21.04.858.
Порт Марини — обязат. к посещ.
(Пляж, маяк)
Каранес 8:55 вагон 3, место 32.
Эрвин
Шли дни — долгие, пустые. За ними такие же недели. Апатия и холодная боль от потери моей маленькой банды медленно приглушалась. Я тренировался до изнеможения, чтобы заткнуть внутренний горестный монолог, но слишком часто проигрывал в этом сражении. Эрвин приглядывался ко мне. Я приглядывался к нему. Он не трогал меня совершенно, не лез с расспросами, не докучал своим обществом. Мог неделями не контактировать, а потом позвать на простую, как медный пятак, молчаливую чашку чая в свой кабинет. Чай с поверхности отличался от того, что изредка удавалось раздобыть в подземелье. Без привкуса сырой затхлости, пропитывавшей обычно все продукты. Эрвин держал у себя в кабинете красивый сервиз: с подносом, чайником, вазой для печенья, блюдцами и изящными чашками. Очевидно, дорогой до безумия. Когда я, нечаянно обжегшись, отломил одной чашке тонкую ручку – подумал Эрвин не простит. Однако, Смит лишь посмеялся, сказал что я похожу на затравленного, готового защищаться хорька, и велел не беспокоиться из-за такой мелочи. «Вещи это всего-навсего вещи, Леви. Не стоит привязываться к ним, и уж тем более делать из них культ». Что-то уютное было в этих чаепитиях. Становилось немного легче рядом с ним, хоть мы поначалу и не говорили по душам. Разжившись деньжатами, позднее, я всё-таки подарил ему новый сервиз. За всё ведь нужно платить? Как-то раз он дал мне книгу, и с ней первое персональное задание — прочесть её всю и поделиться впечатлениями. Я не стал перечить. Книга так книга. Есть, капитан. Что-то про путь настоящего воина. Занимательное оказалось чтиво. Читал я сносно, писал тоже, но медленно. Спасибо за то дражайшему дядюшке. Эрвин очень деликатно намекнул в один из немых чайных вечеров, что если я вижу себя кем-то повыше в должности, чем рядовой, то мне нужно совершенствовать письмо и начитанность. И тут-же, словно палкой по хребту: «Я вот, тебя вижу. Капитаном, не меньше». Я ни черта не смыслил во всех этих бешеных гонках за званиями. Какая в сущности разница, кем ты будешь, когда тебя съест титаническая образина? Конечно, толковые офицеры своими правильными продуманными приказами могли спасти много жизней на вылазках. Если удача не повернётся задом. А в остальном — морока с усмирением новобранцев, клятая тактика со стратегией, интриги, выслуживание, и самое главное – ответственность. Я с успехом применял на поверхности большинство правил жизни, перенятых от Кенни, и не стремился лезть туда, где чувствовал — не смогу справиться. У Эрвина же были на меня свои планы. Постепенно он стал открываться мне, рассказывать про себя и свою жизнь, очевидно, ожидая того же в ответ. Мне было интересно его слушать. Каждая мелочь, открытая этим великим воином, по крупице складывалась в моём восприятии в целый гранитный постамент. Порой, его откровения ужасали, порой — веселили. Изредка на Смита накатывала странная дурашливость, такая гротескная для командирского чина. Он звал меня играть с ним, Зоэ и Закариасом в кости, а ставкой в игре служили личные откровения. Хотел того я или нет, но в эту игру я научился21.04. Вечер.
Каранес весьма изменился.
Хандра. Спасаюсь чтением медицинской литературы.
Ах, да! Сплетники. Третьим пунктом шли сплетни и сплетники. Уши, всасывающие с наслаждением всякий чих и пердёж, и рты, вываливающие из себя тонны и километры разномастных испражнений. Спасаясь от скуки, в разведкорпусе почему-то было негласно принято делать две вещи: первое — сплетничать; второе — пасти. Не следить, как следят за титанами дозорные со стен. Не-а. Пасти — впитывая каждый жест, слово, взгляд. Подслушивать тоже не возбранялось, иначе как потом делать первое? Потом, великими умами строились башни догадок. Догадки, облеплялись как глиной подробностями. К подробностям каждый язык без костей добавлял собственную эмоциональную окраску. Уши жадных слухачей пили круто заваренную жижжу брехни, чтобы пропустив через призму собственного восприятия исторгнуть через рот в новые уши. Готово. Круг замкнулся. Повторить необходимое количество раз. Сплетничество пошло на убыль лишь с вторжением титанов. Стало не до того.Ханджи
Назойливая, смешливая, очень дружелюбная Зоэ следовала за мной по пятам, после роковой первой вылазки. Её странноватые попытки сблизиться сначала злили меня, а потом стали забавлять. То она просила разъяснить, в чем преимущество обратного хвата оружия. То расспрашивала про всяческие особенности жизни в подземном городе. Постепенно я приноровился к ней и её вездесущности, всё меньше злился, всё больше привыкал к её сумасбродству и постепенно отпускал свою скорбь по погибшим друзьям. Становилось просто пусто внутри. Но Ханджи избавила меня от глухого одиночества. В моей третьей экспедиции я спас её от участи быть проглоченной. Любопытная дурёха всё норовила пощупать обожаемых титанчиков. Вот и попалась в пасть к одному. Я был очень удивлён: и тем, что такая опытная солдатка, как она так нелепо сорвалась, и тем, что мне было не всё равно. Я успел немного привязаться к Зоэ и просто не мог проскакать мимо, когда её уже почти затянул в пасть невысокий уродец. Безсознательную, и всю перепачканную в смердящих слюнях чудища, я притащил её к Эрвину и положил к его ногам. Дъявол и бровью не повёл, хотя я уже тогда знал, что у них особые отношения. Просто поблагодарил и забрал Зоэ к себе на коня. Трясучка от адреналина прошла быстрее, чем в прошлые разы. Потом пришло осознание, что могла бы случиться ещё одна смерть, но я не дал этому произойти. Я смог предотвратить трагедию (какое же ликование тогда меня охватило!) — видимо, за этим я и появился на свет. Этот акт альтруизма положил начало изменениям внутри меня. Я стал ещё больше ценить любую жизнь. Эрвин заметил это изменение сразу, и кажется был рад. Благодарная Зоэ же решила, что теперь её долгом является обязанность вываливать на меня все свои бескрайние мысли и идеи. И приносить свежие сплетни. Она была из пасущих и вдумчивых слухачей. Не занималась пустым переливанием брехни, но собирала информацию и делала выводы. Выводами делилась с Эрвином, и мне конечно же тоже доставалось. Благо, это были не все подряд слушки, а только имеющие какую — никакую ценность. А в свободное время, в отбой, в увольнении, в послеобеденный перерыв Ханджи плескала болтовню мне в мозги не останавливаясь. Ох и наслушался я тогда. Уши в трубочку сворачивались. Но благодаря ей, я примерно представлял какие сплетни ходят про меня лично, про нас с Эрвином, про Эрвина с Зоэ, про нас троих вместе взятых. Это было невероятно. В пору было писать детективно-комедийный, порнографическо-приключенческий роман. Хоть денег бы за него получили. Такое непотребство в народе ой как любят. А ещё и про разведчиков. Лидер продаж был бы. Эх… Мы проводили вдвоем очень много времени. Бумажки проклятые бесконечно писали и сверяли, иногда гоняли чаи. На вылазках держались Эрвина, если не было других приказов. Тренировались только врозь. Сам не знаю почему, но я любил наблюдать за Ханджи в моменты её вдохновенной научной экзальтации. Это безумие в её исполнении казалось мне чертовски естественным и красивым. Проблема была в том, что эта женщина совершенно не умела во время остановиться. Много раз мне приходилось её одëргивать и выручать. Что в повседневной жизни, что на поле боя. Как то раз, мне даже пришлось приводить её в чувства с помощью прохладного душа после солнечного удара — увлеченная, она собирала травки и жуков в самое пекло, а про головной убор позабыла. Из этого маленького происшествия со временем родилась пикантная сплетня о том, что я контролирую личную гигиену Зоэ. А вот здесь не лишним будет сказать, что я сразу же полюбил в жизни на поверхности. Вода. Чистая и в достатке. Мыться можно было каждый день, утром, после тренировки и перед сном. Какая роскошь! Это было лучшим подарком на свете — горячий душ и серое казённое мыло. Два куска в руки на месяц. Я искренне наслаждался чистотой и её доступностью. Только к общим душевым не сразу привык. Солдатам то с кадетки было просто гурьбой заходить и выходить под горячие струи. Я же и брезговал поначалу общими душевыми, и все-таки, буду честен, стеснялся быть частью обнажённой толпы. Позднее, когда моими стараниями душевые стали содержать в приемлемой чистоте, а сам я пообвыкся в быту — стало проще. Но только получив с капитанской должностью личный кабинет и санузел, я понял, что хотя бы ради этого стоило участвовать в гонке за званием. Ханджи была гениальна. И чудлива. Мне казалось, что эти два качества в подобных ей людях всегда идут рука об руку. Живность, травки и растения всякие любила. Собирала, что-то исследовала, Что-то пробовала на зуб. Но в первую голову, конечно, обожала титанов. Восхищалась этими чудовищами. Только что слюнки по ним не пускала. Хотя нет, вру, бывало что и пускала. В её кабинете, который она гордо именовала лабораторией, всегда можно было найти несколько горшков с разными растениями. Ханджи старалась, лелеяла их, удобряла, выносила на солнечный свет, давала им имена. Уж не знаю почему, то-ли от близости к химическим парам, то-ли от гиперопеки, её зелёные питомцы погибали один за одним. Зоэ ужасно расстраивалась. Я парой скупых слов её утешал, повторяя Эрвина: не привязывайся, не возводи в культ. Но Ханджи каждую экспедицию перла на базу нового зелёного мученика. Упрямая женщина, целеустремлённая, неукротимая в своём безумстве. Я быстро понял, чем она так восхищала Эрвина. Он всегда собирал вокруг себя себе же подобных. Я восхищался ей и сам. Как упрямый стебелёк, пробивающийся сквозь толщу земли, камней, бетона, Ханджи пробивалась вслед за Эрвином за стены. Падала, расшибала лоб, обжигалась, хитрила. Но никогда не останавливалась и не делала шагу назад. Я завидовал её силе. Эти двое летели вперёд, как самые яркие падающие звезды. Не поспеть за ними и на коне. Я до сих пор так и не догадался, почему с ними рядом оказался и бесцельный я. Наверное, это и было притяжение крепкой бескорыстной дружбы. Когда Эрвин освободился от бремени жизни, Зоэ сломалась. Никто не видел, сверх того что она позволяла себе показать. А я видел. С каждой новой потерей в ней угасал ее красивый безумный огонь. А отчаяние и горечь расползались как тьма в ночи. Мы остались вдвоём. Двое взрослых и выводок талантливых желторотых, уже не детей, но ещё не взрослых. И я тогда был ей плохой опорой. Сам гнил изнутри вместе с останками Смита. А она боролась до конца. Выбивала финансирование, находила протекции, дергала за нужные ниточки маленькую королеву. Осваивала новый мир, словно каждым действием крича и салютуя Эрвину: " Смотри, командор! Ты был прав, оно того стоило! " Стоило его и сотен других жизней. Последний раз её глаза горели ярче звёзд на вражеской земле Марли. Когда она впервые ощутила морскую качку, увидела автомобиль, новые механизмы и огромный город, когда узнавала как работает электричество, радио и водопровод. Когда создавала своими руками прототипы оружия и изучала взрывчатку. Я просто был рядом и возможно, (мне так хочется верить!) всё же давал ей какую-никакую опору. Она светилась, подобно Эрвину, а я впитывал это сияние, запасаясь наперёд. Словно предчувствовал, что и её тоже вскоре потеряю. Я снова, лично отправил мой стойкий, упрямый цвет жизни на верную смерть. Нехотя, смирившись, но очень надеясь на скорую встречу.22.04. 858.
Ночь.
Пожилая дама:
серьги в форме цветов,
сигареты с отдушкой.
Следит, или просто попутчица?
Провериться после дел у врача (желудок).