Истинная любовь воистину зла

      Утро нового рабочего дня встречает Нанами Кенто отказом директора Яги доверять ему хоть какую-то шаманскую работу. — Ты выглядишь плохо, Нанами. Возьми сегодня отгул, отоспись как следует. Патрулированием займётся Мэй Мэй. — Что насчёт бумажной волокиты? — Больше для приличия интересуется Кенто, разумеется, не горя никаким желанием в очередной раз заниматься работой, которую все остальные шаманы так упорно откладывают в долгий ящик изо дня в день. Кто ещё, если не ответственный Нанами возьмёт на себя этот тяжёлый бумажный удар с привкусом принтерных чернил? — Бумага никуда не убежит за сутки твоего отдыха, — мягко замечает Яга Масамичи, продолжая поглаживать очередную куклу в своих руках, отдалённо похожую на помесь кота с пеликаном и хрен пойми ещё чем.       Спорить с директором у Нанами нет ни сил, ни желания.       Куча нежданно-негаданно нагрянувшего свободного времени застаёт Кенто врасплох. Он на автомате бредёт по пустым коридорам в сторону своей жилой комнаты, но погода за окном так и манит на улицу — вчерашнее ясное небо сегодня затянулось беспросветной тучной дымкой, отчего у солнца нет ни малейшего шанса пробиться палящими лучами сквозь этот щит. Спать Нанами не хочется — спасибо двойной порции эспрессо, выпитой в первую очередь для бодрости. Поэтому, раз уж у Кенто выдался внеплановый выходной, он полностью поддаётся сиюминутному желанию и покидает здание колледжа.       Ноги сами несут Нанами в сторону спортивного стадиона, где он вчерашним вечером безуспешно прятался от назойливого соседа. К своему удивлению, он и сейчас находит там Сатору. Годжо-сан безжалостно гоняет учеников первого и второго курсов по тонким перекладинам, тренируя их шаткое чувство координации. Получается у молодых шаманов неплохо, но это только на непрофессиональный взгляд Кенто. Сатору же находит в своих учениках тысячу и один недостаток.       Нанами сдержанно кивает приветственно машущему Юджи, готовому вот-вот потерять равновесие и свалиться с тонкого железного прута под ногами, бесшумно проходит к излюбленному сидению на краю поля и также тихо на него садится, стараясь больше не привлекать к себе лишнего внимания. Сатору Годжо, кажется, намеренно не замечает Кенто. Ещё бы, ведь сейчас он слишком занят язвительными комментариями и подначиванием своих подопечных. — Мегуми-чан, расправь плечи, не бойся! Нобара — ты не на подиуме. Бери пример с Маки и начни уже оттачивать боевые стойки! Тоге, прекрати раздражать меня своим идеальным чувством равновесия. Споткнись хотя бы разок для приличия… — Тунец, — с вызовом соглашается Инумаки, пожимая плечами, и действительно начинает артистично делать вид, что вот-вот упадёт.       Годжо на это цирковое представление только тяжело вздыхает.       Наблюдать за потугами студентов токийского техникума оказывается на удивление залипательным занятием. Особенно за Пандой, который похож на своих диких сородичей как никогда — также неуклюже, но эффективно цепляется за перекладины, словно за ветки бамбука. Правда, спустя пять минут, Итадори Юджи всё-таки окончательно нарушает всеобщую идилию, теряет равновесие и падает, утягивая за собой возмущённо гаркающего Фушигуро и не менее громко визжащую Кугисаки. На этом перфоманс под названием «тренировка координации» завершается, и Годжо Сатору объявляет о десятиминутном перерыве. — Пока что вы все представляете из себя только сытный обед для проклятий особого ранга, — воодушевлённо заявляет Годжо напоследок, — кроме, разве что, Инумаки. Думаю, его шанс выжить в подобной стычке медленно, но верно приближается к тридцати процентам.       Студенты лениво огрызаются в ответ, а Кенто тихо фыркает себе под нос. На взгляд Нанами, все ученики Годжо держались на перекладине вполне достойно. Сатору наконец-то обращает внимание на гостя своего невольного открытого урока и, приветливо ухмыляясь, направляется в его сторону. — Доброе утро, Нанами-сан! У вас выдалась пара свободных минут для меня? — У меня выдался целый незапланированный выходной. Директор Яга сказал, что я плохо выгляжу. Это правда?       Годжо Сатору звонко смеётся и садится рядом — чуть дальше, чем вчера — сохраняя максимально короткую дистанцию в рамках приличия. Однако, когда студенты оказываются достаточно далеко, мужчины хотя бы могут спокойно перейти на «ты». — Ты выглядишь как обычно, Нанами. — Это не комплимент, — хмурит брови Кенто, недовольно сверкая непроницаемыми очками. Годжо понимающе фыркает. — Хорошо. Тогда я скажу, что для меня уставший и потрёпанный после рабочего дня Нанами так же прекрасен, как и Нанами с бодуна, в одной со мной постели. Но, думаю, беспокойство Яги тоже имеет смысл, поэтому отдохнувший Нанами, полный сил и жизнелюбия, был бы не менее привлекательным. Такой ответ тебя устраивает?       Кенто неопределённо вздыхает, качая головой. К такому откровенному ответу Нанами был готов меньше всего. Стандартный «Годжо-троллинг» — куда более ожидаемая на людях реакция от Сатору. Но нельзя сказать, что, где-то в глубине души, Нанами Кенто не остаётся более, чем доволен этим внезапным комплиментом. — Устраивает, — соглашается Кенто, — какие планы на вечер? — Хо-хо, Нанами, ты зовёшь меня на свидание? — Отвечать вопросом на вопрос неприлично, Годжо. — Холодный тон Нанами быстро отрезвляет его вмиг поникшего собеседника. — Вообще, сейчас Мегуми забирает у меня всё свободное время на дополнительные занятия с ним. Мой мальчик почувствовал серьёзную конкуренцию со стороны Юджи, и теперь не хочет ему ни в чём уступать.       Тон Сатору звучит скучающим, поэтому Нанами переключает внимание на спортивное поле. Большая часть второкурсников и Нобара уже куда-то слиняли, зато Фушигуро, Инумаки и Итадори расположились на тренировочном газоне. Юджи увлечённо нянчится с призванной Мегуми гончей, кидает ей палку и гоняется наперегонки с чужим шикигами по всему стадиону, звонко смеясь и периодически что-то возбуждённо выкрикивая своим товарищам в ответ. Выглядит Итадори на удивление счастливым. Особенно для «зрячего» человека без соулмейта.       Годжо, уловив направление взгляда Нанами, решает поддержать выдуманную им буквально за секунду тему для разговора. — Мегуми обычно не любит, когда его просят продемонстрировать своих шикигами для развлечения и «вне боя», но, кажется, на Юджи этот негласный запрет не распространяется. Мило, правда? — Тебе не кажется, что Итадори-кун выглядит слишком счастливым для человека, расставшегося с соулмейтом больше пары месяцев назад? — Кенто меняет тему непроизвольно, всё это время думая о своём.       Сатору только снисходительно улыбается. — Отвечать вопросом на вопрос неприлично, Нанами.       Нанами Кенто моргает. — Я посчитал смысловую нагрузку в твоём вопросе слишком незначительной, и принял его за риторический. Извини. Да, это правда мило. — Что касается Юджи, то я совру, если скажу, что не думал об этом же. Но, в конце концов, всё упирается в тот факт, что я знаю Юджи-не-встретившего-соулмейта слишком мало времени, чтобы иметь возможность объективно сравнивать его состояние «до» и «после». Возможно, Юджи просто успешно скрывает своё «несчастье» от посторонних глаз. Ты же, в свою очередь, не знаешь Юджи «до» соулмейта совсем. — Но я отлично знаю повадки «зрячих» людей без соулмейта. Они склонны к деструктивному поведению и требуют к себе повышенного внимания. За Юджи-куном же я не заметил ничего подобного. Ему одинаково хорошо как с людьми, так и без них. — Вообще-то я тоже «зрячий» без соулмейта, — активно начинает возражать Годжо, но тут же жалеет о своём поступке. — Да, и поэтому последние несколько лет ты часто пил в сомнительных заведениях, заводил случайные знакомства и периодически трахался со всеми подряд, по крупицам собирая то самое вожделенное внимание чужих людей к своей эпатажной персоне и пытаясь хотя бы частично заглушить всепоглощающее чувство одиночества, медленно сжирающее тебя изнутри. Жалкое зрелище. — Грубо. — Как есть.       Шаманы на какое-то время замолкают. Теперь наступает очередь Нанами немедленно пожалеть о сказанном. Кенто, как обычно, говорил, что думал, но сегодня это поведение стало его ошибкой. Правда, какой бы жёсткой она ни была, могла быть выражена в более мягкой форме. Особенно, если она высказывалась кому-то близкому сердцу. В планы Нанами вовсе не входило расстраивать или воспитывать Сатору Годжо. По крайней мере, не сегодня. — Прости, я не должен был указывать на твои недостатки так прямолинейно. Мне жаль, что я тебя обидел. — На правду не обижаются, — легко и безразлично ведёт плечами Годжо, вкладывая в свой голос всю непринуждённость, на которую он только способен.       Но чуткий слух Кенто легко вычисляет это притворство, от чего сердце вдруг болезненно сжимается. Нанами нестерпимо хочется взять ладонь Сатору в свою, прижаться плечом близко-близко и извиниться сотни, тысячи, миллион, да сколько угодно раз. Лишь бы стереть из памяти собеседника напрочь свои неосторожные слова, высказанные так поспешно и совершенно не к месту. Лишь бы на лице Сатору вновь засияла коронная солнечная улыбка, озаряющая тёплым светом окружающих его людей. Ну почему только Кенто бывает таким грубияном? — Я правда жалею о сказанном… — Нанами, я уже понял это по твоему убитому выражению лица, — мягко замечает Годжо и приподнимает уголки губ в своей искренней полуулыбке. Этого более, чем достаточно для того, чтобы у Кенто вновь раскрылись крылья за спиной. Как давно Нанами стал так зависим от него? — Возвращаясь к вопросу о Юджи: если мы отметаем возможность Итадори скрывать свои душевные терзания, тогда остаётся последний вариант — его соулмейт всё ещё рядом с ним. — Ты думаешь?.. — Первая пришедшая в голову Нанами догадка кажется донельзя реальной и до абсурда невозможной одновременно. — Я не знаю, — честно отвечает Сатору. — Доказательств у меня пока нет. Одни теории. — У проклятий могут быть истинные? — Этого тоже никто не знает. Шаманам как-то не доводилось раньше беседовать о любви с проклятыми духами, знаешь ли. Мы не учёные.       Нанами понимающе хмыкает. В конце концов, далеко не все проклятия разумны, не то что способны на конструктивный диалог без попытки прикончить всё живое вокруг себя. Но сам факт того, что истинной любви могут быть подвластны даже безумные монстры — пугает шамана до чёртиков. В голову Кенто вдруг приходит феномен Оккоцу. — Кажется, Оримото Рика является соулмейтом Оккоцу Юты? — Верно, Рика до сих пор воспринимается Ютой как соулмейт, хотя, по факту, соулмейтами они были ещё до смерти девочки. Получается, проклятому духу передалась особая связь двух человеческих душ. — Значит, это не то, — напряжённо вздыхает Кенто. — Кто знает… в конце концов, существует теория, что Рёмен Сукуна тоже раньше был человеком. А значит, у него человеческая душа. Всё возможно.       Между Нанами Кенто и Годжо Сатору вновь воцаряется красноречивое молчание. Каждый думает о своём, и всё же оба размышляют об одном и том же. Вопрос «Итадори Юджи» остаётся открытым до лучших времён. На горизонте маячат фигуры приближающихся студентов, поэтому Годжо поднимается на ноги. — Ладно, мне надо возвращаться к занятиям. Если мои ученики идут только сейчас, значит, перерыв был окончен ещё десять минут назад! Спасибо, что поболтал со мной, Нанами. — Не за что. Создаётся ощущение, что я опять пришёл сюда только для того, чтобы оскорбить тебя и попытаться расстроить. — Мне кажется, в этом изюминка всех наших встреч, — невесомо смеётся Сатору, и Кенто хочется просто улыбаться в ответ, смотря на него во все глаза. — Думаю, я хочу изменить это. — Договорились. Тогда до вечера. Я постараюсь отвязаться от Мегуми как можно раньше, а ты постарайся запланировать наше свидание идеальным, чтобы хоть частично искупить свою страшную вину передо мной.       Похоже, сам Годжо Сатору виноватым себя ни капельки не считает. И этот нарциссизм вполне в его стиле. В стиле, который Нанами Кенто начинает обожать.

***

      День у Юджи выдался изнурительным на тренировки, зато ближе к вечеру Фушигуро согласился отправиться вместе с ним на пикник в ближайший городской парк. — Годжо-сенсей сказал, что его вызвали на срочное задание и поэтому он не может потренироваться со мной после занятий, — жалуется по дороге Мегуми. — А потом принялся при мне подкрашивать ресницы белой тушью. Видимо, он теперь изгоняет проклятых духов силой соблазнения и своим томным взглядом, иначе я вообще не понимаю, что происходит.       Итадори безудержно хохочет над этим рассказом половину пути, поэтому очень скоро весёлое настроение друга передаётся и вечно хмурому Фушигуро. По прибытии на место, первокурсники на скорую руку раскладывают покрывало Юджи и купленные по дороге свежие фрукты. До захода солнца остаётся ещё несколько часов, хотя в такую пасмурную погоду его и не видно. Занятия сегодня закончились раньше обычного, потому что они и начались раньше обычного. Мегуми с Юджи даже обоюдно пропустили утреннюю пробежку, чтобы поспать чуть-чуть подольше. К счастью, уроков на завтра не задано — Годжо-сенсей как всегда забыл про домашку, и никто ему об этом не напомнил.       Сейчас подростки сидят под кроной большого дерева и разговаривают обо всём на свете, уплетая фрукты за обе щеки и не думая ни о чём важном для своего светлого будущего. Будущее — вообще роскошь непозволительная для некоторых шаманов. Если так подумать, то Итадори Юджи как раз из тех, у кого своего будущего и нет. Поэтому он не думает ни о чём серьёзном. В какой-то момент разговор первокурсников выходит на описание внешности всех их знакомых через сравнение со вкусами и запахами, потому говорит и жестикулирует в основном Итадори, а Фушигуро больше слушает и ест. — А знаешь, на кого похожи сливы? — Рассуждает вслух Юджи, рассматривая небольшой иссиня-чёрный фрукт в своих руках. — Ну давай, удиви меня. — Фыркает Мегуми, дожёвывая пятую горсть черешни. — На Инумаки-семпая. — С расстановкой, вкладывая особый смысл в каждый произнесённый слог, заявляет Юджи. — Потому что они такого же цвета, как его глаза и татуировки. А ещё волосы у Тоге тоже отливают фиолетовым на солнце, если присмотреться. И сами по себе сливы вроде и сладкие, а вроде с отчётливой кислинкой. Не разберёшь их, короче. Вот и Инумаки-семпай такой же. Неразборчивый и с кислинкой. — Ты его просто не понимаешь, поэтому он кажется неразборчивым. — Фушигуро характерно качает головой и прищуривается. — А меня с чем сравнишь? — Тебя? С колючим кустом ежевики в еловом лесу, разве что! — Юджи звонко смеётся, но тут же поясняет свой обоснованный выбор. — Ты такой же неприступный и всё время норовишь царапаться. Но если к тебе привыкнуть и смириться с периодически наносимым уроном — в награду получаешь тёмно-синие сладкие ягоды с вязкой кислинкой. Я обожаю ежевику, несмотря на её колючесть и недоступность, если честно. Так что можешь даже считать это моим своеобразным признанием в любви! — Привыкнуть и смириться с периодически наносимым уроном, значит?       Итадори получает знакомый до боли, в прямом смысле слова, подзатыльник. «Шестой», — по привычке считает про себя Юджи, — «сегодня Мегуми подозрительно добр ко мне». Где-то на периферии сознания доносится ворчание Сукуны по поводу каких-то там неуместных признаний в любви тупым шаманам, но Юджи его почти не слушает. Всё внимание подростка приковано только к Мегуми. Фушигуро, тем временем, продолжает свою мысль: — Я даже тронут твоим сравнением. Такое точное и ёмкое, если задуматься. Мне нравится. А что насчёт тебя самого, Юджи? — Насчёт меня самого? — Не догоняет Итадори, по-щенячьи склоняя голову набок и взглядом карих глаз прожигая лицо лучшего друга. — Ну да, насчёт тебя самого. С какими фруктами ты мог бы сравнить себя? Ты описал мне цвета всех наших знакомых, но не свои собственные. Как ты выглядишь на самом деле?       Хороший вопрос, на который у Юджи совершенно нет готового ответа. Итадори даже открывает фронтальную камеру на телефоне, словно он не помнит, как выглядит. Помнить то может быть помнит, но слов всё равно подобрать не может. С экрана телефона на Юджи смотрит некто растерянный, удивлённый и очень растрёпанный.       Кто же он на самом деле? Кем его видят окружающие люди? Кем он может стать в недалёком будущем? И с чем всё это можно сравнить простыми словами, доступным языком вкусов и запахов? О людях должны говорить другие люди — так картина выйдет более объективной. А настоящего себя Юджи словно не может разглядеть за копной знакомых светло-каштановых волос и парой жёлто-карих глаз. «Даже не думай, не стану я тебе помогать. И описательный язык у вас дурацкий — на вкусах и запахах фруктов да цветочков каких-то. Лучший язык — это язык боли», — ворчит Сукуна. «Я вообще-то и не просил твоей помощи», — мысленно возражает ему Юджи. «Ну да, ну да, рассказывай. Только и думаешь о том, кто бы мог тебе сейчас помочь ответить на элементарный вопрос «зенинского» отродья». «Раз вопрос такой простой для тебя — помоги мне», — через пару секунд Итадори мысленно добавляет: — «Пожалуйста, Сукуна».       Двуликий демон молчит. Юджи уже намеревается сдаться и честно признаться Фушигуро, что ответ на этот вопрос выше его компетенций, когда Король Проклятий внезапно смягчается в своём категорическом отказе. «Ладно, слушай сюда и говори за мной, сопляк. Повторять никогда больше не буду!»       И Сукуна действительно начинает терпеливо описывать своего истинного, так, как может это делать только он. Король Проклятий говорит о персиковых садах периода Эдо и маленьких кислых ягодах недоспелой вишни, говорит о первой скошенной по весне траве и аромате неуловимо кружащих в воздухе лепестках отцветающей сакуры, говорит о едва восходящем огненно-алом солнце на кромке горизонта и косых, едва-тёплых лучах последнего заката после славной битвы. В какой-то момент Сукуна, очевидно, начинает забываться, потому что из его описаний пропадают все вкусы и запахи, но Юджи всё равно не находит в себе сил его остановить. Потому что таких слов про себя Юджи не слышал никогда в жизни. Потому что никто никогда о Юджи так не думал. Никто, кроме его истинного, очевидно.       Король Проклятий постепенно замолкает, и Итадори вдруг отвлекается на экран собственного телефона, с всё ещё включенной фронтальной камерой. В глазах у Юджи — россыпь неизвестных астрологам созвездий внутреннего космоса, а на щеках — неосторожно, по кромкам размазанный румянец, как по холсту из чистой кожи. Так вот, каким его видит Сукуна на самом деле? Юджи удивительный.       Подросток скомкано повторяет из головы подходящие по тематике сравнения про себя, опуская лишние интимные детали и совершенно ненужные для Фушигуро подробности. Когда Юджи наконец-то смущённо поднимает глаза на своего друга, зрачки напротив вдруг покрываются нечитаемой кромкой льда на поверхности глубокого замёрзшего озера. И в целом выражение лица Мегуми неуловимо меняется, как будто за то время, что Юджи на него не смотрел, вокруг головы Фушигуро расстелился непроницаемый туман. — Ты долго думал, — отмечает Мегуми Фушигуро, и голос у него такой же бесцветный и холодный, как весь его внешний вид сейчас. — Мне подсказывал Сукуна, — испуганно шепчет Юджи, готовый начать задыхаться от переизбытка собственной растерянности. Подростку становится вдруг тошно и страшно. — Я не мог подобрать слов для своего описания и попросил у него помощи. — Сукуна видит цвета? И как давно? — Голос у Мегуми спокойный и незыблемый, как закалённая в битве сталь. От Фушигуро веет первородной опасностью. — Я так-то не спрашивал у него об этом, — честно отвечает Итадори и смущённо отворачивается.       Юджи становится от чего-то промозгло и холодно, как тёмным осенним вечером, хотя на улице по-прежнему светло и по-прежнему лето. Недоверие, буквально сквозившее в словах Фушигуро, в его взгляде и выражении лица, не может не расстраивать Итадори. Молчание затягивается, и Юджи даже начинает казаться, что он сказал или сделал что-то не так. Но Мегуми — текучий ручей, бегущий по горным тропам сквозь острые скалы. Он оттаивает также быстро, как и замерзает. — Понятно. Что ж, тебе не обязательно в следующий раз обращаться к этому ублюдку за помощью, если сам не можешь что-то сделать, ладно? Просто сказал бы мне, что не можешь ответить. И я бы всё понял. А теперь пойдём домой — становится прохладно.       Температура на улице почти не менялась. — Пойдём, — едва слышно шелестит в ответ Юджи и поднимается на одеревеневшие ноги. «Пацан о чём-то подозревает», — любезно подсказывает Сукуна о вещах, очевидных даже для Итадори.       «Да, Мегуми о чём-то подозревает. И последствия этого нам пока неизвестны».