И как только Хакон стал сентиментальным?

      Эйден стал гораздо спокойнее с того времени, как забрал ключ ВГМ у Вальца, однако хмурый вид сохранялся все равно. Пока миротворцы и базарные вовсю обсуждали условия перемирия, Хакон старался проводить больше времени с пилигримом, внимательно следя за его состоянием. Было такое ощущение, что тот даже присматривал за Колдуэллом, чтобы он больше не придумал ничего такого, что может навредить ему, что может повести за собой необратимые последствия.       Сам же Эйден чувствовал, что тяжесть с его души исчезла. Он так долго не доверял Хакону, но сейчас, после того, как тот рискнул своей жизнью ради него, прежнее недоверие сильно сократилось. Просто стало, пиздец как, легче. — Эй, давай побегаем? — предложил с забавной игривостью Хакон, пока на улице очень медленно вечерело. Эйден оглянул Базар. Все везде спокойны. — Куда побежим? К ренегатам? — усмехнулся Колдуэлл, мысленно уже согласившись на чужое предложение. — Ага, конечно, — слабо улыбнулся старший, двигаясь к выходу из Базара. — Потом к ним забежим. А сейчас просто насладимся пробежкой по самому красивому городу в этом мире.       Пилигрим усмехнулся вновь и вслух согласился.       Вечерний Вилледор… Все кошмары улиц еще не проснулись, а все красоты заката еще не исчезли. Небо на горизонте словно окрашено кровью, которая переливается от алого к бледно-розовому, и этот градиент совсем не подходил к той атмосфере города, которую привыкли видеть люди. Двигаясь по крышам Старого Вилледора, мужчины ощущали, что сегодня дышится особенно легко, несмотря на прежних зараженных, которые гуляют вокруг и которые, к несчастью, наверно, не могут наслаждаться таким вечером. Хотя кто их знает? Может, они от того вечно и расхаживают здесь, потому что им нравятся окрестности?       Эйден усмехнулся от своих мыслей: да, они забавны, но они больше не кажутся ему сумасшедшими. Наверно, это просто исключение сегодняшнего дня. — Ты меня куда-то ведешь? — спросил он у спутника, что двигался впереди будто бы по какому-то назначенному им маршруту. — Хакон? — Да… — пытаясь быть загадочным (хоть это у него получалось, откровенно говоря, не очень), протянул Хакон, не оборачиваясь и все двигаясь навстречу закату. — Но это сюрприз. — Я не люблю сюрпризы, — с прежней упрямостью заявил пилигрим, немного нахмурившись от того, что вспомнил некоторый «сюрприз» в виде предательства от своего напарника. — Полюбишь, — тихо усмехнулся старший и нежно улыбнулся своему приятелю, остановившись на верхушке какой-то башни. Эйден задумчиво продвинулся к краю и осмотрелся вокруг.       Здесь, наверху, открывался прекрасный вид на реку, в которой еле отражается тот самый прекрасный закат — одно из редчайших, но красивейших явлений нынешнего мира. Токсичная вода сейчас казалась «живой», и воздух вдруг становился неестественно свежим и влажным, несмотря на всю ту вонь от гнилых трупов внизу, на улицах. Облака все еще казались пучками ползучего черного дыма, но даже они не могли скрыть всех тех нежных красок, которыми горела водная гладь. Здесь, действительно, все было не так, как везде. — Ну? — с интересом спросил Хакон, наблюдая за своим неподвижным напарником. — Мне удавалось приходить сюда в такое время только один раз. Тогда весь пиздец только начинался. А сейчас… — он отчаянно вздохнул, обратив взор к улице. — Сейчас все так, как есть. Но все равно красиво, черт возьми. — Наверно, до Падения все было еще красивее, — разделяя чужое отчаяние, негромко произнес Колдуэлл и присел около самого края небольшой крыши, после чего вздрогнул, почувствовав чужую руку на своем плече, и с вопросительным видом обернулся. — Ты чего? — Ничего, — убрал свою ладонь немного вспотевший Хакон, который устроился дальше от края. — Но ты лучше сядь рядом. Мне, может, тоже хочется виды рассматривать, а не твою спину.       Эйден с усмешкой сделал то, о чем попросил в прошлом ночной бегун, и еще больше успокоился, поняв, что Хакон, недавно так быстро взявшийся за его плечо, не хотел скидывать его с такой высоты, а просто испугался, что тот упадет. И правда, что ли, сентиментальным становится? Да уж, забавно. — Помнишь, я говорил, что мечтаю уйти к океану? — начал старший после минутного молчания, которое, как показалось, длилось всего несколько секунд. — Помнишь, что говорил, что там все будет проще? Мне и до сих пор так кажется. Меня туда как будто бы тянет. — Тогда твоя мечта — это тина, — угрюмо заявил пилигрим, не отрывая глаз от пейзажей. Внутри все теплело от сегодняшнего вечера в Вилледоре… Блядь, как же хочется, чтобы каждый день был вот таким. — Да нет же, — устало протянул Хакон, наверно, действительно, устав от вечной и излишней серьезности своего приятеля. — Тянет не в этом смысле. Тянет как будто бы сердцем. Там ведь все иначе будет. Там легче устроить себе лучшую жизнь, там и проблемы становятся более решаемы, да и вся атмосфера получше. Как же классно там будет… — Не будет, если весь пиздец не закончится, — опроверг по-прежнему мрачный Эйден, еще раз обведя взглядом горизонт. — Ты совсем не умеешь мечтать… — недовольно покачал головой кареглазый, поджав губы и огорчившись, что с ним находится такой бездушный (по крайней мере, на вид) человек. — Давай, расскажи, чего ты хочешь в этой жизни.       Пилигрим задумался. Чего он хочет в этой жизни? Всего того, что и все: мира. Мира не только между людьми, но и мира на всей планете. А какой ценой достанется этот мир? Абсолютно неважно: если придется стать жертвой для более хорошей жизни всей Земли, к смерти должен быть готов каждый.       Возможно, такая глубокая апатичность и была у голубоглазого от того, что он уже готов умереть. И если раньше эта смерть, как казалось ему, приведет к большим успехам на пути к спасению всего человечества, то сейчас смерть — это ничто, потому что нынешняя жизнь — тоже ничто. И зачем нужны мечты, если ты проживаешь именно такую жизнь, которая дана тебе сейчас? — Не думаю, что в наше время нужно говорить о бестолковых мечтах, — это именно те слова, которые посчитал верными пилигрим, что в данный момент едва склонил голову. — Эй, полегче, — с натянутым задором, чтобы подбодрить приятеля, усмехнулся Хакон, — вот мои мечты, например, вовсе не бестолковые, и даже не думай смеяться, — Эйден широко заулыбался, видимо, немного изменившись в настроении. — Ну же, парень, давай. Вот, представь, что ты нашел Мию, что весь апокалипсис закончился. Что вы будете делать?       Голубоглазый снова впал в бездну размышлений, где на него давило буквально все. Во-первых, прежняя надежда на то, что он сможет отыскать сестру, угасла практически совсем. А во-вторых, и апокалипсис не закончится. Значит, пилигрим наполнен безнадежностью? Может быть. Но тогда зачем он все еще борется за жизни людей и за свою жизнь? — Эйден, говори вслух все свои мысли, — твердым и решительным голосом попросил старший, посмотрев на Колдуэлла, который опять изменился в лице: оно выразило первобытную грусть. — Не молчи.       К призывам говорить Эйден привык только благодаря тем, кто пытался его допрашивать, а теперь все иначе: его жизнью просто-напросто интересуются и, наверно, даже искренне, так сказать, от всего чистого сердца.       И ведь хочется рассказать, а рассказывать, впрочем, и нечего… — Не думаю, что я когда-нибудь встречу Мию, — откровенно высказывался пилигрим, снова посмотрев на окрестности и крепко сжав ладони в кулаки. — Предчувствие такое… странное. — А еще говоришь, что это у меня мечты — тина, — даже как будто бы упрекнул Хакон, немного передразнив своего собеседника и посмотрев на свои кроссовки, чтобы узнать, пора ли искать себе новые. — Ты сам в тине живешь постоянно, ты в ней уже утонул.       Так ли это? Да, возможно, но Эйден совершенно не виноват в том, что все вышло именно так: на его состояние повлияла атмосфера не только Вилледора, но и всего этого грязного и почти мертвого мира. Здесь очень сложно оставаться оптимистом. Здесь кругом апатия и обреченность. Здесь только смерть. — Эйден, сейчас я прошу тебя хотя бы на время нашего разговора забыть о том, что происходит, и сказать, как бы ты хотел устроить свою жизнь, если бы все стало хорошо, — разъяснил свою просьбу старший, и его голос был очень мягким, словно он боялся как-либо задеть чувства своего напарника или давить на него. — Поговори со мной об этом.       Колдуэлл искусственно стер свою хмурость и многозначительно взглянул в чужие глаза, которые глядели с непривычным теплом. Расстроенные нервы пилигрима вдруг перестали заявлять о себе, и прежнее отчаяние сменилось полным спокойствием, а внутри все так приятно зашевелилось, что по коже прошлись мурашки.       Эйден отвернулся. — Я не знаю, как все правильно рассказать, — пожал он плечами, склонив голову и глубоко вздохнув от того, что, действительно, не понимает, как надо высказаться. — Просто мне кажется, что даже если все станет как прежде, то у меня словно… не будет никакого будущего. Я очень привык жить в скитаниях и в борьбе за выживание и не могу представить жизнь без всего этого. Я будто перестану быть… самим собой. — Эйден обреченно посмотрел на свои дрожащие руки, упираясь локтями в колени. Даже несколько слов выворачивают наизнанку его душу. — Я не найду себе места в спокойной и размеренной жизни и, скорее всего, вообще потеряюсь, потому что цели уже не будет. — Он отчаянно опустил руки, снова вздохнув, и поднял голову к небу. — Поэтому я и не люблю мечтать, Хакон, и не хочу лишний раз огорчать себя тем, что меня даже в счастливом будущем ничего не ждет.       Молчание. Чертово молчание… Это все, чего заслужил пилигрим за свою пламенную речь, над которой так усердно старался? — Оно стало твоей частью, да? — с мрачной грустью поднялся на ноги старший и вскоре оказался перед Колдуэллом, опустившись к нему, чтобы посмотреть тому в лицо. — Ты о чем? — вскинув одну бровь, пожелал уточнить голубоглазый и немного насторожился, потому что снова чувствовал что-то вроде трепета внутри себя. — Об одиночестве, — поджал губы Хакон, осторожно положив ладонь на чужое плечо и внимательно вглядываясь в очи напротив. — Мне жаль, что ты провел столько лет один, и жаль, что не видишь смысла в своем дальнейшем существовании. Ты хороший человек, один из немногих таких, и я, правда, хотел бы помочь тебе в этом деле. И не из личной выгоды, Эйден, как ты, наверно, всегда думаешь, а просто так.       Надежда в пилигриме не вспыхнула ни на мгновение, но чужие слова все равно как-то повлияли: какой-то отголосок умиления вдруг промчался по каждой нервной цепочке и пробрался к мозгу, что автоматически пронес короткий импульс к мышцам лица, на котором изобразилась слабая улыбка. — Значит, ты мне веришь? — оживившись, с легким восторгом спросил Хакон, наслаждаясь чужой реакцией, которой добивался. — Понятия не имею, — покачал головой Эйден и встал, подойдя к краю вышки и еще раз взглянув на Вилледор с такой высоты. Все очень быстро темнеет. — Ничего страшного, мы еще разберемся с этим, — дружелюбно произнес ночной бегун и уже приготовился слезать вниз. — Пойдем на Базар? А то ночь уже скоро…       Конечно, они ушли, и по дороге все снова было тихо: Хакон молчал, потому что не хотел привлекать внимание окружающих, а Эйден — потому что думал: должно быть, сам процесс размышления был для него делом обыденным и, может, даже любимым. Так он хотя бы не чувствовал себя сумасшедшим.       Какова же была сегодняшняя тема для думы? Конечно же, Хакон. Точнее, его отношение. Такое ощущение, что после того, как Колдуэлл чуть не погиб в гостях у Вальца, этот самый Хакон стал осторожнее, добрее, нежнее… Он будто бы боится не уберечь пилигрима, боится, что тот снова задумает рисковать своей жизнью. И понимание этого как-то странно грело сердце, дарило тепло, распространяло по всему телу и заставляло переживать приятное давление внутри. Так значит, эти давно забытые чувства рождены… заботой со стороны Хакона? Пиздец, приехали… А впрочем, наверно, это просто доверие, ничего более. — Я зайду к Барни, узнаю, какие там дела, — сообщил старший, когда они добрались до Базара. — А ты можешь зайти внутрь главного здания. Там сейчас, вроде, отмечают примирение базарных и миротворцев. — Пожалуй, лучше навещу Айтора, — не желая расслабляться, заявил Эйден, посмотрев вокруг. — Он, как главнокомандующий миротворцев, сейчас точно внутри, — слегка улыбнулся Хакон, отходя в сторону дома Барни и Софи. — Так что тебе не отвертеться от веселья. Иди, выпей чего-нибудь, отвлекись от всякого плохого. Потом я тебя найду.       В итоге, весь вечер пилигрим провел в компании миротворцев и самого Айтора, слушая их рассказы о службе в далеком прошлом, а Хакон вернулся в это здание лишь ближе к ночи, замученный долгой беседой с Барни и его сестрой, и устало присоединился к компании военных и Эйдена, постепенно расслабляясь благодаря алкоголю.       Сегодня все хорошо. Сегодня все просто прекрасно.