Лучше звоните Томе

«У тебя есть план. У тебя есть план. Хороший план». Аято сидит под низкой лампой за столиком у окна, безмятежно потягивает молочный чай через трубочку и с улыбкой машет ему, когда Тома переступает порог кофейни. У него нет плана. Он идёт к Аято через всю кофейню так, будто поднимается на эшафот, а эта трубочка — его личный палач. За сегодняшний день обманчивой популярности Тома успевает достигнуть личных успехов в покорении вершин паранойи, поэтому ему даже здесь, в переполненной студентами его корпуса кафешке, кажется, что его провожают взглядами. Пусть даже взгляд только один, и в нём явно не читается намерения распилить Тому пополам и закопать труп в парке Гёэн. — Привет! — радуется Аято, глотая тапиоку. — Я не знал, что ты будешь, поэтому взял с самым длинным названием. Вот, держи. И подвигает ему точно такой же стаканчик. Тома всегда считал этот чай пыткой для извращенцев из разряда тех, кому нравятся кусочки ягод в питьевом йогурте, и то, как Аято облизывает трубочку, точно не должно выглядеть так… Ладно, к чёрту, он в нормальной одежде, и на том спасибо. Если считать нормальными джинсы, через которые на всю кофейню фосфорируют его колени, конечно. — Привет, — кивает Тома как-то потерянно. Он бросает рюкзак в угол диванчика, садится рядом и принимается буравить взглядом стакан молочного чая. Интересно, сколько девчонок в радиусе километра готовы были бы удавить друг друга за право получить его от господина Камисато? — Не стоило делать из этого катастрофу вселенского масштаба, я всё ещё жив и у меня есть деньги… — У меня тоже, — пожимает плечами Аято, — и я не разорюсь от одного стакана. Это не кофе, конечно, но британцы вроде любят чай с молоком, а это почти одно и то же. — Стереотипы, — фыркает Тома, и у Аято разочарованно вытягивается лицо: — Тебе взять что-нибудь другое? — Боже, нет! Он вскидывается слишком резко, и секунду они с Аято просто пялятся друг на друга через стол. Тома — задолбанный после забитого дня, в потёртой фланелевой рубашке, которая за сегодня пропиталась таким количеством холодного пота, что можно вёдрами выжимать, — и Аято — в обычной синей футболке, с дырявыми коленями, скрытыми под столом, причёской волосок к волоску и безмятежной улыбкой. Так. План. У него был план. Тома лезет в рюкзак, выхватывает свой планшет, ежедневник, пару ручек и наугад какой-то конспект, а затем теснит этим собственный стаканчик — Аято только успевает в растерянности его подхватить, когда его извинения становятся в опасной близости от опрокидывания на пол. — Ты опять будешь мучить меня… — Тихо. Это прикрытие. — Прикрытие? Да, у Томы был план. И план состоит в том, чтобы замаскировать их Точно Не Свидание под… — Обычная нудная зубрёжка, — торжественно провозглашает он, открывая конспект. — Ты делаешь вид, что учишься, я делаю вид, что учу. И все довольны. Аято иронично поднимает бровь, и уверенность Томы в том, что его план (ладно, план Ёимии, который она сгенерировала через секунду после того, как Тома ушёл с собрания и в сорока сообщениях всё пересказал) чудо как хорош, опасно пошатывается. А потом Аято усмехается: — Ладно, это лучше слухов о том, что ты мой сутенёр, — и с безмятежным лицом перелистывает страницу конспекта. — Мировая экономика, значит… сегодня без английского? — Каких слухов? — Таких, за которые я и задолжал тебе этот чай, — Аято подсовывает полыхающему Томе стаканчик. — Пей, а то я обижусь. Он смотрит в конспект с таким серьёзным лицом, что Тома мысленно ставит ему за актёрскую игру сто баллов. И ему не остаётся ничего другого, кроме как проткнуть крышку трубочкой и потянуть самую стереотипно британскую штуку, которую могли переосмыслить в Азии. Вкусно. — Я думал, — вдруг вспоминает Тома, — у тебя по средам репетиции. — Ну, да, — легко соглашается Аято. — Сегодня среда. — Ну, да, — опять кивок. — Расслабься, наш клавишник всё равно болеет, мы сдвинули всё на следующую неделю. Никто не умрёт от того, что я потрачу вечер на извинения перед своим репетитором. — Тебе правда не надо передо мной извиняться… — делает вторую попытку Тома, но Аято, глотающий чай с выражением вселенской задумчивости на лице, только отмахивается: — Несмотря на то, что ты мой репетитор, то есть подразумевается, что ты умнее меня, я тебе кое-что подскажу, — Тома аж открывает рот от непринуждённого тона. Каков наглец!.. — Когда кто-то перед тобой извиняется, у тебя есть два выхода: принять или отказать. Нет такой опции, как «да не стоило» или «у меня есть деньги». Есть только «хорошо, Аято, я позволяю угостить себя баблти и принимаю твой великодушный жест в качестве извинений за то, что ты свёл мою репутацию в могилу»… — он переворачивает ещё страницу с новым глотком. — Ну, или «нет, Аято, даже мировой запас баблти не загладит твою вину, и только смерть может искупить этот жесточайший грех». Тома готов накинуть непроницаемому лицу Аято ещё сотню за актёрское, но тут он улыбается — и эта улыбка всё портит. Потому что после такой улыбки Тома принял бы любые извинения. Даже за нож в собственный живот — а сейчас от этого предательства у него ощущение, что именно это Аято и делает. — Поэтому, пожалуйста, — добивает Аято контрольным в голову, — скажи, что всё хорошо и мне нет нужды делать сэппуку. Он справится. Он с этим справится. Он никогда не планировал оказываться в той самой манге, где главная героиня паникует от таких элементарных вещей, как чужие улыбки… но тем не менее — и вот где он сейчас. — Спятил, что ли, — неодобрительно бурчит Тома. — Сначала маркеры, потом английский, теперь сэппуку — и это только те эпизоды склонности к суициду, о которых я знаю! Что ж, по крайней мере, он добивается, чего хотел. Аято переходит от улыбки из категории «ну, давай, удиви меня» к улыбке из категории «Тома пытается меня рассмешить» — это прогресс. В отличие от того, что Тома на второй день знакомства начинает делить его улыбки на категории. — Значит, Аяка тебе рассказала, — смешок Аято прячет за пальцами. — Ладно, вот тебе правда: у меня нет склонностей к суициду, просто каждый раз, когда я кого-то разочаровываю, даёт о себе знать детская травма после эпизода с маркерами. — Да тебе был всего год, ты вряд ли даже помнишь об э… — Детские травмы могут формироваться с самого рождения и вплоть до совершеннолетия, — отрезает Аято, хотя по уголкам губ понятно: то ли их диалог, то ли сам Тома его несказанно веселит. — Давай засчитаем весь этот разговор в мою пользу заранее. И если ты всё-таки принимаешь мои извинения… — Тома закатывает глаза, но кивает, кусая язык за мысленный вопрос, всем ли девушкам из подслушки он покупал по баблти, а то так и разориться недолго. — …тогда я могу сказать, что у тебя здесь ошибка. Он подвигает Томе его же конспект. Честно говоря, разобрать наличие там ошибки, да и в принципе разобрать хоть что-то — показатель того, что Аято одарён интеллектом сверхразума. Томе до сих пор тяжело слёту конспектировать японскими кандзи, и его лекции, которые он потом старательно переписывает в чистый блокнот, напоминают скорее записки сумасшедшего билингва. С синдромом Паркинсона. — Вот здесь, — уверенно тычет Аято, обводя пальцем абзац. — Тут по контексту «заёмщик», а у тебя получилось целое «много облигаций». Из-за этого вся модель записана неверно. «Страна, у которой много облигаций, проигрывает, потому что за взятый кредит платит дороже». — Так и знал, что звучит подозрительно, — бурчит Тома. Кажется, уши у него снова далеки от естественного оттенка, потому что Аято разъясняет таким обыденным тоном, словно по выходным тайком идёт подрабатывать вместо его сенсея. — Я плохо конспектирую на слух, потом сижу разбираюсь. Это сегодняшний конспект, так что вечером я… — Давай помогу, — радостно предлагает Аято. — Движение капитала — лёгкая тема, здесь простая модель. — Да не… — Или прочитать ещё одну лекцию о том, что нужно делать, когда кто-то предлагает тебе помощь? Тома снова не удерживается — закатывает глаза, но давит смешок. Ладно, Аято своим Точно Не Свиданием и так отнял у него законный рабочий вечер, да и план состоял в том, чтобы они учились… Тома просто не предполагал, что учить теперь будут его. — Ты же вроде на международном, — предпринимает он ещё одну попытку бегства. Аято и так довлеет над ним своим королевским авторитетом, репетиторство — единственная ниточка к собственной гордости, Тома не может позволить себе так просто её порвать. — У меня всё хорошо с экономикой, — Аято уже, в этот раз даже не дожидаясь реакции, тянется за карандашом и перечерчивает на чистый лист модель. — Мы проходили то же самое в прошлом году. Кстати, мировая экономика в семейном расписании указана как одна из предпочтительных профессий для карьеры моей будущей жены. — Что ж, тогда я более чем подхожу. Тома не успевает удержать свой язык, но Аято, к его облегчению, не замечает его уши — только смеётся: — И правда. Осталось проверить тебя на соответствие всем остальным пунктам, там их штук сорок. Тома так и не отвечает, чувствуя, что любым ответом он закопает себя ещё глубже… и выяснит, что не подходит по какому-то другому пункту (как минимум, по половому). Вместо этого, когда на листе восстанавливается по-человечески нарисованный график движения капитала, он сдаётся: — Ладно, Аято, я принимаю твой великодушный жест помощи… и далее по тексту, — и пересаживается на его сторону стола, чтобы одному из них не приходилось разглядывать конспект вверх тормашками. — Показывай, где я облажался. Это было плохим решением. Очень плохим. Потому что теперь они сидят ближе — гораздо ближе, чем секунду назад. И гораздо ближе, чем вчера, в общежитии, когда их разделял цивилизованный почти метр. Томе больших трудов даётся фокусироваться на своих неровных кандзи, а не на том, как Аято постоянно задевает его локтем, касается пальцев и с улыбкой перебирает слова, пытаясь выяснить, значение какого для Томы не звучит загадкой. Тома ещё не знает, как с его карьерой репетитора, но вот из Аято преподаватель вышел бы просто прекрасный. Даже имея в совокупности все отвлекающие факторы, включая голые колени, которые теперь — господи блять боже — столешница почти не прячет. Он объясняет спокойно, доходчиво, медленно, чтобы Тома успел аккуратно переписать, и походя проверяет правильность иероглифов. А ещё оказывается, что у него есть целая куча живых примеров, поэтому спустя буквально четверть часа Тома обнаруживает, что понимает, о чём идёт речь. Это заставляет почувствовать себя почти униженным — кто, в конце концов, здесь репетитор? Кто кого должен считать неучем? Поэтому в конце концов он решает, что от занятий должна быть польза для обоих — и, установив соответствие между своим пониманием и своими знаниями, принимается переводить на английский. Аято, судя по выражению его лица, не особо доволен, но Тома не оставляет ему выбора. «Профессиональная у вас на экзамене лексика или нулевой уровень для малышни?» — Я бы потратил на это на пару часов больше, — наконец резюмирует Тома со вздохом, когда весь конспект переписан, а язык у Аято безнадёжно сломан. Но сам Аято смотрит на него с гордостью: — Вот видишь? Равноценный обмен. Давай ещё раз по факторам движения капитала, кажется, я что-то забыл… — Давай. Повтори-ка их мне на английском. Аято прячет стон в ладони у лица: — Тома, ну пожалуйста… — Ты же сам сказал! Поэтому, когда их уединение и покой прерывает упавший на диванчик напротив парень, Тома… почти не расстраивается. — На полчаса опоздал, — ворчит Аято, даже не поднимая головы от конспекта. — И куда ты пропал на этот раз? — Принимал ставки, конечно! В субботу Гигасос против Румбинатора, такое никто не захочет пропустить! — Ради всего святого, напомни мне в следующий раз самому заняться названиями… Пока Аято, ничуть не стесняясь, смеётся во весь голос, Тома, ничуть не стесняясь, разглядывает их нового соседа во все глаза. Дико выбеленные волосы, раскосый взгляд, бешеная улыбка — боже, только не… — Тома, знакомься, — Аято потирает переносицу, — Аратаки Итто, моё прикрытие. Моё опоздавшее на полчаса прикрытие. Итто, это Тома. — Сегодняшняя знаменитость, видел, — хмыкает Итто. — Пылесосный маньяк, наслышан, — тем же тоном хмыкает Тома. Итто, кажется, вовсе не обижается: — Моя слава бежит впереди меня! И я не опаздывал, а решал важные бизнес-вопросы, ясно? Аято он показывает язык, Томе — протягивает ладонь. Тома жмёт её с ощущением, что давит на туго натянутую пружину, и когда отпустит — что-то взорвётся. Об Итто со времён того самого собрания, которое войдёт в историю как первое заседание Антироботопылесосной комиссии, он наслышан едва ли не больше, чем о самом Аято — и сейчас не может избавиться от чувства, что сидит в компании двух рецидивистов. Зайди в кофейню Сара — она грохнется в обморок. — Почему это я прикрытие? — тем временем страшно хмурится рецидивист. — Я думал, ты как раз из-за субботы меня позвал. Аято усмехается: — Нет, с субботой всё гладко. И я бы не стал, — он вдруг наклоняется к Итто через стол и громким театральным шёпотом советует: — …говорить об этом в присутствии члена студенческого совета. Итто теперь смотрит на Тому не с любопытством — с чистым страхом. И Томе почти весело, учитывая, что в обхват бицепсов Итто поместятся двое таких, как он. — О, блин… — Но ты же ничего не слышал, правда? — светская улыбка Аято вызывает у Томы желание запить сухость в горле. А потом Аято украдкой щиплет его за спину, и Тома вздрагивает так, будто его ухватили за задницу, а не проверили на прочность позвонки. — Итто здесь как раз потому, что у нас троих дружеская встреча после учёбы. Обсуждаем модели движения капитала, потом переключимся на последний номер Джампа… и никаких, — шёпотом, — роботов-пылесосов. Всё как у людей. Тома чувствует, что его где-то обманули, но не может понять, где. — По правде сказать, по субботам я предпочитаю тишину и спокойствие, — задумчиво говорит он. — И собрания по любому поводу так утомляют… Аято ободряюще ему улыбается. Тут дело уже не в новой категории его улыбки, просто Тома, кажется, проходит тест на сознательность. На понимание того, где же всё-таки его обманули, уходит ещё с полчаса, пока он за разговорами ни о чём, знакомясь с самыми тупыми элементами биографии Аято и Итто, наконец не вычисляет закономерность. Каждая пятая девушка в кофейне находит взглядом их столик, буравит пристальным взглядом, будто собирается подойти и поздороваться, но вместо этого отворачивается — и до Томы и правда доходит, что здесь делает Итто. Аято нашёл обходное решение проблемы частной охраны. Никто не скажет, что это Свидание, если в присутствии кого-то ещё это Точно Не Оно. Затея с конспектами, просто для справки, Томе всё ещё кажется лучше… но Итто — вот удивительно — показывает себя хорошим парнем. С отбитым чувством юмора, дурацкими историями на каждый анекдот и дурацкими анекдотами на каждую историю. В телефоне у него оказывается папка с сюрреалистичными мемами, в губе — пирсинг, а во рту — отсутствие любого намёка на внутреннюю затычку. А ещё Тома пользуется этим вечером, чтобы открыть в своей проблеме абсолютно новые горизонты. Он видит другого Аято — того самого, в которого с лёгкостью можно поверить как в организатора подпольной боевой арены для роботов-пылесосов. С его губ улыбка не сходит на протяжении всего вечера (и на этот раз она из категории «мне и правда смешно»), он хохочет не стесняясь — почти так же громко, как Итто, пока Тома бормочет торопливые извинения трясущейся бариста. И всё ещё постоянно, ежеминутно, вызывая маленькие приступы клинической смерти, невзначай дотрагивается до Томы. Если не брать это в расчёт, Тома с удовольствием проводил бы так каждый вечер. Он делает ещё одно удивительное открытие: оказывается, впервые за долгое время он отдохнул. По-настоящему и полноценно. Ему даже немного жаль, когда коллекция мемов Итто заканчивается и Аято мягко намекает, что пора бы разойтись. Итто на прощание снова жмёт Томе руку, и на этот раз тот даже успевает морально подготовиться к перелому. Они расстаются на пороге кофейни — Итто уходит в сторону своей станции, успевая урвать огромный маффин со скидкой, а Тома с Аято уже вдвоём молча бредут по улице, чтобы разойтись на другой ветке. Заговаривают они одновременно: — То есть ты всё-таки приставил ко мне телохранителя. — Извини, что не предупредил насчёт Итто, — Аято поднимает бровь, Тома отвечает смешком. Со своей нормальной улыбкой Аято отворачивает голову. — Не знал, что у тебя будет собственный план. — Он даже не мой, — кается Тома. — Ёимия сказала, что зубрёжка — достаточно нудный и человеческий повод, чтобы сходить с тобой за кофе. — Ёимия?.. А, это она отвечает за праздник фейерверков в этом году? — Тома кивает. — Тебе понравится, это всегда красиво. У вас нет никакой традиции после экзаменов? — Кроме как напиться в ближайшем баре… нет, не думаю. Аято, фыркая, пинает мелкий камешек. Он идёт широким шагом, засунув обе руки в карманы своих проклятых джинсов, и Тома за сегодняшний вечер созерцания его голых коленей уже готов взять свои слова назад и умолять, чтобы Аято носил только брюки. Но даже так его походка… есть в нём что-то такое, что «господин Камисато» даже начинает казаться вполне подходящим прозвищем. — У нас тоже напиваются, — говорит Аято тем временем, — но стараются не слишком активно, чтобы к запуску фейерверков не валяться в траве. Основное веселье начинается как раз потом. Если ты приехал по обмену и не увидел всего этого — считай, что приехал зря. — Я уже благодаря тебе стал звездой Тодая за одни несчастные сутки, — смеётся Тома — и видит, как Аято открывает было рот. — Боже, если ты сейчас опять начнёшь извиняться, имей в виду, у меня тяжёлая рука. Аято только безвинно улыбается: — Просто хотел сказать, что с этим мы неплохо поработали. Нас видело достаточно людей, чтобы всё это закончилось так же быстро, как началось. — Я думал, ты привык к тому, что каждый пятый пост в подслушке так или иначе касается твоей задницы. Да, Тома успел проскроллить. И насчитал как минимум восемь штук — и три приложенных фото. И мысленно возгордился тем, что как раз задница Аято — последнее, что его сейчас волнует. Или, как минимум, не входит в топ-5… или топ-3… или, ладно, хотя бы не на первом месте по приоритетности проблемы. Аято смеётся: — Я-то привык, а вот звёзды по принуждению от этого обычно не в восторге. Я должен был предупредить, что так будет, но не рассчитывал на ажиотаж после первого же занятия. «Значит, у тебя достаточно данных для уверенной статистики», — думает Тома, и это его… нет, не злит. Скорее расстраивает. Поэтому, чтобы перевести тему, он спрашивает как ни в чём не бывало: — Ты помнишь про домашку? Уже выбрал фильм? — М?.. А, да, наверное. «Богемская рапсодия» выглядит соблазнительно, как раз сегодня собирался заняться. — Ты не смотрел «Богемскую рапсодию»? — Я про неё не знал! Музыкальные группы, которые я слушаю, обычно не рекламируют фильмы, если они умерли до того, как их сняли. — Слушай, технически умерло только двое… Аято к моменту, когда приходит его поезд, успевает заслушать половину биографии Меркьюри. Он спешно жмёт Томе руку и заскакивает в вагон. — До пятницы! — кричит Аято и даже успевает помахать на прощание до того, как его сметает лавина офисных сотрудников. — До пятницы, — фыркает Тома, зная, что вжатый в угол толпой Аято всё равно его не услышит. — Приятно было поболтать. Его поезд забит не настолько, чтобы помешать отчитаться требовательной Ёимии об итогах их Точно Не Свидания. Тома только вкратце пересказывает рокировку с Итто и вместо полного отчёта в официальной форме отправляет список. Тома: Вещи, которые я сегодня узнал о Камисато Аято: 1. Сходит с ума по баблти (в моём присутствии выпил три стаканчика размера L) 2. Знает английские анекдоты категории б 3. Децибелы смеха уверенно конкурируют с децибелами Итто 4. Даже после выговора продолжает держать подпольный бизнес, у них опять бои в субботу, мне стоит об этом доложить?? 5. Знает тексты квинов лучше меня (обидно) 6. В мировой экономике тоже разбирается лучше меня (вдвойне обидно) 7. Не смотрел «Богемскую рапсодию» И, подумав, добавляет: Тома: 8. Джинсы с рваными коленями — преступление против меня лично

~

По существу, Томе кажется, что система универских сплетен работает немного не так и что одного вечера в кофейне будет недостаточно, чтобы его оставили в покое, но Аято делает вид, что знает об этом куда больше него. И Тома ему верит. Как оказывается уже в четверг — зря. Потому что в этот самый четверг вскрывается, что всё нихрена не приходит в норму: их фотка за столиком ожидаемо появляется в подслушке, причём старательно игнорируя те два часа, которые они провели в обществе Итто. И из-за подписи «Теперь они даже занимаются вместе, когда бить тревогу??» собирает вокруг себя ещё больше шума. Сара странно на него косится в коридорах. Горо выражает соболезнования по поводу поражения и предлагает выступить с публичным заявлением. Ёимия переживает американские горки от радости к огорчению. Что касается Томы… — Всё идёт к появлению у вас парного стэн-аккаунта, — делится Ёимия мимоходом, когда они сталкиваются на обеде, — а то я переживала, что вам если и светил какой-то личный аккаунт, то только аккаунт скучных зубрил. Что касается Томы, его горькая популярность только растёт, и он в отчаянии. — Ты же сама предложила этот план, — пытается образумить Тома, но Ёимия радуется только сильнее: — И что с того? Он мог провалиться! — Он и провалился… — …а ты мог меня не послушать! Не головой подумать, а… не знаю… чем-нибудь другим, в общем. — Ты вообще на чьей стороне? — На стороне твоей устроенной личной жизни. Ты будешь доедать бенто? Тома качает головой, и Ёимия умыкает у него половину варёного яйца. Выглядит она как человек, в чьём телефоне от него тщательно спрятана админка уже существующего парного стэн-аккаунта. На его беду, если Тома откажется думать головой — верх возьмёт совершенно другая часть тела, которая с появлением в его жизни репетиторства в общем и Аято в частности неожиданно активизируется. И Тома, занимая вечер четверга подготовкой к завтрашнему занятию, в какой-то момент откладывает распечатки и пытается понять: почему? Что в этом Аято такого? Кроме того, что он чисто внешне совершенно неотразим, у него потрясающие волосы, красивые глаза и эта дурацкая родинка, которая вечно прыгает по щеке, когда он перебирает весь спектр своих улыбок — что? Тома его не знает от слова совсем, список фактов о его кошке, оставшейся в Лондоне, превысит список фактов об Аято. Ну, да, он милый, искренний, открытый, местами совершенно невыносимый, местами умён, с ним интересно поболтать… ну и что дальше? Тома глубоко вздыхает и откидывается на стуле. Как хорошо, что ему выделили одноместную комнату и ни один сосед не озаботится фактом того, что иногда Тома, независимо от внешних факторов, начинает бормотать проклятия в свой адрес. — Давай будем реалистами, — строго говорит он своему отражению в окне. — Смотри, какая тут схема: тебе осталось два месяца, ты сдашь экзамены и вернёшься в Лондон. И, скорее всего, вы больше никогда — слышишь? никогда! — не увидитесь. Поэтому хватит ловить приступы гейской паники от человека, которому интересен только тот факт, что ты англичанин, и займёмся… — телефон пищит уведомлением, — делом. Ну, да. Конечно. Именно в тот момент, когда Тома жалуется воздуху, что ему нечего вздыхать по неизвестной переменной, Господь Бог отправляет ему помощь в виде этого. Аяка: Привет! Я тут вспомнила наш уговор и…… Я знаю, что ты шутил, но я подумала, что это всё-таки поможет Аяка отправила вам файл: CV_Ayato.pdf Я не предупреждала брата Но ты не сильно его шантажируй, а то была пара историй Тома молча смотрит на сообщения до тех пор, пока не понимает, что галочка прочитанного слишком компрометирует его существование в этой переписке. И вместо того, чтобы расширить свои познания об Аято, отписывает: Тома: Это каких историй? Он кого-то убил? И зависает над вложением, думая, стоит ли его жизнь ещё пары забавных фактов из биографии парня, который — мы же только что к этому пришли, верно? — не должен его волновать. Аяка: Хахаха нет, но…. у него к своему детству что-то личное И он не то чтобы подпускает к себе людей, которые пытаются узнать его получше Поэтому я включила только общие моменты, которые тебе могут помочь — поговорить с ним на английском про любимую еду или ещё что-нибудь И, ну, сам понимаешь… слишком компроматный компромат на родного брата — я не стала бы таким заниматься Это только чтобы тебе было с ним проще ^^ Тома заверяет, что прекрасно всё понимает и не будет закапывать себя настолько глубоко (он уже)… и только после этого открывает файл. Аяка подошла к делу слишком ответственно. Там всего пара страниц, но выглядят они не то как полноценное резюме на работу, не то как файл из Интерпола — не хватает только грифа «Совершенно секретно» поперёк таблички с текстом. К имени прилагается фото — аватарка Аято из Инстаграма, где он, кажется, улыбается с палубы Тембо, пока под ногами вечерний Токио бурлит собственной жизнью. А дальше… Тома читает, едва сдерживая смех. Фирменным стилем Аяки, убийственно серьёзно и скрупулёзно там расписано действительно всё, что она могла бы расписать о родном брате без явного компромата. Интересы и увлечения — пение, караоке-бары, авантюрные идеи, абстрактное искусство, алкогольные вечеринки, собаки. — А мне сказал, что кошатник, — неодобрительно бурчит Тома себе под нос. Любимая еда — данго, баблти, всё банановое, тэмпура, Макдак. Больные темы для обсуждения — детство, родители, Инцидент с Маркерами, английский язык, готовка. Круг общения, любимые фильмы, жанры музыки, список стран, в которых он хотел бы побывать (Тома давит улыбку, глядя на Англию), ненавистные вещи, прозвища… Целый документ, приоткрывающий завесу тайны над господином Камисато. Аяка даже включает в резюме отдельный пункт, озаглавленный как «Психологические приёмы, которые Аято вычитал из книжки в буккроссинге и теперь испытывает на всех подряд». Аяка даже включает в резюме рост, вес и статус отношений — «Бесконечно одинок», читает Тома со смесью странных чувств. Хочется посмеяться, но… боже, лучше бы она написала, что Аято «через месяц играет стопроцентно гетеросексуальную свадьбу». Итак… итак. Теперь Тома знает больше. Помогает ли ему это? Да чёрта с два. Он может только отправить Аяке благодарность за подробный профайл, отписать Ёимии, что его список вещей, которые он знает о Камисато Аято, «пополнился пунктов на пятьдесят», а потом уставиться в свои распечатки. Начисто забыв, что он вообще готовил и как планировал потратить завтрашний вечер. Ещё через полчаса, когда Тома переписывает задания и готовит пару текстов, чтобы проверить, как у Аято с пониманием прочитанного, ему пишет сам Аято. Аято: Ну, я досмотрел Я не склонен к поспешным выводам, но Бен Харди… В смысле если бы я точно не знал, что такие отношения там крутятся вокруг Фредди Я бы Хм Тома фыркает. Со вчерашнего дня Аято стабильно раз в пару часов провоцировал у него задержки в сердцебиении, присылая своё мнение о фильме — кажется, он смотрел его урывками и, кажется, прямо на парах. А Тома способен отвечать ему на такое только: «Мы же договорились обсудить это в пятницу. На английском». На этот раз он, вздыхая, отвечает: Тома: Понимаю И так и не определяется с тем, можно ли это считать таким же нелепым камингаутом. Семейство Камисато, видимо, намерено сегодняшним вечером окончательно его добить, потому что Аято разбавляет переписку парой фоток и гифок Роджера Тейлора — а потом добивает прозаичным «А вот здесь он похож на тебя». И… и. Здесь Тома полноценно функционировать уже не способен. Тома: И ничего не похож Аято: А вот и похож Тома: Кому-то надо проверить зрение Аято: А кому-то признать себя симпатичным по шкале от нуля до Бена Харди Нет, он абсолютно невозможен. Если бы Тома не дал Аяке слово не распространяться о наличии у него полного резюме на Аято, он бы уже отправил ему в ответ просьбу не тестировать на нём приёмы из книжки в буккроссинге. Вместо этого приходится только: Тома: Если признаю, ты обещаешь вернуться к фильму завтра на английском? …попытаться отыграть очко на том фронте, где у него больше авторитета. Аято читает мгновенно, но как будто раздумывает — ответ появляется не сразу. Аято: Ладно-ладно Но иногда мне кажется, что тебе от меня нужен только мой английский Тома хмурит брови. Тома: Мы, вообще-то, только поэтому завтра и встречаемся Аято: То есть это не потому что я весь такой весёлый и со мной интересно? «Ты же старший сын в семье чиновника, тебе должно быть знакомо понятие ответстве- — Тома на миг задумывается и стирает. — Я бы встретился и так, просто завтра по плану англи- — это сообщение повторяет судьбу первого. Тома буравит мигающий курсор и наконец отделывается простым: Тома: Неправда, и это тоже Аято: Так и знал Аято печатает что-то ещё, но Тома, чувствуя в себе проблески гениальности, быстро набирает: Тома: Слушай, я просто восстанавливаю кармическую справедливость Я могу говорить с тобой на японском, то есть я тебя уважаю А ты на моём родном языке говорить отказываешься Я так и обидеться могу Аято долго думает и над этим. Настолько долго, что Тома успевает отойти в кухню (сделать два шага к тумбочке с плитой в углу) и поставить чайник. Аято: А ты знаешь, куда бить Я буду говорить на английском, только не обижайся У меня чувствительная нервная система Глядя на сообщения, Тома хмыкает: что-то подсказывает ему, что это тоже из списка психологических приёмов, но Аяка даёт ему неплохое подспорье. По крайней мере, он может общаться с Аято на равных, точно зная, что он может выкинуть в следующий момент — и отвечать ему тем же. Тома: Тогда обсудим шкалу симпатичности по Бену Харди завтра, идёт? Я же ради тебя стараюсь …и не задумываться о том, что Аято, кажется, завуалированно поставил его в один ряд с персонажами, про которых делают мемы «пустите меня, я ему отсосу». Вряд ли Аято видел хоть один такой, у здешних соцсетей вообще своё понятие о юморе, но сам факт… Аято: Идёт Вот и славно. До завтра Тома хотя бы успеет подготовиться и отрепетировать перед зеркалом каменное лицо.