Славным весенним утром Тамелис Мирро эр Алвэ-Таэс позволил себе остаться в постели, в окружении взбитых подушек. Они обтекали тело, поддерживали со всех сторон; так и тонешь в мягкой перине, покачиваясь на грани между сладкой дрёмой и пробуждением, получая лучшее от обоих миров. Советник Его Императорского Величества мог ощутить головокружительный аромат цветов и морского бриза, мог услышать переливчатое птичье пение, и оно волшебным образом сплеталось с ночными грёзами. Доводилось слышать в простонародье поверье, что сны — это будто бы попытка разума сотворить новый мир. Каким бы ни было твоё счастье, его подарят сновидения. Если так, то он, похоже, был по-настоящему счастлив, ведь за сомкнутыми веками ждала его та же сытая, безмятежная, благостная жизнь, что наяву.
Павлиний крик из сада развеял остатки дремоты. Беззлобно пожурив про себя несносную птицу, Тамелис медленно поднялся, упёршись в спинку кровати. Тотчас он потянулся к серебряному колокольчику, каким всегда подзывал компаньонку, чтобы распорядилась насчёт завтрака и подготовке подходящего костюма. Его Императорское Величество, Яндорн Воскресший, не особо усердствовал в государственных делах, как и Её Преосвященство, верховная жрица для народа и старшая сестра — для императора, и всё же присутствовать во дворце полагалось по крайней мере раз в неделю. Другие советники вели продолжительные беседы, продвигая свою точку зрения, и бесконечно утомляли своей глупостью: что толку, если Её Преосвященство решит вопрос по-своему? Будто бы жалование им платят за болтовню, тогда как на деле — за своевременное молчание. Сколько их, принципиальных, уже сменилось, а вот он, далеко не самый знатный в совете и даже, чего уж греха таить, не самый преуспевший в трёх высших добродетелях, всё так же преданно служит короне.
Верная Мина уже стояла в дверях, пряча пухлые руки под передник. Для служанки, день-деньской бегающей по его поручениям, она была удивительно толста. Но всё же Мина была притом расторопна и не по-человечески сообразительна, а потому он не променял бы её и на десяток вышколенных красавиц. Она всегда помнила наизусть содержимое кладовых, находила потерянные вещи и брала на себя всю утомительную рутину.
— Скажи-ка, Мина, а остались ещё те чудесные булочки с апельсиновым джемом? — Тамелис с некоторым сожалением выбрался из-под одеяла, нисколько не стесняясь появиться перед служанкой в нижнем белье. Она была здесь, сколько он мог припомнить, и потому воспринималась такой же неизменной и нежно любимой частью обстановки, как лакированный комод, заказанный в столичной мастерской, шёлковый ковёр в гостиной и разношенные, очень удобные домашние туфли. И она прекрасно знала, что ему нужно: не успел Тамелис договорить, как в мгновение ока Мина вернулась с подносом. Булочки оказались превосходными — тёплыми и мягкими, со слегка похрустывающей корочкой, и чай к ним подали его любимый — красный, крепко заваренный, с тонким абрикосовым ароматом.
Завтракал Тамелис, по обыкновению, на балконе спальни, где давно оборудовал себе ещё один уютный уголок. Стены ковром покрывали пышно цветущие бугенвиллеи: не так давно посаженные, они успели разрастись до самого верха белокаменных колон, опутать витые карнизы, и теперь свешивались лиловыми гроздьями, покачиваясь на ветру. Надо будет распорядиться, чтобы их подвязали к потолку: загораживают вид на маяк, ещё в незапамятные времена выстроенный на копьём вонзающейся в море каменистой косе. Даже когда Летрана затихала и везде гасли огни, маяк продолжал гореть: с высоты Алвэ-Таэс выходило, будто светящийся шар покоился на воде, подобно замершей упавшей звезде. При ярком солнце вид, разумеется, был не такой волшебный, и всё же завтракать, глядя на маяк, было неизменным правилом хорошего начала дня.
С моря налетел порыв ветра, сдувая подкрадывающуюся дремоту.
— Мина… — начал было Тамелис, но служанка уже накинула на его плечи мягкий халат. Он поёрзал в плетённом кресле, устраиваясь среди подушек. Вздремнул бы ещё, но над ухом, как назло, зудела назойливая муха: как ни отмахивайся, насекомое возвращалось, словно целью своей никчёмной жизни поставило испортить ему утро. А, может, и не было никакой мухи: куда настойчивее требовало действовать собственное беспокойство. С некоторым сожалением он допил чай одним большим глотком, отодвинул опустевший поднос и поднялся на ноги.
— Вы не желаете отдохнуть, прежде чем отправляться во дворец? — с истинно материнской заботой спросила Мина, и усталость тут же навалилась снова. Как было бы здорово провести в родном поместье весь день! Быть может, почитать что-то из бесчисленных книг в семейной библиотеке — до них вечно не доходят руки, или ещё немного поспать. А, может, попросить снарядить лучшего жеребца, чтобы отправиться на конную прогулку, как в былые времена? Когда-то такие развлечения будоражили кровь, но сейчас от одной мысли, что придётся трястись в седле, челюсти свело зевком.
Увы, чувство долга оказалось сильнее, и потому вскоре Тамелис уже дремал в крытой карете, загородившись от солнечного света плотными шторками. Карета неспешно ползла по склону вдоль побережья, изредка подпрыгивая на кочках: всякий раз, с сожалением приоткрывая один глаз, советник сокрушался, что ещё не достиг точки назначения. Вскоре дорога под колёсами сделалась ровнее: они выехали на главную улицу, вымощенную белыми мраморными плитами. Здесь, на кольцеобразной площади, обыкновенно прогуливалась знать, но сегодня было необычайно тихо. Было ли виной тому уже по-летнему жаркое полуденное солнце? Тамелис сладко потянулся и пригладил бирюзовую мантию, потеребил золотые запонки и успел облиться водой из дорожной фляги, прежде чем карета миновала кипарисовую аллею и остановилась напротив дворцовых ворот.
Стража смерила советника удивительно долгим взглядом, прежде чем отворить перед ним узорчатую створку. В главной резиденции императорской семьи Летраны не было тяжёлых засовов и железных решёток: они ни к чему. Дворец оберегала иная сила. Переступая порог, Тамелис ощутил её прикосновение — точно скользнули вдоль лица и тела, едва касаясь, метёлкой из листьев. Для него и приближённых императора и Её Преосвященства магия почти неощутима, но для чужака прикосновение обернётся стремительным ударом плети. Поговаривают, будто глупого вора, вздумавшего забраться в императорскую сокровищницу, ещё у ограды размазало в кровавое пятно, а после него никто не осмеливался шагнуть к узорчатым воротам. Даже другие члены совета нет-нет, да замирали у магического барьера.
— Ну и ну, — мельком донеслось в спину, — приехать без охраны в такое время…
Тамелис не опасался ничего. По тенистым ли садовым аллеям, по сумрачным ли коридорам, украшенным скульптурами предыдущих правителей, он проходил уверенно, как по собственной резиденции. Он почтительно склонял голову под строгими взглядами портретов — со всех будто смотрело одно и то же лицо, величественное и гордое — и репетировал про себя слова согласия, которые будут высказаны сегодня же во время совета при оглашении окончательного вердикта.
Подходя к залу собраний, ещё издалека он услышал голоса. Обсуждение уже началось, но никто, включая императора во главе стола, не сказал и слова, когда Тамелис занял своё место. Он не особо вслушивался в суть проблемы — кажется, обсуждалось строительство храма Благой Вести, заложенного шесть лет назад, когда Яндорн чудом вернулся живым из змеелюдского плена. Советник делал то же, что и всегда: с учтивой улыбкой покачивал головой так, чтобы при желании это можно было трактовать и как согласие, и как неодобрение. Стоило лишь переждать до конца и не уснуть, что было уже само по себе нелёгкой задачей.
Двери открылись, и спорящие разом замолкли. Повисла осязаемая, гулкая тишина.
— Мне казалось, — без приветствия и тени улыбки на тонких губах вымолвила Её Преосвященство, — что религиозные вопросы не стоит обсуждать в моё отсутствие.
— Никто не оспаривает ваше главенство в вопросах веры и теологии, дорогая сестра, — голос императора был холоднее льда, — но речь идёт лишь об отделочных работах — не о богах.
Верховная жрица посмотрела на брата сверху вниз, и, едва он закончил, продолжила в той же ровной, но напористой манере:
— Если мне не изменяет память, мой дорогой брат, вы сидите на моём месте.
Несколько мгновений они сверлили друг друга взглядами, по-родственному похожие в несгибаемом упрямстве. Наконец, император медленно поднялся и так же медленно, нехотя, занял место по правую руку от старшей сестры. Её Преосвященство торжествующе улыбнулась, после чего под сводчатыми потолками звучал только её голос, заглушавший все остальные. Яндорн же, хоть и молчал, не отводил тяжёлого взгляда: иногда рябь пробегала по красивому лицу, обнажая скрытые иллюзией чудовищные шрамы, и тогда Тамелис тотчас отворачивался. Неприлично, и более того — опасно указывать на несовершенства тех, кто одним словом может отправить тебя на эшафот.
— Я полагаю, мы успеем к началу латерона, — как не замечая яростного взора, Её Преосвященство плавно очертила в воздухе единицу. — Хорошо бы устроить всё к первому числу. Это было бы весьма символичной датой, не так ли?
— Я бы предпочёл, чтобы открытие состоялось в конце ноктара .
Совет притих, разом уставившись на императора так, словно голос вдруг прорезался у растения или каменной колонны. Сестра неспешно повернулась к Яндорну и рассмеялась, нежно и звонко:
— В своём ли ты уме? Храм уже почти готов: нет нужды в столь длительном ожидании. И, если ты забыл: посвящён он твоему возвращению, а не гибели Горфеона.
Имя покойного близнеца ядом въелось в кожу, заставило советников, всех разом, опустить глаза к столешнице. Не опускали головы лишь двое — Его Императорское Величество и Её Преосвященство. Молчаливое противостояние длилось недолго. Зиэнне Летри эр Белланор, извечная соратница верховной жрицы, бесцеремонно воскликнула:
— К чему вам вступать в спор? Не вы ли говорили, что нет нужды в храмах и пышных празднествах? Вы напрасно разводите свару!
Отчитывать самого императора! Она, верно, совсем лишилась ума. Другие советники неуверенно кивали под цепким взором Её Преосвященства, Тамелис же и не думал всерьёз выказывать поддержку. Неопределённого покачивания головой достаточно — всегда достаточно; не хватало ещё влезать в семейные дрязги! Тем более Его Императорское Величество, облегчая задачу, наконец-то отвернулся, сгорбился, точно опустилась на плечи изуродованного эльфа невыносимая тяжесть.
— Эр Белланор, — как ни в чём ни бывало, обратилась верховная жрица к Зиэнне, — назначаю вас ответственной за подготовку торжественного открытия.
Выслужившаяся советница поклонилась куда ниже, чем полагалось по этикету, и едва не стукнулась лбом о столешницу. Тамелис благоразумно удержал рвущийся наружу смешок. Ему не нужны были друзья среди членов совета, но не нужны и враги. Больше император не возражал и не говорил ни слова. Только раз в тот день советник услышал краем уха обрывок разговора из-за полуприкрытой двери.
— Я — правитель империи. Ты назвала меня воплощением Латериса, едва я научился ходить — так разве не полагается тебе, жрице, склониться передо мной?
— Не назови я тебя так — ты остался бы никем, — Её Преосвященство смеялась, на этот раз — бессердечно и зло. — Помни, кто вознёс тебя на вершину, иначе как бы божественному избраннику не вознестись на небеса!
Жестокие слова вонзились клинками в спину, но мигом вылетели из головы. Его ли, в конце концов, это дело?
Покинув дворец, Тамелис тут же ослабил тугой ворот рубашки, расстегнул манжеты и вздохнул с облегчением, после чего поспешил назад, где до конца дня его ждал обед из трёх блюд, вечерний чай и лучшая часть любого вечера — запечённая форель с розмарином. Благослови Близнецы тех, кто первыми обучились метаморфизму: советник не представлял, сколь отвратительно бы выглядел, если бы для поддержания формы требовались ограничения в пище и постоянные упражнения, а не небольшая толика магии.
Всё было хорошо, и обещало становиться только лучше.
***
Славным весенним утром, когда расцвели в саду огоньки красных махровых тюльпанов, на подносе вместе с булочками с апельсиновым джемом и чашкой чая покоилось письмо в простом конверте. На нём не было указано имя отправителя, зато его украшала незнакомая печать. На печати были изображены две руки, держащие один клинок.
— Мина, что это? — спросил Тамелис, вертя конверт в руках и даже рассматривая на свет. В нём не чувствовалось злых чар, проклятия или яда; на ощупь — обычный листок бумаги, и всё же ни один достаточно благонадёжный атеец не станет, точно преступник, подбрасывать письмо на порог. Служанка пожала пухлыми плечами и подала нож для бумаги. Сломав печать, Тамелис развернул письмо. Перечитал несколько раз, не уверенный, что правильно понял суть.
«Верным сторонникам Его Императорского Величества, Яндорна Воскресшего, избранника Латериса, надлежит держаться вместе. Если вы — один из них, мы с нетерпением ждём встречи подле кузнечной лавки: скажите лишь, что вы желаете оценить, сколь остры клинки Близнецов, и входите».
Подписи, конечно же, не было — ни под короткой заметкой, ни на обратной стороне. Кто бы ни зазывал на встречу, был он, должно быть, чрезвычайно туп или наивен, если полагал, что императорский советник явится, не зная адрессата!
— Что это, Мина? — повторил Тамелис, силясь придать голосу строгость. Пустое: он прекрасно понимал, что ему сулит содержимое конверта. Проблемы, а, точнее сказать, перемены — что, в его случае, одно и то же. А ведь он уже почти направился в библиотеку, чтобы наконец-то прочесть уже год как отложенные «Оды бескрайнего моря»!
— Как же надоела вся эта несносная возня! — ворчал Тамелис, меряя шагами спальню. — Лезут, лезут, и каждый норовит залезть повыше: а толку, если не знают, когда остановиться? Я — мне вот даром не сдалось место, упаси Близнецы, императора и его корона, или даже венец Её Преосвященства! Нет бы, дураки, наслаждались тем, что имеют! Вот ты — ты была бы счастлива, окажись на моём месте?
Показалось, или на миг приоткрылись мясистые губы, чтобы исторгнуть ответ? Тамелис медленно моргнул, но Мина молчала — и хорошо. Как он мог усомниться? Верная, славная старушка в этом с ним схожа — она знает, когда надлежит молчать, даже если требуют ответа.
— Вот-вот. Я так считаю — всякому положена та жизнь, которой он заслуживает. И бунтовщики все эти, что прикрываются верностью императору — они своё получат. Думают, втравят меня в свои детские игры в революцию… — разглагольствуя, он едва не сбил с прикроватного столика декоративную лампу, всю изукрашенную светящимися кристаллами. Забыть, сей же час забыть! К чему только Мина притащила это письмо? Неужели он просит столь о многом — не портить, к примеру, настроение с утра пораньше?! И всё же до сих пор служанка редко его разочаровывала, и потому Тамелис почти мягко заявил:
— Больше не приноси почту, если на конверте не указан отправитель. Я понятно выражаюсь?
Под её тёплым, как пуховое одеяло, взором разом отступила злость. Только проклятое письмо, так бесцеремонно вторгнувшееся в его планы, мозозлило глаза. Ещё и эта сломанная печать, всем видом утверждавшая — он читал, он знает, он не может сделать вид, что ничего не произошло. Необходимо сей же час доложить о письме — но куда и кому? Императору? Её Преосвященству? А что, если это проверка, подстроенная кем-то из конкурентов с целью очернить его? Каких действий от него ждал неведомый заговорщик? Быть может, стоило бы уехать ненадолго — скажем, к дальним родичам, в Хеналат? Советнику, сколь бы преданным он ни был, порой тоже нужен отпуск…
Решив, что ему не хочется даже знать ответов, Тамелис повернулся к камину, в котором верная служанка уже разжигала огонь. Бумага вспыхнула; восковая печать растаяла, и знак на ней вскоре стал совсем неразличим. Облегчённо вздохнув, Тамелис оделся и направился в сад, взмахом руки приказав принести недочитанную книгу. «Оды бескрайнего моря» увлекли его лишь до обеда, а после, сытый и довольный, он предпочёл сладко вздремнуть. Это был чудный день, один из череды тех прекрасных дней, что составляли всю его безоблачную жизнь.
Всё было хорошо, не считая случившегося ночью моросящего дождя.
***
Славным утром, в первый день благого лета, рассветный туман над садом окрасился вместо привычного молочно-белого в переливчатые краски. То светло-зелёный, то лиловый, то багряный, он стелился по земле облачками. Не просыпаясь, Тамелис вдохнул облако и тут же чихнул: что за новости? Отродясь у него, родственного даже властителям бурно цветущего Хеналата, не было такой реакции на пыльцу. Нехотя он почесал нос, поёрзал, устраиваясь в подушках поудобнее, но сон уже оставил его. Пришли заместо ночных ленивых дум дневные: погода так себе, а значит, лучше бы остаться дома.
— Мина, — он говорил, не оборачиваясь, потому как и без того знал, что служанка стоит в дверном проёме, — что сегодня на завтрак?
Бесшумной тенью она проскользнула мимо и поставила на балконный столик серебряный поднос. Тамелис подозрительно понюхал тёплые булочки, теснящиеся на блюде, разломил одну. Всё тот же апельсиновый джем, но почему они так странно пахнут? Нет, не они — утренний ветер, доносящий откуда-то дымную гарь и вонь кожевенной лавки. Запах был едва уловим, и всё же тревожил сознание: защищаясь от него, Тамелис поглубже вдохнул аромат любимого чая. Держа в руках кружку, он подошёл к перилам и посмотрел вдаль, но отчего-то не увидел ни маяка, ни каменной косы. Почерневшее штормовое море отливало всеми цветами радуги, налетало на прибрежные скалы, чтобы разбиться на тысячи ледяных осколков, и всё это странно искажалось, словно смотрел он изнутри плотного мыльного пузыря.
— Мина, — Тамелис сам удивился тому, как дрогнул голос. — Мне кажется, или здесь пахнет дымом?
Она кивнула так спокойно и сдержанно, что тотчас тревога уступила место блаженной сонливости. Нанятая кухарка хороша, но и у неё что-то может подгореть. Совершенно успокоенный, императорский советник опустился в плетённое кресло и задумчиво отхлебнул большой глоток чая. Становилось всё жарче, но так ведь и должно быть — разве что, быть может, не так быстро?.. Тамелис пил чай, но во рту вставала горечь, и всё яснее, отчётливее слышался треск. Пейзаж окрашивался в закатные краски: всё меньше бирюзового, зелёного, белого, всё больше — багрового, чёрного, оранжевого. Огонь карабкался вверх по лианам бугенвиллей, окружал со всех сторон, но отчего-то советник не мог даже встать из плетённого кресла. У него не было сил осмыслять, бежать, спасаться. Мина возникла перед ним и замерла в ожидании: подол её платья лизали языки пламени, но отчего-то оно не загоралось. Беспощадное ко всему, оно отступало от служанки, съёживаясь в страхе.
Тамелис закашлялся и дёрнулся, но одного прикосновения Мины хватило, чтобы вновь вернулась блаженная, чистая пустота. К чему бежать, если и здесь так тепло и уютно — здесь, посреди пожара, в клубах чёрного дыма? Она склонилась к его лицу совсем близко: задыхающийся советник мог разглядеть каждую морщинку, до того неразличимую на толстом лице, каждое пигментное пятно. Мог он различить и лихорадочный блеск совершенно не старческих глаз, и растянувшую толстые губы улыбку.
— Спасибо за голос, дитя жаркого солнца, дитя земли, пропитанной кровью и слезами, — нараспев шептала она, втягивая с дымом его ускользающее дыхание. С каждым словом торжествующий голос менялся: поглощая силы, она поглощала саму суть. Теперь он был стариком, иссыхающим под палящим ветром смерти; она — цветущей и юной, эльфийским воплощение добродетельной красоты. Вот только ни у одной эльфийки, даже самой жестокой и коварной, не бывает такого взгляда — глубокого и непроницаемого, точно Шепчущая Бездна, яростного, как пожар, расходящийся не только по поместью — по всей Летране и окрестностям.
«Спасибо» стучало в висках колокольным звоном, тревожными криками, лязганьем стали, хлюпаньем пронзаемой плоти. Что-то возникло на миг за спиной Мины — существо столь необъятное, что в горящей спальне помещалась лишь часть его полупрозрачного, люминисцентно поблескивающего брюха. Оно было больше спальни, больше крыла, в котором та располагалась — быть может, даже больше всего особняка с прилегающим садом, и десятки жизней, принесённых ему в дар, иссякали, растворялись, став чудовищному месиву пищей. А было ли оно, или то было причудливый сон угасающего сознания — последний сон, прежде чем императорский советник предстал пред ликом Анерии?..
Славным утром, в сожжённой, окроплённой кровью столице, в новом замке, из окон которого каждый мог видеть старый дворец в плотном облаке ядовитого колдовского тумана, была приговорена Её Преосвященство леди Нарцея, и на костях былых её соратников состоялась истинная коронация императора Яндорна.
Всё было хорошо.
