***
– Фамильяром Асмодея стать, говоришь? – Дементий Павлович поднял брови, поглядывая из-за сплетенных пальцев рук. – Конечно! – нараспев воскликнул Чеширский кот. – Это пречудеснейшая идеюшка, уважаемый Полозов. Друг мой Асмодей крайне интереснейшая личность… Подхваченный магией за хвост Бегемот вертелся так и эдак, пытаясь посмотреть на голову хорсовичей во все распахнутые глазищи. – Ни слова больше, – перебил кошака профессор с расстановкой и выпрямился в своем кресле. – Это надо бы обдумать. – Но, профессор, – Разумихина с все еще бледным лицом вышла вперед, – это же может быть опасно. Я бы не хотела, чтобы моему… другу угрожала опасность. – Похвально, Илона, что вы беспокоитесь, – проговорил Полозов, – но вопрос действительно интересный, а я – человек магической науки. Хотелось бы узнать, как существо сферы влияния Мори-Дунон будет адаптироваться к носителю из Марибора. – Дементий Павлович, – подал голос Барч, облокотившийся о столы амфитеатра, – дельце-то не мое, но за малыша переживаю. Он ведь всего-лишь первак. – Я помню, старшина Искандер, – повел рукой Дементий Павлович, – что фамильяров дозволено приручать только учащимся третьего года обучения. Тем более, что это правило мы с Ягой установили на плачевном опыте. – Тогда… – И я уже сказал, – продолжил Полозов куда строже, – что этот вопрос я обдумаю. Вы можете быть все свободны. Полозов махнул хорсовичам в сторону дверей и, взявшись за палочку, навел ее на Чешира. – Свобода тѣлоу, что воѯдоухъ покорилъ. – Незримая сила отпустила хвост кошака, и тот с присущей ему ловкостью растворился в воздухе и появился на столе возле Полозова. – Баюн, останешься? – Мур, само собой, Дементий Павлович. – Асмодей, пойдем, – окликнула парня Разумихина. – Идите. – Чего-то хочешь, Асмодей? – Полозов вопросительно глянул на первокурсника, который так и не сдвинулся с места. – У меня есть пара вопросов. – В таком случае я могу на них не отвечать, – проговорил Дементий Павлович. – Свободны, сударь Асмодей. – Вы держите меня за идиота? – Простите? Взгляд Полозова ожесточился – еще бы, какой-то молокосос заговорил с ним, будто этот змееглазый преподаватель был не тысячелетним мужем, что стоял у истоков Марибора, а самым обыкновенном прощелыгой, которого поймали на какой-то пакости. Но если уж Асмодей решился идти в игре Чешира до конца, то надо бы понаглеть. – Вы, видно, забываетесь. – Друг мой Асмодей, решился узнать, какие же секретики, – промяукал Бегемот, – хранит суровый деспот Полозов. – Молчи, – Дементий Павлович зыркнул на кота, и широченная лыба мгновенно сошла с его мордочки, став обыкновенной тонкой линией среди шерсти. – Дементий Павлович, – произнес Баюн осторожно, – давай не будем усугублять ситуацию и повышать голос. – Хорошо, – прорычал сквозь зубы профессор и из подлобья поглядел на Винницкого. – Я держу вас за идиота, Асмодей? – Вы – голова Двора, – пояснил парень, – ваше слово закон. – В логике вам не откажешь, – Полозов скрестил руки на груди. – Происшествие на обряде имянаречения, такое часто случается? – Нет. – А в случае со мной? – Еще реже. – Недельку оно испугало, – заметил Асмодей. – Не поминайте имя норн всуе, Асмодей, – медленно проговорил Дементий Павлович, – у вас на то права еще нет. – Кого вы ко мне приставили? Ласку или коменданта? – Асмодей, – Баюн покачал головой, несколько разочаровавшись, – мур, я же говорил, что братец лишь морочит, мур, голову тебе. – Доверяй, но проверяй. – Значит, ты просто поверил существу, – задумчиво произнес Полозов, – которое любит пиздеть? – Дементий Павлович! – возмутился Баюн. – Твой язык ужасен, избавь. – Наш лицеист хочет, чтобы мы говорили прямо. Дементий Павлович пристально посмотрел Винницкому в глаза. – Да, – Асмодей кивнул, – а еще я никому не верю. Вы должны постараться, чтобы я вам поверил. – Рекомендую вам не забываться, Асмодей, – Полозов медленно покачал головой. – Я все еще могущественный мольфар, а вы едва ли способны контролировать свои возможности левитации. Я – голова вашего Двора, как вы точно заметили… ну а вы… мой студент. Мы на разных уровнях. – Я не забываю об этом, профессор. – Это хорошо. – Дементий Павлович встал во весь рост. – Мне не нужны шпики, чтобы знать о своих учащихся и чем они занимаются в свободное время. Мне и так о них все известно – особенно об их делах с Ермилом Васильевичем, который настаивает для них некий стимулятор для потенциала. Асмодей попытался сглотнуть подступивший к горлу ком, но тот булыжником застрял, что подавиться можно. – Мне также прекрасно известно, что говорили с Ермилом Васильевичем об этом студенты моего Двора, – продолжал Дементий Павлович с безмятежным видом, – Гончаров Роман и Ласка Руслан, которые свое еще получат за эту выходку. У лицея есть четкие правила, Асмодей, и стимулятор идет вразрез с этими правилами. Ваш низкий потенциал меня очень волнует, поэтому вопрос фамильяра – пускай и такого как Чеширский кот – я обдумаю. Вы можете быть свободны. Чешир слегка склонил голову, поглядывая на Винницкого распахнутыми глазами и скалясь широкой улыбочкой. Действительно, чеширская улыбочка. Баюн сокрушенно вздохнул и покачал головой. – И передайте Илоне, – кинул ему вдогонку Полозов, – я несколько разочаровался ее собранностью. Убийство не тяжкий грех, а закономерное явление, которое преследует каждого человека. Винницкий тихо вышел в коридор, где его аккурат поджидали. Барч моментально отпрыгнул от открывающихся дверей. Добрынич-Рюрикович уставился на вышедшего сокурсника, выжидая, что тот расскажет, а Разумихина потупила взгляд в пол – несколько светлых прядей упали ей на глаза. – Знаешь, Асмодей, – заговорил Барч, – вроде зелий для бессмертия не изобрели, но ты их как-то выпил. – Что? – Хотя нет, – старшина скрестил руки на груди и покачал головой, – ты просто ебнутый на голову. Дай Бог так говорить с Полозовым может позволить себе только Костя. – На пролом! – воскликнул Добрынич-Рюрикович, в победоносном кличе воздев вверх кулак. – Не знаю, на хера ты затеял этот разговорчик с Дементием Павловичем, но предлагаю за успех нахерачиться. – За какой успех? – Мы вернули Бегемота, – развел руками Добрынич-Рюрикович. – Вмять, мы из-за тебя его и пошли возвращать. – Косячник, – блаженно протянул Барч, тыкая в Добрынич-Рюриковича пальцем. – Но идея выпить не плохая, только малость обождать надо выходных. – Почему? – А? Коля тебе не говорил? – Нет. – Мы ведь в субботу устраиваем вам «Море волнуется», – сказал Барч таким тоном, будто бы пояснял самую очевидную вещь. – «Море волнуется»? – смутился Добрынич-Рюрикович. – Это, типо, детской игры? Барч поперхнулся смехом и завыл. – Тебе Коля, кажись, вообще ничего об этом не говорил. – Четверокурсник потрепал младшего по плечу. – Тогда в субботу обо всем узнаешь. Море волнуется раз… море волнуется два… – скрипуче пропел старшина и помахал рукой на прощание. – Странный он какой-то, – пожал плечами Добрынич-Рюрикович и махнул сокурсникам. – Тогда покеда, друзья мои, до завтра. – Ты идешь? – осведомился Асмодей у Разумихиной. – Прости меня. – За что? – Винницкий повернулся к девушке, которая потупленную позу никак не поменяла. – Ты и Каспер сами разобрались с Чеширом, – произнесла Разумихина, – а я пыталась не проблеваться. – Подумаешь… – Нет! – девушка топнула ногой. – Ты не понимаешь. Я… я не ожидала, что в опечатанной секции… Девушка всхлипнула и быстренько схватилась руками за рот. Милое личико сморщилось, и Разумихина стекла по стене, к которой прислонилась. Асмодей выдохнул раздраженно и присел перед ней, заглянув Илоне в глаза… что-то он слишком часто стал думать об окружающих по именам… так не привычно… – Какая разница? – вопросил Асмодей. – Не переносишь ты вид смерти, и что в этом такого? – Я была… обузой, – тихо изрекла она, всхлипывая сквозь прикрытый рукой рот. – Ты упростила задачу. – Что? – Встрянь ты, – ответил ей Асмодей, – и между пацифизмом Баюна и моим с Добрынич-Рюриковича решением вопроса оказалось бы третье мнение. И с тобой пришлось бы считаться. – Ты хочешь сказать… – Ты своим страхом, скорее, помогла, чем мешала. Уяснила? – Д-да, – девушка уронила подбородок на грудь. Асмодей поднялся на ноги и пошел по коридору. – Но кретин на Каспере прав, – сказал он, остановившись. – Прости? – Безделушку Дементия Павловича мы успешно вернули, – пояснил Асмодей, глянув на Разумихину через плечо. – Нажрусь чаем с печеньем. – Шоколадным? – мокрые слез глаза Разумихиной округлились, и лицо посветлело от улыбки. – «Юбилейное» с глазурью, – Асмодей неопределенно качнул головой, – оно мне нравится. – А мне больше «Милка Бисквит»… – Можешь прийти сегодня вечером. – Мне не послышалось? – Ждать я тебя не буду, – сказал ей Асмодей. – Комплект белья можешь не надевать, и я серьезно. – Больно-то и хотелось… – буркнула Разумихина.***
@SlavaELM [04.07.2021 17:40]
Да, у меня смена сегодня (⋟﹏⋞) но если ты зайдешь, буду рад тебя видеть.
Алена поставила телефон на блокировку и убрала в карман черных брюк. Ехать на Вторую Ленинградскую ради встречи со Славой девушка не хотела – такси выйдет дорогим, а ожидание автобуса скажется обмороком из-за жары. Дел, в конце концов, не впроворот еще – сперва к брату, а потом домой, помочь маме. Такси приехало минут через десять, аккурат когда подскочила Настя Терехова, коллега по комиссии, отвечавшая за педиатрию. – Лель, – Терехова одернула Алену за руку, – а ты в какую сторону едешь? – В нашу Терапевтичку, к брату. – Вмять, – Терехова цокнула с досады, – не повезло. – А тебе куда? – На Самолет надо. – Ну ты можешь проехать со мной, а от Клиник уже на метро. – Хм… – Терехова задумчиво почесала подбородок, – звучит как план. – Садись уже, – хихикнула Алена и уселась в желтый «Хендай». Девушки заняли места, и таксист тронулся по Арцыбушевской, мимо трамвайных путей и высоких каменных многоэтажек, выглядящих слишком вычурно и непривычно для провинциального города. Современные небоскребы, все из себя модные, резко контрастировали с древними одноэтажками времен, должно быть, Петра Великого и ларьками времен девяностых. На перекрестке повернули на Полевую – на той стороне виднелись бело-желтые корпуса Первой Больницы. Тротуары были засажены зеленевшими деревцами, которые своими ветвями создавали обширную тень. Проехали мимо сквера, огороженного живыми изгородями, и на светофоре завернули на Мичурина, мимо старой вывески с въездом «Трамвайно-троллейбусное управление». – Твой брат лежит в нашей Терапевтичке? – поинтересовалась Терехова. – Да, у него карцинома четвертой степени. – Охуеть… – выдохнула Терехова несколько ошарашенно. – Я не знала… – Мало кто знает, – хмыкнула Алена, чуть улыбнувшись. – И ты пошла в наш Мед ради него? – Да. Алена медленно кивнула. – Это что-то вроде желания, – произнесла она, – спасать людей от таких болезней, когда кажется, что ничего не может помочь. – Карцинома в четвертой степени лечится тяжело, – весомо заметила Терехова. – Особенно с метостазами печени. – Вмять, это же чистый абзац. И давно уже так? – С девятнадцатого года. – Два года, – осторожно изрекла Терехова, уставившись в кресло перед собой. – У Бога порой шуточки очень не смешные, раз он так может поступить. – Не в Боге дело, Насть, – Алена мотнула головой. – Такого Бог бы не пожелал ребенку. Хотя бы есть возможность вылечиться… – Я уверена, что он выкарабкается, – Настя коснулась плеча коллеги. Терехова уставилась в окно машины, подперев щеку рукой, а Алена достала телефон, чтобы набрать маме – она уже едет к братцу. – Это, наверное, тяжело, – тихо заметила Настя, поглядывая на размытые силуэты зданий и аллей, которые то и дело скрывались позади, – жить в опасении за чью-то жизнь. Пальцы Алены замерли над виртуальными клавишами. – Да, тяжело. Порой когда врач звонит, я боюсь, что сейчас он скажет, вашему братцу осталась неделя… Или что-то еще. – Грустно от этого, – Терехова тяжело вздохнула, у Афанасьевой заныло в груди. Главное не расплакаться… – А тебе разве не за кого беспокоиться? – поинтересовалась Алена. – Неа, – коллега мотнула головой, – я же из детдома. Ни мамы, ни папы, ни парня. Только друзья – но я за них не переживаю. Это скорее они, – добавила Терехова с добродушной усмешкой, – будут за меня беспокоиться, все волосы на голове вырвут – лишь бы понять, что у меня все хорошо. Замечательные люди. – Тебе повезло. – Действительно. Настя пересела, отвернувшись от окна, направив оголенные юбкой колени к Алене. – Ну а как насчет твоего спасителя? – произнесла она ехидно. – Слава хороший. – И все? – вопросила Настя с возмущением. – Я же вижу, как ты краснеешь, когда говоришь с ним по телефону в курилке. Сколько ему? – Двадцать пять. – Хорошая у вас разница. – Мы начали встречаться, когда я была в десятом классе, – осторожно сказала Алена, нервно потеребив штанину брюк. – Ух, соблазнение несовершеннолетних? – Терехова хихикнула в ладонь, сардонически изогнув рот в полуулыбке. – Тогда это судьбоносное соблазнение, – Алена улыбнулась и тряхнула волосами. – Почему? – Он делает все, чтобы я чувствовала себя нужной. – Цветы каждую неделю? Очередной «айфон»? Роллы в постель вечером? – Я не меркантильная. Ване он нравится, а Славе не все равно на мелкого… – Алена потупила взгляд – Но мне… тяжело с ним говорить об этом. Я просто не могу… сердце каждый раз кровью обливается. – Ты им очень сильно дорожишь, раз не хочешь, чтобы он лишний раз взваливал на себя твои проблемы. Алена угукнула. – Ты с кем-нибудь говоришь об этом? – Ты первая, с кем так широко затронула эту тему, – призналась девушка. – Вмять, это херово, – Настя насупленно посмотрела на Алену. – Надо выговариваться – не пробовала сходить к психологу? – Времени с Приемкой совсем нет. Терехова понимающе кивнула и полезла в телефон. В следующую минуту Алене прилетело уведомление – сообщение от Тереховой в «Now» с ссылкой на некоего @mrronkeen. – Это мой знакомый, – пояснила Терехова тут же, – Володя вообще художник, но второе высшее у него как у психолога. Я, когда поступила в наш Мед четыре года назад, очень сильно закомплексованной была. Мне посоветовали его, и бац! Оглянуться не успела, а стала работать над собой, да и с ним заобщалась – в общей тусовке теперь. – Секс в качестве терапии? – Афанасьева недоверчиво поглядела на Терехову, и та залилась искристым смехом. – Такое только в дешевых порно-романах, Лель, – изрекла она сквозь слезы. – Володя… скажем так… повенчан и строго блюдет семейные традиции. – Ого, – Алена присвистнула, – мало, кто соблюдает традиции в наше-то время. А почему «скажем так»? – Это… ну… – Настя помедлила. – Локальная информация, для своих. Не мне распространяться об этом. – Оу. Дальнейших пояснений Алене не потребовалось – намек был вполне понятен. Когда же такси приехало к нужному месту и остановилось на парковке, девушки вышли из него, и телефон тренькнул оповещением о списании средств. Полнолицый таксист с носом-картошкой по имени Антон с копной бурых волос пожелал Афанасьевой удачи и скорейшего выздоровления ее брату. – Благодарю вас, – улыбнулась Алена. Университетское Терапевтическое отделение было отделано белым и желтым, сочетание излишне ядовитое – у Алены все сливалось в глазах. Края желтой штукатурки стен девушка отличала только по темным плинтусам, а по белой плитке разносилось цоканье каблучко и шелест бахил. Медсестры и и врачи слонялись по коридорам в хлопковых халатах. То тут, то там сидели посетители, а их дети носились среди цветов и растений. Алена подошла к стойке регистрации, отделанной деревянными панелями с врачом, воздевшим горящую жаровню. – Афанасьева, – назвалась девушка, привлекая внимание женщины за компьютером, – к Ивану Афанасьеву. Старшая сестра. – Часы посещения заканчиваются в семь вечера, – уведомила женщина, протянув журнал посещаемости. Она заметила на голубой блузе студенческий бейджик. – Я знаю, – улыбнулась Алена. Ее провели по коридорам, среди которых Афанасьева ходила не единожды за последние два года. Ромбовидные бра висел на тех же местах, где и были. Посетители среди теми же очередями возле кабинетов. Все так же престарелые бабули в платках сетовали на молодежь, пытавшуюся залезть вне очереди, доходило до ругани. В стационарном отделении не все койки были заняты. У Вани лицо было квадратное, уши большие – этим пошел в отца. А губы бабочкой и ржавые в глаза ни дать, ни взять маменьки. А его увлеченность глупыми видеороликами в «Тик Токе» и желание стать популярным благодаря ему… Что же, не смотря на то, что Алену это выбешивало временами, она никогда не была против этого. В конце концов, у мальчишки была цель, и он к ней стремился. Ваня активно раскрывал рот под неведомый фоновый звук со словами «Вы ни хрена не знаете…», когда Алена улыбнулась с этого и постучала по проему двери. – Эй, актеришка МХАТа, – окликнула девушка, входя в стационар, – все гонишься за популярностью Милохина? – Тебе просто завидно, Лель, – осклабился Ваня и нехотя выключил планшет. – Ты чего прикатила? Много свободного времени? – Ну я же здесь, – развела Алена руками и присела на стул у изножья. – Ах, и не флиртуешь со Славой, – Ваня театрально приложил руки к груди и покачал головой. – Секс перестал быть интересен? – Не рано ли тебе думать об этом, оболтус? Тебе только четырнадцать. – Так я и моложе тебя, – хмыкнул Ваня горделиво и вздернул нос. – В самом что ни на есть соку. – Не зазнавайся, малышик. – Не называй меня так. Ваня насупился, глянув на сестру исподлобья. – Я не хотела тебя задеть, – Алена жалобно глянула на братца. – Как ты себя чувствуешь? – Как-как? – Ваня уставился на незашторенное оконце потупленным взглядом, который вспомнил не видное положение дел. – Так же как и вчера. И позавчера. И на той неделе. Вчера был на терапии, немного было легче. – Это же хорошая новость, – Алена озарилась светлой улыбкой и потрепала брата по ноге. – А потом блевал кровью, – угрюмо изрек Афанасьев и болезненно поморщился. – Я, вмять, думал, что помру тогда же. – Не говори так, – воскликнула Алена. – А ты не вопи, – Ваня хмуро стрельнул зенками на сестрицу, – и так тошно, что со мной носятся медички, мама названивает каждый вечер. – Она беспокоится, – заявила Алена. – О чем? – вопросил Ваня с раздражением – крылья носика, похожего на кнопку, задергались. – Я же все равно умру. Алена опустила глаза в ламинат пола и до побелевших костяшек, до дрожи рук, сжала край койки. – Я не позволю, – проговорила девушка. – Я сделаю все, чтобы ты жил. Чтобы стал популярным. Ваня положил руку на голову сестры и потрепал по длинным каштановым локонам. Девушка подняла голубой взгляд и встретилась с напряженной мордашкой братика – даже такое банальное движение причиняло ему боль. Она не хотела, чтобы он так страдал. Он просто не заслужил такого. – Эй, Эдвард Элрик, – выдохнул паренек через силу, – не бахвалься так, а то борщишь… Ты каблуху свою, – он протяжно рухнул на спину, поддавшись отдышке, – закончи сперва, а потом мы с тобой будем разгонять мой канал. – Так я же работать буду. Спасать таких же неумешек. – Ты и спасай, – всплеснул руками Ваня, – я буду к тебе приходить на работу, чтобы сделать ролик. Будет парный контент – семьдесят на тридцать мне. – Ты омурлел, а? – Старт-то я делаю, – развел руками Ваня и хохотнул. Приятно было видеть его улыбку, пускай и болезненную. Слышать смех Вани, пускай и дающийся ему с трудом. Наблюдать за его стремлениями было приятно, это вселяло веру в парнишку. Но сможет ли он превозмочь это испытание? Сама мысль вгоняла Афанасьеву в тоску, заставляла грустить и навязывать моток ниток апатии вокруг себя. Эти нитки стягивали руки до ноющей боли, оставляли шрамы. Ей действительно надо выговориться профессионалу.***
По ту сторону широкого окна проплывали темные облака, время от времени прикрывая луну. Она поливала своим блеклым светом Медный бульвар, раскинувшийся вокруг общежития. Со двора доносились разговоры, разносившиеся эхом по округе. Асмодей сделал глоток кофе со сливками и отставил граненную кружку возле кальяна, который, похоже, был всеобщей собственностью. На соседнем подвешенном кресле, на подушечках, посапывал очередной общажный кот – кажется, Амбассадор. Кому только в голову пришло дать этому комку шерсти такую кличку? – Ты говорил, что я могу присоединиться, – произнесла Разумихина, постучав пальцами по углу. – Садись, – развернувшись вместе с креслом, Асмодей указал на подушки с Амбассадором, – только его пробуждение будет на твоей совести. Разумихина поставила на стол свою кружку с горячим шоколадом и упаковку «Милка Бисквит». Она осторожно прикоснулась к коротконогому манчкину, и тот моментально распахнул глазенки. – Молодой человек, простите, – промурлыкала Разумихина, – разрешите вас подвинуть? Амбассадор протяжно зевнул, потянулся и спрыгнул с кресла, уступив девушке свое место. Но кот оказался хитрее, ретировавшись в кресло на колени клетчатых штанишек. Девушка улыбнулась и погладила наглеца. – Все же они хороши, такие ласковые. – Не люблю котов. – Ты вообще мало что любишь, – весомо заметила Разумихина. – Мне нравятся птицы. – Вот так новость, – присвистнула девушка, – не знала, что ты орнитолог. – Нет, у меня в детстве у бабушки и дедушки была канарейка. – Серьезно? Винницкий кивнул. – Хочется завести снова. – За ними же особый уход, наверное, нужен, – Разумихина откусила бисквитное печенье. – Никакого особого ухода, – покачал головой Асмодей. – За ними легче ухаживать, чем за попугаем. – А ты шаришь, я погляжу, – проговорила девушка с полуулыбкой. – Закроешь «МРИЖ» зачетом быстрее всех? – Аж десять раз. – Кстати, завтра с Лясуном лекция, – задумчиво сказала Разумихина, – по магическим расам и животным. По-моему идеальный момент, чтобы поспать. – Что «МРИЖ», что «Травничество», – Асмодей потянулся за печеньем и граненной кружкой, – на всех занятиях Ермила Васильевича дрыхнут. Руся рассказывал, как он, Рома и Нестеренко за полчаса до конца «МРИЖа» свалили в подлесок – курить. Разумихина прыснула, поджав ноги и чуть не подавившись печеньем. Она быстренько запила бисквит горячим шоколадом. – А они хороши, – изрекла девушка и томным взглядом поглядела на одиноко стоящий кальян. – Я бы тоже сейчас покурила… – Здорово. Молодцы. Устроили себе свидание? Первокурсники обернулись – в дверном проеме стоял Барч в сизом кигуруми, похожем на сову. Особенно ее выдавало что-то вроде крыльев на широких рукавах. А «афгани» довершал образ старшины четвертого курса, куда большей нелепостью, чем в принципе эта специфичная пижама. Асмодею сразу вспомнился случай из школьных времен, когда мальчишки делали поздравление на восьмое марта, и Маглиновский напялил на себя желтое кигуруми, выполненном в виде покемона Пикачу. Барч приспустил капюшон с совиной мордашкой и с абсолютно беспристрастным лицом поднял вверх указательный палец. – Курение, должен я сказать вам, Илоночка, злейший враг молодежи. С этими словами четверокурсник вынул из глубоко опущенного кармана пачку сигарет с зажигалкой и просеменил к третьему креслу в углу, прямо под винтажным кованным фонарем и зеленого кустика. Зажигалка щелкнула, и табак моментально занялся – Барч выдохнул облако дыма. – У нас не свидание. – Да я же юморю, Асмодей, – улыбнулся Барч и хлопнул его по плечу, – расслабься. А то ты еще хмурее выглядишь, чем обычно. И спать на парах Лясуна – ой, как не красиво. Хотя сам с кайфом проспал весь семинар по «Естествознанию», – произнес он, почесав подбородок. – Во, – Асмодей поднял большой палец. – Я на сегодняшней «Теории магии» – не хватает пива и чипсов. Разумихина и Барч удивленно загудели, чуть не подскочив на своих местах. Амбассадор на коленях девушки вскинул голову от их громких голосов и вновь ушел в дрему. – Я считаю, шикарно, – Барч удовлетворенно покачал головой. – У меня завтра первой парой «История и закономерности в язычестве и древних культах», а потом Леся забирает активистов на генпрогон выступления для вас. Планирую выспаться лишние полтора часика, – заявил старшина, оглядев первокурсников. – Я, для которой половина ночи как не спала, – нахмурилась Разумихина, уставившись в низенький столик, – хотя спала… пока ни в одном глазу. – Женской логике я порой поражаюсь, – Барч глянул на Асмодея. – У меня утром с бодростью все было замечательно, а потом Григорий Ефимович затребовал рассказывать, как прошло летнее чтение «Моей рыбки». – О, я ее читала, – озарилась Разумихина и махнул рукой, – лучшая колыбельная. – Хорошо, что я не понимаю, о чем речь. – Детская книжечка. – Ты будешь обязан ее прочитать, – Барч сардонически поиграл бровями. – Саныч, не стращяй немовлю, – подал голос подошедший Руслан и оперся об угол дверного проема. – Угостишь сигареткой? – О чем речь, родной… Спокойный вечер в одиночестве был уничтожен. Винницкий сперва до конца надеялся, что и Разумихина не придет, и попутно задавался вопросом, кто дернул его за язык предложить ей совместное чаепитие. Теперь же это кофе- и шоколадопитие активно соседничало с раскуриванием дешевого табака под легкий бриз, шедший со стороны окна и эхо, доносящееся со двора. Ласка поведал о своих надеждах, чтобы Кощеева отменила утреннее занятие, а следом к ней бы подключился и Могилевский, и Баюн, тогда бы появилась весомая причина точно посетить генпрогон перед субботним «Море волнуется», чем бы оно ни было. – Вот в понедельник дело было, – сказал Русик и затянулся сигаретой. – Пары все резко отменили… И это было просто идеально… – Сейчас после «Море волнуется» ко Дню студента начнем готовится, – заметил Барч, – забудем снова, что такое пары. – Как же повезло, что к Задушнице не мы готовимся, – Ласка покачал головой. – Нехай выпускной год шабашит. Так они и сидели в лоджии, отпуская темы, а порой даже шутки. Юморок был плосковат в чем-то, на вкус Асмодея, но кто он такой, если даже сам считал, что чувства юмора у него ну никак не могло водиться. Несколько позже Барч осведомился, почему родненький Руслан Ласка без любимого товарища, на что получил вполне доходчивое: – Любимый товарищ Роман Яковлевич изволил посетить свидание с дамой Ангелиной Сварожичской. Четверокурсник высокопарно заохал да заахал, покуривая вторую сигарету и выдыхая дым в распахнутое оконце. Сам Гончаров присоединился к скромной компании ближе к времени отбоя. – О, доброго вечора, – махнул рукой Роман, пожав руку Барчу и похлопав Винницкого по плечу. – А ви що, с Запорожья? – С Запорiжжя, – поправил Асмодей, и Русик удивлённо поднял брови. – Душнила, – цокнул Роман. – Чего это ты входишь в лоджию, – осведомился старшина, – как грузин в португальскую тюрьму? – Вмять, Саныч, – Гончаров потряс рукой, практически журя старшекурсника будто нерадивого мальчонку, – вот есть Сарделька, да? Кот. А есть ты – шутки кота находятся выше твоего уровня развития. А ведь он – животное, которое только жрёт и гадит. Амбассадор поднял заспанные глаза и возражающе мяукнул. Дальше была только котовая дилемма об уровне развития и юмора, которую Асмодей и Разумихина до конца не услышали. Девица тихо предложила покинуть тёмный балкон как раз к тому моменту, когда шоколад с кофе остыли, и были опрокинуты последние глоточки. Ночью спал Асмодей спокойно, а отрубило его, считай, моментально – парень едва ли пару раз перевернулся в постели. Сквозь сон он чувствовал, как по нему топчутся чьи-то мягкие лапки. Потом в ногах какой-то клубок лежал – на утро, правда, Винницкий никого не обнаружил, но отдал себе отчёт, что кто-то из меньшей братии Баюна и Бегемота дал о своём визите знать. Снился Асмодею ночью и сон. Был он странным – наполнен проливным ливнем и блуждающими туда-сюда козами. А с вершины покосившейся избушки с обшарпанной краской на крыльце на парня глядел Чешир, но улыбочка у него была какой-то не доброй. Следом наполз туман, в котором отголоском раздавался звон бокалов, и Асмодея потянуло следом за лысым козликом, скрывшемся в бесцветной мгле. Обнаружил парень его мёртвым у кромки озера, а вокруг вновь раздался звонкий тост. За завтраком все еще клонило в сон, но единственное радовало парня – сегодня была пятница. Пережить проказницу перед парой выходных денечков. Асмодей хотел бы прогуляться по Медному бульвару, заглянуть туда-сюда – развеяться было необходимо после вчерашнего злоключения. Да только побаивался он, Разумихина увяжется следом. – И ты представь, – распиналась Малченкова с Разумихиной, – я только начинала дремать, а тут со двора… «АГА-ГА-ГА! ИШАК ТЫ ЕБУЧИЙ!». – Я этих абастралий тоже слышала, – махнула Перепелицына вилкой, на которую был насажен кусочек поджаренной колбаски. – Чуть не усралась, а ведь я сидела и давила личинку. Разумихина прыснула – чай брызнул через нос. Девушка поперхнулась и принялась вытирать, заходясь кашлем. – Ио, ты порой очень грязно переходишь границы! – возмутилась старшина. – Не к столу же такое говорить. – По хер, – довольная собой пропела Перепелицына и с аппетитом закинула колбаску в рот. – Очаровательная как и всегда, – тихо пробубнил Чернадьев, отведя взгляд в сторону. – Чего ты там бубнишь? Перепелицына с хлестом хлопнула замстаршины по спине, что он аж согнулся перед столом – практически окунулся в грибной крем-суп. – Ты ебнутая, Иосифина? – воскликнул он – хорсовича тут же смерили взглядами другие лицеисты. Еще бы, не далее чем через половину длиннющего стола трапезничали профессора. Место в центре, где стол изгибался омегой, по-прежнему пустовало. Винницкому объясняли, что там заседает Хозяйка, директор, но на обедах она появляется дай Бог по праздничным дням – слишком нагружена работой. Мифическая персона, по разумению Асмодея, но как бы там ни было, Полозов на завтраке так же отсутствовал. А потому доброго утра и приятного аппетита желала Матушка Яга с теплой улыбонькой. – Да не горячись же ты! – Иосифина зашлась хохотом и вновь замолотила Чернадьева ладонью, приговаривая: – Если ты так пытаешься дать мне понять, что я тебе нравлюсь, показывай это иначе. – Ты охерела, что ль? Асмодей возвел очи горе и вернулся к чаю, покусывая все еще горячие гренки. Парень подмазал соусца и подложил румяненький ломтик мяса. Когда еда горячая, вкус ее растекается приятными разводами, а вниз спускается медленным ноготком. Будто художник с наслаждением выводит штрихи будущего шедевра. Телефон Гончарова тренькнул мелодией – «…Ведь я дочка прокурора, – сука во всем новом…». Третьекурсник не спеша потянулся к салфетке, вытирая пальчик за пальчиком – «…Улыбаюсь – не смеюсь, мальчик, у тебя проблемы будут, если я влюблюсь…». Нарочито медленно хорсович зашарил по своим карманам – «…Уведу твоего парня, будто я военкомат…». – Кто вам так настойчиво звонит, Роман? – поинтересовалась Разумихина, хихикнув. – Комендант наш. У первокурсников округлились зенки – никто из них не ожидал, что кто-то поставит на номер Демирева мелодию сродни этой. Странно было – вроде Константин Владиславович был одним из самых уважаемых людей у студентов. В коридоре Марибора и среди уголков в общаге Винницкий слышал о нем пересуды вполголоса, наполненные уважением. Практически живая легенда, а Роман подчас мог отозваться о нем как о какой-то блудливой ТП-девице, которая в очередной раз выпятила жопу, чтобы поглядывали на нее все. – Алло? – проговорил Гончаров в трубку, медленно переживывая картофель в мундире. – Завтракаю я, херня. А ты сам где шляешься? Знаешь, не привычно видеть Пацуру без ее фирменного вафела… Опаньки! А теперь вы заинтересовали меня, Константин Владиславович. Продолжайте… Гончаров стрельнул глазами на Асмодея, а следом резко перевел на Разумихину. Винницкий тут же допер, разговор про них, но чего там может быть интересного? Разве что вчерашнее… – Допустим… – Гончаров глотнул прохлаждающего лимонада, – …Ты про то, что Саныч писал в беседке?.. Коля? Был… ладненько… С этими словами Гончаров встал и отошел к другому концу стола, где заседала компашка Деордиева, а вместе с ними тусовался Добрынич-Рюрикович. Или делал вид, что тусуется, – Асмодей заприметил утром как он и Николай перебранивались. «Перебранка», конечно, была громким словом – старший брат, скорее, отчитывал мелкого за вчерашнюю выходку. Причем страшно переходил на личности, также памятуя «ебнутую папашью кровь Салтыковых». Не самая приятная картина, особенно когда мимо прошел сам Винницкий – старший хорсович тогда рыкнул на парня. – Чего это он? Про нас что-то рассказывают? – Похоже, – ответил Асмодей Разумихиной. – Не к добру это. – Сплюнь, – посоветовал Чернадьев и постучал тройку раз по столу. – Вы же кошака этого вернули вчера Полозову, а он так-то не злопамятный. – Он же сказал, что наказание они свое понесут, – возразила Малченкова, подавшись вперед. – Виталик сам сказал, что Голова слов на ветер не бросает. – Так-то оно так, – кивнул Руслан, – только Полозов вполне реально может спустить это на тормоза. Проблем Чешир доставил? – Относительно. Винницкому не нравилось, что уже каждая собака знала о проказе с Бегемотом. Ласке и Гончарову рассказал об этом Барч – третьекурсники минувшим вечерком немного справились об этом, но более вопросов не задавали. А вот весь поток первогодок навалился на троицу скопом. Мозги делала старшина, что ей пришлось краснеть за Асмодея, Разумихину и Добрынич-Рюриковича перед Нестеренко. Как будто он был какой-то важной шишкой… Судя по тому, с какой халатностью относится он к своей работе через «не хочу». Особливые писали в чате, что «косяк по-любому Асмодеевский, зуб даю» – Винницкий подумал, что в царстве Зубной Феи праздник по такому случаю. А Перепелицына просто наехала на всех, обозвала тупыми абасами, что бы это ни значило, а Чернадьев даже согласился с ней. И потом былая долгая ссора с Малченковой у него. – Ну может Баюн замолвил за вас словечко – Полозов к нему прислушается. Дверь в Банкетный зал открылась, и в комнату прошествовал Полозов. Следом за ним вошли Демирев и Нестеренко. Комендант был в не лучшем расположении духа и, похоже, этим очень сильно давил на Виталия. Тот буквально отшатывался в сторону от него или задерживался на несколько шагов. Картина выглядела нелепой, ведь президент Соцбюро был на полторы головы выше коменданта – а на фоне того же Медведева Константин Владиславович вообще карлик. Что еще сильнее странно было, комендант затянул свои длинные волосы в тугой хвост, хотя обычно носил пучок. Полозов встал за богато украшенную кафедру, выполненную в виде рыси, и поднес палочку к горлу. – И громче словъ толико гласъ мои… – и тут его голос эхом отдался о дрожащую иллюзию утреннего неба в сводах замка: – Доброго утра, ученики. Стук вилок и ложек о тарелки моментально замолк, и лицеисты массой уставились на Дементия Павловича, пробормотав ответное приветствие. Гончаров ниже травы юркнул обратно к своему месту, осторожно присев. Кресло едва скрипнуло о каменный пол. – Попали вы вдвоем, – шепнул он первокурсникам. – Несколько объявлений, – говорил Дементий Павлович, и его голос звенел в просторном банкетном зале. – Первое – многие уже наслышаны о завтрашнем мероприятии для наших первокурсников. Я не знаю, откуда пошел слух, будто сегодня пар по этому случаю не будет, но этот Ломоносов будет найден и понесет наказание за такую ложь. – Абзац Мише, если вскроется, что это он, – Ласка сокрушенно покачал головой. – В смысле? – Да я с ним стоял, когда его курс спрашивал у него про это. Бедняжка… – Второе – задействованные на этапах активисты, – продолжил Полозов, – освобождены от сегодняшних занятий для доведения «Вертушек» и «Море волнуется» до ума. Старшины, служебки на кафедре в кабинете Виктора Александровича. Комната взорвалась одобрительными возгласами и улюлюканьем. Ласка довольно откинулся на спинку кресла и потрепал Гончарова по плечу. – Может, по коньячку дадим? – хорсович поглядел на друга. – День-то все равно свободный. – А вам разве не надо «доводить до ума» ваш этап? – вопросила тонюсенькая девчушка, сидящая через пару человек от Романа. – Юльчик, я и Руся уже все сделали, – отмахнулся Гончаров. – Чего там делать – спиздить несколько номеров «Импровизации». – Да вы прям запарились, – оценила девушка. – А то! Главное, чтобы Олеся не доебалась. – …По той же причине от занятий освобожден танцевальный коллектив сударя Витольда. Служебка будет также на кафедре у Виктора Александровича, Вит. – Джекуйе. – Освобождению от занятий так же подлежат участвующие во вступительном концерте… Зал вновь взорвался одобрительными возгласами, смешавшимися с аплодисментами. Дементий Павлович властно поднял руку, чтобы прервать эти победоносные кличи, и мариборичи моментально стихли – потрясающая реакция на один-единственный жест. – Третье – Николай Добрынич-Рюрикович освобожден от занятий по причине командировки… Со своего места Асмодей увидел, как хорсович недовольно уставился куда-то в сторону и напряженно сжал губы. – Пройдешь с Константином Владиславовичем и Виталием Никитичем, они расскажут о деле подробнее, – сказал Полозов Добрынич-Рюриковичу и продолжил: – Четвертое – от сегодняшних занятий отстранены студенты первого курса Двора Хорс… – Кабздец начинается, – тихо произнес Гончаров и глянул на Асмодея, когда вокруг поднялся обсуждающий шепот. – …Разумихина Илона, Добрынич-Рюрикович Каспер и Винницкий Асмодей. – Не спустил на тормоза, – изрек Чернадьев всеобщую мысль и оказался в том прав. На что Асмодей вообще надеялся? – Вмять, – цокнула Разумихина, опустив глаза на свою тарелку, – это очень плохо. – …Все трое, – говорил меж тем Полозов, – так же отправятся вместе с Константином Владиславовичем и Виталем Никитичем. – А что такого? – Винницкий глянул на девушку. – Отстранение от занятий, – сказала Малченкова, привлекая внимание Асмодея, – это отправка вас на исправительные работы. Сочувствую… – …И под конец, четвертое, – Винницкий Асмодей… – Присутствует, – отозвался он. – В мой кабинет по окончании завтрака. Хорсович кивнул, и все окружавшие его вопросительно поглядели на парня, но тот им ответил лишь пожатыми плечами. Он понадеялся, что Полозов решил не заключать контракт хозяина и фамильяра между Асмодеем и Чеширом. Еще не хватало парню этого балабола где-то в постоянной периферии. Он резво попытался сменить тему. – Все так плохо будет? – Зависит от того, куда нас отправят, – ответила, наконец, Разумихина. – Могут в карцер – он со времен Петра Великого под Марибором. – Без еды и воды, – добавил Руслан. – Со стенами, на которые наложены Ограничительные чары, – поддакнула Малченкова. – Они высасывают магию, – тихо произнесла Разумихина, ее всю трясло от страха, а глазки едва ли моргнули за минувшую минуту. – Не просто высасывают, – Гончаров покачал головой, пытаясь спрятать улыбку. – Все начнется с легкого головокружения, Асмодей. Потом начнет тошнить. Затем начнешь слышать голоса. А в конце… ну-с, скажем так, понятие «одиночество» заиграет новыми красками. – Либо вас могут отправить в теплицы, – тут же вставил Ласка, – грядки окучивать. – Мило однако, – оценила Перепелицына. Когда стулья заскрипели по полу, а кафтаны зашуршали вокруг круговоротом разноцветья, мариборичи общей когортой вывалились из распахнутых дверей. Комендант Демирев перекинулся парой-другим словцом с Викторией Олеговной – девушка чмокнула его в губы напоследок и удалилась вместе с остальными. Разумихина последовала за Нестеренко и Добрынич-Рюриковичами, окинув Асмодея озабоченным взглядом. Каспер шагал совсем уж понурый – на него никак не было похоже. Константин Владиславович медленно подошел к первокурснику. – М-да, – протянул он хмуро, – не очень хорошо день начался у нас. – Ты Асмодея вызвал из-за вчерашнего? Хорсовичи обернулись к изножью преподавательского подиума, где Елена Викторовна перехватила Полозова, Могилевского и Баюна. Девушка подергивалась на пятках, силясь выклянчить разрешение присутствовать рядом. – Не твоего ума дело, чем мы впятером займемся, девочка, – сказал Дементий Павлович как отрезал на удивление тоном спокойным, хоть и несколько раздраженным. – И твое присутствие – исключено! – Полоз прав, воробушек, – мягко проговорил Виктор Александрович с уставшим лицом, положив руку на плечо дочери. – Эту процедуру придумали не для тебя и не для твоего увеселения, Елена. – Я теку с того, как Кощей называет Викторовну воробушком, – Демирев подавил улыбочку и покачал головой, опустив глаза. – Так по-семейному… – А я хочу! – Елена Викторовна топнула ногой. – Мне плевать, чего ты хочешь, – процедил Полозов, грозно зыркнув на девушку сверху-вниз. – Разговор окончен. Идемте, Асмодей, – бросил он, пройдя мимо пары хорсовичей. – Как закончишь, – изрек комендант, – приходи в башню – лестница на нашем конце третьего этажа. Комната там только моя будет. Асмодей разминулся с Константином Владиславовичем и поспешил за тремя преподавателями, чувствуя на себе взгляд Кощеевой. – Это насчет фамильяра? – поинтересовался первокурсник, нагнав Могилевского с Полозовым и Баюном. – Узнаете, – коротко ответствовал Виктор Александрович. – Только не надо, – сказал Дементий Павлович несколько устало и коснулся переносицы, – играть на наших нервах. Мне и Кощею вполне хватает Елены Викторовны.***
Владимир Дьячихин оказался не таким, каким Алена его представляла. В «Now» фотографий его самого было очень мало, да и те были загружены в ресурс, небось, в школьные деньки. Большая часть постов была посвящена друзьям и работам – рисовал мужчина очень даже красиво, обходясь только синей ручкой. Изгибы лиц и линии силуэтов были очень даже живыми, но вот взгляды, похоже, давались мастеру весьма топорно. На многих работах глаза оставались пустыми белыми зарницами с выведенными тенями. Дьячихин был несколько старше Афанасьевой, с кучеряшками и бритыми висками. В ухе сережка, а на мизинце перстень. Девушка видела Владимира местным гопником, который решил приобщиться к психологии и искусству, весьма удачно уйдя с нехорошей тропки. Атмосфера вокруг стояла непримечательно детской, будто бы Алена заглянула в комнату младшего брата, если бы тот оказался скромнягой – одинокий шкафчик с полочкой, занятой рядком книг да диванчики в клетку, выставленные друг напротив друга. Деревянные ставни окон были прикрыты множеством горящих лампочек. В кофейне стоял легкий полумрак. За барной стойкой бариста о чем-то судачил с посетительницей, явно знакомой. Из стеклянного носика чайничка еще поднимался легкий пар, разнося запах корицы и сушеного яблока, который Алена с жадностью вдыхала, пока Дьячихин выкладывал очередную карту. – Значит, ваш брат, – молвил Дьячихин несколько сокрушенно, перебирая рубашки карт в виде винила, – серьезно болен. – Да, я очень сильно переживаю за него, – Алена перебрала колоду с рубашками в виде старого советского ковра. – Не так уж и плохо переживать за родного человека, Алена Игоревна. – Дьячихин бросил кубик и следом вытянул шесть фишек, подложив на карту восьмиклассницы. – Это ведь показывает, какой вы чувственный человек. Алена перевернула одну из карт, которой оказался журналист. – Но он-то этого не видит, – девушка вытянула две фишки. – Ваш брат, – кинутый кубик показал «тройку», и мужчина вытянул из горки фишки, положив на следующую карту, – мог уже смириться с неизбежным исходом… – Но его можно еще спасти! – Можно – вы будущий врач, вы должны знать это лучше меня. Три очка вам, а моя пара сгорает. – Благодарю... Алена приняла переданные фишки. – Когда человек в состоянии принять свою гибель, – Дьячихин и Алена убрали свои фишки за картонные ширмочки, повторявшие цвета своих колод, а карты переложили в общую стопку, – по его мнению неизбежную, ему подчас будет не важна забота близких. – И это правильно? – вопросила Алена чуть ли не со слезами на глазах, и подкинула новую карту рубашкой вверх. – Конечно же, нет! – Владимир выпрямился, возмущенно качнув головой. – Ощущение важности родных приходит с возрастом. Когда ребенок находится под постоянной опекой, ему это приедается, он стремится отделиться – чем дальше, тем лучше. Это обычный максимализм – с этим ничего не поделаешь. Я бы обеспечил ему эту свободу – пусть выражает ее в какой-нибудь… деятельности? Дьячихин перевернул свою карту персонажа – звонок налево, – и Афанасьева передала карту стиляги. Тут же она взяла из горстки три фишки, но две из них сразу же ушли к собеседнику девушки. Еще одна по праву хода также ушла к Дьячихину. – ОПГ все забрало, – заметил Дьячихин, с высоты глянув на развернутое поле, и сделал глоток чая. – Конец раунда. – Ваня занимается «Тик Током» – снимает туда ролики, – заметила Алена, переложив свои карты в общую стопку, где покоились ходы прошлых раундов. – Весьма креативно, – Дьячихин одобрительно кивнул, – я начинал как-то выкладывать в «Тик Ток» свои рисунки… – Начинали? – нарушила воцарившуюся паузу Алена, глянув на мужчину, сидящего перед ней. – Я не умею настраивать камеру, чтобы мои работы выглядели, – повел рукой Дьячихин, чуть улыбнувшись, – лучше, чем они есть. А нанимать кого-то всегда стоит денег, вопрос цены, знаете ли. – Ваши работы очень красивы. – Скорее всего, так и есть, – кивнул Владимир, перевернув карту с уловкой. – Вы, Алена Игоревна, не первая, кто мне так говорит. – А вы очень самокритичны, Владимир Николаевич. – Просто «Владимир», – отмахнулся он, – не люблю, когда ко мне обращаются по имени-отчеству. – У вас же есть друзья – разве среди них нет, – Алена положила перед Дьячихиным карту советским ковром вверх, – профессиональных видеооператоров? – Есть, конечно. Дьячихин положил карту винилом вверх. – Любой человек владеет каким-никаким талантом. Самый главный вопрос в том, – мужчина указал пальцем на Алену, – сколько времени вы готовы отдать на оттачивание этого таланта. Вот Иванушка – хорошо снимает «Тик Токи»? – Изловчился монтировать их на планшете. Алена перебрала карты, думая, подкинуть ли еще одну, но потом все же решила открыть ту, которую положила ранее, – Захара. – Значит, много времени уделял этому, – Дьячихин перевернул карты, лежавшие перед ним, – отварчик и ведущий. – Я тренировался с планшетом долгое время, и скажу так – успеха принесло мало, никогда не получается в цифре нарисовать так, чтобы самому нравилось. Но на бумаге хватка отточилась с лихвой. Кроме глаз – с ними всегда проблемы. – Заметно. – Мало, кто говорит мне это, – Владимир улыбнулся и откинулся на спинку диванчика, допив свою кружку чая. –Друзья никогда не хотят задеть, но чужие… вы другое дело. Хотя я считаю, что взвешенная критика должна исходить от всех. Девушка перевернула еще пару карт, которые как раз и приготовила – холодильник и Всеволода. Пара игроков обменялась фишками, и фиолетовые бочки легли к Гвидону, а желтый микрофон к ведущему. Раунд рассчитался, и Алена вытянула еще карты, готовясь к следующему туру. В этот момент телефон тренькнул, и Афанасьева извинилась, но Владимир едва ли обратил на это внимание, погрузившись в рассмотрение новых карт.@SlavaELM [16.07.2021 19:51]
Я закрываю смену в половину девятого ٩(ˊ〇ˋ*)و я жду тебя? Ты придешь?
__________
@Moogutilar [16.07.2021 19:51] Ох, отлично же ( ° ∀ ° )ﾉﾞконечно, я приду – думаю, мы уже будем заканчивать╰(▔∀▔)╯ – Семья? – Парень, – Алена положила карту перед Владимиром. – Вы в отношениях? – Дьячихин добродушно нахмурил брови и изогнул рот в полуулыбке. – И ни разу не обсуждали брата с молодым человеком? – Это еще одна проблема, Владимир, – Алена тяжело вздохнула, уставившись в стол. – Я боюсь с ним говорить. – Не доверяете ему? – Я Славе доверяю и очень сильно, – девушка протянула оппоненту карту с ОПГ, а рядом со своей положила еще одну. – Но?.. Под рубашкой одной из карт Дьячихина оказался инженер. – Я просто не могу понять, – девушка прикрыла лицо руками, – почему не делюсь с ним. А ему же не плевать на Ваню, не плевать на мое состояние. – Возможно, вы просто не хотите обременять человека лишней озабоченностью. Подсознательно вы выстраиваете стену между ним и вашей семьей. – Это можно как-то исправить? – Алена взяла фишку к карте Игоря. – Вы когда-нибудь посещали с этим Славой брата? – Никогда. – Начните с этого. Снова отварчик и стиляга, – мужчина цокнул с досады и положил желтую фишку. – Я бы сказал, что это пойдет на пользу и вам, Алена Игоревна, и вашему брату. Ваня сможет видеть еще одно лицо, а при хорошем расположении духа он и сам расскажет что-нибудь вашему бойфренду. – Еще один Игорь, – подметила Алена, перевернув свою карту возле ОПГ, и потянулась к фишке. – Думаю, что это я смогу сделать. – И поступите правильно, – Дьячихин откинулся на спинку диванчика, закинув на него руку. Он обвел стол с разложенными картами. – До победного? Или сойдемся на ничьей? – Ой, – Алена прикрыла рот руками, – а вам уже надо бежать? – У меня на девять запланирована… – мужчина примолк на мгновение, – «Тайная вечеря» – к ней надо бы подготовиться. – Я тогда не буду вас задерживать! – замахала руками Афанасьева. – Да и мне тоже надо идти – Слава будет ждать. – В таком случае приятного вам вечера, Алена Игоревна. Дьячихин прикрыл на мгновение глаза, озарившись теплой улыбкой, и принялся укладывать карты и фишки в бежевую коробчонку. Алена медленно выползла из-за стола, закинув сумку за плечо. – Скажите, Владимир, – девушка неловко сцепила пальцы, – а я смогу еще раз проконсультироваться с вами? Я заплачу за следующий сеанс! – тут же воскликнула она и отвела взгляд в сторону. – С вашей стороны и так было щедро, что вы согласились встретиться со мной просто так. – Не надо денег, Алена, – сказал Дьячихин, мотнув головой со взглядом каким-то стеклянным. – Людям необходимо, чтобы их выслушивали, а у меня бывает свободное время… – Но вы потратите его на меня… – И что же с того? – мужчина удивленно поднял брови. – Но если вы так переживаете за мое время, – добавил он с усмешкой, – мы с друзьями через неделю собираемся на чаепитие в моей студии – обсудим, что у кого накопилось. Можете прийти, если появится желание. – Не ловко как-то, – брякнула Алена, стараясь не смотреть на Дьячихина, – да и стеснять вас не хочется – вы ведь там будете с друзьями. – Если вас это успокоит, – обронил художник как бы мимоходом, – там будет ваша коллега Анастасия, знакомое лицо, не так ли? – Я подумаю, – выдохнула Алена и резво развернулась. – Спрошу у нее. – Советоваться важно, – кивнул Дьячихин, подойдя к шкафчику, чтобы убрать настольную игру, – в чужих советах можно услышать глас рассудка или мнение, которое нам необходимо услышать. Афанасьева распрощалась, и Дьячихин доброжелательно махнул ей рукой. Звякнул колокольчик, и девушка вышла в еще светлую Самару. Солнце едва-едва коснулось высоких крыш причудливых джунглей, похожих на умело собранный набор конструктора. Девушка миновала елки перед зеленым фасадом кофейни и перебежала дорогу на Ульяновский спуск, оставляя позади архитектурно-строительный университет. Здесь, в тени давящих своей массой многоэтажек и входов во внутренние дворы, она неспешно пошла к Славе. На душе как-то стало малость полегче, и Алене подумалось, почему не побеседовать с Вязовым на тему брата. Но мысленно девушка понимала, слова будут даваться ей с трудом – куда тяжелее, чем когда она говорила с Владимиром Дьячихиным. Тот был каким-то вселяющим уверенное спокойствие – наверное, потому что Афанасьева понимала простую истину. Этот человек встречал таких как она не одну – человек с проблемами, которые он не может озвучит вслух, переживает их. А раз таких было много, то Аленка была просто очередной «пациенткой», а значит он забудет обо всем, не будет делать ей мозги, если встречи будут еще и еще. Красный человечек сменился зеленым шагоходом, и Алена вместе с еще несколькими прохожими пересекла дорогу. Телефон тренькнул уведомлением – Ванюша выложил новое видео в «Тик Ток».***
Асмодей остановился перед двустворчатыми резными дверьми с деревянным порталом, выполненном в виде полуколонн. По фронтону ползал туда-сюда, перебирая куриными лапками, василиск с резным хохолком, и длинная грива вдоль его тела волшебно шевелилась. Винницкий постучал, и двери без ручек отворились сами по себе, открыв парню вид просторной комнаты с лестницей, уходящий наверх мимо высоких стеллажей, заставленных книгами, и высокого стрельчатого окна. Нестеренко ошивался возле полок, водя глазами по надписям на корешках. Николай мерил шагами помещение по начищенному паркету, осыпая младшего брата проклятиями. Сам Каспер расселся у изножья постамента статуи женщины с кокошником на голове. Черты ее лица были смутно знакомы Асмодею, но упомнить он так и не смог, кто же это. Разумихина стояла на ступенях лестничного пролета, рассматривая увешанную стену с винными обоями мириадами фотографий. – И знаешь, что самое плохое во всем этом? – скрежетал Добрынич-Рюрикович зубами, маяча перед глазами коменданта Демирева. – То, что ты, вмять, не подумал – хотя бы на мгновение – о последствиях! – Я не виноват, что все обернулось именно так, – Добрынич-Рюрикович-младший всплеснул руками, стараясь не смотреть на брата. – Виноват! – рявкнул Николай, убрав руки в карманы. – Ты тупыми мозгами своего папаши… Хорсович угрожающе шагнул в сторону братца, но осекся, не подберя подходящих слов. – Сука! – сплюнул Николай. – Ты весь в него. – Дав-вай, – Добрынич-Рюрикович поднялся и медленно подошел к брату, – ты не будешь приплетать отца?.. – Закрой хавальник! – Добрынич-Рюрикович отвесил Касперу тяжелую оплеуху, что первокурсник даже согнулся. – Коля… – осуждающе протянул Константин Владиславович. – Николай, это же не педагогически! – взорвалась Разумихина, обернувшись к братьям Добрынич-Рюриковичам. – Я твоего мнения, – Николай поднял палец, ткнув им в Каспера, – не спрашивал. Двери позади Асмодея захлопнулись, и Демирев, устало подперев голову рукой, стрельнул глазами на вошедшего хорсовича. Он приветствующе изогнул уголок рта и вновь поглядел на товарища-шестикурсника. – Похоже, я пришел вовремя, – сказал Асмодей, скорее, самому себе, но привлек разъяренное внимание Николая Добрынич-Рюриковича, который, шевеля крыльями носа, обернулся к парню. – Вовремя? – переспросил он, шагнув в сторону Винницкого, и тот непроизвольно потянулся за палочкой. – Еще одного куска дерьма тут как раз не хватало. – Я не кусок дерьма, – тихо проворчал однокурсник, и Николай вновь отвесил братцу оплеуху. – Да за что? – взорвался Каспер. – За то, что рот открываешь, когда старший говорит, – процедил Добрынич-Рюрикович и, тяжело вздохнув, подошел к столу, за которым восседал комендант. – Ты, – сказал он Асмодею, – почему не додумался его остановить? Ответом Николаю Добрынич-Рюриковичу от Асмодея было молчание. Не собирался он отвечать человеку, говорящему с ним в подобном тоне – пошел этот шестикурсник в жопу. – Вмять, – сплюнул хорсович, – ебанные первогодки друг друга стоят. – Слушай, Коль, – подал голос Нестеренко, обернувшись с лестницы, – говорил же – и не один раз – ребятки косячнули. Да и с кем не бывает? Будут они исправляться? Естественно. Разумихина и Добрынич-Рюрикович согласно закивали. – А я не против, чтобы они исправлялись, Виталь, – заявил старший хорсович, положив кулак на верхнюю полочку стола. – Но не когда подставлять свою шею должен я! С этими словами он постучал ладонью по загривку. – Из-за этого уебка маленького, – Николай ткнул пальцем в брата, – все мои планы похерились. – Я не уебок… – Закрой хавальник, повторяю! Срать с завтрашним днем – Ваня и Вит без меня смогут сдюжить этап, – проговорил парень, куда спокойнее. – Я хотел получить разрешение, выбрав экзаменационное дело. Но сейчас Полоз мне не даст такой возможности, не даст выбрать. Это меня отправляют – куда змееглазка нас шлет? – спросил хорсович у Демирева. – В Самару. – О чем речь? – смутился Асмодей, оглядев присутствующих. – О чуме на мою голову, Винницкий, – рявкнул Добрынич-Рюрикович, подойдя к парню, – в виде вас троих. Хорсович прошел мимо коменданта и рухнул в кресло, расположившееся возле окна с низким подоконником, выходящим на Медный бульвар. Парень оперся руками о колени и уронил ладони на лицо. Комендант раскрыл папку перед собой и, взявшись за палочку, взмахнул ею. – Легкыи какъ пыро, парѧще прѣдо мнои, – распорядился Константин Владиславович, и из папки в воздух поднялись три снимка, каждый из них спорхнул в руки первокурсникам. Со снимка на Асмодея глядела девушка едва ли старше его самого. Худенькое квадратное личико с парой-тройкой родинок, пухлые губы, похожие на бабочку, нос с горбинкой, васильковые глаза да каштановые волосы, собранные в пучок, – ничего этакого, вполне обычная девица. Таких сплошь много, но если в этой конкретной дамочке было что-то особенное, Винницкому было интересно, что именно. И почему Дементий Павлович отправляет Добрынич-Рюриковича в Самару? – Афанасьева Алена, – пояснил комендант Демирев в ответ на вопросительный взгляд Разумихиной и откинулся на спинку кожаного кресла. – Пропала в понедельник – по окончании пар уехала вместе с подругой, она видела ее последней. С тех пор на связь не выходила. – А причем тут Марибор? – озвучила вопрос Разумихина, вязко завертевшийся у всех троих на губах. – Пропавшая Афанасьева, – заговорил Нестеренко, ступая по лестнице, – обучалась в Самарском меде, а главврач их Клиник – наш человек. – То есть выпускник? – Дажбожич, – буркнул Добрынич-Рюрикович, остекленело уставившись в пол. – У нее младший брат лежит в их Терапевтичке, – продолжил Нестеренко, – тяжелый случай – все дела. Паренек еще жив благодаря кое-каким нашим препаркам… – Это не суть важно, – вставил Константин Владиславович. – Простецкая полиция, разумеется, до сих пор не нашла девку… – Померла. Все уставились на Асмодея. – Етить, ты реалист, Винницкий, – фыркнул Добрынич-Рюрикович и постучал пальцем по лбу. – Думай, что говоришь, долбоклюй. – Я высказал предположение. – Мать ее не хочет так думать, – Демирев пересел поудобнее, закинув ногу на ногу. – Да и главврач вошел в положение – написал в окружное ведомство, попросил заняться, чтобы дело ускорилось. – Понятно. – Нет, не понятно. Я все еще не вижу связи с нами, – пояснил Асмодей, разведя руками. – Мы поедем ее искать, идиот, – проговорил Николай. – Точнее искать ее буду я, а вы втроем будете хвостиком плестись и помогать своим молчанием. Поступим мы именно так, а Полозу я скажу, – Добрынич-Рюрикович медленно глянул на брата, который потупил взгляд, – что ваша помощь была крайне не оценима. Все вы молодцы – наказание отработали с гордостью и честью. – Коль, – Константин Владиславович подался вперед, сплетя пальцы рук на столе, – я понимаю тебя. Искать пропавших не-магов – участь не завидная, и я пытался выбить у Палыча дело подстать тебе… – Я не говорю, – Добрынич-Рюрикович замахал рукой, – что виноват ты, Костя. Ты сделал все, что было в твоих силах, – мы оба знаем, что когда доходит до принципа, Полоза отговорит только Кощей. Я возмущен, что змееглазая сука поминает общую материнскую кровь и вешает его, – хорсович ткнул пальцем в сторону брата, – на меня. Я не нянька. – Придется потерпеть, – пожал плечами Нестеренко. Константин Владиславович и Николай Добрынич-Рюрикович не без насмешливого удивления поглядели на президента Соцбюро. – Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. – Ты на меня повесил бюро и комитет, – всплеснул руками Нестеренко, глядя на Демирева. – Я не напрашивался на эту должность. – За дело же, Виталь, за – дело. Не хер было выебываться. Закрыли тему, – комендант кивнул сам про себя и указал на первокурсников. – Вы поняли, что от вас требуется? – Да. – Угу. – Так точно. – Мне не приятно, – проговорил комендант Демирев, – что вы завтра пропускаете «Море волнуется», но ваша ситуация, увы, требует. Тут, скорее, наказание в том, что вы не попадаете на приветственный фест для молодняка. – Но в этом есть свой плюс. – Это какой же? – комендант зыркнул на Нестеренко. – Отучатся лезть, куда не просят. – Ты сама доброта, Виталий Никитич, – молвил Демирев, отведя взгляд от третьекурсника. – У тебя часом не Тереза Калькуттская в предках ходила? Нестеренко изогнул губы в неприятной ухмылке и помотал головой. – Эх, надеюсь, что нет, – протянул он. – Вы отбываете через полчаса, – сказал комендант первокурсникам и полез в ящичек, из которого передал Добрынич-Рюриковичу какую-то крохотную книжечку с ладонь размером в обложке из синей кожи. – На всякий пожарный, – пояснил мужчина. – Ты его все так и носишь в нем? – усмехнулся Добрынич-Рюрикович, раскрыв книжечку в обложке из синей кожи. – Я со времен своих трехсот шестидесяти пяти дней в него не заглядываю, – ответил ему Константин Владиславович. – Спасибо. Николай протяжно поднялся и бросил первокурсникам: – Встречаемся у фонтана Основателей. – Он посмотрел на Нестеренко. – Виталь, ты тоже увальнем не стой, тащи куртки – не будем же мы в кафтанах ошарашиваться по Самаре…