Там, за горизонтом

      Средние века ознаменовались для всего человечества великим временем, ведь именно тогда заложились самые древние и прочные основы будущих великих государств - империй, а потом республик и федераций. Это было время младенчества для Европы, а потому она ещё была ослеплена религиозной одержимостью: ярко пылали костры ведьм и еретиков. И всё же по-прежнему находились смельчаки, способные выкрикнуть в звероподобные лица инквизиторов: и всё-таки она вертится! А значит, праздник будет и на нашей улице, значит, правда восторжествует однажды.       Однако тебя не касались страсти, бушующие в Европе. Дочь багдадского вазира, ты долгое время жила в самых богатых палатах одного из многочисленных дворцов города. По лёгкости и комфорту такая жизнь могла сравниться лишь с жизнью с султанши в гареме. Ты тоже могла бы оказаться при дворе самого халифа, но отец, человек жестокий и властный, запретил кому бы то ни было забирать тебя из дома, даже если этот человек действовал по приказу самого амира. Он просто не мог отдать своё сокровище, к которому привязался всей душой. Даже дома, другим его детям, а уж тем более жёнам, было запрещено пересекать границы твоих покоев. Советник опасался, что они могли развратить тебя и отвернуть от праведного пути. Лишь для проверенных учителей, да одной старой верной служанки Фатымы были сделаны исключения.       Дни для тебя тянулись медленно и однообразно. На заре тебя будил азан - призыв к утренней молитве, потом ты засыпала опять. Уже ближе к девяти утра, приходила Фатыма, приносила завтрак, будила, помогала одеться и начинала уборку в твоих комнатах. Когда она уходила, появлялись один за другим учителя. Обычным женщинам нельзя было получать образование, а знатные особы этого не очень-то и хотели. В гаремах учили некоторым науках, но только тем, которые могли помочь девушкам ещё лучше развлекать их повелителя. Ты же обучалась всему, как и лучшие мужи халифата. Отец любил тебя до беспамятства, а потому, заметив твой интерес к книгам, решил, не скупясь, обучить всем наукам. Конечно, за его спиной шептались: не дело это женщине быть такой умной, в лицо же сказать такого не осмеливался, зная вспыльчивый нрав вазира, который мог и голову приказать отрубить за подобные слова.       Музыка, литература, медицина, алгебра, астрономия... Тебе приносили свитки с трудами Ибн Сины и других выдающихся учёных, многих из них ты знала лично, ведь отец и тут не мог устоять перед твоими просьбами, а потому привозил деятелей науки к себе во дворец, чтобы ты могла с ними познакомиться. И вот однажды приехал издалека один суфий, никто его не приглашал и вообще не знал о нём ничего, но он настойчиво просил повидаться со знаменитой женщиной-учёной, которая своим умом смогла поразить не один десяток учёных мужей. Ему отказали, но суфист был настойчив, тогда отец предложил написать ему письмо тебе, потому что встречаться вживую не выйдет, а через бумагу (и уж тем более через цензуру самого советника) - почему нет.       Твой отец, хоть и был занят на работе постоянно, но, как хорошо образованный человек, старался быть в курсе современных тенденций во всех видах науки и искусства. И философское течение, к которому и принадлежал приезжий, очень не нравилось ему. Советник считал, что истина - она одна и заключена в религии, а такое мистическое философское направление как суфизм лишь отвлекает от следования божьему пути, а потому должно быть запрещено.       Ты не перечила отцу, соглашалась со всем, зная, что одно слово неповиновения - и он резко поменяет свои взгляды на необходимость образования для женщин. Тайно же ты переписывалась с тем философом, день ото дня интересуясь суфизмом всё больше и больше. Оказывается, это направление философской мысли было самым толерантным по отношению к женщинам, что уже есть много авторитетных женщин-суфиев, и ты захотела стать одной из них.       Чтобы скрыть в письмах разговоры о суфизме ты с наставником что только не делали: и невидимыми чернилами писали, и зашифровывали, и полутонами-полунамёками пытались спрятать информацию. Долгое время у вас это получалось делать, а потом отец догадался. Тогда ты решилась на побег. С помощью этого знакомого философа и парочки его учеников, тебе удалось покинуть дворец, где провела большую часть жизни.       Осознание нового положения накатило огромной волной паники быстро, ты уже хотела вернуться, и лишь отчаянные уговоры новых товарищей и боязнь смерти за непослушание остановили тебя. Теперь уже не было ни роскошных палат, ни вкусной еды, ни богатых одёжек, даже верной старой Фатымы, которая несла на себе бремя всех домашних хлопот, так что первое время пришлось тебе очень тяжело, ведь никаких навыков даже ради просто самообслуживания у тебя не было.       Жили вы теперь бедно, в каких-то хибарах из тростника, в которых днём было жарко, а по ночам очень холодно. Твои изысканные одежды разорвались очень быстро, поэтому сейчас ты носила бедное платье, которое было кем-то пожертвовано вашей общине. Ты научилась ухаживать за растениями, привыкла к постоянному чувству голода и вообще смирилась с новым положением жизни нищенки.        Отец пытался разыскать свою блудную дочь, и даже пару раз воины почти настигали, но тебе удавалось сбегать в последний момент, а потом ты оседала в других городах, где тоже были общины суфиев, и они тебя укрывали. В один из таких перемещений ты навсегда распрощалась с первым своим наставником, ведь он всё же хотел остаться рядом со столицей Аббасидского халифата, ты же бежала вглубь страны.       ...Ты не помнила, как оказалась в Кордовском халифате. Живя ещё под крылом отца, ты представляла себе Европу, пусть даже и эту самую западную часть, по-другому.       Кордова тебя сильно разочаровала: там всё было, как в Багдаде. Архитектура, язык, люди, да даже литература были калькой с того, что было популярно и распространено в столице. Ты мечтала увидеть Испанию, услышать их язык, посмотреть на их культуру, но нет. Арабы преуспели в подавлении чужих обычаев и устоев: когда ты пыталась хоть с кем-то поговорить по-испански, местные тебя совершенно не понимали. Они, как и арабы, спешили на молитву по зову азана, да и мечетей было намного больше христианских храмов.       "Боже", - думала ты, гуляя по улочкам Кордовы. - "Зачем же я сюда приехала? Могла бы оставаться в Багдаде, может, и отец тогда простил, много ли счастья принесла мне моя учёба? Может, замужество и материнство принесли больше удовлетворения?" Занятая такими рассуждениями, ты и не заметила, как заблудилась. В этом районе города ты не была никогда, и не представляла, насколько она огромная и запутанная. Спустя плутания по закоулкам в течение нескольких часов, ты решила, что раз гора не идёт к Магомету, то Магомет сам придёт к горе, и села у стены какого-то бедного дома ждать время вечерней молитвы, ведь по звуку азана ты могла выйти к мечети, а там уже уточнить путь к своему дому.       Сумерки всё сгущались, а призыва к молитве всё не было. Паника начала захлёстывать тебя, неужели ты не выберешься из этого проклятого картала? - Извините, вам нужна помощь? - От звука мужского голоса ты вздрогнула и подняла голову. На расстоянии пары метров от тебя, как и подобает воспитанным мужчинам при разговоре с женщиной, стояла фигура в плаще. Несмотря на то, что ты не могла видеть лица прохожего, ты не чувствовала опасности, а потому решила ответить. - Мир твоему дому! О, путник, ты прав. Заплутала я в этом квартале, уже силы оставили меня. Не мог бы ты указать мне выход из этого места? - Говоря так, ты пыталась угадать движения незнакомца под плащом, не достаёт ли он меч? - Понятно. Ну... Давайте я вас тогда вообще до дому доведу? В такое время женщине уже опасно находиться одной. - Незнакомец по-прежнему не проявлял агрессии. - Но если вы меня опасаетесь, давайте я просто укажу путь. Вам в какое место надо попасть? Ты поднялась с грязной мостовой и подошла к мужчине. Что-то в его речи, может, его спокойствие, окончательно убедила тебя в том, что незнакомец - не враг. Мужчина попытался дёрнуться и отойти, но ты не позволила и схватила его за руку. В тот момент ты не смогла бы ответить, какие силы заставили тебя так поступить: - Твой акцент... Ты не местный? - Местный, я испанец. Родился здесь неподалёку. - Уже не так уверенно произнёс незнакомец. - Если бы ты родился где-то здесь, тогда бы у тебя не было бы акцента при разговоре на арабском. А так кажется, будто твой родной язык испанский, я же слышу этот специфичный выговор! - Тут надо было бы остановиться, но ты продолжила. - Во дворце у отца были слуги-испанцы, которых захватили в Леоне... Ты тоже оттуда? Да? Не ври!       Мужчина ничего не ответил, только вырвал руку и пошёл обратно по улице. Ты побежала за ним, всё же ночь вступила в свои владения, и тебе не хотелось оставаться одной. - Послушай. - Ты вновь схватила его за руку. - Я прошу прощения, хорошо? Не оставляй меня здесь, прошу.       Незнакомец остановился, повернул голову в твою сторону и стал, видимо, думать. Ты не могла знать, что перед тобой стоял живое воплощение разделённой арабами Испании. Истинный христианин, он пытался относится хорошо ко всем, даже к захватчиками его земель, к тем, кто превратили его народ в своё подобие. Но, боже, как же это было тяжело! Сила страны в её людях, и большая их часть была под контролем мусульман, а другая являлась истовыми католиками, поэтому такое противоречие сильно влияло на его характер и мироощущение, он уже устал бороться, усмиряя то одну, то другую сторону его персоналии. Однако сейчас обе стороны были солидарны в желании помочь тебе, поэтому он кивнул и продолжил свой путь.       Ты и без слов поняла, что он согласен вывести тебя из квартала. Смиряя свою гордость, ты ещё попросила его полностью провести тебя до дома. Ответом был лишь кивок. Ты назвала адрес, и вы продолжили путь.       ...Прошло несколько месяцев с того происшествия. Чтобы больше не теряться в городе, ты каждый день обходила как можно больше улиц, стараясь держаться поближе к людям, чтобы всегда можно было спросить дорогу.       Местная община суфиев была не так сильна и развита, как в Багдаде, поэтому ты решила сама учредить личную общину. Деньги копила, работая уборщицей в богатых домах, а иногда местная еврейская чета просила присмотреть за книжной лавкой; если подворачивалась ещё какая-нибудь работа, ты за неё тоже бралась. Вскоре нужная сумма накопилась, и ты начала проповедовать свои идеи. К концу года на берегу мелкой речки возникло ваше поселение, потянулись туда, пока ещё редкие, паломники. Ты была довольна собой. Всё, о чём ты мечтала, сбылось.       Но..       Но было ещё кое-что. Тот неверный, кто выручил тогда тебя из беды и вывел к дому. Ты проклинала тот день, когда он тебе встретился. "Лучше смерть и вечное блуждание по лабиринтам улиц, чем жизнь в таких муках", - думала ты, глядя на быстрое течение реки.       Когда ты уже открывала дверь дома, он тебя окликнул. Уставшая за день и жутко голодная, ты не хотела подавать виду, что услышала его. Всё, чего хотелось - это поесть и лечь спать, после молитвы, конечно. По своему недосмотру ты и так пропусти два раза время намаза, и нельзя было больше увеличивать грех.       Но он снова тебя окликнул. Нужно было сразу заходить в дом после первого раза, а не размышлять на пороге, тогда ещё можно было бы сказать, что не услышала. Теперь же ничего не оставалось, кроме как повернуться на голос. - Извини, что так нагло требую ещё немного к себе внимания. - Даже не видя его лица, ты могла поклясться, что он улыбнулся. - Но, прекрасная сеньорита, не могли бы вы в качестве вознаграждения за мою услугу, сказать хоть своё имя?       Ты замерла в недоумении, а потом попыталась съязвить: - О, так вот каковы христиане из Леона! Вам неведома обычная бескорыстная доброта! Имя? А что потом? Может, мне, честной женщине ещё и лицо тебе своё открыть? - Тут ты осознала, что для шутки, пусть и злой, выбрала слишком серьёзный тон, всё же мужчина тебе помог, и мало ли случайностей на свете, вдруг придётся вновь встретиться, нельзя, чтобы грубость было тем, что осталось у него в памяти от твоего образа. - Хотя будь по-твоему. Меня зовут Т/И бинт Омар аль-багдади. Доволен теперь? - Да. Хотя.. Дозволь мне ещё один вопрос. - Тут он замялся, а ты напряглась, неужели он что-то слышал о твоём отце? - Твоё имя... Оно ведь неарабское, верно?       Усталость окончательно одолела тебя, и пришлось сесть на ступеньки перед дверью. На глаза навернулись непрошенные слёзы, но ты не хотела, чтобы он видел тво состояние и, не дай бог, пожалел, поэтому ты ответила с вызовом: - Мою маму, как рабыню, угнали откуда-то с севера. Точнее, для нас это север, а для тебя - далёкий восток. На рынке невольниц её увидел мой отец, влюбился и взял к себе жить. А доказательством его большой любви стало моё имя, которое он вопреки всем общественным законам, позволил выбрать маме. Так и получилось такое странное сочетание. - Ты грустно улыбнулась. Маму ты не видела с пяти лет, она тогда чем-то не угодила отцу, вот он от неё и избавился - не то продал кому-то, не то просто отдал. - Это печальная история. - Ты уже и думать забыла о своём проводнике, а он, оказалось, никуда не делся. - Ну, раз уж я знаю твоё имя, то будет честно и тебе узнать моё: Антонио. - Испанское. - Отметила ты. - Может, тогда и капюшон снимешь, чтобы, если вдруг встретимся ещё, я тебя, такого доброго, узнала?       Мужчина кивнул и сделал так, как ты просила.       "Почему я была такая дурная? Зачем попросила его снять капюшон тогда? Теперь его деться некуда, глаза его зелёные везде мерещатся", - продолжала размышлять ты. - "А он как понял, шайтан, что всё теперь, я в его власти, теперь прохода не даёт. Стоит только выйти за пределы поселения, как он появляется. Зачем только мучает меня? Не будет у нас счастья! И он это знает!" - Моя королева! Почему вы опять грустите? - Антонио сел рядом с тобой. - Я не слышала, как ты подошёл. - Вздохнула ты. - Уйди, прошу тебя, если увидит кто? Я приличная женщина... - Да знаю я. - Отмахнулся испанец, а потом внезапно предложил: - Давай сбежим? Ты оторвала взгляд от реки и непонимающе уставилась на мужчину. - Что ты сказал? - Прошелестела ты. - А почему нет? - Антонио упал на траву и раскинул руки. - Во, первых, мы любим друг друга. - На этих словах ты покраснела так, что видно было даже через платок, скрывающий почти всё лицо, он лишь обезоруживающе улыбнулся на это. - И потом.. Ты здесь чужая, а культ твой и без тебя проживёт, никто и не заметит. - Легко тебе! - Ты осторожно прилегла на траву тоже, но подальше от него, как того требовали нормы морали. - По нормам шариата мы не должны оставаться одни, мы же не муж и жена. И уже этот грех мне замаливать до конца жизни, а моя любовь к тебе... - Ты скосила глаза на Антонио. - Как бы сильна она не была, но нет дозволения бога на неё, поэтому мой ответ всегда будет один - нет. - Это несправедливо! - Вскричал мужчина и ударил кулаками по земле. - Неужели нет никаких путей, ни одного шанса, чтобы ты изменила своё мнение?       Этот разговор происходил между вами всё чаще и чаще. Как по нотам вы отыгрывали заученные реплики, ты уже знала, что дальше ты предложишь ему принять ислам, и тогда можно будет сбегать, хоть на луну. Но вы оба знали, что Антонио ислам не примет, а ты от своих убеждений тоже не откажешься. Замкнутый круг.       И сегодня ты решила его прервать.       Собравшись с силами, ты начала: - Антонио, попробуй меня понять. Ты прав, я действительно чужая здесь. Но насколько я чужая этому месту и этим людям, настолько же я чужая и тебе. Не могу объяснить это, но я чувствую, что, несмотря на твою любовь, что-то тебя отталкивает. Наверное, это внутренний бунт между твоей "испанскостью" и арабизированной реальностью, частью которой являюсь и я. То, что во мне ровно половина крови от неверной, а методы и решения отца, как деяния местного халифа, противны мне, я всем сердцем люблю свою религию и свой народ. Ты для меня будешь вечно чужой, даже если примешь ислам. В браке нас ничего не ждёт, кроме непонимания и недоверия. Прости меня, если сможешь, но больше я ни словом, ни делом с тобой не обменяюсь. Будет тяжело, я знаю, но если мы не разойдёмся сейчас, будет ещё тяжелее. Прости и прощай, Антонио. Пусть бог, исламский или христианский, бережёт тебя. Будь счастлив, этого я желаю тебе от всей души.       Когда ты закончила свою исповедь, то посмотрела на мужчину. Он так тихо лежал, что казалось, даже дышать перестал. Ты встала и подошла к нему, намереваясь сделать прощальный подарок из-за которого оставшуюся вечность будешь гореть в огне Ада. Он даже не посмотрел на тебя, когда ты опускалась на колени рядом, но когда ты уже собиралась воплотить задуманное в жизнь, Антонио метнулся в сторону, как испуганная газель. - Не надо. - Прошептал испанец. Ты заметила, что на его глазах навернулись слёзы, и, чтобы ты не видела их, он развернулся и быстрым шагом направился в сторону Кордовы.       Ты же осталась сидеть на коленях, и, уже не скрывая собственного горя, заплакала. Ты думала, что сейчас начнётся истерика, но ничего не было, просто тихие крупные слёзы скатывались по щеками друг за дружкой.       ..."Ну, что же, так будет лучше всем", - подумала ты, когда последние слёзы иссякли.

Если переводить дословно с арабского "слёзы", то перевод будет "кровь глаз". И в этот момент ты как никогда почувствовала правдивость этого.