Не моя стрела твою тень нашла

Пил закат, да снег глотал с неба чёрного, Даль вдохнул, узнал во тьме следы лисии, Метки алым поставил – да смёрзлись Капли и выстыли в камушки синие. Тени - Зима

- Будьте так любезны, снимите одежду. Камзол, рубашку, бинты или что там у вас? Окделл, стоит в центре комнаты, вцепившись в свои плечи. Волосы падают на лицо. Щеки идут алыми пятнами. Прячет слезы? Алва уже достаточно разозлен и говорит громче. - Или вы сделаете это сами, или я вас вытряхну из одежды. Горе-оруженосец наконец подчиняется. Дрожащими пальцами расстегивает камзол. Алва наблюдает за этим, сидя в кресле. Конечно, он уже знает, что увидит, и понятие не имеет, что ему с этим делать. Рубашка падает на ковер. Не бинты - все еще хуже. Что-то вроде корсета, не только скрывающего грудь, но и увеличивающего плечи. - Достаточно. Девчонка убирает руки от пояса штанов, явно силясь поднять голову и посмотреть ему в глаза, но у нее не хватит на это дерзости. Знает, плутовка, что не выдержит его взгляд. - Всего один вопрос, - преувеличенно мягко говорит Рокэ, - Где настоящий Повелитель Скал - Ричард Окделл? И почему он прячется за спинами женщин и детей? - Я не прячусь! Я и есть Повелитель Скал. Настоящий! - Не морочьте мне голову, - шипит Алва, - Вы Окделл, фамильное сходство не отнять, но вы же не думаете, что я не в состоянии отличить юношу от девушки? - Я и есть Повелитель Скал, - повторяет упрямица и вдруг добавляет жалко, - В этом-то и проблема. - Объяснитесь. Рокэ Алва ждет объяснений и он их получит. Наконец справившись с собой, дева произносит: - У отца не было сыновей. Меня с детство воспитывали... Наследником. И когда... Он умер... Вы его убили, - поправляется она дерзко, - Я не знала тогда, что его не стало. Но я услышала... Дальнейшими словами она то ли давится, то ли передумывает говорить. Алва поднимается, встает напротив, смотрит внимательно и требует продолжать: - Услышали что? Под его взглядом она продолжает. - Услышала, как Скалы... Поют о нем. А потом они приветствовали меня. И я поняла, что все это... Теперь мое. Мое право и моя... Ответственность. Меня воспитали наследником. Точнее, наверное, пытались воспитать. - девчонка зачастила, боясь будто бы не успеть сказать, - Потому что я все равно... Мне страшно. И я не тот, кто может всех защитить. Она вскидывает голову и наконец смотрит на Алву. Ей явно хочется закрыться, руками или одеждой, но, видимо, врожденного окделльского упрямства еще хватает держать голову и спину ровно. - Что же мне с вами делать? - Алва обходит ее вокруг разглядывая, намеренно смущая сильнее, осторожно протянув руку, дотрагивается до застарелых синяков, должно быть, никогда не сходящих, оставленных "корсетом" на плечах. К ее чести, от прикосновений юная дева, по ее же словам, надо же, Повелитель Скал, не дрожит. Алва спрашивает скорее сам себя, но потешный этот оруженосец, похоже, уже не может молчать. - Сломайте мне жизнь, расскажите всем, что я не сын Эгмонта Окделла, а дочь! Алва, смерив ее взглядом, наклоняется, подбирает рубашку, лежащую у ног, и сует в руки. - Оденьтесь. Пока она суетливо накидывает одежду, Алва делает несколько больших шагов по комнате: - Знаете, как проверить, Повелитель вы или нет? Вас нужно убить. Воскресните - может быть Повелитель. А может быть вы этот шанс в детстве уже использовали, например, упали в колодец, а все решили, что вы чудом выжили. Или все это с песнями Камней вам причудилось, и никакой вы не Повелитель Скал. И тогда вы умрете, если вас убить. Она вскидывается: - Сделайте одолжение! На эту дерзость он не отвечает. Вздыхает, останавливается напротив. - Как вас зовут? На самом деле. - Ричард, - она хмурится в ответ на его вздернутую бровь, - Другого имени нет. А если... Оно когда-то было, мне его не сказали. - Прекрасно, - цедит Алва и решает. - Я позволю вам остаться и сохраню вашу тайну, но возьму с вас клятву. В моем доме можете ходить без этого, - он указывает на лежащее на полу ее одеяние, - мои слуги не будут болтать, в остальном же... Ваш спектакль, очевидно, придется какое-то время продолжать. - Какую клятву? - Насчет остального вопросов и возражений нет? - Нет, монсеньор. - Восхитительно. Кровную клятву, Дик. ~ - Вы сегодня поразительно рассеяны, Ричард. Снова всю ночь читали Дидереха? - Простите. Мне нужно... Пару минут, - она садится на землю, прямо там где стояла, - Или больше. - Мы только начали, а вы уже у моих ног. Что? И где же обжигающий ненавистью взгляд? Колкости не помогают вам сегодня взбодриться? - он наклоняется, глядя в ее лицо, и повторяет уже другим тоном, - Вам помочь? Ричард сидит на земле, сжавшись в комок и думает, что душу бы продала Леворуком за возможность принять горячую ванну и лечь в постель. - Что вы сказали? Собравшись с силами, Дик говорит громче: - Ничего, я в порядке. Она встает и поднимает шпагу. - Мне просто нужно было... Немного времени. Алва смотрит в глаза, а потом, склонив голову набок, произносит: - Может быть свободны. - и уходит с тренировочной площадки. Через четверть часа в ее дверь стучат. Должно быть, позвать к завтраку, и надо бы сказать, что есть она сегодня не будет, но сил нет лишний раз даже двигаться. Однако стучат еще настойчивее. - Дорита! - кричит Кончита из-за двери, - Я сделала вам горячую ванну в купальне! Какая она дорита, Создатель... И какая еще ванна. Нужно встать, открыть дверь, объяснить, что ее просто нужно оставить в покое, и сейчас все пройдет, а не продолжать сидеть у стены, пережидая очередной приступ боли. Отослать Кончиту не получается, она настаивает, и - себе можно признаться - что эту помощь очень хотелось принять. Ричард позволяет увести себя в купальню и оставить наедине с горячей водой и легким завтраком, отчего совершенно глупым образом хочется расплакаться. Не хочется ни о чем думать, но в голову настойчиво лезет, что кэналлийская служанка добрее к ней, чем собственная мать. Что герцог Алва слышал ее слова и понял все про ее состояние, и в этом доме ее не бросили, сделав вид, что ничего не происходит. Ей помогли, деликатно позаботившись и не словом не упрекнув. На следующий день Алва тоже отменяет тренировку, а вечером невзначай интересуется ее самочувствием. Ричард благодарит за беспокойство, стараясь не смотреть ему в глаза. - Следующий раз просто скажите, что вам нужно несколько дней отдыха. У нее получается ответить почти без смущения. - Да, монсеньор. ~ Сколько бы Штанцлер не говорил Ричарду о том, как Ворон коварен и опасен, совершенно не получается перестать Ворону верить и доверять. И не только из-за того, что он хранит ее тайну как свою, или из-за того, что у него всегда есть решение любой проблемы. Ворон играет с ней как и все, но он играет и за неё тоже. Она не замечает момент, когда эру начинает хватать одной фразы, чтобы вытянуть из нее откровенность. Однажды после тренировки, во время завтрака, Алва вдруг бросает: - Вы так красноречиво молчите уже два дня. И все. Просто замечает и ждет. И ей безумно хочется вытребовать, вытрясти из него правду. И она отчего-то почти уверена, что Рокэ ответит, не солгав. - Королева... Вы ведь знаете что она опять устроила нашу встречу? Алва кивнул, как о чем-то само собой разумеющимся, все он знал! - Она сказала мне, - Ричард подбирает слова, а потом решает сказать как есть, - сказала, что вы ей воспользовались. Без ее воли. И не единожды. Алва приподнимает бровь и после паузы, хмыкнув, спрашивает. - Надеюсь, вы сделали вид, что поверили ей? - Я почти поверила! - Ричард успевает удивится своей откровенности, но все равно говорит. - Она была весьма убедительна. Но все же чуточку переигрывала. Но Её Величество говорила так... Может, кто-то когда-то правда с ней... Сделал подобное. Алва посмотрел изучающе. - Сочувствуете королеве? Получается только пожать плечами, пряча взгляд. - Зачем она это сказала, эр Рокэ? Чтобы Ричард Окделл кинулся вас убить? - Возможно. А вы бы кинулись? - Возможно. Если бы не было той дуэли. Сейчас... Не знаю. О том, как Алва убил Эстебана, вспоминать не хотелось, но перед глазами так и вставал тот момент. Он убил Эстебана из-за нее. Для ее спокойствия. Странно было как ни в чем не бывало продолжать завтрак после такого дикого разговора и воспоминаний о неудавшейся семерной дуэли. И как в тот же день, он отвел ее к себе в кабинет, раздел, обещал сохранить тайну, а потом заставил поклясться. Странно было спокойно продолжать завтракать, но Ворон продолжал. Про себя подумав, что становится, наверное, таким же чудовищем, Ричард последовала его примеру. ~ - Вам просили передать. Сказав так - дерзко и неуместно, - Ричард протягивает Алве кольцо блеснувшее алым камнем на раскрытой ладони. Эр, помедлив, берет и рассматривает кольцо. Усмехнувшись, прямо спрашивает. - Отравлено? В нем яд? - Уже нет. Окинув ее взглядом, Рокэ всматривается в ее глаза. Грубо хватает за запястье, прощупывая пульс. - Как вы додумались до этого, дурное создание?!? - А как... По-другому? Как поступить по чести? - Какой чести? Какой, к Леворукому, чести?! Ваша честь зовется глупостью, не иначе! Он спрашивает, как выглядел яд и каким был на вкус, И Ричард, растерявшись, на все отвечает честно, а затем Алва, встав и толкнув ее к стулу, почти рычит: - Садитесь и пишите. Быстрее. Скоро вам начнет сводить пальцы, затем руки, а после, может быть, вовсе парализует. - Что писать? - Завещание! - рычит Рокэ. А потом спокойнее поясняет. - Пишите письмо матери своей рукой. О том, что сами сделали с собой это. - Как это поможет? - Вам? Уже никак. - Мы эсператисты, ей будет от этого только хуже... - Между возможностью гражданской войны и чувствами вашей матери, я все еще выбираю второе! Ричард пишет. "Дорогая матушка! В моей смерти можете винить себя и план Ларака. Ваша любящая дочь..." Подпись. Дата. "Дражайшая моя мать! Благодарю вас и дядю за заботу и беспокойство обо мне..." и прочая любезная чушь и просьбы никого не винить в произошедшем "...Поцелуйте от меня сестер. Ваш сын, Ричард Окделл" Последние слова приходится дописывать сосредоточившись, руки действительно начинают неметь. Последние слова... Последние. Так много хотелось бы ей сказать... Не только плохого, было ведь и хорошее. Ричард аккуратно кладет перо и больше не может даже кулаки сжать. Последнее усилие, чтобы встать из-за стола. Делает два шага и все, падает на пол. Приходит в себя она на кровати в своей комнате. Поворачивает голову и видит Алву в кресле рядом. Он показывает ей две записки. - Какое прикажете отправить? Ей все равно. Правда, плевать. Хоть обе. - Вы сидите со мной, потому что я скоро умру? - Ричард пытается улыбнуться. Вопрос выходит жалким в своей наивности. И она не уверена, какой ответ хотела бы получить. Алва картинно вздыхает. - Конечно. Люблю, знаете ли, посидеть у постели умирающей. А еще всегда хотел посмотреть, как выглядят кровавые слезы. Сначала слезы, а потом вы вся истечете кровью. Смерть должно быть будет изрядно мучительной. Воображаю, в каком состоянии ваше тело приедет в Надор, - зло припечатывает он. - Вот теперь мне страшно. - признается Дик, но голос почти не слушается. Да и вообще не стоило говорить ему это, но она не может остановиться, - Мне сказали, яд действует по-другому. Вы... Должны были просто уснуть. И все. - Страшно? - фыркает Алва, - Страшно будет вашей матери и сестрам. О чем вы вообще думали?!? О чем я думал позволяя вам остаться в столице? - Но я же... Может, и не умру? - пытается она ухватиться за призрачную надежду. - Если я все-таки Повелитель. Вы сказали, единожды Повелитель может воскреснуть. Алва смотрит устало. - Какая же вы наивная. А если умрете, и Повелителем станет какая-нибудь ваша сестра? Сколько вашей младшей сестре будет на Изломе Кругов? Двенадцать? Пятнадцать? Он явно наслаждался произведенным эффектом и последовавшим испугом. - И вы умрете. Воскресните, может быть, но сначала обязательно умрете. Горячие слезы катятся по щекам. Духу не хватает провести по ним рукой и поднести к глазам. Вдруг они уже кровавые? - А можно?... Не в Надор? Ненавижу там все. - Увы. Здесь ваши личные предпочтения ни имеют никакого значения. - Они никогда не имели, - отчего-то с ним ее постоянно тянет на откровенность. Может потому, что Алва был единственный, кто действительно слушал ее? - Я никогда не выбирала, чем заниматься и во что верить, мне всегда говорили, как жить. Помолчав, он говорит: - Если вы думаете, что не имеющему такой тайны, как ваша, герцогу или герцогине живется легче, вы глубоко заблуждаетесь, Ричард. Утром Ричард просыпается. Кто-то проводит по лицу теплой влажной тканью. Ткань бурая в красных пятнах. - Придете в себя - собирайтесь, вы едите в Агарис, - бросает ей Ворон и встает, чтобы уйти. - Что? Зачем? Там... Безопаснее? Алва холодно смеется. - Конечно нет. Но там у вас хоть бы будет шанс на свою собственную жизнь! Отпустите волосы, возьмите новое имя, устройтесь в подмастерье к оружейнику или белошвейке. В Талиге будет опасно, и вас, глупый вы ребенок, сожрут первой. - Герцог Окделл не прячется ни за чьими спинами! Монсеньор, кажется, готов зарычать, он садится обратно, смотрит ей в глаза и медленно говорит. - А вот Алана, чьи родители бежали из холодного Наймара в поисках лучшей жизни, очень даже прячется. И будет жить тихо в Священном Граде, до тех пор, пока там безопаснее, чем в Талиге. Вам ясно? В закрытой карете она открывает шкатулку, отданную Хуаном. На бархате лежит три письма. Два - написаны ее рукой нынешним вечером и письмо от Алвы, в котором он сообщает, что освобождает Ричарда Окделла от клятвы оруженосца. Еще родовое ее кольцо и кинжал Алана Святого. Ворон предлагает все эти вещи выбросить самостоятельно? Разве так, с грузом прошлого, начинают новую жизнь? Она хмыкнула, поняла, что это совершенно его жест, и нахмурилась. Алана. Новое имя ей, пожалуй, нравилось. А вот насчет всего остального можно будет решить в Агарисе.