Асмодей никогда не смеется

      Асмодей, вернувшись в комнату Разумихиной, начал искать все необходимое к сегодняшним занятиям. Весь алхимический набор парень отыскал в одном из ящиков, а учебники девушка аккуратными рядками расставила на полочках письменного стола, очень антикварного, который своим видом очень хорошо гармонировал с окружением в комнате. Старый дуб, красивая резьба на ножках. Множество полочек и ящичков.       Сперва Асмодей этого не заметил, но теперь он подмечал отчетливо, что Разумихина та еще чистюля. Под каждый элемент учебного инструментария отводилось свое место, и местом шоппера оказалась спинка кресла. Парень сложил все, что ему было необходимо, и, отдохнув пару минут, спустился на первый этаж, где вновь пересекся с девушкой. Поток мариборцев рекой лился по направлению в аудитории на учебу.       – Идем? – спросила Разумихина, мило улыбнувшись Асмодею. Нет, парню было очень непривычно видеть на своем лице улыбку. Она была слишком лишней, слишком не тем, что парень привык видеть в зеркале.       – Угу.       Улыбка испарилась с Асмодеевского лица, стоило хмурому лицу Разумихиной прошествовать мимо. Девушка закатила глаза и последовала за парнем. За стенами лицея Асмодей встал, окинув взглядом бесчисленные окна и переходы, которые Винницкий мог оглядеть в стенах. Идти на занятия, конечно, надо, но где находится нужная аудитория было важным вопросом. Можно было бы выхватить Ласку или Гончарова, но они, скорее всего, уже сами сидят на своих занятиях.       Тяжелый поток мариборцев начинал давить на Асмодея, он буквально не знал, куда деться. Все шли – почти летели – то в одну, то в другую сторону. Весь этот поток был подобен реке, а Асмодей и Разумихина были всего-навсего булыжниками на этом речном пути, и деться им двоим было со своего места некуда. Асмодей кидал взгляды то на одного проходящего мариборца, то на другого. Ему надо знать, куда идти, куда деться. Разумихина вышла вперед и полезла в карман.       – Ты в школе был ответственным? – спросила девушка.       – На кой хер это тебе знать?       – Это было грубо, – подметила Разумихина, склонив голову, и улыбнулась. Эта улыбка начинала бесить. Особенно, когда смотришь на нее снизу-вверх. – У нас в спальнях лежали листы с расписанием на две недели.       – Я видел его.       – Значит, не внимательно видел, – сказала Разумихина и протянула руку к плечу Асмодея, но замерла. Ее рука дрожала. – Что? А почему…       – Не твое дело.       – Ладно, – Разумихина убрала руку, потерев пальцы о ладони. – Там было написано, что алхимия будет в кабинете Аграфены Ягевны.       С этими словами девушка в теле парня чуть ли не в припрыжку двинулась по коридору. Это выглядело очень глупо. Очень наиграно. И слишком выводило из себя.       – И куда нам идти, гений?       – Ты всегда такой хмурый? – Разумихина развернулась.       – Это тебя не касается.       – Асмодей, – Разумихина возвысилась над парнем, – пожалуйста, не будь грубым. Это не красиво. И твой друг Гвенаэль, похоже, прав – тебе надо больше общаться с людьми.       – Он не мой друг.       – А вот он так не считает, – сказала Разумихина и вытянула руку, мол, только после вас. – Ему не все равно на тебя.       – Он просто кретин.       – Почти все сварожичи кретины.       Парень и девушка обернулись. Маленькие зеленые глаза на квадратном лице отливали слегка ледяным сапфиром. Маленький нос был похож на кнопку. Возле правого глаза спадали пряди зачесанных набок черных волос, разделенных пробором. На затылке волосы были очень коротко подстрижены. Одет парень был несколько иначе прочих студентов – черные брюки-карроты слишком сильно бросались в глаза. Опоясаны они были широким черным ремнем. На ногах были высокие черные сапоги с золотой шнуровкой. Белая рубашка былая очень винтажной, с высоким воротом, и будто бы оказалась на парне прямиком из начала XX века. Черный кафтан с серебряной вышивкой был больше похож на японское кимоно, чем на то, в чем были Асмодей и Разумихина. На руках были длинные черные перчатки.       Асмодей уже видел этого парня вчера – он комендант его Двора.       – Константин Владиславович Демирев, – представился комендант, – но можно только по имени.       – Вы же наш комендант, – Разумихина улыбнулась и по-девичьи протянула руку, которую Демирев пожал. Так вот кого Гончаров и Рус поминали на Соловецких островах. – Илона Разумихина, а это Асмодей, э-э…       – Винницкий.       – Я запомнил вас вчера, – Демирев улыбнулся. – Какой кабинет ищете?       – Алхимии, – ответила девушка, и комендант протянул руку, чтобы принять у девушки расписание. – И еще лучше было бы узнать, где кабинеты Дементия Павловича и Евгения Александровича.       – Идемте, – Демирев вернул Разумихиной расписание и пошел вперед. – Я покажу вам. Кабинет матушки в академике, по ближайшей лестнице на второй этаж и налево по переходу…       – Матушки?       – Да, – Демирев кивнул, не снимая с лица улыбки, – вам еще предстоит узнать, почему ее так называют.       – То есть она не ваша…       – Нет, конечно, – Демирев искристо засмеялся. – Полоз обитает на втором этаже в главном корпусе, по этой лестнице направо. А кабинет Сытина в дальнем блоке академики в самом конце, на первом этаже.       – Спасибо вам, – Разумихина мило улыбнулась.       – Не стоит благодарности, Илона, – отмахнулся Демирев. – Маленьким надо помогать.       – Мы не маленькие! – возмутилась Разумихина с улыбкой и не без наигранности.       – Маленькие, – кивнул Демирев, обернувшись. Чуть погодя, он сказал: – Значит, Ванечка и Коля уже использовали технику трансфера сознаний. Каковы ощущения от обмена телами?       – К этому быстро привыкаешь, – ответила Разумихина, чуть нахмурившись.       – Мышечная память, Илона, поэтому ты так быстро адаптировалась.       – Не привычно только без сисек, – осторожно призналась Разумихина.       – Мешают.       – А Асмодей уже познал вашу ношу, – хохотнул Демирев.       – В основном неудобно из-за лифчика, – сказал Винницкий и на удивленный взгляд своего тела, пояснил: – Давит.       – Ну вот придется тебе помучиться, – хихикнула Разумихина.       Демирев провел Асмодея и Разумихину по коридорам и переходам к кабинету Бабкиной. Венчали вход в кабинет двустворчатые двери с искусной позолоченной резьбой по порталу. Кабинет Бабкиной оказался очень большим, обнесенным деревянными панелями, которые удивительным образом перетекали в стеллажи и полочки. Они полнились самыми разнообразными баночками и скляночками. Во всем этом можно было разглядеть все, что только можно – кристаллы, растения, внутренности животных, минералы, разного рода жидкости. Дальний угол стены занимали какие-то алхимические цепочки, а рядом полукругом ввысь уносились полки с книгами. Рядом амфитеатром поднимались места для студентов.       Хорсовичи-первокурсники мостились друг среди друга, стеснявшись самым разным образом.       – Почти все заняли, – заметила Разумихина. – Пойдем на третий уровень?       – Выше.       – Я не полезу на Камчатку! – возмутилась девушка.       – Мне посрать, – Асмодей махнул рукой и шагнул на ступеньки. – Можешь сесть, где хочешь.       – Нам надо делать все вместе, – напомнила Разумихина и пощелкала пальцами.       – Помню, и я один раз пошел на встречу.       – Ты прав, – Разумихина вздохнула не без разочарования.       Поднявшись к паре верхних мест, Разумихина уселась возле миниатюрной девушки, с таким же личиком, очень милым. У нее был вздернутый носик, очень похожий на аниме. Длинные миндального оттенка локоны каскадом спускались по спине.       – Мы с партнером тебе не помешаем? – с улыбкой осведомилась Разумихина.       – Нет, сейчас и мой «партнер» подойдет.       – Илона, а это Асмодей. – Девушка протянула руку парню в женском теле.       – Сава, а вот и моя «партнер» – Зофи.       Настоящее тело Савы оказалось бы для Асмодея поводом для насмешек – вытянутое, худощавое. Лицо тоже вытянутое, чем-то напоминало конскую рожу. Копна дубового цвета волос. Ржавые глаза. Перевернутый нос. Слегка выступающая вперед нижняя челюсть. Зофи села рядом с Савой, стараясь с ним особо не контактировать.       – Я очень удивлена, – сказала Разумихина. – Первая пара, и алхимия. Мы ведь едва ли знаем магическую теорию.       – Да вообще по хер.       – А тебе разве не интересно, какой у тебя магический потенциал? – вопросила Разумихина.       – Интересно.       – Ну вот…       – Только вряд ли мы будем махать палочками на парах у Бабкиной.       Аграфена Ягевна появилась ровно в тот же момент, когда по коридорам и кабинетам разнесся звонкий удар колокола. Женщина была одета в белоснежный хлопковый сарафан с красивой вышивкой по всей груди, рукавах и подоле. Вышивка была выполнена из медных и золотых нитей и похожа на осеннюю листву. На плечах женщина придерживала руками шаль в цветах Двора Дажбог – зелень и лимон. Бахрома по краям была цвета хаки. Узоры по всей шали были пошиты на манер цыганских мотивов. По дереву паркета эхом разносился звук шлепанья босых ног.       Аграфена Ягевна остановилась возле своего стола и глянула на амфитеатр лицеистов, которые сидели в полной тишине. Винницкий привык за много лет, что даже наличие учителя в классе не гарантирует полную тишину, поэтому обстановка несколько вгоняла в удивление. Женщина обвела всех первокурсников взглядом и поправила свою шаль.       – Доброго вам дня, дети, – сказала Аграфена Ягевна.       Ученики вторили приветствие, обратившись к преподавательнице по имени-отчеству. В голосах многих Винницкий уловил какое-то странное опасение, что он нашел необычным. Для него в кабинете висел некий материнский уют – похожий он ощущал, когда проводил время в компании Дины Тимофеевны.       – Надо будет высказать Полозу, чтобы он больше не расставлял так часы, – пробубнила Аграфена Ягевна, – вы же даже без должной базы пришли ко мне. Но что поделать…       Аграфена Ягевна вынула из кармана сарафана палочку и, взмахнув ею, прочла магическую формулу. Порошковый щелочь, лежащий в ступке, взмыл в воздух и моментально сформировал мелок, который метнулся к доске и принялся выписывать на ней какие-то алхимические знаки. Ничего из того, что появлялось на доске, Асмодей не понимал, и он ощущал, что занятия Бабкиной окажутся для него непосильной ношей, которую он вряд ли сможет сдать.       – Алхимическая наука, – заговорила Аграфена Ягевна, – требует щепетильного отношения к себе, дети. Она фрагмент природы, а не магического аспекта, поэтому палочки вам не понадобятся. На моих занятиях вы научитесь исцелять самые страшные раны с помощью одной капли слез, сможете сводить с ума даже самых стойких с помощью щепотки пыльцы. Я научу вас власти материи, такой тонкой, которую не способна постичь даже самая сильная магия. Не следует недооценивать важность такой тонкой науки как алхимия, дети. В вашем распоряжении, – продолжила Бабкина после выдержанной паузы, – учебники по алхимической рецептуре – каждые несколько занятий мы будем уделять внимание одному зелью, эликсиру, настойке, вытяжке и тому подобное. После за вами будет закреплено практическое занятие, на котором вы должны будете продемонстрировать то, что запомните и выучите. Их мы будем проводить вне академики и даже вне мариборских стен, дети. Настоятельное рекомендую не пропускать моих уроков, дети.       – Да, Аграфена Ягевна, – нестройно пронеслось по кабинету.       – Прежде чем мы начнем, – проговорила женщина, – у некоторых из вас могут быть вопросы. Я готова их выслушать и дать ответы на них.       В воздух взметнулись сразу около десятка рук.       – Вы, – Аграфена Ягевна кивнула на кого-то с той стороны амфитеатра. – Мне еще предстоит запомнить вас, дети, поэтому особо не следует обижаться, что мне сложно даются ваши имена.       – Александр, – поднявшаяся девушка была несколько хабальского вида, этакая неформальная личность из соседнего подъезда, которая постоянно с районными гопниками отрывалась и щелкала семечки, постоянно считая, что сможет устроить темную любому мимо проходящему. – Матушка Ягиня, скажите, пожалуйста, будем ли мы на ваших уроках изучать любовные яды?       – Первое, что вы, Александр, должны запомнить, – серые глаза, отливающие мхом, опасно блеснули, стоило Аграфене Ягевне глянуть исподлобья на первокурсницу, – и каждый из вас, дети, никто – даже мой собственный двор – не имеет права обращаться ко мне «матушка».       В кабинете воцарилась напряженная тишина, которая мурашками отдалась внутри Асмодея. Парень даже нервно проглотил ком, застрявший в горле. Сейчас Аграфена Ягевна пугала парня, словно она наяву стала той ведьмой из детских сказок, какими пугали когда-то детишек. То, как она стояла. То, как она смотрела. Как ее пальцы сжимали шаль. Сейчас все хорсовичи находились в нижайшем положении в сравнении с Бабкиной.       – Я прекрасно знаю, что так меня называют и часто, – продолжила она, – но будет Хозяйка свидетельницей мне, если я услышу, что вы меня так называете… Поверьте, отработки у меня станут для вас кошмаром во яви. Уяснили?       Ученики спешно закивали, а Александр стоял в запуганном оцепенении.       – И второе, Александр, – вновь заговорила Аграфена Ягевна, – приворотные настойки – это не то, чем должны заниматься лицеисты Марибора. А для большего знания моей программы вы могли бы ознакомиться с учебником. Надеюсь, что некоторые из вас это сделали. Кто-нибудь еще желает задать вопрос?       Ранее поднятые руки сейчас в страхе лежали на столах. И все же одна рука осмелилась подняться – Разумихина, похоже, не знала чувства опасения перед алхимичкой.       – Илона, – представилась девушка, – Аграфена Ягевна, а какого рода отработки ждут нас, если мы пропустим какое-то занятие?       – Это очень хороший вопрос, девочка моя, – женщина едва заметно улыбнулась, прикрыв глаза. – Хотя признаюсь, меня тянет назвать вас юношей, мне сложно привыкнуть к посвящению у хорсовичей. Если вы пропустите лекцию, – продолжила Аграфена Ягевна, – я буду ожидать от вас лишь весь письменный вариант. Никакой зубрежки учебного текста мне не надо. Но если вы пропустите практику, то я буду ждать вас в Сумеречье, на распутье. Дорогу вы найдете легко, она одна будет. Она всегда одна.       – Устрашающе.       – И не говори, – осторожно кивнула Разумихина Асмодею и присела на место рядом. – Надеюсь, это будет не избушка на курьих ножках.       – Еще вопросы? – ни одна рука вверх не поднялась. – Раз вопросов больше нет, то последний момент перед началом лекции – аттестация в конце семестра. Я выведу средний балл по вашим отметкам за все полгода, и, если он будет выше трех и шести, то вы получите свой зачет. Полоз, я так думаю, проведет для вас более подробное объяснение всего на своем занятии. А сейчас, дети, возьмитесь за ручки и тетради.       Асмодей будто бы по наитию потянулся к шопперу Разумихиной, из которого вынул тетрадь в кожаном переплете и ручку с бутылочкой чернил. Он поймал себя на мысли, что все его движения происходят как бы в отрыве от его желания. Будто само тело хотело следовать каждому слову Бабкиной. Это теперь уже было многим страннее, многим пугающе. Эта женщина начинала казаться парню не просто какой-то там «матушкой», от которой веет знакомой атмосферой бабушкиного уюта, но очень и очень опасной женщиной.       В школе с учителями Асмодей никогда не конфликтовал, даже с теми, кого он недолюбливал из-за своего максимализма, парень старался придерживаться сдержанно-нейтрального отношения. Конфликтов, если уж на то пошло, Винницкий в принципе на дух не переносил. Но позиция Бабкиной задавливала Асмодея страхом перед ней – конфликтовать с ней хоть как-то у него не то, что желания, даже самого появления такой мысли будет для него сравни самоубийству.       Крышка баночки скользнула по спирали вверх, и Асмодей коснулся пером ручки чернил. В следующий момент его рука замерла над раскрытой тетрадью. Парень обвел серо-зелеными глазами кабинет Аграфены Ягевны. Все лицеисты-первокурсники сидели в той же позе, в какой сидел Винницкий. Все ждали следующего слова своей преподавательницы.       – Пишите, – сказала она и принялась объяснять суть такой тонкой и утонченной науки как алхимия. Рука Асмодея, сдерживающая ручку, носилась по листам тетради как ужаленная. Парень поспевал за каждым словом, оброненным Бабкиной, старался ухватить каждую фразу, которую она изрекала.       Смысл многих слов и предложений Винницкий понимал не до конца, а порой совсем терял смысл. То, что писал Асмодей, поспевая за Аграфеной Ягевной, выглядело со стороны спутанно и неудобоваримо. А ведь после занятий ему придется разбираться во всех этих каракулях. Время от времени Бабкина взмахивала своей палочкой, шепча строчки магических формул, и тогда со стеллажей слетали то скляночки со странным содержимым, то засушенные растения.       Все полтора часа, которые женщина держала первый курс за столами амфитеатра, склоненный над тетрадями, она бродила взад-вперед, не переставая теребить края своей шали. Ни разу она не присела за свой стол. Ни разу не обернулась к доске – дай бог, взмахнет палочкой в ее сторону да бросит мимолетное заклинание на странном языке. Когда время занятия подошло к концу, и по коридору за закрытыми дверьми кабинета пронесся звучный удар колокола, Бабкина резко умолкла. В тот же момент стих скрип перьев ручек на листах тетрадей. Острие ручки Винницкого едва-едва касалось листа – он почти закончил выводить слово, на которое опустил глаза. «…как настойка из сушенной полыни реагирует на концентрат жира…» – смысл этого предложения парню все еще был не понятен.       – Как не заметно пролетело время, – задумчиво произнесла Аграфена Ягевна и глянула на ожидающих ее слов хорсовичей. Ее лицо чуть смягчилось, а уста прорезала теплая улыбка. – На сегодня закончим, дети, – нежно произнесла она в тот же момент. – Спешите на занятие к Полозу. С вами приятно было провести эти полтора часа – увидимся в ближайшую среду.       – Взаимно, Аграфена Ягевна, – чуть ни в унисон отозвались первокурсники, и каждый спешно принялся собирать свою пожитки.       Однокурсники Асмодея почти сломя голову бросились из кабинета Бабкиной в кабинет Полозова, а сама Аграфена Ягевна провожала каждого стрельбой своих серых глаз, отливающим мхом. Несколько раз она кивнула мимо проходящим девушкам в телах парней и повторно попрощалась, пожелав скорейшей встречи. Стоило Асмодею и Разумихиной оказаться в коридоре, чтобы двинуться бегом, сверкая пятками кроссовок, как девушка звучно выдохнула и глянула на Винницкого.       – Скажи, пожалуйста, – осторожно произнесла девка, – что не я одна почувствовала, будто хотела угодить Аграфене Ягевне.       – Ну было такое.       – И тебя это не удивляет? – воскликнула Разумихина, но тут же постаралась взять себя под контроль. – Это же очень странно.       – Здесь все странное. Я ничего не понял из того, что писал все полтора часа, а всю эту херню еще надо разобрать.       – Так и я тоже не поняла, – всплеснула руками Разумихина, все же решив для себя, что пора идти на занятие Полозова. – Еще придется разбирать твой почерк. Дай тетрадь. Ого! – девушка округлила глаза, стоило Винницкому передать ей из шоппера талмуд. – Это твой почерк? Он очень красивый!       – Хватит вылизывать мне очко.       – Это сейчас прозвучало очень противно, Асмодей.       – Мне посрать.       Когда Асмодей и Разумихина пришли в кабинет Полозова, то по первым ощущениям они попали в кунсткамеру, где все местные экспонаты были все еще живы. Стеллажи у стены напротив и на балконах второго этажа были заняты большим количеством такой диковинки, какой парень еще никогда не видел. Здесь были и необычные рыбы с двумя парами ласт и милыми сплюснутыми мордашками, чьи пасти были полны острейших клыков, и миниатюрные человекоподобные создания, чья кожа была покрыты деревом, и крохотные феечки, к которым девушки в телах парней так и льнули.       Парни же не без интереса рассматривали папье-маше огромного кота с черной как смоль шерстью. Его шерсть блестела в свете свечей люстры. Хвост был соболиный, а остекленелые глаза горели страшным ярким пламенем.       – Вот это махина, копать-колотить! – присвистнул кто-то из хорсовичей.       – Он похож чем-то на того огромного кота, который вчера на обряде был среди учителей, – подхватили следом.       – А ведь да.       – Вы посмотрите, какие они милашки, – мурлыкали девушки, столпившись у стеллажей.       – Это же зверство – держать их в банках!       – Вилы только на первый взгляд выглядят милыми, – прогремел глубокий мужской голос, и Асмодей обернулся к его источнику.       Полозов стоял возле своего стола, который расположился на платформе Т-образной лестницы. Одет он был черную рубашку с красивой серебряной вышивкой, выполненной в виде звездочек и ромбов. Длинные двойные рукава спускались к коленям. Чуть выше лодыжек поднимались кожаные ботинки. Полозов изогнул уголок рта и снял с пояса черную обугленную палочку. Взмахнув ею, он прочел короткую формулу, и баночка на одном из стеллажей открылась. В воздух взметнулся беленький комочек, который с удивительной скоростью принялся носиться по кабинету. Несколько раз вила врезалась в лицеисток, и те принимались неистово верещать, будто они столкнулись с чем-то противным.       Полозов все то время, пока вила металась в воздухе, безумно хохотал, аж слезы в голубых змеиных глазах проступили. Но, похоже, это «веселье» ему наскучило, и он поднял палочку, произнеся «Вѣчныи п҃сокъ врѣмени!»[1], и вила замерла в воздухе. Теперь Асмодей смог ее разглядеть. Это существо было не больше указательного пальца – с белой кожей и хвостом. Ее руки заканчивались когтями, а руки были явного медного цвета. Пышная грива была одновременно похожа и на шевелюру, и на крылья бабочки. Бездонные васильковые глаза метались из стороны в сторону.       – Сейчас она была обескуражена, – пояснил Полозов, оглядев хорсовичей-первокурсников, – сбита с толку, потому что крышка внезапно отвинтилась, поэтому с вами ничего еще не случилось.       – А что могло бы? – спросил кто-то из однокурсников Асмодея.       – Вас бы закружили в танце, – ответил Полозов.       – И всего-то? – хохотнул один из хорсовичей, который был в женском теле.       – И танец закончился бы только тогда, – продолжил Полозов несколько холоднее, – когда вы бы свалились замертво. В самом что ни на есть прямом смысле, Евсевия.       – Это я, Дементий Павлович, – подняла руку девушка, стоящая возле амфитеатра ученических столов.       – Не имеет значения, – сказал как отрезал Полозов и вновь взмахнул палочкой, произнеся формулу. Вила не спешно вернулась в баночку, и крышка засвистела по стеклу. – Глупое ребячество Ивана, Николая, Виолетты и Витольда я не одобряю, дети, и мне нет дела до того, кто в какое тело попал и к кому. На моих занятиях каждый тот, кто есть – ни больше, ни меньше. Теперь попрошу вас занять свои места. Сегодняшнее занятие…       Полозов повысил голос, чтобы хорсовичи его услышали, хотя в царящем полумраке его кабинета никто и пикнуть не осмелился бы, до того этот мужчина запугивал всех своей аурой. Но его влияние на первокурсников сильно отличалось от того, какое было у Бабкиной. Если Аграфену Ягевну слушали, внимая каждому слову, чтобы подхватить его действием, то Полозова все слушали как строгого учителя-брюзгу, которого никто не любит. Но у Асмодея он вызывал странное чувство восхищения – было в Дементии Павловиче что-то такое, что заставляло Винницкого благоволить ему как преподавателю.       Часть рассевшихся первокурсников слушала Полозова в полууха, а другая внимала каждому слову, но не с тем трепетом, какой был на первом занятии. Сидевшая по левую руку от Асмодея Разумихина уже успела достать из шоппера тетрадь с ручкой и принялась выводить какие-то каракули, которые все больше и больше стали в какой-то момент походить на рисунок. Парень не без удивления отметил для себя, что рисунок практически до чертиков повторял черты лица самой Разумихиной и… его, когда он застал ее в ванной.       – …по защите от темных искусств несколько будет коротким, дети, – говорил Дементий Павлович. – Как голова вашего Двора, я обязан провести ряд бесед – они выстроят для вас точную картину того, чем является Марибор. Для особо мечтательных скажу сразу, это вам не Хогнартс… или как там эта школа про того очкарика называлась… Марибор – место защиты таких как вы от угроз не-маговского сообщества. Мы учим вас контролировать ваши силы и использовать их, но для этого почти всегда требуется соответствующий пласт теории, практики и, конечно же, знания вашего уровня магического потенциала.       – Наконец-то! – Разумихина отложила ручку, зачарованно выдохнув, и уставилась на Полозова во все яшмовые глаза.       – Уважаемый в Мариборе сударь Да Винчи, – Полозов указал на бюст, который расположился на витрине справа от него, – в свое время изобрел шкалу для оценивания этого самого потенциала и устройство, которое с вероятностью в девяносто пять процентов оценивает ваши возможности в магии.       – А как же оставшиеся пять?       – А оставшиеся пять, – ответил Полозов, – довел до ума сударь Ломоносов.       Теперь мужчина указал на бюст по левую руку от себя, который так же стоял на витрине, за стеклом которой лежали тушки разных магических созданий в разрезе. Зрелище было не самым лицеприятным.       По коридорам и кабинету пронесся удар колокола, ознаменовавший начало второго занятия, и в дверях появился комендант Демирев и девушка с васильковыми глазами, представившаяся после завтрака Асмодею Еленой. Следом за ними вошли Гончаров и тучный бородатый парень, страх как похожий на медведя. На нем был красный кафтан сварожичей, на рукавах которых в пламени свечей поблескивали медные нити вышивки. В огромных ручищах он нес необычный каменный постамент в виде двух ладоней. Эти каменные ладони удерживали некую необычную сферу, которая была покрыта множеством узоров, вырезанных прямо в этом округлом граните.       – Уронишь, Борода, – твердил Гончаров.       – Да не уроню, лысый! – рявкнул медведь. – Затрахал… Ой, прошу прощения, Дементий Павлович…       – Андрей… – Полозов ухмыльнулся и, прикрыв глаза, покачал головой. – Но-но, не следует выражаться при взрослых. Да и при детях тоже. Буду вынужден сообщить об этом Виктору Александровичу, – теперь профессор улыбался настолько неприятно, что Асмодея он оттолкнул на мгновение. – Надеюсь, он примет соответствующие меры, которые научат вас фильтровать речь.       – Конечно, Дементий Павлович, – сварожич, которого Гончаров назвал Бородой явно потому, что у него была крайне густая борода, похожая на проволоку, испугано понурился.       – Дебил, – Гончаров отвесил товарищу затрещину, и Полозов громко хихикнул, следом заявив:       – А вы, Роман, особо не распыляйтесь. Не то способны отправиться следом за вашим другом. Оставьте Яблоко здесь. Константин, – Дементий Павлович глянул на коменданта, пока бородатый сварожич ставил постамент возле преподавателя, – благодарю, что принесли то, о чем я просил, но за каким хером ты здесь?       Вопрос был адресован уже точно не коменданту Хорса, а сопровождавшей его Елене, которая странным образом проявляла необычайную выдержку перед Полозовым. Ни пронзающий змеиный взгляд голубых глаз, ни повисшая аура эту Елену никак не брали, словно сейчас перед ней стоял не ее преподаватель, а кто-то по-простецки равный.       – Пришла посмотреть, какие потенциалы ждут нынешний год у хорсовичей, – ответила Елена, улыбаясь самой очаровательной улыбкой. Эта улыбка Асмодею даже понравилась, хотя у нее и было много сходств с улыбкой Разумихиной. Нет, он не должен проникаться подобными чарами.       – Это тебя не касается, девчонка, – проговорил Полозов на удивление крайне спокойно, но с расстановкой.       – И все же я останусь, – протянула Елена и без всякого страха в припрыжку направилась к рабочему столу Полозова, на котором и примостила свою попу.       Первокурсники ахнули от этого, и Дементий Павлович медленно перевел взгляд на амфитеатр перед ним. Он моргнул по-своему – дважды – и Асмодей оцепенел на мгновение. Этот взгляд проник в самую душу, хоть и не был обращен конкретно ему. Там, в душе парня, леденящий взгляд Полозова сковал руки и сжал горло, требуя подчинения. Вся крепость духа слабела под этим взглядом, и мгновение, которое Полозов потратил, чтобы обвести взглядом всех первокурсников, продлилось, казалось, вечность.       – Она же останется в любом случае, профессор, – Демирев развел руками, мол, другого выхода все равно нет. Полозов вновь моргнул по-своему.       – Вы правы, Константин, – нехотя изрек Дементий Павлович и бросил Елене через плечо: – Можешь остаться.       – Да я бы и так осталась.       – Выебистая мелкая, – буркнул Дементий Павлович, – как он тебя только воспитывал…       – М-да, – тихо протянул кто-то за спиной Асмодея, – такое себе у него отношения к ученикам.       – Но вольно нам будет отвлекаться, – будто бы услышав ученические перешептывания, Полозов вновь взглянул на своих первокурсников и положил руку на каменный шар с узорами. – Это Яблоко Да Винчи – каждый из вас должен будет подойти и положить на него свою руку. Чем ярче эти узоры будут гореть, тем выше ваш магический потенциал. Для более точных показателей ваш комендант – Константин Владиславович…       Дементий Павлович указал на парня рядом с ним, который закатил рукав, обнажив необычного вида наручные часы. Помимо привычного циферблата они были снабжены двумя парами миниатюрных линз и рядками мелких счетчиков. Предназначение этого устройства было очень непонятным. Чего не скажешь о большой тетради и ручке, которые Демирев держал подмышкой.       – …будет пользоваться устройством, которое сконструировал сударь Ломоносов в свою бытность комендантом Двора Дажбог, – сказал Дементий Павлович.       – А как оно работает?       – Вам этого, – Полозов стрельнул змеиными глазами куда-то в амфитеатр лицеистов, – не должно знать, Власий. Если вы при каких бы то ни было обстоятельствах будете выдвинуты на должность коменданта Двора, тогда быть может и узнаете принцип работы и предназначение сих часов. Но пора нам приступить к делам. Константин Владиславович, пару слов?       – Старшину уже выбирали? – осведомился комендант Демирев у Полозова, и тот качнул головой. – В таком случае, хорсовичи, я озвучу небольшую формальность. У каждого курса есть свой старшина – он в обязательном порядке входит в члены учсовета Марибора, доносит до своего потока информацию о различного рода фестах…       – Константин! – резко прервал Полозов, прикрыв глаза. – Следите за своей речью в моем присутствии. Я не потерплю от коменданта моего Двора англицизмов.       – Прошу прощения, Дементий Павлович, – Демирев отвел взгляд, будто пристыженный ребенок. Почти не сползающая улыбка потухла на его лице, но в следующий момент комендант продолжил: – В общем…       – И целом! – крикнул кто-то среди первокурсников.       – Да… – комендант Демирев медленно кивнул, похоже, такие вставки были ему не впервой, – Старшина курса очень ответственная должность. Через него будет проходить вся информация, касающаяся Марибора и вас. Отвечать за вас старшина будет и передо мной, и перед Олесей Валерьевной – старостой нашего Двора, и перед Дементием Павловичем Полозовым – надеюсь, я не должен пояснять, кто он нам…       – А вот кто знает! – хихикнула Елена.       – Молчи. – Лицо Полозова напряглось.       – И, естественно, старшина не в последнюю очередь решает вопросы с преподавателями по поводу ваших «хвостиков», – Демирев сделал пальцами кавычки, и Асмодею стало интересно, что он имел в виду под «хвостиками».       – Ай-яй-яй, – ахнул Гончаров, и Дементий Павлович глянул на третьекурсника, – Константин Владиславович, не стыдно вам говорить о таких вещах при дворовом голове?       – Сказал тот, у кого самого за прошлый семестр были «хвосты», – хохотнул сварожич с бородой и хлопнул Гончарова по спине.       – Ну так проблему своих «хвостов» я сам решаю, – Гончаров развел руками, мол, а что можешь ты. – В отличии от некоторых.       – Что есть, то есть, – Демирев вновь улыбнулся. – Короче, первогодки, вам надо выбрать старшину – у нас все, разумеется, демократично. Если есть желающие, пожалуйста.       В воздух мгновенно взметнулись несколько рук, и Асмодей глянул на желающих занять столь ответственный пост на их потоке. Двое парней и двое девушек, а следом за ними руку подняла Разумихина, и Винницкий возвел очи горя. Угораздило же его…       – Сразу пятеро, – Демирев в не малом удивлении кивнул про себя, – я думал, что мы старшину выберем быстро. Дементий Павлович, вы у них сильно вступительную пару желаете проводить?       – Здесь вопрос не желания, Константин, – ответил Полозов, осматривая претендентов своим голубым взором змеиных глаз, – а нужности. Когда-нибудь вы вспомните о значении этого слова вновь. Но раз возникла такая ситуация, формальности мы должны соблюсти. Занимайтесь ими, – мужчина махнул рукой и пошел к своему столу, возле которого в полголоса принялся, похоже, отчитывать Елену.       – Эх, – Демирев разочарованно покачал головой, – как я ненавижу выборы. Но пускай будет так… Каждый из пятерых желающих, – комендант положил руки на бедра, – должен рассказать немного о себе – чем вы увлекались до Марибора, почему именно вы должны стать старшиной – все максимально кратко, но доходчиво.       – По факту, – подсказал Гончаров, и Демирев не без улыбки кивнул, указав на хорсовича. – А можно мы с Бородой побудем рефери?       – Да не от вас же зависит, кто старшиной станет.       – Пожалуйста! – Гончаров подскочил к коменданту и принялся дергать его за руку. – Ты что, не помнишь, как давал мне обещание? То самое обещание? В ту самую ночь?       – Срань, позоришь же меня, – Демирев уронил руку на лицо и тяжело выдохнул. – Ладно, сядьте уже оба, но комментарии лишние оставьте при себе.       – От души, братик! – сварожич хлопнул ладонями и присел на парту. Гончаров тут же к нему присоединился.       – Пока эта парочка голубых не начала встревать… – начал было Демирев.       – Мы только твою попку любим, сладкий, – промурлыкал бородач.       – Ой, кринжули, – Демирев тихо усмехнулся и продолжил, попытавшись взять себя под контроль: – Кто желает первым выступить?       – Я!       – Головка от…       – Молчи, – осек Демирев, ткнув пальцем в сварожича, и бородач с Гончаровым заржали подобно паре лошадей. – Идиоты… Представься.       Мужское тело, в которое попала девушка, было достаточно крупным – в основном, должно быть, за счет жира, но явно нетолстым. Лицо тоже было крупным – слегка овальным, с ямочкой на подбородке. Черные волосы были очень коротко пострижены, под ежика. Маленькие ржавые глаза и маленькая линия рта очень сильно контрастировали с большими ушами.       – Меня зовут Антонина Малченкова, – девушка повернулась лицом к большей части однокурсников, – будучи в школе я мечтала стать журналистом, и в старших классах написала несколько статей…       – Ух, еще один Ламантин, поди, – прыснул Гончаров.       – Тоже стипендию по портфолио будет сжирать за счет статей, – сварожич с Гончаровым вновь загоготали, но комендант тут же шикнул на них и дал знак девушке продолжать.       – Я также веду свой блог в Now – нижнее подчеркивание, marzipan – с двумя «эн» – нижнее подчеркивание, если что, подписывайтесь. Буду рада.       – А о чем блог? – тут же спросил Демирев и пояснил: – Ты не думай, Антонина, что я благоволю этим дебилам, но в Мариборе у каждого Двора есть свое информбюро – я, к слову, в нашем являюсь президентом – поэтому, если надумаешь присоединиться… нам люди всегда нужны.       – Я там тоже, кстати, состою, – поднял руку Гончаров.       – Ой, молчи, Рома, ты в нашем бюро ничего не делаешь, – отмахнулся комендант и дал знак Малченковой продолжить.       – Блог в основном про SMM-продвижение аккаунтов в социальных сетях, – ответила девушка. – Но порой я делаю в своих постах разборы прочитанных книг, и, кстати, об этом – я очень сильно люблю читать – в основном корейскую литературу, правда…       – Прямо как Сонечка… – многозначительно протянул сварожич.       – Заткнись, Борода, – бросил Демирев несколько холодно, даже не взглянув на лицеиста.       – И еще я обожаю танцевать, – Малченкова сделала неловкий реверанс, мол, да, я очень гибкая, – в старших классах я состояла в танцевальном коллективе.       – Тебя надо свести с Витом, – сказал Демирев, – он руководит междворовой танцевальной группой. И это все, конечно, хорошо, но почему твой курс должен выбрать тебя старшиной?       – Я достаточно ответственна, – ответила Малченкова, – и способна найти любой язык с любым человеком, поэтому смогу отстоять своих ребят перед кем бы то ни было.       – Ну перед Дементием Павловичем у тебя вряд ли это получится сделать, – произнес Гончаров шепотом, но таким, чтобы первокурсница услышала.       – Да и перед Еленой Викторовной, если она ей не понравится, – поддакнул сварожич, улыбаясь во все свое кирпичное лицо.       – Не слушай их, Антонина, – Демирев вновь махнул рукой на двух парней. – Кто следующий желает представиться? Разумихина демонстративно встала, опередив парня в женском теле.       – Представься, Илона.       – Эх, – Разумихина вздохнула, – меня зовут Илона Разумихина, если что, мое настоящее тело вот, рядышком сидит…       – Не трогай меня, – Асмодей сбросил руку Разумихиной с плеча.       – В начальной школе я пела в церковном хоре…       – Ни хера же себе! – воскликнул комендант хорсовичей в удивлении, но тут же осек себя и осторожно оглянулся через плечо – Полозов и Елена продолжали о чем-то пререкаться. – Тяжелое детство?       – Вроде как, – Разумихина с улыбкой на лице неопределенно качнула головой. – Я закончила музыкальную школу, поэтому очень хорошо пою, а еще у меня прекрасно поставленная речь – я занималась в школе радиовещания. Если мне надо будет отстоять своих товарищей по курсу перед преподавателями, я легко смогу это сделать…       – Наивная, – Гончаров скорчил мурчание в голосе.       – Еще я очень люблю аниме – та еще отаку, – продолжила Разумихина. – Если что, любимый тайтл – «Берсерк», но только манга.       – Любительница пожестче?       – А вас – Андрей же, да? – это прям так сильно интересует? Вы же вроде по мужским только попкам, – Разумихина хихикнула.       – Тебя уничтожили, Андрюшенька, – Демирев улыбнулся.       – Обожаю видеоигры для взрослых… – Асмодей поперхнулся – чего? Она? Эта экстравагантная блондинка любит видеоигры для взрослых? – …до ужаса не могу терпеть, когда людей судят за их внешность или увлечения. Я очень дружелюбна, поэтому, если решите подписаться в Now, это будет взаимно. И еще я очень люблю кухню фастфуда – шаверма моя любовь.       – Ох уж эти петербуржцы, – Гончаров разочарованно выдохнул.       – Почему твой курс должен выбрать тебя старшиной, Илона? – спросил Демирев.       – Как я уже сказала, у меня хорошо поставлена речь, – ответила Разумихина, – перед преподавателями я смогу отстоять своих однокурсников. А еще я очень активная, смогу подбить свой курс на любую деятельность – мероприятия, походы, не важно что.       – Если это так, то хорошо, – комендант медленно кивнул, – активизм у нас приветствуется. Но только у нас – преподаватели его не одобряют. Да, Дементий Павлович?       – Чтобы они прогуливали наши занятия? Еще чего.       – Я же сказал, – Демирев улыбнулся и, разведя руками, пожал плечами. Он указал на парня в теле девушки, которого Разумихина опередила. – Кажется, ты тоже хотел рассказать о себе. Как зовут?       – Прохор Чернадьев.       Девушка, в чье тело Чернадьев попал, была симпатичной, но не самой привлекательной. Квадратное лицо, ямочки на щеках, неровный ряд передних зубов. Небольшие серые глаза. Светлые волосы с темными корнями опускались чуть ниже плеч каскадом. Под белой блузкой проглядывался крупный бюст – на размер-другой точно больше, чем у Разумихиной. Асмодей почему-то по непонятной ему причине почувствовал зависть.       – Ну-с, расскажи о себе, Прохор.       – Начну с того, – сказал Чернадьев, – что быть лидером мне не впервой. В школе я был старостой класса, и мои одноклассники, и я в том числе участвовали в школьной жизни. Саму школу я закончил с золотой медалью. Закончил художественную школу, и от того у меня очень хороший взгляд на дизайн – часто на крупных фестах в школе мне приходилось быть во главе команды декораторов.       – А это нам пригодится, – Демирев задумчиво почесал подбородок. – Ром, скажешь Гоар, что у нее в бюро, может, пополнение будет? Как у тебя с шитьем, Прохор?       – Очень хорошо, – Чернадьев не без гордости кивнул, – на школьные выступления я, бывало, сам шил костюмы. И еще я очень хорошо владею иностранным языком.       – Каким?       – Французским.       – Wow, alors les crapauds sont venus vers nous, – скорость, с какой комендант хорсовичей перешел на французский язык, удивила, похоже, всех в кабинете, – pareil pour moi[2].       – Qui était votre professeur, Konstantin de Vladislav? – осведомился Чернадьев тут же[3].       – Толстой Лев Николаевич, – Демирев улыбнулся.       Оставшиеся двое – Василисса Клевцова и Игорь Труфанов – подобно троице рассказали о себе. Клевцова оказалась крайне спортивной девушкой, радеющей за здоровый образ жизни, и очень сильно интересовалась психологией, которую сперва хотела изучать, получая высшее образование, но решила сделать выбор в пользу Марибора. Она уверяла, что сможет чувствовать настроение и психологическое состояние своих товарищей по курсу, а значит, ей удастся справиться с положением старшины. Ее кандидатуру Асмодей сразу же для себя выкинул – психологам он не доверял.       Труфанов же оказался распоследним юмористом-активистом, который будучи в школе смог занять четвертое место в студенческой лиге Клуба Веселых и Находчивых, а еще успел стать фотомоделью для какого-то там журнала. Довершали его шутовской образ юмориста рыжие волосы, которые Асмодей находил почему-то отталкивающими, возможно, из-за того, что они были излишне красными, почти как кровь. Труфанов ему почему-то не нравился – было в нем что-то отталкивающее, и, похоже, так думал не только Винницкий. Комендант практически не слушал парня, а когда Гончаров помянул какую-то «рыжую», Демирев принялся тут же отчитывать лысого хорсовича за то, что тот зачем-то пытается вплетать первокурсников во «внутряки Двора», которых им пока еще рано знать.       – А теперь, судари и сударыни первокурсники, – продолжил комендант Демирев, покончив выносить лысому хорсовичу и бородатому сварожичу мозг, – когда кандидаты выступили со своими предвыборными речами, пришло время того, что у нас, на Руси-матушке, всегда фальсифицируется – голосованию. Просьба поднять руки тем, кто готов отдать свой голос за сударыню Малченкову…       Вверх поднялась где-то половина рук от присутствующих, среди которых была и рука Асмодея. Разумихина с искренним непониманием и выпученными яшмовыми глазами уставилась на парня – в глазах его родного тела читался немой вопрос «а почему не за меня?». Но у Асмодея были свои причины так сделать – Разумихина ему не особо нравилась, потому что такие как она подчас были плохими людьми, а стоит таким дать власть… Малченкова, конечно, тоже не ахти что, но в школе на посту представителя класса перед всем учреждением ему уже хватило парня.       Какова вероятность, что Чернадьев не окажется похож на Маглиновского? Это пока все мало друг с другом знакомы, но стоит миновать месяцу – каждый начнет раскрываться, и вряд ли с самой лицеприятной стороны.       – Кто готов отдать свой голос за сударыню Разумихину? – вопросил Демирев, и руку вверх подняло где-то процентов двадцать от однокурсников, среди которых вновь была рука Асмодея. Разумихина встретила этот жест чуть ли не тем же взглядом.       – Не ищи подводных камней, – тихо сказал он ей. – Ты мне не нравишься, но мы должны работать сообща. Поэтому я и оставлю два голоса. Остальные мне просто неприятны.       – Спасибо, Асмодей, – взгляд девушки изменился, и она улыбнулась ему. Сквозь приоткрытые губы на Винницкого смотрели белоснежные зубки. И все же улыбка была у нее красивой…       – Кто готов отдать свой голос за сударыню Клевцову? – руки подняли едва ли человек десять – видимо, спортивный образ жизни прельщал далеко не всех. – Кто готов отдать свой голос за сударя Чернадьева?       На вскидку руку подняли более-менее схожее количество однокурсников, что и в случае с Малченковой. Интересно, Демирев вообще следит за голосующими?       – Ну и, наконец, кто готов отдать свой голос за сударя Труфанова? – две руки поднялось в воздух, среди которых была рука Малченковой к удивлению Асмодея и Разумихиной. – Обильно и разношерстно. Если я правильно подсчитал, – продолжил комендант, – то большее количество вышло в счет Антонины… по батюшке как?       – Юрьевна, – отозвалась Малченкова.       – Собственно, теперь вы знаете имя-отчество вашей старшины, – заявил Демирев и шевельнул рукой, мол, поднимайся. – С отрывом в шесть голосов Антонина Юрьевна становится старшиной первого курса Двора Хорс, а Прохор…       – Сергеевич.       – Прохор Сергеевич, – Демирев кивнул, прикрыв глаза, – становится ее заместителем – с согласия потока, разумеется. Возражения будут?       Никто не подал голоса, а Разумихина потупила взгляд – ее лицо слишком выдавало, что она расстроена сейчас. Девка, похожа, привыкла, что в подобных решениях победа за ней, но сегодня был точно не ее день. Этим они были сейчас похожи. Только теперь, наверное, Асмодею придется выслушать ее нытье о том, почему эта сучка Малченкова стала старшиной, да кто она вообще такая… Разумихина сжала губы в тонкую ниточку и вернулась к своим рисункам в тетради.       Тонкими штрихами она выводила линии, которые складывались в форму лица – ее лица – крайне улыбчиво вдыхающего какую-то выпечку. Рисовала девка, конечно, очень быстро, за движениями ее руки Асмодей едва ли поспевал следить.       – Вы закончили, Константин? – спускающийся по ступенькам Полозов стал крайне хмурым и недовольным. Видимо, разговор с Еленой его изрядно вывел из себя, поэтому стоило ему подойти к Яблоку Да Винчи и коменданту, он тут же натянул черные очки на глаза.       – Осталась последняя деталь, – ответил Демирев и глянул в сторону амфитеатра студентов, на Малченкову и Чернадьева. – Антонина, у тебя есть «Телеграмм»?       – Да.       – Создай чат вашего курса и добавь туда всех, – Демирев вынул из кармана брюк телефон, набирая что-то в нем, – и дай мне свой ай-ди – добавлю тебя в чаты Двора. Где-то через недельку-другую, – продолжил комендант, стоило Малченковой озвучить свои контакты, – я к вам приду снова, первокурсники, вместе с Олесей Валерьевной и вице-президентами учсовета. Ничего страшного вас ждать не будет – предложим вступить и проведем не большой опрос.       – А как же чаты Двора? – подал голос Гончаров.       – Как же я мог забыть, – протянул комендант не без театральности – такую вещь он точно не забыл бы, чем бы эти чаты Дворов не были бы. – Всех желающих добавим в них. Ничего необычного обычные переписки хорсовичей, но предупреждаю их там тонна – от этажа в общежитии до свойских группок.       – Ну те, которые самые отмороженные ОПГ, – прыснул сварожич.       – Довольно, – махнул рукой Полозов, и бородатый сварожич умолк, – формальности несколько затянулись.       – Вы правы, Дементий Павлович, – кивнул Демирев и сделал шаг в сторону, – пришло время оценить ваш магический потенциал, первокурсники. Старшина и ее заместитель первые?       – Да. Антонина, попрошу вас подойти к Яблоку.       Малченкова спустилась к постаменту с гранитной сферой и положила руку на узоры. Те мало-по-малу начинали мерцать, а следом и разгораться. Комендант Демирев все это время, не переставая, следил за своими часами с счетчиками, переводя время от времени взгляд на старшину. Полозов и Демирев продержали ее где-то с минуту, пока пламя свечей на канделябрах и люстре не задрожали.       – Достаточно, девочка, – сказал Дементий Павлович, и Малченкова убрала руку с каменного шара. Сияние узоров начало стихать. – Константин?       – Потенциал – сто и четыре единицы, – ответил он, и Полозов будто бы мысленно сделал для себя какую-то пометку. – Совсем не плохо, Антонина Юрьевна, – комендант улыбнулся девушке.       – Да, совсем не плохо, – Полозов согласно кивнул и махнул рукой, – даже хорошо – чуть выше нормы. Это действительно хорошо. Следующий…       Следующим к Яблоку спустился Чернадьев, потенциал которого приравнялся к ста шестидесяти, и заместитель директора одобрительно кивнул, а его хмурое выражение лица начало приобретать более мягкие черты. Похоже, он начинал надеяться, что магический потенциал Асмодеевского года будет очень хорошим. Асмодей хрустнул пальцами, ожидая своей очереди, его прям начинало распирать от желания узнать, какой потенциал был у него. Было в этом что-то…       Дальше спускаться лицеисты начали по списку. Аветисов Димитрий, магический потенциал – ровно сотня единиц… Агриппова Александра, магический потенциал – восемьдесят девять единиц… Антохин Станислав, магический потенциал – сто и четыре единицы… Брагин Иафет, магический потенциал – семьдесят три единицы… Быченкова Валерия, магический потенциал – сто пятнадцать единиц… Власова Яна, магический потенциал – девяносто три единицы… Вавринчук Алексий, магический потенциал – девяносто восемь единиц… Велевенова Радмила, магический потенциал – сто семьдесят четыре единицы… Видиш Александра, магический потенциал – сто шестьдесят и одна единица…. Вигилев Ярослав, магический потенциал – сто и тринадцать единиц…       Хмурость и недовольство Дементия Павловича практически полностью улетучилось к моменту, когда назвали фамилию Винницкого.       – Винницкий Асмодей, – назвал комендант хорсовичей парня, и Разумихина шепнула ему:       – Давай, я в тебя верю!       – Мне вера ни к чему, – отозвался парень и спустился по ступенькам.       У него было крайне неприятное ощущение от того, что взгляды больше трех сотен лицеистов-хорсовичей сейчас были устремлены на него. Под этим напором множества и множества пар глаз он ежился, хотел исчезнуть, но желание узнать, какой у него магический потенциал, перекрывал страх огромной фанерой, на которой словно на картинке-хохме из интернета говорилось о поддержке с воздуха. Елена, сидящая на столе Полозова, подмигнула ему, и Винницкий отвел взгляд, встретившись им с Гончаровым и сварожичем Бородой.       Медведь в красном кафтане с медными узорами сидел на парте, положив локти на колени, и внимательно следил за каждым движением Асмодея. Гончаров тем временем что-то тихо говорил бородатому, возможно, что-то про самого Винницкого. Пальцы-сардельки сварожича ласково ходили сквозь проволоку его стриженной бороды, будто бы гладя ее. Слушал сварожич хорсовича крайне внимательно, и Асмодею подумалось, что именно эту ситуацию Рус и Рома имели в виду на Соловцах, когда сказали, что хорошо общаются с другими Дворами, если они к ним хорошо относятся.       Асмодей подошел сфере и медленно, почти что, упиваясь моментом истины, положил руку на холодный камень. Сперва он ничего не почувствовал, но следом по руке, перекидываясь на все остальное тело, пробежал разряд, подняв волосы на затылке дыбом. На секунду даже стало тяжело дышать, но после все стало спокойно, если ситуацию таковой можно было считать. Узоры в камне сферы мерцали очень и очень слабо. Полозов нахмурился и взглянул на коменданта Демирева из-под черных линз. Тот, не отрываясь от своих часов, что-то считывал одними губами. Затем он опустил руку и, как и в случае со всеми до Асмодея, сделал пометки в журнале.       – Тридцать восемь единиц, Асмодей, – сказал Демирев, – это ниже нормы.       – Хм-м, – выдохнул Полозов, но больше ничего не сказал.       Тридцать восемь единиц?.. Амфитеатр лицеистов тут же наполнился переговорами в полголоса. Вряд ли хоть кто-то из них ожидал, что среди них окажется мальчишка с настолько малым потенциалом в магии. А чего сам Асмодей, собственно, ожидал? Что сейчас выйдет, постоит с ладонью на булыжнике, и комендант его Двора заявит, что его потенциал выше двух сотен? В жизни, конечно, бывает все, но все не настолько радужно… А ведь именно этого Асмодей и побаивался еще со времени разговора с Лаской, у которого показатель тоже был ниже нормы. И парню приходилось курить стимуляторы.       Асмодей поднялся к своему месту и сел рядом с Разумихиной. Тридцать восемь единиц… так мало, даже ниже показателей Ласки, которому приходится курить стимуляторы.       – Асмодей?       Асмодей, хмуря лоб, глянул на Разумихину, которая озабоченно поглядывала на «партнера». Выражение его лица выдавало, что ей сейчас не все равно на возникшую ситуацию… А может она так пытается втереться к нему в доверие? Хотя какая сейчас разница? Тридцать восемь единиц… На следующий день, когда они вернутся в свои тела, девка просто засмеет его, если ее потенциал окажется выше.       Тридцать восемь единиц…       Телефон Разумихиной завибрировал, и Асмодей вынул его. Помимо ряда оповещений о том, что herelessi была добавлена в чаты «Хорс. Общага. Третий этаж» и «Свои ребята», в строке уведомлений висело также сообщение от вечно молодого, который писал – «Руся тоже сперва загонялся, Асмодей, не парься на счет пониженного потенциала, грамотные мольфары предпочитают оценивать человека по другим критериям».       Винницкий поднял глаза и встретился взглядом с Гончаровым, который, прикрыв глаза, кивнул парню.