без. — Так, раз уж вы в нем так сомневаетесь, зачем же все еще принимаете его здесь? — немного не понимая, спросил Колдуэлл, а на деле просто хотел узнать, так ли Хакон ужасен, как он о нем думает. — Мерзавец он или нет, а однажды он нам все-таки помог, — пожал плечами Раули, взглянув в огонь. — Да, помощь эта не была такой, чтобы перед ним на колени падать, но и плохого всякого он нам сделал не столько, чтобы его проклинать. В любом случае, — он вздохнул, взяв бутылку алкоголя с земли, — хер с ним. Просто будь бдительнее, и все будет зашибись.       Это, действительно, прозвучало как тост, но выпил только Раули. Мешать этому маленькому торжеству Эйден не захотел, а потому говорить о том, что Хакон имеет свойство предавать, тоже не стал. К тому же, все они начали о чем-то бурно и довольно радостно говорить на своем языке, и Колдуэлл решил просто отдохнуть, согнув ноги в коленях и скрестив на них руки, уложив подбородок на, в буквальном смысле, собственноручно сделанную подставку.       Голубые глаза внимательно глядели за огнем, пока их владелец расслаблялся, чувствуя, наконец, как снимается напряжение в мышцах. Давно такого не было. Наверно, с тех самых времен, когда еще не происходило всего этого пиздеца. Боже мой, а что же было раньше? Насколько счастливыми казались даже те дни, которые считались абсолютно скучными? Так хочется все вернуть. Так хочется вернуться. И так хочется, чтобы это манящее пламя от костра уничтожило мир прежде, чем это сделают мертвецы. — Принес? Отлично, садись, Хоакин, — сказал Раули, и Эйден только сейчас обратил внимание на это «Хоакин», едва усмехнувшись.       Вернувшийся Хакон бросил рюкзак с бутылками у костра и, осмотрев всех и отыскав место рядом с Колдуэллом, присел рядом с ним, уже доставая воду из сумки. — Держи, парень, — на глубоком выдохе подал бутылку Хакон своему приятелю, и Эйден взял ее, взглянув на старшего.       Хакон, весь уставший и взъерошенный, смотрит на пилигрима все так же виновато, и тот отводит взгляд, сдерживая усмешку, вызванную этим самым виноватым видом кареглазого.       Сначала все обсуждали нынешнюю обстановку в Вилледоре, обсуждали базарцев и миротворцев, обсуждали даже то, что может произойти потом. И Эйден видел, с каким настроением это делают испанцы. В выражении их лиц и в их голосах совершенно нет никакого презрения, и говорить с Хаконом им, вроде, даже в радость, несмотря на все то, что они говорили у него за спиной. Впрочем, упрекать их за это — бессмысленно, потому что, может быть, они просто остаются бдительными, как и советовали ему. А потом эта компания заговорила на испанском, и разобрать было уже что-то трудно. — Как же достала их привычка перескакивать с одного языка на другой, — с усмешкой прошептал Хакон, а после поднялся на ноги. — Пошли поговорим, Эйден. Слушать их все равно бесполезно.       Эйден встал следом и направился вслед мужчине, что остановился на краю крыши дома, облокотившись о каменный забор. Пилигрим выглядел уже лучше, чем с самого утра, и это давало хоть какой-то повод к радости у Хакона. — Как ты? — бывший ночной бегун начал с самого обыденного, серьезно наблюдая за происходящим на улице. — Порядок, — коротко ответил Эйден, устроившись с ним рядом. — Спасибо за помощь утром. Я точно сдох бы там, если бы ты не оказался рядом. — Хакон широко улыбнулся, уже приготавливая разные фразы по типу «мне несложно» и «рад помочь». — Что-то попросишь взамен?       Улыбка с лица старшего мгновенно исчезла, и тот нервно отошел, начав ходить взад-вперед. — Не надо строить из меня такого лицемера, Эйден, — устало вздохнул он, вернувшись на прежнее место. — Тогда у меня не было выбора, пойми же. Вальц убил бы меня. — А зачем ты вообще на него работал? — без злости поинтересовался Колдуэлл и тут же покачал головой в разные стороны, понимая, что просто-напросто не хочет знать ответ. Его что-то пугает. — Не надо, не говори. Лучше вообще закрыть эту тему. — Как скажешь. — Хакон неловко повернул к нему лицо и неуверенно прищурился, замечая, что его напарник буквально спрятался в капюшоне. — Ты замерз?       Эйден тихо усмехнулся, сам того не желая, и уже хмуро обернулся к Хакону, встретив мягкий взгляд карих глаз. — Думаешь, больше ничего обсуждать не надо? — так и не ответив, спросил пилигрим, причем выделив в своем голосе такую огромную долю презрения, что самому стало как-то не по себе. — Ты все еще подозрительный подонок, если что. — А тебя пиздец как трудно переубедить, если что, — совершенно без упрека передразнил Хакон, после чего Эйден отвернулся, потому что не хотел, чтобы его слабую улыбку кто-то увидел.       Все-таки Хакон слишком обаятельный, и даже будучи полнейшим козлом в глазах Колдуэлла, он будто добавлял шансы к сокращению ядовитого укора в его сторону. — Мне хочется помочь тебе, что бы ты там ни думал, — негромко, но так откровенно высказал Хакон, что пилигрим сжал губы, внимательно наблюдая за обратившимися на улице. — Дай мне возможность это сделать, не отталкивай.       Надо ли воспользоваться этой возможностью или все-таки следует довериться Раули, который говорил что-то о бдительности? А можно ли этим испанцам доверять? Черт, как же трудно постоянно выбирать и как же трудно положиться хотя бы на кого-то. — Я не знаю, что делать, — отчаянно и абсолютно честно ответил Эйден, и ему вдруг показалось, что только он здесь и может говорить что-то честно. — Разберемся, — подбадривающе легонько похлопал Хакон по его плечу, немного отойдя назад, должно быть, уже желая вернуться к компании испанцев, но потом плавно остановился и с каким-то необъяснимым выражением лица посмотрел в спину пилигрима. — Вместе разберемся.       Колдуэлл ненавидел это слово, это коварное и идиотское «вместе». Невозможно разобраться вместе с тем, у кого в душе сомнений больше, чем всего ублюдского в характере Хакона. Возможно, Эйден стал пилигримом именно по этой причине: жить в одиночку гораздо легче и даже как-то удобнее. — Кстати, ты заметил, что меня называют Хоакином здесь? — немного раскрепостившись, Хакон снова подошел к младшему, который, в свою очередь, с прежним хмурым видом обернулся к нему, скрестив руки на груди. — Заметил, — не меняя своего подозрительного тона, сказал Эйден и как-то невольно приподнял одну бровь. — Что ж, я теперь даже сомневаюсь, Хаконом ли тебя зовут по-настоящему или нет. — Шутишь? Я рад, — тихо засмеялся бывший ночной бегун, поправляя свои перчатки и глядя на свои же действия. Колдуэлл едва усмехнулся, стараясь сильно не показывать, что доволен их нынешним разговором, как и его собеседник. — Мое имя скандинавское, и к такому испанцы уж точно не привыкли. Им легче называть все подряд своим понятным языком, и имя Хоакин — как раз то, что им нужно. Не переживай: об имени уж я точно тебе не солгал. К тому же, оно означает «высокородный», а этим грех не похвастаться. — М-м… Так, значит, — Эйден натянул ухмылку, — высокородный таксист? Звучит многообещающе. — Пошел ты, — по-доброму усмехнулся Хакон и вернулся к компании испанцев, специально усевшись так, чтобы в его поле зрения попадал пилигрим, который остался стоять на прежнем месте, глядя на улицу и задумываясь.       Пускай. Пускай Хакон думает, что доверие к нему возвращается. Пускай Хакон думает, что все снова станет, как прежде. Пускай, действительно, будет так, ведь именно благодаря этому Эйден может получить ту от него помощь, которая нужна. А что? Хакон использовал его прежде, теперь все будет наоборот.       По крайней мере, Колдуэлл хотел верить в то, что он сможет Хакона просто использовать. Он никогда не отличался такой хитростью и умением обмануть, потому что жил по правилам, даже как-то справедливо, несмотря на то, что в мире справедливости уже не осталось: все только рвут задницы других ради спасения своей. А Эйден не такой: он способен постоять за себя собственными усилиями, а не за счет остальных. Но, видимо, это сейчас уже не сработает: если Хакон реально идет к тому, чтобы снова предать, то придется стать хитрее. А для этого нужно научиться хитрости самого Хакона, чтобы воспользоваться его же методами против него, поскольку это самый практичный способ с эффектом неожиданности.       Нет, Эйден не сможет так сделать. Он не Хакон, никогда им не был и не был даже его скромным подобием. И это, наверно, к лучшему.