~
Всё идёт хорошо ровно до того момента, как Аято входит в бар. — Смотрите-ка, кто снова опоздал, — закатывает глаза Ёимия. Горо совсем не по-джентельменски пихает её в плечо. Томе даже после десятка сообщений, пары часов по телефону и личного разговора вот только что не удаётся убедить её, что пассивная агрессия по отношению к человеку, который не совершил никакого преступления, — это плохой жест для личного близкого знакомства. Но для Ёимии уже поздно, и тот факт, что Аято имеет косвенное отношение к опустошению её запасов мороженого, грозит обернуться взрывом прямо на поверхности стола. — В последний раз тебя прошу, — умоляюще шепчет Тома, поднимаясь Аято навстречу. Ёимия только надувает губы: — Я посмотрю на его поведение. Для человека в рваных джинсах (Тома просто уверен, что у него есть джинсы-недельки) Аято ведёт себя вполне прилично. Пожимает руку Томе и Горо, отвешивает поклон Кокоми, Саре и Ёимии — последняя хмуро кивает, — а потом на него вешается Аяка. — И ты в этом замешана? — Аято прижимает её к себе, та только улыбается: — Тебе стоило бы уделять моей жизни столько же внимания, сколько я твоей. Ты открыл бы для себя столько интересных фактов. — Например, что тебе уже не два года? Тебе вообще по возрасту разрешено пить? — Посмотрите, в ком-то взыграл заботливый старший брат! Может, стоит напомнить про Инцидент с Маркерами? Аяка шутливо щёлкает его по носу, Аято в ответ ворчит что-то нечленораздельное и по итогу усаживается между ней… и Томой. И вся иллюзия любования братом и сестрой пропадает, стоит Томе врезаться коленом в Горо и поймать воинственный взгляд Ёимии с места прямо напротив. «Он покойник», — одними губами объявляет она. Тома только съёживается: это за столом ещё никто не в курсе про их с Аято аферу. Если честно, Тома до сих пор сомневается, что имеет на это право. Но на кону и правда его возможность делать всё то, что делают обычные люди, — например, спать, есть и, ну там, дышать. Жалеть он будет позже, когда окажется, что Аято хреново играет или Сара от одного подозрительного чиха достанет из кармана наручники. А она, одетая в кожанку и с огромными стрелками, выглядит так, будто может. К счастью, все быстро забывают, что организовали это всё Горо пополам с Томой: над Аято берёт шефство его сестра, знакомит с каждым за столом, и Томе почти смешно от её сконфуженного: «А это Тома. Ты должен его помнить, он твой репетитор». На этом моменте Аято поворачивается к ней с недоверчивым «То есть ты правда думаешь, что я могу быть не в курсе?», Горо прыскает в стакан с водой, а Тома краснеет. И краснеть ему за этот вечер придётся ещё очень много раз. Всё начинается с первой — и Тома ещё не знает, что не последней — бутылки пива. Под хлопки крышек Кокоми выуживает из горы настолок в центре карточную колоду и хмурит брови: — Ёимия хотела ханафуду?.. — Хотела, — радостно подтверждает Ёимия, разминая пальцы, пока Тома одновременно с ней пытается отвоевать свой последний рубеж чести и достоинства: — Почему мы принимаем в расчёт желания Ёимии, а не, например, мои? — Потому что я здесь начальствую уже год, это всё вообще моя инициатива, — Ёимия показывает ему язык, — а ты играешь только второй раз и вдобавок не чтишь правила Клуба. — У Клуба были правила? — Конечно! Правило первое: никому не рассказывать о Клубе. Ёимия отпивает из бутылки, но красноречивый взгляд поверх горлышка в сторону Аято говорит сам за себя. Тома пытается послать ей ответный, в котором должна читаться та самая его лекция про пассивную агрессию, но выходит у него, кажется, максимально плохо. Зато Ёимия оттаивает: — Ладно-ладно, не смотри на меня побитым щенком, на первом круге мы тебя пощадим. Но сегодня я хочу поставить право первого помощника на празднике фейерверков, так что этот несчастный, — она обводит светящимся взглядом весь стол и останавливается снова почему-то на Томе, — может готовиться к каторжной работе заранее. Кокоми, раздавай. И тогда Тома краснеет второй раз за вечер. Потому что в дело вмешивается его личный адвокат. — Одну минутку, — галантно кашляет Аято. Для закрепления эффекта он даже кладёт ладонь на руки Кокоми, тасующие карты, и для Томы это становится поводом сжать зубы, а для Ёимии — послать в него я-же-говорила-взгляд. — У меня никакими общественными работами торговать нет возможности… — Можешь поставить обещание быть паинькой весь следующий месяц, — остро усмехается Сара сбоку стола. Тома предупредил Аято, что с мнением тех, кто не играет, можно не считаться, так что её он игнорирует: — …и я хочу заранее выбрать себе сторону. Самого слабого, чтобы всё было честно. Тома округляет глаза, потому что это очевидное унижение его гордости на глазах у всех. А Горо вдруг предательски — Тома знает, что это и было их планом, но он всё равно предатель — хлопает его по плечу и усмехается: — Тогда тебе вот к этому господину. Посмотри на его круги под глазами, это всё боевые шрамы прошлых поражений. — Правда? — Аято со всем своим актёрским мастерством поднимает бровь. — Ты плохо играешь? — Это он сказал, не я! — Не так уж плохо… — бормочет Сара в свою бутылку. Тома уже собирается выразить ей свою наигранную поддержку, как она добивает: — Если сравнивать с первоклассниками. Нет, обойдётся. — Ты во всём этом вообще не участвуешь! — И что теперь, мне притвориться, что я не вижу, как ты лажаешь? — Значит, решено, — посмеивается Аято. — Тома, на сегодняшний вечер я твой представитель. Свои победы торжественно вручаю тебе, за свои поражения готов понести наказание в виде списка модальных глаголов любой длины. — Эм… — у Томы плохо получается играть растерянность, когда внутри всё затапливает эйфорией от успеха их маленького плана. — Ладно? Спасибо? Ёимия прикладывает руку к груди: — Как трогательно, — Тома и не подозревал, что в её голосе может быть столько яда — даже Саре с таким не тягаться. Он свирепо буравит ей дыру во лбу, но Ёимия с лицом буддиста только улыбается: — Раз мы с этим разобрались — Кокоми… Этот вечер, определённо, попадёт в топ самых странных в жизни Томы. На золотую медаль ему не вырваться, там стоит пьяное путешествие на такси из лондонского бара до Уэльса, и Тома с самого второго семестра понятия не имеет, как так вышло. Но в первой пятёрке он будет светиться ещё долго. Тома не знал, чего он ожидал от Аято после слов про «массу скрытых талантов». Точно не блестящей победы в первом же круге, когда вся документация по спортивному отправляется Горо, а сам он стонет в бутылку: — И ведь это я его позвал… Тома — который сам вылетел вторым и если бы не Аято — сочувственно чокается с ним пивом: — Это не так сложно, как кажется. Отыграешься. К сожалению — для всех, и к счастью — для Томы, отыграться Аято не даёт ни малейшей возможности. Тома уверен, что он щадит только Аяку, и то из подозрений, что это обернётся личной выволочкой. Он выходит сухим из воды, даже когда на руках вместо полезных карт остаётся всякий мусор, и за следующий час спасает Тому от целого списка дел, чтобы разгрести которые, ему пришлось бы остаться в Японии на следующий семестр, если не до конца жизни. Ко второму кругу Ёимия начинает валить Аято точечно. К третьему — с особым усердием. К четвёртому под столом набирает Томе гневное: «Нет, на этот раз я его точно разнесу, он у меня будет мыть полы в спортзале до самого выпуска». Она больше не злится, не так сильно, во всяком случае — это типичный азарт подвыпившей Ёимии, которая сталкивается с противником, который тоже в чём-то хорош. Тома отправляет ей в ответ: «Ты же в курсе, что полы буду мыть я, а не он», — и Ёимия пользуется моментом, чтобы, пока Аято отлавливает официантку, выразительно провести пальцем поперёк шеи и ткнуть прямо в него. А потом Аято удивлённо поднимает брови: — Так быстро закончилось?.. Кто-нибудь, скажите, что мы выпьем ещё по одной. — Я за, — бурчит Сара. Тома впервые видит, как она улыбается (ещё бы, в прошлом месяце она сетовала на количество алкоголя больше всех), и зрелище это поистине жуткое. — Я тоже, — Горо поднимает руку, Кокоми тут же опускает её назад, Горо с упорством партизана поднимает вторую. Томе приходится его поддержать — только из-за плутоватого взгляда, которым его буравит Аято. Ему больше не хочется, чтобы его покрывали позором при всех. В итоге они заказывают по второй. Все — даже Кокоми. Даже Аяка, которая, правда, последние минут десять посылает Томе за спиной брата невербальные сигналы: «Ты же помнишь, что я говорила тебе про "Аято" и "напиться" в одном предложении?» Тома помнит, спасибо. Но иногда ему тоже хочется выпить. «По второй» (с такой же ненавязчивой подачки Аято и поддержки наконец-то довольной Сары) превращается в «по третьей». К этому моменту на счету у Аято ни одного поражения, а Ёимия переключается в состояние берсерка, и размазать его по этому столу с особой жестокостью теперь становится её идеей фикс. Пока они ждут заказ, Ёимия сбрасывает карты и с досадой объявляет перерыв. И тут же утаскивает разомлевшего и потерянного Тому на улицу. Они пьют в небольшом баре, который, тем не менее, выходит прямо на бурлящую жизнью Акихабару, поэтому неудивительно, что их тут же едва не сбивают с ног. Городской шум вечернего Токио обрушивается на Тому с головой, и он успевает только схватить в лёгкие свежего воздуха, как суровый взгляд Ёимии заставляет его им подавиться. — Мне это не нравится, — открыто объявляет она. Сбитый с толку и всего капельку пьяный Тома фокусирует на ней взгляд, пытаясь по лицу определить, что именно ей не нравится. Вариантов масса, так что он решает начать с самого очевидного: — Так много проигрывать? — Нет! В смысле, да, в смысле… меня это ни разу не задевает, но это уже почти как личное оскорбление, — она кипятится, но вряд ли, с ледяным спокойствием думает Тома, стоит воспринимать тот жест с перерезанной глоткой слишком буквально. — Мне не нравится это всё его… покровительство! Тома так и зависает. В бок его толкает какой-то школьник, в карманах у которого звенит мелочь всех торговых автоматов Акихабары, но Тома даже не обращает внимания. — Покровительство, — фырканьем уточняет он. — Ты думаешь, я не вижу? Я же прямо напротив сижу! То, как он с самого начала за тебя впрягся, какие взгляды на тебя бросает, да я уверена, что его рука под столом уже лишила твои колени девственности! Тома шокированно округляет глаза: — Да не было такого… — Нет, ты меня послушай. Знаешь, какая категория людей так себя ведёт? Ловеласы, которые цепляют себе развлечение на вечер! Забыл, что было на прошлых выходных? Думаешь, у него нет какого-то внутреннего чек-листа, типа, на этих выходных я целуюсь с этим, на следующих с тем, а до этого можно добраться месяца через полтора? Вы оба сейчас напьётесь, а кому потом тратиться на мороженое, чтобы лечить твоё опять разбитое сердце? Тома окидывает сердитую Ёимию взглядом, пытаясь сопоставить её злобу с поведением Аято за последние пару часов. Она не может знать, что план «впрягаться» за Тому был составлен ещё вчера, про взгляды ещё доказать надо, Тома же не пялится в ответ, а про колени и вовсе… конспирологический бред. Пару раз было, но — случайно. — Мы просто пьём пиво и играем в настолки, тут ничего такого… — пытается было объяснить он, но звучит так жалко и тихо, что Ёимия перебивает одним хмыком: — Как хочешь, конечно, но с утра, когда будешь переваривать эти единичные поцелуи вон за тем углом, которые станут максимумом, что тебе светит от такого мудака, как он… вот тогда и вспомнишь, что я — тебя — предупреждала. А когда я предупреждаю таким тоном, обычно это не заканчивается… о, и ты здесь. Этот разочарованный взгляд куда-то за плечо Томы Ёимия может адресовать только одному человеку во всём баре. И оборачиваясь, Тома едва не сталкивается спиной с Аято. — Там пиво принесли, — он молчит, оценивая ситуацию: воинственно скрестившая руки на груди Ёимия, растерянный Тома, напряжение между обоими, которое можно ножом резать. И вежливо осведомляется: — Я чему-то помешал? — Нет, — фыркает Ёимия. — Нет, — бормочет Тома. Аято смотрит прицельно на него, так что складывается очевидное впечатление, что он вышел поговорить прицельно с ним, но Ёимия отказывается уходить. Приходится взять инициативу в свои руки: — Идём внутрь? Аято улыбается: — Погоди, раз уж я здесь и никто не кричит, что я подтасовываю… я как раз хотел лично сказать, — и, к великому удивлению Томы, вдруг отвешивает Ёимии поклон. — Рад познакомиться. Судя по тому, что я успел узнать, праздник фейерверков в надёжных руках. Чувство момента у него филигранное: с тем же успехом Аято мог подойти к Ёимии в момент, когда она тыкала Томе в грудь, крича про мудака, и получить в ответ: «И без тебя знаю, а теперь катись отсюда, пока не сделал моему другу больно, иначе больно тебе сделаю я». Но Ёимия только сама в удивлении хлопает глазами: — Спасибо? — Тома про тебя рассказывал, — «Правда?» — сдавленно тянет Ёимия. Тома может только втянуть голову в плечи, а Аято, не чувствуя опасности, продолжает: — Но у меня за сегодня сложилось впечатление, что я тебе чем-то не нравлюсь. Ой. Блять. Сейчас Ёимия откроет рот, наберёт воздуха в грудь и зачитает ему полный список того, что ей в Камисато Аято не нравится, в обратном хронологическом порядке. И первым пунктом в нём в таком случае будут идти лишённые девственности колени Томы. Но говорит она только: — Ты слишком хорошо играешь, — и сдувает прядку с лица. — Бесит. Тома переводит дух. Ладно. Пока всё в порядке. Он никогда не думал, что Ёимию подкупит неприкрытая лесть в её адрес, но посмотрите-ка. И тем не менее просканировать улицу на предмет ближайшего безопасного укрытия всё-таки стоит. — Так в этом всё дело? — Аято давит смешок. — Я могу поддаться. — Ещё чего! Когда я наконец-то вырву у тебя победу, это станет моим личным праздником в календаре. Взгляд Ёимии так и сверкает азартом. Возможно, минуту назад её и интересовали недоказанные поползновения Аято к коленям Томы, но сейчас эта карточная война становится чем-то личным. А Аято самого факта наличия войны, кажется, даже не ощущает. — Тебе ещё осталось что ставить? — Представь себе! Моим первым помощником по организации праздника фейерверков всего через пару минут станет кто-то из вас, а эта должность… — она бросает на Тому взгляд, который, если не знать Ёимию, можно идентифицировать как кровожадный. — Куча беготни, возня с техникой безопасности, аренда площадки и оборудования и вечная слава, если что-то пойдёт не так. Вручить её вашей команде после всего сегодняшнего — дело чести. Ёимия входит во вкус. Плохой знак. Знак ещё хуже — тот факт, что Аято, кажется, тоже. — Что ж, мы можем повысить ставки, — предлагает он задумчиво. — Играем один на один. Если я проиграю — я готов взвалить всё это на себя, без Томы. Но если я выиграю… Он зависает, очевидно, думая, что можно стребовать с Ёимии за такую победу. — Желание, — предлагает та с широкой улыбкой. — Сделаю для господина Камисато всё что угодно. — Ребят, — пробует Тома, которого здесь, вообще-то, забыли спросить. — Идёт. Потребую больше никогда не называть меня «господин Камисато». — Ребят… — Так тебя это действительно задевает? — Ребят. — А ты не лезь! — вдруг воинственно прикрикивает Ёимия. Под несчастным взглядом Томы, который теперь всерьёз жалеет, что вообще не остался дома, они с Аято жмут друг другу руки. — Это теперь личное, — и хрустит пальцами. — Идём. Ещё одно пиво — и я тебя разнесу. Ещё одно пиво — и Тома, возможно, перестанет ощущать желание запоминать сегодняшний вечер. — В таком настроении с ней связываться опасно, — тихо предупреждает он Аято, когда они снова переступают порог бара. Тот только отмахивается: — Брось, это забавно. В худшем случае я реабилитирую себя в глазах Сары и всей вашей тусовки. — Ты так это видишь? Боюсь тебя разочаровывать, но… — Тогда молчи, — Аято вдруг поддевает его за подбородок и улыбается глаза в глаза. — Я тут спасаю твою задницу, так что поблагодаришь меня потом, ладно? И, оставляя зависшего Тому у дверей бара, возвращается за стол. Эту игру они занесут в летописи Клуба, однозначно.~
…как самую блестящую победу Ёимии. Тома до конца так и не понимает, что происходит, даже когда они расплачиваются за пиво и галдящим потоком вываливаются из бара на улицу. Он никогда в жизни не думал, что к детской карточной игре применим такой термин, как «самая ожесточённая битва, которую ему доводилось наблюдать», но у этих двоих получается. И теперь, наверное, до конца жизни у него из мозга не сотрётся картинка Аято, который с маской человека, постигшего дзен, перебрасывается картами с заведённой Ёимией, от взгляда которой эти карты только что не воспламеняются. В конечном счёте она его не «размазывает». Выгрызает победу зубами, опустошая бутылку пива за пару минут, накручивает волосы на палец и хмурится до морщин на лбу, но… побеждает. — Я тебя предупреждал, — вздыхает Тома уже по дороге к метро. Остальные убредают куда-то вперёд, слушая третий по счёту пересказ легендарной победы Ёимии, с ним в ногу шагает только Аято. — Теперь тебе конец. Она взвалит на твои плечи всё, что ей будет лень делать самой, а это значит вообще всё. Он умалчивает о самом главном, о чём хотел бы сказать, когда они заключали пари у бара: о том, что Ёимия гипотетически ненавидит дышать с Аято одним воздухом, и это в разы усложнит то, что останется у них от командной работы после первой же встречи. Аято беспечно пожимает плечами: — Зато теперь я узнаю, что творится у вас за кулисами. Мне всегда было интересно. — Так ты поддался? — Этого, — Аято с улыбкой прижимает палец к губам, — я не говорил. Тома способен только покачать головой. От трёх бутылок пива наваливается старое, знакомое по первым курсам университета чувство лёгкости: то самое, когда ты в меру пьян, тебе хорошо и ты мог бы ещё. Сейчас он не хочет думать ни о выволочке, которую устроит Ёимия завтра в продолжение её лекции про мудака и колени, ни о том, что он идёт рядом с таким же пьяным Аято и всё это его тщательно скрываемое… выползает наружу. — Я должен тебя поблагодарить, — говорит Тома в неожиданном порыве. — Иду и прямо чувствую свежий воздух свободных вечеров. Без тебя я бы в жизни не отыгрался. — Ты не расслабляйся, — посмеивается Аято в ответ. — У меня хорошо получается организовывать только благотворительные концерты и званые ужины. Однажды я попытался помочь с днём рождения Аяки, и это отдельная история позора, которую она припоминает мне до сих пор. Так что с праздником фейерверков всё равно потребуется помощь, иначе, мне кажется, меня четвертуют. Тома хмыкает. Он, Аято и Ёимия — просто команда мечты. Один безнадёжно влюблён, второй вписался как будто шутки ради, третья злится на обоих. Весёлая выйдет кооперация. — Не четвертуют. Ёимия злится на тебя за то, что ты отмазал меня от всех общественных работ, — «а ещё неделей ранее разбил мне сердце, но это мелочи». — Она быстро отойдёт. — Я же не прибавил тебе проблем? — Ты меня от них избавил. Спасибо, правда, я тебе по гроб жизни должен. Аято усмехается, явно принимая это за «ничего такого», и умолкает. Тома как раз задумывается о том, что сейчас они зайдут в метро, попрощаются у турникетов, и время до сна он потратит на построение в голове идеального вечера с заголовком «а вот если бы», но Аято… — У меня есть идея, как ты можешь вернуть этот долг. …опять нахально влезает в его планы. Тома косится на него с очевидным скепсисом: чужие глаза блестят как-то слишком подозрительно. Аято стопорит пятками посреди улицы, останавливая и его ненавязчивым прикосновением к руке, и улыбается: — Прямо сейчас. Слишком подозрительно. — Смотря что это за идея? — тянет Тома. Зная Аято, идею можно оценить от «хочу, чтобы ты привязал к Саре нож» до «хочу потанцевать с тобой полуголым на барной стойке», и ни на то, ни на другое Тома, даже только-только выбравшись из бара, не хочет подписываться. Но Аято всё ещё удерживает его за рукав, и… о нет, Тома понимает, к чему всё идёт. И понимает, что слишком слаб, чтобы отказаться. Прости, Ёимия. — Здесь неподалёку есть другой бар, — говорит Аято, подтверждая его самые страшные кошмары. — Там продают лучшую самбуку во всём районе. Тома зависает прямо на месте. — И коктейли с закусками неплохие, и музыка всегда ничего, — задумчиво продолжает Аято. Зря старается: мозг Томы отключился где-то на словах про другой бар. — Смотрю на тебя, и у меня чёткое подозрение, что ты ни разу не пил в японском баре по-настоящему. Возможно, он прав. Возможно, Тома ему в этом не признается. — Если не хочешь, мы, конечно, можем нагнать остальных, вернуться к метро и разъехаться по домам, как культурные студенты… «Знаешь, какая категория людей так себя ведёт? Ловеласы, которые цепляют себе развлечение на вечер!» «Думаешь, у него нет какого-то внутреннего чек-листа, типа, на этих выходных я целуюсь с этим, на следующих с тем, а до этого можно добраться месяца через полтора?» «С утра, когда будешь переваривать эти единичные поцелуи вон за тем углом, которые станут максимумом, что тебе светит от такого мудака, как он… вот тогда и вспомнишь, что я — тебя — предупреждала». — Можем и вернуться, — кивает Тома. И раньше, чем у Аято от разочарования вытянется лицо, усмехается: — После того, как я попробую лучшую самбуку во всём районе. Знаешь, что, Ёимия. Трезвый, склеивавший разбитое сердце скотчем Тома — вчерашний день. Новый, пьяный Тома очень хочет узнать, на что ещё способен Камисато Аято. Даже если это действительно будет единичной акцией и с утра он об этом пожалеет. — Тогда план побега максимально прост. Ждём… — Аято оборачивается вперёд, отслеживая тот момент, когда все остальные пропадают за углом, и кивает. — А теперь бежим. И срывается с места. Дёрнувшийся по инерции Тома едва не летит прямо на асфальт, но Аято подхватывает его почти в объятия и тянет дальше, куда-то прямо в толпу людей. Субботний вечер в Акихабаре выглядит как буйство красок и бьющая по ушам музыка, и Аято, по ощущениям, тащит Тому в самый эпицентр. Вывески мелькают перед глазами яркими пятнами, он едва успевает кричать прохожим извинения, а ориентироваться выходит разве что на светлые волосы прямо перед собой. У Томы выходит понять только то, что он безнадёжно потерялся. А ещё — что ему всё это начинает нравиться. Акихабара — чёртов лабиринт из магазинов, баров и переулков с магазинами и барами. Аято проводит его мимо торговых автоматов, тусовки уличных музыкантов и даже, кажется, симпатичного неонового стрип-клуба — Тома может только порадоваться, что они идут не туда. Он смеётся на остатках воздуха, пока несётся за Аято сквозь толпу, а сердце колотится так, будто они сбежали не от компании друзей пить дальше, а от родителей на вечеринку, прославляющую сомнительные моральные ценности. Проблема здесь разве что в том, что он посреди вечерней улицы наедине с Аято, и за один этот факт Ёимия прочитает лекцию его трупу, когда его найдут с утра. Но вот удивительно — Томе плевать.