Чувствовать

Стрелки часов давно перешагнули заветное ноль-ноль. Новый день начался. Юнги устал, но ложиться спать не хочет. Сон сейчас кажется чем-то безумным, пустой тратой времени, которое можно провести с Паком. Чимину же хочется разобраться во всем, выяснить все от начала до конца. Ему известно, что родители Мина разводятся, и Юнги винит себя в этом, но на этом познания заканчиваются. Было бы неплохо их пополнить и дополнить. — Рассказывай, — Чимин ставит кружку с горячим чаем на стол, садится на рядом с Мином стоящий стул. Он привычным жестом берет руку Юнги в свою, гладит его подрагивающие пальцы, вкладывает в этот жест всю нежность, какую только находит в своей душе. Мин робко берет горячую чашку и обжигает об нее ладонь, но не отставляет, держит, наслаждаясь болезненным теплом. Голова болит после слез и переживаний. Контраст тепла согревающего руку, которую держит Чимин, и тепла обжигающего руку, держащую кружку, выбивает все мысли. — Хен, не молчи. Ненавижу, когда ты молчишь, — говорит Чимин. В его голосе просьба сливается с растерянностью, и Юнги снова начинает винить себя за то, что волнует Пака. — Я не знаю, что говорить. — Где ты был? Почему ты ушел? Юнги вздыхает и ставит кружку на стол, чтобы провести по волосам, взъерошив их неловким жестом. Говорить тяжело, горло сдавленно тисками вины. Да и страшно ему, что скрывать. Как рассказать о побегах на крышу? Хотя после этого раза он точно туда не вернется. Не сможет. — Ну же, Юнги~я, поговори со мной, — интонации Чимина просящие, в них мольбы столько, сколько Мин не слышал никогда. — Я просто, — Юнги поджимает губы, нервно выдыхает и продолжает пытаться говорить, — просто по привычке сбежал. Всегда так делал, когда что-то случалось. Так просто с тревогой легче справиться. Но в этот раз не получилось… Чимин кончиками пальцев водит по его ладони, обводит костяшки и запястья. — Где ты был? Просто гулял? — Я, — нервный вдох, — на крыше был. Пак пораженно замолкает. Он был так близок к Юнги. Рядом, но не достаточно, чтобы помочь ему. — Хожу иногда туда, чтобы успокоиться. Ничего такого, правда, — произносит робко Мин. Юнги продолжать говорить не смеет. Замолкает и в страхе ждет, когда Пак скажет хоть что-то. Чимин спрашивает адрес подъезда, где был Юнги. Мин называет его тихим голосом и пугается, когда Чимин пускает истеричный смешок: — Забавно, я тебя там искал. Внутри Юнги что-то обрывается в этот момент. Они были так близко друг к другу. Мин лбом утыкается в центр ладони Чимина. — Я идиот, — шепчет, — боже, какой я идиот. Чимин молчит в ответ. Ему сказать нечего. В нем совершенно не к месту просыпается обида. Он не знает на кого или на что. На себя, потому что так слаб. На судьбу, по чьей вине родился слепым. На слепоту, мешавшую жить. На Юнги, сбежавшего от него. Просто стало жутко от мысли, что Мин был буквально за дверью, дверью, которую Пак не увидел. Потому что видеть не может. — Чимин~а, — зовет Юнги неуверенно. Он чувствует напряжение в Паке, и от этого ощущает себя совсем маленьким перед ним, — почему ты молчишь? — А что мне говорить? — Не знаю. — Вот и я не знаю. Юнги сжимается от холода в интонациях Пака. Ему очень хочется обнять, но он боится это делать. Не хочет навязывать себя, у него твердое ощущение, что он изрядно так надоел за этот день и за эту ночь. Он не знает, сможет ли заслужить прощение и вернуть нежную улыбку на пухлые губы. Не уверен, что достоин этого. Юнги втягивает незаметно запах тюльпанов и отстраняется от руки Пака. Боится, что Чимину противны его прикосновения, отдаляется и робко наблюдает, проклинает мысленно себя и свое сказочное умение все портить и ломать. — Что за сообщение тебе пришло? Мин ежится от стали в голосе, чувствует себя беспомощным перед холодом в любимом голосе. — Отец написал, что они с папой разводятся. — Разве это все? — Чимин, пожалуйста, — просит, а о чем просит сам не знает. Просто больно и неуютно. Холодно. — Что «пожалуйста»? — Пак начинает злиться. — Перестань, — Юнги становится совсем тихим. Его голос звучит не громче шелеста листвы, которой играется ветер. — Перестать что? Почему ты сбежал, Юнги? Разве я хоть раз дал усомниться в себе? Если тебе нужно было время, я бы дал тебе его, я бы ждал. Но зачем ты ушел? И сейчас говоришь полуправдой. Ты мне не доверяешь? — Я доверяю, просто… — Просто что? — перебил Чимин, — просто я вызываю жалость, верно? Поэтому ты боишься рассказывать мне о проблемах? Ну как же, я ж слепой, разве могу помочь? Ты меня правда любишь или это просто жалость? Последний вопрос вырывается помимо воли Пака, и он пугается. В голове всплывает мягкий и нежный голос Юнги: «Ты и только ты». Мин же молчит. Он теряется в вопросах Чимина, в его выводах, которые взяты из ничего. Юнги больно от мыслей о том, что он не смог убедить в своих чувствах, из-за чего в его любви теперь сомневаются. Мина трясет крупной дрожью, каждое слово проходится солью по ранам, а ненависть к себе, которая совсем недавно притихла в груди, встрепенулась и с новыми силами кинулась на него. И зачем он сбежал? Кому от этого стало легче? Чимин не верит в искренность его чувств. А Юнги загнан в угол страхами, ненавистью и болью. Тишина давит. Чимин старается услышать хоть что-то от Юнги. Хотя бы шевеление, но его слух улавливает только сбитое, неровное дыхание, словно Юнги дышит через раз. Обида отступает назад, испаряется, стоит Паку вспомнить одну важную деталь. От Юнги отказалась семья, потому что он выбрал его. Причем до того момента, когда Чимин признался в чувствах. У Юнги никого нет кроме Пака. Мин Чимину ничего не сказал и ушел не, потому что не верит в помощь от него, а потому что боится надоесть, потому что привык решать все сам, без чьей-либо помощи. К сожалению, понимание к Паку задержалось и сказанных слов не вернуть, не исправить. Чимин только в этот момент замечает, что Юнги больше не держит его руку в своих. Это отрезвляет от смешанных эмоций, поселяет вину глубоко в сердце, которое сжимается болезненно, стоит слуху уловить тихий всхлип Мина. Пак находит руку Юнги и радуется тому, что Мин не отталкивает его. Он тянет к себе Юнги, вынуждая того встать со стула, подойти ближе. Чимин тоже встает. Он обнимает бережно, но Мин аккуратно отстраняется. Ему хочется сбежать куда-нибудь, но тогда Пак будет переживать снова. Юнги и так доставил хлопот ему. На сегодня хватит. Мин собирает все мужество, какое только может найти в себе, и спрашивает хриплым голосом: — Жалеешь, что я переехал к тебе? Хочешь, я уеду? Чимин молчит. В этом Мин видит ответ. Он хочет уйти из кухни и начать собирать вещи, но Пак цепляется за него, обвивает шею руками, прижимаясь плотно. Юнги пытается оттолкнуть, вырваться, но вскоре успокаивается и замирает, теряясь. — Не уходи, пожалуйста, не уходи, — сбивчиво шепчет Пак. Юнги не знает, как много сделал для Чимина. Не знает о томительном одиночестве, из которого вытянул, ласково переплетая пальцы. Пак первое время не понимал его. Моменты, во время которых Юнги забывал о слепоте Пака, казались злобной насмешкой. Но Мин, трепетно касаясь, разрушил это ощущение и собрал из осколков другое — нежное и трепетное. Чимин понял, что он кому-то нужен, важен. А сегодня он обидел Юнги, оттолкнул своей неуверенностью. Ему не верится, что незрячего можно полюбить, но Мин… Он ведь рядом, хоть о любви шепчет редко, но заботится и позволяет Чимину то, что никому не позволяет. Чувствовать свою душу. — Ты правда хочешь, чтобы я остался? Чимин часто кивает и лбом упирается в острое плечо Мина. Тишина снова тоскливым одеялом давит на них, вытесняет из груди воздух. — Не молчи, — просит Чимин, — я дурак. Наговорил тебе ерунды, я так не считаю, просто… Просто обидно и очень больно от мысли, что был совсем рядом, но помочь не смог. Если бы у меня было зрение, я бы был рядом, но… Дыхание спирает, Пак замолкает, беспомощно сжимает в руках Мина, боится, что его оттолкнут. Когда-то после просьб не оставлять его, он все равно оказался выброшенным за борт семейной жизни. Страшно от мыслей о повторении истории. — Но ты ведь рядом — ласково произносит Юнги, — я очень виноват перед тобой. Не должен был уходить. Да и смысла в этом все равно не было, как только ушел, сразу понял, что хочется к тебе обратно. Мне так жаль, что я не смог показать, как сильно нуждаюсь в тебе. Прости меня. Пак отрицательно машет головой, не соглашается с каждым словом. Он тянется к губам Юнги, сливаясь с ним в соленом от слез и сладком от нежности поцелуе. — Кажется, у меня тоже скоро будет аллергия на «прости», давай забудем это слово? Вместе. Юнги смеется тихо, морщится от боли, прострелившей обкусанные губы. — И теперь я буду собственноручно наносить тебе бальзам на губы, тем, что я тебе дарил, ты не пользуешься, верно? — Я пытался, но что-то пошло не так. Время давно перевалило за три ночи. Понедельник вышел «веселым». Однако же они чувствуют, что стали ближе, словно коснулись душ кончиками пальцев, переплетаясь нотами трепетных, полных нежности и страха потерять друг друга чувств.