Под светом звёзд

      К Умарту я смогла приехать только через несколько дней, когда отбыл Глорфиндель с отрядом. Милуи тоже уехал и мн стало совсем грустно, так что эльф-отшельник стал моей новой компанией. Не сказать, что он светился счастьем от моей компании, скорее, ходил угрюмый, но порой посмеивался над моими просьбами сыграть.       Виделись, конечно, не каждый день, но и этого хватало. Умарт не сразу согласился сыграть на арфе: не во второй мой приезд, не в третий, а только в четвёртый наиграл грустную мелодию. Это меня не устроило и при нашей следующей встречи я попросила вновь его сыграть. — Да вы капризная, принцесса, — фыркнул Умарт спустя несколько месяцев нашего знакомства и моих просьб. Играл он прекрасно, но ещё прекраснее пел, вот как сейчас он спел песню о деве, что создали Валар и каждый её что-то подарил от себя, сделал её только прекрасней, но от Моргота ей достался дар или же рок полюбить другого, а не того, кто написал эту песню. — Не нравится мне твоё имя, — заявила я как-то эльфу. — Что? — опешил певец. — Умарт. «Проклятие, злосчастье». Почему? Прости, но это имя… не очень, — ответила я. — Ну и как ты хочешь меня называть? — Да хоть Морнфиннель, всяко лучше, чем называть тебя Злосчастьем.       Умарт ненадолго задумался, а затем кивнул. — Что ж, хорошо, зови меня Морнфиннель, — разрешил он.       Я стала приезжать к нему чаще. Нарнийцы уплыли, вернулись Глорфиндель и отряд с хорошими новостями, и время вновь потекло неспешно. У меня были обязанности и я исправно их выполняла, ходила на тренировки, училась у Ларэфинде, иногда ездила к дядюшке Эльронду в Имладрис, порой посещала Эрин Гален, где встречалась с холодной, как зимний мороз, вежливостью Орофера, который недолюбливал мой народ, иногда бывала и в Лориэне, посещая его вместе с леди Галадриэль и её семьёй, порой приезжал Линдир и тогда мы устраивали состязания менестрелей, как раньше. А ещё бывала у Морнфиннеля.       Сменилось два короля на престоле Нуменора, и вести были совсем не радужные оттуда: раскол народа. «Верные» и «люди короля». Ничем хорошим это вряд ли закончится. А ещё пошли слухи о девяти чёрных призраках. Девять, как девять колец власти. Саурон укреплял свою мощь. — Поехали со мной во дворец? — предложила я как-то Морнфиннелю. — Нет, — категорично отказался певец, и я не выдержала. — Почему? Ты боишься, что моя мать тебя узнает? Или что тебя узнают остальные, кого ты встречал ранее? Или те, чьи родичи были убиты за Сильмарилли? — Как ты?.. — эльф несколько растеряно взглянул на меня. — Узнала? Было не просто, признаю, я даже сначала и не поняла. Но потом!.. У меня есть глаза и уши, Канофинвэ Макалаурэ, — ответила я ему также, как и он мне года назад. — Или мне лучше называть тебя Маглор? Или Умарт? Морнфиннель?       Мы оба жёстко смотрели друг на друга, но дальше нам говорить было не о чем. Я села на свою вороную кобылу и вернулась во дворец. Ни Маглор-Морнфиннель не приходил в Гавани, ни я к нему. Впрочем, вскоре мою голову заняли другие заботы.       Во-первых, я благодарила Валар за то, что Леголас взял на себя дипломатические миссии Эрин Галена. Дело в том, что самого Орофера или кого-то из его ближайших советников я не могла выносить с их ледяным, как все льды мира, взглядом и такой же вежливой холодной улыбкой. Я знала, они, мягко говоря, недолюбливали ни нашу семью, ни наш народ, даже синдар, что жили в Харлиндоне под наместничеством Келеборна, за всё, что происходило ранее, как, например, резня в Дориате, хотя ни отец, ни моя мать, которая тем более являлась родственницей Элу Тинголу, не были к этому причастны. Но любовь короля Эрин Галена это всё равно не заслуживало, но голова у него была на плечах и он знал, что союз с Линдоном ему необходим. Я порой так и порывалась напомнить и некоторым заносчивым синдар о том, где они были пока мой народ воевал против Моргота.       С Трандуилом было проще, чем с Орофером, хотя и не так гладко. Они были примерно ровесниками с моим отцом, и Трандуил, хотя и выжил во время Второй резни, хранил обиду куда меньшую, понимая, что то был Первый дом, а не Второй. Сын Орофера был менее холоден и более приветлив, чаще бывая в Линдоне, чем сам король, но с рождением дочери Трандуилу пришлось приостановить свои дипломатические выезды, и его место занял Леголас, с которым мы были ровесниками, не видевших воочию бед Первой эпохи и войны за Сильмарилли, мы были меньше подвержены прошлым обидам и наши сердца были более открыты друг другу, и мы трезвее смотрели на то, что происходило сейчас.       Во-вторых, я взялась наблюдать за постройкой небольшого города у озера Ненуиал, поскольку хотя корабли и отплывали в Валинор, рождались новые эльфы.       В-третьих, я вела активную переписку с лордами Андуниэ, вторым по влиятельности родом в Нуменоре, пытаясь выяснить что за огненный демон у них происходит. Разделение народа не есть хорошо, так и желание бессмертной жизни. А ещё то, что творили короли Нуменора. При Тар-Кирьятане нуменорцы стали совершать грабительские рейды в Средиземье, угнетая его жителей. Сын Кирьятана, Тар-Атанамир налагал тяжёлую дань для жителей Средиземья. Большинство дунэдайн желали бессмертия и их даже не убедили речи посланников Манвэ, которые сказали, что бессмертие жителей Валинора лишь часть природы их самих, а в самой земле бессмертия для людей нет, поскольку Эру предопределили для них смерть как великий дар и спасение. Но короля, как и большинство нуменорцев, Вестники не убедили, и они желали обещанное спасение от смерти сию же минуту.       Выделился Тар-Атанамир и тем, что не передал скипетр и не умер добровольно. Он так цеплялся за жизнь, что смерть забрала его, сошедшего с ума. Ещё лорды Андуниэ писали, что ныне квенью в Нуменоре перестали изучать, раскол между народом стал ещё велик, а корабли с Тол-Эрессеа почти не прибывали. Лорды надеялись на дружбу с Линдоном и мы не отказывали им, однако, сообщение из королевского двора приходили очень редко, а двухтысячелетнее гнездо в Арменелосе покинули орлы. Народ Нуменора всё сильнее жаждал бессмертия. Учёные тщетно пытались найти способы продлить или вернуть жизнь. Могилы стали получать больше внимания. Люди сосредоточились на собственных удовольствиях и накоплении богатств. А вскоре были основаны две гавани — Умбар, людьми короля, на побережье Харада и Пеларгир, гавань Верных.       В-четвёртых, гномы. Из последних новостей стало известно, что те приняли шесть колец Власти от некого Друга Ауле, называвшего себя также Артано. Кольца получили и даже надели, но, к счастью, то ли гномы оказались слишком твердолобыми, то ли эти кольца не имели такой Власти, но ничего не произошло, наши бородатые друзья не стали призраками колец. И лишь позже мы узнали, что седьмое кольцо ещё раньше было отдано королю из рода Дурина самим Келебримбором. — Они все упали со своей Менельтармы! — злилась я в компании Глорфинделя и Леголаса, направляясь верхом домой от первого пограничного поста, куда мы отвезли новые фиалы с пойманным светом солнца. Кто именно эти все я не стала уточнять: нуменорцы или гномы. — Даже мои дурацкие светильники с солнцем погасли, хотя столько лет прошло! А Тар-Калмакиль? К чему все эти завоевания? Он же не дракон какой-нибудь. — Такова природа, — уклончиво ответил Лаурэфиндэ. — Солнце гаснет, садится, как и Луна. Остаются только вечные звёзды госпожи Элентари. — Хм…       Я замолчала. Из всех произошедших событий радовал наш новый союз с Нарнией. Как и с Нуменором ранее (потому что в отношении с Нуменором я сейчас мало в чём была уверена) мы были готовы оказать друг другу военную помощь. Они опасались, что однажды волшебное дерево, охраняющее их землю, будет уничтожено и некое зло вторгнется в Нарнию. Паранойя не лучшее качество, но как сказал отец, лучше быть живым и прослыть излишне предохраняющимся, чем беззаботным мертвецом.       Мы спешились и отдали коней Диненглиру. Глорфиндель направился прямиком во дворец, а мы с Леголасом чуть задержались. Мы оба не знали с чего начать, мы оба проводили много времени вместе и если раньше я даже и не думала о Леголасе как о… партнёре, то после одного разговора с матушкой эта мысль не покидала мою голову. Лишь недавно я заметила, что он на меня более не смотрит как на подругу детства, а как на женщину. Эта простая истина казалась такой невероятной, но я сама не знала, кем был мне сын Трандуила — другом детства или кем-то большим. Было ли это делом проведённого времени вместе или чего-то иного, но мы быстро находили язык в переговорах, в любых действия, работая без слов, без осанвэ, просто чувствуя друг друга.       Я разрывалась. — Не хочешь сегодня вечером, может быть, прогуляться? — наконец, предложил Леголас. Моё знание о его чувствах снедало, но и так легко сделать первый шаг не могли ни он, ни я. — С большой радостью, — улыбнулась я, а затем насторожилась, почувствовав и услышав волнение стражи. Они пытались кого-то остановить. Я тут же поспешила на шум и увидела двоих стражников, держащих под руки фигуру в плаще, слишком знакомую для меня.       Морнифннель слабо вырывался и выглядел жутко обессиленным, тихо зовя кого-то и лишь прислушавшись, я поняла, что зовёт он меня. Перестав дёргаться, певец стал падать и его снова вовремя подхватили, уже без сознания. Капюшон его серого плаща слетел с головы окончательно, открывая измученное и бледное лицо, словно бы он пребывал в горячке. — Морнфиннель! Что же вы стоите? — обратилась я и к стражам, и к народу, что выбежал посмотреть на происходящее. Узнал ли кто-нибудь второго сына Феанора? — Позовите целителя! А вы немедленно отнесите его в свободные покои.       Все, словно бы очнувшись, засуетились. Я поспешила вслед за стражниками, несущими Маглора в указанные подоспевшей служанкой покои, там же дождалась целителя, наблюдая за его работой. — Он почти здоров хроа, — говорил Лоссдир. — Но фэа… Это его внутренняя борьба. Я помог всем, чем смог.       И целитель ушёл. А потом наступили долгие дни ожидания, удивление матушки, когда она увидела кто лежит в нашем доме, не менее большое удивление отца. Мне пришлось рассказать о том, как мы встретились на Празднике. Я ведь не сразу догадалась кто передо мной, лишь по обрывочным, порой не сходящимся, рассказам о его жизни, по ожогам на руках и по песням.       В одно утро я вошла в комнату, где лежал Маглор. Лицо его было спокойно и не так бледно, больше он не метался в агонии, и, казалось, вот-вот проснётся, но это была лишь видимость. Приходя сюда, я ожидала этого с надеждой, но ничего. — Когда мы подолгу гуляли с Нельо или с друзьями и приходили поздно домой… Мама тоже с утра приходила так и раскрывала окна, чтобы Лаурелин осветил всё своими лучами, а потом она ворчала на беспорядок.       Я вздрогнула, обернулась, не отпуская руки от плотной занавеси, и посмотрела на уже неспящего Маглора. Встретив мой взгляд, он тут же отвёл свои светлые глаза, выглядя уставшим и опечаленным. — Тебе лучше? — я подошла к нему и села на край постели. Певец молчал, видимо, ожидал, что я его прогоню. — Да, — наконец, сказал он. — Спасибо, Аратари. — Скорее, надо поблагодарить целителей, — тихо ответила я. — Хотя Лоссдир и сказал, что телом ты здоров, но… — Я слишком погряз в своих проступках и мыслях. Как видишь, до добра это меня не довело, — горько усмехнулся Канофинвэ, приподнимаясь и садясь в постели. — Матушка за тебя волновалась. Отец по былой памяти… впрочем, он уже остыл.       Канофинвэ тихо застонал и упал обратно на подушки, подтянув на себя одеяло. Мне невольно подумалось, что он хочет спрятаться, как прячется ребёнок в сильную грозу от страха, но в секунду передумал. Я встала с кровати, собираясь выйти. — Куда ты? — тихо спросил Маглор. — Пойду позову матушку, она очень хочет с тобой пообщаться.       И, не давая сказать ему слова или остановить меня, быстро вышла. Матушку я нашла в её с отцом покоях, светлых и больших. Эльмир заметно обрадовалась новости и поспешила к Макалаурэ, который в своё время заменил ей отца вместе с Майтимо. Когда же она вышла из покоев Канофинвэ, она была абсолютно спокойна. — Это Морнфиннель и он наш гость, — сказала матушка, и никто не стал возражать.       Маглор шёл на поправку духом, и вскоре стал покидать комнату. Те, кто знали его секрет личности, надёжно хранили его, остальные приняли Морнфиннеля из Эрегиона легко. Певец много времени проводил в саду или в разговорах с Лаурэфиндэ, и совсем мало в музыкальном зале, лишь когда мы туда приходили после ужина Кано следовал за нами из вежливости.       Через пару лет, когда певец совсем оправился, то на него свалилась новая напасть в моём лице. Я не отставала от него в просьбах обучить меня старым мастерствам, поскольку занятий с Лаурэфиндэ мне было мало. Я хотела узнать больше о Песнях Силы и многом другом. — Тебе что, заняться больше нечем? — раздражался Маглор. — Чем занимаются нолдорские принцессы? Иди подоставай других квенди, морских черепах, не знаю там… — Ты ведь меня знаешь, я не отстану. — Ты, — певец резко развернулся. — Ты упрямая, прямо как… — Как кто? — вскинулась я. — Как моя мама? Или папа? Или как Эленья? Ты много раз говорил, что мы похожи. — Я бы сказал, как Тингол, — умерил пыл Канофинвэ. — Или Эльвинг, но ты совсем не похожа на своих синдарских родичей. Ты куда упрямее их? — Да неужели? — О да, упрямая, как нолдор. Как дядя Нолофинвэ, как Финдэкано, как… как Финвэ.       Я даже не нашла что и ответить. Можно сказать, это была наивысшая похвала. — Ладно, — наконец, сказал Маглор. — Хорошо. Я научу тебя кое-чему, а ты устроишь мне встречу с Эльрондом. — Договорились, — легко согласилась я.       Так и начались мои новые занятия с новым наставником. Маглор был терпеливым и рассказывал обо всём в мельчайших деталях. Когда не получалось, певец велел повторять и повторять. В общем-то, мне приходилось повторять многое, даже то, что я уже выучила. Повторение, повторение и повторение — на этой основе строил Маглор свои занятия со мной.       Однажды, войдя в музыкальный зал, чтобы потренироваться самой, я с удивлением обнаружила там Канофинвэ, тихо наигрывающего мелодию на большой арфе и что-то напевая о стреле и стрелке, пустившем стрелу — что он успел ей шепнуть за миг до того, как взял прицел? А что почувствовал тот, кто был готов лишиться жизни, но стрела так и не полетела? — У вас, детей Нолофинвэ, удивительный дар бередить раны, — тихо произнёс Маглор. Я села рядом. — Сначала Финдэкано, теперь вот ты. Финэль, как у вас так получается? — Мне это неведомо, Маглор, — также тихо ответила я. — Можешь звать меня Кано, если тебе так будет удобнее. Так странно… — Что именно? — уточнила я. — Я единственный из сыновей Феанаро, кто остался жив. Эльмир говорит мне радоваться жизни, но как я могу это делать, сдавшись, зная, что со мной уйдёт всё? Но я так устал… Я сдался и перестал бороться… — горько сказал нолдо. — Это снедало твою душу? Но знаешь, матушка права, тебе стоит начать радоваться, хотя бы тому, что тебя окружает. Когда ты в последний раз улыбался чисто и искренне солнцу, морю, всему, что тебя окружает? — улыбнулась я. — Довольно давно. Но неужели вот тебя устраивает всё это? Ты не пыталась бороться? Меня не устраивает греться на солнышке, задумываясь о том, кем бы я мог быть. — Возможно, тебя это удивит, Кано, но это и есть борьба. — Безвольно принимать свою участь — это борьба? — не скрыл иронии в голосе певец. — Ты считаешь, что ты сдался? — я посмотрела в его светлые глаза, некогда наполненные светом Амана, но сейчас почти потухшие, словно гаснущий огонёк. Маглор взгляд не отвёл. — Да. — Но ведь ты продолжаешь жить. Ты всё потерял, Кано, но по-прежнему вставал и встаёшь с утра. Ты добывал себе пищу, даже оставшись один, не веря в милость сородичей. Ты играл и пел, даже когда перестал верить в себя. Ты остался, ни смотря ни на что, — я взяла его за руку, погладив следы от ожогов на ладони: старые, загрубевшие, но всё ещё видные, как горькое напоминание о произошедшем. — Просто таков мир, понимаешь? Мы строим — он разрушает. Всё, что у нас есть, он когда-нибудь заберёт, к сожалению. Всё уйдёт, понимаешь? Вот только в нашей власти сделать выбор: опустить руки в ожидании смерти или продолжить путь. Ты продолжаешь путь. Если и можно достойно ответить миру, то только так. — Ладно говоришь, Аратари. Может быть, ты и права.       Я поднялась, чтобы оставить его со своими мыслями наедине и разобраться со своими чувствами, но Маглор остановил меня, удержав за руку. — Знаешь, наш уговор… ты не обязана устраивать эту встречу. — Мы поедем в Имладрис следующей весной, будь готов.       Кано отпустил мою руку, и я покинула музыкальный зал, уйдя в сад и занимаясь самокопанием. Время шло и Леголас оказывал мне больше знаков внимания, а я, дура этакая, не могла понять саму себя. Я определённо чувствовала привязанность к Леголасу, вот только не могла понять насколько она крепка и насколько близка.       Маглора я стала видеть в музыкальном зале всё чаще и чаще, а на ужинах он первым предлагал послушать песни, в том числе и его новые. А ещё он стал много времени проводить с Кирданом, что-то узнавать у него, спрашивать, и когда мы весной поехали с отрядом к дядюшке Эльронду, Кано был весьма и весьма задумчив, приглядываясь ко всем деревьям по пути. — Ты чего это? — не выдержала я спустя несколько дней. — Да так, присматриваюсь, — ответил Маглор. — Ты знала, что для строительства кораблей хорошо подходит сосна? — Нет, мне нравится бывать на кораблях, но я никогда не интересовалась строительством, — ответила я, и на этом наш разговор закончился.       Когда же мы пересекли Бруинен и добрались до скрытого Имладриса. Нас приветствовал дядюшка и едва он заметил кто приехал с нами чудом сдержал изумление. А вот Маглор умело поддерживал личину Морнфиннеля из Эрегиона и не показал даже намёка на узнавание кого-то из эльфов. Узнал ли его кто-то ещё?       После официальных приветствий, я, Маглор и дядюшка уединились у последнего в кабинете и с нас потребовали полной истории. Ни я, ни Кано не стали скрывать то, как мы встретились на Празднике моря и как на духу выложили всё Эльронду. — Знают ли Эльмир и Эрейнион, что ты, Макалаурэ, здесь? — спросил дядюшка. — Если бы не они, Элерондо, меня бы здесь не было, — просто ответил Кано, и я оставила их, чтобы они могли поговорить вдвоём.       Через несколько недель в Имладрис прибыли эльфы Эрин Галена, чтобы затем вместе с нами отпраздновать Врата лета. Возглавлял их Трандуил, прибывший вместе с семьёй. Леди Галадет была всё также прекрасна, а её золотые волосы были собраны в сложную причёску-косу, обрамляющую голову как корона. Мне всегда казалось, что из всех эльфов, которых я знаю, она единственная любила так собирать волосы, почти не оставляя их распущенными, и никогда не носила ни корон, ни диадем, ни других украшений из металла, изредка вплетая в волосы цветы или нося цветочные венки.       Юная Аэвениэль была похожа и на мать, и на отца, однако зелена глаз была материнской. Мы виделись с ней впервые с тех пор, как стало известно о её рождении. Аэвениэль стояла рядом с Леголасом и была также златоволоса, как и старший брат. — Да оссияют звёзды нашу встречу, аранель Лалвен, — сказала Аэвениэль. — Оссияют, — улыбнулась я. — Я рада нашей встрече, аранель Аэвениэль, твой брат много рассказывал о тебе, и я рада, наконец, познакомиться с тобой. — Не сомневаюсь, — тише сказала дочь Транудила и взглянула на брата. — Я заметила его большую любовь к разговорам, и чем ближе мы были к Имладрису, тем больше они были о тебе.       Кажется, мои уши вмиг покраснели. — Аэвениэль! — возмутился Леголас.       Когда официальные приветствия закончились началось более тёплое общение, радостные возгласы и весёлые разговоры. На секунду я заметила Маглора, стоявшего у окна библиотеки, наблюдающего за нашей встречей с синдар, а затем он скрылся в глубине хранилища знаний. Для общего блага мы решили, что не стоит ему попадаться на глаза Трандуилу.       Вечером был радостный пир. Мы все сидели за общим столом и обменивались хорошими новостями и весёлыми рассказами. Больше всех рассказывал различные истории и жизни в Имладрисе Эрестор, иногда к нему присоединялся Линдир, дополняя своими комментариями рассказы советника дядюшки. Сам Эльронд больше говорил с Трандуилом, легко улыбаясь на наше веселье. Но заметив, что здесь нет Маглора, к которому я так привыкла за это время, я вышла из-за стола, извинившись, и собиралась было найти певца, но стоило мне выйти в прохладу улицы, я поняла, что ушла я не одна. — Лалвен, постой, — остановил меня голос Леголаса, и я остановилась, а друг поравнялся рядом. — Можем прогуляться? — Конечно, — кивнула я.       Мы направились по дороге, а затем по тропинке вперёд, к фонтану. Его журчание весело перекликалось с песнями водопадов и реки Бруинен, сливаясь в единую песню вод. Я села на бортик, наблюдая за тем, как из огромного кувшина, которую держала такая же огромная дева, льётся вода, опустила в неё руку, ловя отблески звёзд. Леголас сел рядом. — Послушай, Лалвен… Аратари, — я подняла на принца глаза, застыв в удивлении. Мне нравились все имена, данные и матерью, и отцом, но привыкла, что чаще всего меня называют Лалвен, именем, данным мне дядюшкой и наставниками, которое я тоже приняла и чаще всего представлялась так. Это имя отчего-то нравилось всему народу Эрин Галена и Лориэна, чем имя отца на квенья Аратари или имя матери Финэль на синдарине, и называли синдар и лесные эльфы меня всегда Лалвен. Леголас не был исключением. До этого момента. — Я должен сказать, не могу более молчать, — Леголас положил свою руку поверх моей, сжал её. — Что ты мне не безразлична и очень нравишься. Не просто как друг, а как девушка. — Леголас, я… — я замолчала. Ну вот он, настал тот момент, а я не знаю что и сказать, что чувствовать. Нет, знаю, но не могу понять как именно. Это казалось сложным, непростым и даже немного невозможным. Была ли это детская привязанность или что-то более взрослое, возвышенное я не могла с точностью сказать, но я решила дать этому волю. — Ты мой друг и я рада проводить с тобой время, и ты небезразличен моему сердцу, но оно всё ещё пытается понять насколько всё серьёзно. И если ты позволишь и согласишься быть рядом, думаю, я пойму и разберусь в своих чувствах.       На лице Леголаса расцвела такая красивая, такая счастливая улыбка, какую я раньше не видела. И моё сердце действительно подпрыгнуло только от одной мысли, что она предназначается мне. Под светом звёзд мы склонились друг к другу, чувствуя дыхание другого, но ничего не предприняли, ещё опасаясь своих чувств, что всем этим можно спугнуть друг друга. Для этого нужно было ещё время и уединение в компании друг друга.       Мы отстранились, но руку Леголас мою не отпустил, а я и не стала убирать. В ночном небе ярко сверкнула Гиль Эстель.