И как только Хакон стал сентиментальным?

      Эйден поднялся на крышу, стараясь ни о чем не думать, хоть и получалось у него это довольно плохо. В руке он крепко держал передатчик, боясь потерять, ведь понимал, что больше никто, кроме него, не способен выполнить поставленную задачу. Черт… как же тяжело прокручивать в мыслях это ебучее «больше никто».       Светало. Становилось немного теплее. Но все было так же плохо. Осмотрев весь город с самой высокой его точки, Колдуэлл почувствовал, что его здесь больше ничто не держит. Химикаты повсюду, зараженные, пустошь — как это может удерживать?       На этой высоте свежо, воздух был иным, не таким, как на земле. Дышалось легче, на душе должно быть спокойнее, но… Какое, нахер, спокойствие, когда все внутри горит от боли? Когда мужчина открыл крышку щитка, он заметил за собой то, как сильно трясутся его ладони. И это было уже не только от того, что ему страшно и горько из-за всего сегодняшнего пиздеца, но и из-за наступающего на пятки превращения. Здесь нет ингибиторов, здесь уже нет ничего того, что поможет, и эти две гребаные красные полоски на биомаркере только добавляли тревоги.       Передатчик был успешно подключен, и Эйден правильно настроил антенну, отыскав нужную частоту. Все. Готово. Что ж… облегчение? Нет. Ничего подобного.       У Колдуэлла сумасшедше бьется сердце, ему тяжело и по-настоящему больно, и даже несмотря на то, что сумел убедить себя в том, что Хакон сбежал, что бросил его, что предал снова, пилигрим все равно идет по обратному пути, невольно и нехотя надеясь на то, что сможет найти там своего напарника. Он даже особо не задумывается, какое чудо должно произойти, чтобы он встретился с Хаконом вновь. Ему, действительно, похер, каким именно способом их встречу устроит Господь, которого вообще-то, наверно, и нет. На все сейчас плевать, лишь бы только увидеть его.       В той самой комнате, где они расстались, Эйден оставил дверь на крышу открытой, и благодаря этому смог увидеть, что там кто-то есть. Быстро и ловко соскользнув немного вниз, он почувствовал, как внутри все резко и больно сжалось.       Хакон… Он тут…       Айтор был рядом с его неподвижным телом, стараясь оказать первую помощь, хотя и сам выглядел неважно. Неподалеку сидели двое оставшихся солдат, которые были тоже изрядно потрепаны.       Эйден бросается к ним, не обращая внимания на свои раны, казавшиеся сейчас настолько незначительными, что их будто и не было вовсе. Он упал на колени рядом со своими ранеными товарищами и в беспокойстве осмотрел Хакона. Тот весь в крови, он истерзан, избит, он умирает… И умирает из-за того, что, правда, рискнул своей жизнью ради Эйдена… Никакой теплоты от этих мыслей пилигрим не почувствовал, потому что ему легче умереть самому, чем осознавать, что кто-то умер ради него. И на этих мыслях Колдуэлл в панике вздрогнул: нет, Хакон еще не умер. Этого просто быть не может. — Сейчас… вылечим… — с трудом произносит в кровь пострадавший Айтор. Ему и самому нужна помощь, но, по всей видимости, не такая срочная, как Хакону. — Ты сделал то, что нужно, Эйден? — Да, — глубоко вздохнул пилигрим, стараясь заглушить в себе с каждой секундой нарастающую тревогу. Он в шоке осмотрелся. Один из солдат прямо сейчас сделал последний вдох, а другой держится еле-еле, стараясь излечиться. У лейтенанта же изуродовано колено и оба плеча, изо рта течет темная и густая кровь, и на животе тоже — кровь, только неизвестно, его ли она или чья-то чужая. Здесь все умирают, и только Эйден чувствует себя живым. — Я все сделал, но… Господи… — Отлично, — сдерживая кашель и кровь, что постоянно стремилась вырваться из горла, сказал Айтор, перевязывая глубокие раны ночного бегуна.       Колдуэлл взглянул на Хакона. Тот лежал с закрытыми глазами, дыша с хрипотцой, но часто и громко. Пилигрим в страхе положил ладонь на его плечо, боясь причинить даже минимум боли, и сжал губы от прежней паники, когда Хакон приоткрыл свои карие, такие бездушные глаза и направил их взор в голубые. В этом взгляде Эйден заметил желание сказать о чем-то, но говорить старший не смог: он только болезненно и умирающе закашлял, когда Айтор надавил на его рану, чтобы затянуть как можно туже. — Нет-нет-нет, Хакон, не надо мне тут этого, — выдавил из себя лейтенант, когда на побледневшем лице ночного бегуна показалась алая кровь, хлынувшая из горла умирающего. — Твою ж мать…       Глаза Хакона закрылись, его голова механически повернулась в бок. Эйден в беспокойстве потряс его за плечо — никакого движения в ответ. Хакон потерял сознание. — Надо уносить его отсюда, — чувствуя, что больше не может держать в себе панику, объявил Колдуэлл, не желая никого терять. Он достаточно натерпелся здесь. — Нам всем срочно нужно уходить. Вставайте, я вас прикрою.       Пилигрим осторожно поднял Хакона, чтобы не испортить все те неаккуратно нанесенные повязки, и медленно пошел с ним отсюда к выходу, наблюдая и за тем, как сзади плетутся лейтенант и его солдат. Айтор держится за живот, и с каждым мгновением через его пальцы просачивается все больше крови. — Тебе нужна помощь, — немного нахмурился Эйден, но в ответ услышал лишь усмешку, которая граничила с судорожным вдохом. — Лучшая помощь — это поскорее выйти отсюда, Эйден. — На лице Айтора появилась улыбка, покрытая густым слоем крови. — Я удержу Хакона, давай мне его сюда. — Колдуэлл нахмурился еще сильнее. — Я донесу его, а ты будешь отбиваться от зараженных. Веди.       Практически через каждые три слова у лейтенанта вырывался стон и кашель, но пилигрим все равно сделал то, о чем ему сказали, и достал мачете.       Дорога к лифту доставила много неприятностей и трудностей, особенно то, что биомаркер Эйдена стал еще на пару полосок краснее. Но они отбились. Дошли. Смогли. — Поедем на лифте — есть риск свалиться вниз из-за того, что оборвется трос, — произнес солдат, что зашел в лифт первым. Везде отвратительно воняло гнилью и кровью. До тошноты. — А если не поедем на лифте, то придется спрыгивать вниз с телебашни. Что? Разве лучше? — говорил с трудом Айтор, войдя внутрь вместе с Хаконом и опустившись с ним на пол лифта. Чужая кровь смешалась с их собственной.       Эйден вошел тоже, закрыл двери и нажал на кнопку, после чего лифт резко сорвался с места, будто бы летя вниз. Но нет. Это было лишь мгновение. Потом он едет уже более спокойно.       Снова не обращая внимание на новые, полученные на пути сюда раны, Колдуэлл осматривает своих товарищей. Внимательно вглядываясь в каждого, он понимает, что солдат только что умер от того, что истек кровью; Айтор тяжело дышит, постепенно слабея настолько, что словно и не способен даже держать руку на своей ране на животе; Хакон не просыпается.       Зараженный воздух плохо действует на Эйдена: его сопротивляемость заражению быстро падает, и он ощущает, что вот-вот превратится. Биомаркер радостно горит почти полностью красным. — Если этот ебаный лифт сейчас не доедет до первого этажа, мы здесь все передохнем, — от отчаяния произнес он, закрыв глаза от переживаемого прямо сейчас ужаса.       Но лифт все-таки доезжает, и выжившие, хоть и с трудом, но буквально выбегают из телебашни, разукрашивая кровью дорогу под собой. Эйден даже не особо понимает, каким образом умирающий, смертельно пострадавший Айтор донес на плече все еще не пришедшего в себя Хакона, однако факт остается фактом: лейтенант бы все равно донес, даже если бы он был уже мертвым.       Как только вдалеке показывается небольшая группа жителей, Айтор сбрасывает с себя тело товарища и падает без сил сам, ожидая помощи от мирных людей. Эйден же мгновенно сбегает за ингибиторами, чтобы не превратиться.       Снова вытерпев тот пиздец, который он терпел каждый раз при применении ингибитора, Колдуэлл вернулся на прежнее место и вздохнул с облегчением, понимая, что его напарники все еще здесь и в какой-никакой безопасности. Он медленно опускается на землю и наконец чувствует всю боль, которую должен испытывать из-за многочисленных ранений на своем теле. Это было чудовищно… Все мышцы словно разрывались, растягиваясь до предела, как и кожа, которую сейчас можно было назвать лишь изуродованной плотью. — Возьми, пилигрим, — к нему подошел мужчина, один из жителей, которые согласились помочь. Эйден принял из его рук бинты и лекарство. — Этим ребятам мы не сможем помочь, как следует, но мы сделали все, что в наших силах. — Спасибо, — выдохнул Колдуэлл, увидев, что Айтор самостоятельно поднялся с земли. — Спасибо большое.       Голубоглазый принялся за перевязку своих ран, в то время как лейтенант докладывал обстановку своим людям по рации. Его голос не был таким хриплым, как несколько минут назад, к тому же, его слова не перебивались кашлем, что свидетельствовало о том, что хотя бы из горла перестала течь кровь. — Эйден, — позвал Айтор, отключив рацию и сделав пару шагов по направлению к пилигриму: получилось, на удивление, хорошо. — Ты как? Можешь идти или надо еще подождать? — Все нормально, — на вздохе кивнул Колдуэлл, заканчивая с обработкой ран. — На базе миротворцев нас получше подлатают. Пошли, Айтор.       Не желая терять ни минуты уходящей жизни, Эйден поднял Хакона, перекинув его руку себе на плечи, чтобы было удобнее нести, и лейтенант, поблагодарив жителей, направился за пилигримом, явно хромая на одну ногу.       Дошли. На базе их тут же встретили миротворцы, на чьих лицах виднелась скорбь от потери Роу и всего его отряда, однако они быстро соориентировались и принялись ухаживать за спасителями Вилледора, которые все-таки вернулись живыми.       После того, как Эйден получил помощь, ему стало легче, и он направился на выход из главного здания, чтобы потом пойти на радиостанцию вместе с Айтором и объявить всему городу о том, что случилось. Хакон все еще лежал в постели, так и не очнувшись. Пилигриму за него все так же тревожно, и он решил, что не прочь по дороге и навестить своего напарника.       Заходит в комнату. В ней не пахнет кровью, но зато стоит крепкий запах трав. Врачей не было: они ушли на перерыв. А вот Хакон был, причем изменился он достаточно — хотя бы не был таким бледным и… мертвым. — Все будет хорошо, — с какой-то тоскливой надеждой произнес Эйден, подойдя к старшему, что неподвижно лежал, не открывая глаза. — Мы все смогли, Хакон. Ты проснешься и будешь горд за себя.       Он стоит здесь неопределенное время и уходит, потому что ему тяжело смотреть на Хакона в таком состоянии и потому что тяжело вспоминать то, что произошло совсем недавно в телебашне. Там было… Нет, не стоит вспоминать. И без того больно.       После он встречается с Айтором на выходе с базы, как и предполагалось. Лейтенант выглядит не очень хорошо, он будто до сих пор умирает, но, похоже, об этом говорит лишь внешний вид: сам же Айтор казался серьезным и энергичным, как раньше, и это успокаивало. Кроме того, новые шрамы на лице как будто бы даже шли ему. — Радиостанция чуть больше, чем в ста метрах отсюда, — принялся рассказывать командир, уже двинувшись в путь и ведя пилигрима за собой. — Я… взял список погибших. Всех погибших в той телебашне. Ты их озвучишь после своей речи. — Хорошо, — кивнул Эйден, пока что не желая проверять себя на навыки паркура и поэтому передвигаясь исключительно по дороге. — Тебе не рассказали, что там с Базаром? Миротворцы с жителями оттолкнули ренегатов? — Они нанесли смертельный удар по противнику, и это прекрасный результат, — сурово ответил лейтенант, уже видя показавшуюся из-за углов домов радиостанцию. — Когда мои люди зажали ренегатов в кольцо и базарные начали бросать стрелы, ренегаты запаниковали, потому что поняли, что попались в ловушку. Их всех убили. — Он покивал головой, словно был горд за каждого, кто принял участие в той битве. — Барни прекрасно справился с руководством армией. — Это отличная новость, сэр, — слабо улыбнулся Эйден, наконец осознав, что сейчас, в безопасности и в компании настоящего друга, ему хорошо. — Я тебе не сэр, — также по-доброму ответил Айтор, уже приближаясь ко входу на станцию. — Или ты в ряды моих солдат захотел? — О нет, я не привык к такому суровому начальству, — усмехнулся Колдуэлл и услышал усмешку в ответ.       Около радиостанции стояли охранники-миротворцы, поэтому и здесь тоже было безопасно. Войдя внутрь, Айтор принялся настраивать связь, работая с щитками, а пилигрим прошелся глазами по списку тех, кто погиб на телебашне. В конце довольно длинного списка скорбно задержалось имя Роу. — Начинай, когда будешь готов, — объявил Айтор, встав у дальней стены.       Эйден громко вздохнул, подключив радио и приготовившись импровизировать. — Вы все знаете, что сегодня отряд миротворцев отправился на задание на телебашню, чтобы возобновить работу сети во всем Вилледоре, — вновь наполняясь прежней скорбью, начал пилигрим, крепко сжимая листок в руке. — Мы все помним о том, как ночные бегуны попытались это сделать, но они не знали, что их там ждет… Сегодня же я сам испытал то, что происходит в телебашне, испытал боль и настоящий страх. — Он вздохнул, чтобы перевести дух. — У нас была та же задача, что и у ночных бегунов, и мы, точно так же рискуя своими жизнями, поднимались на самый верх, чтобы сделать все, что нам нужно. Командир нашей операции, лейтенант Айтор, дал указания, но все вскоре пошло не по плану: зараженных было слишком много, нам пришлось разбежаться… И до крыши дошли не все. Мы остались в живых лишь впятером, но вернулось на базу только трое… Да, мы смогли выполнить поставленную задачу, но скорбь все так же съедает наши сердца, и эта боль от потерь слишком велика. — Он услышал уже и вздох Айтора. — Давайте вспомним всех тех, кто погиб, состоя во фракции ночных бегунов, и запомним имена тех, кто погиб сегодня. — И Эйден перечислил абсолютно всех, не пропуская никого. Выделил он лишь одного, Роу, назвав его не просто по имени, а по-особенному: «образцовый лейтенант Роу», потому что боль от потери еще слишком тяжела.