***
— Гарри! Гарри! — Гермиона, прекратив петь, вглядывалась в окно. — Они бегут, Гарри! Бегут! — Бегут? — удивился мальчик. — Как бегут? — Что-то их испугало, — радостная девочка обнимала своего Гарри. — Они испугались и бегут! — Если бегут, значит наши близко, — будто не веря себе, проговорил мальчик. — Наши… — Наши… — эхом откликнулась девочка. — Только у меня голова кружится сильно. — Надо полежать, раз фашисты убежали, — произнес Гарри. — Я… Я сейчас. С трудом сделав шаг, он медленно дотолкал кресло до кровати, чтобы переложить Гермиону. Голова кружилась и у Гарри, но он держал себя в руках, ведь вокруг враги. Вдали послышался рев двигателей и Гарри напрягся — против танков они ничего сделать не смогут, но, может быть, это «наши»? Может же быть такое чудо? Он очень сильно надеялся на чудо, потому что с Гермионой было очень… нехорошо. Прошло еще совсем немного времени, а шум двигателей все накатывался, усиливался. Почему-то палатка совсем не защищала теперь от этих звуков, как будто в ней что-то сломалось. Гермиона лежала на кровати, ей было очень страшно, потому что трудно дышать и как-то холодно. Она боялась того, что умирает, очень боялась… — Гарри! Гарри! Обними меня, Гарри! — позвала девочка, которой медленно, очень медленно, но ощутимо, становилось холодно. — Я тут, малышка, я рядом, — обнял ее мальчик. Над губой его выступила испарина, не понимая, что происходит, он цеплялся за Гермиону, как она цеплялась за него. — Ты, главное, не уходи, — прошептала Гермиона. — Только вместе, хорошо? — Хорошо, моя маленькая, — прижал Гарри к себе девочку, голова все кружилась, не успокаиваясь, возможно, он просто испугался за нее… На поляну за окном выползали танки. Приземистые танки, с передком, похожим на стамеску, но на них были красные звезды, номера и гвардейские знаки. А первая машина шла под красным флагом. Гарри смотрел на танки и чувствовал, как по его лицу струятся слезы, он понимал, что плачет, и не мог остановиться. Гермиона смотрела на своего Гарри, который сейчас плакал, неотрывно глядя в окно. Взглянув туда, куда смотрел мальчик, девочка заплакала. Они лежали в обнимку на кровати и ревели в голос. «Наши пришли». Танки заглушили двигатели, с головного спустился мужчина в комбинезоне и громко выразил свое мнение по поводу того, что дети до сих пор не вышли из палатки. Его речь была очень образной, изобиловала метафорами и проливала свет на происхождение видов на Земле, включая в себя некоторые образцы волшебной фауны. — Это точно наши, — всхлипнул Гарри. — Фашисты так не умеют. Так только наши умеют. — Значит, пошли? — спросила девочка. — Только я… Я не могу. — Я сейчас, — проговорил Гарри, сильно бледнея. — Я смогу… Я сейчас. — Гарри! Гарри! Что с тобой? — воскликнул артефакт на груди девочки, глаза которой становились все больше. Ей стало очень холодно… — Дети, с вами все в порядке? — раздался мужской голос на русском языке.***
Капитан Вяземцев, сдернутый с танкодрома командой дежурного, прихватив с собой первый взвод, рванул туда, где каким-то образом оказались русские дети. Бээмпэхи шли на пределе своих возможностей, потому добрались достаточно быстро. На лесной полянке стояла странного вида палатка, рядом с которой никого не было. Учитывая инструктаж, капитан громко и матерно выразился по поводу всего происходящего, но реакции не было, что его удивило. Решившись войти с надеждой не получить пулю, капитан сунулся в палатку, увидев очень неплохую квартиру внутри. То, что снаружи выглядело палаткой, внутри было трехкомнатной квартирой. Хмыкнув, капитан вошел полностью и огляделся. Тут он услышал очень тихий голос откуда-то из комнаты. Вбежав, он увидел двоих детей и инвалидное кресло. Дети были белыми, а мальчик еще и седым. Проверив пульс, товарищ капитан понял, что все очень плохо, хотя и мальчик, и девочка были живы. — Командиры машин, ко мне! — крикнул он, выскочив из палатки. — Товарищи, то, что вы увидите внутри — секретно, — объяснил он. — Но там двое детей, и их нужно доставить нашей медицине. Предложения? — Так вертушку, товарищ капитан? — предложил сержант Серегин. — Долго, — хмыкнул тот, подумав. — Вот что, давай-ка их на броню и зови вертушку. По дороге встретят. — Есть, товарищ капитан! — ответили командиры машин и рванули в палатку. Вертолетчики спешили, как могли, встретив колонну на марше. Врач, обследовав ребятишек, привел обоих в сознание, но сообщил, что надо в госпиталь. Очень надо и очень быстро, потому что дорога каждая секунда. — Они по самой кромке ходят, капитан, а вертолетом их нельзя, — закончил свою речь доктор. — Так что гони под мою ответственность. Тут недалеко.***
Когда Гарри очнулся, то понял, что они с Гермионой на танке. Причем сверху и вокруг крутится доктор. Услышав русскую речь, мальчик расслабился, нащупывая руку девочки. Доктор что-то сказал, что Гарри не расслышал, но тот погладил мальчика по голове и сделал отрицательный жест, когда их с Гермионой хотели переложить внутрь. — У них обоих что-то с сердцем, — сказал доктор, потому что у него был белый халат. — Внутри у тебя дышать нечем, не довезем. Так что рви. Рядом с Гарри и Гермионой устроились военные, придерживая и страхуя их, а сами дети сцепились руками, стремясь показать друг другу, что они живы. Гермиона очень боялась за Гарри, ее испугала его неожиданная бледность, но вот машина рванула вперед, все сотряслось и стало каким-то нереальным. Русская боевая машина сейчас шла по шоссе, что правилами было запрещено, но возмутившихся полицейских успокоили по рации, поэтому боевую машину никто остановить не пытался. Вскоре она уже буквально влетела во двор военного госпиталя, уже перебаламученного звонками чуть ли не из штаба группировки. Доктора подбежали к машине, но тут возникла еще одна проблема — дети держались друг за друга и расцепить их возможности не было. Пришлось переносить на руках и класть на рядом стоящие кровати. Попытка уговорить ни к чему не привела, Гермиона и Гарри уже не воспринимали ничего вокруг, поэтому даже для снятия пленки кардиограммы пришлось выкручиваться, а вот когда были получены первые результаты, врачи начали работать очень быстро, потому что дети действительно ходили по самой грани, заставляя врачей нервничать. Казалось, тот факт, что они добрались до своих, лишил обоих последних сил. — Гарри! Гарри! Ты жив? — спросила Гермиона. — Ага, — согласился мальчик. — Мы у наших, теперь все будет хорошо. — А они меня не… — прошептала девочка. — Это наши, Гермиона, — объяснил Гарри. — Наши, а не фашисты. Наши не умеют мучить и радоваться этому, понимаешь? Это только фашисты так. У двери стоял очень старый доктор, смотрел на мальчика, слушал, что тот говорит, и понимал, что здесь этим детям просто не смогут помочь. Надо отправлять в Москву.