И как только Хакон стал сентиментальным?

      Милая и юная Лаура, та, что из компании испанцев, завела тихую песнь, и Эйден тихо вздохнул, отчаявшись, что эта песня, скорее всего, про наступающую на пятки смерть. Красивый испанский голосок западал в душу, но не для того, чтобы заполнить ее какой-то любовью, а лишь для того, чтобы выжжечь, уничтожить, разорвать на куски. А все потому, что чувствуется, как близка смерть. Не только его, не только этих испанцев, не только жителей Старого Вилледора, а вообще всего человечества.       С этой мыслью невозможно просто вот так вот взять и смириться. Она разъедает мозг, переходит к глотке и по ней к самому сердцу, доставляя столько боли, что хотелось кричать. И эта ненужная обреченность была слишком некстати, особенно в такие времена, когда люди сражаются не только друг с другом, но и с обратившимися. Миротворцы и базарцы — идиоты, все до одного. И Хакон — идиот тоже. Да-да-да, они раньше пытались действовать сообща, но разве пытаться и успешно выполнять — это одно и то же? Зачем посредством захвата водонапорной башни заставлять людей идти на какие-то уступки? Зачем ради хер знает чего убивать командира Лукаса? Конечно, Эйден не знал этого Лукаса и не имел права судить поступок Хакона в таком негативном ключе, но ведь, возможно, Лукас был именно тем, кто смог бы помочь. Но гадать уже незачем, все случилось так, как случилось, и это стало именно тем, что заставило сердце Эйдена немного встревожиться. Это легкая паника, не более. К ней он уже давно привык.       Колдуэлл обернулся ко всей компашке странных иностранцев и посмотрел на Хакона, который что-то делает со своей рукой. Он недавно отходил за ромашками и медом, а как вернулся, так выглядит как-то неважно, а руку… перебинтовывает? Да, похоже на то. И где он умудрился пораниться? По дороге сцепился с ренегатами? Может, и так, а может, и нет. Во всяком случае, вообще похер.       Ладони Хакона вздрогнули уже, видимо, не в первый раз, и бинт издевательски выскользнул на землю, из-за чего перебинтовать так и не получилось. Хакону больно, от того и вздрагивает иногда, шипит, жмурится. Видать, серьезная рана.       Молодой испанец Альваро не был на вид очень дружелюбным, но молча вызвался помочь Хакону, после чего туго перевязал ранение, даже особо и не спрашивая, больно ли тому или нет. Пострадавший снова жмурился, потому что было не больно, а пиздец как больно, но ни слова не сказал, решив, что лучше уж так, чем никак. Поблагодарив за грубо оказанную помощь, Хакон встал с места и подошел к Эйдену, то и дело пытаясь поправить повязку. Выходило не очень. — Может, сходим разведать обстановку? — предложил он, наконец взглянув в посеревшие голубые глаза своего напарника. — Даже интересно, что там сейчас между базарцами и миротворцами. — Окей, — коротко и ясно изъяснился Колдуэлл, после чего взял свой рюкзак с пола и уже двинулся по трубе куда-то вниз.       Хакон полностью доверил ему весь путь и лишь последовал за ним, аккуратно и достаточно медленно спускаясь по балкону. — И? — требовательно протянул пилигрим, когда старший, наконец, оказался внизу, на земле. — Ты постоянно нас тормозить будешь? — Да разве я так сильно виновен? — с явным возражением заявил Хакон, а Эйден тут же вздохнул и провел его внутрь какого-то разрушенного магазинчика, чтобы спрятаться от тех тварей, которые вдруг могли их заметить.       Колдуэллу хотелось поскорее вернуться в самую гущу города, чтобы узнать, что там стало с Айтором и остальными, и чтобы сделать это как можно скорее, просто необходимо, чтобы Хакон шел за ним быстрым темпом. Поэтому он с недовольным, нет, лучше сказать, с сосредоточенным видом принялся за повторную перевязку руки своего компаньона. Тот же смотрел на эти действия удивленно и со слабой улыбкой.       Эйден сделал все на высшем уровне, и спрашивать, откуда он этому научился, не к месту: он был пилигримом, конечно же, он все это освоил. Теперь Хакон не чувствовал той боли в руке, что была раньше, и направил свой многозначительный взгляд в чужие очи. — Спасибо, парень, — искренне поблагодарил он, а губы Эйдена даже не дрогнули хоть в какой-то улыбке: все та же серьезность, перебивать которую не хотелось. — Не стоит благодарности, — покачал головой в разные стороны младший и отвернулся, чтобы пойти дальше.       Хакону становилось легче, и не от того, что физическая боль понемногу спадала, а от того, что его напарник медленно, но верно снижает обороты своей прежней злости.       Эйден профессионально перескакивал через все и вся, скользил под стойками и перебегал по стенам, желая как можно скорее оказаться в том самом эпицентре событий. Его волновала судьба Вилледора, потому что волновала судьба всего человечества. Практически всю жизнь ему приходилось выживать, а не жить, но сейчас, когда сил, как казалось, много, когда истина, как казалось, близка, необходимо сделать последние шаги на пути спасения. И одним из этих шагов является убийство Вальца.       Конечно же, сделать это будет совсем непросто, но если перевести на свою сторону и жителей Базара, и миротворцев, то, может, что-то и получится. Именно для этого Хакон ему и нужен, ведь в данное время люди, наверно, ненавидят пилигрима за то, что он возился с миротворцами. А к Хакону они привыкли, Хакон для них — давно свой.       Когда Эйден приблизился к одной из вышек города, он укрылся около какой-то стойки с объявлениями о пропавших и внимательно пригляделся. Хакон осторожно устроился рядом. — Там ренегаты? — неуверенно щурился Колдуэлл, стараясь высмотреть людей на вышке. — Да, они самые, — тихо ответил Хакон, и голубоглазый как-то отчаянно вздохнул от понимания, что в городе полнейший беспорядок. — Надеюсь, ты не хочешь напасть на них? — Я еще не сошел с ума, Хакон, — с еле заметным презрением усмехнулся вслух Эйден, сделав глубокий выдох, чтобы перевести дыхание. — Но их надо отсюда выгнать. Здесь было бы хорошее место для еще одного убежища. — Тогда надо переговорить с миротворцами, — сообщил свою идею старший, с опаской отодвинувшись чуть назад и сбавив тон. — Пошли отсюда, малыш, пока нас не спалили. — Мне надо оценить обстановку, чтобы миротворцам было попроще придумать действенный план, — твердо заявил пилигрим, наоборот, подобравшись чуть ближе к небольшому мосту, ведущему к вышке. — Можешь пока что идти, я догоню.       Хакон нахмурился, но не ушел.       На вышке послышался шум, и мышцы Эйдена внезапно напряглись. Он заметил, что ренегаты закопошились там, наверху, а некоторые подошли к краю, уже забирая в руки бинокли. — Блядь, я же говорил, что надо валить, — в небольшом волнении, а от того и в раздраженности, произнес Хакон и, дотянувшись до напарника, дернул его на себя, чтобы вместе скрыться за баннером, который их, впрочем, не очень-то и спасет. — Придется спускаться.       Они оба спрыгнули с крыш и спешно двинулись по дороге, перепрыгивая через машины, чтобы обхитрить и без того глуповатых зараженных.       Эйден чувствовал легкость своего бега. Такое ощущение, что ноги сами его несли куда-то далеко, что рядом не было никаких зомби, что бежать за Хаконом вслед было настолько просто, что хотелось бежать так всегда. Наверно, это все из-за того, что в нем слишком много всего, чем обладает пилигрим, а в особенности — чувства свободы при беге. Да, именно свободы, а не страха, и да, именно при беге, а не побеге. Интересно, кому-нибудь еще понравилось бы это? Сложный вопрос с простым ответом… Да уж, может быть, Эйден все-таки и сумасшедший. — Добрались, — оповестил Хакон, когда рядом уже показалось здание миротворцев. Колдуэлл отвлеченно посмотрел на него. — Ты в норме?       Ни хера он не в норме, здесь никто не может быть в норме, но сейчас Эйден даже как будто бы и не здесь: он полностью в своих мыслях. Его глаза машинально опустились, а в голове все закипело. Слишком много размышлений, слишком много тем для размышлений и слишком много причин для такого количества тем — одно накладывалось на другое, но мозг каким-то невероятным образом сумел воспринять это правильно, и именно поэтому пилигрим был так занят и сосредоточен. Он думал. — Знаю, тебя многое беспокоит, — с досадой произнес Хакон, едва нахмурившись из-за того, что на него не обращают внимание. — Но ты можешь высказаться об этом вслух, и станет полегче.       Эйден, наконец, услышал его и с многозначительным вздохом оглянулся вокруг, видя все те же виды, что и всегда. — Я беспокоюсь о том же, о чем и все, — пожал он плечами, медленно подбираясь к лагерю миротворцев, словно был в чем-то не уверен. — Не вижу смысла в том, чтобы об этом говорить. — Ты, кажется, потерял надежду, Эйден, — с заметной грустью вымолвил Хакон, внимательно смотря на напарника. Его состояние было необычным. — У людей еще есть шансы. Мы справимся. — М-мм, — утвердительно промычал Колдуэлл, уже быстрее направляясь к нужному зданию. — Ладно, потом разберемся. Сейчас надо заняться делом, а не пустой болтовней.       Эйден на пару секунд обратил взгляд к Хакону и увидел, как отчетливо в карих глазах читается упрек. Должно быть, старший не считал, что их разговоры — это пустая болтовня, и от этой мысли что-то приятно расползлось внутри, причем так приятно, что пришлось отвернуться, чтобы уж точно не было видно никакой внезапно появившейся улыбки. — Бродяги с Базара? — грубо обратился военный, что стоял на посту около самих дверей, и с ног до головы осмотрел двух подошедших к нему мужчин, все так же крепко держа оружие в руках. — Не совсем, — отрицательно ответил Хакон, решив, что уж лучше будет говорить он, так как работать языком у него получается прекрасно. — Мы работали с вами по расследованию убийства командира Лукаса. Эйден, — он указал на товарища, — ходил с Айтором на одну миссию. Мы на вашей стороне.       Военный хмуро посмотрел на обоих. — Биомаркеры? — все так же серьезно говорил он, после чего ему благополучно показали то, что было нужно. — Идите.       После полученного разрешения напарники вошли на территорию миротворцев, и Эйден с любопытством посмотрел на Хакона, желая угадать, о чем тот сейчас думает. Ведь ему явно как-то не по себе, расхаживая на зоне тех, чьего командира он убил. Но лицо его сохраняло прежнее, спокойное и уверенное выражение, и Колдуэлл даже как-то подозрительно прикусил губу, вновь и вновь убеждаясь в том, что старший способен умело скрывать свои эмоции. Искусный лжец.       Но сейчас мысли Эйдена попали в другое русло. Вальц отпиздил каждого, кто пошел тогда на задание, но пилигрим выжил. А Айтор? Айтор смог спастись? Ему кто-то помог? Он же главнокомандующий миротворцев, о нем точно должны были вспомнить… — Эй, — обратился Эйден к одному из служащих, который с недовольным лицом обернулся к нему, — я хотел спросить по поводу вашего лейтенанта Айтора. Он жив? — Он сейчас в лазарете, — оживившись, произнес служащий грубоватым, но хриплым голосом и указал куда-то наверх, — очнулся совсем недавно. — И… как он себя чувствует? — осторожно, чтобы не произнести ничего лишнего, продолжил Колдуэлл, мимолетом взглянув на Хакона, который стоял рядом. — А, знаешь, думается, что скверно, — честно отвечал солдат, пожимая своими широкими плечами. — Бредил, никто из его слов ничего и не понял. Оно и понятно: вернулся и выжил ведь только он, а о своих, вишь как, беспокоится. Наверняка, думает, что все они живы и что их надо всех спасти, да только ни хера подобного…       И говорил он еще как-то долго, минуты, должно быть, три-четыре, а Эйдену уже не терпелось как можно скорее попасть к лейтенанту, потому что знал, что все сказанные Айтором слова — не бред, а правда. Просто никто не знал, через что им пришлось пройти. И служащий говорил бы еще дольше, если бы не Хакон, который почти вежливо убедил в том, что им пора идти.       По дороге в лазарет мужчинам встречались только военные, и это немного огорчало. Ни одного простого жителя. Ни одного нищего. Ни одного, кто был обычным человеком и кто нуждался в помощи. А это значит, что война миротворцев и базарцев все продолжается. — Ебаные базарцы напали на него! — слышалось где-то в стороне. — Ублюдки! Вся голова в крови! Мертв!       Видимо, кого-то убили жители Базара, а это свидетельствовало лишь о том, что война ведется теперь уже с обеих сторон и жестоко. — Когда-нибудь это закончится, — прекрасно заметив, как осматривался вокруг Эйден, уверял Хакон. — Я знаю, что не только мы с тобой, но и все — и миротворцы, и базарцы, — хотят мира. По крайней мере, хотя бы потому, что устали. — Ага, по ним прямо видно, как эти «все» хотят мира, — с прежними сомнениями обернулся пилигрим, прижав брови к переносице. — Нужно просто подать повод, чтобы они все объединились, — рассуждал старший, серьезно задумавшись над всей сложившейся ситуацией. — Прекрасная идея, Хакон, ты гений! — с явным сарказмом слегка воскликнул Колдуэлл, уже подойдя к двери лазарета. — Вот увидишь, в моей чудесной голове как-нибудь возникнет мысль о том, какой именно повод подать на тарелочке, — с обаятельной улыбкой убеждал Хакон, и Эйден тихо усмехнулся, уже желая открыть дверь в медицинский пункт, но почему-то остановившись. — Проблемы, малыш?       Да, одна проблемка есть, и это сам Хакон. Пилигрим не хотел терять бдительности, а потому и не был уверен в том, что стоит допускать к разговорам с Айтором убийцу командира Лукаса. Однако, чем больше узнает Хакон, тем и сам станет осторожнее, если вдруг все-таки собирается кинуть Эйдена, как прежде. Что ж, рискнуть все же можно. — Нет, — тихо вздохнул голубоглазый, уже приготовившись к предстоящим минутам. — Пошли.       Хакон утвердительно кивнул и терпеливо подождал, когда его приятель все-таки осмелится открыть дверь, которая позволила им войти в комнату, главным атрибутом которой уже являлся практически мертвый Айтор.