Асмодей никогда не смеется

      Солнце висело низко, но старалось кое-как греть. Даст Бог правду, но на голубом небосводе после хмурых выходных едва ли можно было увидеть облачко. Погода была очень даже пригожая, и Асмодею сидеть на пожухлой траве на поле с коловратом было не плохо. Его курс разбрелся кто-куда сразу после того, как их привел сюда комендант Демирев, стоило занятию по истории магии окончиться. Могилевский опоздал на добрую половину урока и не обронил ни слова, которое пояснило бы причину опоздания.       Шагавший во главе процессии первокурсников Константин Владиславович ни разу не заикнулся о субботнем вечере посиделок, даже не упомянул комичный тост Медведева, начавшийся с «далеко-далеко в высоких горах Чечни…». Тост этот сварожич говорил долго, Винницкий даже зазевался в какой-то момент.       Вокруг коменданта вились первокурсницы, расспрашивая его о том да о сем. Разумихина, сидящая рядом с Асмодеем, и Малченкова рядом с ней поглядывали на своих сокурсниц косыми взглядами.       – Я все жду, – произнесла Разумихина, кивнув на девушек, – когда они спросят, есть ли у него девушка.       – Будет очень смешно, когда они узнают, – добавила Малченкова с полуулыбкой, – что он уже занят старшекурсницей.       – Ни одной из них не переплюнуть ее. А как ее там?       – Виктория Олеговна, – подсказал Асмодей.       – Точно, – Разумихина щелкнула пальцами и одарила Винницкого теплой улыбкой, – спасибо.       – Она доебистая.       – Почему? – Разумихина и Малченкова перевели взгляды на сокурсника.       Асмодей помедлил с ответом, стараясь подобрать слово, каким сможет назвать Рому Гончарова. Другом он его не считал. Товарищем назвать мог с натяжкой. «Знакомый» звучало не плохо и емко описывало точное восприятие третьекурсника Асмодеем.       – Есть знакомый на третьем курсе, – ответил Винницкий. – Виктория Олеговна забраковала ему заявление на повышенную стипендию, не по новому положению. А его нет.       – Нового положения? – уточнила Малченкова.       – Угу.       – Может, просто он не видел его? – осведомилась Малченкова таким тоном, будто правды в этом вопросе было больше, чем в том факте, что Барча унесло со четвертой стопки чачи, которую он решил не запивать газировкой, и он принялся разглагольствовать о норне Недельке и о том, что был не против с ней переспать.       – Если профорг его курса не видел этого положения…       Асмодей в подтверждение своих слов пожал плечами и отвел взгляд в сторону, ставив на этом разговоре точку. Мысленно он вернулся в ночь на воскресенье, когда Гончаров набрался после первой бутылки чачи и принялся пуще прежнего попускать Нестеренко. Тот чудом еще был трезвым после восьми бутылок шампанского и пытался утихомирить сокурсника. Асмодей не знал, чем их перебранка закончилась – Руся Ласка увел Винницкого в ванную, где он и Илларионов проторчали около часа, разгоняя тему за темой.       Именно от Илларионова узнал Асмодей, что с Еленой Викторовной ему надо быть аккуратнее и не делать не верных действий, а иначе она может прикончить его, как многих других, кто решили отказать ей. Пятикурсник сам когда-то был жертвой ее чар.       – Мне интересно, что мы тут забыли, – подал голос Добрынич-Рюрикович. – Я думал, что полетные уроки пройдут во дворе лицея.       – Что такое полетные уроки вообще? – Малченкова глянула на Добрынич-Рюриковича. – Только не говори, что мы будем летать на метлах и ступах.       – Может, когда-нибудь так мольфары и летали, – прыснул Добрынич-Рюрикович, – но сейчас они просто левитируют.       – Что? – глаза Малченковой округлились, стали размером подобны блюдцу, на которое положили сладенький десерт.       – Константин Владиславович и Ермил Васильевич левитировали, – заявил внезапно Асмодей. – На той неделе, когда мы наткнулись на шишиг и болотника.       – Я, кстати, за вас получила выговор от президента соцбюро, – Малченкова подбоченилась и недовольно уставилась на Асмодея. – Он сказал, что я как старшина должна следить за каждым движением своих студентов. Не знаю, – добавила она, куда более сломленным тоном, – оповестил он Дементия Павловича или нет, что я не доглядела вас…       – Нестеренко сделал тебе выговор? – Винницкий с недоверием глянул на старшину.       – Как ты сказал?       – Нестеренко, – повторил Асмодей. – Длинный такой, прическа смешная – курчавая с такой шевелюрой. В носу кольцо еще.       – Да, такой ко мне и подходил. Мордашка у него не приятная, – Малченкова нахмурилась, будто отсутствие симпатии к внешности было для нее каким-то личностным вопросом к самой себе.       – Зовут Виталий Нестеренко, третий курс.       – Самый закрытый среди нас, – сказал Добрынич-Рюрикович, ухмыльнувшись, – а знает поболе прочих уже.       – Я с ним пил в субботу.       Возможно, это и было лишним, но ради взглядов, какими одарили Асмодея трое сокурсников, это стоило озвучить. В глаза каждого из троицы так и читалось, что слова эти выходили за рамки естественного. Само собой, такому как Асмодею находиться в чей-то большой компании да еще пить… Их удивление так ярко смешанное с недоумением было оправдано. Конечно, такое вполне себе было правдой, ведь хорсович не думал, что когда-нибудь попадет на такую встречу, где будут такие действа.       Может быть, Винницкий таким словом и обозвал бы то, что происходило в ночь на воскресенье, – действо. Особенно когда Медведев, едва ли уже в состоянии языком связывать слова, увольнем рухнул на кровать Ромы, в охапку сгреб Русю, которого и так качало из стороны в сторону, и пытался «изнасиловать». Комендант тогда встал, чуть пошатнувшись, и жестом пальца поднял Медведева в воздух, у того моментально закружилась голова, и Константину Владиславовичу пришлось его тут же выволочь к унитазу, чтобы тот проблевался. Рома еще отшутился что-то про завтрак, который Борода себе приготовил.       – Ты меня удивил, брат, – Добрынич-Рюрикович нервно присвистнул. – Не знал, что ты способен на такое.       – Не могла подумать, что ты пьешь, – произнесла Разумихина очень осторожно.       – Ты совсем безмозглая? Я не пью алкоголь, – Асмодей мотнул головой и скрестил пальцы, выставив их перед глазами Разумихиной. – Я пил кофейный лимонад.       – Оу, а это звучит очень вкусно и необычно, – лицо девушки как-то странно озарилось и посветлело.       – Давайте не будем о пьянках, – Малченкова выставила руки. – Вернемся к началу – мы будем учиться летать? Своими силами? Как?       Добрынич-Рюрикович приподнял голову на Малченкову и самодовольно ухмыльнулся. Он вскочил на ноги и быстренько размялся, завертев плечами. В следующий момент его ноги оторвались от жухлой травы, и сокурсник поднялся ввысь. Весь курс Асмодея тут же уставился на это чудо в буквальном виде – даже сам Винницкий вновь удивленно заморгал не в силах оторваться от сцены. Это завораживало. Сокурсницы хорсовича, пытавшиеся растормошить коменданта, тоже уставились на Добрынич-Рюриковича. Демирев улыбнулся, заметив пыжащегося первокурсника, и покачал головой.       – Вот этому мы будем учиться! – нараспев объявил Добрынич-Рюрикович.       – Тебя не учили, Каспер, – вопросил Демирев, – что спойлерить плохо? Эх, Коля-Коля, где-то ты допустил ошибку…       Позади Добрынич-Рюриковича нависла томная тень с кучерявыми волосами, и Винницкий, заметив ее, нахмурился.       – Талантливые первокурсники у Двора Хорс в этом году, как мне видится, – задумчиво произнес мужской голос.       Неожиданность, с какой заговорила тень, застала Добрынич-Рюриковича врасплох, и тот потерял концентрацию. Парень камнем полетел вниз, но его тут же подхватил быстро пронесшийся мимо хорсовичей шлейф, приземлившийся на жухлое поле. Тень опустилась на землю следом, и Асмодей увидел двух близнецов, в лицах которых не было ни единого различия. Оба были овалолицыми и с большими широкими носами. Волосы у обоих были длинные, опускались до плеч, были курчавые и цвета дуба. Самая большая странность этой парочки – каштановые глаза-щелки, такие были и у Полозова.       – Полеты разрешены только тогда, – процедил близнец, поймавший Добрынич-Рюриковича, – когда преподаватель дает разрешение на это, студент. Ты понял?       – Да.       – «Да, сударь Змеев», – поправил близнец гневно – вена на его виске так и пульсировала. Казалось, этот мужчина может в любой момент взорваться. – Встал к остальным, – рыкнул он, – и представься.       – Каспер. Из Добрынич-Рюриковичей.       – Еще один оболтус, – сплюнул «сударь Змеев» в презрении и скрестил руки на груди. – Нам хватало двоих, а тут еще и третий нарисовался.       – Николай и Екатерина, – подал голос первый близнец, чей тон отличился невероятной спокойностью и статностью, – ваши родственники, Каспер?       – В некотором роде, сударь Змеев, – нарочито громко отозвался Добрынич-Рюрикович. – Коля – старший брат, а Катя только кузина.       – Кузина… – нервно, будто сдерживая гнев внутри себя, повторил Змеев, и мышца под его глазом опасно задергалась.       – Успокойся, – проговорил другой близнец, положив руку на плечо братца. – Каспер, запомни – и все остальные тоже – обходиться можно и без «сударя».       – Не смей позволять им фамильярности, – близнец резко сбросил руку брата, опасно дыхнув в его сторону. – Зелень должна знать свое место, братец. Константин Владиславович?       – М?       – Сообщите президенту соцбюро, – затребовал гневный близнец, – что студент-первокурсник летал без разрешения преподавателя.       – Обязательно, Макс, – Демирев кивнул не без своей фирменной легкой улыбочки, прикрыв на мгновение глаза. Змеев фыркнул и отвернулся от коменданта. – Я оставляю их на вас троих. Удачных полетов, Асмодей, – шепнул комендант Винницкому, проходя мимо него.       – Простите, Константин Владиславович, – подал голос один из сокурсников Асмодея, – но почему на троих?       – А вас касаться не должно! – прорычал Змеев.       – Не будь к ним строг, – все так же спокойно второй близнец поглядывал на первого.       – Это бестактный вопрос, – процедил гневный Змеев, который, похоже, здесь и сейчас отыгрывал роль плохого полицейского, – от бестактной девицы.       Демирев коротко хохотнул, оборачиваясь к студентам       – Их просто трое, – сказал он и указал куда-то в сторону высоких столбов, в высоте которых полыхали факелы.       Там Асмодей, наконец, увидел третьего близнеца. Он глядел на первокурсников взглядом, полным безразличия. Вся его поза говорила о том, что он хотел бы оказаться где-нибудь еще, лишь бы его не трогали.       – Макс, больше спокойствия, – промурлыкал Демирев тоном, удивительно похожим на тот, с каким обращалась Виктория Олеговна к самому Константину Владиславовичу. – И прими единичный вид, чтобы первогодки не терялись среди трех разных тебя.       Что сейчас комендант имел в виду не понял ни Асмодей, ни кто бы то ни было еще. Все отупело таращились на трех Змеевых, которые теперь стояли друг с другом. Подборка эта была, конечно, удивительная – один статный джентльмен, держащий руки за спиной и поглядывающий на каждого студента с теплой улыбочкой. Даже в его взгляде читалось удивительное дружелюбие – взгляд очень напоминал взгляд Демирева и Русика Ласки. Второй стоял, скрестив руки на груди, его недовольное выражение лица и хмурый взгляд стремительно носился от правого конца первого курса к левому. Смотрел он на молодых как на какое-то дерьмо, в котором заляпал свои туфли. А третий Змеев… был очень… похож на самого Асмодея – пусть его не трогают и позволят уйти в другое место, где никого не будет, до студентов ему вообще не было дела. Чистый отрешенный взгляд, стремящийся в никуда.       Первый близнец вынул из кармана брюк палочку и проделал сложную кату.       – Крѫгомъ троѥ, но ѻдинъ, – станетъ ѯмеи теперь ѥдинъ[1].       После этих слов два близнеца исказились и обернулись прозрачной вуалью. Воздух вокруг них блестел. Они будто стали проекциями себя, которые следом буквально всосало в брата в центре, оставив того одного. Он оправил черный пиджак с серебряными пуговицами и застежкой на воротнике-стойке.       – Так-то лучше, – оценил сударь Змеев, поправляя рукава пиджака. – Когда мои братцы есть, всегда становится немного сложно. Теперь, дорогие, разрешите мне представиться как того подобают правила – Максимильян Горыныч Змеев, но вы можете называть меня либо Горыныч, либо по имени-отчеству. Конечно, с поправкой на то, что занятие у вас буду вести я, а не мой строгий братец.       – Макс, постарайся сделать так, чтобы они не сломали себе кости после твоих уроков.       – Не обещаю, – отозвался Змеев вдогонку коменданту и глянул на первокурсников. – Роняйтесь на одеяльца, дорогие.       Асмодей и его курс осторожно присели. Ситуация сейчас была очень странная, и парень не до конца понимал, как воспринимать фамильярно-джентльменское поведение этого Максимильяна Горыныча, и что тот имел в виду под фразой «когда занятие у вас буду вести я, а не мой строгий братец». Самое логичное объяснение для парня, конечно, было, но какая-то внутренняя чуйка подсказывала Винницкому, что вряд ли два других близнеца были вторыми личностями Змеева, которые внезапно обрели собственное отдельное сознание.       – Лица ваши слишком уж не понимающие, – подметил Змеев, сверкнув своими глазами-щелками. – Может, у вас есть вопросы, покуда мы не начали летать? Ах, прекрасные полеты – долго жду, не терпится начать… Прошу прощения, отвлекся.       – Вопросы есть, – подняла руку Малченкова очень осторожно, – сударь Змеев…       – Нет-нет-нет, дорогая, – Змеев замахал рукой, – Горыныч или по имени-отчеству, – напомнил он, подняв вверх палец.       Тут же Максимильян Горыныч замер и неестественно моргнул, по-свойски. Выражение его лица моментально изменилось, будто ему на смену пришел кто-то другой. И Винницкий сразу же догадался, кто мог бы это быть.       – Они верно обращаются, – процедил Змеев. – Мы выше их в статусе, так пусть помнят, где сидят они, а где летаем мы.       Ситуация повторилась, и Горыныч замотал головой из стороны в сторону, поморщившись.       – Не слушай его, дорогая, – мягко произнес он, неопределенно махнув рукой, будто братец стоял где-то рядом, – он всегда строгим занудой был. Не приятное качество, но это же родной брат, ничего с этим не поделаешь. Так вот, твой вопрос, – напомнил Змеев.       – Мы просто все немного растеряны… – Малченкова помедлила, – …этим всем…       – Ох, Костя вас разве не предупредил?       Все озадаченно переглянулись.       – Нас трое, но мы – один, – Змеев улыбнулся уголком рта. – Немножко магии, чтобы мы делились. Но к одному телу привыкаешь, поэтому частенько отдаем предпочтение быть единым.       Добрынич-Рюрикович наклонился к уху Асмодея.       – Чудик он какой-то.       – Твой брат не рассказывал о нем?       – Коля говорил о нем просто как о Горыныче, – хорсович пожал плечами, – и все.       – С зачетом у вас проблем не возникнет, – продолжал меж тем Змеев, сделав пальцы домиком. – Вам надо быть максимально бесталанными, чтобы не сдать зачет на полеты.       – Есть у нас один такой. – Асмодей приподнял голову, пытаясь разглядеть источник жирнющего намека на его потенциал.       – Назови лучше имя, – сказал Винницкий крайне громко, – а не в крысу пизди.       Сейчас начнется потасовка… Быть может, зря парень решил раскрыть рот, ведь на весь поток первокурсников Двора было вполне себе не малое количество людей, которым Асмодей не нравился. Он и не должен был им нравится – какой в этом смысл? Быдло, любящее гнать на тех, кто слабее, всегда остается в сути своей быдлом. А раз они остаются собой и делают все то, что творили постоянно, то смысла пытаться им понравиться нет.       Неожиданно для Асмодея, Добрынич-Рюрикович сделал короткий шаг вперед, оглядывая каждого сокурсника.       – Кто там уже вякает? – хорсович выпятил грудь, будто Кинг Конг собрался с Годзиллой начать разборки по пацанским понятиям. – Кому за Асмодея морду разбить?        – Меньше выеживайся, Каспер, – Анастасий Милантьев презрительно сплюнул, едва ли удосужив Добрынич-Рюриковича взглядом.        Винницкому было интересно, почему это Милантьев строит из себя черт знает что. Из списка, который подготовила Малченкова в воскресенье, Асмодей узнал, что Милантьев такой же не-магорожденный. Возможно, чувствовал свое превосходство тем, что его потенциал был около ста семидесяти единиц, хотя тот же Добрынич-Рюрикович мог с легкостью указать швали на его коронное место у обоссанного туалета. У Каспера Добрынич-Рюриковича была где-то двести одна единица магического потенциала, что считалось показателем много выше нормы. Чистокровность его происхождения вообще была решающим фактором в возможном споре с Милантьевым.       – Хавальник прикрой, мудила! – Добрынич-Рюрикович потянулся к своей палочке, но его прервало нещадное хихиканье Змеева.       – Тихо-тихо, дорогие, – щебетал он сквозь слезы, будто возникший из-за Асмодея спор был крайне удачной шуткой. – Думаю, нам надо сделать ремарку. Мой брат сделает это лучше…       Асмодей вряд ли сможет привыкнуть к этим действиям Максимильяна Горыныча, когда он меняется с братьями местами. Это слишком резко происходит и неожиданно, сбивает с толку. Парень уже готовился к тому, что вместо доброжелательного джентльмена появится конченный мудозвон, но напротив первокурсников оказывается стоял третий брат. Его положение в пространстве изменилось – нога ближе к другой, ссутуленный, хмурее тучи, отрешенный взгляд.       – Опять объяснять, – тихо и с разочарованием выдохнул Змеев, – ненавижу это делать. Но выбора нет… Ваши полеты, – чуть громче принялся объяснять он, – не зависят от магического потенциала. Не важно, сколько единиц у вас – тридцать восемь, – Змеев глянул на Асмодея, а затем перевел взгляд на Разумихину, – или двести восемьдесят. В левитации все будет зависеть от того, как вы будете чувствовать Поток.       – Поток?       – Угу. Продолжай дальше сам, я не хочу. – Смена ролей, и вновь перед первокурсниками стоял Змеев-джентльмен, с легкой подачи Шерлок Холмс на минимальных настройках, как казалось Асмодею. – Сегодня я один буду с вами, далее постараюсь. Понимаете, – Змеев понизил голос до громкого шепота, – работать с младшим братом легче, чем со старшим, но они оба невозможны.       Змеев прокашлялся и выдержал паузу, похоже, ожидая, что сейчас один из братьев-личностей поменяется с ним местами, но этого не случилось. Многие думали схоже, поэтому весь курс облегченно выдохнул.       – Итак, – Максимильян Горыныч взмахнул рукой, – подрывайтесь, дорогие. Будем учиться летать. Мой скромный братец обронил фразу о Потоке – это то, что существует вокруг нас, что подхватывает вас. Самое ближайшее сравнение – это мягкая-мягкая перина. Каспер?       – Д-да? – Добрынич-Рюрикович нервно вздрогнул, стоило ему встретиться со змеиным взглядом Горыныча.       – Ты показал уже, что такое левитировать, – Змеев убрал руки за спину, – что ты чувствуешь, когда летаешь?       – Ну… – Добрынич-Рюрикович помедлил, постукивая пальцем по подбородку, – …есть легкость, воздух вокруг начинает ощущаться иначе. Сложно объяснить.       – Видите? Даже одному из вас, кто умеет уже левитировать, сложно объяснить ощущения. Чего уж говорить, мне тоже сложно. Да я в общем-то с теорией не особо дружу, – Змеев хихикнул. – Предпочитаю импровизировать и сразу переходить к практике.       Горыныч сразу же оторвался от земли, убрав руки в карманы свободных черных брюк в клетку. С пояса его брюк свисала цепочка с тремя оскалившимися драконьими головами – небось, брошь у самой Дейенерис аккуратно позаимствовал. Хотя, если вспомнить мультфильмы «Мельницы» про трех богатырей, кем в них был Змей-Горыныч… Винницкий невольно ощутил между тремя братьями-личностями Змеева и тремя головами на цепочке какую-то взаимосвязь.       – А как нам это сделать? – хорсовичи отупело заморгали, наблюдая за парящим в воздухе Змеевым.       – В самый первый раз, – поднял палец Змеев, – требуется концентрация и фантазия. Забудьте о мире вокруг. Забудьте обо всем. Считайте, что вы птица. Представьте себя ею. Представьте, что вы летите, и полет – это свобода.       Добрынич-Рюрикович моментально взмыл в воздух, и Горыныч одобрительно заапладировал.       – Вот это, – воскликнул Змеев, – мы называем интуитивно подхватить Поток! Очень талантливо, Каспер, отлично сработано. Как там было в фильме? Десять очков Гриффиндору?       – Скорее уж Слизерину, – Добрынич-Рюрикович улыбнулся.       Асмодею показалось бредовой идея представить себя взлетающей птицей, но один за другим сокурсники отрывались от земли, оказываясь на одном уровне со Змеевым и Добрынич-Рюриковичем. Одной из первых взмыла Разумихина. Поднялась в воздух Малченкова. Анастасий Милантьев, который ни Асмодею не нравился, ни он ему, тоже поднялся в воздух, самодовольно поглядывая на тех, кто еще мялся внизу. Многие становились перышками в незримом пространстве воздуха, они держались на силе мысли и фантазии.       Представить себя птицей? Асмодей может попробовать, и случится чудо, если у него получится. Хотя если полет не зависит от магического потенциала…       А какая птица подойдет ему? Кем бы он был? Парню очень нравился вид пустельги – коричневатые перышки крыльев переходят в спокойный серый окрас, а большие глаза – все равно что бездна, в которой утопаешь. Сидишь себе на тонких веточках, ведь ты сам – птичка не большая, и они тебя выдерживают. Зоркие глаза высматривают жертву, но ее нет. Поле пусто, только другие птицы носятся туда-сюда, щебечут о своем. В щебете смех и хвастовство. И лишь лунь парит вокруг тебя да поглядывает с какой-то непонятной заботой – «что ты будешь делать?», говорят его глаза.       Серебристый лунь весь из себя и с желтющими глазами. Лунь машет и машет своими крыльями, кружит над тобой, наблюдает. Серебристая зараза так и норовит подлететь ближе, не отлипнет никак. Убраться бы подальше от него, взять разгон, стоя на месте. Крылья встопорщить, местные воробьи и сычики пусть пялятся тоже, что пустельга не ленива, способна на многое.       Ей нужна свобода, она хочет чувствовать ветер. Размах. И ввысь, где тонкая струйка воздуха, едва ощутимая, принимается разглаживать твои перышки. Она окутывает тебя со всех сторон, держит тебя, пока ты паришь. Она хочет, чтобы ты чувствовал ее.       – Асмодей, – оклик за спиной, – сбавь скорость!       Винницкий открыл глаза и глянул через плечо. Страхом высоты он не обладал, но падать было далеко, очень далеко. Парень потерялся в пространстве. Закружилась голова. Заплясали кляксы. Вдох и выдох, чтобы спокойствие царило внутри. Асмодей оглядел землю под ним – Марибор и Медный бульвар были сейчас не больше кулака, а сокурсники и приближающийся Змеев очень сильно смахивали на муравьев. Следом за Горынычем подлетала Разумихина со своим озабоченным видом – бровки домиком, в глазах опасение. Слишком щенячий вид…       – Ух и разогнался же ты, дорогой, – проговорил Горыныч, – но Поток почувствовал превосходно.       – Это потрясающее чувство, – изрек Асмодей, озираясь по сторонам.       – Я тебя прекрасно понимаю, Асмодей, – с лица Змеева не сходила одобрительная улыбочка. Он вдохнул полную грудь воздуха и указал на остальных хорсовичей. – Присоединяйтесь, сейчас будет вторая и заключительная часть вашей практики.       – Взлетел получше Каспера, – оценила Разумихина, глядя на Асмодея.       – Угу.       Винницкий двинулся вперед, как если бы стоял на земле, но ноги лишь замолотили по воздуху, и Разумихина подавила тонкий смешок. Она тряхнула волосами и переместилась ближе, взяв Асмодея за руку. Ставшая давным-давно привычной дрожь заставила парня выдернуть руку и отшатнуться, но вместо этого Винницкий лишь перевернулся в воздухе. Теперь-то Разумихина не смогла сдержать смех и согнулась в три погибели, схватившись за живот.       Парень тут же пожелал исчезнуть куда-нибудь, лишь бы не слышать этот противный смех. Ее голос отбойным молотком дубасил по голове, сжимал тисками, заставлял дрожать. Мысли метались из стороны в сторону, но вокруг была лишь сплошная стена хохота, неприятно отдававшая формой этих звуков. Надо спрятаться от нее… исчезнуть… ему здесь не место… не место… не место…       – Что с тобой? – Разумихина коснулась плеч сжавшегося в воздухе Асмодея. Пальцы скребли по ткани кафтана, грозясь разорвать его. – Тише, все хорошо, успокойся…       Винницкий заглянул в серо-зеленые глаза Разумихиной, слишком мягкие, слишком добрые, слишком… Ее теплая улыбка почему-то вселяла спокойствие и умиротворение, как будто так и надо было. Но ее смех почти что раздражающий хохот, который загонял в угол, где заставлял проваливаться сквозь пол и землю. Зачем она это делает? Для чего? Что ей вообще нужно? Почему она постоянно ходит за ним как хвостик?       Она провела пальцами по рукам и взяла ладони Винницкого в свои.       – Переворачивайся, – проговорила девушка, и хорсовича крутануло в воздухе, но он все же выпрямился, теперь Марибор вновь был под ногами. – Ты не так двигаешься. Не надо пытаться лететь, как ты ходишь.        – И как?.. – Винницкий одернул руки, дрожь в которых до сих пор не сходила. Разумихина с потрясающей грацией сдвинулась левее, позволяя Потоку вокруг ронять себя и вновь подхватывать.       – Задействуй голову, – сказала она, – ты ходишь, потому что мозг посылает сигнал в мышцы ног, а ты дай ему установку, что сигнал должен идти во все тело разом.       – Как? – вновь вопросил Асмодей, желая подменить подступивший к краю кувшина страх раздражением. Жаль только, что ломающийся голос его мог выдавать.       – Представь, что ты подскочил на батуте. – Разумихина продолжала улыбаться своей теплой улыбкой. – Ты в воздухе и переносишь тело дальше точки прыжка. Ощути свободу в воздухе…       Асмодей проглотил подкативший к горлу ком и тяжело выдохнул. Вокруг него вился Поток, и он ощущал, что сейчас его тело никакая земля не сковывает. Непривычно, конечно, было ощущать под ногами ничего – только свободу, которой было даже в избытке. Парень сжал и разжал кулаки. Прикрыл на мгновение глаза. И по телу растекся сигнал – вперед. Винницкому было очень тяжело сравнить легкий толчок Потока в спину – он не был похож на что бы то ни было из знакомого. Это было новое ощущение, доселе не ощутимое.       Разумихина еще шире расплылась в улыбке и поманила Асмодея следом за собой.       Первый курс столпился вокруг Змеева черной с серебром стаей. Максимильян Горыныч осмотрел всех парящих первокурсников и хлопнул по ладоням.       – Ну-с, – нараспев возгласил он, – а теперь пришло время полетать по-настоящему, дорогие. Многие из вас двигаются пока не умело, так что теперь пришло время подключить ваш магический потенциал.       Асмодей ощутил несколько взглядов на себе.       – Говорю сразу и один раз, – Змеев поднял руку, удерживая порядок, – никто из вас не в состоянии использовать весь свой потенциал вкупе с Потоком. Для набора скорости используется малая часть вашего потенциала. Вот вам задание…       Змеев вынул свою палочку и, проделав кату, небрежно бросил:       – Бѫдетъ ли ѥтотъ пѫть ѻсвещенъ длѧ нихъ?[1]       Весьма необычное построение формулы, как заметил Асмодей, но оно сработало, ведь из конца палочки вырвалась искра, метнувшаяся куда-то далеко и извилисто. Винницкий даже не успел проследить за ней, слишком быстро она скрылась с глаз.       – Задание не на скорость, – заявил Змеев, – но на проверку вашей скорости, дорогие. Следуйте вдоль путя и возвращайтесь ко мне землю.       – Нам всем вместе лететь?       – Нет, конечно же, – фыркнул Змеев с улыбкой на лице, – по одному, но друг за другом. Высчитываете минуту и вылетает следующий. Потом третий и то же самое.       – По списку?       – Доверю это вам, дорогие, – Змеев с хитрецой осклабился.        – Пусть первым летит самый низкий из нас.       – Ты попутал, что ли? – Асмодей глянул на самую низкую сокурсницу, милая на внешность с дубового цвета волосами в каре.       – Да я не про тебя, хоббит. Я про Винницкого, – сокурсник указал на Асмодея, и парень ощутил себя центром позора.       На плечо Асмодея легла чья-то рука – это оказался Добрынич-Рюрикович со страшно недовольным выражением лица. Винницкий бы даже сказал, покореженным от недовольства.       – А может первым полететь тебе, Агапит? – вопросил он с неким вызовом в голосе.       – Откажусь, Каспер, – хорсович отмахнулся и скрестил руки на груди, как бы ставя точку в дальнейших предложениях и возмущениях Добрынич-Рюриковича. – Лучше Винницкому полететь первым, а то еще будем ждать его в конце.       – Точно, еще плестись дольше всех будет.       – По вашей логике, – Добрынич-Рюрикович вылетел вперед, – ему вообще не надо лететь. Задержит в конце – задержит сейчас.       – А ведь правда…       – Пусть тогда ждет всех с Горынычем.       – А может вам всем позакрывать свои хавальники? – рявкнула Малченкова. Асмодей не мало удивился, что старшина сорвалась. Она глянула на парня. – Асмодей, полетишь первым?       – Угу.       – Задержишь только всех… – пробурчал кто-то в стороне.       – На хер сходи, – бросил Асмодей через плечо и приблизился к Добрынич-Рюриковичу – теперь перемещаться стало намного легче. Быстро же он привык к Потоку вокруг себя, тот буквально сам вел парня по всем координатам пространства.       – Будешь плестись, – фыркнул Анастасий, – поймешь, что не стоит ходить на уроки к Горынычу.       – Будешь выеживаться, – процедил Добрынич-Рюрикович, – поймешь, что со сломанными ногами от земли проблематично оторваться.       – Нашелся защитничек.       – Я просто не люблю, когда полукровный недочеловек считает, – произнес Добрынич-Рюрикович, роясь в карманах кафтана, – что он лучше простого не-магорожденного. Вы так-то друг друга стоите.       – Каспер, у тебя просто прекрасное чувство поддержки, – заметила Малченкова с явным недовольством. – Я после тебя, – сказала она Асмодею.       – Как скажешь.       – Возьми, – Добрынич-Рюрикович протянул Асмодею наушники в футляре.       – Зачем? - Винницкий вопросительно глянул на сокурсника.       – Не тупи, Асмодей, – парень раздраженно возвел очи горя. – Музыка помогает сконцентрироваться, больше потенциала зачерпнешь.       – У меня его и так не много.       – Его достаточно, чтобы полетать с ветерком, – возразил Добрынич-Рюрикович и протянул руку. – Дай телефон.       Асмодей нехотя передал устройство сокурснику, и тот резво подключил беспроводные наушники от Apple.       – Spotify или «Яндекс.Музыка»?       – «Яндекс.Музыка».       – М-м, – протянул Добрынич-Рюрикович и многозначительно глянул на Асмодея, – поддерживаешь отечественного производителя?       – Угу, – кивнул парень, – занимаюсь импортозамещением.       – Одобряю, – Добрынич-Рюрикович вернул телефон Винницкому. – Рекомендую ее, – заявил парень, – идеальна для концентрации.       В уши, стоило Асмодею включить трек, сразу же полился текст вокалиста MAROON 5.       – Сегодня охочусь за тобой…[2], – пел Левин, пока Асмодей позволял Потоку окутать его с головой и подтолкнуть вперед. – …Словлю и съем тебя живой, / Словно дикий зверь… дикий зверь…       Путь, сотворенный Змеевым с помощью заклинания, уносился вперед, где петлял, оправдывая фамилию Максимильяна Горыныча. Тонкое волшебство почти что пульсировало, завиваясь вихрем в одну точку. Ни дать, ни взять целеуказатель на мини-карте в какой-нибудь видеоигре. Асмодей не сводил с пути взгляда – эта пульсация вихревых завитков будто сама внимала готовности хорсовича. Внимала в той степени, что решила испытать его, растворившись в воздухе на жалкую долю секунду. Вихри вновь запульсировали под его ногами.       – Путь что, – воскликнул кто-то из первокурсников слишком уж громко, раз Асмодей умудрился услышать сквозь музыку, – может поменять направление?       Может или не может – не имеет значения, главное следовать ему. Асмодей позволил Потоку отпустить себя – сокурсники, завидев это, заахали и заверещали, никто не ожидал, что парень просто камнем полетит вниз. Свобода падения была слишком непривычной – обстановка, в которой ты ничего не способен сделать. Пока Винницкий не в Потоке, он не в состоянии сделать петлю и мчаться вниз к полю с коловратом. Но вот это необычайное чувство вновь вокруг него, делать это становится легче – будто протянуть руку к мягчайшему полотенцу.       Но вопреки ожиданию Асмодей не завис в воздухе, а подхваченный им несся в петле, разрывая стоячий воздух и ветер. Полы кафтана трепались от ветряной скорости, в глазах стояли слезы – ощущение было невероятным. Поле все ближе и ближе, но как выпрямиться? Инстинктивно, не мало удивительно, парень выпрямился в полете, лишь чуть задев жухлую траву, среди которой ревел шлейф, а вдогонку Винницкому несся искристый хохот Максимильяна Горыныча.       Путь свернул и завихрился вдоль столбов с факелами, и Асмодей сразу за ним, грубо затормозив в воздухе – по щекам почти что хлестнуло чем-то невидимым, было больно. Но надо спешить, не следует обращать на боль внимание… не сейчас! Путь спиралью уходил по столбу и уносился к темнеющей глади озера. Поток вокруг Асмодея разрывал мир, нес его вперед, а сквозь музыку пытался прорваться свист ветра, но даже он был только шепотом.       – Сегодня охочусь за тобой, / Словлю и съем тебя живьем, / Словно дикий зверь… дикий зверь… о, дикий зверь… – трещал Левин, и Винницкий представил, как красиво бы выглядел воздушный кувырок – прямо как в «Атаке Титанов» разведчики на УПМ делали.       И Поток словно услышал его мысли – подтолкнул его ниже паха, и Асмодей инерционно кувыркнулся, выбросив ноги вперед. Скорость по ощущению снизилась из-за непривычной обтекаемости воздухом, но победный возглас Винницкого прорвался сквозь рев ветра и Потока от успеха. Шлейф полета разделил озеро на две части, Асмодей провел по воде пальцами.       Путь уносится вверх по скалам, которые были покрыты елками. Асмодей задергался туда-сюда в воздухе, стараясь не попасть под ветки и иголки. Сквозь небольшую прореху среди деревьев и глубже в чащобы. Среди маленьких тропок Винницкий мог бы потеряться, если бы путь, вихрящийся сквозь ветки и поваленные стволы, не был отчетливо виден. Он унесся резко ввысь, и Асмодей затормозил как-то по наитию, коснувшись ногами ствола дерева с голыми ветками. Приземление оказалось несколько болезненным – во все остальное тело через ноги прошла инерция касания. Ощущение практически такое же, как если бы Винницкий спрыгнул с крыши дедовского гаража на асфальт.       – …Начать все сначала, начать вновь бежать. / Найти новый путь, но от тебя не сбежать… / Но все равно вновь бегу вперед…       Винницкий попытался оттолкнуться ногами о дерево, все еще находясь в Потоке. Парень проследил за вихрящимся путем, уходящим все выше и выше, где проплывали облака. И Асмодея ринулся следом за мельтешащим в небе краем путя. Парень ворвался в облако, пройдя его насквозь, едва ли ощутив что-нибудь – только капель осталась на кафтане. Парень потерял равновесие в воздухе, завертевшись из стороны в сторону, столкновение с облаком было неожиданным. Кое-как выравняв себя, Асмодей осмотрелся.       Марибор снова был небольшой точкой, вокруг которой растянулось Сумеречье, оно слишком непривычно градиировалось цветами – оно то темнело, то утопало в золоте, то снова и снова терялось во мраке, уходив в горизонт, сливаясь с небесами и облаками. Тело неприятно заныло, и зубы затрещали друг о друга. Стало слишком холодно, даже застегнутый кафтан не спасал.       – Надо улетать…       Асмодей обнаружил путь, который уносился прямиком к Марибору и петлял среди его башен и стен. Среди горчичных и серых оттенков мира, слишком блеклых, Марибор выглядел как романтизированная версия какой-нибудь готической сказки – белый камень стен, в котором обильное количество стрельчатых окон были похожи на пугающую россыпь глаз. Синяя черепица крыш и башенок в близи оказалась все же немного уродливее, чем вдали, – этому месту все же ремонт бы не помешал, как и остальной половине России.       Асмодей пронесся мимо статуи рыси, что стояла на дальнем конце крыши главного корпуса, и ринулся вниз мимо скалистых отрогов мыса в лесную низину, где среди куширей и тихого журчания ручейка пошел на огибание Марибора и Медного бульвара. Быстрее… еще быстрее… свист ветра в ушах почти заполнил собой музыку, то и дело она прерывалась неприятным верещанием воздуха. Путь почти закончился – Винницкий заприметил Змеева, который махал ему рукой. Ощущение удовольствия от единения с миром вокруг начало спадать от удивительного факта – Асмодей не знал, как приземлиться. До Максимильяна Горыныча оставалось три сотни метров… две сотни… сотня… Парень кувыркнулся в воздухе, пытаясь оказаться ногами к земле.        Кроссовки заскользили по жухлой траве, парня уносило вперед. Винницкий запутался в собственных ногах, и Поток швырнул его дальше, мимо Змеева. Хорсовича что-то подхватило, точнее Асмодей просто ударился спиной о что-то относительно мягкое, но инерция Потока начала стихать мало-по-малу. Чьи-то руки подхватили Асмодея за плечи. Бурление Потока вокруг стало штилем, и ноги коснулись тверди земли.       Асмодей чуть не рухнул – пространство странно вертелось вокруг, неприятное ощущение. Тянуло отрыгнуть сегодняшний завтрак. Очень сильно тянуло… Подступило к горлу – Винницкий согнулся в ногах. Лишь бы удержать в себе… лишь бы удержать…       – Асмодей, в порядке? – вопросил Добрынич-Рюрикович, положив руку ему на спину.       – Все хорошо, – огласил подошедший Змеев. – Можешь сблевать, дорогой, после тех финтов в воздухе и не мудрено, что твой желудок не доволен тобой.       – Нет, – выдавил Асмодей, удерживая завтрак внутри. Парень выпрямился и проглотил слюну.       – Сильная воля, – Змеев закивал головой в одобрении. – Полет прошел просто отлично – по моей личной шкале я бы поставил восемь баллов. Кто там у вас следующий, Каспер?       – Улетела Антонина, полминуты назад где-то.       Винницкий поднял голову на своих сокурсников, некоторые из них посматривали на парня с нескрываемым удивлением. Особенно удивление выдавал на своем лице Анастасий, который упорно пытался делать вид, что ему плевать. Но как это и бывает у людей, некоторые вещи способны выбить их из привычного восприятия мира, ведь даже пустельга стоит выше воробья.       Анастасий и Асмодей встретились взглядами – хмурый взгляд пронзался дрелью презрения смешанного с безразличием. Воздух рассек Добрынич-Рюрикович, набрав без разгона скорость, которая выбила дух с легких ближайших к нему, и Анастасий проводил того взглядом. Малченкова осторожно замедлилась возле Змеева, неумело спрыгивая на землю – ноги тут же подкосились. Вверху воздух разрывали контакты сокурсников с Потоком.       – Отлично, дорогая Антонина, – улыбался Максимильян Горыныч, похлопывая старшину по плечу.       – Ты утер им нос, – заявила Малченкова, стоило ей подойти к Асмодею, и указывав на остальную часть группы. – Илона за тебя болела, как только ты набрал скорость.       – И?       – Тебе все равно, что ли? Мне кажется, ты ей нравишься.       – Херню сказала.       – Боже, Асмодей, – Малченкова возвела очи горя и покачала головой.       Все дальнейшие мысли старшины, которые она собиралась озвучить, Винницкий оборвал тем, что демонстративно отвернулся от нее. Сокурсники один за другим улетали по пути и точно также приземлялись возле Змеева. Некоторые как и Асмодей не смогли приземлиться нормально – они вертелись в воздухе и швыряли свои тела куда попало. Один угодил в столб, и Змееву пришлось моментально отправить его вместе с Чернадьевым, который вернулся минутами раньше аварийного студента.       Второй сокурсник улетел в озеро, чем вызвал неостановимый приступ конского ржания среди хорсовичей. Но Максимильян Горыныч моментально стал серьезным тогда, опрометью он бросился к кромке воды, выкрикивая на ходу заклинание. Трясущегося парня вынесла на берег странная магическая дымка. Змеев рухнул рядом с первокурсником на колени, осматривая его со всех сторон и залезая даже под кафтан.       – Мавки не успели налететь, – вынес Змеев, подрасслабившись. Он обвел промокшего до нитки первокурсника палочкой, произнеся: – Солнцѣ жаромъ ѡсвѣти да дитѧ ѥто согрѣи.[1]       Над парнем моментально взвился пар, а одежды стали сухими.       – Лучше тебе отправляться в общежитие, – весомо посоветовал Максимильян Горыныч, похлопывая парнишку по плечу. Он выпрямился, оглядывая хорсовичей вокруг и кидая взгляд на тех, кто продолжал приземляться. – Думаю, вы все можете быть свободны, – он почесал подбородок. – А я покуда буду дожидаться прилета остальных.       – А с кем у нас сейчас пара будет? – Добрынич-Рюрикович оглядел сокурсников.       – Сакральная геометрия с Лисафьей Ивановной, – сказала ему Разумихина.       – Опять слушать про египтян, – сник хорсович и нехотя поплелся вместе с остальными хорсовичами к Марибору.       – Тебе полезно слушать, – заявил тому Асмодей. Разумихина подавила усмешку, но глаза ее так хихикали.