***
Удар. Отскок. Мечи запели в полуденном воздухе. Цири отпрянула. Уклонилась. Перебежала пару шагов. Взмах острого эльфийского клинка – она чудом ушла в каком-то ловком пируэте. Фух! Ещё удар. Отразила! Чёрт возьми, это было плохо, ужасно плохо! Она отступала. Отступала к воде пружинистыми кошачьими шагами. Парировала удары, вертелась, уклонялась. Что ж, отступать не так плохо, если знать, зачем… Удар! Клац! Его клинок резко ушел вниз, прямо к незащищенной коленке. Назад! Цири едва не потеряла равновесие. Взмахнула криво-косо, едва-едва. Скрежет – мечи вновь сошлись. Слишком быстро! Ах! Она увернулась, чуть не упав на одно колено. Тут же выпрямилась - злая, ошеломленная. Удар! Уход! Обмен ударами! Ещё! Резкий финт, и сразу проходящий удар – от неё. Её противник пошатнулся. Ага, не ожидал? Она сблизилась. Чуть не поплатилась – ответ был слишком быстр. Отбежала на пару шагов, размахнулась до скрипа в плече… Скрежет. Мечи сошлись, буквально слиплись. Разошлись. И тут Цири выдала целый шквал ударов. Удар! Ещё удар! Стальная Ласточка запела, заплясала вихрем. Шаг назад. Ах ты, черт! Стукнулась о камень. Ничего. Она нападала – он защищался. А потом отскочил, размахнулся. Медленно, слишком медленно. Вот что губит – мгновения…Она крутанулась в пируэте и ударила – резко, быстро, по косой. Стальная Ласточка оказалась прямо у его горла. Острый клюв едва не впился в бледную кожу. - Gelleadh, - буркнул эльф, поднимая руки. Цири усмехнулась. Сняла легкий тренировочный шлем. Насмешливо поклонилась, вытянув руку с клинком. Она уже собиралась отвернуться и побежать вниз к озеру – но эльф вдруг сделал неуловимое движение ребром руки. Огненный шар понёсся прямо на неё. Цири от неожиданности ударила по нему клинком плашмя. Бах! Шар отскочил от стали и, зашипев, упал на землю. Погас. По лезвию пробежало зеленоватое сияние. - Идиот! Прикончить меня решил? – заорала ведьмачка. Илльриэн продемонстрировал другой огненный шар, раза в два больше, и запустил его в собственный живот. Иллюзия погасла, запутавшись в кольчуге. - Твой гвихир зачарован на отражение магических атак, - юноша нагнулся и поднял собственный меч с тёмно-зеленой рукоятью точно из змеиной чешуи. – Знаешь, в жизни я бы ни за что не стал сражаться с тобой без магии. Поединки без боевых чар - скука беспросветная… - Вот и порубят тебя в щепки в немагическом мире, когда ты растратишь все талисманы! - Может быть. Но сейчас мне скучно. Знаешь что? Я научу тебя огненным чарам. Это самая основа. - Не надо! - Надо. Я решил так. Начнём с завтрашнего утра. Цири лишь скрипнула зубами, проводя пальцем по зеркальной глади. От Blathan Caerme, цветочной гирлянды судьбы – вверх, к башне с молнией и силуэту ласточки. Ей не хотелось рассказывать о том, что однажды магия огня уже привела к беде. Привела…к Фальке. Вздохнув, она спрятала меч в ножны и подняла шлем. - Не хочу я твоих огненных чар, - буркнула ведьмачка и стала спускаться к озеру. – Мне и так тяжело. - О том, чего ты хочешь и как тебе тяжело, расскажешь кому-нибудь другому. Вот и всё. Последнее слово всегда остаётся за ним, а значит, с завтрашнего дня он начнет требовать с неё ещё и проклятую магию огня. Потому что ему, видите ли, скучно! А может, назло ей – потому что ему надоело торчать в Башне и быть её нянькой, зная, что в это время на Крепость давят снаружи и изнутри. Будто бы ей всё это нравится! Будь её воля, то она…она бы что? Вновь плутала бы по мирам? Вернулась бы на Континент, чтобы тут же попасть в очередные силки? Забилась бы в щель в каком-нибудь далеком мирке, надеясь, что её боль, её рана, её болезнь со временем утихнет и перестанет терзать каждое мгновение? Нет, нет, нет…Пусть всё идёт как идёт. Пусть её несёт, точно песчинку в потоке. Так будет лучше. Для неё. Для него. Для всех. Она сорвала травинку и бросила в воду. Та медленно поплыла прочь. Закутавшись в накидку, Цири закрыла глаза и подставила лицо слабому осеннему солнышку. Так болело чуть меньше. Боль отступила, чтобы вернуться ночью и накинуться на неё, отнимая и так немногие часы блаженного покоя. Почему же нет никаких вестей? Почему?.. Илль бесшумно появился рядом – сел, скрестив ноги, и тоже стал глядеть на озеро. С первого дня у них была негласная договоренность: свободное от обучения время Цири проводила в библиотеке под присмотром молчаливых служанок, он же был предоставлен себе. Иногда к нему приезжала эльфийка необыкновенной красоты – с волосами молочного цвета и синими, почти фиалковыми глазами-блюдцами. Цири видела из окна, как они гуляют по берегу озера, а лунный свет наполняет её волосы серебром. Иногда была другая – золотоволосая, как Раэ, но гораздо ниже ростом. Её это не удивляло. Она уже поняла, что в эльфийском мире к вопросам любви относятся куда свободнее, чем в людском. Секс эльфы воспринимали как одну из форм общения, на обоюдные измены смотрели сквозь пальцы, скандалы же если и устраивали, то скорее ради острых ощущений. Впрочем, в многочисленных поэмах и романах, которые она находила в библиотеке, все авторы как на подбор утверждали, что истинная любовь, «выжигающая сердце пламенем», случалась в жизни каждого эльфа лишь однажды. Врали, наверное. Но теперь ни серебряная, ни золотая эльфийка уже не появлялись за окном. После той экспедиции, закончившейся гибелью Всадников, Илль отказался от прогулок у озера. Теперь он часто сидел один за запертой дверью. Иногда тренировался с ней, как сегодня. Он наказывал себя. Наказывал за то, в чём была виновата только она. Цири зажмурилась крепче, ощущая тёплое дыхание солнца на веках. Сейчас грызть себя не хотелось. Потом. Когда короткий осенний день закончится, и на Башню опустится мрак. А может, и он такой же, думала Цири, проводя ладонью по выцветшей траве. Засыпает сейчас рядом с какой-нибудь красоткой, шепчет ей на ухо свои ласковые непристойности, оглаживает бедро – и нет у него даже мысли, что он делает что-то не так. Но ей отчего-то казалось, что он был другим. А может, ей лишь хотелось, чтобы так было. Она сжала кулаки, тряхнула головой – но прогнать картинку уже не получалось. Вот он рядом со своей змеей – голой, прекрасной, без единого изъяна. Склоняется к её плечу. Дышит щекотно и жарко. Спускается вниз – прямо туда, где у Цири эта глупая роза, его роза, как он любил повторять… Справа вдруг послышался смешок. А мгновение спустя ствол одинокой раскидистой ивы, которую она буравила злым взглядом, с треском переломился пополам. Половина ивы, серебрясь листами, сползла в озеро. Плюх! Стая уток взлетела с истошным гоготом и, хлопая крыльями, расселась на берегу. - Это не я, - буркнула Цири, уткнув лицо в колени. Вопреки её ожиданиям, Илль не стал ругаться. Он вновь загадочно усмехнулся. - Магия требует концентрации и покоя. Но псионический дар – не совсем магия. Точнее, совсем не магия. Эмоции делают псиоников сильнее. Потому-то мозгоедов никто и не любит. Таких дел наворотят, прежде чем научатся управлять собой! Солнышко мягко грело макушку. Оно не стало менее ласковым от того, что Цири только что обрубила жизнь почтенной старой ивы. Слушать про всякие ужасы не хотелось. - Когда я уходила из вашего мира…вместе с единорогом, - несмело начала она, - мы прыгали из мира в мир и почти всё время оказывались у озера. Это…совпадение? - Если совпадений слишком много, значит, кто-то над этим постарался. Цири терпеливо ждала продолжения. Тишину нарушил тихий плеск. Громадная изумрудная лягушка прыгнула на камень и теперь пялилась на них, нахально раздувая зоб. Илль бросил камешек – лягушка даже не шелохнулась. - Молоденькая. Весной была ещё головастиком. Видела когда-нибудь головастиков? - Видела. - Думала когда-нибудь, как это вообще возможно? Из крошечного червячка – такая огромная жирная лягушка…Разве твой меч растёт сам собой? - Она питается. Пьёт воду, - Цири тоже бросила камешек рядом с лягушкой. - Верно. Но как живое вырастает за счёт неживого – вот вопрос. Мы полагаем, что всё живое состоит из крошечных частичек, невидимых глазу. Ceateah – так мы их зовём. - Ты, наверное, говоришь про атомы, - кивнула она. – Невидимые и неделимые частички, из которых состоит всё. И озеро, и камни, и даже мы с тобой… Эльф лишь поморщился. - Существование этих твоих…атимов не доказано. Из ceateah состоит только живое. Ивы, лягушки, глупые девчонки. Но в каждой из ceateah заключена вся генетическая информация особи и множества её предков. Какого ты будешь роста, будешь ли любить сладкое, сможешь ли слагать стихи – всё там, в крошечной песчинке, невидимой глазу. Твоя судьба. Свернутая нить всех событий. Но и это не всё. Ты не угадала – они делятся, и благодаря этому растут все живые существа. Ceateah способна воссоздать свою точную копию, преобразовав полученную энергию. И так множество раз, и те, новые ceateah – тоже. Но число копий ограничено, потому-то ты и не растешь вечно! Вот оно, главное чудо природы. Живое буквально создает само себя из неживого. Ну как, поняла? - Да. Чародей пошевелил пальцами. Одинокий матовый лист кувшинки, уже начавший подвядать, закачался из стороны в сторону. По озеру пошла лёгкая рябь. - Когда-то мир был один. Он был похож на этот, или твой родной, или любой другой – в нём тоже светило солнце, пели птицы, серебрились озёра. И времени тогда не существовало – потому что время есть череда изменений, там же не менялось ничего. Но однажды всё изменилось. Vivlaveidde. Мы так это называем. Сила жизни, которая пронизывает всё вокруг. Вероятно, её накопилось достаточно – и началось рождение. Илль вновь шевельнул пальцами. Из кувшинного листа вдруг стали появляться другие, такие же матовые и зеленые. – Нулевой мир стал воспроизводить сам себя, а вслед за ним и каждая копия – до тех пор, пока энергия не иссякла и процесс не остановился. И если поначалу все миры были копией того, нулевого мира, то потом уходили всё дальше друг от друга. Где-то вилавэйде было больше, где-то меньше. Где-то она преобразовывалась в магию, знакомую тебе, где-то в иные формы. Каждый мир пошел своей дорогой, и спустя тысячи и тысячи лет получилось то, что видим мы. - Значит, это правда? То, что не случилось в одном мире, могло произойти…в другом? - Отчасти, - качнул головой эльф. – Есть красивая выдумка, что каждый наш шаг создаёт новую реальность, но…ты ведь не встречала мир, где был бы Геральт, но не было Йеннифэр, потому что они не познакомились? Потому что его нет. Она не удержала вздоха. - Все эти миры – действительно разные миры. В них живут разные существа, в том числе и разумные. Где-то магии так много, что она буквально вплетена в каждый живой вид. Где-то нет совсем, и как ни странно, в этих мирах цивилизации развиваются быстрее… - Две луны! – перебила Цири. - Я бывала в мире, где две луны! Как такое случилось?... - Тоже мне открытие, две луны! Если бы мы задержались в мире ртоа, кто-то из них, возможно, рассказал бы тебе легенду предков, что жили тысячи лет назад. Легенду о звезде, упавшей с небес. И воды поднялись, и вырвался огонь из земли, и выжили единицы…Что это значит? Когда-то лун было две – и меньшая упала на землю. В нашем мире она, вероятно, упала в океан. - Значит, я как бы оказалась в прошлом? - Именно. А теперь самое интересное! Нулевой мир бесконечно далёк от своих копий, но сохранил связь с каждой из них. С каждой точкой пространства и времени. А те копии – со своими копиями. Это словно…словно множество бесконечно тонких нитей. Чародей протянул руку. Над центральным листом засияли золотистые нити. Они потянулись к другим листам, и вскоре всё скопление кувшинок оказалось точно в спутанном мотке пряжи. Илль поднял руки – нити оторвались от листьев, образовав золотистый шар. Точно клубок! У неё закружилась голова от количества плетений и узлов. Выглядел этот клубок пугающе. Не так, как должен. - То, что в нашей Академии остроумно назвали Клубком, по сути, есть система ходов, ведущих в каждую точку пространства и времени во всех мирах. Но мы не способны даже осознать её полностью. Мы живём лишь в четырех gofierie, трех пространственных и одном временном. Нам доступна лишь часть ходов. Нам, лошадкам…и другим. В золотом клубке вдруг ало вспыхнуло что-то, напоминавшее плотно скрученную пружину. - Спираль. - Спираль. Некоторые бездельники, не отучившись в Академии и года, наивно полагают, что Спираль – это несколько мирков, куда Всадники ездят за всякой всячиной…На самом деле, любой межмировой путешественник движется по спирали . Теперь понимаешь, почему всё время было озеро? Ты попадала в ту же точку, но на другом витке, по кратчайшему пути. Озеро – точно ось, на которую нанизана пружина! - А как же берег моря? Мы были на берегу моря, когда ваши Всадники… - Такой же, как берег моря в Эмрилдарне, возле Башни Лары. Другая ось Спирали. Ведь зачем нужны Башни? Так мы расширяем сеть. А найти точку перехода, то есть место под Башню – величайшее искусство. В нашем мире этим занимался лично Ауберон. Цири молчала, глядя на алую Спираль. Иуарраквакс рисковал жизнью, чтоб защитить её от Народа Ольх. А теперь она сидит рядом с одним из них. И вроде как даже собирается помочь. Неужели теперь ей придётся спасаться от единорогов? - Твои копытные друзья хорошо освоили прыжки во времени-пространстве…жаль, что это не прибавило им ни ума, ни даже благодарности. Иначе давно бы поняли, что мы спасли их от судьбы единорогов Континента! - Илль прочертил красную полоску, соединившую крайние витки пружины. – Вот что сделали их Старейшины, заключив договор с Аубероном. Проложили прямой портал отсюда в точку времени и пространства, где находились мы. Соединили одно озеро с другим. И до нынешних пор даже самым талантливым из носителей Hen Ichaer не хватает сил на то, чтоб сотворить нечто подобное. Мы могли это раньше, до Конъюнкции. Катаклизм изменил конфигурацию Клубка. Прежние фрагменты сети разрушились. Теперь мы буквально застряли здесь… - Так значит, Врата – это озеро? – вдруг спросила Цири, глядя на неподвижную воду. - Ну, в общем-то, да. Большинство точек перехода действительно связаны с водой. Но бывает и море. Слышала о Белых Кораблях, на которых эльфы прибыли в твой мир?... Илль щелкнул пальцами – золотой клубок растаял. Вновь перед ними покачивался одинокий лист кувшинки. Солнце уже клонилось к закату. В воздухе потянуло сыростью. - Ты уже знаешь про цель Программы: получить сильного носителя, который сможет открывать Gaeth в другие миры для всех. Но со временем и внутри Программы появилась своя легенда. Теория сколь любопытная, столь и безумная. Будто бы самый совершенный, самый сильный ген…квинтэссенция Старшей крови, так сказать…позволит вернуться туда, - эльф указал пальцем на одинокую кувшинку. – В нулевой мир. В точку, из которой исходят все нити. И тогда ему будет доступно всё. Любая точка времени и пространства. Абсолютно всё. - И зачем это нужно? – её голос отчего-то дрогнул. – Мы с тобой уже побывали в одном далеком мире. Он чуть не сожрал нас! Илль слегка повел плечом, глядя на розовеющую полоску в мутном небе. - Наши предки Aen Undod были межмировым видом. Путешествовали во времени-пространстве, открывали новые миры и заселяли их…Плох тот эльф, что не хочет вернуть всё это! Впрочем, многие из тех, кто бросался искать нулевой мир, вовсе не были романтиками. Им отчего-то казалось, что нулевой мир приведет их к тем, кого они потеряли…Догадываешься, чем всё закончилось? - Они ушли в путешествие, из которого не возвращаются, - послушно ответила Цири. - Вот-вот. И ежели вдруг в твою глупую голову забредет мысль, что то сможешь найти своих родителей среди миров…забудь об этом. Вилавэйдэ значит жизнь. А когда жизнь заканчивается, мы уходим за пределы Клубка. Уходим туда, откуда нет возврата. Так что посвяти себя обучению. И перестань шляться ночами по всем коридорам. Дай выспаться серым хоть ночку! Они, бедные, уже пожелтели как лимоны… Цири лишь фыркнула в ответ. Значит, он тоже шпионит за ней? Как мило! Впрочем, она уже успела обойти замок несколько раз и убедиться: ни одной черной двери в нём нет. Башня Ласточки ещё не доверяет ей. Ещё не готова открыться до конца. Что же там, за чёрной дверью, которую предсказала Лара?... Лара. Лара Доррен. Feane…Feaneriael. Нет, не так. Feainnewedd. Elaine blath, Feainnewedd. Лара, доченька… - Loc`hlaith, - вдруг едва слышно сказала она. – Ауберон назвал меня так... перед смертью. Он сказал, что я и вправду…и вправду Владычица Озера. - Слушай, Владычица, - лениво сказал Илль. – Сотвори для начала хотя бы один портал, из которого можно выйти с полным комплектом рук и ног…а там поглядим. Всё, хватит рассиживаться. Пошли! Юноша бесшумно вскочил на ноги. Она поднялась следом, отряхнув прилипшие былинки. В воздухе уже стелился вечерний туман. На другом берегу чернел обломанный ствол ивы. Elaine blath, Feainnewedd…Что-то крутилось в голове – настойчиво, скользко. Они уже почти дошли до Башни, когда Цири решилась на ещё один вопрос. - Это правда, что Ауберон желал видеть Эредина перед смертью? - Правда. Он отправил множество гонцов. - Зачем? Чародей замедлил шаг. Бросил на неё косой внимательный взгляд. - Сторонники Эредина утверждают, что владыка предчувствовал смерть…и спешил поддержать его как следующего ардайна. Противники считают, что Ауберон догадался о преступном замысле Эредина… - А как думаешь ты? Илль молча ускорил шаг. Цири быстро семенила рядом. - Все знали, что Эредин должен прийти на аудиенцию в тот вечер, - эльф неожиданно заговорил вновь, когда она уже углубилась в свои мысли, а тёмный силуэт Башни был прямо перед ними. – Все! Пузырек. Твои показания. Лихо придумано! - Я не понимаю... Он продолжал тем же тоном, не глядя на неё – будто бы разговаривал сам с собой. - Это правда. Он знал, что умрёт. Старшая Кровь чувствует это. Только ардайну было плевать на власть. Он уже потерял интерес к этим играм. В тот вечер он собирался сказать Эредину то, что не сказал бы в других обстоятельствах. Но что? Увы, мы так и не успели узнать. Впрочем, есть кое-кто, кто знает. Убийца. Он по-прежнему среди нас. Наблюдает. Может, прямо сейчас. Прямо здесь.. Цири не выдержала – оглянулась. Вечереющий воздух был тих. Вокруг было пусто. Лишь пару раз протяжно крикнули утки у озера. - С чего ты взял, что он наблюдает…за нами? - спросила она шепотом. - С того, что убить Ауберона было лишь половиной дела, - хмуро ответил Илль. – Он собирался убрать двоих. Один мёртв. Но второй всё ещё жив…***
Просторный зал едва освещён. Едва можно понять, что плащи перед ней – не бурые, не серые, не синие. Красные. Она не видит лиц – только спины. Хотя нет. Есть одно лицо. Одно лицо – там, далеко впереди, будто на сцене. А рядом массивный камень, прямоугольный и гладкий как стол. Чёрный. Его лицо, как всегда, непроницаемо. Но в зелёных глазах нет и капли тепла. На лбу пролегла морщинка. Он сердится. Говорит что-то – быстро, громко, и Цири сердится тоже. Зачем они разозлили его? Разве не знают, каково ему сейчас? А он всё говорит и говорит, сжимая в руке меч с узорчатой гардой. Ещё одно лицо. Незнакомый эльф – широкоплечий, со светлой косой и выбритым виском, сплошь покрытым татуировкой из рун. Руны спускаются прямо под красный плащ. Будто и не эльф, а воин со Скеллиге! Он тоже сердит. Молчит, скрестив руки, и вглядывается в лица. А она не видит лиц – только спины. Красные спины. Красное море. Красное. Темнота сгущается, и камень почти не видно. Всё вокруг – чёрное. Чёрное. Эредин замолкает. Он улыбается – но тепла нет. Тепла по-прежнему нет, и это какая-то страшная улыбка. Но так ведь лучше? Так ведь и правда лучше? Он улыбается – значит, всё хорошо… По плащам пробегает волна. Красная волна стремится к его ногам – и выплевывает красный сгусток. Красный плащ – прямо к чёрному камню. Тьма сгущается. Цири едва видит его профиль. Она всё время видит только профиль, но если он повернётся – она его узнает. Она его точно узнает! Но он не поворачивается. Он идёт вперёд понурыми шагами, а зелёные глаза смотрят прямо на него. Смотрят с презрением. Чётко очерченные губы сжимаются в тонкую линию. Тонкую – точно лезвие меча. Татуированный одним мягким движении ставит Всадника на колени. Зачем? Сейчас он повернется - и она поймет! Но он не поворачивается. Он кладёт голову на камень. Эредин подходит ближе. Он не смотрит на красное пятно под ногами. Он смотрит в толпу. Тонкая линия разжимается. Под чёрными сводами гремит беспощадная сталь. - Es’tuath esse evellienn! Замах. Меч летит ввысь. Чёрное. Всё вокруг – чёрное. Меч опускается. Тело падает. Красный плащ вспыхивает точно уголь. А море ревет, получив свою жертву. Красное. Всё вокруг – красное. Что-то круглое темнеет на плахе. Она так и не узнала, и уже не узнает, потому что… Красное. Чёрное. Красное. Красная кровь течет тонкой струйкой с чёрного камня. Течёт, и ползёт, и ширится, и стремится, и льётся – прямо к ней. Прямо к её ногам. Красное. Красное. Красное. Красное вино льётся в прозрачный бокал. Она робко прикасается к тоненькой ножке. Больше нет тёмного зала, и никогда не было, это всё морок, сон, кошмар, а есть только деревянная веранда, озеро и разноцветные бабочки. Они вьются вокруг и садятся ей на плечи - точно настоящей эльфийке! Садятся на его чёрные волосы. Она смеется – и он улыбается. Гладит её ладонь. И нет никакой морщинки на лбу, и в глазах его – лишь ласковая насмешка, и он принадлежит только ей, ей одной, как и вся эта веранда, и весь этот солнечный мир. Он улыбается. Кивает на бокал. Красное. Вино в бокале – красное. Терпкое. Пряное. Вкусное. Вино пьянит, и она пьет ещё. И ещё, и ещё, и ещё больше пьянит нестерпимое желание. Она сбрасывает туфельки, погружая ноги в мягкий ковёр – ворсистый, точно мох. Здесь. Хочется сделать это прямо здесь. Сейчас. Прямо на этом ковре. Почему нет?.. Он знает её мысли. Он дразнит её – водит пальцем по её ладони, скользит по запястью… Красное. Мшистое море под её ногами – красное. Смутившись, она отворачивается. Смотрит на озеро, но в нём не вода. Красное. Красное наполняет его, а вместо птицы – лишь чёрный птичий скелет. Скелет скрипит позвонками и поворачивает голову. Пустая глазница смотрит прямо на Цири. Чёрное. Всё вокруг – чёрное. Что происходит? Почему так темно? Почему стемнело в один миг? Деревья едва выступают из тьмы. Живые! Они – живые, они тянут свои кривые пальцы, тянут прямо к ним. За деревьями чернеет Башня. Молния. Молния бьет прямо в Башню, рассеивая тьму, но всего лишь на миг, и в этот миг птица кричит – отвратительно, хрипло, а пустые глазницы вспыхивают мёртвым огнём. Чёрное. Красное. Чёрное. Красная вода выходит из берегов, льётся прямо на веранду. Страшно! Его рука – уже не горячая. Она холодна как лёд, и давит всё сильнее, и ей уже больно – и она поворачивается… Эредина больше нет. Напротив неё – мертвый король в пробитых чёрных латах. Из короны выпали все драгоценные камни, череп иссушен ветрами времени и пространства, но в глазах всё ещё горит огонь. Мёртвый огонь, злой огонь, чёрный огонь. - Пусти! Пусти меня! Где Эредин? Что…что ты сделал с ним? - Он мёртв. Ты убила его. Разве ты забыла? - Ложь! Она кричит. Выдирает ладонь, пытается вскочить, но не может – кто-то держит её. Кто-то держит её за плечи, крепко-крепко. Женщина. Черноволосая женщина. Одежда на ней – чёрная, и кожа – чёрная, обугленная, и пахнет от неё дымом и костром. Женщина хохочет, сплёвывая сажу, а в глазах её навеки застыла злоба. Звериная злоба, жгучая злоба, чёрная злоба. - Доченька! Иди ко мне, доченька. Иди ко мне… - Убирайся! Я тебе не дочь! Убирайся прочь, демон! Женщина лишь смеётся и гладит её щеку, вымазывая сажей. Чёрные волосы падают на плечи Цири. И она сама становится чёрной. - Эредин…Эредин, вернись! Пожалуйста, вернись… - Он лгал тебе, доченька. Он мучал тебя! Ты отомстила ему! Отомстила за всё! - Помнишь, Разрушительница? – пустая корона вспыхивает тусклым пламенем. – Крошечный остров, на нём – два злейших врага, и у каждого есть острый меч. Но выживет только один. Только один из них. Он проиграл. Он оказался слабым. - Он оказался слабым. Теперь ты достанешься сильнейшему, – шипит чёрная женщина, и облако сажи окутывает их обеих. Чёрные вороны садятся на озеро. Их всё больше и больше, и вот уже не видно красной воды под ними. Нет больше ни красной воды в озере, ни красного вина в бокале, ни красного ковра под ногами. Красного больше нет. Осталось только чёрное. Чёрное. Чёрное. Чёрное. Чёрный хохот сожжённой демоницы. Чёрные глазницы мёртвого короля. Он тянется прямо к ней – и некому его остановить. Череп раскалывается жуткой ухмылкой. - Он умер, потому что оказался слабым. Но слабым. Его сделала. Ты.***
- Нет! Отчаянный крик слетел с губ слабым стоном. Щёки были мокрые. Внутри копошилась боль. Из грудной клетки вытащили всё, кроме боли, и острые зубья неспешно глодали её. Цири тихо всхлипнула. Вздохнула, понемногу приходя в себя. Села в кровати. Это был сон. Всего лишь сон. Она – в своей комнате на самом верху Башни, и в открытое окно заглядывает луна. Полная, налитая серебром, точно яблочко. А вокруг тихо. Ни шороху. Наверное, сейчас уже далеко за полночь, и все давно спят. И ей надо спать. Но спать она не хотела. Спать теперь было невозможно. Закутавшись в одеяло, Цири подошла к шкафу. Бесшумно оделась и выскользнула из комнаты. Набросив маскировочные чары, она быстро прошла по коридору и спустилась по лестнице. Из-под кухонной двери змеилась полоска света и пахло сдобой. За дверью слышались мелодичные голоса служанок – они ещё, оказывается, не спали. Цири замедлила шаг. - Разбуди меня завтра пораньше, Элир! - журчал голосок Аквиль. – Пришли новые платья и накидка для dh`oine. Нужно всё отгладить и развесить. Fier arse, и зачем этой лягушке паучиные шелка и немегровые меха?.. Зазвенел смех, загрохотали тарелки, зашумела вода – она едва разобрала в этом шуме тихий шепот Элирэнтилль. - Как думаешь, это он? - Её размер. Точь-в-точь. Кто бы ещё успел её так хорошо пощупать? Эльфийки вновь засмеялись – а Цири подкралась ближе. Осторожно погладила холодную стену. Ей стало и больно, и радостно. Liriemnel. Так они это называют. - Ты думаешь, он…он и вправду мог… – тарелки гремели всё громче. Теперь засмеялась только Аквиль – коротко, льдисто, презрительно. - Что за чушь ты несёшь, девка! Помнишь, как-то мы сопровождали господина в Крепость? Помнишь …её? - Yeah. Хорошо помню. Shea`ssel feanne. Feainnewedd. - Q`oedd. Shea`ssel gwir ayne. И ты смеешь сравниваешь её…с dh`oine? С этой бледной мышью? Ты разве не чувствуешь, sor`ca? От неё пахнет смертью. Несёт бедой! Dh`oine надругались над священной кровью, Старшей кровью. Shea`ss mellaithe! - Зачем Ястреб привёз её? Он привёз нам беду! - Он привёз беду себе. Мясник возомнил себя выше судьбы, и судьба покарает его за это, вот увидишь… Вытирай быстрее, Элир! Не говори больше о ней. Она же мозгоедка, может учуять. И только попробуй ещё раз надеть её платье! Думаешь, я не заметила затяжку?.. Соображаешь, что будет, если он узнает?.. Цири медленно пошла к выходу из Башни. Дверь с грохотом ударилась о стену. Эредин ошибался – а может, лгал ей. Никакая она не эльфийка. Никогда не станет здесь своей. И это, чёрт возьми, просто прекрасно! Ночная свежесть мгновенно заколола лицо, шею, ноги. Она вздохнула полной грудью. Вслушалась в тишину. Близились холода, и кузнечики больше не гремели по ночам – лишь ветер порой шумел в верхушках деревьев. Но сейчас каждый листок был неподвижен. Серебряные блики струились по ним. В воде что-то булькнуло. Она не торопясь пошла к озеру, кутаясь в накидку. Мокрая трава слегка скользила под ногами. Вот и камень, где они сидели днём. Лунное яблоко обзавелось собственной копией на поверхности озера, что соединяло миры. Серебряная дорожка гребнями уходила к противоположному заросшему берегу. Она вдруг ахнула в голос. Не может быть! Лунная дорожка, как и положено, истончалась и тускнела вдали – но там, у самой границы воды, что-то сияло сплошным серебром. Сияло ярче луны и освещало группу ив, свесивших ветви в озеро, так, что листья их превратились в струйки серебра. Цири бросилась к противоположному берегу. И вот уже мокрые длинные листья прилипли к щекам, и она вытянула руку, раздвигая ветви, и склонилась над озером… Башня Ласточки скрылась за водопадом ивовых ветвей. Прямо перед ней была неподвижная гладь, и там, в чёрной глубине, нестерпимо сиял лошадиный силуэт. Тонкие ноги, лучистая грива, витой рог, наполненный молочным светом. Переднее копыто нетерпеливо ударило о воду – серебряные искры взметнулись к поверхности озера, точно светлячки. - Конёк! Это ты! Не может быть… - Скорее, Звездоокая! Прыгай прямо в озеро! Цири шумно выдохнула. Поёжилась, представив себе ледяную воду. А потом зажмурилась – и оттолкнулась обоими сапожками от скользкой земли. Холода не было. Не было ни удара, ни враз потяжелевшей одежды, ни даже всплеска воды. Её словно затянуло в мягкий песок. Ноздри защекотал запах майской травы – свежий, сочный, приятный. Открыв глаза, она поняла, что стоит на длинной и очень узкой песчаной косе, а по обеим сторонам – бесконечный коридор отражений за толстыми мутными стеклами. Справа, слева, спереди – всюду блестело почти круглое озеро. Прямо как в тот день, когда развлечения ради Илль поставил зеркала в тренировочном зале друг напротив друга, пустил между ними шар света – и тут же внутри разрослись две цепочки огней, уходя прямо в бесконечность. Но отражения в этих двух цепочках вовсе не были одинаковыми. Где-то деревья были голые и чёрные, а где-то пышный лес подходил прямо к воде. Слева от неё чернела знакомая Башня Ласточки, а на берегу озера справа была другая башня – низкая, уродливая, с провалами окон и разрушенным крыльцом. А где-то впереди озеро окружал целый частокол идеально прямоугольных башен: высоких, ребристых, словно стеклянных. - Где это мы? Как это… - Междумирье. Крошечная щель между мирами. Это единственное место, где чародей не обнаружит нас. Скорее! У нас мало времени! Она послушно кивнула. И вдруг точно проснулась. Конек! Иуарраквакс! Он же был с ней на озере в Ривии! Цири бросилась на единорога, путаясь пальцами в шелковистой гриве. - Конёк! Милый, добренький конёк! Куда ты отправил Геральта и Йен? Перенеси меня туда, пожалуйста! В мир яблонь. Прямо сейчас! Прошу тебя, умоляю…. - Тссс. Тише, Звездоокая! – холодный нос ткнулся в щеку. – О чём ты говоришь? Я хотел перенести вас троих в безопасный мир. Туда, где ты найдешь друзей, а Ястреб не найдёт тебя. Помнишь? Сначала озеро, потом река. Мы плыли в потоке жизни, питающем миры. Но вышла из него ты одна. Я не знаю, где Геральт и Йен. Я не могу их вернуть! Вот и всё. Последняя ниточка, которую она только что чудом обрела, выскользнула из рук. Надежда, хрупкая, точно стекло, с размаху ударилась о камни. Сил больше не было. Цири опустилась на песок бесформенной массой. То ли всхлипнула, то ли заскулила волчонком – обреченно, глухо, тоскливо. Закрыла лицо ладонями. А потом что-то певучее и тёплое разлилось в ней. Боль уходила, сменяясь тихой тоской. Она осторожно отняла руки от лица – Иуарраквакс лежал рядом, подогнув под себя ноги, точно жеребенок. Рог его тихо мерцал. Он положил голову ей на колени, и она запустила ладошку в шелковистую гриву. - Тише, Звездоокая! Не плачь! Мы попробуем найти их. Спросим Старейшин. Но не сейчас. Сейчас ты в большой опасности! Единорог вскинул морду так резко, что она едва успела отпрянуть. Рог вспыхнул ярче. - Что же ты наделала? Зачем вернулась сюда? Старейшины больше не верят тебе! Неужели это всё правда…про тебя и Ястреба? - Он…вовсе не такой плохой, как вы думаете, - тихо сказала Цири. – Сначала я его боялась, но потом…Он спас мою жизнь. Подарил мне этот камень. Самое дорогое, что у него есть. Мне кажется, он…я…возможно, он…заботится обо мне. Блестящие глаза потемнели и сверкнули злостью – такого она не видела раньше. - Какая же ты наивная! Он использует тебя, чтобы получить власть над этим миром. Вот и вся его забота! Знаешь, кто прозвал его Ястребом? Мы, единороги! Это он придумал ставить магические капканы. Он начал тренировать болотных псов и устраивать облавы. Знаешь, что он сделал с нами после твоего побега? Циксохтенкатл лишь слегка оцарапал его. Он не хотел ни убить, ни ранить! Только лишить магии ненадолго, чтоб он не мог помешать... - Знаю, - она опустила голову. – Он изгнал вас с пастбищ… Рог вспыхнул нестерпимо ярко – так, что на глазах выступили слёзы. - Вот как? Это он так сказал? Всадники напали на наши священные земли, Звездоокая. На плодородные долины, где наш народ жил ещё тогда, когда эльфов не было ни в одном из миров. Где поток жизни питает озера, где матери растят жеребят…Они напали тремя отрядами. Отрезали со всех сторон и выпустили собак. А твой друг-чародей сковал всё своими чарами, не давая нам прыгнуть сквозь пространство. Об этом Ястреб рассказал тебе? Как они гнали нас три дня и три ночи? Гнали до самых пустошей у гор? Когда Всадники наконец отстали, а дорожная пыль и дым от их чар развеялись, мы увидели, что не хватает троих. Циксохтенкатл. Он сдался сам. Думал, что этим спасет остальных! Силхикамина. Недавно она родила двойню, ей просто не хватило сил... И Лиссирвэкуэнья. Она была совсем молода, она даже не успела увидеть рассвет в других мирах! – большой круглый глаз вдруг заблестел водой. – А потом он бросил нам три головы с выломленными рогами. На них было выцарапано – не возвращайтесь никогда. И нам некуда возвращаться, Звездоокая. Все наши пастбища перекрыты барьерами юного чародея. Мы не можем их преодолеть, сколько не пытались. Нам пришлось уйти за горы. Стать изгнанниками в собственном мире. Цири отвернулась. Стыд душил её, мешаясь со жгучей прогорклой злостью. Она не хотела видеть – но видела одно и то же, видела сквозь зажмуренные глаза. Она сжимает в руке молочный рог, обрамленный в серебро, а он прижимается к ней тесно-тесно. Целует её шею, оглаживает грудь, шепчет на ухо дразнящие жаркие слова…Ногти сами собой впились в ладони. - Он больше не убьет ни одного из вас. Я обещаю. Горький серебряный смех звякнул в матовом воздухе. - И ты веришь? Веришь, что он послушает тебя? - Послушает, - тихо проговорила она, не поднимая головы. – В нём всё ещё есть хорошее, я знаю. И я смогу. Смогу это…вернуть. - Ты ошибаешься, Цири. Он – Ястреб. Кровавый хищник. Пойми, тебе нельзя с ним оставаться. Старейшины убьют вас обоих. Мы должны бежать, и как можно скорее! Служанки ненавидели Всадников. Всадники ненавидели Знающих. Единороги ненавидели их всех. Но все они – все до единого обитатели этого проклятого мира – совершенно сходились в одном. В том, что их связь должна быть разорвана, а хрупкий цветок, нежданно выросший посреди дороги – немедленно растоптан. Цири едва не усмехнулась этой мысли. Потёрла щеку. Взглянула в глаза цвета тёмного серебра. - Послушай, конёк…Я вовсе не собираюсь тут оставаться. У меня есть…союзник. Клятва запрещала рассказывать о договоре с Илльриэном кому-либо из эльфов. Но ведь возможности разговора с единорогами она не предусматривала? Осторожно, не называя имен и деталей, ведьмачка рассказала о секретном соглашении и их плане. Она то и дело озиралась – ей казалось, что сейчас из-под матового стекла вынырнет голубой шарик. Но воздух был тусклым и пустым. В междумирье царил покой. Иуарраквакс молча слушал и лишь слегка шевелил ушами, пока она разглаживала и прочесывала шелковую гриву дрожащими пальчиками. - И ты уверена? Уверена, что сможешь бежать сама? - Уверена. Таков договор. И теперь я гораздо лучше умею управлять своим даром. - А как же Ястреб? Он вновь бросится в погоню. - Он…он не найдет меня, - она с усилием проглотила склизкий ком в горле. – Я брошу его бесценный дар в воду. Закроюсь чарами от его зова. Он будет думать, что я…что я предательница. Что я лгала ему. Он возненавидит меня, и наша связь оборвётся. Навсегда… Сияющие глаза внимательно смотрели на неё. Рог вспыхнул слабым жемчужным светом. - Ты любишь его? Правда любишь? - Люблю, конёк. - Ты же знаешь, кто он. Знаешь, сколько зла он сотворил…и всё равно любишь? - Всё равно люблю. Иуарраквакс на мгновение прикрыл глаза – и вновь положил морду ей на колени. Витой рог переливался жемчугом. Цири чувствовала, как вилавэйдэ, поток жизни, мягко покачивает их на травяных волнах, меняя вокруг озера, башни и луны, точно стеклышки в калейдоскопе. - Расскажи мне, что такое любовь, Звездоокая. Старейшины говорят, что это великая сила. Будто она способна причинить страшные разрушения. Но и сотворить настоящее чудо. Будто она неподконтрольна даже для вас – существ, что могут познать её… - Так и есть, конек. Я не знаю, как объяснить… - Тогда скажи, что ты чувствуешь? - Я…я чувствую боль. Мне всё время будто бы больно, и я будто бы больна, и не могу никуда уйти от своей болезни. Всё время возвращаюсь к ней. Но всё же…это прекрасная боль. Эта боль – самое дорогое, самое важное, что у меня есть. Я раньше просто жила, а теперь я с каждым вдохом чувствую, что люблю. Думаю о чём-то, и сразу представляю, как рассказываю ему. Делаю что-то, и думаю – гордился бы он мной? Я…я больше не только я. Теперь мы одно, и я чувствую это, и это чувство и есть самое счастливое. Отними его – и мир станет тусклым и серым, как прежде. Но я уже не хочу, как прежде, я уже не могу, этого уже не будет, никогда!.. Она говорила, и голос её понемногу становился громче. Единорог, застыв неподвижно, слушал её. И каждый из тысячи миров, затаив дыхание, слушал её. Слушал и пытался понять, так что же это такое – её боль, её проклятие, её горькие сны и ночные страхи, её муки ревности и вспышки стыда, её невыносимое и неправильное, ненужное, губительное, и такое горячее, такое нежное, такое живое, такое огромное – точно океан, что раздавил их крошечные одинокие души и спаял в одно целое, во что-то несоизмеримо большее. Точно океан, в сравнении с которым её дар Старшей крови и весь многовековой эксперимент – лишь крошечная капля. А она плыла, покачиваясь на океанских волнах, и не было никого живее её. И тысяча миров молча склонили голову. И луна, нежно серебрясь, указывала путь.