И как только Хакон стал сентиментальным?

      Хакону становилось легче с каждым днем, и он буквально спустя неделю уже потихоньку мог делать то, что делал обычно, да и выглядел уже гораздо живее, в отличие от того дня, когда его только-только принесли на базу миротворцев.       А вот восстановление Айтора шло не так хорошо и быстро. Несмотря на то, что мертвым в тот самый день казался именно Хакон, лейтенант был точно таким же наполовину мертвецом. Оба они достаточно пострадали тогда. Если у ночного бегуна было изрядно изуродовано бедро, то у главнокомандующего был истерзан живот: зараженный здорово прошелся когтями по этому месту, разорвав практически насквозь и даже не заметив бронежилет. Айтор тогда истекал кровью, умирал, но не позволял самому себе посмотреть на свою рану, не желая разочаровываться в том, что долго не сможет выполнять свои обязанности.       Эйден узнал от врачей все, что ему было полезно знать о ранениях своих товарищей. Хоть ему и было тяжело слышать о том, как тяжело проходила операция Айтора, сам факт того, что эта операция прошла успешно, радовал и успокаивал душу. И ведь действительно: пилигрим волновался за лейтенанта, поскольку решил, что должен считать его своим… другом. Это даже могло послужить и гордостью для Колдуэлла, потому что нечасто встретишь пилигрима, у которого есть друзья. Точнее, только один друг, потому что Эйден пока не придумал, кем ему является Хакон.       Айтор уже на следующий день после операции стал проводить почти все свое свободное время на тренажерном этаже, чтобы руководить своими отрядами, которые все еще были обязаны выполнять все его приказы. А когда большое количество солдат уходило на разведки, лейтенант не находил себе места и только угрюмо занимался какими-то бумагами, на которых нарисованы планы местности многих важных территорий.       Наверно, именно благодаря стремлению быть всегда и везде рядом со своим отрядом Айтор и дослужился до такого звания, а теперь он не прочь этому званию постоянно соответствовать, будучи серьезным, но верным на протяжении всей своей жизни.       Сейчас они втроем были уже на Базаре, и этому есть объяснение. Дело в том, что совсем недавно на базарных напали люди, видимо, Вальца, поскольку Барни сообщил, что народ слышал, как пришедшие «гости» спрашивали все одно и то же: — Где пилигрим? — Где ключ? — Найдите его!       Никто из жителей не понимал, о чем они говорят, и никто не мог спалить Эйдена, даже если бы захотел. Поэтому голубоглазый был немного рад, что от всех все скрывает.       Барни тоже особо не знал про ключ ВГМ, но он и не спрашивал, потому что знал, что Колдуэлл все равно ничего бы не сказал ему. Лидер Базара просто организовал защиту, просто отразил атаку и просто ушел обратно к себе в комнату. Хакон направился к нему, чтобы расспросить о том, как именно все произошло, а Эйден и Айтор притаились в небольшой комнате, которая когда-то была предназначена для переговоров. Им нужно было обсудить все, нужно было обсудить план Вальца и обсудить собственный план, по которому они уничтожат этого сраного ублюдка. К тому же, Айтор прекрасно знал, что такое ключ ВГМ, и знал, почему этот ключ так важен Вальцу. И благодаря этому Эйден ему и доверяет, как себе. — Уже узнали, сколько базарных погибло от нападения людей Вальца? — хмуро спросил Эйден, посмотрев на свои часы. — Десяток с лишним, — ответил лейтенант и присел на стул, держа руку на своем животе, чтобы, наверно, ни в коем случае не сдвинулась повязка. Он устало вздохнул, переутомившись с заботой о своей ране. — Я даже немного удивлен, что так мало жертв. Думаю, Барни своих людей хорошо подготовил.       Пилигрим покачал головой, а Айтор выложил на стол какое-то небольшое устройство, главным атрибутом которого был экран. Колдуэлл внимательно и с прищуром посмотрел на этот прибор, уже пытаясь понять, как оно работает и зачем оно нужно. — Мы установили маячки на всех основных зданиях ренегатов и сейчас ведем разведку, чтобы найти Вальца, — произнес лейтенант, облокотившись о поверхность стола. — Наши отряды смогут справиться с ним, осталось только найти. — Вальц никогда не появится там, где есть твои отряды, — отрицал младший, нажав на кнопку включения устройства. На экране сразу показалась карта, на которой высветились красные точки — пункты ренегатов. — Насколько близко вы будете приближаться к нему, настолько далеко он будет уходить от вас. — Значит, мы не дадим ему уйти, — серьезно сказал Айтор, глубоко вздохнув и от этого глубокого вздоха положив руку на живот, ранение на котором заставляло страдать от ноющей боли.       Эйден нахмурился. Состояние лейтенанта ужасало, и казалось, что он уже никогда не сможет восстановиться. Он… умирал?       Если Хакон с каждым днем становился все живее и живее, то Айтор — наоборот, все более умирающим. Его ранение на животе слишком глубокое, но не только оно тяготило лечение: биомаркер Айтора уже не мог быть полностью зеленым. Он заражен.       Скорее всего, его укусили зомби в телебашне, и по его организму распространился какой-то яд, от которого невозможно избавить кровь. Этот необратимый процесс, это превращение… Эйден знает, что это такое, и поэтому сожалеет лейтенанту, что тот может умереть. Точнее, что тот умрет, но когда — это еще не известно.       Когда пилигрим хотел сказать что-то по этому поводу, дверь в комнату внезапно открылась, и рядом показалась Софи, на лице которой было обычное выражение. Айтор не посмотрел на нее. — Я могу поговорить с Эйденом наедине? — спросила женщина, и лейтенант неспешно поднялся на ноги, даже не обращая внимание на свою рану, и ушел, прикрыв за собой дверь. Софи вздохнула, подойдя к голубоглазому. — Извини, что не доверяла. Видимо, нам нужно держаться за тебя. — Все нормально, Софи, я все понимаю, — улыбнулся уголком губ Эйден, едва махнув рукой. — Но сейчас не время выяснять отношения. — Он поджал губы. — Мне жаль, что на Базар напали и что вы потеряли своих товарищей. Мы должны были быть с вами в тот момент. — Это уж точно не ваша вина, — усмехнулась она, взглянув на стол и заметив устройство. Она казалась напряженной и почему-то молчала некоторое время. — Что вы решили насчет всего того, что произошло здесь? — У нас есть план, — не слишком осторожничает Эйден, отойдя к столу, на котором лежит устройство, отданное Айтором. — Когда мы сможем выследить Вальца, то…       Он не успел договорить, потому что получил удар клинком в спину. Клинок, острый, болезненный и такой длинный, прошел сквозь тело пилигрима, который, опустив голову и вскрикнув, увидел конец клинка у своего живота. Кровь медленно потекла по одежде и коже, а потом и вовсе хлынула наружу, когда Софи вынула клинок и когда Эйден закричал от боли снова.       Кровь на руках. Покосившиеся ноги. Помутневший рассудок.       Колдуэлл свалился на пол и уже не слышал, как вбежал Айтор, схватил Софи и вызвал своих по рации. Все везде расплывалось, крутилось, казалось слишком темным и словно ненастоящим, а по коже прошел смертельный холод, от которого становилось не по себе. Дыхание мгновенно сперло, а из горла вытек сгусток крови. На руках кровь. На полу кровь. Везде кровь. Кровь. Кровь. И еще раз кровь.       Эйден не понимал, каким образом он оказался уже в другом месте и как вокруг него столпилось так много людей. В ушах стоял шум, тело изнывало от боли, хотелось кричать, и, возможно, Эйден кричал, но себя не слышал.       Ему стало немного легче, когда совсем рядом присели какие-то люди. Открыв глаза, пилигрим с трудом различил врачей (потому что они были в халатах) и еще одного человека, который был к нему ближе всех. Хакон…? Да, наверно. А кто же еще? — Что это, блядь, значит? — о да, Колдуэлл понял, чей это голос, и немного расслабился, потому что Хакон, действительно, рядом.       С трудом повернув голову в сторону, Эйден посмотрел на Айтора, который о чем-то говорил, обращаясь ко всем людям на Базаре. Софи стояла одна, словно предательница, а напротив нее — Барни, не делающий никаких движений. Колдуэлл старательно прищурился, желая увидеть, с каким лицом Барни смотрит на свою сестру. Увидел: он смотрит даже не на нее, а в пол, и смотрит с отчаянием.       Хакон обеспокоенно повернул лицо умирающего к себе и занервничал, прекрасно понимая, что все крайне хуево. — Зачем, Софи…? — грустно и довольно тихо говорил Барни, и этот голос Эйден почему-то услышал отчетливо, несмотря на внешний гул толпы. — Зачем ты это сделала? — Вальц разыскивает Эйдена, он ему нужен, но он скрывается на Базаре, из-за чего страдаем мы! — твердо, без раскаянья ответила Софи, но ее напряженные мышцы выдавали ее беспокойство. — Умирают наши люди, Барни! Этот ебаный пилигрим навлекает на нас все беды! Сколько можно это терпеть? — Ты бездумно совершила неоправданное преступление, Софи, — с реальной грустью высказал Барни, хоть и пытался выглядеть серьезным, холодным лидером для своих людей. — За это тебе придется вытерпеть наказание. — Мне похер, Барни, — ядовито и обреченно рявкнула женщина, сняв свою шляпу и бросив ее на пол, после чего раскинула руки в стороны, так и намекая на то, чтобы ее распяли прямо здесь и сейчас, — хоть собственными руками придуши меня, мне плевать. Ты все равно меня не понимаешь. Никто тут ничего не понимает.       Эйдена отвлекает от этой сцены Хакон, который был в настоящей панике. — Держись, Эйден, ладно?       Голос Хакона чересчур нежный, и от этого сразу становится понятно, что мужчина впервые не знал, что ему делать. Он очень хочет помочь, хочет спасти, но как? — он не знал, и будучи бессильным в этом деле, кареглазый просто пытался дать понять, что он рядом. — Лейтенант Айтор, — с тем же тоном, что и прежде, обратился Барни, и Эйден снова обратил свой взгляд в сторону напряженной сцены, уже не ощущая, как над его телом стараются доктора, — как ты всегда поступаешь с предателями?       Айтор негромко вздохнул, немного нахмурив брови, и понял, что совершенно не хочет того, чтобы Барни потом убивался по тому поводу, что приказал казнить свою сестру, поэтому решил облегчить наказание для Софи. — Заключаю за решетку, — сурово ответил лейтенант, наблюдая за дальнейшим продвижением ситуации.       Барни медленно кивнул головой, с той же скоростью постепенно отворачиваясь от Софи. — Тогда посадите ее.       Люди Базара с неохотой увели Софи прочь. Почему с неохотой? Тут все просто: они никогда не питали к ней ненависти и каких-то других негативных чувств, она для них была подругой и когда-то даже надеждой. Но теперь все изменилось: жители доверяют больше всего Барни и сейчас вновь решили довериться ему, понадеявшись, что тот сделал правильный выбор.       Барни ушел, а Айтор стал распоряжаться отрядом миротворцев, говоря, кому и что надо делать. Эйден же опять посмотрел на Хакона, в очередной раз замечая чужое беспокойство. — Может быть, она права? — с трудом, невнятно и через хрип произнес пилигрим, чувствуя, как все его тело превращается просто в кучу мяса и костей: он себя не ощущал. — Ты бредишь, малыш, — тревожно ответил Хакон, стараясь своими словами немного развеселить Колдуэлла, чтобы поднять его дух. — Но ты справишься… Только не сдавайся, парень…       Эйден понимает, что сейчас он реально близок к смерти, и от этого не тяжело, не больно, но как-то хуево. Нужно что-то делать, надо как-то бороться, но тело ему уже не подчинялось, и вся боль уже постепенно сходила на нет. Этому есть лишь одно объяснение: Колдуэлл умирает, прямо сейчас.       Пилигриму показалось, что ему срочно нужно подумать о чем-то, чтобы у него была та самая последняя мысль, за которую цепляются люди, что вот-вот покинут этот мир. И он подумал о том, что умирает очень и очень глупо.       Я не сдох на пути к Вилледору, не сдох от Вальца, не сдох на задании в телебашне, зато погиб от рук чокнутой сучки…       Действительно, очень бессмысленная и постыдная смерть, но не об этом он должен был подумать напоследок. Ведь в его жизни все равно были какие-то моменты, которые он вспоминал с улыбкой, и было их немало, но все же, умирая, он мог думать лишь о том, что умирает. И это убивало еще быстрее.       Эйдену пиздец как страшно от таких мыслей, но вскоре этот страх проходит. Все словно отпускает его, все прекращает иметь хоть какой-то смысл и все превращается в… пустоту. И Колдуэлл закрывает глаза.       Все. Больше ничего нет. Везде кромешная темнота и вечная тишина.       Больше никакого страха. Больше никаких интриг и предательств. Больше никаких страданий и боли.       И, главное, больше нет Вальца, а это значит, что все наконец-то закончилось.