Чем ближе конец лета, тем скорее отступают душные солнечные деньки, сменяясь на серые пейзажи хмурого неба и продолжительные дожди. Сегодня ученикам столичного магического техникума повезло — пушистые облака весь день скрывают назойливое солнце, но уже к вечеру ощущается то самое озоновое напряжение в воздухе перед затяжной грозой. Об этом буквально кричат покачивающиеся и скрипящие на сильном ветру кроны деревьев, столбы пыли вдоль дорог, да притихшие птицы на пару с обычно суетливыми сверчками.
Первокурсники, измождённые фирменной силовой тренировкой от Маки-семпай, устало плетутся в сторону общежития. Мегуми и Юджи обоюдно молча волочат спортивный инвентарь, а Нобара, идущая впереди всей компании, неустанно щебечет о своих планах на ближайшие выходные. В последнее время выходные дни выдаются не так часто — шаманы особенно востребованы в приближающийся осенний сезон. А ещё у первокурсников есть смутные подозрения, что взрослые недоговаривают им о чём-то важном. Например о том, куда уходят все основные силы опытных шаманов.
Особенную нехватку ребята чувствуют в занятиях с Годжо-сенсеем. Всё чаще учитель пропадает в командировках или перекладывает запланированные тренировки на совесть второкурсников. Конечно, семпаи отлично справляются со своей задачей — изнурять себя и кохаев продолжительными занятиями, но Юджи начинает скучать по подколам Годжо Сатору. Впрочем, сегодня их любимый сенсей весь день в токийском техникуме и даже пару раз заглянул на дневную тренировку. Этого внимания всё ещё слишком мало, но уже хоть что-то.
— Завтра по прогнозу сильный ливень с утра, — тихий голос Мегуми рядом выводит Юджи из некоторой задумчивости, — не думаю, что есть смысл вставать на пробежку. Отдыхаем до завтрака?
— Как хочешь, — беспечно пожимает плечами Итадори. — Думаю, я всё равно поднимусь рано и посмотрю на погоду. К тому же, если дождь будет тёплым — он мне вовсе не помеха.
— Ну ясно всё с тобой, — ворчит Фушигуро, недовольно морща нос. — Придётся тоже вставать. Не отпускать же тебя одного в такую безумную погоду, идиот. Ещё завалишься по дороге в какую-нибудь канаву…
— И без тебя, — ехидно фыркает Юджи, не сдерживая тёплой улыбки.
Мегуми, как обычно, старается скрывать своё беспокойство за показным раздражением и гиперответственностью, а Юджи знает и любит эти его заскоки так сильно, как будто был рождён для «фушигуровского» сарказма. Проходя мимо ближайшего к общежитию спортивного поля, первокурсники замечают Годжо-сенсея и Нанами. Шаманы увлечены индивидуальным спаррингом и, кажется, совсем не замечают ничего вокруг. Впрочем, учитель первогодок не выглядит слишком напряжённым, в отличие от его сосредоточенного и насупившегося соперника. Очевидно, их тренировка призвана отточить какой-то из навыков Нанамина, потому что Годжо в основном говорит и наставляет, попутно, со свойственной ему одному грацией, уворачиваясь от чужих прямых ударов.
— Ходят слухи, что эти двое встречаются, но мне не особо в это верится. — Кугисаки останавливается и красноречиво хмурит аккуратные бровки. — Нанами и Годжо, находящиеся вместе дольше десяти минут, уже представляют опасность как друг для друга, так и для окружающих. О каких серьёзных отношениях между ними может идти речь вообще?
— А я думаю, что это правда. — Мягко не соглашается Юджи, замирая на месте рядом с подругой. — Они нравятся друг другу. По крайней мере, Годжо-сенсей точно влюблён в Нанамина. А Нанами-сан рядом с ним сам на себя не похож. Думаю, у них взаимная симпатия.
— Взаимные чувства ещё не гарантируют возможность серьёзных отношений, — с расстановкой отрезает Нобара, поучительно поднимая палец вверх. — Если люди попросту несовместимы друг с другом, долго вместе они не протянут в любом случае.
— Да ты настоящий знаток в области отношений, Нобара-тян. Богатый жизненный опыт в личной жизни?
Итадори лукаво ухмыляется и щурит правый глаз, в то время как Кугисаки снисходительно фыркает, скрещивая руки на груди и обидчиво поджимая пухлые губы. Нобара даже ответным взглядом своего друга не удостаивает, тем самым выражая свою полную незаинтересованность в продолжении темы об её личной жизни.
— А это уже не твоего ума дело.
— Что ж, если вам интересно моё экспертное мнение по Годжо Сатору, — лениво вклинивается в разговор Фушигуро, — то могу сказать, что он действительно изменился с возвращением Нанами Кенто. Последние несколько лет он был… несчастным. По Годжо-сенсею такое обычно не заметно, тем более людям, которые не знакомы с ним до выпуска из магического техникума, но я говорю правду. Я никогда не видел более одинокого человека, чем Годжо, с тех пор, как… ну, его друг ушёл? Возвращение Нанами в какой-то степени повлияло на него положительно, впервые за долгие годы. По крайней мере, у Годжо будто заново появилась мотивация продолжать настойчиво отвлекаться от своего безграничного одиночества и пытаться заполнить этот сосущий пробел в душе. Наверное, стать счастливым он больше никогда не сможет, но скрасить своё несчастье до конца жизни любовью к кому-то — вполне реально. И я, на самом деле, рад за Годжо-сенсея. Он заслуживает лучшего. Да и Нанами-сан неплохой человек, я думаю…
Мегуми замолкает, и некоторое время первокурсники делят звенящую тишину на троих. Итадори думает о том, что им с Нобарой довольно редко удаётся застать Фушигуро на чём-то искреннем и откровенном. Кугисаки же думает о том, что мнение Мегуми по поводу отношений Годжо с Нанами — правда или неправда — ей так и не понятно. А значит — надо выяснять.
— Так это правда, что они встречаются или всё-таки нет? На твой личный взгляд.
— На мой личный взгляд — мне абсолютно наплевать: кто с кем и в какой позе. — Закатывает глаза Фушигуро. — Даже если они не планируют вступать в официальные отношения, здесь и сейчас уже неплохо помогают друг другу. Всё остальное не имеет значения.
— Золотые слова, — подытоживает Юджи и утвердительно кивает.
На глазах у перешёптывающихся первокурсников, Нанами внезапно ловко совершает обманный манёвр, стремительно сближаясь с вёртким оппонентом и без шансов валя его с ног на землю. Кенто победно вскидывает подбородок, крепко вжимая Сатору в тренировочное покрытие. Реакция Годжо-сенсея на подобный разворот событий остаётся по прежнему непредсказуемой для кого угодно, но тех, кто знает его продолжительное время, уже ничем не удивишь. Почти.
— Ах-х,
жёстче, папочка! — провокационно громко стонет Сатору, характерно прогибаясь в спине под сильными руками соперника.
— Да что ты говоришь. Повторишь это сегодня вечером в моей комнате? — Настоящую реакцию Нанами на подобную выходку прочитать практически невозможно из-за неизменно скрытых от зрителя глаз, но голос его звучит необычайно бархатно и проникновенно. Лицо Годжо наигранно осуждающе вытягивается.
— Нанами-сан! Говорить такие вещи,
да ещё и при детях…
Кенто неуловимо меняется в лице и тут же принимается нервно крутить головой, внутренне надеясь на неудачную шутку от Сатору, но неизбежно встречаясь взглядом со спохватившимися от полученной психологической травмы первокурсниками. Впрочем, Кугисаки, Итадори и Фушигуро уже и так на низком старте для поспешного побега куда подальше и от злосчастного спортивного поля, и от своих горе-наставников.
— Ну всё, я сваливаю. — Констатирует факт Нобара и первой срывается с места в сторону общежития.
— Я с тобой! — Подхватывает Юджи.
— Эй, предатели, не бросайте меня одного! — Не выдерживает Мегуми, нервно перекидывая через плечо спортивный инвентарь и устремляясь следом за товарищами по несчастью.
За их спинами разносятся звонкий хохот Годжо-сенсея и обрывочные, но крайне цензурные ругательства Нанамина.
***
Утренний холодный ливень сплошной стеной барабанит по мокрому асфальту, мягкой траве и железному подоконнику панорамного окна в комнату Юджи, распахнутого настежь. Итадори сидит на краю, свесив ноги — случайные капли воды омывают босые ступни и закатанные рукава безразмерной толстовки, щекочут мягкие щёки и стекают по подбородку, шее и дальше за шиворот, гонимые бурными потоками ураганного ветра. Фушигуро был бесконечно прав, когда убеждал Юджи, что погодка утром не будет благоволить занятиям спортом. Итадори бесконечно упрям в своём стремлении идти любой стихии наперекор, но сейчас ему хочется только завороженно наблюдать за сверкающими молниями да летящими зелёными листьями, сбитыми потоками ветра с веток высоких деревьев.
Юджи хочет всем сердцем чувствовать эту свободу полёта пожухлых листьев, пускай временного и мимолётного, но зато настоящего и искреннего. Бурный ливень смывает всю грязь и пыль со стволов деревьев, накопленные за продолжительные безоблачные недели, но тяжёлые цепи на запястьях и крыльях Итадори ничто не смоет. Юджи проклят и скован до конца дней своих любовью истинною, крест свой несёт безмолвно и смиренно, на первый взгляд, но душе молодой и мятежной так просто не прикажешь. Итадори разрывается от своих противоречивых чувств ежедневно, снова и снова рефлексируя о неизбежном будущем, мечтая о лучшей доле и иногда фантазируя о том, «что было бы, если бы».
Что было бы, если бы он был свободным?
Дверь за спиной Юджи едва скрипит, возвещая о приходе таинственного гостя. Впрочем, близкие люди легко узнаются по шагам, пускай Мегуми старательно крадётся, словно кот на мягких подушечках лап, не издавая ни звука. Фушигуро садится рядом так же бесшумно, подмяв под себя ноги в позе лотоса. Его острое колено едва касается локтя Юджи, и по коже подростка бегут мурашки. Наверное, из-за холодного дождя. А Мегуми кажется сейчас слишком далёким от простого и естественного мира — он как прочный сосуд, выкованный из обожжённой стали долгими и изнурительными тренировками, под руководством лучших из лучших мастеров. Искусное творение. Шедевр на миллион долларов.
Фушигуро для окружающих весь из себя закрытый, холодный и острый. Острота его проявляется во всём — в угловатой поджарой фигуре и искусно вытесанных чертах лица, в резких движениях и быстро принимаемых решениях, в словах, порою брошенных так неосторожно, необдуманно, и в глубоком взгляде сквозь призму стеклянных хрусталиков иссиня-чёрных глаз.
И всё же, для Юджи Мегуми не острый, не холодный и не закрытый. Для Юджи прочная сталь в чужих зрачках плавится и обнажает мягкое естество. Фушигуро открыто признаваться в своих чувствах не умеет, но слова ему и не нужны. Поступки обычно говорят сами за себя.
— Ну и? — Голос Мегуми беспощадно режет плотную ткань шипящей тишины, с привкусом разбитых в щепки надежд и невысказанных мыслей авторства Итадори Юджи. — Всё ещё горишь желанием выйти на пробежку?
— А ты? — Невесомо улыбается Юджи, смотря на друга как-то болезненно и странно, может быть? Может быть, есть в Мегуми что-то такое важное для Юджи, чего объяснить невозможно. Такое простое, оно словно лежит на самой поверхности у кромки безмолвного омута, но что именно — пока непонятно.
Фушигуро фыркает с вызовом и ноги вытягивает также — за борт подоконника под струи дождя, барабанящего по серым спортивным штанам и оголённым угловатым щиколоткам.
— Ты берёшь меня на слабо, Итадори Юджи?
У Юджи в мыслях не было бросать другу какой-то вызов, но Фушигуро уже невесомо скатывается с подоконника на мокрую траву — полностью погружаясь с ног до головы в плотную стену из воды и ветра. Ураганный порыв охотно сбивает острые чёрные пряди волос в одну беспорядочную скомканную кучу, заставляет их прилипнуть к бледной коже и заковать чужой череп в своеобразную рамку из застывших теней.
Это всё должно выглядеть крайне неправильно — ведь на улице такой беспорядок, мрак и хаос, а Фушигуро Мегуми весь такой из себя правильный да искусственный, созданный чьими-то умелыми руками много лет назад. Но почему-то он вписывается так гармонично в общую картину мира, хоть заметно выбивается из неё яркой мозаикой одновременно. Это сбивает Итадори Юджи с толку напрочь, заставляет ржавые шестерёнки в его бедовой голове жалобно скрипнуть в последний раз и издохнуть окончательно.
Мегуми сверкает глазами ярче молний на небе и руку протягивает так просто, как будто приглашает на медленный танец в лучах главного прожектора на высокой сцене — у целого мира на виду.
И Юджи вдруг всё понимает. Паззл в голове наконец-то складывается в единую картину миропонимания, секрет мироздания раскрывается во всей своей полноте и всё становится на свои места в одночасье.
Фушигуро
свободный. Он живёт по другим правилам, он не проклят и не обречён нести неподъёмный крест своей истинной любви. Он может пойти куда угодно, может делать что угодно и может стать кем угодно, потому что
свободный. Наверное, Мегуми не понимает своего простого человеческого счастья и счастливым себя вовсе не ощущает. А Юджи мог бы завидовать ему чёрной завистью, но он не завидует.
Итадори лишь хочет на миг прикоснуться к его
свободе. Хочет почувствовать её вкус и запах, нанести её тонким слоем на кожу, запечатлеть на подкорке сознания монументально и окунуться в заманчивый омут недоступного счастья с головой, хотя бы на короткое мгновение, чтобы только немного насладиться этим прекрасным и навсегда утерянным чувством.
Юджи подаётся вперёд неосознанно.
Свобода искрится в округлённых иссиня-чёрных глазах напротив, стекает горячими каплями с прилизанных волос, пробегает мышкой по выразительным скулам и пляшет на обманчиво острой линии губ.
Губы у Фушигуро на самом деле вовсе не острые. Итадори чувствует лавандовую отдушку на мягкой коже и привкус утренней зубной пасты.
Юджи мыслями сумбурными отчаянно цепляется за свой первый поцелуй — со вкусом угасающей свободы и последнего полёта перед падением в пропасть. И внутри у него что-то неумолимо умирает, рассыпаясь последней осенней листвой и сгнивая в омертвевшей почве.
