***
Мама Алена стала спасением для обоих детей, отогревая их души. Марья, которая теперь совсем не называла себя Гермионой, больше не боялась пускать к себе маму — но только если рядом был Ваня. Она даже разрешила маме посмотреть на себя сзади… а Алена плакала, видя, что сделали с девочкой. Сердце Марьи было близко к стабилизации, поэтому вскоре ожидался переезд «домой», как сказала Алена. — А «домой» — это куда? — спросила обнимающая своего Ваню девочка. — Это в наш дом, доченька, — улыбнулась Алена. — Большой у нас дом на лесной поляне. Там тебя и полечим. И Ванечку полечим. — А меня зачем? — удивился считавший себя здоровым мальчик. — Души ваши вылечить надо, дети, — всхлипнула женщина. — Ужас же, что с вами сделали… Вот Кощеюшка с британцами закончит, и поедем… — А ты мне расскажешь, почему со мной так? — тихо спросила Марьюшка. — За что? — Расскажу, моя хорошая, когда узнаю — все расскажу, — пообещала мама. — Скажи, мамочка, — девочка с надеждой посмотрела в мамины глаза. — А я… Ну… Я… — она заплакала, не в силах сформулировать. — Марьюшка хочет спросить, сможет ли она ходить, — проговорил Ваня. — Очень ей плохо от того, что ножки не ходят. — Ножки мы починим, — улыбнулась Алена. — Будешь бегать, как раньше, моя хорошая. — Главное, чтобы с Ванечкой, — прошептала Марья, закрывая глаза. — Маленькая моя, — с нежностью проговорил мальчик. — Совсем ведь малышка, какие же звери эти фашисты… — Ты стал для нее центром мира, Ваня, — гладя уснувшую девочку, произнесла Алена. — Готов ли ты к этому? — Знаешь, мама, — помолчав, произнес Ваня. — До той палатки и солдат союзников она была для меня больше сестренкой, а вот там, когда мы готовились в наш последний бой… Она стала для меня… Я не могу это выразить словами. Надо будет — умру за нее, надо будет — убью… — Не надо никого убивать, сыночек, — погладила его Алена. — Теперь не надо будет больше умирать и убивать, все закончилось. Люди разные, но вот то — оно закончилось, я тебе обещаю. — Совсем закончилось? — спросил мальчик. — Совсем-совсем? — Совсем-совсем, малыш, — и в душе Вани ничего не возмутилось против этого бесконечно ласкового «малыш»… — А Кощей всех-всех убьет? — вдруг спросил Ваня. — Там же были и хорошие… Наверное. — Кощей по Правде разберет и накажет всех виновных, — вздохнула Алена. — Он не убивает просто так, даже звери просто так не убивают, только бешеные. — Мама, я хотел спросить, — тихо сказал мальчик. — Когда мы убегали, чтобы спрятаться, как будто что-то вело меня, и Марьюшка моя смотрела так странно, как будто что-то чувствовала. — Это сила наша в ней проснулась, да душа отцова, — проговорила женщина. — А вот почему именно так, то я тебе не скажу, это Кощея спрашивать надо. В этот миг Марья открыла свои сияющие радостью, а не отголосками ужаса, глаза. Она смотрела на Ваню и маму, смотрела, ничего не говоря. А потом произнесла не артефактом, а своими собственными отвыкшими от речи губами: — Ма-ма… Ва-ня…***
Большой бревенчатый дом на лесной полянке воспринимался обоими детьми родным и каким-то очень близким. Возникало ощущение, что они долго гуляли где-то и только вот теперь вернулись обратно, вернулись домой. Могучие ели обступали поляну со всех сторон, будто стражи, защищающие детей от всего злого. Ваня и летящая по воздуху Марья медленно приближались к дому, куда их перенес высокий белобородый, но совсем не похожий на страшного Дамблдора, маг с большим посохом. Мама сказала, что такие маги зовутся волхвами, и они не совсем маги. — Как здесь здорово, — произнесла Марья, глядя в огромное небо, раскинувшееся над головой. — Просто сказка… — Это настоящая сказка, — улыбнулся ей Ваня. — Потому что это родная земля. — Интересно, скоро я смогу… Ну… — девочка смутилась, будто боясь произносить это вслух, чтобы не развеять надежду. — Ты скоро сможешь ходить, мама же обещала, — мальчик прижал к себе теперь уже навсегда свою девочку. — Мама не умеет обманывать. — Потому что она мама, да? — спросила Марья с такой надеждой, что подслушивавшая разговор детей Алена чуть не расплакалась. — Потому что она мама, — Ваня гладил девочку, которая прошла ад, что был страшнее, чем гестапо, но сумела сохранить себя. — И потому что это ты. Какая-то сила подхватила их обоих, внося в дом и усаживая за стол, заставленный кушаньями, часть из которых не узнал и Ваня. А Алена устроилась рядом с ними и называла каждое, рассказывая из чего оно сделано. Марье хотелось попробовать все, но это было явно не в человеческих силах. А Ваня просто наслаждался ощущением безопасности, тепла и… тем ощущением, что дарит родной дом. Невыразимое и неописуемое чувство. Дом.