Асмодей никогда не смеется

      – И что было потом? – с животрепещущим волнением вопросила Дина Тимофеевна, вещающая по видеозвонку в «Телеграмме».       – Ушли на обед, – коротко ответил Асмодей.       Последние несколько часов он рассказывал бабушке о том, как прошли первые дни в Мариборе. Стороной не обошел он и упоминание о том, как поменялся телами с Разумихиной, но не стал вдаваться в подробности, что это она ответила на тот звонок. Дина Тимофеевна очень заинтересовалась этой девушкой и старалась завалить Винницкого вопросами о ней.       – Сменим тему, прошу, – сказал он ей.       И тогда они начали говорить про четверг и пятницу. Дина Тимофеевна сразу одобрила странные волшебные методы Аграфены Ягевны, чтобы дети конспектировали занятие, не отрываясь и не отвлекаясь ни на что благодаря магическим штучкам-дрючкам. Говоря о пятнице, Асмодей старался умолчать о симпатии Елены Викторовны к нему, но вот упоминание, что та использовала заговор на истерию на Разумихиной, немного вывел бабулю из себя.       – Нельзя же на детях использовать такую опасную магию! – бесновала она через камеру.       Про болотника и шишиг Асмодей тоже умолчал, а то Дина Тимофеевна, еще чего ради, подумает, будто Марибор подвергает своих учащихся опасности. Да количество единиц магического потенциала и разговор про настойку Лясуна тоже надо бы держать в секрете, хотя нет-нет, а Дина Тимофеевна активно интересовалась, как устроена магия в том обществе, в какое парень попал.       – Я этого не знаю.       – Почему? – нахмурилась Дина Тимофеевна.       – Не было занятия, на котором рассказали бы об этом.       – А курс с этой… как ее там?.. Еленой Викторовной?       – Вообще другое, – отмахнулся Винницкий. – Но я понял, что теорию о магической составляющей нам расскажет ее папаша.       – Там и семейные связи есть? – брови Дины Тимофеевны моментально взметнулись вверх. – Понятно, почему она себе позволила так поиздеваться над бедной девочкой.       – Ба… – Асмодей коснулся пальцами переносицы.       – Ну ладно-ладно, – Дина Тимофеевна выставила руки в защитном жесте. – А кто у нее отец?       – Не знаю, – Винницкий пожал плечами. – Но раз она – Кощеева и Викторовна, – задумчиво продолжил он, – то дочь Кощея, а он Виктор Александрович.       – Статное имя-отчество, – хихикнула Дина Тимофеевна.       – Я его видел только на обряде, – сказал Асмодей и замолчал. Чуть погодя, он добавил нехотя: – Он должен был провести урок у Маглиновского.       – Должен был?       – Саша Петров сказал, что тот не явился.       – Ах, вот оно как. Ну понятно все с ним.       Они сидели и говорили какое-то время, пока Асмодей периодически пересаживался с кровати за стол и обратно. Ему страшно было не комфортно на обоих местах, и в попытках найти хорошее местечко, где он мог примоститься, он блуждал туда-сюда по комнате. Несколько раз в дверь постучали, но Винницкий проигнорировал стук, продолжая общаться с Диной Тимофеевной. Лишь после минувшего получаса разговора, когда парень распрощался с бабушкой, стук повторился в очередной раз и более настойчиво.       Асмодей не успел даже встать с пола, когда дверь распахнулась, и вошел Гончаров, приговаривая Руслану:       – …делается, и не важно, что он не отвечает. Даже если он трахается.       Тут он заметил вставшего Винницкого.       – Тем более он один тут, – Гончаров указал на первокурсника.       – Я слышал, что ты с кем-то говорил, – сказал Руслан, входя в комнату Асмодея. Следом вошел Гончаров, а потом в дверях показался бородатый сварожич, который захаживал вместе с комендантом Демиревым, когда у первого курса было занятие с Полозовым.       – С бабушкой.       – Ох, прости тогда, что беспокоил.       – Не важно.       – Асмодеюшка, позволь представить, – Гончаров указал на возвышающегося сварожича, – Андрей Медведев, четвертый курс, Двор Сварог.       Огромный бугай с бородой, на голову и подбородок выше Гончарова, шагнул вперед и кивнул Винницкому, сказав:       – Лысый с Русей предупреждали, что ты не особо любишь касаться кого.       – Угу.       – Будем тогда знакомы на словах, парниш.       – Взаимно.       – Можешь звать Андреем, а можешь Бородой, как захочешь.       – Просто Асмодей.       – Он реально мало говорит, – с усмешкой заметил сквозь бороду сварожич.       – А я о чем? – Гончаров присел на стол. – Чего мы пришли – Асмодей, мы сегодня решили своей компашкой собраться, посидеть немного, алкоголь не алкоголь, закуска не закуска там. Хотели пригласить и тебя.       – Я не пью.       – Помню-помню, брат, – Гончаров в извиняющемся жесте поднял руки, – пить тебя никто заставлять и не будет. Просто с нами за компанию посидишь. Из чужих будет только он, – Гончаров кивнул на Медведева.       – А с хера я чужой, лысая блядина? – с усмешкой рыкнул Медведев на Гончарова.       – Приблуда с другого Двора, – Гончаров не без улыбки на устах отмахнулся.       – А его как пропустили ворота? – поинтересовался Асмодей. – Полозов говорил, что студентов из других Дворов не пускают в общежитие.       – Лазейки, парниш, – Медведев подмигнул Асмодею.       – И отлиз коменданту, – прыснул Гончаров и вновь напустил серьезности: – Ну так, что думаешь об этом?       – Не хочу.       – Не ломайся как целка, парниш, – сказал Медведев и, подойдя к Винницкому, схватил того в охапку. Асмодей задрожал внутри с необычной силой, оказавшись едва ли по плечо громадному сварожичу – фамилию свою оправдывал с лихвой. – Посидишь, расслабишься немного. Лысый рассказывал, что первые дни у тебя тяжкие выдались. А там дальше еще сложнее будет.       – Маглиновский будет? – спросил Асмодей, стараясь вырваться из залихватской хватки Медведева.       – Если Костя разрешит, – признался Руслан.       – Пусть запретит, – сказал Асмодей, водя рукой по шее, – и я подумаю.       – Ну вот и ладушки, – Гончаров хлопнул ладонями и крутанулся на месте. – Тогда с Русей сгоняете за тем, что будете пить.       – Ты не пьешь? – Асмодей вопросительно изогнул бровь.       – Я просто пивка бахну, – ответил Ласка, – а эта пара алкашей – что вы пьете? Чачу?       – Не просто чачу, брат, – Медведев замахал рукой, а другую положил на плечо Руслану, – а чистую, виноградную, с Кипра. Ты такой никогда не пробовал, – сказал он Асмодею и глянул вновь на Руслана: – Знакомый греческий маг подкинул двадцать литров.       – Нахерачитесь, чувствую, – Ласка возвел очи горя и сказал Асмодею: – Дел много у тебя?       – Нет.       – Зайдешь ко мне, как будешь готов.       – Я подумаю.       – У нас «я подумаю», – подал голос Медведев, оказавшись вновь в дверях, – считается за «да», парниш.       – Я – Асмодей, а не «парниш».       – А тебе, похоже, понравилось имя, которое норны забацали тебе, – весомо заметил Медведев, почесав свою густую бороду.       – А кому-то не нравится дарованное имя? – осведомился Гончаров, подбоченившись.       – Мне – мое, – Медведев поднял руки, улыбаясь белоснежными зубами сквозь темную бороду.       – Ой, ебись ты, и какое имя тебе нравится? – вопросил лысый, выходя следом за Медведевым в коридор.       – Дмитрий, – осклабился Медведев и скрылся вместе с Гончаровым в коридоре, а по нему еще не раз пронесся голос лысого хорсовича, сказавший:       – Ты еще скажи, что это твое настоящее имя!       – Ага, сей же час, – прыснул в ответ на это сварожич.       – Кринжи.       – И не говори, – кивнул Руслан и бросил через плечо, прикрывая за собой дверь: – Ты зайди, если все же решишь посидеть с нами. Будем рады тебе.       – Спасибо.       Оставшись вновь наедине с собой, Асмодей задумался – а может все же действительно сходить на эту вечернюю посиделку? Опыт школы научил парня, что лучше иметь знакомства, что старше годами, на случай, если придется справляться насчет домашних заданий или еще чего. К тому же Ласка и Гончаров шепнули Ермилу Васильевичу за Винницкого и его ситуацию.       Тот утром связывался с Асмодеем, разбудив его. Сказал ему, что все составляющие настойки в его распоряжении, а сама настойка будет готова через неделю-другую. Тогда же парень сможет начать свой курс пропития и повышения магического потенциала. Винницкий будет надеяться, что настойка не извернет его, и после нее с ним все будет хорошо, а внутренности останутся на месте.       Он вновь подумал про Руслана и Романа – их вмешательство в виде своеобразной, как он считал, помощи было вне его одобрения. Особенно с такой помощью, но третьекурсники потратили свое время на него. Да и Гончаров начинал казаться Асмодею все больше и больше раскрывающейся личностью. Он казался парню этакой слизеринской версией Гарри Поттера, что парню даже нравилось. Фанфики про Поттера и его версию, попавшую на Слизерин, были приятной вещью, красившей хмурые вечера обычной жизни Винницкого.       Раздумия Асмодея прервала старшина, приславшая кружок в чат потока в «Телеграмм».       – Ребят, писал сейчас Полоз, – говорила Малченкова в округлом кадре, – сказал, чтобы в понедельник после всех занятий каждый, у кого родители не-маги, отправились в кабинет Могилевского. Там какой-то разговор с вами очень долгий проводить будет.       – Блеск, – фыркнул Асмодей, стоило кружочку сомкнуться в размерах.       Парень подошел к окну, потянувшись ногтями к зубам.       Зачем Полозу и Могилевскому все не-магорожденные первокурсники? Будут читать какую-то лекцию? Проводить адаптационный электив? Асмодей замер, поймав себя на том, что снова грызет ногти. Он одернул руку, смахнув пальцами по ладони. Он едва за старшую школу избавился от этой привычки после того, как класс поднял его на смех. А теперь это привычка снова к нему возвращается – небось, сказываются тридцать восемь единиц потенциала. Не очень хотелось ему возвращения этой привычки.       Винницкий подумал, что чем бы ни была эта встреча с Полозом и Могилевским, ее посетить стоит. А осведомиться на этот счет можно у Ласки и Гончарова, но для этого придется сходить на этот вечер посиделок. Вряд ли там случится что-то плохое, – подумал Асмодей и принялся одеваться.       Он глянул через окно на небо – томные перины облаков плотным строем плыли по небу, прикрывая время от времени едва ли греющее солнце. Парень натянул футболку и на нее водолазку, накинув сверху кафтан. Винницкий понадеялся, что в кедах он не заморозит себе ноги, и вышел в коридор, пройдя к комнате Ласки.       Убранство спальни Руслана едва ли отличалось от того, какое было в комнате самого Винницкого. Та же кровать, тот же винтажный стол с множеством полочек и шкафчиков. Однако заставлен он был с приятным уютом – фигурка Дамблдора в стиле фанко, несколько книг старой-доброй классики – «Фиеста» Хемингуэя и «Вся королевская рать» – и на зарядке стояла «вика». Рядом стоял небольшой флакончик с какой-то жижей, на котором красовалась этикетка «от Лясуна Русе: как ты и просил – с привкусом смеси мятной клубники и киви (P.S.: уверен, что не хочешь крепость вытяжки выше?)».       – О, Асмодей, – Ласка появился в проходе в ванную комнату, натягивая на ходу свитер. – Все же решился.       – Угу. И хотел спросить еще…       – Конечно, спрашивай.       Руслан подошел к шкафу, надевая кроссовки и кафтан.       – На твоем первом курсе Полоз и Могилевский собирали не-магорожденных?       – Собирали, было такое дело, – ответил Руслан, завязывая шнурки. – Это они на адаптационный электив вас собирают, потом уже два раза в неделю будут.       – Это обязательно?       – Да, будет очень много информации про магическое общество. Пойдем.       Выйдя в коридор, Ласка прикрыл за собой дверь на ключ и вместе с Асмодеем спустился по винтовой лестнице к выходу из общежития.       – Бабкиной там не будет, – говорил Руслан, пока они шли, – чисто они вдвоем.       – А первокурсники?       – И вы, и сварожичи, и дажбожичи, – ответил Ласка и поднял палец, будто вспомнил что-то. – О, и старосты Дворов – Иконникова, Майсурян Аня и Киричук.       – Кто такие?       – Олеся Валерьевна Иконникова – староста нашего Двора, – сказал хорсович, – Аня Майсурян – староста сварожичей и президент Мариборского парламента, а Киричук – имени не помню – староста дажбожичей.       Выйдя из ворот общежития, Асмодей и Руслан перешли широкую улицу и вышли в сквер, который долгой дорогой, мощеной брусчаткой, протянулся до садов. Сквер был засажен по обеим сторонам выцветающей зеленью, которая излишне заржавела, а местами озолотилась. Шагающие мимо жители Медного бульвара не обращали на пару хорсовичей никакого внимания, здесь они были самой обыденной вещью.       – Наша староста, – подал голос Асмодей, пока он и Руслан шли по скверу, – какая она?       – Противная, – Ласка демонстративно поморщился. – Она в тот год была назначена на должность, и почему-то весь второй курс ее упорно называет «Матушкой Двора», хотя ничего путного для Двора Иконникова не сделала.       – А объясняется эта кличка как-нибудь?       – Ну-с, – Ласка помедлил, постучав пальцем по подбородку, – благодаря ее «дипломному» гению мы отвели возможную резню со сварожичами. Хотя резни и не было бы, потому что Головы не дали на это разрешения, да и Костя с Майсурян держат ситуацию под контролем. Анечка старается не спускать Векшина с поводка, несмотря на то, что он как цепной пес – так и норовит укусить.       – Лает и почти кусает, – произнес Винницкий.       – Пока не кусает, – Ласка поднял палец, акцентировав на этом внимание, – но ему только дай повод. Затем мы забрали первое место в конкурсе «Господин и Госпожа Марибор», потому что она как распоследняя свиноматка в период течки носилась с кандидатом от нашего Двора.       – Кто им был?       – Не имеет значения, – Руслан махнул рукой, – он уже умер.       – Прости? – Винницкий замер, будто вкопанный. Глаза округлились, и он понадеялся, что Ласка лишь несмешно пошутил.       – Умер, – хорсович с полной безмятежностью на лице глянул на первокурсника. – Слишком много выебывался своей победой, а как это и бывает после – яд в кофе или чай, пена изо рта, конвульсии и агония. До сих пор неизвестно, кто это сделал – с нашей стороны кто-нить или со стороны сварожичей. Но Костя и Анечка сошлись во мнении, что это «очень большая утрата для всего Марибора». И забыли об этом благополучно, – добавил парень, чуть погодя.       – Жестоко.       – Это называется «око за око», Асмодеюшка.       – А Полозова это не насторожило? – Асмодей вопросительно изогнул бровь.       – Нет, ему по большей части насрать. Марибор такое место, Асмодей, где необходимо понимать, что тут учат мольфаров столько выживать, нежели только обучают волшебным фокусам.       Возле высокого здания с башней-луковицей на углу они повернули на улицу, вдоль которой шла длинная постройка из красного кирпича. В ней расположилась лавка «ТАБАКЪ». По переулку они прошли мимо скромненького «ПАБА», фасад которого был отделан деревянными панелями на манер старых русских изб. То тут, то там были проходы во дворы – одни венчались решетками железных ворот, другие нет.       – Иконникова, конечно, – продолжал Руслан свой нетривиальный рассказ, – со слезами на глазах истерила на весь ученический совет, поднимала шумиху. Чуть ли не требовала от Кости начать расследование, но тот просто наотрез отказал ей.       – Почему?       – Он ее на дух не переносит, – коротко отозвался Ласка.       – И позволяет быть старостой Двора? – Винницкий с недоверием глянул на третьекурсника.       – А он тут ничего поделать не может, – Руслан развел руками. – Старосту назначает только Голова Двора, а комендант противиться этой воли не может, пускай он и первый после Полоза.       – Иконникова, значит, вторая после Полозова? – уточнил Асмодей.       – Да, она возглавляет ученический совет, но со всеми своими решениями и предложениями идет к Демиреву, а тот уже одобряет их или вышвыривает на помойку.       – Могу предположить, что вышвыривает, – заявил Асмодей.       – Отнюдь, друг, далеко не все. – Руслан покачал головой. – Рациональный взгляд у Кости все же выше чувств.       – Могу его понять.       Руслан искристо захохотал, согнувшись в три погибели.       – Вряд ли в отношении Иконниковой, – хорсович хлопнул Асмодея по плечу. – Его страшно выводит из себя, когда при нем к ней обращаются «Мама Олеся».       – Если она – «Мама», то кто тогда комендант?       – Тебе версию тупых дружков Иконниковой? Или нашу?       – Вашу.       – «Крестный отец», – Руслан самодовольно ухмыльнулся, – поэтому в ситуациях, когда при Косте Иконникову называют «Мамой», мы обращаемся «Дон».       – Забавно.       – Просто посети одно заседание учсовета, – Руслан сделал жест рукой, – поймешь о чем я.       Переулок вывел их на Стоялую, которая тянулась к огромной башне, построенной на манер аэропортовской вышки, где заседали операторы. Белый камень рамками обступал красный кирпич, а множество стрельчатых окон точно давало обилие света.       – А из чего состоит учсовет?       – Ух, ну ты и спросил, – растеряно протянул Ласка. – Наверное, надо начать с того, что учсовет каждого Двора подчиняется Мариборскому Парламенту. В учсовет Двора входят актив и бюро. Бюро у нас шесть – культурно-массовое, оздоровительно-спортивное, научно-учебное общество, социальное бюро, волонтерское и информационное, которое возглавляет Костя.       – Что-то он такое упоминал, – Асмодей задумчиво почесал подбородок.       – Да, Рома тоже состоит в информбюро, но он там внештатный фотограф только, потому что большая часть дел на нем лежит в культ-массе – там он вице-президент.       – А бюро, кто возглавляет?       – Гоар Севанян, – ответил Руслан, – главный вокальный голос Двора. Хорошая девушка. Потом тебе надо знать, что соцбюро и волонтеры находятся в контрах, потому что Виталик хер клал на акции, которые обычно проводит Дицуи, а соцбюро обычно выносит дисциплинарные наказания.       – Сложно как-то это все, – нахмурился Асмодей. – Целая «Игра Престолов».       – Схожего не мало, – Руслан согласно качнул головой. – Если не разобраться, можно попасть под шальную. Поэтому рекомендую держаться либо культ-масса, либо нашей Прессы и Кости. Он добился независимости информбюро от учсовета и Парламента.       – Ты упомянул, кажется, научно-учебное общество, – произнес Асмодей. – Чем они занимаются?       – Это бюро Максимки Петряева, – ответствовал Руслан, – они занимаются научной и исследовательской деятельностью. За портфолио НаучОб обычно хапает больше всего деньжат – статьи приносят много.       – Звучит, интересно.       – И опасно.       Асмодей вопросительно глянул на Руслана.       – Там у них своя игра в престолы, Асмодей, – пояснил Руслан. – Максимка президент НаучОба при нашем Дворе, а на парламентском уровне эту должность занимает Ламантин.       – Кто?       – Артемий Шатных, но мы его называем Ламантином.       – Почему?       – Потому что он на него похож, – прыснул Руслан. – Кончь, каких еще поискать, Асмодеюшка. На каждом Дворе есть такой ублюдыш, который будет выбиваться из всех принятых норм. У сварожичей – это Борода, а у нас – это Ламантин. Так что настоятельно рекомендую подумать, в какой ад ты хочешь попасть.       Миновав четырехэтажное здание почтового отделения, сложенное из красного и белого камня, хорсовичи подошли к мало чем примечательной двери с кованным навесом. Три низко посаженных окошка позволяли лицезреть продолговатые столы с рядами высоких табуреток, которые были заняты посетителями. Но следом выглянуло солнце и прикрыло вид своим отсветом в стеклах. Вывеска на скромной двери гласила «ПИВО НА РОЗЛИВЪ КАЖДОМУ МОЛЬФАРУ».       – Не вызывает доверия, – цокнул Винницкий, оценивая вход в пивняк.       – Здесь лучшее пиво на весь Медный бульвар, – улыбнулся Ласка и взялся за ручку двери. – Встречают, конечно, по одежке, но внутри будет битком, держись ближе.       Скрип медной ручки, и первокурсник шагнул в небольшой коридорчик, в котором расположился выход в огромную залу. Оба помещения были отделаны деревом, а потолок был наполнен резьбой на манер пчелиных сот. Ряд столиков был занят местными, попивающими хмельное и закусывающими манящими блюдами. Винницкий сегодня не обедал, и от этого вида блюд живот возмутился наглым урчанием.       Сквозь ропот дюжины голосов Ласка услышал позыв парня и глянул на Асмодея.       – Если ты хочешь, – сказал он, – можем перекусить. Кухня у них, конечно, не самая лучшая, но заморить червячка можно с лихвой.       – Чуть-чуть если только.       – Добро, Асмодеюшка.       Сквозь толпу, занявшую почти всю барную стойку, хорсовичи протиснулись к мужику, стоявшему на розливе. Позади него от пустых бутылок ломились стеллажи, между которыми промежутками расположились краны с галлонами, в которых плескалось пиво. Каждый галлон был подписан изящной рамкой с завитушками – «Буза», «Корневое», «Ликер – Солод», «Лагер (темный) – Мюнхен», «Ледяное, Сокол», «Стаут, имперский» и много, каких еще.       Мужик в фартуке перестал протирать стойку и обратился к мариборцам. Выглядел маг-кельнер уж очень по знакомому, излишне южански, как подумалось Асмодею. Квадратное лицо в нескольких ярких шрамах, а подбородок порос бородой, какая была в моде у станичных гопников, и лишь лихие усы, завитые к носу, выделялись на фоне этого чуда.       – Чего будете, мольфары?       – Баварский стаут, три литра, с собой, – сказал Руслан и положил руку на плечо Асмодея. Изнутри по наитию пошла дрожь. – И моему товарищу меню.       – Это обеденное, – кельнер положил два журнала в твердых кожаных обложках, – а это постоянный ассортимент. Стаут, Бавария, сделаем по красоте, молодой. Покуда присядьте.       Он взял из-под стойки палочку и взмахнул ею. Тут же Асмодея подхватило магией, и он рухнул на высокий табурет, взявшийся невесть откуда. Манипулируя своей палочкой, маг-кельнер левитировал две бутылки по полтора литра к себе, пока дергал за какой-то маленький рычаг возле галлонов с кранами. Один из галлонов сменился другим, сперва замельтеша перед глазами другими витиеватыми надписями, пока на месте не замерло «Стаут – Бавария».       Кельнер подсоединил бутылку к крану и закрепил, повернув вентиль. Хмель полился в бутылку.       Асмодей открыл меню с постоянным ассортиментом, которое было поделено на разделы «суп», «основное», «гарниры», «закуски» и «пиво на розлив». Богатством меню было обделено, но вот солянка, «Чимичанга» и еще пара позиций Винницкому приглянулись, и он попросил кельнера эти блюда короткими обозначениями. Мужик коротко кивнул и пробил заказ на винтажной печатной машинке. Чек с заказом он передал в небольшое окошко.       – А в каком бюро состоишь ты, Руслан? – поинтересовался Асмодей.       – Называй Русей, – хорсович слегка улыбнулся. – Я в культ-массе, там спокойно. Мы обычно стоим во главе организации фестов, в нашем бюро находятся редакторы сценариев на «Господина и Госпожу Марибор», «Студвесну» и День Первокурсника       – День Первокурсника?       – Да, классная тема. Обычно мы должны его проводить двадцать шестого сентября, – рассказывал Ласка, – но каждый Двор хочет и в срок уложиться, и сделать все с шиком, чтобы другие пососали.       – Поэтому сроки растягиваются.       – Именно, но что будет в этом году? Пока ничего неизвестно, хотя Коля и говаривал, что в планах попасть на тридцатое число.       Блюда подали каких-то десять минут спустя, и Винницкий приступил к наваристой солянке, отдававшей на свету оранжевато-красным оттенком. В бульоне плавали кусочки копченных колбасок и черные как смоль маслины. Обилие петрушки скопилось в одном месте, и Асмодей перемешал все, приступив к блюду, предварительно слив сок из долек лимона. На вкус было не очень выдающееся, самое обыкновенный супец, какие парень пробовал не раз.       А вот чимичанга на вид была точной копией шаурмы, длиной с локоть. А по вкусу оказалось довольно остро – говядина с фасолью плотно налегали на рецепторы Винницкого, хотя попадавший на язык сыр был практически в стороне вкуса, изредко накладываясь на пряность.       Парень выдохнул остроту из рта незримым паром.       – Может, тебе запить пивом? К чимичанге идеально пойдет «Хефевайцен», – подметил Руслан.       – Я не пью.       – Как скажешь, – хихикнул Ласка.

***

      Прошло несколько часов прежде, чем Асмодей и Ласка вернулись в общежитие Двора. После обеда в лучшем пивняке «по версии Руслана Ласки», хорсовичи посетили местный гиппермаркет, находившийся в здании из белого и позолоченного камня. Несколько балконов на этом здании были выполнены в виде треугольников, а кованные перила изящно завиты. Практически всю стену занимала фреска, изображавшая то ли святых, то ли ангелов на каком-то поле. Вход венчал кованный навес, выполненный в виде причудливых форм цветов.       Торговцы сперва хотели выставить Ласку за то, что он явился в их маркет со своим алкоголем, и парень застрял при входе с очень долгим диалогом и разборками. Асмодей же в это время прошелся меж стеллажей с товаром – просто купить сок или что-нибудь газированное было бы слишком просто. Но у него была пара-другая идей на такой вечер, особенно если он затянется. Чего Винницкому бы ох как не хотелось… Расплатившись серебряными кунами, Асмодей вышел ко входу в маркет, где Ласка блуждал туда-сюда, а две бутылки с хмельным напитком покорно ожидали в стороне.       – Попал ты, – хмыкнул Асмодей.       – Пидорасы, – развел руками Руслан и подхватил свои напитки на сегодняшний вечер, – чего с них взять. Ячейки для храния продуктов, взятых в других маркетах, мы, конечно, имеем, но пустить к ним человека с пивом себе не позволим. Поборники трезвого образа жизни.       – Их правда.       – Правда должна работать тогда, – заявил Ласка безапелляционным тоном, – когда маг уже в драбадан нажрался и еле волочит ноги. А крови требуется еще сколько-то там литров, тогда работники уже должны гнать взашей. Но не будем о негативном, что ты там такого набрал?       Асмодей поднял пакет, в котором кое-как были уложены покупки.       – Устрою общажный «Мастер-шеф. Дети», – коротко бросил хорсович.       – Умеешь готовить? – Ласка округлил глаза.       – И очень хорошо.       – Мне даже стало интересно, как это будет выглядеть, – признался Ласка.       – В общежитии хотя бы есть что-нибудь вроде кухни? - осведомился Асмодей.       – Разумеется, есть, – усмехнулся Руслан, глянув на первокурсника, – иначе как бы мы в выходные дни выживали? Ходили бы по кабакам да местным ресторанам? Стипендия не резиновая, Асмодеюшка.       – Правду говорят.       – Какую?       – От сессии до сессии живут студенты весело.       – Если ад можно считать за веселье, – Ласка пожал плечами.       Вернувшись в общежитие, Руслан первым делом отвел Асмодея на кухню. Парень ожидал некой помпезности, какая была почти у каждого помещения в этом небольшом замке. На деле же кухня оказалась не самой большой каморкой, заставленной всем необходимым. Габариты были такими, чтобы здесь смогли развернуться четыре готовящих человека.       Всюду царил насыщенный шоколадный оттенок, и каждый сантиметр – от пола до потолка – был занят деревом, будь то длинный стол для готовки с множеством ящичков и полочек, или будь то закрытые серванты, внутри которых властвовала винтажная посуда. Даже турка, и та Асмодею показалась артефактом Николаевских времен, за которой очень хорошо ухаживали. На всю кухню было одно-единственное квадратное окно, расположившееся под П-образно установленными шкафчиками и сервантами, прямо у раковины.       – Турка – это хорошо, – оценил Асмодей, приметив необходимую вещицу, которая ему была ой как нужна для приготовления того, что он хотел. Обычный кофе в зернах он не пил, только варил.       – Турка? Что это? – Ласка вопросительно поднял бровь, как-то странно глянув на Винницкого.       Асмодей сперва удивился, что Руслан не знает этого слова, а потом вспомнил, что у украинцев этот медный цилиндрик с ручкой может носить другое название. Вместо объяснений парень просто подошел к столу и демонстративно поднял турку для кофе. Ласка издал неопределенный звук, будто крякнул, хотя первокурсник вряд ли бы сказал, что это так. Отнести этот звук к какой-то определенной степени восклицания было все же сложновато.       – Это, – протянул он следом, – так это же джезва.       – Как?       – Джезва, – повторил Руслан.       – Турка, – поправил Асмодей.       – Языковые различия, друг, – махнул рукой Ласка. – И что, ты умеешь ею пользоваться? Я обычно готовлю кофе по-классике – зерна из банки в кружку и залить кипятком.       – Учись, студент, – произнес Асмодей, ставя пакет с покупками на стол.       – В последний раз мне такое Костя говорил, – заметил Ласка с улыбкой и присел на высокий бежевый табурет, приставленный к столу.       Молотый кофе в маркете на Медном бульваре разнообразием особо не хвастал, но Асмодею очень приглянулся «СОВЕТУЕМЫЙ ЕКАТЕРИНОЙ ВЕЛИКОЙ», на упаковке которого изображался властительный профиль августейшей особы. Помнится, Винницкий готовил доклад про Екатерину II и натыкался на информацию, что она любила особо крепкий кофе.       Найдя в шкафчиках столовую ложку, Асмодей аккуратно насыпал с горстью темного порошка. Следом набрал в турку воды, переставив ту на электронную плиту. Современные технологии, – хмыкнул мысленно хорсович. Пока жар начинал только поступать, Винницкий размешал кофе в воде.       – Ты так и не сказал, что будешь готовить.       – Кофейный лимонад.       Ласка вопросительно глянул на товарища, и Винницкий принялся выкладывать остальные свои покупки.       – Сок было бы слишком банально, Рус, – говорил он, кладя на стол тоник и отдающие кислотной желтизной лимоны. – Я решил приготовить кофейный лимонад…       Нарыв сотейник в шкафчиках, Винницкий пересыпал в него сахар. Следом добавил лимонную цедру, парень очень удивился, увидев в маркете целую упаковку. Парень следовал внутренней инструкции, которая как картинка вспыхивала в голове жест за жестом, действие за действием. Стакан – в серванте, граненный, сделанный по-советски – до краев воды. Перелить в сотейник и на второй круг плиты. Нагрев уже пошел, а кофе меж тем уже приготовилось, подернувшись пенной шапочкой.       – Кофе? – вопросил Асмодей, взявшись за деревянную ручку.       – Лекарство против надмений, насморков и главоболений, – продекламировал Руслан и взял из серванта аккуратную кружечку со стеклянной ручкой в виде розы. – Немного.       Асмодей перелил чутка в поданную кружку, и Ласка сделал осторожный глоток обжигающего напитка. Хорсович поморщился.       – Горьковат, – вынес он.       – Советуется Екатериной Великой, – пожал плечами Асмодей и кивнул на упаковку белоснежного сладкого песка. – Добавь сахар.       Бурда в сотейнике начала кипеть спустя какое-то время, и Винницкий глянул, как обстоят дела с сахаром. Тот должен был начать растворяться, и только тогда Асмодей должен был его снять. Затем процедить, дать немного подостыть и в холодильник на час с лишним. Асмодей всегда как готовил этот лимонад, держал еще немного лишнего времени. Так у него было больше уверенности.       Ласка же рассчитал час времени нудным и пустым, поэтому решил заполнить его рассказами из той пары лет, что он провел в Мариборе.       – Тут много чего интересного было, – говорил он, когда его телефон издал трель с оповещением. – Как-то раз мы познакомились с Мишаней Илларионовым, ситуация вообще комичная. Это был мой первый курс, а он двумя старше учился. Чем-то на тебя похож.       – Чем?       – Тоже хмурый, тоже не пил. – Руслан многозначительно улыбнулся. – А потом два месяца в запое.       – Осуждаю, – буркнул Асмодей и выдержал паузу, после которой коротко осведомился: – Почему?       – Женщина.       – Как я не удивлен.       Все это время Асмодей готовил еще кофе и переливал его в граненный графин, где оно остывало. Напиток уже остыл, когда Винницкий слил сироп в графин и добавил лимонного сока. Следом в ход пошел тоник.       – Закончил, – коротко озвучил Асмодей, и Ласка протянул граненный стакан, сделанный по-советски.       – Позволишь? – спросил он.       Винницкий подлил кофейного лимонада, и Рус залпом опустошил наполненный стакан. Лицо его просияло, и парень чуть ли не по-мультяшному озарился, глаза стали размером с блюдца.       – Это – очень – вкусно, Асмодей, – заметил Ласка тем не менее крайне спокойным голосом, но с расстановкой.       – Если выжил ты, значит, я не граф Монте-Кристо, – бросил Асмодей и подхватил графин с остатками покупок.       – Чего? – Ласка уставился на хорсовича-первокурсника, растеряв азарт в глазах.       – Пора идти, наверное? – проигноровал Асмодей и пошел к выходу в коридор.       – А какое там вре… – тут телефон Руслана зазвонил, и хорсович ответил: – Да, Ром… Мы уже закончили, сейчас поднимемся… Все, лады. Они нас уже ждут, – сказал он Асмодею, положив телефон в карман спортивных брюк.       На заветном этаже из-за дверей третьей комнаты раздавалась музыка и были слышны голоса. Руслан без прелюдий открыл дверь и шагнул в комнату Гончарова. Разницы в обустройстве Асмодей вновь не увидел – единственное, третьекурсник сдвинул комод и обильно украсил стены шарфами разных спортивных клубов. Порой то тут, то там висели портреты каких-то исторических личностей в военной форме. На столе стоял бюст, одетый в схожую военную форму, на воротнике красовалась пара молний.       Асмодея это очень насторожило.       – Они, наконец, соизволили прийти, – сказал Роман, занявший подоконник.       – Руся, – Медведев похлопал по перине кровати, – падай рядом.       – Асмодеюшка, не стесняйся, – Гончаров обвел свои хоромы рукой, – роняй жопу, где душе угодно. Но кресло не занимай, родной, оно для почетных старперов.       – Будешь домогаться? – подошедший к кровати Ласка улыбнулся и поставил бутылки с пивом у изножья.       – Само собой! – икнул сварожич.       – Что за почетный старпер? – поинтересовался Асмодей, оставляя графин на столе возле странного бюста.       – Только будь со мной нежен, – Ласка в театральном стеснении постучал пальцами. Медведев тут же сгреб Руслана в охапку.       – Гомосексуальные игры, – подал голос комендант, показываясь в дверях, ведущих в ванную, – оставьте на потом.       – Он, – Гончаров указал на Константина Владиславовича, которого Винницкий ну никак не ожидал здесь увидеть.       – Комендант? – осторожно вопросил Асмодей, глянув на Демирева.       – Здравствуй, Асмодей, – старший хорсович одарил первокурсника легкой и беззаботной улыбкой.       – Какие гомосексуальные? – вопросил бородач, не понимающе глядя на Демирева. – Мы с Русей за чистый мужицкий секс.       – Спаси… – тонко протянул Руслан, протягивая руку к Асмодею. – Он хочет поиметь мою бедную попку… Комендант!..       – Вот как знал, что попаду на гейский блядушник, – раздался голос позади Асмодея, и тот обернулся.       В комнату вошел щуплый паренек, страх как похожий на Тома Холланда. Винницкому даже показалось, что это незаконнорожденный сын актера, решивший побриться под ежика, чтобы овал лица, отдающий яйцом, стал еще сильнее похож на известную звезду. Черный кафтан с серебряной вышивкой и обшлагами говорил Асмодею о том, что вошедший был хорсовичем.       – Асмодеюшка, – Роман спрыгнул с подоконника и прошествовал к гостю, – познакомься. Искандер Барч, старшина четвертого курса.       – Так это ты Асмодей, который Недельку испугал? – спросил Барч, протягивая Винницкому руку.       – Не поминай этот случай всуе, Саня, – процедил комендант.       – Он не любит прикасаться к чужим, – раздался голос из ванной комнаты.       – Ты...       Асмодей обернулся к вышедшему Маглиновскому, и тот одарил его улыбкой, но парень лишь нахмурился да глянул на Гончарова.       – На меня не смотри, – сказал он, пожимая плечами, – это Борода его привел.       – Слышь, лысый, охерел? – воскликнул Медведев, глянув на товарища из хорсовичей. – Сам предложил мне позвать его.       – А я разрешил ему войти, – подал голос Константин Владиславович, пройдя к креслу, которое успел занять старшина Барч. – Встал, старшина! – рявкнул комендант, – И уступил место старшему!       – Эх, – старшина Барч вздохнул, – так уж и быть, уступлю место пожилым.       – Только не говори, – сказал Маглиновский, подойдя к Асмодею, – что не рад меня видеть.       – Все, как всегда.       – Вольно вам будет, – одернул первокурсников комендант, – давайте начнем.       – Сейчас, только Виталик с Максимкой подойдут, – кивнул Гончаров и указал на шкаф. – Там подушки, Саныч, возьми себе и молодым.       – Так вот, – протянул Демирев, – куда они делись?       – Не понимаю, о чем ты, – пожал плечами Гончаров.       – Ох уж этот лысый хер, – усмехнулся Демирев.       Асмодей принял у Барча подушку и присел возле изножья. Тут же дверь в комнату открылась и вошли двое хорсовичей. Первый высокий, немного подтянутый, с кольцом в носу. Второй ростом был схож, но самую малость полноват, на носу были очки в квадратной оправе. Хорсович с кольцом нес кальян, а второй, что в очках, нес бутылки с шампанским.       – Всем быть аккуратными, – сказал хорсович с кольцом, – угли готовы. Ром, мне в общем-то насрать, я забил кальянчик миксом fresh mist, клубники, кокоса и мяты.       – М-м, – протянул комендант, – хуета.       – Ты свой «Чапман» с вишней кури, – отмахнулся хорсович с кольцом.       – Виталь, по факту, – поднял руку Медведев, – вкуса у тебя нет.       – Борода дело говорит, – Гончаров указал пальцем на сварожича.       – Идите просто на хер! – прорычал хорсович, и тут он, заметив Асмодея, нахмурился. – А это что за хуй?       – Асмодей, – ответил Барч.       – Кто? – хорсович вопросительно изогнул бровь, глянув на старшину четвертого курса.       – Ну тот…       – Так, – встрепенулся Константин Владиславович, выпрямляясь, – никаких шуток про «тот».       – Тот? – Барч многозначительно улыбнулся.       – Закрой рот, – выплюнул Демирев. – Мне хватило этой шутки в том году.       – Короче, – четверокурсник перевел ореховый взгляд на вытянутого товарища с кольцом в носу, – этот пацан Недельку напугал на обряде.       – Ах, – протянул хорсович с кольцом, – ты уже в наших дисциплинарных списках на наказание, паренек, – сказал он Асмодею.       – Вмять, Виталь, – подал голос Гончаров, – давай сегодня без мариборских дел. Асмодей, Гвенаэль, это корова с кольцом в носу…       – Долбоклюй! – хохотнул Рус.       – А ты хорош, – Роман и Руслан хлопнули друг друга по ладоням. – Так вот, это Виталя Нестеренко, наш однокурсник, а паренек в очках – Максимка Петряев, второй курс.       – Президент НаучОба? – уточнил Асмодей, глянув на Петряева.       – Да, откуда знаешь?       – Руся рассказал.       – А я президент соцбюро, – заявил Нестеренко, подняв руку.       – Всем насрать, Виталь, – сказал комендант. – Будь моя воля, я бы упразднил твое бюро.       – Охереть, ну спасибо, комендант!       – Да будет вам, – поморщился Гончаров, поведя головой, и налил себе янтарной жидкости из зеленой бутылки с красивой этикеткой, на которой красовались витиеватые надписи. – Пиф-паф, господа!       – Не спеши, – буркнул Нестеренко, возясь с пробкой в бутылке с шампанским.       – Да, мы что, без Мишани начнем? – вопросил Барч.       – Он писал, что задержится, – ответил Медведев. – Собирает документы со своего курса, чтобы Пацуре сдать для одобрения повышенной.       – Бедняжка, – Барч покачал сокрушенно головой, – торчать с Викулей… такого даже злейшему врагу не пожелаешь.       – Ну коменданту в кайф с ней время проводить, – Нестеренко прыснул в кулак, но Демирев промолчал, хотя его скулы странно задвигались.       – Вмять, долбоклюй, – Гончаров оперся рукой о колено, – ты сам с ней когда-то спал.       – Фу! – Барч, Петряев и Медведев вместе с Гончаровым завыли, уставившись на президента соцбюро.       – Идите – на хер, – с расстановкой процедил тот. – Это было всего два раза, и с этой собачницей я больше дел не имел. И не желаю.       – Скринь, – поднял палец Гончаров, обратившись к сварожичу, – как нажрется, так скажет, что сейчас бы Пацуру поиметь.       Гончаров и Медведев заржали и хлопнули друг друга по ладоням.       – Пиф-паф, дети мои, – Демирев поднял бокал, наполненный той же янтарной жидкостью, какую наливал себе Роман.       – Виталь, – Гончаров глянул на Нестеренко, – дай Асмодеюшке бокал, а то он сидит, бедняжка, одинешенек, а вы все с разлитым.       Нестеренко протяжно и громко выдохнул и полез в буфет, где нарыл бокал, схожий с тем, какой был у Гончарова, Руслана и Медведева. Винницкий, приняв бокал от Нестеренко, налил из графина своего лимонада.       – Теперь можно пиф-паф, Константин Владиславович, – кивнул Гончаров.       – За что пьем? – Петряев осмотрел собравшихся.       – За Рому? – пожал плечами Медведев.       – Да, не зря лысому сегодня двадцатник.       Асмодей и Маглиновский округлили глаза, уставившись на хорсовича. Похоже, однокласснику тоже не озвучили повод сбора.       – Чего уставились, молодые? – осклабился Роман. – Вы бы начали с подарком носиться, а мне этого не надо. Сегодня вы токмо гости.       – Пиф-паф, – напомнил комендант, и комната наполнилась звонким чоканьем.       – Ух, вискарик хорош, Ром, – выдохнул Медведев, втянув воздух одной ноздрей.       – Я знал, что брать. Допьем «Лоусон» и начнем твою нахваленную чачу, – лысый хорсович хлопнул бородатого сварожича по плечу.       Комната наполнилась дымом от кальяна, который выдыхали Гончаров, Нестеренко, Петряев, Барч и Маглиновский. Рома следом включил электронную стацию, и в помещении тихо зазвучала музыка. Комендант Демирев покуривал сигареты с позолоченным бочком, и Асмодей, сидевший рядом с ним, чувствовал отчетливый запах вишни, но все смешивалось в приторную какофонию вкуса, которая дымом стояла в комнате.       – Виталь, как там твои дела с той девкой из дажбожичей? Бажанова? – осведомился Барч.       – Вмять, не напоминай, – Нестеренко мотнул головой и вновь затянулся кальяном, выдохнув обильное облако пара.       – А чего так?       Асмодей глянул на Руслана, который затягивался своей «викой». Медведев меж тем сидел, оперевшись рукой о колено, подобно Гончарову.       – Андрей, вы не курите? – поинтересовался Маглиновский, принимая от Нестеренко свою очередь кальяна.       – На «вы»? – Барч и Нестеренко подавили смешки.       – В отличии от вас, холуев, – сказал Константин Владиславович, развалившись в кресле, будто мэнспрендинг был всем в этом мире, – молодые знают, что такое уважение.       – Не, Гвенаэль, я курю, но только сигареты. А покуда я закинулся, можно пока не курить, – ответил Медведев.       – Кстати, про закинулся, – Нестеренко выпрямился, сделав глоток шампанского, – я на днях такую шмаль попробовал, м-м…       Хорсович блаженно прикрыл глаза.       – Ермил намутил? – осведомился комендант.       – Да, он как-то смог намешать кокаин и морфин с гашишем, – ответил Нестеренко. – Меня так вставило, что почувствовал себя Флаттершай из «Моей маленькой пони».       – Узнает Полозов… – комендант покачал головой, глядя на президента соцбюро осуждающим взглядом.       Этот взгляд очень сильно выбивался сейчас из образа коменданта Демирева, который ну совсем не выглядел как кто-то из очень важных людей во Дворе. Рубашка и сапоги придавали ему строгости и серьезности, а черная oversize-футболка и джинсы делали его сейчас крайне неформальной личностью. На левой стороне футболки в рамке было напечатано «Открывай врата в Гоморру и Содом», и это в голове Асмодея никак не укладывалось, ведь как такая фраза может быть связана с Константином Владиславовичем.       – В чем смысл этой фразы у вас на футболке? – поинтересовался Асмодей у коменданта, и присутствующие хорсовичи глянули на него.       – Эта? – Константин Владиславович указал на фразу в рамке. – Это неофициальный девиз нашего Двора – открывай врата в Гоморру и Содом – а сзади… – комендант встал с кресла, повернувшись спиной, на которой была напечатана большая «Д», перебитая словом «хорсович».       – Футболка пушка, Константин Владиславович, – оценил Маглиновский.       – Авторский дизайн моего бюро, Гвенаэль, – улыбнулся Демирев, присаживаясь на кресло. – Эти футболки – часть нашего мерча.       – У вашего Двора есть мерч? – Маглиновский округлил глаза.       – Круть, скажи же? – Медведев глянул на Маглиновского. – А у нас Векшин лишь пыжится, что все это херня, которая нам не всралась. Кончь…       – Скажу по секрету, – произнес комендант Демирев, подавшись слегка вперед, – я и Анюта сидели летом и придумывали дизайн для ваших дворовых футболок.       – А вот это уже звучит интересно, – Медведев потер ладонями друг о друга. – И что, придумали?       – Спрашиваешь! – фыркнул комендант и полез в телефон. – Футболки планируются у вас красные, а принт вышит медными нитями.       – Ну прям как цвета нашего Двора, – цокнул языком Медведев.       – Вот, это дизайн, который Анюте более-менее понравился…       На задней стороне футболки под парой линий было слово «сварожичи», а спереди, на груди, как понял Асмодей, девиз Двора Маглиновского – «рождены для рыцарской славы». Асмодей фыркнул, он никак не ожидал, что у сварожичей настолько высокое эго, что они себя практически рыцарями считают. Ни дать, ни взять гриффиндорцы, принявшие у Слизерина ряд повадок.       – Могу честно? – Медведев поднял глаза на коменданта Демирева.       – Говори уже, – Константин Владиславович поставил телефон на блокировку и убрал его в карман джинс.       – Дизайн говно.       – Анюта сказала, что это не самый плохой вариант, – комендант развел руками. – Были варианты и похуже, но мне очень нравился вариант с хэштегом «Я/Мы – Сварожичи», но Анюта отказалась от него.       – «Я/Мы»? – переспросил Ласка.       – Да.       – Это не тот хэштег, под которым поддерживали митингующие того журналиста? Голунов, кажется?       – Он самый, – Демирев не без улыбки медленно кивнул.       – А-а, – протянул Медведев и щелкнул пальцами, – я понял, про какой ты хэштег говоришь. Вмять, а прикольный бы дизайн был. Чего Анна Мовсесовна отказалась от него?       – Хэштег расходится с официальной позицией правящей власти в стране, – комендант Демирев развел руками.       – Ой, боже ж ты мой, – Медведев театрально приложил руки к груди, – как же по хер на эту власть. Мы вообще другое общество в этой стране. Мы подчиняемся своим законам, которые писаны нашим правительством. Мы государство в государстве.       – Как высоко он говорит, – усмехнулся Петряев. – Давно я таких речей не слышал, Андрюш.       – Да екарный того… – Медведев махнул рукой.       – Давайте-ка пиф-паф, господа, – произнес Роман, вновь поднимая бокал.       – Нет-нет-нет, – Медведев демонстративно встал, и Асмодей заметил, что сварожич начал обливаться потом. – Рано для пиф-паф. Мы, конечно, собрались, чтобы выпить-посидеть, но сегодня юбилей как никак.       – Верно говорит, – кивнул Барч.       – Точно, – согласился Петряев.       – Прежде чем делать пиф-паф, надо сказать тост, – Медведев сделал жест рукой, мол, поднимайтесь, – так что, господа тунеядцы-алкоголики, aufstehen, schnell!       Все присутствующие неспешно встали, в то время как сам Гончаров ловко спрыгнул с подоконника.       – А кто начнет? – вопросил Петряев, оглядев присутствующих.       – Предлагаю начать с младших, – сказал Руслан.       – Хорошая идея, – Барч одобрительно закивал, – и потом пойдем по старшинству. Кто из вас младше, – обратился четверокурсник к молодым хорсовичу и сварожичу, – Асмодей или…       – Гвенаэль, – подсказал Маглиновский, подмигнув хорсовичу.       – Точно, запомню, – Барч щелкнул пальцами.       – Двадцать первое мая, – заявил Маглиновский, глянув на Асмодея.       – Седьмое июля, – ответил на это Винницкий, и Маглиновский улыбнулся однокласснику, положив руку тому на плечо. Парень тут же дернулся в сторон, сбрасывая культю. – Не трогай, сука.       – Ох-ох, – Петряев прикрыл рот рукой, – не красиво, Асмодей.       – Он всегда такой, – отмахнулся Маглиновский и сказал Винницкому: – Говори тост.       – Я не умею говорить.       – Это традиция, брат, – заявил Медведев, обведя стоящих мариборцев рукой, в которой держал бокал с виски. – Скажи как-нибудь, не боись.       Асмодей задумался, а что ему сказать Гончарову? Он не знал этого человека так хорошо, как знал его тот же Русик. Или Медведев, например. Обронить в поздравлении он может что-то не то, хотя будет ли от этого «чего-то не того» плохо? Гончаров вполне себе терпим к Асмодею, даже расположен. Нет, все же тосты были для парня сложным делом, но он попытается сказать просто и коротко. Души в этом не будет, но это будут слова, а люди любят поедать слова ложками. У них это заложено в природе.       – Я знаю тебя, Рома, не очень хорошо…       – Факт.       – Рот закрой, Борода, – шикнул Гончаров. – Говори, молодой.       – …Но ты должен стремиться к мечтам, – продолжил Асмодей. – Достигни их. Часто вижу твою улыбку и задорность, веселись на полную и получай удовольствие. Делай то, что хочешь сам, и пусть оно у тебя получается. Я вижу эту компанию – не думал, что так много будет своих людей…       – Это далеко не все, – тихо добавил Медведев.       – Факт, – кивнул Нестеренко.       – Прикройте уже хавальники, – повторил Гончаров, не отрывая медового цвета глаз от Асмодея. – Продолжай, родненький.       Асмодей постучал пальцами по бокалу, подбирая последние слова.       – Я вижу людей, которые тебя поддержат, – осторожно сказал он и поднял бокал с кофейным лимонадом, – пусть эта поддержка у тебя будет и впредь.       – Пиздато сказал, молодой, – заметил Барч.       – От души сказал, – согласился Петряев.       – Спасибо тебе, Асмодеюшка, – Гончаров улыбнулся, и комната во второй раз наполнилась звонким чоканьем.       – Раз про близких зашла речь, – Нестеренко, сделав долгий глоток шампанского, поставил бутылку на пол. – Где остальные? С Мишаней все понятно, а Коля? Лаптев? Юлик? Даня с Ветой?       – Мы с Русей, – Гончаров кивнул на Ласку, – порешали, что с ними мы соберемся завтра. Слишком много людей, которых парни не знают.       – К тому же, – добавил Руслан, – Коле Асмодей не шибко нравится, а как он отнесется к Гвенаэлю не понятно, тем более к сварожичу.       – Хотя, – поднял палец Демирев, – Ванечка говаривал, что ему Асмодей кажется прикольным малышом. Виолетта так вообще без ума от тебя, – сказал он Асмодею.       – О-о, – Гончаров хохотнул, – она тебя так нахваливала, так нахваливала, Асмодей. Назвала забавным.       – Виолетта тебя с Илоной шипперит, – заявил Руслан и покачал головой как бы в подтверждение своих слов.       – Я считаю, нам нужен фанфик про Асмодея и Илону, – прыснул Маглиновский.       – О, это будет трагичная история любви, – Петряев засмеялся. – «Мои вкусы очень специфичны…»       – «Так посвяти же меня в них», – Маглиновский скорчил девичий голос и, засмеявшись, чуть не рухнул.       – Олухи.       – Да почему? – Петряев развел руками. – Ты уже успел стать знаменитостью.       – Не приятная перспектива, – буркнул Асмодей.       – Давайте успокоимся, – опешил Константин Владиславович собравшихся, сделав жест руками, – мы слишком сильно насели на парня. Асмодей, ты попал в Санта-Барбару.       – Каммерцель говорила уже.       – Ух, ты будь осторожен в таких обращениях, парень, – Нестеренко неприятно нахмурился, указав пальцем на Асмодея. – У нас не принято обращаться по фамилии.       – Тебе особо не мешает это поминать Викторию Олеговну по фамилии.       – Я тебе сказал, малыш, будь осторожен.       – Виталь, – Гончаров отставил бокал с виски, – умолкни. Не надо угрожать молодому.       – Хера он начинает выеживаться?       – Он говорит по факту, – сказал Демирев, скрестив пальцы рук на животе. – Кто дает тебе право называть Вику ее фамилией? Больше уважения, президент Нестеренко, – добавил комендант и сделал глоток виски.       – А почему вы, комендант, бедную Лизу называете тоже по фамилии? – едко осведомился Нестеренко.       – Начнем с того, – Константин Владиславович прикрыл на мгновение глаза, – я к Щур в принципе не обращаюсь.       – Действительно, – Нестеренко возвел очи горя, – идет с Вованом мимо, никого не трогает, а комендант наш тем временем как цитата из песни, «ах, какая пара – пиздабол и шмара».       – Виталь, – Медведев с удивительно спокойным лицом провел пальцами по бороде, – перегибаешь палку. Щур и мой курс не любит, а она с моего Двора.       – Кто такая Щур? – поинтересовался Маглиновский, оглядев однодворца и хорсовича с кольцом в носу.       – Вам не надо этого знать, – отмахнулся Гончаров.       – Рано еще, я бы сказал, – подметил Барч.       – Парни правы, Гвенаэль, но я тебе ее потом покажу.       – Виталь, угли остывают, – сказал Петряев, выдохнув облако дыма.       Нестеренко протяжно встал, вынув палочку из заднего кармана джинс. Он несколько раз коснулся тлеющих квадратиков, которые уже начали терять форму, но покрытые шапочками пепла, они еще чем-то напоминали геометрические кубы. Хорсович обронил какую-то невнятную формулу, в которой Асмодей распознал шепоток, которые использовала на своем занятии Елена Викторовна. Винницкий посчитал, что надо бы узнать, со всеми ли студентами Кощеева находит общий язык тем образом, какой использовала на Асмодее.       Угольки изнутри засияли огненным отблеском, и хорсович с кольцом в носе рухнул обратно на подушку, вновь глотнув шампанское, которое тут же опустошил. Винницкий даже не заметил, как Нестеренко окончил эту бутылку. Тот потянулся к одной из тех, которые принес Петряев, и принялся откупоривать.       – Все не так однозначно в Мариборе, Ром, – сказал президент соцбюро, вытягивая пробку из бутылки, та с глухим звоном вылетела из горлышка. – Ты же сам знаешь.       – Давайте уже закроем эту тему, – произнес Ласка, – первогодкам поднадоело, небось, слушать эти перебранки из-за какой-то там шлюхи.       – Да не сказал бы, – Маглиновский глуповато улыбнулся, глянув на Русю. – Люблю сплетничать.       – А мне надоело.       – Видишь? – Демирев указал на Асмодея и следом посмотрел на Маглиновского. – Прости, Гвенаэль, но ты у хорсовичей в гостях, здесь работает принцип нашего большинства.       Руслан положил руку на плечо Медведева.       – Вот так сварожичи в очередной раз пососали, – сказал он.       – Ты охерел? – Медведев напустил театрального удивления, улыбнувшись.       – Андрюш, завали хайло, – произнес Демирев, нахмурившись, и перевел взгляд на Гончарова – глаза его тут же смягчились. – Как у тебя дела с твоей пассией?       – Да, – Руслан сбросил руку Медведева с себя и выпрямился, – ты сходил с ней в театр?       – Сейчас расскажу, – Гончаров спрыгнул с подоконника, – но сперва пиф-паф, господа алкоголики и Асмодей.       – Точняк, – Барч встал, – теперь говорит Гвенаэль.       – Запомнили все же, Искандер? – Маглиновский усмехнулся.       – Само собой, молодой, – протянул Барч с усмешкой, разведя руками.       – В общем… – начал Маглиновский.       – И целом! – крякнул Петряев, подняв палец.       – Да хватит вам перебивать молодняк, уебки, – процедил Роман.       – В общем и целом, – сказал Маглиновский, – соглашусь с Асмодеем, знаю я тебя, Рома, не так хорошо как твои друзья, но от всей души хочется пожелать ярких дней, а не того хмурого нечто, которое последние дни висит на улице, – Маглиновский кивнул в сторону окна. – Пусть цветет и звенит твоя молодость, а каждый день будет не повторим. С днем рождения!       – От души, дорогой, от души, – Рома и Маглиновский пожали руки, коснувшись плечами. – Пиф-паф, господа!       Комната в третий раз погрузилась в звонком чоканье, и Винницкий, полностью осушив свой бокал, подлил из графина еще. Гончаров приступил к своему короткому рассказу о походе в местный театр драмы с некой Ангелиной, которая обучается на Дворе Сварог. Хорсович в красках рассказывал о ее красоте, говоря, что она просто необычайная девушка.       – Это я их познакомил. Я! – то и дело пыжился Медведев, тыкая себя в грудь, пока Роман клал руки ему на лицо, пытаясь заставить молчать.       На вопрос, какую постановку молодая пара смотрела, Гончаров ответил, что Ангелина убедила посмотреть его «Жизель», которую хорсович вообще не понял. Парень, конечно, согласился с тем, что балет станцевали актеры вполне хорошо, ему даже понравилось, но сюжетный поворот в конце второго действия он никак не мог осознать.       – Она действительно была вилой? – вопрошал Гончаров, жестикулируя руками, пока Медведев в очередной раз подливал виски, бутылка с которым уже заканчивалась.       – Ты еще умудрялся следить за сюжетом? – Барч с полным недоумением в глазах уставился на младшего товарища. – Только не говори, что вообще никак не реагировал на даму рядом с тобой.       – Ебобо? – Гончаров глянул на Барча так, будто четверокурсник был самым распоследним глупцом, и в добавок к этому хорсович покрутил пальцем у виска, чтобы показать все свое мнение на столь глупый вопрос от старшины. – Я не Мишаня, чтобы такие прощёты допускать.       – А что он сделал? – поинтересовался Петряев, сняв свой мундштук и передав шланг Маглиновскому.       – Помнишь, он той осенью с Юлианой ходил на «Довод»?       – Подожди, – Петряев нахмурился, – с какой из двух? С Дубовицкой или Мозолюк?       – С Дубом, – ответил Барч.       – Миша? – переспросил Петряев, будто не верил словам старшины Барча. – Миша Илларионов и Юлиана Дубовицкая вдвоем ходили на «Довод»?       – Гений, да? – Гончаров возвел очи горя. – Потащить девицу, которая сохнет по тебе, на боевик. Мишаня просто гений.       – Жак Фреско в чистом виде, – хихикнул Петряев.       – Это вообще не самое плохое, на самом деле, – заметил Руслан, сделав небольшой глоток пива. – Он просто весь сеанс смотрел фильм.       – И не обратил на Юлиану внимания? Ни обнял? Ничего такого?       – Вроде как они что-то даже обсуждали, – Барч задумчиво почесал подбородок.       – Обсуждали, – Гончаров прыснул, чуть не расплескав виски.

То, как ты трясешь этим, я не могу поверить.

Я никогда не видел жопу как твоя.

Я курю допинг, план – крутая тема,

Я выдыхаю дым прямо на тебя (Let’s go).[1]

      – Алиса, – Гончаров глянул на свой винтажный стол, где стояла колонка, похожая на шайбу. Устройство тут же отозвалось характерным звуком, – следующую.       – Это чей плейлист? – Демирев глянул на Рому.       – Двора, – повел рукой Гончаров.       – Ах, то-то на твой вкус не похоже, родной. Я, кстати, на днях одну на репите стал слушать, – Демирев подался вперед и указал на колонку музыкальной станции, – разрешишь?       – Как я могу запретить, комендант? – Гончаров улыбнулся и качнул головой.       – Алиса, – колонка отозвалась, – включи Rise Against – «Help is on the way».       – Включаю…       – Это она, – комендант задвигался в такт музыке, и Винницкий удивился его пластичности. – I have my mother’s dream, / I have my father’s eyes…       – Пока наш комендант ловит кайф, – подал голос Петряев и вновь глянул на Гончарова, – Миша что, вообще никакой инициативы не проявил с Юлианой?       – Ты не представляешь себе, как Дуб была расстроена потом, – сказал Барч.       – А не плохо качает, слушай, – задумчиво молвил Гончаров, вслушиваясь в песню. – Алиса, добавь в плейлист «Содом и Гоморра».       – У вас плейлист действительно так называется? – Медведев вопросительно изогнул бровь. Потом он стал сильнее обливаться, даже лицо немного покраснело.       – А ты думал, это шутка? – Нестеренко улыбнулся.       – Давайте пиф-паф, – комендант Демирев встал.       Старшие хорсовичи и Медведев тут же вскочили на ноги, будто Константин Владиславович не предложил выпить, а приказным тоном распорядился резво что-то сделать. Винницкий этому даже подивился, чуть погодя он заметил, как Рома вновь слегка сгорбился – такая походка была его отличительной чертой, как первокурсник успел заметить. Но чтобы Гончаров стоял словно по стойке «смирно», это парень видел впервые.       Асмодей и Маглиновский неспешно поднялись на ноги следом за старшими.       – Мой черед говорить, – Петряев поправил очки на носу и обвел бокалом с виски присутствующих. – Ром, юбилей – это хорошо, их у тебя впереди еще много. Здоровья тебе нет смысла желать, ты и так здоров как бык. Мудрости уже поздно…       – Спасибо на добром слове, Максимушка, – Гончаров не без улыбки хмыкнул.       – …Но! Это все не так важно, Ром, – продолжал меж тем президент НаучОба. – Впереди у тебя еще тысячи радостных событий, друг, а достижений еще больше. И чтобы не упустить это дело, береги свою молодость. Пущай эти бесшабашные годы обойдутся без Войн Дворов. За тебя, друг.       – Спасибо тебе, родненький. Чтобы не было Войны между Дворами.       – Пиф-паф, товарищи.       – За мир между хорсовичами и сварожичами, – крякнул Барч, и следом комната в четвертый раз погрузилась в звонкое чоканье.       – Можно спросить? – поинтересовался осторожно Маглиновский, когда все вновь оказались на своих местах.       – Спросить можешь, – ответил Медведев, доставая из кармана пачку сигарет, – но сперва покурим нормального табака. Кто пойдет?       Комендант Демирев вынул пачку в бежевых и вишневых тонах, на которой строгой каллиграфией готического шрифта была выведена марка сигарет – «Chapman», – и встал с кресла, шагнув следом за Медведевым, Гончаровым и Нестеренко в ванную комнату. Барч последовал за ними, спросив у Константина Владиславовича:       – Товарищ комендант, а разрешите у вас стрельнуть «Чапмана»?       – Разрешаю стрельнуть, товарищ старшина.       – А вы сигареты не курите, Максим? – вопросил Маглиновский, указав на Петряева и Ласку.       – Нет, я только на электронках, – ответил Петряев и затянулся кальяном, который оставил Нестеренко. В колбе тут же обильно забурлила жидкость, будто шторм начался в океане.       – А ты, Русик?       – Я сигареты бросил, – ответил Руслан и слегка сполз с кровати, чуть ли не стек, оперевшись головой и плечами о стену.       – А что ты хотел спросить? – Петряев глянул на Маглиновского.       – Что такое Война Дворов? Я просто не впервые слышу об этом…       – Алиса, тише, – бросил Петряев через плечо колонке, и «Плак-Плак» от IC3PEAK чуть стих. Хорсович затянулся через мундштук, вновь подняв волны в водной глади внутри колбы. – Война Дворов – это резня, Гвенаэль.       – Это как? – смутился Маглиновский.       – В самом прямом, – ответил за Петряева Руслан. – Обычно головы Дворов выписывают соответствующее разрешение на бойню, и тогда мы, вы и дажбожичи херачим друг друга всеми возможными способами. Гибнут очень многие.       Асмодей замер, услышав эти слова. И тут же как назло, музыка умолкла, и на смену ей пошел детский смех, отдающий призрачным стенанием.       Гибнут многие… неужели Война Дворов – это самая настоящая война, где маги Марибора убивают друг друга? Это было слишком бесчеловечно. Парень прекрасно помнил зрелище, увиденное на тропах Сумеречья, когда искали алатырь-камень, но то – Винницкий надеялся – была всего-навсего иллюзия, наваждение уставшего мозга. Настолько огромные змеи и птицы существовать не могут ведь. Хотя икра периодически отзывалась ноющей болью, стоило Асмодею припомнить озеро и мавок.       И будто бы услышав мысли первокурсника, Петряев перевел свой ореховый взгляд на Винницкого, заявив ему:       – Да, мы убиваем друг друга, Асмодей. Комендант наш, – Петряев указал на ванную комнату пальцем, – пережил четыре таких войны. На последней потерял весь свой курс.       – В каком смысле? – глаза Гвенаэля округлились.       – Предшественник твоего коменданта, – ответил Петряев, – вырезал весь выпускной курс Константина Владиславовича. И оставил только его в живых.       – Абзац, – Маглиновский нервно и осторожно попытался выдохнуть, но вышло у него это прерывисто. Одноклассник тут же залпом опустошил бокал с виски, заметно поморщившись. – И ему ничего не было?       – Костя убил его на глазах всего твоего Двора, – сказал Ласка. – Заявился в ваше общежитие и просто казнил его. Это была самая показательная казнь на памяти Марибора.       – И самая дерзкая, – добавил Петряев, ткнув пальцем в сторону Руслана. – Обычно ведь коменданты стараются не пересекать врат других общаг. Это что-то вроде негласного закона, – пояснил он.       – Честно, я в шоке, – нервно произнес Маглиновский. – Поэтому Родион Станиславович не любит вашего коменданта?       – Не только за это, – ответствовал ему Константин Владиславович, входя назад в спальню и докуривая сигарету. Бычок он потушил о пепельницу на винтажном столе. – Родя не любит меня много за что, а казнь Шепелевича лишь часть его ненависти ко мне. Я талантливее его в магии. У меня выше потенциал – намного выше, моих показателей ни один сварожич никогда не достигнет.       – Что же это за цифры, комендант? – осведомился Асмодей.       Демирев коротко усмехнулся, прикрыв глаза, но так и не дал ответа.       – Он не скажет, – заявил Петряев, – никогда не говорит, какой у него потенциал. Вымораживает этим.       – Важно не количество единиц потенциала, – улыбнулся Демирев, держа глаза закрытыми, – но то, как ты их распределяешь, используя. Поэтому Родя только номер два, – сказал он Маглиновскому.       – Константин Владиславович, а почему вы так быстро выкурили сигарету?       – Этот хер, – крикнул Гончаров из ванной комнаты, – не умеет наслаждаться вкусом табака. Как не в себя затягивает и все. Никакого удовольствия же от этого, – пробурчал лысый себе под нос.       Чуть погодя, старшие вернулись в комнату и вновь взялись за бокалы. Тут-то дверь и отворилась в очередной раз, и в проходе показался парень в черном кафтане с серебряной вышивкой. Очередной однодворец из компании своих ребят для Гончарова и Ласки. Асмодей уже заметил, что все собравшиеся были будто бы сшиты из разной шерсти, и будь у него право, то он охарактеризовал каждого скинхэдом, ботаном, хипстером или женской подстилкой.       Но вошедший как будто никак не вписывался в эту странную ауру, парню казалось, что это целая копия коменданта – их атмосферы были очень похожи, чего не скажешь о внешности. Овальное лицо, крупный нос, который очень контрастировал с маленькими зелеными глазами, отливающие серебром. Небольшие губы, похожие на бабочку. Длинные каштановые волосы, зачесанные назад, – ни дать, ни взять фанат Артура Шелби, но непроницаемостью лица похож, скорее, на его брата.       – …Тогда пусть она распишется как мой И.О., – сказал хорсович кому-то, и в дверях показалась Виктория Олеговна с огромной кипой бумаг, которые тем не менее крайне ловко держала у себя под рукой.       – Потом начнет возмущаться, Мишутка, – возразила парню на это Пацура, тряхнув своими миндально-серебрянными локонами, – ты же ее знаешь.       – Надеюсь, она потеряется в Сумеречье, – пробурчал тот, – и ее сожрут волки.       – Это ты про Иконникову, Мишь? – осведомился Гончаров и будто бы только сейчас заприметил за ним Пацуру. – Ой, добрый вечерок, Виктория Олеговна… как ваши дела?       – У меня все хорошо, Ромочка, – Пацура мило улыбнулась и прошествовала к Константину Владиславовичу, положив свободную руку ему на плечо. Она медленно начала водить длинными ноготками по его шее – глаза у коменданта так и закатывались. – Проверила твои документы и заявление на повышенную, придется переписать, милок. Категорию не верно прописал, – пояснила она.       – Ты же сказал, что там все нормально было, – Роман глянул на Русю.       – Там и было все нормально же, – Руся нахмурился и глянул на Пацуру.       – По старому положению – было бы, – улыбка Пацуры была сладкой, подобна меду, но сколько же в выражении ее лица было желчи и яда. Она наклонилась к Демиреву и шепнула на ухо: – Долго планируешь сидеть?       – До глубокой ночи, думали, – комендант взял свою подружку за руку и заглянул в глаза. Их лица были в неприятной близости друг от друга – Асмодея всегда выворачивало, когда он видел такие сцены, всегда в воздухе стояло ощущение, что парочка вот-вот поцелуется. – Завтра же выходной.       – Я сплю сегодня одна? – уточнила Пацура.       – Я же потом приду.       – Пьяным, – добавила девушка-хорсович с укоризной.       – Нет.       Мягкий тон коменданта хлестнул как кнутом, и Асмодей почувствовал превосходство этого мужчины над всеми в этой комнате. Пацура тоже чувствовала это, и она не рискнула возразить Константину Владиславовичу, но вновь сладко улыбнулась и поцеловала его. Поцелуй длился не долго, но Винницкого скрутило от его вида, и он отвел взгляд.       – Доброй ночи тогда, – промяукала Виктория Олеговна.       – А он умыл меня в конче, – тихо зашептал мелодию Нестеренко Барчу, и четверокурсник закивал и заулыбался, подпевая товарищу:       – Мой шепелявый узбек...       Пацура и комендант не могли не услышать этого, они оба подняли глаза на младших. Взгляд ледяного сапфира в глазах Константина Владиславовича не выражал ничего – сложно было определить гневается он или пропускает эту издевку мимо. А вот наэлектризованные глаза Виктории Олеговны неприятно сощурились, буквально смерив президента соцбюро и старшину уничижающим взглядом. А это выражение лица слишком громко говорило о том, где находится эта пара червей, а где восседает она. Девушка удалилась, бросив через плечо:       – Всем спокойной ночи, и я жду от тебя новое заявление, Ромочка. По новому положению.       – Которого нет, – тихо произнес Руслан.       – Да, Виктория Олеговна, – кинул ей Гончаров вдогонку с отсутствующим взглядом, – сделаем по красоте, госпожа моя.       – Надеюсь, – произнесла она в дверях и вновь глянула на вошедшего с ней хорсовича. – Скажи Олесе, чтобы расписалась в твоем заявлении как И.О. Не захочет, дай мне знать – повлияю.        – Спасибо, Викуль.       Дверь закрылась за Пацурой, и Рома тут же спрыгнул с подоконника, подняв бокал, в котором еще что-то плескалось.       – Накатим по поводу ухода Пацуры.       – Я пропущу, – махнул рукой комендант.       – Ром, предлагаю накатить в честь появления Мишани, – подал голос Медведев.       – Надо представить вас, молодые, – Гончаров махнул Асмодею и Маглиновскому. – Stehen Sie auf, Zander, sitzen Sie – es is nicht anständig.       – Это немецкий?       – Да, – подал голос хорсович, которого все называли Мишаней. – Оно говорит по-немецки.       – Обозвал унтерменьшим, – Медведев указал на Гончарова и заржал.       – Вмять, сдохни тысячу раз, Борода, – Гончаров хлестнул сварожича подзатыльником. – Асмодей, Гвенаэль, – Рома указал на хорсовича, которому комендант подливал в бокал коньяка, где уже плескалась темная газировка, – этот хер моржовый – Миша Илларионов, пятый курс, профорг…       – Кандидат от нас на «Господина Марибор»! – воскликнул Нестеренко и прыснул.       – Завали хайло, Нестер, – бросил Илларионов президенту соцбюро, едва удосужив третьекурсника взглядом зеленых глаз.       – Будем надеяться, – комендант положил руку на плечо Илларионова, – что Иконникова не забракует твою кандидатуру. Я и Мишутка отличный сценарий на визитку придумали, – заявил Демирев остальным присутствующим.       – Это та, которая про зверинец? – уточнил Барч, вопросительно подняв бровь.       – Да, по «Зайчику», – кивнул Демирев и сделал небольшой глоток коньяка с колой. – Потрясающая новелла, очень жду релиз третьего эпизода.       – Мишаня рассказывал, – Барч принял свою очередь к кальяну и затянулся. – Вот есть же у кого-то, вмять, время писать затраханный фанфик про зайцев, про какую-то, вмять, главу зайцев, которая хочет трахнуть главного героя. И все это сатанинская, мля, история, вмять.       – На одном дыхании сказал, – хихикнул Демирев.       – Давно я от него столько мата не слышал, – заметил Илларионов.       – Ты посчитал сколько раз он сказал «вмять»? – спросил Демирев, глянув на Илларионова.       – Четыре, – ответил тот, будто он был тем самым ребеночком из видеоролика в «Тик Токе».       – Вмять, вы затрахали, – зарычал Рома, – попросил же, без мариборских дел сегодня.       Пацура пришла, сказала про заявление – ей можно, она не пьет с нами. Мишь, – Гончаров глянул на Илларионова, – эта парочка…       – Первокурсники, – оценил парень, – наш и сварожич. Ты – Асмодей, о тебе слышал – Иконникова возмущалась на твой счет.       – Чего эта манда уже вякала? – комендант глянул на Илларионова.       – Сказала, что такой низкий потенциал надо выгнать из Марибора, – пожал плечами Илларионов.       – Вот ведь сука недотраханная! – возмутился Петряев и остальные согласно закивали да принялись поддакивать.       – Виталь, трахни Иконникову разок-другой, – Гончаров подмигнул Нестеренко. – Может, и успокоится немного.       – Если у коменданта это не получилось однажды, то у меня и подавно, – Нестеренко завертел головой и весь задергался. Судя по его жестам, дел со старостой Двора он вообще не желал иметь.       – А я же секс-гуру, рот твой наоборот?       – Ну… – медленно протянул Нестеренко, отведя взгляд в сторону, – мы же слышали похвалы Щур…       – Не поминай шалаву всуе, – сказал как отрезал Илларионов, даже не повернув головы.       – А ты у нас кто, Саша Петров?       Асмодея глянул на Маглиновского.       – Мне он нравится.       – Вот не надо тут, – Маглиновский демонстративно поднял палец на Асмодея.       – Ты, писец, как на него похож, – покачал головой Илларионов, – и это не красит тебя, брат.       – А можно как-нибудь обойтись без сравнения с этой бездарностью? – вопросил Маглиновский, и на его виске задергалась вена.       – Твоего мнения не спрашивают, – фыркнул Асмодей.       – Жестко, – заметил Петряев, поправив очки.       – А так им и надо, – Гончаров выпрямился, – сварожичам этим.       – Ты что, лысая блядина? Охерел? – Медведев выпучил глаза на Рому, с уст его не сходила полуулыбка.       – Не принимай близко к сердцу, Гвенаэль, – произнес Илларионов, и Маглиновский нахмурился в недоумении. Асмодей тоже особо не понимал сейчас этого пятикурсника. – Да, я знаю, кто ты такой, – пояснил он. – Я один из первых узнаю о каждом первокурснике.       – То есть как, первым? – поинтересовался Маглиновский.       – Дело все в старшине Мишутки, – ответил Демирев вместо Илларионова.       – Не упоминай ее, комендант… – хило протянул Гончаров в явном нежелании слушать эту тему.       – На самом деле, – начал было Илларионов, и Рома заверещал, прикрыв уши. Специфическая реакция – кем же была старшина Илларионова, что хорсович не хотел слышать о ней, будто бы со страхом. – На самом деле, не столько важно, кто моя старшина, сколько тот факт, что она работает с вашими делами.       – На нас еще и дела завели.       – Их после вашего выпуска передадут в архивы нашего министерства, – ответил Демирев Асмодею. – В них будут все ваши достижения здесь.       – И наказания, – вставил Нестеренко.       – Без мариборских дел, – Рома раздраженно выдохнул и поднял бокал. – Пиф-паф, но за то, что вы, ироды, размандились тут, я буду сидеть. Понял, комендант? Идите в жопу, а не уважения получайте от меня.       – Мне-то что? Я тоже могу посидеть, – Демирев тихо хихикнул, прикрыв рот рукой. Выглядело это по меньшей мере наиграно. – Ara-ara… Мне тем не более полезно сидеть, я уже старый.       – Я как опоздавший тост буду говорить, – констатировал Илларионов и взял воздуха, чтобы начать, но Гончаров тут же спрыгнул к товарищу.       – Нет, родненький, тебе другой штраф будет за опоздание, – сказал он. – Пропустишь со мной и Бородой его чачу.       – Сука, ненавижу чачу, – Илларионов обреченно выдохнул. – Мы с вами как пьем ее, всегда на утро без памяти.       – Мишань, такой ты точно не пил, – заявил Медведев, выкрутив свою громкость, похоже, на максимум. Сварожич активно жестикулировал руками и обливался потом. – Она очень легкая, ее ты даже не почувствуешь.       – В жопу тебя, как скажешь.       – Тогда чей черед говорить? – Петряев оглядел всех.       – Руся? – Гончаров глянул на Ласку.       – Твоя, – резко возразил Демирев, не отрывая взгляда от Гончарова. – По старшинству идем, родной.       – Я думал, он не заметит, – чертыхнулся Гончаров и выпрямился. – Товарищи алкоголики и Мишутка с Асмодеем… тьфу, говорю как ты и Пацура, – сплюнул Рома коменданту, и тот хитро улыбнулся. – Можете себе представить? Мне сегодня уже двадцать, юбилей. Я до сих пор не могу – да, три года в вашей компании…       Рома поочередно указал на Русю, Константина Владиславовича, Медведева, Нестеренко и Барча.       – Хохла вообще сперва не взлюбил, думал, что за уеба такой…       Руся усмехнулся.       – Виталя вообще не поменялся за эти года, – Роман махнул на него рукой, – так и остался муденем. Но хочется сказать – каждый из вас оставлял щепотка волшебства, вот. Надеюсь, что этой паре молодых, – лысый хорсович кивнул Асмодею и Маглиновскому, – еще только предстоит оставить свой след, вот. Спасибо, что вы есть, суки такие.       – Мы тебя, дорогой, не бросим, – Медведев хрюкнул и затряс своей бородой хихикая.       Он похлопал друга по лысой голове, так сильно похожей на яйцо сейчас, что даже характерный звук прозвучал. – Куда ты от нас только денешься?       – Действительно, – Рома сбросил руку-сардельку Медведева со своей головы.       Асмодей хмуро глянул на Гончарова, в словах которого он не до конца слышал искренности. Возможно, правда и относилась к некоторым из присутствующих, потому что парень привязался к ним. Страшный недостаток по мнению Винницкого.       Собравшаяся компания серьезно так разнилась по статусу в этой группе, и некоторые тут были явно не к месту по мнению прочих. Не даром же президента соцбюро постоянно припускали как какую-то шестерку, хотя вида такого он не создавал. Быть может, Нестеренко что-то сделал не то, что Гончаров и остальные припоминают ему, а быть может он в том же положении, в каком был и Асмодей в школе. Человека принижают и выстебывают за малейшее действие, потому что он слабее остальных, но чтобы делать это не заметно, его следует впустить в ближний круг. Так будет легче показать ничтожеству, где его место.       Петряев же будто был новичком в этой компании и вклинивался очень медленно. Он держался небольшим особняком, лишь под час участвуя в разговорах, но только в тех, темы которых он понимал очень хорошо. Парень в очках умудрялся отбирать темы так, чтобы не влезть на тропу, по которой он ни разу не бродил. Такая осторожность и выверенность позволяла Петряеву сохранить лицо и не быть приниженным, как это делали с Нестеренко.       Барч вообще казался Асмодею белой вороной, которую запустили в клетку с попугаями просто потому, что того требовала какая-то там идея.       Асмодей не видел в этой компании той дружбы, которую обычно любят описывать литераторы. Тут даже «товарищество» с натяжкой подобрал бы даже самый хваленый словоплет. А все же все эти люди были каким-то образом повязаны друг с другом. Странным образом, немного волшебным. Винницкий чуял эту необыкновенную атмосферу между ними – спокойствие и расслабленность, подтрунивание, какое присуще самым закадычным друзьям. Между этими хорсовичами с этим бородатым сварожичем был костяк, за который они все держались. Костяком этим мог выступать Демирев, и Асмодею казалось это верным замечанием. В нем что-то такое было. Его отстраненная поза. Глаза, уставившиеся в экран смартфона. Челка, падающая на глаза, которая вообще была до жути комичной и создавала далеко не мужской образ.       Константин Владиславович словно был тем самым мужчиной, который всегда молчаливо находится позади всех, но когда вся группа собирается принять решение, последние слово всегда будет за ним. Каждый из этого сообщества обернется в его сторону и будет ожидать, что скажет этот мужчина. Если он скажет «да», значит, так и будет. Ни одно возражение не может существовать. Так, наверное, будет надо.       – Борода, ты погляди на это, – подал голос комендант Демирев, и сварожич оторвался от того, что наливал себе и Гончарову какую-то полупрозрачная жидкость – вне всякого сомнения, это и была та нахваленная чача, о чем и сам Демирев не постеснялся заметить.       – Она, – согласно кивнул верзила с бородой и передал бутыль Роме, который закончил заполнять стеклянные наперстки на медных ножках.       Подойдя к коменданту, Медведев склонился к его телефону. Детское «приветик» и дальнейшая инструкция о том, как правильно пользоваться тампонами, и какие типы их бывают, смутила Винницкого. Но Медведев стоял с непроницаемым лицом, казалось, его эта тема вообще не смущала и была совершенно обыденной.       – Интересно, спору нет, – сварожич встрепенулся, вытирая проступивший пот, – а почему не стоит брать четыре капли?       – Она сказала же, для нее это много, – пояснил Илларионов менторским тоном, будто разжевывал самую очевидную вещь. Что от правды было не далеко.       – Ну нам будет самое то, – помахал рукой Медведев и хрюкнул. – Да, Константин Владиславович?       – Разумеется, Андрей Анатольевич, – комендант медленно кивнул.       – Позвольте узнать, – подал голос Барч, выдерживая весь джентльменский такт, – а за хером вам тампоны всрались?       – А тебе скажи, – Медведев положил руку на плечо коменданта и многозначительно улыбнулся.       – Пидорасы, – процедил Барч, возмутившись с театральной наигранностью. – На гей-тусу вдвоем идут, значится, а зная нашего коменданта, там еще и свингерство будет. И друзей они не зовут.       – Как пить дать пидорасы, – согласился Гончаров.       – У вас такие темы в рамках нормы? Или вы шутите? – Маглиновский осмотрел хорсовичей и своего однодворца. – Я в толк просто никак не возьму.       – Мы за чистый мужицкий секс, Гвенаэль, – сказал Илларионов.       – Никакого гейства, – Нестеренко демонстративно положил руку Илларионову на плечо, приобняв.       – Про Виталика мы, правда, этого не скажем, – Гончаров прыснул.       – Спасибо, Ром, – Нестеренко поднял большой палец, – самый лучший.       – Обращайся, дорогой.       – Ты его так весь вечер попускаешь? – Илларионов глянул на Романа.       – Да.       – Манда, – тут же вставили Демирев с Илларионовым, и комендант странно хихикнул.       – А остроумные-то какие вы.       – Оставь бедного мальчика, – произнес Илларионов, – его жизнь и так обидела, что он шампанское пьет.       – Гондон. – Нестеренко сокрушенно уронил голову.       – Ты, Асмодей, не пугайся наших шуток, – обратился старшекурсник к парню, – наш юмор очень специфичный.       – Вы странные.       – Мы же хорсовичи, – развел руками Петряев и, глотнув коньяка, глубоко затянулся кальяном. – Странности только начинаются, друг, – второкурсник обильно выдохнул.       Асмодей сделал короткий глоток своего лимонада, освежая мозги. В его сторону повеяло чем-то сладким с мятой – это Ласка выдохнул пар, затянувшись своей «викой». Медведев ржал, прихрюкивая, над каким-то сравнением, которое привел Петряев об их Дворе и Дворе самого Медведева. Гончаров протянул руку к Русе, прося электронную сигарету, и тот передал ее. Лысый тут же сделал затяг по самые легкие и обильно выдохнул.       Константин Владиславович обсуждал что-то с Илларионовым, к ним присоединился Барч, обронивший что-то про визитку со зверинцем.       – Сестру вы решили взять, потому что девочку запиздошить не жальче, чем пацана? – добавил Барч, разгоняя свои размышления.       В ответ Демирев только хихикнул в той же странной манере, будто наигранно, хотя и звучала в этом хихиканье какая-то искренность. Медведев заговорил про сварожичей – Петряев и Гончаров тут же накинулись на Маглиновского, им было страх как интересно о его впечатлениях от учебы на этом Дворе.       Винницкий сидел и ощущал себя не в своей тарелке, здесь было не его место, но слушать этих людей, однако, интерес был. И очень высокий. Все эти разные люди говорили о разных вещах, но сейчас они совсем не были отчуждены друг от друга. Асмодей представил, что над хорсовичами и сварожичами сейчас вьются какие-нибудь нити. Эти нити вились из клубка, который гонял маленький котик. Мимишно, конечно, это выглядело в голове и со странностью, какая была у этих людей.       Своеобразная магия в магическом лицее – звучало даже в голове слишком уж по-русски. Но контингент, рассевшийся по обеим сторонам от Винницкого, все же был соответствующим. Руслан, говорящий тост, называет Гончарова непристойным нацистом, а тот с диким искристым смехом отдает честь солнцу – первокурсники посмотрели на такой жест как на дикарство. Хваленная чача Медведева оказывается расхвалена теперь и самим Гончаровым. Дым от кальяна томными перинами вьется у потолка. Звенят бокалы от цоканья с горлышками стеклянных бутылок. Петряев оценивает запах чачи – даже до Асмодея дошел аромат винограда.       Асмодею здесь было не место, но ему начинало нравится. Начинали нравиться эти люди, да и сам Двор мало-по-малу начинал вызывать у парня доверие. Все было хорошо, а когда тост сделал Нестеренко, и комната погрузилась в очередной звон за здоровье именинника, все было ни чуть не хуже.