Асмодей никогда не смеется

      Время было почти половина второго, и на улице было прохладно. Небеса затянули серые облака, обратив краски мира в сборище скетчей. Асмодей и поток его однокурсников вывалился во внутренний двор Марибора. Хорсовичи растянулись по садикам, беседуя, смеясь и рассуждая о ближайшем занятии. Винницкий сидел на низком каменном заборчике, наблюдая за фонтанчиком, в центре которого дрейфовали под напором ветра водные лилии.       Подуло сильнее, и лилии поплыли в другой конец фонтанчика. Добрынич-Рюрикович проревел и выругался, потому что камыш, растущий рядом с лилией, согнулся в другую сторону. Он уже последние несколько минут пытался его сорвать – Асмодей не мог в толк взять, на кой ляд эта тростинка ему. Если только он не хочет между зубами ее жевать.       – Сука, я тебя достану, – рявкнул Добрынич-Рюрикович. Асмодей плотнее закутался в кафтан.       – Каспер, не ругайся, – попросила Малченкова, сидевшая рядом с Асмодеем. В руках она держала «Обучение травами» Парацельса в потрепанной временем коричневатой обложке из кожи.       – Отвянь, Тонь, – Добрынич-Рюрикович скривил мину, подмигнув старшине, и вновь потянулся к тростинкам.       – Замерзли?       Появившаяся с той стороны ступенек и главного здания Разумихина держала руки в карманах и улыбалась. Ее кафтан был застегнут под горло. Рядом с ней в воздухе парили четыре высокие стеклянные кружки с двойными стенками. В них плескался горячий шоколад, который на взгляд Асмодея был излишне густой, с зефиринками. Над кружками вился пар – похоже, шоколад был очень горячий.       – Это вам, – девушка вынула из кармана кафтана Фалерию и указала поочередно на Асмодея и на Малченкову. – Ѿтдаисѧ имъ[1], – распорядилась она, и кружки плавно славировали прямо под нос старшине и Винницкому.       – О, благодарю, Илона, – улыбнулась Малченкова, осторожно беря кружку с горячим шоколадом и делая глоток. – Очень вкусно!       – Что-что, а в этом я толк знаю, – Разумихина тряхнула волосами, беря свою кружку. Асмодей осторожно глотнул обжигающий напиток – отдало сладким, излишне даже. Разумихина, похоже, добавила еще и сливок, которые уже смешались с растопленным шоколадом. – А тебе, Асмодей, как? – поинтересовалась девушка, присаживаясь рядом с ним.       – Я сделал бы лучше.       – Асмодей!       – Я бы попробовала, – хихикнула Разумихина и перевела взгляд на Добрынич-Рюриковича, который почти дотянулся до тростинки кончиками пальцев. – Каспер, заканчивай херней маяться и иди к нам.       – Обожди, Илона, – изрек хорсович и ухватился за тростинку, издав победный клич.       Парень потянулся и вырвал стволик камыша. Добрынич-Рюрикович двинулся к каменным ограждениям, отрывая концы.       – За хером это тебе? – осведомился Асмодей.       – По приколу, – Добрынич-Рюрикович улыбнулся слегка глуповато, и Малченкова возвела очи горя. – Ну что? Прикольно же во рту держать что-нибудь.       – Тебе не привыкать, наверное, – заметил Винницкий.       – Асмодей! – взорвалась Малченкова, а Разумихина прыснула, чуть не расплескав шоколад. – Илона, это не смешно!       – Это очень смешно, – изрекла сквозь смех Разумихина.       – Был момент, Асмодей, – хохотнул Добрынич-Рюрикович, указав на парня. – Это мне? – спросил он у Разумихиной.       – Да, – кивнула Разумихина, всхлипывая от смеха.       – Спасибо.       Добрынич-Рюрикович сделал несколько глотков и резко вдохнул, следом зашипев. Он высунул язык и замахал рукой.       – Усуратонкачи, – сказала ему Разумихина с улыбкой.       – Чегось? – проговорил Добрынич-Рюрикович, продолжая махать рукой.       – Не важно, – качнула головой Разумихина.

Свечи у камина, Музыка красива. Нас уносит эта ночь с тобой Волной адреналина. Ах, эти свечи у камина - Красивая картина; Как же ты на вкус приятна Словно спелая малина.[2]

      – О, она мне нравится, Тонь, – сказала Разумихина, когда Малченкова нажала на песню в плейлисте, положив телефон на камень ограды.       – Смазливенько, – Добрынич-Рюрикович мотнул головой, скривив рот.       – Ой, а что ты слушаешь, Каспер? – вопросила Малченкова, подняв брови.       – Оксимирона, – хорсович развел руками.       – Псевдо-интеллектуальный рэп, – отмахнулась Малченкова.       – У него есть парочка треков, которые я переслушиваю, – сказала Разумихина, – но я больше люблю Инстасамку.       – Старшина еще что-то говорит про вкус, – буркнул Асмодей, попивая шоколад Разумихиной.       – Под нее вообще-то офигенно отрываться на вечеринках, – возмутилась Малченкова, – и под Моргенштерна.       – Морген – вообще отдельная тема, – вновь осклабился Добрынич-Рюрикович, и вынул из кармана пачку сигарет, заделанную под старину – с красиво вьющейся надписью «Джордж Карелиас и Сыновья», ниже под которой красовался серебристый герб. Парень сунул в рот сигарету и поднес свою палочку, буркнув: – Ѯажгысь![3]Надеюсь, не захочется срать на паре, хотя это не кофе же, – произнес Добрынич-Рюрикович, когда табак занялся тленом.       – Только в нашу сторону не выдыхай, – Разумихина придвинулась ближе к Асмодею – опасно близко, как он посчитал, – коснулась своим плечом его.       – Не ссы, Илона, – Добрынич-Рюрикович выдохнул облако дыма через плечо.       – Ты и Илона, – подала голос Малченкова, – из чистокровных магов же, да?       – Есть такое, – кивнул Добрынич-Рюрикович и сделал глоток горячего шоколада, – а что?       – Да интересно. Вы много магических формул знаете?       – С дюжины две, – пожала плечами Разумихина.       – До манды, – ответил Добрынич-Рюрикович, вновь затягиваясь сигаретой, – меня Коля много чему научил. Учил, точнее…       – Почему учил? – Малченкова заглянула в карие глаза Добрынич-Рюриковича, когда тот опустил их в ноги, утопающие в жухлой траве газона.       – Не хочу об этом.       – Хорошо, – Малченкова кивнула, – но если захочешь поговорить…       – Я тебя наберу, не беспокойся, Тонь.       – Куришь, сука? – раздался голос со стороны ступенек, и Асмодей глянул туда. Старший брат Добрынич-Рюриковича в распахнутом кафтане спускался по ступенькам в развалочку.       – Курю, – кивнул хорсович не без улыбки.       Подошедший Николай отвесил брату затрещину и полез в карман, вынимая коробчонку с ладонь размером, в которой оказалось несколько рядов черных сигарет. Одну из них Добрынич-Рюрикович сунул в рот и махнул рукой брату.       – Дай подкурить, шалопай. – Каспер передал сигарету брату и тот затянулся, поджигая табак своей.       – Портят дорогой табак какой-то дишманью, – фыркнул Добрынич-Рюрикович с улыбкой, и Николай кивнул, затягиваясь.       – Ну простите, уважаемый, что батенька на хер послал меня с карманными расходами, – развел руками Николай, слегка присев, – и я живу на одну стипендию.       – Николай… э-э…       – Евгеньевич, – подсказал Добрынич-Рюрикович и затянулся вновь, – но ты даже не думай по отчеству обращаться – я тебе не Костя и не Валерьевна.       – Хорошо, как скажете, – Малченкова зарделась. – Я хотела узнать про стипендию.       – Ой, подруженька, это я тебе не смогу помочь – никогда в эту поебень не лез, и тебе не советую, – ответил Николай. – Профорга у вас еще не выбирали?       – Нет.       – Пацура, небось, опять не хочет линять из комендантских спален, – Николай задумчиво почесал затылок.       – Я и она, – Асмодей кивнул на Разумихину, – ее вчера видели.       – Пацуру?       – Вместе с комендантом была в кофейне, – кивнул Асмодей.       – Так это она – Пацура? – Разумихина округлила глаза от удивления. – А она красивая. Постой, а ты откуда знаешь?       – Видел ее на завтраке, – ответил Винницкий и вновь глотнул шоколада. – Викторией Олеговной зовут…       – Пацура, – поправил Николай.       – По хер.       – Ты же говорил, что в Мариборе по фамилии обращаться – верх неуважения, – подметил Каспер.       – В отдельных случаях мы себе это позволяем, – ответил Николай.       – В каких, если не секрет?       – В случае Пацуры, Коробковой, Щур… много, кто есть, – Добрынич-Рюрикович пожал плечами. – Коробкова – потому что предала нас. Щур – сварожичская шалава. А Пацура – ну, Викуля, конечно, молодец, что подхватила Костю…       – Но? – Разумихина заглянула в глаза Николая.       – Это сложно.       – Да говори уже, – Добрынич-Рюрикович хлопнул брата по плечу, – что ты как целка, ей-богу.       – Ты слова-то подбирай, Каспер! – Николай вновь отвесил братцу затрещину. – Тем более во время пары. Хера ты, кстати, тут яйца мнешь? С кем у тебя пара?       – С Ермилом… как-то-тамовичем…       – Травничество, – добавила Малченкова.       – Ах, Лясун, – Николай кивнул, как бы принимая ответ. – Никогда не любил травничество – скучная нудятина.       – И неизвестная, – согласилась Малченкова, – в табеле с расписанием даже номера кабинета не было.       – Это потому что Лясун редко когда проводит пары в здании, – заявил Добрынич-Рюрикович, – обычно на природе, выводит студентов в Сумеречье. В безопасную его часть, разумеется, – добавил Николай, чуть погодя.       – А это не… – Малченкова сделала неопределенный жест рукой.       – Опасно? Всякое бывает. – Николай пожал плечами. – Но Лясун – лучший выпускник среди дажбожичей. Пущай это звучит как приговор, мужик он так-то способный. Поболе некоторых хорсовичей.       Если даже дажбожич, Двор которых ценит мечтательность, способнее Асмодея, то парню придется, похоже, свыкнуться с положением дел. Винницкому казалось, что первая же сессия будет им завалена, а тогда прости, прощай, Марибор…       – Эй, – Разумихина ткнула Асмодея в плечо, – ты чего приуныл?       – Я не приуныл.       – Вижу же, что приуныл, – девушка заглянула Винницкому в глаза, и тот отвел их в сторону.       – Отвали. Бесишь.       – Асмодей, ты, пипец, какой грубый, – подметил Добрынич-Рюрикович, докуривая сигарету.       – Как-то не особо интересовало твое мнение, Николай.       – Не обращай внимания, – отмахнулась Разумихина, тяжело вздохнув, – он такой человек.       – Сложно тебе будет, Асмодей, – сухо проговорил Николай. – Ой, сложно.       – Не трахает.       – Эй, первокурсники! – окликнул хорсовичей мужской голос, и Асмодей глянул на его источник. – Давайте сюда!       – О, вот и Лясун, – произнес Добрынич-Рюрикович. – Ну бывайте, молодые, удачи вам.       – Она понадобится? – осведомилась старшина у уходящего Добрынич-Рюриковича.       – Кто знает? – усмехнулся Николай, разведя руками.       Лясун был накаченным мужчиной, крупнее даже бородатого сварожича, который явился в кабинет Полозова вместе с Гончаровым и комендантом. У него было суровое квадратное лицо, на котором, тем не менее, красовалась приветливая, светлая улыбочка. Маленькие голубые глаза были крайне добрыми на этом лице. Его светлые волосы в боках были выбриты, а на макушке вились во все стороны. Одет он был в желтую рубашку с зеленой жилеткой в клетку, поверх которых был надет зеленый кейп, спускающийся ниже колен. Щеголял Лясун в подстать жилетке и кейпу того же цвета шароварах в клетку и высоких черных сапогах.       – Дажбожича прям издалека видно, – шепнул Добрынич-Рюрикович на ухо Асмодею.       – Подходите-подходите, – зазывал Лясун, махая руками. – Кто старшина?       – Я, – Малченкова подняла руку и представилась.       – Антонина, – сказал Лясун, – проконтролируй, чтобы никто из вашего курса не отстал. Урок мы проведем вне стен Марибора. Прошу, следуйте за мной.       И с этими словами Лясун повел первокурсников к огромным воротам Марибора, выходящим на Медный бульвар. Он вел хорсовичей по мостовым Медного бульвара, и жители невзначай указывали на молодых учащихся Марибора, не тактично обсуждая их.       – Это новый год мариборичей? – обсуждали горожане.       – Их форма красивее, чем была в мое время.       – Первый урок с Лясуном, хех, бедняжки – познают скуку.       Асмодей шел, погруженный в свои мысли. Руслан и Гончаров поговаривали, что поднять магический потенциал можно и без наркотиков. Похоже, что наказ-шепоток, произнесенный Кощеевой, и является тем самым другим вариантом. Парень мог пойти к ней и осведомиться по этому поводу, но Елена Викторовна при всех расположенных к Винницкому жестах вызывала у Асмодея мало доверия.       Парень должен был искать другой источник комментария – может быть, Демирев. Он ведь явно комендантом был не просто так, в магии точно разбирался лучше студентов. Или Асмодей мог бы написать Деордиеву, тот его мог запомнить. А на крайний случай была еще Бабкина – она же алхимик, сварит настойку или еще что.       Сложно все это было. И не правильно.       – Он опять с этим недовольным мордалом, – услышал Асмодей и поднял глаза. Однокурсники, шедшие впереди, моментально увели взгляды. Асмодей хмыкнул.       – А с хера ли вас волнует мое выражение лица? – тихо спросил он у шедших впереди.       – Язык подбери, мудила, – сплюнул парень, которого норны, кажется, назвали Анастасием. – Вмять, что Кощеева в тебе нашла?       – И тебя, и меня это трахать не должно.       – Ты, я погляжу, фильтровать речь вовсе не можешь, – заметил Анастасий, – даже при девушках.       Он кивнул на пару однокурсниц – Иоанну и Ангелину.       – Не воспитанный, – фыркнула Ангелина.       – Я хотя бы не произвожу впечатления шалавы.       – Ты, ебать, бессмертный, Асмодей, – Анастасий обернулся к Винницкому, глянув тому в глаза.       – Перестал. – Разумихина схватила Анастасия за руку. – Кто вам виноват, – вопросила она у Иоанны и Ангелины, – что вы, правда, как пара шлюх накрасились?       – Илона! – ахнула Иоанна, схватившись за грудь. – Это вообще-то грубо.       – Да мне посрать, – Разумихина сплюнула. – Вы ничуть не лучше этой мымры Кощеевой. Идем, Асмодей, – Разумихина демонстративно взяла Винницкого под руку, и парня тронула дрожь.       Так они и прошли бок о бок, пока Лясун не вывел их на знакомую поляну с коловратом. Ученики растянулись по полю по указанию Лясуна. Асмодей моментально вырвался из рук Разумихиной, ошарашенно глянув на нее.       – Не трогай меня своими грязными руками, – зашипел он.       – Я избавила тебя от неприятностей, – заметила девушка.       – Мне помощь была не нужна, – огрызнулся Асмодей. – И не смей трогать больше.       Лясун хлопнул ладонями, призывая хорсовичей к вниманию. Разумихина сжала губы в тонкую ниточку, отводя взгляд от Винницкого.       – Мы спонтанно начали, – произнес Лясун, – толком я и не представился. Ермил Васильевич, – преподаватель отвесил чинный поклон первокурсникам, и ряд девушек даже тихо захихикал. Асмодей возвел очи горя, – а фамилию мою вы, небось, наслушали от старших курсов. Вести я у вас буду две дисциплины – травничество и МРИЖ. Специализируюсь я, конечно, на травничестве, и занятия будут проходить на природе. С погодой, надеюсь, – Ермил Васильевич поднял голову на хмурое небо, – нам будет вести. Вы покуда присядьте.       Первокурсники переглянулись, Лясун смутил и Асмодея. Он бы в холод на голую землю не садился. Неожиданно Разумихина потянула парня за рукав кафтана, и Винницкий одернул руку.       – Я тебе сказал же… – начал он и осекся, девушка сидела на мягком коврике с бахромой, который взялся невесть откуда.       Асмодей огляделся по сторонам – находку обнаружили все, поэтому хорсовичи присаживались с трепетным удивлением на лицах. Парень осторожно присел. Лясун стоял, сунув руки в карманы брюк и ожидая, когда первокурсники устроятся удобнее.       – Итак, – начал Лясун, когда хорсовичи расселись на ковриках, – чтобы мы не замерзли прибегнем к магии…       С этими словами Ермил Васильевич поднял руку и и щелкнул пальцами, на которых красовался изящный перстень с драгоценным камнем – алым, с белыми прожилками. Тот на мгновение вспыхнул, и факелы, что выстроились коловратом, занялись пышащим огнем, который моментально расстелился теплом по полю. Асмодею даже стало немного жарковато. Он очень удивился тому, что Ермил Васильевич возжег факелы без слов заклятия и без палочки. Хотя о таком явлении Асмодей слышал в «Гарри Поттере»…       – Он способен в невербальную магию? – осведомился Асмодей вслух, и Разумихина покачала головой.       – Он пользуется магическим перстнем, – возразила она.       – Что это?       – Не всякий мольфар пользуется палочками, – ответила Разумихина, глянув на Асмодея, – они – идея-фикс ведьм и колдунов из Европы, а мольфары и волхвы у нас всегда пользовались магическими перстнями. Принцип практически тот же, но требует не взмахов, а особых жестов рук, движений пальцев и печатей.       – И сильно сейчас распространены магические перстни? – поинтересовался Асмодей.       – Мало, – Разумихина покачала головой, – только в крайне старых магических родах сохраняются традиции использования перстней. Мой отец пользуется им, и у меня он есть. Хотя я им не пользуюсь – в таком типе магии я едва ли буду сильна.       – Нашу первую лекцию, – подал голос Лясун, привлекая внимание хорсовичей, – мы начнем с основ травничества и клятвы.       – Клятвы?       – Да, – Ермил Васильевич кивнул. – Поднимите руки – вот так, да – и поклянитесь: я обещаю правильно обращаться с природой, ведь она дает мне жизнь.       С поднятой рукой Асмодей следом за остальными однокурсниками повторил клятву, произнесенную Лясуном. Мужичком он, похоже, был странным – необычная причуда, небось членом «Гринписа» был.       – И на вашем месте, – вновь заговорил Ермил Васильевич, – я бы держался этой клятвы, малыши. Потому как если хоть кто-нибудь из вас решит навредить природе вокруг Марибора, то ему точно… будет не сдобровать. Наказание последует ужаснейшее. Уяснили?       – Жуть, страху нагнал, – шепнула Разумихина на ухо Асмодею.       – Травничество, – Лясун хлопнул в ладони, скрестив пальцы рук, – на этих уроках вы и я будем изучать растения и грибы магического происхождения. Мы изучим все их полезные свойства, которые пригодятся вам на занятиях по алхимии с Матушкой. Я научу вас ухаживать за магическими растениями, и к зачету вы вырастите свое такое, за которым будете ухаживать и активно наблюдать. Воспринимайте, маленькие, заботу о собственным растении как об уходе за малышом. Почувствуйте себя родителями.       – Не хотел бы я становиться папашей раньше времени, – буркнул Асмодей.       – И не говори, – тихо усмехнулась Разумихина.       – Ведьмы и колдуны в Западной Европе, – говорил, меж тем, Лясун, – онъмёдзи в Японии и… наши… волхвы очень хорошо в старые времена разбирались в травах. Конечно, внимание их всегда акцентировалось на тех травах, которые они использовали в своих снадобьях или ядах. Поднимите руки, кто у вас является магом не в одном поколении?       Где-то больше половины хорсовичей-первокурсников подняли руки, и Ермил Васильевич в удивлении присвистнул, слегка усмехнувшись. Вряд ли он ожидал, что такое количество чистокровных или полукровок наберется на новый поток студентов Двора Хорс. А быть может он удивился такому количеству не-магорожденных… Этого Асмодей никогда не узнает.       Разумихина рядом с ним опустила руку.       – Тогда у матерей – если они у вас мольфары – вы могли наблюдать «ведьмин сад». Каждая женщина-мольфар по-своему обставляет его – в родах чистокровных мольфаров «ведьмины сады» огромны…       – Да, матушка о нем очень сильно заботится, – Разумихина согласно закивала. – Ты не представляешь, с какой силой она приучала меня к тому, чтобы я сама начинала заводить свой «садик». Хотя бы небольшой.       – По херу как-то.       Разумихина тяжело вздохнула, отвернувшись.       – …А в маленьких семьях обычно заводят подоконную теплицу, – продолжал Лясун, – в них выращивают самые необходимые травы, такие, чтобы пригодились, когда кто-то из родни захворает – фенхель, зверобой, полынь, болиголов, а кто-то даже выращивает аконит, но скорее всего в декоративных целях. На будущих занятиях вы и я с ним познакомимся.       Последующие минут сорок Ермил Васильевич рассказывал крайне скучную теорию о свойствах трав и их использовании в приготовлении различных зелий и припарок. Разумихина не скрываемо начала позевывать с этой лекции и даже в какой-то момент, наклонившись к Асмодею, сказала:       – Вернемся с обеда, и упаду спать. Он, конечно, симпатичный, накачанный, но рассказывает нудно…       Асмодей не мог с этим не согласиться. И все же был готов встать на защиту Лясуна – дажбожич не требовал вести лекцию от руки. Он только, знай себе, расшагивал туда-сюда, временами делая магические жесты и ставя соответствующие печати, и в следующий момент возле него появлялось то одно, то другое растение или даже цветок. Несколько однокурсниц Асмодея в эти моменты пытались упросить Ермила Васильевича подарить им их, потому что цветы были очень красивы, аргументировав это тем, что «цветы красят девушек лучше всякой косметики». Но профессор строго на строго отказал в просьбах и продолжил вести лекцию.       Добрынич-Рюрикович, хотя тоже начал клевать носом, в отличии от Разумихиной принял позицию удержания себя – он подпер голову руками, тупо уставившись в одну точку где-то на уровне бродящего Лясуна. Асмодею, конечно, позже показалось, что хорсович все же уснул, потому что взгляд стал излишне остекленелым. Но что-то внутри нашептывало, что Добрынич-Рюрикович способностью спать с открытыми глазами вряд ли обладает. Не особо вышколен он в этом.       – Ряд отдельных растений выделяет особый сок, – продолжал рассказывать Лясун, – который при дозированном смешении с отдельными ингредиентами и субстанциями способен стимулировать ваш магический потенциал.       Что? Асмодей поднял голову – не послышалось ли ему? Или Лясун действительно только что обронил, будто магический потенциал можно стимулировать? А если под стимуляцией подразумевается повышение потенциала? Это же вполне себе вариант, а быть может даже схожий с тем, что Винницкий думал о варианте с обращением к Бабкиной.       – Но, – Лясун поднял палец, – стимулирование магического потенциала сродни допингу в спорте. Это наркотики, поэтому я настоятельно рекомендую забыть об этом и не справляться ни у кого. В особенности у Матушки, она вас с потрохами сожрет. И это не шутка, не даром же она – Яга, – добавил Ермил Васильевич чуть тише, усмехнувшись.       Облом, хотя Асмодей и понимал, что этот запрет определенная доля мариборцев не соблюдает. Руслан курил что-то такое, что стимулировало его потенциал, он ведь сам говорил об этом. И Асмодей это видел. Да и на Соловцах, если уж на то пошло, когда они встретились впервые, Гончаров-тот позже обмолвился с Лаской, что в монастыре взял то, что нашел, а если Лясун будет не доволен, то это его дело, ведь он ничего толком не объяснил. Вывод из этого напрашивался один – парни были с Ермилом Васильевичем в дружках…       И все же наркотики были не тем, к чем Асмодей хотел бы стремиться, чем хотел бы промышлять, употребляя. Прослыть в Мариборе нариком – хуже не придумаешь. Он, правда, не знал, как относятся в студенческой среде к такому, но лучше было бы жить спокойной жизнью, зная, что все хорошо.       И Руслан, и Гончаров приветливы, среди Двора Хорс явно яркие парни, которые кореша многим, если даже коменданта называют Костенькой и могут даже позволить, шутя, отозваться о нем не лестно. Им такое как наркотики вполне может сойти с рук среди студентов…       – А теперь, – Ермил Васильевич подбоченился, – пока у нас есть немного времени до конца занятия, – он сверился с часами на запястье, – предлагаю проверить ваши знания в травах. Если они у вас имеются, конечно же. Я вам даю двадцать минут, чтобы вы собрали немного различных трав и цветов, имеющих магическое значение и особенности. Вам разрешено войти в лес, но не дальше ближайшей опушки – это я вам запрещаю. Как говорится в Европе, дальше только драконы… Разделитесь по парам и начинайте – если что, в помощь можете использовать учебники, ежели не уверены. Антонина и Асмодей, подойдите ко мне, пожалуйста.       Разумихина глянула на Винницкого, а тот округлил глаза – зачем он нужен Лясуну? Старшина, понятное дело, у нее должность, и Ермил Васильевич будет опрашивать ее по потоку, составлять список и прочее. Но зачем ему он? Парень осторожно поднялся и поплелся следом за Малченковой к преподавателю.       Разумихина меж тем пнула задремавшего Добрынич-Рюриковича, и он мгновенно пробудился.       – Что?.. Что случилось? – вопросил он, замотав головой из стороны в сторону.       – С добрым утром, соня. – Разумихина положила руки на бедра. – Мы делимся на пары, чтобы найти какие магические коренья. Пойдешь с Асмодеем?       – Я пойду один, – бросил через плечо Винницкий, идя к Лясуну.       – Ермил Васильевич сказал, что парами ищем! – топнула ногой Разумихина, возмутившись.       – Успокойся, Илона, – Добрынич-Рюрикович протяжно встал и положил руку на плечо Разумихиной. – Его все равно никто спрашивать не будет, – добавил он ехидно и пошел следом за Асмодеем.       – ...Это мой номер, – говорил Ермил Васильевич Малченковой, когда Асмодей подошел. – Пришли мне в «Телеграмм» весь список группы и отметь тех, у кого потенциал ниже сотни единиц.       – А это сильная… проблема? – Малченкова осторожно покосилась на подошедшего Асмодея.       – Нет, – Лясун коротко мотнул головой и глянул на Добрынич-Рюриковича, который, подойдя, встал чуть поодаль от Асмодея. – Каспер – да? – побудь немного в сторонке, разговор приватный. А ты, Антонин, пока займись списком.       Девушка кивнула и отошла к коврикам, на одном из которых лежала ее сумка. Упав возле нее, она принялась строчить список первокурсников у себя в телефоне. Когда же Добрынич-Рюрикович отошел на приличное расстояние, Лясун убедился, что парень не услышит его разговора с Винницким. Он положил руку на плечо хорсовича – Асмодей затрясся внутри не в состоянии подавить это.       – Роман говорил мне, что у тебя очень низкий потенциал, – начал Ермил Васильевич без прелюдий. – Попросил, чтобы я занялся этим, но обговорил с тобой. Руслан уверял, что ты против моих методов.       – Блеск, – фыркнул Асмодей и констатировал в лоб, ни разу не постеснявшись сказать это вслух и прямо в лицо преподавателю: – Ваши методы, Ермил Васильевич, наркотики. Мне не особо хочется этого.       – Понимаю, Асмодей, и не собираюсь принуждать. – Глаза у Асмодея округлились – дажбожич застал его врасплох. – Но это меньшее из зол, потому что в питьевом состоянии настойка та еще бурда – потянет блевать.       – Настойка? – переспросил Асмодей.       – Буду честен, Асмодей, – сказал Ермил Васильевич, поясняя, – все зелья, эликсиры, настойки и вытяжки – все это сродни наркоте, привыкания не вызывает, но неправильная доза – и ты труп. Ни ты первый, ни ты последний мальчик с низким потенциалом в магии, таких было много до тебя и будет столько же после, а моя цель помочь.       – И скольких вы подсадили своей помощью?       – Ни сколько, – Ермил Васильевич пожал плечами, – электронки в моде не так давно, и их владельцы сами ходят ко мне. Я всегда провожу короткую лекцию на этот счет – желание пить настойки пропадает сразу, как узнается состав. А перегнать настойку в вытяжку для электронки не сложное дело.       – Что в составе?       – Бутончик пушицы, дистиллированный спир, сернистая ртуть, толченные волокна хенны и ягоды омелы, – отчеканил мужчина, не отрывая от Асмодея взгляда.       Винницкий сжал губы в тонкую ниточку, пытаясь представить, как на вид будет выглядеть эта настойка, и фантазия настойчиво представляла ему жижу на манер оборотного зелья, которое пили Гарри и компания. Вкус небось будет еще и убийственно хуже, если в составе ртуть.       – Легче тогда просто забить, – задумчиво произнес Асмодей.       – Можно, – кивнул Ермил Васильевич, засовывая руки в карманы брюк, – но тогда будет тяжело.       – А с этим будет легко?       – Понимаешь, настойка и вытяжка – решение тоже поверхностное, потенциал-то ты повысишь, но лишь на время, а потом будет недомогание.       – И ломка.       – Нет, конечно, – Ермил Васильевич выставил руки в защитном жесте, – ты просто сам придешь к мысли, чтобы потенциал не откатывал назад, надо пить на постоянке. А в случае с настойкой дело обстоит как с алкоголем, Асмодей, выпьешь излишне много и – бац! – словишь передоз, пойдет отравление организма, начнешь блевать постоянно – не исключено, что и кровью. А затем все выйдет в страшную интоксикацию. Летальных исходов никто никогда не видел, но агония у ребят была жуткая.       – Хотите сказать, что вытяжка для электронки будет лучше? – вопросил Асмодей.       – Ты лишь пристрастишься к куреву, мальчик, – сказал Ермил Васильевич и улыбнулся уголком рта, разведя руками. – А ты здесь не один такой. Сварожичи, – Лясун кивнул куда-то в сторону Марибора, – курят подчас как не в себя. Одни излишне принципиальные, похожие на тебя, – «вытяжка для электронок – наркота, а мы не нарики», – скорчил голос Ермил Васильевич и продолжил обычным своим баритоном: – Низкий потенциал в магии равно неуспеваемость по ведущим дисциплинам. Неуспеваемость равно постоянные разговоры с Родионом, Анной и Виктором Александровичем. Постоянные разговоры равно стресс, а стресс…       – Равно сигареты, – перебил Асмодей. – Я понял. Можете не продолжать.       – Схватываешь на лету.       – Выбор невелик, – Винницкий сунул руки в карманы брюк. – Считай и нет.       – Почему же нет? Ты можешь начать с настойки, – Ермил Васильевич повел рукой в сторону, – опробовать. Выдержишь первую пробу – назначу полный курс. Пропьешь настойку и парочку стимуляторов для закрепления.       – И если начну блевать?..       – Остановим курс, и ты сделаешь перерыв. Потенциал будет стабильным какое-то время после пропития и только потом будет снижаться, не резко, конечно, но ты начнешь замечать. Тогда можно будет и перейти к вытяжке и электронке, – закончил Ермил Васильевич.       – Не особо хочется. Но я не Геральт, чтобы выбирать между одним злом и другим.       – А что выберешь в таком случае? – поинтересовался Лясун.       – Большее.       Брови Лясуна моментально взлетели кверху, Асмодей точно застал его врасплох таким ответом. Дажбожич моргнул несколько раз, прежде чем вернуться в реальность.       – Значит, ты решил? – уточнил он.       – Угу.       – Тогда вместе с Каспером, – Ермил Васильевич подозвал хорсовича, и тот, отвлекшись от «Тик Тока» в телефоне, подошел, – соберешь эти растения.       Он вынул из внутреннего кармана своего кейпа маленький дневник в кожаной обложке – не больше ладони – и достал оттуда же ручку. Он быстро написал список растений, необходимых для настойки, и передал оторванный лист Винницкому.       – Пушицу найдете на болоте, – сказал Ермил Васильевич, – но будьте аккуратны и начеку, оно за пределами Мариборских территорий, так что в случае опасности защиты можете не ждать.       – Я знаю парочку боевых заклинаний, – Добрынич-Рюрикович гордо выпятил грудь.       Асмодей задался вопросом – этому остолопу вообще по хер, что ли, что они собираются чапать практически к черту на куличики и хер поймет только по какой причине? Ему лишь попонтоваться – насрать перед кем – девушкой ли, парнем ли. Этим Каспер напоминал Асмодею Маглиновского.       – Коля научил как-то, – добавил парень.       – Не стоит бахвалиться этим, Каспер, – строго заметил Ермил Васильевич, – горделивость не удел хорсовича. Запасов сернистой ртути, – продолжил, однако, Лясун, – у нас вдоволь, главное, чтобы Матушка не узнала, что мы ее позаимствуем.       – Украдем, – уточнил Асмодей.       – Позаимствуем, – Ермил Васильевич качнул головой.       – Один хер, – махнул рукой Асмодей, и Лясун пропустил это мимо ушей.       – А где нам найти хенну и… омелу? – вопросил Добрынич-Рюрикович, заглянув в список.       – А вот это уже, – Лясун улыбнулся, покачав головой, – обмозгуйте сами. У вас все еще есть задание на эту пару, хорсовичи. За него вам еще отметки получать. К слову, времени осталось не то, чтобы много…       С этими словами он ушел к Малченковой и присел на корточки рядом, заговорив с ней. Асмодей еще раз заглянул в список и пробежал его глазами. Пушица на болоте дальше территории Мариборской защиты, значит, там надо быть осторожнее – мало ли, на что молодняк Двора Хорс наткнется. Хенну и омелу надо попытаться найти, но где? Асмодей вернулся за учебником, который взял в шоппере, и вместе с Добрынич-Рюриковичем шагнул в Сумеречье, которое сомкнулось плотным кольцом мрачных деревьев и теней вокруг парней.       – Это что за индивидуальное задание Лясун решил тебе дать? – осведомился Добрынич-Рюрикович, пока парни шагали по лесу.       Сумеречье утопало во мраке из-за крон, которые плотным навесом смыкались над студентами. Редкий лучик света, проникавший через кривые ручонки веток, освещал палую листву и жухлую траву, отдающую неприятной ржавчиной. Даже мох, так изящно усевшийся на булыжниках, разбросанных то тут, то там, и тот был горчичных и коричневых тонов. Голые стволы перекликались с ржавеющей хвоей, и это создавало удивительную атмосферу мрачной сказки. Казалось, что сейчас среди деревьев покажется избушка на курьих ножках, где на веранде будет поджидать Бабкина. Но среди деревьев парней ожидали лишь мелькавшие силуэты однокурсников, которые в следующие мгновения исчезали, как будто их и не было.       Изредка по округе доносились оклики девушек или парней.       Асмодей решил не скрывать правды, потому что сомневался в том, что Добрынич-Рюрикович не знает, чем промышляет Ермил Васильевич. Николай учится здесь дольше Гончарова и Руслана, а значит, знает про Лясуна тоже много больше. Он мог и нет-нет да обмолвиться с братом на этот счет.       – Эти растения и материалы нужны для настойки… и вытяжки, – ответил Асмодей Добрынич-Рюриковичу, – которые повышают магический потенциал.       – А-а, – протянул хорсович, – старый-добрый потенциал. Слышал от брата про это дело, слышал. Я удивлен, что Лясун лично с тобой заговорил об этом. Коля говаривал, что он через кого-то обсуждает эти моменты. Головы Дворов вроде как против этого, – пояснил он на вопросительный взгляд Винницкого. – Ты согласился пропить настойку, раз мы идем собирать травушку-муравушку?       – Угу. Имеешь что-то против?       – Не-а, – Добрынич-Рюрикович мотнул головой, – мне насрать так-то. Потенциал дело каждого, а раз ты хочешь его поднять, то ебашь, не вижу проблемы.       Хорсовичи остановились на насыпи, покрытой множеством хвои и лесных опилок. Добрынич-Рюрикович принялся оглядываться по сторонам в поисках нужных растений, а Винницкий заглянул в «Обучение травами», рыща по страницам в поисках параграфов и статей о хенне и омеле. Оказалось, что согласно оглавлению, все растения, имеющие хоть какие-то магические свойства, были систематизированы в алфавитном порядке семейств.       – Вмять, – ругнулся Добрынич-Рюрикович, – я вообще, хер знает, где искать омелу. Асмодей пролистал половину учебника в поисках раздела «С», внутри которого искал подраздел с «О». В нем он отыскал статью об омеле.       – Есть там что-нибудь в учебнике? – спросил Добрынич-Рюрикович, подходя к Асмодею.       – Омела, – принялся читать парень вслух, и Добрынич-Рюрикович заглянул в работу Парацельса, – так же известная как «Ведьмина метла»… является растением-паразитом… паразитирует на кленах, соснах, ивах… поселяется на верхушке дерева или на его ветвях… густой куст… Особая рекомендация, – Винницкий указал пальцем на выделенный фрагмент, помеченный огромным восклицательным знаком, – собранная с черепов повешенных омела имеет положительный магический заряд в ягодах, пригодные для приготовления вытяжки от головных болей.       – Омела на черепах повешенных, – повторил Добрынич-Рюрикович несколько ошарашенно, выпадая в осадок от столь интересного замечания. – Псих какой-то наш Парацельс, – заявил он. – Но совсем не дурно, Асмодей. – Парень одобрительно кивнул и хлопнул Винницкого по плечу, немного жестко. – Получается, ты можешь работать с материалом.       – Есть опыт, – буркнул Асмодей и потер плечо.       – У меня нет, – Добрынич-Рюрикович махнул рукой и спустился с насыпи в овраг, пересекая его. – Я был на домашнем обучении и порой подкупал учителей, чтобы они домашку за меня делали и втирали бате, какой я способный.       – Ебалай.       – Согласен. Значит, будем искать омелу либо на сосне, – хорсович обернулся к Асмодею, – либо на клене?       – На иве, – заявил Асмодей, поднимаясь по склону оврага, расшаркивая ногами жухлую листву.       – Почему на ней? – Добрынич-Рюрикович вопросительно изогнул брови.       – Ива растет у водоемов – на болотах тоже, – ответил Асмодей, переложив учебник в другую руку. – Пушица растет там же. Двух зайцев…       – Умно, брат.       – Я тебе не брат, – буркнул Асмодей, проходя мимо Добрынич-Рюриковича.       – Стой, – Добрынич-Рюрикович схватил Винницкого за плечо, того сразу же взяла дрожь, но хорсович в тот же момент убрал руку, забирая «Обучение травами» у Асмодея и наводя на книгу палочку. – Оуменьшись въ раѯмрѣ, аѯъ такъ скаѯалъ.[4]       Тут же учебник Парацельса сомкнулся в размерах, став едва ли меньше мизинца. Добрынич-Рюрикович не без гордости хмыкнул.       – Так удобнее будет, – молвил он и передал книгу Асмодею. Тот согласно кивнул, убирая учебник в карман кафтана.       Хотел бы он с такой же легкостью читать заговоры. Но Асмодей надеялся, что всему свое время, и он сам научится творить формулы не хуже.       – А теперь на болото, – сказал Добрынич-Рюрикович и проделал рукой кату. –Клоубочкомъ покажи намъ драгоу къ блатоу.[5]       С конца палочки брызнула нить, которая завертелась в воздухе, собираясь в клубок. Он камнем рухнул вниз, к ногам хорсовичей, и тоненькая волшебная нить зазмеилась по земле, уходя куда-то в лес, скрываясь меж полуголых стволов деревьев.       – Мы не потеряемся теперь, – хмыкнул Добрынич-Рюрикович и шагнул вдоль тянущейся волшебной нити. Асмодей цокнул языком в согласии – все же этот тип действительно знал до манды заговоров и наказов. Как он и говорил.       Парни вышли по нити из подлеска, спускаясь по склону оврага, поросшему жухлой травой. Овраг тянулся к поляне, и насыпи сглаживались, ниспадая в равнину, которая была засажена елями. Поднялись по другой стороне и вышли на поле, застланное папоротниками. Где-то позади еще слышались редкие голоса однокурсников, но те стихали и стихали, пока совсем не растаяли в воздухе.       Асмодей и Добрынич-Рюрикович тропок уже не находили, и единственным ориентиром была нить, прошедшая мимо елей, что тянулись ввысь к небу. Сумеречье густело, голыши стволов постепенно обзаводились зелеными нарядами из хвойных иголочек. Хорсовичи спускались и поднимались. Проходили над выкорчеванными пнями. Замшелые деревья и камни встречались в геометрической прогрессии. В воздухе начинало пахнуть сыростью.       – Чувствуешь? Гнильем запахло, – заметил Добрынич-Рюрикович.       – Быстро дошли, – оценил Асмодей.       – Я бы не сказал, – Добрынич-Рюрикович поднял рукав кафтана, указав на механические часы у себя на запястье. – Полчаса уже идем.       Асмодей оторопел. Когда они искали алатырь-камень, он думал, что быстро летящее время было лишь следствием долгих поисков и занятости. Но сейчас Винницкий был в ступоре – похоже, Сумеречье было очень аномальным местом, где время теряло всякий смысл.       – Мы уже за пределами Мариборских территорий? – осторожно осведомился Асмодей.       – Да. Ты разве не чувствуешь?       – Что чувствую?       – Воздух другой.       Запах тухлой воды стал сильнее, следом Асмодей почувствовал запах чего-то умершего давным-давно и продолжающего даже сейчас разлагаться, отчего хорсович задержал дыхание. Старался брать воздух с периодичностью и то, через руку только. Голова начинала болеть.       Нить вывела мариборцев на обширный массив полуголой низменности, которая была заполнена водой, торфом, тиной и множеством поваленных деревьев. Всюду росли белые зонтики болиголова. Дальше Асмодей видел ели с голыми ветвями и стволами. Среди белых зонтиков болиголова, тянущихся по водным гладям лиственных шапочек вербейника, огромных листов кубышек, тонких и острых как бритва стволов грациозного рогоза на редких стойких островках криво вытягивались ветви ив, которые были полны иссыхающей листвы, так страшно похожей на рваные лохмотья.       – Предлагаю, – подал голос Добрынич-Рюрикович, – сделать все быстро. Нас могут потерять.       – Верни ей размер, – сказал Асмодей, вынимая книгу «Обучение травами».       – Раѯвеитесь, чары![6]       Взмах палочкой, и работа Парацельса вернулась в прежнее состояние. Винницкий раскрыл учебник и принялся листать его содержание в поисках статьи про пушицу, которую обнаружил в разделе «О». Это было тонкое такое растение с пушистым белым бутоном, похожим чем-то на оперение голубя. Точно такое же растение поросло у кромки водоема, заняв широкие пастбища ниже склоны, на котором стояли Асмодей и Добрынич-Рюрикович.       – Я соберу пушицу, – сказал Асмодей и кивнул к кромке воды. – Ты собери омелу. Доберешься до ближайшей ивы?       – Ха! И до дальней смогу, – Добрынич-Рюрикович самодовольно прыснул и навел палочку на дальнюю иву. – Продвинь мѧ сквоѯь миръ![7]       В следующий момент хорсовича свернуло в трубочку, и он исчез, будто засосало в водоворот. По воздуху пронеслась хмурая дымка, и Добрынич-Рюрикович с тем же эффектом появился у ивы, на которую навел палочку.       – Ну и как тебе?       – Показушник, – фыркнул Асмодей и осторожно спустился к полю пушицы, которую начал собирать. Земля под его ногами слегка продавливалась – парень побоялся, что его засосет под торф.       – А теперь… как мне залезть?.. – говорил Добрынич-Рюрикович так громко, что было слышно явно на несколько миль окрест, но Асмодей не обращал на него внимания, пусть шуршит там. – О, здесь можно ухватиться!.. Еще чуть… И где же она?.. Не будет… О, Асмодей, есть тут наша омела. Сколько нам нужно?       – Сколько сможешь унести, – бросил Асмодей через плечо, склонившись над кустиками пушицы, которые со своими пушистыми бутончиками были похожи на мягкую перину.       Несколько минут спустя Асмодей поднялся и увидел Добранич-Рюриковича, засевшего на ветке среди лохмотей в виде плачущих листов ивы. Тот помахал Винницкому рукой.       – Ну я все, – крикнул он.       По тине побежала рябь, достигшая островка с ивой, с которой Добрынич-Рюрикович осторожно спрыгнул. Он подобрал сброшенный им пучок омелы, который держался на чистом слове. Хорсович вынул из кармана кафтана палочку и навел ее на берег, на котором ожидал однокурсника Асмодей. Тут из воды появилась хилая бледная рука с длинными пальцами и схватила Добрынич-Рюриковича за ногу. Парень завопил и попытался выкрикнуть какое-нибудь заклинание, но только повалился спиной назад. Из воды показалось горбатое существо с бледной кожей и множеством моха на согнутой спине.       – Сука! Сука! Сука! – вопил Добрынич-Рюрикович и выкинул руку с палочкой вперед, прямо под шею болотного чудовища. – Maetaczrainn!       Тяжелый поток воздуха закрутился спиралью и выбил из монстра дух, унеся его в болото. Из воды следом появилось еще два похожих монстра, а следом был рев не похожий ни на одной животное, какое Асмодею было бы знакомо. Вынырнувшее существо было выше ивы – с такой же бледной кожей, с которой лохмотьями свисала тина. Его лапищи были непропорционально длинные, а пузо жирным брюхом свесилось, прикрывая гениталии, которые болтались и бились о его крепкие ноги.       – Вмять, болотник! – заревел Добрынич-Рюрикович и вскочил с земли, выбросив палочку куда-то в сторону Асмодея. – Продвинь мѧ сквоѯь миръ, – пролепетал хорсович заговор, и его вновь свернуло водоворотом в трубочку.       Но выбросило его много дальше берега, на котором стоял Асмодей. Однокурсник рухнул в болото, кое-как барахтаясь в нем. Рядом с ним вынырнула еще парочка сгорбленных тварей, и Винницкий разглядел необъятное количество мельтешащих глаз. Парень принялся размахивать палочкой, выкрикивая «Maetaczrainn!», и тяжелый воздух уносил чудовищ куда попало. Болотник положил свою длинную лапищу на ветки ивы, ломая ее, и взревел.       Еще один болотный монстр вылез из трясины прямо перед Асмодеем, тот рухнул назад от страха и попытался отползти. Инстинктивно он поднял палочку, но тут же осек себя, вспомнив, что не знает ни одной боевой формулы. Сгорбленный монстр протянул посиневшие пальцы к Асмодею, и Винницкий ударил ногой по ним. Чудище взвыло протяжно, у парня даже уши завяли от этого.       – Рассеченїѥ...[8]       Сперва по монстру наискось протянулась линия, мгновенно окровавившись, а затем существо распалось на две неровные половинки. Асмодей обернулся – комендант Демирев стоял с поднятой палочкой, красно-коричневой и излишне строгой в своем виде. Ветерок колыхал его черное кимоно с серебряными вставками на воротнике и красивой вышивкой в японском стиле ниже талии. Константин Владиславович глянул через плечо.       – Они здесь, Ермил Васильевич, – сказал он, – на шишиг наткнулись. И болотника одного.       – Ох, ты же, вмять… – из леса появился Лясун, округлив глаза. – Огромный, чтоб его. Переел шишиг небось.       – А тут человечина пожаловала, – закончил за Лясуна комендант и глянул на него. – Зря ты их сюда отправил.       – Давай потом об этом, – отмахнулся Ермил Васильевич и шевельнул рукой с перстнем – Добрынич-Рюриковича тут же подхватило что-то невидимое и понесло на берег, где он и рухнул рядом с Асмодеем. – Я займусь шишигами.       – А я тогда болотником.       Промокший Добрынич-Рюрикович и Асмодей проводили взглядом Ермила Васильевича, который взмыл в воздух и в следующий же миг понесся прямиком к болотным шишигам, расплескивая водную гладь и тину. Он ловко изворачивался воздухе от их загребущих лап, не произнося ни единого слова, но лишь делая взмахами руками и жесты пальцами. Шишиги помирали одна за одной, будто не представляли для Лясуна угрозы.       Он летает... – подумал Асмодей. – Лясун летает... сам по себе. Никакой метлы или ступы. Или чего еще.       Асмодей глянул на Демирева, который перехватил палочку тупым концом вверх. Мгновение – и коменданта как след простыл, лишь рябь в воздухе задержалась на мгновение, а затем и ее не стало.       – Вот это скорость… – завороженно выдохнул Добрынич-Рюрикович.       – Что? – Асмодей обернулся в сторону болота.       Размытое пятно черных тонов достигло болотника за какую-то долю мгновения, подняв брызги воды, которая вместе с тиной заляпала кейп Лясуна, и тот ругнулся очень громко, чертыхнувшись в сторону Демирева.       – Рассеченїѥ… – произнес комендант, взмахнув палочкой, и огромная рука болотника отрубилась сама по себе, брызнув кровью во все стороны.       Чудовище взвыло, пошатнувшись назад, и схватилось за иву. Та затрещала. Демирев, подобно Лясуну, взмыл в воздух над болотником, наведя на него палочку, и произнес «Кровавыи ѥшафотъ!». Брызги крови сперва замерли в воздухе, а затем приняли форму острых игл, которые пронзили болотника. Его истошный рев наполнил округу, и Асмодей с Добрынич-Рюриковичей схватились за уши. Болотник, ревя и стеная, схватил Демирева, сжав его мертвой хваткой. Лицо коменданта мгновенно посерело.       – Множественныи разрѫбъ… – выдохнул Константин Владиславович, и пальцы болотника мгновенно покрылись кровоточащими ранами, очень глубокими, а затем его пальцы взорвались кровавым месивом. Демирев тут же славировал куда-то за спину чудовища, вновь наведя палочку на него. – Нордъ, ѻпѫтаи ѥгѡ…       Тяжелый поток холодного ветра налетел в ту же секунду, сплетая вокруг шеи болотника едва-едва различимые путы. Монстр захрипел и начал хвататься пальцами за шею, которая сжималась и сжималась. Чудище махнуло наотмашь, и Демирев потерял концентрацию, пошатнувшись в воздухе, рука болотника прошла опасно близко. Он утробно выдохнул – его грудь начала часто вздыматься.       Болотник взревел вновь и выкинул руку, стараясь достать коменданта. Тут же перед глазами у двух хорсовичей появилась еще одна шишига, которая набросилась на Лясуна. Дажбожич крутанулся в воздухе, выдерживая расстояние ближе к берегу, и шевельнул рукой – шея напавшей шишиги хрустнула, и монстр обмяк. Преподаватель сделал необычную печать рукой, и следующих появившихся болотных тварей начало скручивать и разрывать на части. Противное чавканье плоти и хруста костей отдалось в ушах Асмодея противным эхом.       – Надеюсь, это все, – проговорил Лясун, поддавшись отдышке, и левитировал к Асмодею и Добрынич-Рюриковичу. – Тебе помочь, Кость?       – Нет, я почти закончил, – отозвался Демирев и увернулся в очередной раз от помчавшейся в его сторону огромной лапы болотника.       Константин Владиславович перенесся ближе к берегу, зависнув в каких-то паре сантиметров от водной глади. Он убрал палочку в карман своего кимоно, и пара крохотных черный камешков с золотыми прожилками на двух концах сгибающегося кольца вспыхнули на мгновение. Похоже, этот перстень тоже был магическим на манер того, какой носил Лясун.       Демирев вытянул руку с перстнем, и тут же болотник пронзил насквозь громадный меч. Тот низко завизжал, и Асмодей снова схватился за уши. Комендант неестественно извернул руку и сделал жест пальцами.       – Поиграли и хватит, – молвил хорсович, и голову болотника пронзила неведомая сила.       Поднявшийся визг был во стократ громче всех прочив звуков. Это был не просто рев от боли, но предсмертная агония в чистом виде. Чудовище неестественно выгнулось назад, схватившись единственной уцелевшей рукой за голову, и рухнуло на спину, бороздя ногами маленький островок с ивой и поднимая волны на болоте. Рука болотника взметнулась к небу, пытаясь то ли ухватиться за что-то, то ли пытаясь кого-то умолить не убивать его. Пальца твари дергались и сжимались, а рука неимоверно тряслась. Затем еще одна неведомая сила пронзила грудь чудища. Затем еще и еще…       Рука болотника мертвецки рухнула в воду, и Демирев обернулся к Асмодею и Добрынич-Рюриковичу, невинно улыбаясь.       – Яре-яре, – проговорил он и ступил на землю.       – Четенько сдох, – нервно изрек Добрынич-Рюрикович, улыбнувшись уголком рта, и перевел взгляд с мертвого болотника на коменданта Демирева.       – Спасибо, Каспер, – Демирев улыбнулся шире и подал хорсовичу руку, помогая подняться. – Вы хотя бы собрали коренья, за которыми пришли?       – Омела и пушица, – сказал Добрынич-Рюрикович, – а третье… э-э…       – Хенна, – подсказал Асмодей и продолжил: – Пока не нашли.       – И не найдете в этих широтах, – заявил комендант, махнув рукой. – Хенна, она же хна, она же лавсония – распространена преимущественно в Южной Азии.       – Что? – Асмодей медленно перевел взгляд на Лясуна.       – А я говорил, что пользоваться учебником вам не запрещается, юноши, – Ермил Васильевич развел руками и качнул головой. – Но раз вы додумались найти и омелу, и пушицу на болоте, то все же заглянули в учебник. Похвально.       – Пойдемте домой, – подал голос Демирев, проходя мимо первокурсников. – Ваши товарищи, небось, потеряли вас обоих.       – Давайте их мне.       Лясун вынул из внутреннего кармана небольшой мешочек и принял от Асмодея и Добрынич-Рюриковича растения. Дажбожич провел манипуляцию рукой, и оба растения уменьшились в размерах, полетев в мешочек, который Ермил Васильевич убрал обратно в карман кейпа.       – Вы оба заслужили свои отметки «хорошо», – улыбнулся Ермил Васильевич и пошел вперед, обходя коменданта.       – Будешь проходить курс пропития настойки Лясуна? – осведомился Демирев тихо у Асмодея, когда он и Добрынич-Рюрикович нагнали его.       – Угу.       – Правильно поступишь, – подметил Константин Владиславович. – Мне не особо хотелось бы возвращать времена, когда Марибор отбирал мольфаров с потенциалом выше сотни единиц и ниже.       – Что было с теми, у кого потенциал ниже сотни? – поинтересовался Винницкий.       – Лучше не знать – то были суровые и тяжелые времена для молодых.       – Задолго даже до меня, – бросил через плечо Лясун, шагая впереди.       Похоже, Асмодею очень повезло, что такая вещь как настойка для стимулирования магического потенциала от Ермила Васильевича существует. Парень, быть может, сможет почувствовать себя наравне со многими другими мариборцами. Но Винницкому стало интересно, откуда Константин Владиславович знает, как обстояли дела в Мариборе с магами, у кого был низкий потенциал, в давние времена. Коменданту, если Руслан говорил верно, около двадцати восьми, а Лясуну точно много больше. Парень подумал, что внешность может быть обманчива, и дажбожичу может быть даже больше тех сорока с чем-то, на которые он выглядит.       Возможно, подумалось Асмодею, комендант очень хорошо знает историю Марибора. Спустя какое-то время Асмодей и Добрынич-Рюрикович в сопровождении Лясуна и коменданта Демирева вышли из подлеска Сумеречья обратно на поле с коловратом, где от первого курса Двора Хорс осталось всего немного – большая часть точно свалила, не дожидаясь возвращения двух однокурсников. Последняя пара все же была как никак. Разумихина моментально кинулась к парням, стоило ей их заметить. Она чуть не врезалась в Асмодея, оказавшись в опасной близости от него, – Винницкий подался даже назад.       – Ты с ума сошел? – взорвалась она, схватив парня за руку. Нутро пробрала дрожь. – Как вы умудрились вдвоем потеряться? Час прошел, Асмодей!       Асмодей опустил глаза и нахмурился – дрожь стала явственнее, и Разумихина не могла это не ощутить. Ее пальцы нежно поглаживали его руку. Винницкий резко выдернул руку из ее хватки.       – Я же говорил…       – Етить шалаву за ногу, – Добрынич-Рюрикович почесал затылок и заглянул в часы на запястье. – Действительно час прошел.       – Прости, – произнесла Разумихина, приложив руку ко рту, – я просто переволновалась за… – она помедлила, – вас.       – Скорее за Асмодея, – подошедший Чернадьев, закатил глаза.       – Закрой рот, – сказала как отрезала Разумихина.       – Не слушайте его, – Малченкова отвесила своему заместителю затрещину, – вы, правда, заставили нас всех беспокоиться.       Старшина на мгновение встретилась взглядами с Разумихиной.       – Хотя Ермил Васильевич говорил, – подметил Чернадьев, хмуро глянув на старшину и Разумихину, – что задержаться они могут, потому что у них индивидуальное задание.       – Знаешь, – подал голос Добрынич-Рюрикович и положил руку на плечо Чернадьева, – я рад, что старшиной стала Тоня, а не ты. Если бы нас те шишиги сожрали, то тебе было бы все также насрать, хех.       – Постой, Каспер, – глаза Чернадьева округлились от удивления, и он бросился следом за Добрынич-Рюриковичем, – какие еще шишиги?       – Заинтересовал? – осклабился Добрынич-Рюрикович и схватил Чернадьева в охапку. – Ну пойдем на обед, там и расскажу.       – Он же шутит, да? – осторожно поинтересовалась Разумихина.       – Нет. На болоте мы наткнулись на шишиг и болотника – мерзкие твари.       – С тобой все хорошо? – Разумихина протянула руку к Асмодею, и тот отшатнулся в сторону.       – Угу.       Разумихина хотела было что-то сказать, но промолчала и отвела взгляд.       – Константин Владиславович, – подал голос Асмодей, – и Ермил Васильевич левитировали.       – Что? – девушка глянула на хорсовича.       – Они летали, когда защищали меня и, – Винницкий кивнул на Добрынич-Рюриковича, – показушника. Я тоже так хочу.       – Всему свое время, Асмодей, – улыбнулся ему Демирев, проходя мимо.