Винницкий и Маглиновский вместе с Кейрой вышли из казначейства. Парень держал в руке увесистый бархатный мешочек с золотыми, серебряными и медными монетами. Канитель закончилась много быстрее благодаря Маглиновскому, что Винницкий не мог не признать. Одноклассник достал телефон. Набрал Федора Николаевича.
– Ну мы закончили, – сказал он. – Да ну в жопу этих скшатов, затопили Винника в бумажках… Да не матерюсь я!.. Да, хорошо… Направо от статуи и дальше, потом снова налево?.. Да, без «б»… Нет, – протянул Маглиновский, заходясь искристым смехом, – в смысле без баб. Извини, деда, но нас ждет библиотека.
– Что там?
– Ушел в булочную, – ответил Маглиновский. – Эх, надо было попросить и нам взять… Идем, нам сюда.
По площади Маглиновский, ведя Кейру с поводком, вел и Винницкого. По улице они прошли дальше, пройди мимо здания, камень которого был двух цветов – цвета молочного шоколада и бежевый. Молочный шоколад был выстроен в виде рамки, которая будто закрывала бежевый камень от любых угроз. Шли по мощенной камнем аллее, которую окружали плотно прилегавшие друг к другу здания. Черные фонарные столбы соседничали с каменными горшками, в которых еще цвели разные цветочки.
Бежево-золотые здания граничили с белым камнем и переходили местами в некрасивую серую облицовкой, будто бетона вывалили. «ТАВЕРНА ГРУЗIНСКОЙ КУХНI». Решетчатые входы во внутренние дворы. Прошли мимо здания с розоватой облицовкой и небольшим треугольным фонтанчиком.
– По идее, где-то здесь, – задумчиво произнес Маглиновский. – Деда сказал, что буян мы не пропустим – самое узнаваемое здание.
– Ну оно точно отличается от местного окружения.
Самое крайнее угловое здание, похожее на некую раму, точно выделялось среди прочих. Ввысь уносилось восемь пилонов. Вход венчал грандиозная арка высотой в пять этажей. Большой витраж на одной из сторон был похож на громадную витрину. В четырех углах расположились скульптуры. Кронштейны были покрыты волютами, а карнизы красиво украшены дентикулами. В граните Винницкий смог разглядеть лиственные мотивы.
– Когда бабуля сравнила буян с обычным торговым центром, – сказал Маглиновский, уронив челюсть, – я и подумать не мог, что он… настолько помпезный. Реально торговый центр для магов.
– «OZ Молл» нервно курит в сторонке.
– Буян это Трахтрахыч, – Маглиновский глянул на Винницкого, – а «OZ Молл» это Бараш.
– Ой, дебил, – протянул Винницкий и пошел ко входным дверям.
Винницкий и Маглиновский обошли буян, пройдя под зеленым карнизом балкончика и вошли в парадную, где их встретили двустворчатые двери из светлого дерева, отделанные стеклом. Войдя, парни попали в огромный торговый зал, где витражи и лепнины были наполнены лиственными мотивами. Всюду были расставлены ларьки с самыми разнообразными товарами, а народу было неведомо. Кейра заскулила от такого потока, а Маглиновский даже потерялся, буквально не понимая, куда идти.
– Кабзда, а куда идти-то? – Маглиновский полез за телефоном в задний карман джинс и набрал дедушку. – А где библиотечный фонд находится?.. А как подняться?.. Понял, спасибо. А ты скоро?.. Все, тогда до встречи. Нам на второй этаж, – сказал он Винницкому и повел одноклассника сквозь толпу.
Одноклассники прошли в следующее помещение под арочным карнизом деревянного балкона, который был украшен множество фонариков. Резьба на деревянных карнизах здесь была также выполнена в виде листвы или растений. Зеленая отделка стен переходила в светло-салатовую с вкраплением золота на потолке. Маглиновский завернул на мраморную винтовую лестницу, по которой рядком спускались посетители буяна. Лепнины на лестницах красиво были разукрашены. Металлические перила были красиво выкованы в виде цветов, которые переплетались лозами и стебельками.
В проходе на лестницу, которая поднималась выше, появилась девушка едва ли выше полутора метра с дубового цвета волосами, стриженными в каре. Следом за ней шли мать и отец, который нес весомую стопку книг. Говорили они с весьма непривычным произношением.
– Там просто до фига всего, – говорила девушка с каре.
– Да, слишком волшебно, – согласилась ее мать, а отец фыркнул с явным пренебрежением:
– Фокусники…
– Перестань-ка бурчать! – возмутилась девушка. – Поблагодарил бы, что-то новое хотя бы увидел.
– Если бы мне раньше сказали, что тут такая херня будет твориться…
– Ой, иди в жопу.
– Оля!
– Я знал, что у вас, сучьих эльфов, нет чести… – тихо хохотнул Маглиновский, украдкой наблюдая за разворачивающейся картиной.
– Избавь.
Винницкий и Маглиновский вошли в помещение, которое было изыскано отделано панелями, по виду напоминавшему ткань, и лепнинами с красивыми витиеватыми узорами. На стенах весили огромные портреты с изображениями самых разных людей – Винницкий смог распознать Ивана Грозного, Василия Жуковского, извечного Александра Пушкина, чьи работы парень на дух не мог переносить, и Михаила Лермонтова. Их же бюсты, не дремля и порой переговариваясь с посетителями, стояли на высоких постаментах. Входная, в которой оказались Винницкий с одноклассником, была не такая большая, а ведь здесь, по идее, должен быть фонд с учебной литературой. То тут, то там стояла пара-другая стеллажей с книгами, но все это выглядело очень и очень скромно.
– Не особо вызывает впечатление, – заявил Маглиновский и кивнул на выход. – Девка, поди, с села. В жизни библиотеки не видела, что ли.
– Вам помочь, юноши?
К одноклассникам подошел маг в летах – редкие волосы и густая борода с лихими усами были уже белы как снег. Одет он был в парчовый кафтан с золотой цыфровкою, а поверх был надет омофор с откинутым назад капюшоном. Старый маг смотрел на посетителей добрыми глазами медового цвета. От него исходила очень необычная аура – Винницкому казалось, что он всю жизнь знал этого мужчину и хотел ему открыться. Доверить свои желания и мечты, который был не то, чтобы много.
– Мы – первокурсники, – сказал Маглиновский, и начал шарить по карманам в поисках списка. – Нам нужны учебники… да где же он?
– Отдал его Федору Николаевичу.
Винницкий вынул телефон и открыл снимок списка в галерее. Старый маг взял телефон и пробежал глазами по содержимому.
– Ах, я скоро, наверное, заучу литературу на ваш год, – старый маг хохотнул в манере смутно знакомой. – Идемте.
Мужчина повел Винницкого и Маглиновского к крайним дверям слева, предварительно попросив оставить собаку в приемной зале.
– Кейра, ждать. – Хаски послушно присела, глянув на бюст Жуковского, который заметил:
– Можете не переживать, юноша, пускай мы лишь изваяния с друзьями, но собачку вашу из глаз не упустим.
Старый маг открыл двери и вышел в читальню, от которой Винницкий обомлел. Это была длинная такая комната в два этажа высотой. Потолок был похож на полукруглую бочку и отделан деревом. Галереи были разделены изящными колоннами, переходящими в арки. Оба этажа занимали стеллажи с сотнями, тысячами книг. По обеим сторонам зала стояли бюсты – Винницкий смог распознать Сократа, который активно спорил с бюстом мужчины, у которого были курчавые волосы и длинный прямой нос[1]. Спорил Сократ по-гречески.
– Николай Михайлович, Сократ снова спорит о важности преступления и наказания в человеческом сознании? – спросил старый маг.
– Нет, Николушка, сегодня распинается о важности истории в простой жизни, – ответил бюст.
По всему залу носились, овеянные аурой, книги. Посетителей здесь было, что грязи, и не меньше держателей фонда. Маг вынул из-за пояса прямую палочку с утолщенным основанием, будто обернутой тряпицей, и навершьем в виде распустившийся белоснежной розой. Он взмахнул – легко – и произнес:
–
Ѩѯъ приѯiѣваѭ[2]… – и стал называть все учебники из списка. Каждая из тринадцати книг аккуратно левитировала с самых разных стеллажей. Несколько прилетело из самого дальнего конца зала. Ровной стопкой литература складывалась на ближайшему столе. – Пожалуйста, юноши.
Маг повел Винницкого и Маглиновского обратно в приемную, куда вошел Федор Николаевич. Книги парни поставили на стол, за который старый маг присел и взял два листа, обмакнув перо в чернила.
– Святитель… – Федор Николаевич отвесил чинный поклон, отчего Маглиновский с удивлением изогнул бровь.
– Не стоит, Федор. Твои? – спросил маг, кивнув на Винницкого и Маглиновского.
– Этот шалопай, да. – Федор Николаевич приобнял внука и взъерошил ему волосы.
– Где бабушка? – осведомился Маглиновский, пока маг заполнял какие-то бумажки.
– У «Лемешкова», вместе с Диной смотрят вам форму.
– Смотрите, юноши, – маг протянул Винницкому лист, на котором был указан перечень книг с указанными ценами. «60» – и так почти все, – вся учебная литература выдается на соответствующую сумму до конца года. Потом книги возвращаются в фонд, деньги же поступают вам обратно летней стипендией. Фамилию, юноша.
– Винницкий…
– Имя не надо. Роспись – здесь. Хорошо. Итого выходит восемьсот шестьдесят девять кунов.
Винницкий отсчитал одну золотую монету, шесть серебряных и девять медяков. Маглиновский повторил все то же самое, а когда закончили и вышли из библиотечного фонда, он спросил у дедушки:
– А почему ты назвал мужика святителем?
– Потому что это Николай Чудотворец, – ответил Федор Николаевич и протянул руки. – Кстати, как вам Библиотека Ивана Грозного?
Винницкий и Маглиновский заговорили в унисон.
– Постой, в каком смысле?
– Библиотека Ивана Грозного?
– Это который святой? Санта-Клаус? – уточнил Маглиновский.
– Для своих просто Никола, – ответил Федор Николаеви внуку и глянул на Винницкого. – Да, это она – та, самая – легендарная.
Федор Николаевич улыбнулся своей многозначительной улыбкой и подмигнул двум первокурсникам.
– Я херею, – сказал Маглиновский и кивнул в сторону Библиотеки Ивана Грозного. – И с этого тоже херею. Не ожидал таких габаритов.
– Угу.
В чем-чем, а в этом Винницкий был солидарен. Библиотека, да и сам факт, что это была библиотека из народных баек, поражала своим внешним видом. Выбрасывала из обычного мировосприятия. Мир вокруг становился внезапным образом шире и глубже, чем казался Винницкому немногим раньше. Портал… говорящие бюсты… целый небольшой городок у стен Марибора, которого парень еще даже не видел… а сейчас и это, торжественный зал с тысячами книг, потрясающими размерами. Винницкий подумал на мгновение, а если бы он отказался от Марибора? Что-то такое жило бы лишь на страницах книг, в кадрах кино, в игровом процессе видеоигр. Или в объективах, на фотографиях, которые могли пройти обработку фотошопом.
На фоне всего этого живой святой, с которого создали образ Санты-Клауса, не был таким уж удивительным явлением. Скорее чем-то, что должен быть в рамках допустимой нормы. И Винницкого этого немного смущало.
Федор Николаевич привел одноклассников в швейную мастерскую, где все стены были отделаны безвкусным бордо, а на начищенном паркете Винницкий разглядел свое четкое отражение. Все деревянные элементы местного декора было слишком русскими, что даже рябило в глазах от этого. То тут, то там на стенах висели в рамках множество чертежей пошивки самых разнообразных костюмов, которые обильным ассортиментом были представлены на манекенах в нишах. Платья-ампир, костюмы тройки, гусарские мундиры. Кафтаны самых разных цветов и оттенков. На стеллажах строгими рядами по цветам были выстроены дамские сумочки, а ниже с крючков спускались шарфики и перчатки.
Широкий рабочий стол, возле которого стояли бабушки Винницкого и Маглиновского, был слишком скромен для места работы. Увесистая винтажная печатная машинка, настольная лампа явно на газе – чему Винницкий уже вряд ли бы удивился – стопка листов явно для эскизов нарядов. В уголке тихо притаились манекены с плетенной корзинкой, в которой стояли огромные рулоны ткани, и пара-другая полочек с корзинками меньше.
Дина Тимофеевна оживленно и не без улыбки беседовала с мужчиной немного за тридцать. Треугольное лицо. Васильковые глаза. Каштановые волосы, короткие и зачесанные на бок – Винницкий мысленно оценил, прически у них были схожи. Одет не по местному манеру – черная рубашка со слегка подкатанными рукавами, на руках часы Bremont с вертикально вырезанной «К», и рябящимися серыми брюками, с пояса которого свисали подтяжки. А вот обувь его была очень необычной, похожей скорее на балетки, но закрытые и явно тряпочные.
Мужчины выглядел очень серьезным, но улыбка, время от времени прорезавшая его уста, была искренней.
– А вот и они. – Таисия Владимировна поманила внука.
– Первокурсники, – мужчина улыбнулся уголком рта и протянул руку, которую Маглиновский принял, а Винницкий тактично проигнорировал. – Влад и…
– Ты назвала не знакомому магу наши имена? – перебил Маглиновский, глянув на Таисию Владимировну.
– О, нет, ребятки, – мужчина хохотнул, подняв примирительно руку, – я не маг. Лемешков – этот да, был магом, а я нет. Ни в коем случае.
– Тогда…
– Прошу простить мою бестактность. Сами понимаете, город буквально в начале прошлого века живет, – сказал модельер, – и москвичу очень сложно подстроиться под здешние… нормы. Константин Гайдай[3].
– Тот самый? – глаза Маглиновского стали размером с блюдца. – Обладатель «Золотого веретена»? Кокошники для «theShapkas» просто нечто.
– Благодарю, – модельер не без гордости улыбнулся и кивнул.
– Ты его знаешь? – Винницкий с подозрением глянул на одноклассника.
– Это главный шляпник страны, Винник.
– Не самое лучше имя, которое давал мне «Vogue», – хмыкнул Гайдай.
– А здесь вы что забыли? – Маглиновский не без удивления развел руками.
– О, я штатный модельер Марибора, Влад. – Мужчина обвел руками мастерскую. – Согласно Лемешковским традициям прежний начальник назначает приемника из перспективных энтузиастов среди не-магов. Свежий взгляд и все такое…
– И многое вам известно о Мариборе?
– Почти все, что можно доверить из магического цеха не-магу, – ответил Гайдай и пояснил: – Я шью для Марибора с две тысячи шестого, и все лицеисты с профессорами ходят в моих эскизах.
– Список моего внука, – Таисия Владимировна передала сложенный лист модельеру, и тот заводил васильковыми глазами по строчкам.
– Вы книги уже приобрели? – спросила Дина Тимофеевна у Винницкого.
– Угу.
– А твой список где?
– Я его сфотографировал.
– Умен, я забыл, что отдал свой деду, – сказал Маглиновский.
– Самое не любимое, – произнес модельер, – надо шить форму по всем Дворам, потому что до конца не известно, на какой вы, ребятки, попадете.
– Я уверена, что ты, – Таисия Владимировна положила руку на плечо Маглиновского, – станешь дажбожичем. Как и я, и дедушка.
– С моим характером? – Маглиновский прыснул. – Я точно чистый хорсович.
– Не дай Бог, – Таисия Владимировна, сомкнув губы в тонкую ниточку, оторвала руку от внука, словно огонь лизнул ее. – Они не самые приятные люди.
Гайдай повел Винницкого и Маглиновского в соседнюю комнату, которую отделял резной арочный проход. Гайдай в шаг перемахнул через три ступеньки, которые были отделаны светлым деревом и предложил кому-то из парней встать на подиум, полукругом от него стояли три зеркала. Маглиновский скакнул, а Винницкий присел возле декоративного кустика с гортензиями.
– Нинель? – позвал Гайдай, и из примерочных комнат справа от Винницкого вышла девушка.
Одета она была в черную узкую блузку. Бордовая юбка-клеш спускалась до щиколоток, а пояс был под грудь. Волосы девушки были собраны в пучок, а правая сторона челюсти была фарфоровой – с чистой, прямо-таки профессиональной работой. Винницкий непроизвольно уставился на это и сглотнул подкативший к горлу ком. Это что за страшный шрам мог быть на этом аккуратном личике? Девушка отвела глаза цвета шартрез от Винницкого и подошла к Гайдаю.
Она присела в изящном реверансе, сложив пальцы рук.
– Работаем, Нинуль, – сказал модельер.
Девушка вынула из кармана юбки палочку и изящно взмахнула ею, не произнеся ни слова. Из-под стола рядом с подиумом и зеркалами появился дизайнерский инструментарий. Лента моментально прильнула к Маглиновскому и заструилась по его телу, замирая лишь на мгновение, чтобы Гайдай оценил замеры. Перо, зависшее над блокнотом, прытко записывало все цифры, которые озвучивал дизайнер.
– Значит, ты у нас потомственный маг, – заметил Гайдай. Девушка-маг Нинель стояла чуть позади, держа себя за плечо и чуть опустив голову.
– Да. Не знаю, в чем фишка, – ответствовал Маглиновский, – но у нас магические способности передаются через поколение.
– Странно. А ты? – модельер глянул на Винницкого.
– Нет.
– Он всегда такой хмурый и недовольный?
– Сегодня очень много удивлялся, – ухмыльнулся Маглиновский, глянув через плечо на Винницкого. – Да, Винник?
– Отъебись.
– А он бука, – подметил Гайдай.
– Есть у него такое.
Лента отлегла от Маглиновского, но лишь на мгновение в прочем. К парню подлетела синяя ткань и начала виться вокруг Маглиновского, а лента с мелком то здесь, то здесь оставляла тонкие пометки. Отмеренная ткань улетела в корзинку на столе, а за ней неслась уже другая, повторяя прежние действия. Гайдай отошел к вешалкам с тулупами и шубами. Все они были самыми разными, но мужчина кинул оценочный взгляд на Маглиновского и выбрал тулуп с меховой подкладкой, который ассиметрично спускался сзади.
– Примерь-ка, – Гайдай помог Маглиновскому надеть плащ. И парень загляделся в зеркалах.
– Выглядит не плохо, – оценила Таисия Владимировна. – А сидит как?
– Отлично. Да и выглядит также. Охеренчик, на самом деле.
– Воротник широкий, – пояснил модельер и указал на широкие полы, – запахивается. Капюшон не снимается.
Винницкий глянул на стоящие рядом манекены, на которых висели готовые формы. У всех был единый стиль, но только ближайшая к парню отличалась. Она была более – элитная, сказал бы Винницкий. Это был этакий укороченный дамский ментик с полуплащиком с кутасами на пуговицах. Под ним проглядывалась черная блузка. Низом служила юбка с оборками, запахом, высокой талией и кутасами.
– Эта отличается от остальных, – сказал Винницкий, кивнув на манекен.
– Что? Ах, ты про это. В магическом обществе, – пояснил Гайдай, – есть чистокровные роды магов, и преимущественная их часть требует, чтобы их дети выделялись на фоне остальных.
– А не слишком ли это? – спросила Дина Тимофеевна.
– Так работает социальное неравенство, – пожал плечами Гайдай.
– В мою бытность в Мариборе было также, – кивнула Таисия Владимировна. – Но многие дети из таких семей вели себя вполне не по-советски.
– Говорят, что это приходит с возрастом, – качнул головой Гайдай, – вроде как приходит осознание важности традиций и прочее, и прочее. Марибор сейчас что-то вроде четырех эпох России. Такая классовость пришла из царских времен – пережиток, но активно сохраняющийся. Хоть и поверхностно. Чистокровные семьи магов в основном дворяне старых лет, не удивительно, – Гайдай пожал плечами, – что им присущ такой снобизм. Это для наследницы из Разумихиных.
– Разумихиных? – переспросили Дина Тимофеевна и Таисия Владимировна.
– Знакомые? – Маглиновский глянул через плечо на бабушку.
– Парой годков старше меня, – ответила Таисия Владимировна, – кажется, учился один Разумихин, но я с ним никогда не пересекалась. Он учился на Хорсе, если я правильно помню. Вообще, я думала, что ты среагируешь на другое?
– На что?
– А ты? – Дина Тимофеевна глянула на внука. – Тебе есть, что сказать?
– Нет.
– Вы вообще читали «Преступление и наказание?»
– Нет, – в унисон ответили Винницкий и Маглиновский.
– То есть как? – обомлела Таисия Владимировна.
– Я не люблю Достоевского, – заявил Маглиновский. – Такой себе автор.
– Ну скажешь это ему в лицо, – Таисия Владимировна демонстративно отвернулась. – В лектории по русскому языку и литературе стоит его бюст.
– Он говорит?
– Как и все бюсты в Мариборе, – кивнул Таисия Владимировна, прикрыв глаза.
– Значит, на хер надо.
– Да будет вам двоим известно, – подала голос Дина Тимофеевна, – что Дмитрий Разумихин был лучшим другом Раскольникова.
– И на хер нам это знать?
– Неучи, – Дина Тимофеевна тяжело вздохнула и возвела очи горя.
– Ага – жертвы ЕГЭ, – хихикнул Маглиновский. – Но ладно я, Винник-то сдавал экзамен по литературе.
– Это не мешало мне пропустить «Преступление и наказание», – ответил он. – Я читал «Бесов» и «Братьев Карамазовых». Дрянь редкостная.
– И это мой внук.
Винницкий сжал губы в тонкую ниточку и понурил голову. Его выбивало из себя, когда в его сторону говорили слова, осуждающие его как личность в семье. Очень сильно выбивало… В ушах растянулся очень низкий гул, будто заложило уши, и Винницкий вскинул голову, пытаясь распознать источника звука. Маглиновский резко обернулся, а Таисия Владимировна неприятно вздрогнула, будто ее холодом обдало. Одни лишь Дина Тимофеевна и Гайдай никак не реагировали.
– Вы двое тоже это услышали? – осведомился Маглиновский, глянув на бабушку, а затем на Винницкого.
– Угу.
– Это Нинель, – беззаботно отозвался Гайдай, кивнув на девушку рядом. – Она – телепат.
– Телепат? – Маглиновский обернулся к девушке, глянув на нее во все округлившиеся глаза. – Реально?
Нинель резко дернула головой в сторону и шагнула за спину Гайдая, как бы прикрываясь им. В этот момент изящная фарфоровая маска на ней зарябилась, на мгновение развеявшись, но лишь на мгновение в прочем. Хотя и этого мгновения Винницкому хватило, чтобы увидеть растянувшиеся лоскутики кожи, сгнившее и опаленное мясо, которое держалось буквально на паре мышц. Парень моргнул, а фарфоровое изваяние на щеке как было, так и осталось.
– Не люблю, когда залезают в твои мысли, – прокомментировала бабушка Маглиновского. – Особенно, когда находишься очень близко к заклинателю.
– Она сказала, – продолжил Гайдай, – в Мариборе поговаривали, что Дмитрий Разумихин был создан Достоевским с реального Разумихина, который учился с ним в Свароге.
Винницкий и Маглиновский поменялись друг с другом местами. Вокруг парня засуетились та же лента и тот же мелок. Нинель указала палочкой на комнату за отодвинутой ширмой, и снятые мерки с тканью упорхнули туда. Через резную арку прошла девушка с светлыми русыми волосами, слегка отливающими платиной, а следом за ней показались, похоже, мать и отец. Мужчина с явной претенциозностью оглядывал всех присутствующих и своей манерой держаться был похож на того самого чистокровного мага, о которых упоминал Гайдай.
Посетителей вела другая девушка в белой блузке с объемными рукавами до локтей. Блузка была сплошь покрыта кружевами, а воротник напоминал жабо. Струящаяся синяя юбка опускалась до лодыжек и колыхалась всякий раз, как магесса делала шаг. Она провела посетителей к манекену с формой, которую Винницкий ранее прокомментировал.
– Как видите, ваша форма готова, – уведомила девушка, кладя руку на плечо манекена. – Госпожа изволит примерить?
– Да, думаю стоит, – кивнула мать девушки, которая украдкой глянула на Маглиновского, развалившегося в кресле и наблюдавшего за ней, – чтобы не было недочетов.
– Разумеется. – Работница присела в легком реверансе и вынула из кармана юбки волшебную палочку. –
Плыти въ воѯдоухѣ[4]…
Все пуговицы расстегнулись сами по себе, и форма аккуратно снялась с манекена. Понеслась следом за магичкой, которая вела первокурсницу с матерью и отцом к примерочным комнатам. Маглиновский подмигнул девушке, но та лишь хмыкнула, украдкой улыбнувшись, и отвела взгляд серо-зеленых глаз. Посетители скрылись в комнатах, и Маглиновский тяжело вздохнул:
– Вмять…
– Владислав!..
– Прости, бабуль, – произнес Маглиновский.
– Не подействовали твои чары, Саша Петров.
– Отвянь, Винник, – Маглиновский махнул рукой и обратился к Гайдаю: – Она же первокурсница, как и мы?
– Да, – кивнул модельер с полуулыбкой на устах. – Но птица она высокого полета, друг мой.
– И не такие птицы вились у моего хера, – хохотнул Маглиновский.
– Владислав!.. – повысил голос Федор Николаевич. – Следи за своим языком, внука.
– Примерь-ка это, – предложил Гайдай, подходя к Винницкому с бежевого цвета тулупом, рукава которого были украшены темными завитками. Выглядело это слегка похоже на OVER-size, да и ощущалось так же, о чем не преминул заметить Винницкий. – Да, но он на тебе очень хорошо смотрится. Что скажете, бабушка?
– Очень хорошо смотрится.
Винницкий вгляделся в свое отражение. Выглядело действительно не плохо, но он редко когда высказывал свое мнение об одежде, которую выбирал он сам или ему. Свое мнение стоит держать при себе, считал он, чтобы последствия от этого мнения не были опасными. Для него, в частности, – лучше лишний раз не злить людей. Милану Эдуардовны особенно…
***
Гайдай сообщил, что парадная форма будет готова часа через три-четыре, и порекомендовал, пока что обождать где-нибудь за покупками. Согласно списку у Винницкого и Маглиновского еще оставались несколько принадлежностей для первого года в Мариборе, которые следовало приобрести. Вышли они из павильона мастерской с тулупами.
Поднялись на этаж выше, прошли мимо павильона с бакалеей и пошли дальше по коридору. Таисия Владимировна шла под руку с Диной Тимофеевной, обсуждая самые разнообразные темы, а Федор Николаевич отставал лишь на пару шагов. Позади оказывались павильоны с магазинчиками кухонной посуды, аптеки. Вывески каждый из этих лавок были выполнены в старинном стиле.
– Судя по тебе, – сказала Дина Тимофеевна внуку, – ты начинаешь втягиваться.
– Город магов почти ничем не отличается об обычного, – оценил Винницкий, пожав плечами. – Разве что старинный антураж создает много иной вайб.
– Ты бы избавлялся от этой дряни, – бросил через плечо Федор Николаевич. – В Мариборе англицизмов не потерпят, мальчик.
– Эй, это же закономерная эволюция языка, – развел руками Маглиновский. – Мы же используем французские слова, которые к нам пришла при Катеньке II.
– Если бы не эта – как ты выразился – «Катенька», – дедушка Маглиновского скорчил гримасу и покачал головой, – нас бы не было на Кубани.
– Ой, хватит бубнить.
По все той мраморной лестнице Винницкий поднялся почти под самый верх буяна, где павильоны здесь были много раз ярче, чем этажам ниже перед. И особенно выделялись карнизы низеньких балконов, выстроенные по всем зодческим законами – с дуговыми поднятиями и позолотой. Окрашены карнизы были в яркий небесно-голубой тон, а редкие элементы краев в зеленый. В нишах стен на прохожих глядели фрески пары святых.
Этаж был похож большое на бульвар с медным изваянием Ушакова в центре, который неустанно следил, улыбался и кивал мимо шагающим горожанам и гостям. Между окнами с витражами росли в каменных горшочках низенькие, а между ними расположились в их тенях аккуратные скамеечки. Таисия Владимировна указала на вывеску под деревянным проходом карниза.
– Нам туда.
«МАСТЕРСКАЯ ОРЛIКА, ПАЛОЧНЫХЪ ДЕЛЪ УМЕЛЬЦА, И СЫНОВЕЙ», – гласила вывеска. На первый взгляд, это была не самая большая лавка. Но после Библиотеки Винницкий был готов к тому, что и здесь может поработать магия.
– Давайте мы с Диной и Кейрой посидим на скамейках, – предложила Таисия Владимировна, беря у внука поводок хаски, – а вы пока возьмете палочки.
– Хорошо.
Женщины и Кейра свернули в сторону скамеек, а Федор Николаевич с парнями вошли в лавку палочных дел умельца по имени Орлик. В мастерской оказалось прохладно – даже не освежающе – а прохладно, как если бы зимой в -20 выйти в одной футболке на улице. Помещение вопреки ожиданиям Винницкого больше внешних габаритов не оказалось. Это было квадратов на тридцать помещение с оголенным кирпичом стенах. Лавка была погружена в полумрак, который разгоняли пляшущие туда-сюда огоньки ламп на стенах.
Холод шел от ближайшей стены у входа, которая была прикрыта воротами, отодвигающимися в сторону.
У дальней стены стояли стеллажи из черного дерева с множеством ящичков. Стеллажи поднимались до потолка, и для верхних уровней специально стояла двигающаяся лестница. Возле расположилась поленница, выстроенная на манер полок под вина, где в каждой нише лежали дрова определенного дерева. Каждая ниша была подписана рунами, которые очень сильно отличались от тех, что Винницкий видел в казначействе. Несколько полок были отведены под разнообразные склянки и баночки с самым разным содержимым.
– Мастер Орлик! – окликнул владельца лавки Федор Николаевич, пока парни разбрелись по мастерской.
На второй этаж, где с большой вероятность расположились жилые комнаты, вела лестница, возле которой стоял рабочий стол, переходящий в верстак для дел по дереву. Правда, ни одного инструмента из тех, что лежали на нем аккуратным рядком, Винницкий не смог распознать. На лестнице появился скшат крайне крупных размеров. Очень коренастый, немного даже выше тех, что Винницкий видел в казначействе. У него были тяжелые густые брови, которые свинцом наливались на маленькие голубые глаза-щелочки. Нос его был размером с большой картофель. Голову покрывали редкие волосы, а борода длинная и похожая на проволоку, в которую были вплетены парочка золотых украшений.
Одет скшат в рубаху из дамаста на шнуровке с подкатанными рукавами. Штаны у него были замшевые и очень свободные. Ходил он невысоких ботинках.
– О, наконец-то, – протянул скшат, завидев Федора Николаевича и Винницкого с Маглиновским. – Я все думал, когда же они явятся. Маглиновский-младший и… Винн
ицкий, кажется.
– На первый слог ударение.
– Хм… не важно. Здравствуй, Федорушка, – скшат и дед Маглиновского пожали руки, словно старые приятели встретились. – Столько лет прошло.
– Слишком много, старый друг, – усмехнулся Федор Николаевич. – Как видишь, привел своего старшего к тебе за палочкой.
– У тебя еще малый есть? Думаешь, тоже магом будет?
– Живу надеждой, – развел руками Федор Николаевич и обернулся к внуку и Винницкому. – Это, ребятки, мастер Орлик, изготовитель волшебных палочек.
– Самый лучший в своем роде, – скшат прошелся пальцами по своей колючей бороде-проволоке.
– Приятно…
– Ай, не пизди, малой, – Орлик махнул рукой на Маглиновского, фыркнув. – Ко мне мариборцы привыкают лишь со временем.
– Мне он нравится, – сказал Винницкий Маглиновскому.
– Иди в жопу.
– Так-с, вы оба ко мне за палочками, – проговорил в бороду Орлик и в развалку посеменил к стеллажам. – Есть у меня пара мыслей…
Винницкий глянул на ворота, от которых исходил холод, и подошел ближе. За ними слышался самый разнообразный набор звуков – от странного «кау-кау» до щебета птиц. Ворота были чуть сдвинуты, поэтому Винницкий из интереса заглянул в прореху. В его ногах стелилась легкая туманная дымка, а в прорехе между воротами и стеной парень увидел базальтовые колонны, которые растянулись по всей земле и уходили в лесные массивы чуть дальше.
– Эй, Винницкий, – низким басов окликнул парня Орлик, и парень обернулся, – не хер лезть в чужие миры. Вполне достаточно, что из Свартальвхейма мы с моими парнями берем дерево для ваших палочек.
– Свартальвхейм? Это же скандинавская мифология…
– Ну да, – кивнул Орлик, копошась среди стеллажей, – а я и мои сыновья ебучие дверги. Только не говорите, что решили будто бы я из этих… скшатов, – Орлик сплюнул в презрении.
– Вообще-то да.
– Идиоты.
– На занятиях по МРИЖ, – подал голос Федор Николаевич, – еще успеете разобраться в чем разница между двергом, скшатом, трепястоком, нибелунгом, дворфом и кобольдом.
– Тьфу ты, – сплюнул Орлик и подошел к столу, положив два закрытых ларца. – Не поминай при мне этих ублюдышей, нибелунгов. Суки – все как один. А этот Арнаггс самый конченный среди них.
– Ну все-все, – Федор Николаевич положил руку на плечо Орлика, – не бурчи. Ну их, нибелунгов, в жопу.
– Да-да, – махнул рукой дверг, – в жопу их. Так вот, парни, минутка ликбеза за тупых остолопов, вроде вас…
– Э-э, мы не тупые, – поднял палец Маглиновский.
– Палец ты этот себе в сраку засунь, Маглиновский. – Орлик звучно отхаркнулся. – У вас обоих голова простецкими опилками забита. Еще ни хера не знаете как устроен этот мир. Так вот, волшебные палочки – как их называют еще – на самом деле никакие, мля, не палочки. Это якоря, которые направляют копошащуюся в вас магическую энергию, хер ее знает, откуда она берется – Кощей вам подробнее об этом расскажет, но всему свое время. А сейчас попробуйте эти.
Винницкий и Маглиновский открыли ларцы и вынули волшебные палочки. Палочка Винницкого оказалась очень минималистичной – без причуд или каких бы то ни было изысканностей. Это была прямая палочка из светлого дерева, которое темнело к рукояти, а она была черной как смоль, с легким выступом на манер эфеса меча.
У Маглиновского палочка оказалось четырехгранной, с рунами на каждой грани у основания и ветвистым узором спирали на конце.
– Вы, маги, любители давать имена вещам, дескать, все имеет душу. Идиоты… – Орлик покачал головой. – Но я так уж и быть это принимаю да в чужую хату не лезу. Называйте свои… «палочки».
– Любым именем можно? – поинтересовался Маглиновский.
– Да трахайся ты конем, парень, – всплеснул руками дверг, – естественно любым. Если хочешь, может выпендриться и поискать в словарике какое-нибудь ни ебически замудренное имечко. Дело твое.
– О, в таком случае назову…
– Но предупреждаю, – перебил Орлик, выставив руку, – какое имя дашь, на такое якорь и будет откликаться.
– В каком смысле?
– Про Мьельнир слышал? Или про Левиафан?
– Допустим, – осторожно кивнул Маглиновский.
– Хер в очко пустим, – буркнул Орлик и возвел очи горя, будто Маглиновский был ребенком-шалуном, который своей несмышленостью выводил старого дверга из себя, – оба этих артефакта сделали мои собратья. Как ни призывал их владелец, так они всегда откликались на имя, данное им. Тут тот же принцип.
– Ивонна… – произнес Винницкий, и Маглиновский глянул на одноклассника. – Он сам сказал любое.
– Ивонна, значится… – Орлик почесал бороду-проволоку, задумавшись. – Означает «тисовое дерево», хотя сама палочка из граба. Интересно.
– Что именно?
– А вот это уже не твое сучье дело, Винницкий. Ты решил?
– Вмять, да не знаю я! – рявкнул Маглиновский.
– Рожай быстрее, идиотина.
– Ладно! Пусть будет… – Маглиновский задумался, но только на мгновение. – Не знаю – Ирис, например.
– «Красочный», – задумчиво произнес Орлик, опустив глаза-щелки в пол, – или «радужный» в других переводах.
– Чего ты там бубнишь, скшат?
– Еще раз назовешь меня так, – прорычал Орлик, – звездюлей таких отхватишь, что срака красной будет до конца седьмого года в Мариборе, Маглиновский! Это ваш, мля, окончательный выбор?
– Да.
– Отлично. Давайте их сюда.
Дверг забрал Ивонну и Ирис у парней и посеменил к верстаку, на котором стоял стеклянный цилиндр, наполненный неизвестной жидкостью. Оба основания цилиндра были покрыты неизвестными рунами – Винницкий решил, что это руны двергского языка, если он у них есть. Орлик закрепил обе палочки за штативы и опустил их в жидкость. Что-то подкрутил. Щелкнул под столом. Мало-по-малу жидкость закружилась, образуя водоворот, а руны замерцали.
Орлик что-то забормотал, чего Винницкий не смог разобрать, а через минуту-другую щелкнул под столом вновь. Водоворот в цилиндре утих, и дверг вытащил палочки. Казалось, что они мерцали изнутри, но в то же время казались такими же, какими и были минутой ранее.
– Значит так, – Орлик надел перчатки, взял щипцы и аккуратно снял палочки со штативов, кладя их на стол, – палочки признают своими хозяевами тех, кто их возьмет. Винницкий, бери первым…
Винницкий взял Ивонну в руку и только сейчас понял, как хорошо она лежала в ладони. По всему телу пробежала мимолетная дрожь, обдав парня удовлетворением.
– Ого…
– Ты снова изменился в лице! – улыбнулся Маглиновский.
– Отвянь.
– Ивонна сделана из граба, – сказал Орлик, положив руки на верстак. – Сердцевина из шерсти волколака, опасные твари. От того рукоять и почерневшая. У Ивонны будет двойственный характер, как и сам волколак – оборотень, то бишь, – но какой будет доминировать, определишь уже ты.
Маглиновский взял Ирис следом, и лицо его расплылось в блаженстве.
– В самом деле, ого… охеренное чувство. Как оргазм словил…
– Вмять, избавь от подробностей, Маглиновский, и слушай внимательно. – Орлик почесал нос. – Ирис делал мой сын – Брок – это его вторая работа, но достаточно хорошая. Древесина из ибиокая, а сердцевина из жилы линорма – вид из драконьих, приручаемый и много вернее обычной домашней псины. И очень опасный.
– И это все? – протянул Маглиновский, нарушая возникшую паузу.
– А ты чего-то еще хотел?
– Не знаю, – пожал плечами Маглиновский, – я просто ожидал, что будет нечто вроде «палочка сама выбирает себе волшебника, мистер Поттер».
– Ага, сей же час, вмять. – Орлик скрестил руки на груди и отхаркнулся. – Палочка сама выбирает волшебника… насмотрятся своих сказок… палочки выбираем
мы для магов, Маглиновский! Потому что сами их делаем. И делаем в соответствии с тем, что нам известно о человеке. А известно нам многое.
– Насколько?
– Почти все.
– Долбануться…
– Естественно. А теперь проваливайте, молокососы.
Орлик указал Винницкому и Маглиновскому на выход и подошел к Федору Николаевичу. Они пожали руки и как старые знакомые распрощались. Выйдя в летний день Рыбинска, Винницкий заглянул в галерею телефона, где открыл список. Практически все было приобретено – исключая формы, которая еще шилась, – и оставалось лишь по минимуму. Среди прочего Винницкому и Маглиновскому надо было приобрести «рабочие комбинезоны для практических занятий по артефакторике» и «алхимический инструментарий».
– Артефакторика, – прочел Маглиновский, – звучит странно. Интересно, что изучать на ней будем.
– Артефакты самого разного происхождения, – пояснил Федор Николаевич, выходя следом за парнями. – И на практике будет разрабатывать свои.
– Хера-се, инженерное дело?
– Нет, но близко к этому. Артефакты-то магического происхождения, внука.
***
Солнце не спешно клонилось к горизонту и уже касалось гор и их снежных шапок на западе. Леса тянулись во все стороны и отбрасывали уже тени, и как Винницкий были все эти массивы и были тем самым Сумеречьем, о котором так много писали в новостях, в интернете. Федор Николаевич и Таисия Владимировна привели двух мариборцев и Дину Тимофеевну на набережную Мертвого озера, каким его назвала бабушка Маглиновского. Они спустились возле казначейства и шли по широкой дорожке, по одной стороне которого тянулись окрашенные в зеленый фонарные столбы, а по другой парапеты черного кованного заборчика.
Маглиновский снял Кейру с повадка, и та задорно кинулась на взвинтившимся в воздухе мячиком, но поймать его ей стоило непосильных трудов. Мячик метался туда-сюда, ведомый плавным движением волшебной палочки Федора Николаевича, который стоял оперевшись руками о заграждения. Таисия Владимировна шагала чуть поодаль, разговаривая по телефону с дочерью.
– Сегодняшний день был просто фантастический, – проговорила Дина Тимофеевна, взяв Винницкого под руку. – Никогда и подумать не могла, что увижу магию воочию.
Они прошли дальше четы Маглиновских и вышли на пирс, который врезался в темную-темную гладь Мертвого озера, которое выглядело очень безжизненным, но в то же время оно странным образом завораживало. Ступили на деревянный настил, по которому шагали другие маги, было немного скшатов. Нет-нет, а Дина Тимофеевна кидала взгляды украдкой на низеньких обитателей волшебного места. Для Винницкого эти карлы тоже были диковинкой, но он старался не воспринимать их такими.
– Я тоже.
– И это все, что ты скажешь? – Дина Тимофеевна улыбнулась и заглянула в яшмовые глаза внука.
– На самом деле, – Винницкий тяжело вздохнул, – я думал, что меня мало что удивит после говорящего ворона.
– Кто-то помянул меня? – каркнул ворон, садясь на низкий заборчик.
– А сегодня я вдоволь насмотрелся на десятки магических штучек, – продолжил Винницкий и вынул из кармана Ивонну. – Мне даже выбрали мою волшебную палочку. Смех, да и только…
– Не такой уж и смех, – нахмурилась Дина Тимофеевна, – мир очень сложен. До поры, до времени окружающий меня мир казался мне многим меньше. И простым до жути. А сейчас погляди, где я нахожусь. Моя подруга, ее муж и внук – маги. Мой любимый и единственный внучок тоже маг. В такое очень сложно поверить, но мне и слабо верится, что это какой-то сон.
– А мне воспринимается все именно так. Одно малейшее – неверное – движение, и я проснусь, – сказал Винницкий. – Не буду врать, мне этого хочется.
– Почему?
– Я бы следовал мечте. Или тщетно пытался бы добиться необходимого.
– Мы с тобой это не обсуждали, – нехотя произнесла Дина Тимофеевна, – но почему ты согласился ехать в Марибор?
– В моей жизни резко появились маги, которые стали уверять, будто Марибор развернет вокруг меня все и поменяет все. А я очень хочу поменять в своей жизни все, – прошептал Винницкий. – Бабуль, я прожил не самые приятные восемнадцать лет – за эти годы мир обрел лишь жесткие оттенки. От этого я поначалу и слабо верил во все происходящее. Армин как-то говорил – тот, кто не готов ничем жертвовать, не сможет и ничего изменить. Я подумал, а что если я пожертвую своей мечтой и тем, что мне было важным сделать…
– Ну это ты слишком громко сказанул, – брякнула Дина Тимофеевна, – я бы не назвала этой жертвой.
– Это жертва, – кивнул Винницкий, прикрыв глаза, – и я решил, что попробую идти по течению. А оно привело меня сюда. И продолжает вести. Знаешь, я не особо верю в хороший конец. Хороших концов не бывает.
– Бывает, глупышка! – воскликнула Дина Тимофеевна и повернула внука лицом к себе. – Никогда нельзя верить только в плохое – да, жизнь разделяется на черные и белые полосы, но после каждой долгой ночи наступает рассвет.
– Громкие слова.
– Но верные слова! – настойчиво повторила Дина Тимофеевна. – Я… я не могу понять всего того, что пережил ты, но всю твою жизнь я старалась сделать так, чтобы после любой ночи ты видел свой рассвет.
– У тебя получалось, но это лишь рассветы, – продолжил Винницкий, подняв яшмовые глаза, – мир не пестрит красками. Он сер, как и люди вокруг. Я очень завидую таким, как Маглиновский, – знай, живет себе беспокойной жизнью, волнуясь лишь о том, какая девушка даст ему следующей. Но жить также я не могу…
– И не должен. Все люди разные, солнышко, – Дина Тимофеевна коснулась пальцами подбородка внука, – сейчас у тебя открываются новые возможности, наступает новая жизнь… так проживи ее по-другому! Тебя ждут новые люди, новая обстановка. Я верю, что у тебя все наладится. Все изменится. Поверь и ты в это.
– Мне тяжело в это верить.
– Так постарайся! – Дина Тимофеевна обняла Винницкого.
По щеке скатилась ледяная слеза, обжигая щеки горящим пламенем. Винницкий почувствовал трепет Ивонны в кармане, словно палочка была живым существом, которое всасывало негативные эмоции парня в себя, лишь бы ему стало легче. Винницкий оплел руками бабушку.
– Я не буду давать обещания, – сказал он, – которого не смогу сдержать.
Он действительно не мог этого сделать. У Винницкого было ощущение, что он понятия не имеет, как выстроится сюжет этой странной пьесы о волшебстве через час, через два. Федор Николаевич сказал парням, что в скором времени всем придется на долгое время расстаться. У Марибора, сказал он, есть законы, которые предписывают не пускать не-магов на территорию лицея, а это значило, что путь Дине Тимофеевне в обитель магии заказан. Винницкого это внутри задело, потому что бабушка была человеком, который умудрялся держать внука на плаву. Она была каким-то смыслом, а сейчас этот смысл не мог пройти по дорожке пьесы о волшебстве дальше.
Это навевало немного грусти, которая с большим трудом отражалась на лице Винницкого. Или отражалась самым мощным выражением, которое могло бы появиться. Винницкий никогда не мог контролировать внешнее выражений эмоций, и все постоянно говорили, что он хмурый или вечно недовольный. И если эти никуда не исчезающее выражение остается при грусти, не значит ли это, что он всегда грустный? Или это только ему кажется?
Винницкого тянуло и назад, в прошлую жизнь, и тянуло узнать, что будет в будущем, через пару часов. Что предложит пьеса парню, когда тот войдет в крепостные стены Марибора?
