Асмодей никогда не смеется

      К моменту, когда Асмодей встретился с Разумихиной и Добрынич-Рюриковичами у фонтана Основателей, чьи статуи едва ли напоминали Дворовых Голов, изрядно потеплело. Солнце нагревало так, что капельки пота ртутью бегали по спине и в подмышках, – Винницкому подумалось, что надеть серое худи с мафией времен Дона Карлеоне, было ошибкой. По крайней мере, он был куда скромнее младшего Добрынич-Рюриковича, тот напялил целый атласовый черный костюмчик в клетку. Подкатил рукава, расстегнул на пару пуговиц болотного цвета рубашечку – ни дать, ни взять похититель дамских сердец.       – Хера-се ты вырядился, Каспер, – присвистнул комендант Демирев, подходя к фонтану вместе с Нестеренко, который все так же держался чутка позади.       – Не то слово, вмять, – старший Добрынич-Рюрикович сплюнул и потушил бычок сигареты о внутреннюю стенку урны с вензелями лицея. – Тупая твоя голова, мы едем не на показ мод, а искать пропавшего простеца!       – У меня нет шмоток на выход! – возмутился парень, выставив руки. – Мне кажется, ты меня будешь доебывать все время, пока я не исправлюсь.       – Правильно думаешь, – Добрынич-Рюрикович кивнул, сунув руки в карманы. – Илона с Винницким оделись незаметно – сойдут за не-магов.       Разумихина, в самом деле, выглядела ни чуть не отлично от Асмодеевских одноклассниц. Светленький костюмчик из худи и брючек, вязаная серая накидочка, а на ногах черные ботфорты. А с этим пучком на голове она почему-то напомнила парню Сочилину, от одного воспоминания о которой Винницкого невольно передернуло.       – Чего дергаешься, Винник? – осведомился Нестеренко.       – Не называй меня так.       – Бу-бу, – третьекурсник покачал головой и передал Асмодею флисовую джинсовку с меховым воротником. На рукаве красовалась лицейская рысь и вензель Марибора, – хватай.       – Что это? – Винницкий критично осмотрел видавшую виды куртейку.       – Это на случай доебов, – отозвался Нестеренко, передавая Добрынич-Рюриковичу синее пальто с теми же рысью и вензелем на рукаве, – если менты из управления по магическим остановят, ты им рукавчиком посвети. Они и пойдут своей дорогой.       – Мы так сохраняем социальный статус, – добавил Константин Владиславович. – Шмотки зачарованы, поэтому о своей безопасности на время дела можете не беспокоиться. Да и не-маги будут реже обращать на вас внимания, если палочкой им в глаза тыкать не будете.       – Ох, Илона, прости, – проговорил Нестеренко, – для тебя плаща не нашли, зато есть модненький шарфик.       Демирев подавил смешок, когда Разумихина повязала вокруг шеи черный шарф с бахромой и вышитым серебряными нитями василиском.       – Модненький? – уточнил комендант, кивнув на шарф. – Да его, небось, еще мой прежний комендант носил.       – Ладан и кориандр, – Разумихина вдохнула густой аромат, прикрыв глаза, – приятно пахнет.       – Точняк Тотошка, – хорсович несколько раз кивнул, улыбнувшись, – он единственный пользовался этим парфюмом. Я удивлен, что грейпфрутом еще не отдает. Когда в комендантские спальни переехал, – он указал пальцем в сторону общежития, – я недели две проветривал оба этажа от этого запаха.       – Тотошка? – хихикнула Разумихина.       – Ты серьезно называл так прежнего коменданта? – вопросил Добрынич-Рюрикович, невольно улыбнувшись.       – Мы все его так называли, – пожал плечами Константин Владиславович. – Хотя его полное имя-отчество было Анатолий Филимонович.       – Филимонович?       Тут уж не сдержался Каспер и расхохотался, согнувшись в три погибели.       – А ты хера ржешь тут, а? – Николай отвесил братцу свистящий подзатыльник. – Каспер Вахтисиевич?       – У тебя отца зовут Вахтисием? – Нестеренко недоверчиво глянул на первокурсника.       – Уебанское имечко, скажи же? – кивнул Николай.       – Он между прочим и твой отец тоже, – пробурчал Каспер, отвернувшись.       – Он мой отчим, – отрезал Добрынич-Рюрикович, – это разные вещи, и я не особо помню, чтобы признавал его. Поблагодарил бы, что я и Катька тебя с мелкими на хер не посылаем.       – Не отношения братьев, а ляпота, – протянул комендант Демирев. – Ну да будет вам двоим – держи ярлык, подписан Хозяйкой.       – Самой? – Добрынич-Рюрикович удивленно поднял брови, приняв от Константина Владиславовича запечатанный конверт с вензелем Медной горы. – Чего мне там разрешают?       – Можешь пользоваться палочкой на свое усмотрение, – ответил ему комендант, – а микро-чилдренам – только с твоего дозволения.       – То есть я главный? – Добрынич-Рюрикович оторвал глаза от конверта.       – Вмять, есессна! Хули ты вопросы тупые задаешь? А теперь, – комендант Демирев помахал рукой, – пиздуйте отсюда.       Константин Владиславович развернулся, взмахнув полами своего длинного черного кимоно.       – А ты им, ебать, окошко открыть не хочешь? – развел руками Нестеренко.       – Лять, – комендант хлопнул себя по лбу, – точно, запамятовал.       – О, срань, и это наш комендант, – скорчил голос хорсович, возведя очи горе, и Демирев тут же смерил его взглядом.       – Что-то против имеешь? – медленно проговорил Константин Владиславович, исподлобья зыркнув на светловолосую каланчу. – Хочешь на мое место?       – Не особо, – Нестеренко нервно сглотнул.       – То-то же.       Комендант Демирев вынул из кармана металлическую коробчонку, из которой левитировал парочку мелков. Они завертелись-закружились по каменной брусчатке аллеи, вычерчивая необычные руны и пентаграммы. Губы старшего хорсовича сложились в уже знакомых словах формулы, которой Асмодея научил Руслан Ласка, – «Нѣси м҃ѧ далекѡ». Как и на Соловцах несколько недель назад, воздух передернуло волнами, и перед хорсовичами пространство рухнуло туманом, застелившимся у них в ногах. Перед ними пульсировало неровное окошко – дыра в мироздании, уходящая в никуда.       – Я не ебу, куда вас оно выведет, – признался Константин Владиславович, убирая мелки обратно в коробчонку. – Но есть вариант, что вас выкинет возле маячка.       – Да сто двадцать процентов возле маяка выйдем, – задумчиво проговорил Добрынич-Рюрикович, почесывая подбородок. – Интересно только, где он у них находится?       – Не по хер ли? Управление по магическим-то уже, небось, получило сигнальчик, что кто-то портал открыл. Вы пока перемещаться будете, – сказал Демирев, – они аккурат к нужному месту и подъедут.       – Факт, тогда покеда.       Хорсович махнул рукой и шагнул в портал, в котором и исчез водоворотом. Добрынич-Рюрикович сиганул следующим, а Разумихина пошла за ним. Винницкий юркнул следом, но ощущения словил совершенно иные. Это не было похоже на то странное ощущение на островах, тогда мир просто мигнул и во мгновении переменился.       Асмодей ощутил, что его засасывает в неизвестность – темную и холодную, – а на лбу проступил нечеловеческий потец, стекавший в глаза ледяными кольями. Все тело нещадно ломило, как если бы парню перемалывали вживую кости. Холод и сырость вокруг исчезли точно так же как и появились. Дыра в мироздании просто-напросто выплюнула первокурсника на брусчатку, раскинувшуюся вокруг палисадника из разных цветов, которые были посажены как какой-то флаг.       Добрынич-Рюрикович протянул руку, чтобы помочь Асмодею подняться, но тот лишь отмахнулся и встал на ноги. Вокруг гуляли горожане, тыкая пальцем в сторону прибывшей процесси мольфаров и искосо зыркая. Винницкий осмотрел парк – вокруг вверх уходили стены еще зеленых деревцев, а к дороге вели живые изгороди, венчанные белыми фонарями. Черный памятник на высоком постаменте, по обеим сторонам от которого стояли елки, моргнул один раз, коротенько глянув на гостей, и вновь застыл недвижимым изваянием.       – Неудобно вышло, – подал голос Николай, осматривая парк.       – Почему?       – Слишком много простецов, Илона, но да срать. – Николай вальяжно обошел палисадник. – И где группа реагирования?       Тут как тут раздался воющий сигнал сирен, и через мгновение мариборичи оказались окружены бело-синими «УАЗами», а во главе них стоял крайне не вписывающийся в ситуация «Мазерати», из которого вывалился майор в иссиня-черном комбинезоне со строгим галстучком. Харя его была несколько уставшей, о чем свидетельствовали дуги под глазами. Майор положил руку на тяжелый пояс и вопросительно поднял черную бровь.       – И чего так долго? – вопросил Добрынич-Рюрикович с вызовом.       – Я бы на вашем месте, гражданин, выбирал слова. Майор УпМОД Юзефов Ян Зиновьевич, – майор полиции отсалютовал и медленно прошествовал вперед.       Ян Зиновьевич осмотрел всех четверых с ног до головы, похоже, не заметив, что на рукаве фланелевой рубашки в черно-белую клетку старшего Добрынич-Рюриковича был патч в виде мариборской рыси с вензелем.       – Нарушаем, гражданин? Разрешите ваши документики?       – Нарушаете тут только вы, майор УпМОД Юзефов Ян Зиновьевич, – сказал Добрынич-Рюрикович, скривив рот, – время реагирования на проявление магической активности. Кадровый кандидат Николай Иммануилович, – представился старшекурсник, демонстративно указав на патч на плече, – из Добрынич-Рюриковичей, Двор Хорс. Нас прислал Дементий Павлович – вам, кажется, ребят, нужна была помощь в поиске простеца.       Юзефов шагнул назад и, согласно кивнув, дал своим людям понять, что они пока что свободны. Те вернулись в машины, которые спешно разъехались по сторонам.       – Прошу прощения, Николай Иммануилович, – майор снял перчатку с руки и пожал Добрынич-Рюриковичу руку, – не признал опознавательных. Виктория – хорсовичам в таком случае.       – Как того пожелает Хозяйка, – кивнул Николай. – Ничего страшного, товарищ майор, но среагировали вы взаправду не спешно. Мы минут двадцать летели.       – Пробки.       – Ах да, – усмехнулся Добрынич-Рюрикович, – одна из наших проблем.       – Виктория – хорсовичам? – Асмодей вопросительно глянул на Разумихину.       – Это что-то вроде простецкого «богатым будешь», – пояснила девушка.       – Ясно.       – Эти с вами? Поддержка?       – Отрабатывают отстранение от занятий, – Николай пофигистически махнул на троицу однодворцев, – не обращайте на них внимания. На этого ряженого фраерка особенно.       Ян Зиновьевич понимающе покивал и указал на машину.       – Проедем, – сказал полицейский, – наказанные могут сесть на Тортугу.       Майор кинул взгляд на не-магов, продолжающих с интересом поглядывать на развернувшуюся картину, которая как пить дать была здесь редким явлением. Он вынул из нагалища палочку и, ловко взмахнув ею, произнес:       – Нѥ живи въ человѣкѣ, а листъ чистыи лѧжетъ бельмомъ на гл҃оу, како свѣтъ въ тоннеле истоухнетъ желанїѥ помнити. Николай Иммануилович, вам объяснили ситуацию? – поинтересовался Юзефов, когда служебная «Мазерати» тронулась с места.       – Можно просто «Николай», – хорсович, устроившись на переднем сидении, протестующе поднял руку и закачал головой. – В общих чертах комендант пояснил, товарищ майор.       – Тогда я удивлен, что вы согласились, – хмыкнул Ян Зиновьевич.       – У меня не было выбора, но да не будем об этом. Сказано – сделано, и все тут.       – А уверены в успехе, – заметил полицейский. – У простецов успехов никаких, и вы думаете, что найдете эту Афанасьеву?       – Я знаю, что найду.       «Мазерати» миновала перекресток под мигание сигнальных огней на крыше. Выглядело удручающе, что красота прежнего времени, какой хвастался Марибор, не удобно соседничала с уродством, пришедших из советских времен. Иначе Асмодей просто не мог назвать тот облик – удивительная многоэтажка, украшенная порталами и ризалитами, а буквально напротив панельное нечто, резко обрывающееся современной кофейней. А та, верно, прибежала прямиком из датского хюгге.       Но Асмодей отдал должное городу – старинные здания все же были отреставрированы, по-новому покрашены в белесые и желтые цвета. Выбивались из обновленной старины лишь кованные балконы. Выплыли в окне старые панельки с красными вывесками гипермаркетов и монолитки, вздымающиеся в небеса серым булыжником.       Инопланетно и даже фантастично выглядели новостройки, изгибающиеся полукругом сплошными оконцами в пол и глядящие на город французскими балкончиками. И все бы ничего, да только охровая плитка на внешних стенах и первые этажи, отделанные темным мрамором, резко контрастировали друг с другом.       – Наше управление, – произнес Ян Зиновьевич, – считает, что это дело стоило оставить уголовному розыску, пущай сами проводят иху работу.       – И вы хотите попортить отношения с главврачом Клиник?       – Ой, срал я на него. Выпинуть его ничего не стоит, Николай, – всплеснул руками Ян Зиновьевич, – а заставить окружное ведомство посадить, кого нового, еще легче.       – Оптимистично.       – Реалистично. Вы, молодежь, думаете, что на нашей стороне грешков нет, как у простецов? Вот-те зуб… Майор прожестикулировал рукой.       – А главврач, – продолжил он, – отлистал кому надо, и ведомство изъяло дела, а мы – пыряем.       – И тут как тут Марибор со своей помощью, – согласился Добрынич-Рюрикович. – Раз мы обещнулись, товарищ майор, то сделаем все по красоте.       – Занимайтесь, Николай, но потом не говорите, что вам настоиграло искать девицу, которая, небось, взапой ушла после того, как стало понятно, что брату малясь осталось жить.       – Что у вас есть на эту Афанасьеву?       На Т-образном перекрестке майор повернул машину влево, держась правой стороны. Пока младший Добрынич-Рюрикович немигающе залипал в затемненное окно, Асмодей не без интереса поглядывал на пролетающие хрущевки и виднеющиеся дворы, засаженные пышными зелеными деревцами. Ему было по большей части плевать на разговор шестикурсника и полицейского-мольфара – Винницкому было главное переждать это наказание, так не кстати скинутое Полозовым на них.       Каспер сидел несколько подавлено, хотя возможно это не была подавленность. Паренек души не чаял в старшем брате, который всегда делился с ним всем, был хорошим другом. А стоило Добрынич-Рюриковичу допустить одну ошибку, как Николай с цепи сорвался и принялся лаять на парня, какой он весь в папашу. Асмодей понимал однокурсника очень хорошо – его внутреннее состояние было сейчас надломлено. Единственный близкий человек на много-много километров, и тот не принимает тебя, отвергает. Может, Асмодей и Добрынич-Рюрикович не так уж сильно и не похожи, как парень думал?       Похоже, интересно слушать пару старших было только Разумихиной, сидящей меж двух хмурых туч. Она с упоением поглядывала на мольфаров, когда майор глянул через плечо на нее.       – Сударыня, подайте-ка на задней панели планшет. Благодарю, – устало улыбнулся он ей, когда девушка передала устройство.       Мужчина ловко скользнул пальцем, поглядывая, скорее, на экран, нежели на дорогу, перед собой, и открыл папку с делом. Только-только протянув планшет Добрынич-Рюриковичу, Ян Зиновьевич резко затормозил и принялся нещадно сигналить какому-то водителю.       – Прошмандовка недотраханная на «Гранте»! – взорвался Юзефов в окно, подрезавшей его машине. – Я взъебу тебя, на хуй, ебанный рот! Кто ты у нас, мля? Семьсот шестьдесят два – «е»? Пизда тебе…       – Случился курьез, – проронила Разумихина тихо.       – И не говори, – бормотнул Асмодей.       – Афанасьева Алена Игоревна, – продолжил Ян Зиновьевич, все так же недовольно фыркая, пока Добрынич-Рюрикович всматривался в предоставленные снимки, – третий курс СамГМУ. Есть мать – Афанасьева Ксения Сергеевна, и младший брат – Афанасьев Иван Игоревич.       – А что отец?       – Хуй его знает, – выплюнул майор, – уголовный розыск по нему ничего не предоставил. Слинял, поди, от женушки в какой-никакой курмыш, только его и видели.       – Жестоко вы как-то, товарищ майор, – тихо пискнула Разумихина. – Не все же такие.       – Большая часть, – пробурчал Асмодей, когда «Мазерати» свернуло на парковочную линию пестрых авто, расположившееся перед зеленеющим бульваром, – отцов такие – всунуть и дать по съебам.       – Определенная часть, Винницкий, – прохладно изрек Добрынич-Рюрикович, зыркнув на парня через зеркало заднего вида. – Но в этом ты прав, – сказал он уже куда спокойнее, стоило мольфарам вылезти из машины на хмурую, но крайне душную улицу, – свет нам – не быть такими как наши отцы, а быть лучше.       – Аминь…       Майор Юзефов перекрестился и возвел очи горе. Винницкому подумалось, что это, скорее, было адресовано удаче, что служебная машина осталась без единой царапины. А мольфар пристально зыркал шоколадными глазами по бамперу в поисках проблемы. Добрынич-Рюрикович же воспринял это на свой счет, а потому хмыкнул, отведя взгляд.       Зеленеющий бульвар был засажен покрывалом цветов разных оттенков, а по обеим сторонам одиноко ждали гуляющих самарчан лавочки. Возле урн с облупившейся краской под сенью плачущих кудряшек берез покуривали служилые полицейские, кивком приветствующие Яна Зиновьевича. Мольфар вел мариборичей к неопрятному зданию, похожему на треугольник с парой орлиных крыльев. Огромная широкая вывеска над парными дверьми гласила «ОТДЕЛЕНИЕ СЛЕДСТВЕННОГО КОМИТЕТА», но в следующий момент, стоило Асмодею ступить на крыльцо, буквы волшебным образом изменились.       «ОУПРАВЛЕНЇѤ ПО МАГЫЧЕСКЫМЪ И ѺБЩЕСТВЕННЫМЪ ДѢЛАМЪ», прочел первокурсник. Добрынич-Рюрикович поторопил парня, чтобы тот не отставал, и Асмодей бросился следом в раскрытые двери.       Фойе было отделано деревянными панелями, которые молочным шоколадом гармонировали с шалфеем остальной части стен. То тут, то там висели старинные снимки Самары, на которых куда-то спешили жители мимо зданий, что здесь уже вряд ли найдешь. Полицейские-мольфары цокали тяжелыми каблуками по блевотного цвета плитке. Ян Зиновьевич махом перешагнул через три ступеньки и прошел через турникет.       – Чем болеет брат? – уточнил Добрынич-Рюрикович. – Нам сказали, что случай тяжелый.       – Рак желудка в четвертой степени, но ему не долго, похоже, осталось.       – Положите палочки, – хорсовичей остановил постовой, властно подняв руку перед Николаем, – цифровые приборы и все металлические предметы в лоток, сударь.       – Бедняжка, – Разумихина тяжело выдохнула, оставляя в лотке свой «iPhone» и Фалерию, – а сколько ему?       – Четырнадцать, – проговорил Добрынич-Рюрикович, водя глазами по экрану планшета, который уже лежал в соседнем лотке.       Разумихина ничего не сказала на это, лишь шумно вздохнула да так и примолкла, шагнув сквозь турникет и металлическую арку. Асмодей же невольно втыкал на то, что происходило вокруг него. Нет, его не интересовали мольфары в иссиня-черных комбинезонах, или офицеры, разгуливающие с бумажными папками и в сюртуках.       Внимание парня привлекали парящие в воздухе бумажки, которые носились среди потолка. Внимание привлекали причудливые лампы, покачивающиеся в воздухе, среди хмурого неба. Внимание привлекали появляющиеся со вспыхами зеленого пламени прочие маги.       – Связана еще с кем-нибудь?       – Есть подруга – Терехова Анастасия Петровна, – Ян Зиновьевич смахнул изображение на планшете в сторону. – Тоже студентка нашего Меда, учится двумя годами старше. Но, судя по показаниям, знакомы они не долго. Со слов матери они работали вместе в Приемной комиссии – там и сдружились.       – Афанасьеву видели же с ней в последний раз? – осведомился Николай, листнув в сторону снимки девушки, когда через турникет и металлическую арку прошел Асмодей.       Уши на мгновение заложило, и Винницкий поморщился.       – Первый раз, парень? – вопросил Юзефов, глянув на первокурсника, который неспешно собирал свои вещи из лотка.       – Да, – ответил парень, часто моргая с непривычки.       – А-а, – протянул майор, – ты не-магорожденный, что ль?       – Да.       – Ярлык есть, Николай? – как-то поспешно осведомился Ян Зиновьевич у Добрынич-Рюриковича, и тот вынул конверт из кармана своей фланелевой рубашки, – …указом Хозяйки Медной… Николаю Иммануиловичу разрешается… использование магии вошедшим в разрешенные лета… таким-то и таким-то… имени и указом Хозяйки… на усмотрение вышеуказанного кадрового кандидата – вопросов нет, – подытожил он и вернул ярлык старшекурснику.       Ян Юзефов кивнул.       – С Тереховой видели Афанасьеву, – вернулся к теме мольфар, – но они разминулись в кофейне после пар. Уголовный розыск подтвердил это – допросили баристу и проверили камеры.       – Надо будет с ней перетереть при случае… – задумчиво протянул Добрынич-Рюрикович.       – А это что за паренек?       – Вязов Вячеслав Геннадьевич, – пояснил майор, заглянув в планшет, – парень пропавшей Афанасьевой. Он у уголовного розыска до того, как дело передали нам, был в подозреваемых.       – Тогда надыть с ним поговорить в первую очередь.       – Почему, Николай?       – Обычно, – хорсович развернулся и глянул на стоящую в стороне с однокурсниками Разумихину, – мы знаем несколько больше, чем семья. Если отношения доверительные,       – добавил парень, чуть погодя. – Сколько Афанасьева и Вязов были в отношениях, известно?       – Лет пять-шесть, – пожал плечами Ян Зиновьевич.       Хорсович удовлетворительно загудел.       – Как пить дать, наш Славик знает больше.       – Почему же тогда он подозреваемым был?       Шестикурсник смерил младшего братца недовольным взглядом.       – Он прав, – подал голос Асмодей, поспешив на опережение повышенного голоса Добрынич-Рюриковича, и все посмотрели на него – Разумихина даже с удивлением. – Знать-то он может больше семьи, а что-то же пошло у них не так.       – Да ты, Винницкий, капитан очевидность! – заявил Добрынич-Рюрикович, сурово нахмурившись. – Поэтому я и хочу перетереть с ним в первую очередь!       – На парня подали заявление по сто тридцать первой, – сообщил Ян Зиновьевич, – пункт 3/«а».       – Что за статья?       – Изнасилование несовершеннолетней, – ответил Добрынич-Рюрикович. – Кто подал известно?       – Пропавшая, – Ян Зиновьевич неопределенно качнул головой, – Афанасьева Алена Игоревна.       – Становится интереснее, чем я думал сперва, – сказал хорсович, усмехнувшись про себя.

***

      Людей было слишком много в студии, стояла духота, с которой едва ли могло справиться распахнутое настежь окно. Алена сидела как раз возле него на низеньком подоконнике, заделанном под кресла, и вроде бы легенький ветерок ласкал волосы, щекотал кожу, но было тяжеловато. Дьячихин был в центре внимания, расхаживал от одного товарища к другому, жестикулируя руками, и с ним соглашались.       – Я считаю, – сказал Владимир, остановившись возле желтого скелета, на котором должен был висеть балдахин, – что любая проблема – мирское. Но мы, как люди, все же подвержены этому влиянию. Скелеты есть у каждого из нас, не следует их стесняться. Мы должны двигаться вперед. Там, впереди, мы увидим свет.       На этом чаепития заканчивались. Все три чаепития, которые посетила девушка, заканчивались этими словами, Дьячихин был неизменен в этом. И все же слова были мотивирующими – Алена расслабилась, стала чаще замечать улыбку братца. Положение, конечно, Вани не улучшалось, но стал чаще виден какой-никакой оптимизм в его глазах. Или он его перенял от Афанасьевой? Сложно было сказать, но впереди точно было светлое будущее.       Гости чаепития массово поднялись и принялись взаимно обниматься. Объятия всегда были крепкими, Алена в первый раз с непривычки растерялась, но Владимир ее сразу же успокоил. Многие разбились на свои группки, и каждая пыталась утянуть Дьячихина к себе для коротенького разговора. Алена обнялась с Настеной, и Терехова убрала выпавшую пряд волос.       – Ну что?       – Что? – повторила Афанасьева с усмешкой, отойдя к кухонным шкафчикам и полочкам, где несколько девушек собирали чашки и кружки, чтобы помочь Дьячихину.       – Ты малясь перестала жаться в углу, – заметила девушка. – Второй раз берешь слово. Озвучиваешь свои мысли, и Вова в восторге.       – Ты преувеличиваешь, Настен, – отмахнулась Алена, когда к ней подошел один из завсегдатаев клуба Дьячихина и твердо пожал руку.       – Отличную мысль высказала, Алена Игоревна, – восхитился парень, кажется, Тонев. – Молодец.       – Благодарю… Тема же, да?       – Именно!       – Я запомнила, – Афанасьева горделиво подняла палец.       – Преувеличиваю? – уточнила Терехова, вопросительно подняв бровь.       – Ну может малясь.       – Скромность вас красит, Алена, – подметил второй подошедший – Апраксин, с которым девушка обменялась объятиями. – Этому бы вам поучиться, Настя.       – Как Вова говорит, никто не безгрешен, – Терехова закатила глаза за лоб и покачала головой.       – Но кто больше, – Апраксин критично осмотрел Терехову, – а кто-то меньше. Особенно пока ее «Тайная вечеря» не наступила…       – «Тайная вечеря»?       Афанасьева глянула на подругу, стоило мужчине уйти.       – Не бери пока что в голову.       – Нет уж, – протянула девушка, схватив подругу за руку, – рассказывай. Что там с «Тайной вечерей»? Из-за нее Владимир отводил тебя в сторону перед началом?       Терехова вздохнула и отвела взгляд – тяжелая тема, ничего не скажешь. Девушки как-то беседовали об этом особом званном ужине, когда Дьячихин разрешает кому-то определенному войти в ближний круг общения, где помимо самых близких собираются и старшие самого Владимира. Афанасьева прекрасно отдавала себе отчет, что даже при добродушной расположенности мужчины к ней, ее не позовут на такое мероприятие – ее удел довольствоваться чаепитиями. Но вот Настя, та грезила этим…       – Он отказал? – улыбка мгновенно сошла с лица Алены.       – Он просил не говорить…       – Срань! – выплюнула Афанасьева.       – …но осенью меня пустят в ближний круг.       – Что?       – Вова сказал, – продолжила Терехова тихим заговорщическим тоном, – что мое стремление вдохновляет и его, и его старших – те восхищены, что я хочу познакомиться с ближними.       – «Тайная вечеря» все же состоится, – с довольным видом пролепетала Алена, чуть было не подпрыгнув на месте.       – Да будь же ты тише! – зашикала на нее Терехова. – Вова просил никому не говорить, пока что. Сама же понимаешь…       – Много, кто хочет быть на твоем месте.       Алена понимающе кивнула.       – Именно.       – А известно, когда конкретно осенью она случится?       – Вова хочет успеть все организовать в первые недели сентября, – Терехова задумчиво пожала плечами. – Сказал, что потом ему будет не до этого – много дел скапливается.       – Его можно понять – сейчас с первого сентября снова на учебу…       – Ой, – Терехова уронила голову, – и не говори.       Телефон тихо завибрировал в кармане, и Афанасьева потянулась за ним. @SlavaELM [22.08.2021 18:53] Лель, я подъехал ( ° ∀ ° )ﾉﾞБелый с зеленым дом – стою напротив «Пятерочки». Жду тебя, только ты поторопись, наши роллы уже готовы.

__________

@Moogutilar [22.08.2021 18:53]

Сейчас выйду (◡‿◡*)

      – Пора идти, Слава ждет.       – Оу, он тебя забирает сегодня, – Терехова многозначительно поиграла бровями. – Что-то намечается в прекрасный вечер?       – У меня были другие планы, – призналась девушка, пойдя к раскрытом окну, чтобы забрать сумочку, – но Слава резко настоял.       – Прям так и настоял, – смутилась Терехова.       – Очень резко настоял.       – Не похоже на него, – девушка нахмурилась.       – Потом записывал, как ни в чем не бывало, голосовые – сказал, что заказал роллов на ужин.       – М-м, – протянула Терехова, блаженно прикрыв глаза, – роллы говорят о положительном исходе. Еще бы вина добавить…       – Хочешь вместо меня поехать?       – Нет-нет.       Девушка мотнула головой.       – Не собираюсь я разлучать тебя и такой замечательный вечер, – заявила Настя и взаимно обняла Алену.       – Я за тебя очень рада, – шепнула Алена Тереховой в волосы.       Громко распрощавшись со всеми, девушка спустилась на улицу. Занятый беседами тет-а-тет Дьячихин едва ли обратил на уход Афанасьевой внимания, но отвлекать его своими прощаниями девушка никак не собиралась.       Многоэтажка буквой П окружила девушку со стороны подъездов внутри двора. С той стороны в вишневых тонах едва-едва собравшееся садиться солнце коснулось лучами развороченных площадок, на которых готовились к постройке новые жилые комплексы. Алена даже не хотела представлять, какой шум-гам ощущал каждый день Дьячихин. Девушка быстро миновала парковки во дворе и выбежала через проход на Печерскую. Среди красной ленты гипермаркета, вздымающихся ввысь в еще светлое небо монументов чистых новостроек и раздербаненных в труху улицы, стояла серенькая «Четырка». Вязов махнул девушке рукой, и Афанасьева шагнула в сторону машины.       – Алена!       Стоило девушке оглянуться, как она заметила спешащего к ней Дьячихина, который несколько запыхался. Вязов хмуро зыркнул на Владимира, но смолчал. Мужчина вынул небольшую темную скляночку с какими-то таблетками. Название на этикетке было не знакомо девушке, однако свисающая бирка гласила, что лекарство дается в облатках, чем бы это ни было.       – Ты слишком быстро ушла, – запыхаясь, проговорил Владимир, – я едва успел отреагировать.       – Потому что мы спешим, – процедил Слава вполне громко, Алена тут же шикнула на него.       – А разве что-то есть серьезное?       Афанасьева мысленно взмолилась, пускай Дьячихин заговорит не за то, что Терехова поделилась с ней секретиком о Тайной вечере. Вроде бы они говорили вполголоса, и практически никто не обратил на столь обыденную беседу подруг внимания.       – Ничего такого, – Дьячихин махнул рукой с улыбкой на лице и протянул темную скляночку. – Ты помнишь наш прошлый разговор? Про моего товарища из Германии?       – Лингг, кажется… – невольно припомнила Алена. – А что с ним? Хотите познакомить?       – Алена… – Вязов нетерпеливо перебрал пальцами по двери машины.       – Подожди.       – Нет, – Владимир усмехнулся и покачал головой, – чтобы оторвать Рима от насиженного места, потребуется что-то из ряда вон… Но он прислал мне это.       – А-а, лекарство.       – «Унруэштифте»… – прочел Дьячихин по слогам крайне не умело, – перевода не знаю, жаль.       – Да и хер с ним, с переводом, – Алена махнула рукой, рассматривая скляночку. – Сойдемся, что что-то на латыни. Оно поможет?       – Лель, нам надо ехать!       – Ты можешь подождать две минутки? – проговорила Афанасьева с расстановкой, грозно зыркнув на Славика.       – Нам надо уже ехать, – заявил он, даже не дрогнув под ее взглядом.       – Не волнуйтесь, Вячеслав.       Дьячихин улыбнулся куда теплее и приподнял руку в успокаивающем жесте, но Слава лишь раздраженно фыркнул да отвернулся.       – Я вас не задержу, – уверил Владимир. – Я обрисовал Риму ситуацию, – продолжил он, глянув на Алену, – он ответил, что такое уже видел. На сто процентов этот… «Унруэшт»… тьфу, ты!       – «Унруэштифте», – подсказала Алена, тонко хихикнув.       – Вот оно, да. На сто процентов не поможет, – сказал Дьячихин сникшим голосом.       – Вот как… – Афанасьева моментально сникла.       – Но оно сможет удержать у Вани некоторые боли, – тут же заявил Дьячихин, положив на плечо девушки руку.       – Хоть что-то.       – В подобных случаях, – Дьячихин оплел девушку рукой и указал на «Четырку» Вязова, – никогда нельзя сдаваться, Алена. Надо верить. В вере и наших эмоциях кроется небывалая мощь. Они почти что… магия.       – Если вы так говорите… – тихо буркнула Алена.       – Мои слова – водица, а твоя вера, Алена, твоя сила. Не сдавайся.       Мужчина обнял девушку, и та уселась в машину. Дьячихин закрыл за ней дверь.       – Приятного вечера вам обоим.       – Спасибо, – девушка улыбнулась теплой улыбкой.       – Угу.       Вязов завел свое авто и тронулся с места, оставляя позади художника. Проехали мимо симпатичного здания с вьющимся по бетонной кладке плющом, который мертвой хваткой дотянулся до зеленого ската крыши. Пока выезжали из подворотен, Вязов несколько раз чертыхнулся, «в каких ебенях живет этот тип». Алена на эти слова раздраженно выдохнула, но ничего ему не сказала. Ссориться с ним она вообще не имела желания, несмотря на то, что Слава начинал ее раздражать этим своим поведением.       Машины выехала из подворотен на Дыбенко, завернув аккурат напротив доски, на которой была изображен гордость Самары. Проезжая мимо старых двухэтажек, Слава не переставал бубнить себе под нос – Алена разобрала только «ссаный голубок» и «кончь».        – Чего ты бубнишь? – изрекла Алена недовольно.       – Ничего, – произнес Слава, едва ли повернув голову.       – Поэтому всю дорогу поносишь Владимира?       – Я просто ревную, – нехотя признался Вязов.       – И ты вдруг решил, что это повод херососить человека? – Алена невольно хохотнула от удивления. – Абзац… мы дожили.       – Нет, не дожили, – отрезал Вязов. – После того, как ты начала с ним общаться… ты начала меняться.       На повороте «Четырка» остановилась, пропуская на проезжую часть выезжающую белую «Шкоду». Следом дорогу быстренько перебежала девчушка-школьница в розовых наушниках с кошачьими ушками, и Вязов повел машину дальше по улице.       – Подожди, – Алена повернулась к парню, – ты что, хочешь сказать, что не рад? Что я стала чаще посвящать тебя в разговоре о Ване? Что мне стало немного полегче?       – Причем тут Ваня?       – При том! – взорвалась Алена. – Ты же, вмять, не замечал, что я ни разу не желала говорить о нем… обо всем! Просто получал удовольствие от секса…       – Удовольствие от секса? – Вязов не понимающе нахмурился. – Алена, я тебе хоть раз давал повода усомниться, что мне не по боку на твоего брата? Что я не хочу говорить об этом?       – Не давал.       – Ты не хотела со мной говорить о нем, хотя я столько раз спрашивал.       – А ты не спрашивал себя, почему я не хотела с тобой говорить?       – Много раз.       – И чего же ты не озвучивал свои мысли?       – Потому что мне важно твое состояние, – заявил Вязов.       – Не особо вижу.       Дворы, которыми Слава повел свою развалюху, сперва напугали Алену – тут и ремонт дороги с широкими насыпями, и непроходимые тени от нависших ветвей деревьев, и покосившиеся звенья заборчиков. Афанасьева пожалела, что села в машину… Однако толпы народа, гуляющие по тротуарам вдоль гипермаркета и советских «хрущевок», несколько успокоили девушку. Парень ничего ей не сделает, если вокруг будет много глаз, но ничего не говорило Алене, что Вязов собирается остановить машину.       – Как всегда виноват я, – Слава тяжело вздохнул и пожал плечами, будто говоря с самим собой, – ну да. Что эта ебучая алкашка постоянно напоминает, из-за меня отец слинял к ее подруженьке, что я не попытался ничего исправить… что ты считаешь – я не попытался даже поговорить с тобой о том, что происходит у тебя в голове…       – Хо-хо, – Алена протестующие подняла палец, – не надо меня сравнивать со своей никчемной мамашей!       – Просто признай, что я паразит – мешаю тебе развиваться дальше.       – Что за херню ты несешь? Не надо перекладывать свои проблемы на меня!       – Я никогда не перекладываю свои проблемы на тебя.       – Да ты каждый раз говоришь о своей мамаше-алкоголичке и о том, как она затрахала, делает тебе мозги! Ты даже не пытаешься поговорить со мной, что у меня происходит в жизни!       – Я пытался много раз – ты молчишь.       Машина выехала на убитую временем дорогу с множеством колдобин, а по ту сторону на фоне облезлых панельных домов прошлого века монументом поднимался новехонький сервисный центр «Лэнд Ровера». Возле него по путям на Гаражную выехал старый бело-красный троллейбус, который, видать, еще самого Брежнева мог застать.       – Когда ты сказала, – продолжил Вязов после небольшой паузы, – что начала общаться с новыми людьми и вступила в этот… «клуб» Дьячихина, я обрадовался. У тебя же никогда друзей не было.       – Ты мне сейчас, абзац, как напоминаешь мою мать, – Алена нервно уставилась в крышу салона. – И это тебя не красит, Слав.       – Но ты стала меняться, Лель, – Вязов глянул на девушку. – Я не знаю, чем вы в своем «клубе» занимаетесь… но ты изменилась.       – Останови машину, – Афанасьева медленно выдохнула.       – Зачем?       – Я сказала – останови машину, – проговорила девушка с расстановкой. – Чего тут не понятно?       – Как скажешь, солнце.       – Не надо называть меня так, бесишь.       Вязов включил аварийный сигнал и неспешно затормозил у обочины, как раз возле елок и перед выездом на шоссе. Алена отстегнула ремень безопасности и открыла дверь – та к удивлению девушки не была закрыта. И это было хорошо, иначе бы Алена пустила в дело ногти, потому что своими словами Вязов ее вывел из себя. У девушки сложилось впечатление, что он вообще не понимает ее, не желает понимать. Слава просто думал своей волной, не пытался встать на место Афанасьевой. И этим схлопотал тем, что профукал то, что сегодня напланировал. Идиот…

***

      Асмодей прошел мимо кабинета с белой дверью, выйдя в широкий промежуток между коридорами, где толпы были несколько поменьше, а галдеж старых бабулек был тише. Чуть дальше Добрынич-Рюрикович беседовал с парнем пропавшей девицы Афанасьевой – Вязовым, а его младший братец и Разумихина ожидали в стационарном отделении, коротая время с Иваном Афанасьевым. Парень, конечно, видел много фильмов, где появлялись больные раком, но чтобы увидеть вживую… на ум ничего кроме сравнения с лысым глобусом не пришло, но вслух он не высказал. Благо, что его спас звонок Дины Тимофеевны.       – Я тебя точно не отвлекаю? – в который раз уточнила бабушка.       – Точно.       – Тогда слава Богу, – выдохнула Дина Тимофеевна, и Винницкий понял насколько поминание было неуместным в ситуации, в которой он оказался. – А чего у тебя голос такой напряженный?       – Боюсь, как бы не отхватить звездюлей от старшекурсника.       – А с чего это он должен тебе их прописывать?       Асмодей практически услышал как сошлись брови бабушки к переносице. Объяснять Дине Тимофеевне парень ну никак не желал, куда он попал и чем занят в данное время. Попросту боялся, что она его отчитает, что скажет, какой он разгильдяй, и посетует, что в этом виноват исключительно он. Она могла так сказать… Могла ведь?       – Меня отстранили от занятий, – осторожно сказал Асмодей.       – Что? – ахнула Дина Тимофеевна, и на том конце провода звонко упала кастрюля, а следом что-то разбилось. – Сука… Что ты уже натворил?       – Долгая история. Рассказывать много времени нет. Может, после того как вернусь, – добавил парень чуть погодя.       – А если максимально коротко? – принялась надавливать Дина Тимофеевна.       – Влез с однокурсником, куда не стоило.       – И вас обоих за это отстранили?       – Троих – да. Сложно все…       – Не поняла, а третий кто?       – Разумихина.       – Кто?       – Ил… Илона, – нехотя изрек парень, тяжело вздохнув.       – Ах, та милая девушка, с которой ты нашел ал… тот камешек?       Похоже, Разумихина не упустила возможности поведать бабуле Винницкого и этот моментик из знакомства. Асмодей мысленно чертыхнулся на девицу.       – Она, да.       – А Илоночку-то за что?       – За то же самое.       – Ты же влез куда не надо с одним однокурсником…       – Я сказал, это долгая история…       Асмодей пересекся взглядами с Добрынич-Рюриковичем, который облокотился о стену и отбивал пальцами ритм по деревянной панельке, горизонтально протянувшейся вдоль всей стены со входами в кабинеты. Хорсович продолжал слушать этого Вязова, который рассказывал ему все об Афанасьевой, и что случилось в момент их последней встречи. Когда Винницкий выходил из стационарного отделения, чтобы ответить на звонок, то мимолетом услышал, как Вязов рассказывал о каком-то «клубе Дьячихина, из которого забирал Алену в тот день».       – Винницкий, заканчивай! – кинул ему через полкоридора Добрынич-Рюрикович, остановив Вязова жестом.       – А это кто там тебе на фоне орет?       – Надзиратель мой, – ответил Дине Тимофеевне Асмодей. – Я должен идти. Когда вернусь в Марибор, наберу тебе.       – Подожди, скажи хотя бы, где отстранение от занятий ты отрабатываешь?       – В Самаре.       – В Самаре? Что вы там, етить, забыли?       – Все расскажу после возвращения, – повторил Асмодей несколько настойчиво. – До встречи.       – Обнимаю тебя, родненький.       Асмодей поставил телефон на блокировку и вернулся в стационарное отделение. Добрынич-Рюрикович ему ничего не сказал, стоило парню пройти мимо него. Шестикурсник лишь проводил его взглядом.       – …а потом ко мне приехала полиция, – говорил Вязов.       – По поводу изнасилования? – уточнил Добрынич-Рюрикович.       – Еще бы вы не знали, – парень моментально сник. – Это заявление практически крест на моей жизни поставило, хотя все было по согласию.       – Полиция твои показания приняла ко вниманию?       – Здесь начинается не менее интересное, Николай Иммануилович…       Асмодей закрыл за собой дверь в стационарное отделение, которое, откровенно говоря, пустовало. На одну больничную койку здесь был только Иван Афанасьев с матерью, Разумихина с младшим Добрынич-Рюриковичем и главврач Клиник. Иван прокашлялся очень громко, но глаз старался не отводить от волшебной проекции бигля, который играл с такой же проекцией мяча. Колдовала здесь Разумихина, ловко выводя палочкой пируэты и каты, едва-едва шевеля губами. А магия Афанасьеву доставляла непомерное удовольствие.       Несколько абстрагировано стоял Добрынич-Рюрикович, скрестивший на груди руки. После выезда из «Управления по магическим и общественным делам» он не осмеливался и слова молвить, молчал да стоял в стороне. Асмодей от него сам далеко не ушел – в разговоры чаще встревала Разумихина. Уж кого-кого, а на нее Николай Добрынич-Рюрикович голоса не поднимал. Было как раз наоборот, хорсович внимательно выслушивал ее предположения. Даже магией разрешил ей пользоваться, потому-то она и баловалась с Фалерией.       Через какое-то время вернулись Добрынич-Рюрикович с Вязовым. Мать Афанасьевой – Ксения Сергеевна – моментально подскочила и кинулась к Вячеславу, критически зыркнув на хорсовича, стоящего рядом с ним.       – Его уже допрашивали! – безапелляционным тоном заявила женщина. – Какое право вы имеете, товарищ…       – Просто Николай Иммануилович, – Добрынич-Рюрикович повел рукой. – Это не был допрос, я лишь задал Вячеславу несколько вопросов о пропавшей Алене Игоревне, мадам.       – Когда приходила полиция, – сказала Ксения Сергеевна, – то тоже задавала лишь вопросы об «изнасилованной» Алене Игоревне. Несносная девочка… – захныкала она, – что только ей взбрело в голову?       – Полиция решила точно так, – Вязов согласно кивнул.       Разумихина оставила проекцию играющей с мячом собаки и обернулась.       – Поэтому закрыли дело в виду отсутствия доказательной базы изнасилования, – подытожил Добрынич-Рюрикович и положил руки на широкие бока.       – Я не удивлена, – фыркнула Разумихина с тенью презрения. – Мусора в этой стране работают на отъебись.       – Мусора? – младший Добрынич-Рюрикович удивленно захлопал глазами на однокурсницу. – Эко ты выдала, Илона.       – Название говорит само за себя, Каспер, – ответствовала девушка, кинув через плечо.       – Илона, – несколько строго подал голос старший Добрынич-Рюрикович, – подбери свой язык, пожалуйста. Полиция вполне способна работать, тут другое.       – И что же? – Разумихина демонстративно встала, убрав палочку в карман вязаной накидки.       – Не в обиду Ксении Сергеевне будет сказано, – Добрынич-Рюрикович коротко глянул на женщину, присевшую рядом с сыном, – но мне кажется, что пропавшая Алена не такой уж и ангелок. Обвинить своего собственного парня в том, чего он не делал…       Старший хорсович пожал плечами и покачал головой.       – Мне это говорит о многом.       – Нельзя судить человека, который попал в беду, Николай, – заявила Разумихина с расстановкой. – А если мы говорим об изнасиловании, то уж кому-кому, а вам, мужчинам, следует помалкивать в этой теме. Вы же понятия не имеете каково это.       – Хочешь сказать, что ты имеешь представление? – Добрынич-Рюрикович поднял палец.       – Нет, и благо волхвов!       – В таком случае, – Добрынич-Рюрикович отвел взгляд, – кто дал тебе право судить об изнасиловании, если ты не пережила подобного сама?       – Я сужу из женской солидарности, – процедила Разумихина, поглядывая на возвышающегося хорсовича из подлобья. – Сколько таких девушек пострадало?       – А сколько пострадало парней? – уточнил хорсович.       – Винящие облыжно, – ответила Разумихина, – несут заслуженное наказание, Николай.       – В одном случае из многих, – Добрынич-Рюрикович отрицательно мотнул головой, – да и я говорю не о тех, кого оклеветали, Илона. Я про тех, кого изнасиловали вы, – парень ткнул в девушку пальцем.       – Мы?       – Каждого двадцать первого парня принуждают к сексу и минету…       – Коля, тут ребен…       Добрынич-Рюрикович поднял палец в сторону младшего брата, и тот моментально смолк.       – Каждый двадцать первый? Откуда статистика?       – Статья в «The Voice», – сказал хорсович так, будто держал информацию под рукой, – написана, кстати, женщиной. Вы склонны к абьюзу, Илона, – проговорил Добрынич-Рюрикович все также уверенно. – И весь мир на вашей стороне, выгораживает вас. «Что, ты теперь будешь париться из-за этого?»… или «Мужчин нельзя изнасиловать» – кажется, так говорят после того, как мы рассказываем правду? Или «Будь мужчиной и просто сделай это»…       – Вы вполне способны справиться с этим! Вы эмоционально стабильнее.       – Ой, ли?       Разумихина и Добрынич-Рюрикович перевели взгляд на Асмодея.       – Ты – тупая дура, – сказал Винницкий Разумихиной. – Никто из людей не способен должно справиться с эмоциональными качелями. Не важно, что предшествовало им – изнасилование или… побои… от члена семьи…       – Асмодей…       – И не важно, – продолжил Винницкий куда громче, – кто он – мужчина или женщина. Все страдают. Все равносильно. А ты, – он посмотрел на Добрынич-Рюриковича, – не компетентный тугодум.        – Чего?       – Тут ребенок, – Асмодей кивнул в сторону Ивана, который со страхом таращился на мольфаров перед ним, – который так и сяк помрет скоро…       – И это у Коли-то нет чувства такта, – задумчиво молвил Каспер.       – Во-во, – согласился Николай.       – Цыц! Ребенок скоро помрет, у него пропала родная сестра, и он слушает ваш никчемный срачь о том, кто больше страдает от изнасилования. Вы совсем дебилы? Или да?       Асмодей указал на главврача и Афанасьеву.       – Вас, взрослые, это тоже не красит. Могли бы и остановить их.       – Думаю, – подал голос главврач, чтобы развеять возникшую паузу, – из этого разговора сударя Николая и сударыни Илоны мы все вынесли для себя что-то полезное. Николай Иммануилович, могу я оторвать вас от ваших подопечных вместе с Ксенией Сергеевной.       – Конечно, и прошу прощения за эту сцену, Ксения Сергеевна.       – Забудьте.       Старшие вышли из стационарного отделения, оставив первокурсников наедине с младшим Афанасьевым и Вязовым. Вокруг воцарилась напряженная тишина, прерываемая лишь ритмичным писком пульса сердца. Разумихина подалась что-то спросить у Винницкого, но так и осталась стоять в стороне, теребя пальцами рукав своей накидочки.       Добрынич-Рюрикович чего-то взвыл и соскочил с подоконника, вынув свою палочку.       – Ну чего вы все стали как тухлые помидорки? – вопросил он. – Пока мы здесь, пусть паренек еще полюбуется нашими фокусами.       – Убрал палочку, – сказал Асмодей как отрезал. – Тебе не разрешал Николай ее использовать.       – Асмодей, ты…       – Или ты хочешь получить от брата втык?       – Не особо, – Добрынич-Рюрикович кисло усмехнулся и потупил взгляд.       – Скажите, пожалуйста, – проговорил Иван осторожно, – вы найдете Лелю?       Хорсовичи глянули на лысого паренька. Щеки у него были впалые, под глазами черные круги. От носа тянулась трубка, а сам он был в бирюзовом халатике, по пояс укутанный в одеяльца. На тумбочке рядом лежал планшет, который держал в руках Вязов, когда хорсовичи явились в отделение. Он и Иван пытались корчить рожицы на камеру, но у Афанасьева выходила это плохо. Двигался он очень редко, вот и сейчас он кое-как попытался усесться, чтобы охватить потухающим взглядом всех трех первокурсников.       – Парень, мы не знаем, – сказал Добрынич-Рюрикович.       – Найдем, – уверила тут же Разумихина, искоса зыркнув на товарища, – и твой следующий «Тик Ток» будет с ней.       – Она хорошая…       – Самая лучшая, – добавил Вязов, слегка потрепав Ивана по плечу.       – Но ты… же с ней… поссорился, – тяжело прокряхтел Афанасьев.       – Как поссорился, – улыбнулся Вязов, – так и помирюсь. Мы еще втроем поедем смотреть на море. Помнишь? Ты хотел.       – Пом…       Тут Иван зашелся пугающим кашлем, из носа и рта пошла кровь, перемешанная со слизью. Разумихина и Добрынич-Рюрикович моментально бросились к пареньку, выхватив из кармана палочки, чтобы в случае чего использовать какие исцеляющие чары. Винницкий понял ход их мыслей сразу же, но с места не сдвинулся. Приступ у парня пройдет сам. В конце концов, это был не первый. Разумихина суетилась вокруг паренька, водя концом Фалерии по его хилой ручонке, пока Вязов бросился за стаканом воды.       – Таб… – выдавил Иван через силу и кашель, – …лет… ки…       Добрынич-Рюрикович стрельнул глазами на прикроватную тумбочку, на которой стояла темная склянка с таблетками. Он вынул пару и кое-как положил их парню в рот. Вязов помог тому запить, и кровавый кашель малость поутих, пока Афанасьев не рухнул на подушки тяжелой тушей. Асмодей медленно подошел к изножью койки. В отделение моментально ворвался главврач и Ксения Сергеевна.       – Приступ? – осведомился главврач.       – Да.       – Сняли таблетками?       – Да, как и в прошлые два раза.       – Может, они и вправду помогают? – Афанасьева с тусклой надеждой в глазах глянула на главврача, который склонился над Иваном со статоскопом в руках.       – Либо задерживают приступы…       – Что за таблетки? – спросил Добрынич-Рюрикович, оглядев присутствующих.       – Эти, – хорсович передал старшему брату раскрытую скляночку.       – Их принесла Алена, – сообщил Вязов, – а ей их дал Дьячихин.       – Ты про эти таблетки мне рассказывал?       – Про них.       – «Унруэштифте»… – прочел Добрынич-Рюрикович надпись на бирке. – Звучит знакомо, только не припомню, где я слышал его…       – Не вы один, Николай Иммануилович, – подал голос главврач. – На языке все вертится название, но вспомнить все никак не выйдет. И обратиться к старым учебникам нет времени.       Хорсович поставил баночку на тумбочку.       – Какая разница помните вы это лекарство или нет? – всплеснула руками Ксения Сергеевна. – Важно же, что оно помогает.       – А может делает хуже, – тихо проговорил Асмодей.       – Твоя правда, – Добрынич-Рюрикович согласно кивнул. – Вольфович, не забудьте дать знать этой Тереховой Анастасии, что я имею желание с ней пообщаться про Алену Игоревну.       – Не волнуйтесь, сударь Николай. Завтра вы сможете ее найти у меня в Клиниках – у нее практика.       – Благодарю. Илона, Каспер, Винницкий, не будем мешать.       Афанасьев резко попытался схватить Добрынич-Рюриковича за руку, и тот обернулся к мальцу. Асмодей окинул их взглядом.       – Здоровья… – прокашлял он тяжело, – …вашему брату, Каспер. Он хороший человек…       – Каспер, едрена вошь! Я сказал, не будем мешать!       – Иду…

***

@Moogutilar [06.09.2021 19:21]

Ванюшь, у меня сегодня не получается прийти (ノ_<。) Очень сильно нагружена. Давай, я завтра к тебе приду?

__________

@kaphen [06.09.2021 19:21] Забей, придешь завтра ( ◡‿◡ *) Мне только что поставили капельницу, тут за меня даже сообщения набирают (⁄ ⁄>⁄ ▽ ⁄<⁄ ⁄)

__________

@Moogutilar [06.09.2021 19:22]

Отдыхай, спиногрыз.

      Алена поставила телефон на блокировку и положила в сумочку возле своих вещей. Она аккуратно присела на деревянные сидушки с установленными обувницами. Позади нее висели металлические вешалки с рядами разноцветных курток. Тайная вечеря вот-вот продолжится, и девушка переживала, что у нее ничего не выйдет. Каково было удивление Афанасьевой, что Терехова и Дьячихин пригласили ее на ужин. Все было хорошо, только девушка все никак не могла взять в толк, какой поверенной она должна быть. Настена коротенько ей объяснила, и весь ужин со старшими прошел не плохо, не смотря на Аленкино переживание.       И все же девушка должна признать – бежевые сарафанчик ей шел, а вместе с темной юбкой с запахом это выглядело еще лучше. Подошла Терехова и взяла руки подруги в свои, заглянув в васильковые глаза.       – Боишься? – спросила она.       – Волнуюсь, что сделаю что-то не так, – призналась Афанасьева.       – Все пройдет замечательно, – уверила Настена и обняла девушку. – Ужин же прошел хорошо. Лучшей поверенной мне не найти.       – Я все никак не пойму, что от меня требуется.       – Сперва ты проведешь ее за мной, – сообщил Дьячихин, войдя к девушкам в гардеробную.       Владимир был одет в широкие джинсовые шаровары с тряпочными мокасинами. На плечах была шаль из необычной ткани – на вид она отливала блестящими золотом, а вроде бы и мерцала вуальной прозрачностью. И это под череду танцев каких-то необычных символов, подобных Афанасьева никогда не видела. Подобные были на поясочке Тереховой, который туго обхватывал ее песочную талию. Сарафанчик без плеч с белыми рукавчиками и красной длинной юбчонкой делал из нее прямо-таки красавицу из старых сказок. Хотя нос у нее был слишком уж прямой, и вместе с кругами под глазами он создавал вид не самый приятный глазу.       Дьячихин протянул Алене плетеное лукошко, в котором лежали крохотные ягодки рябины.       – Ссыпай горсточки с каждым шагом, – пояснил мужчина, – потом как проведешь Анастасию к алтарю, стой в ближнем кругу. Мне доверили провести посвящение, поэтому я надеюсь, что ты, Лель, вызовешься добровольцем, чтобы разделить с Анастасией ее принятие.       – Хорошо.       – Умничка, девочка моя, – осклабился Владимир, и этот оскал показался девушке самым красивым, что она видела в жизни.       Дьячихин потрепал ее по щеке и направился прочь из гардероба, поманив обеих девушек за собой. Короткий коридорчик вывел их в просторный притвор, где собралось ни много, ни мало человек сорок – все в мантиях. На мужчинах были схожие с Дьячихинскими широкие шаровары, а женщины носили закрытые разноцветные платки, прикрывая лица масочками. В нефах притвора ходил хор, шедший буквально из ниоткуда.       Афанасьева глубоко взяла воздуха и шагнула в свет, льющийся струями из высоких стрельчатых окон, которые укрылись позади эмпор. С каждым своим шагом девушка осыпала плоды рябины перед собой. В ногах расстелилась ковровая дорожка, по которой девушка и провела подругу. Перед полукруглой лестницей выстроились несколько человек в закрытых одеждах, похожих чем-то на мантии и паранджу. Они расступились, чтобы Дьячихин протянул Тереховой руку и повел ее дальше сам. Девушки встретились на мгновение взглядами.       – Ты вся дрожишь, – заметил глухой женский голос.       – Волнуюсь, – ответствовала Алена женщине в длинных мантиях с закрытым лицом.       – Возьми бабушку под руку, – предложила женщина и протянула локоть, под который Алена приняла ее.       Эхо хора звонко заверещало в стеклянном куполе венца, на который взошли Владимир и Настена. Девушка остановили возле каменного триптиха со старыми иконами, на которых одежды и рога святых были покрыты теми же символами, какие были на одеждах вокруг.       – Кого ведешь ты, Владимир? – гундосо вопросил тучный мужчина в темной епитрахили. На плечах у него было необычная белая фелонь с разноцветными узорчиками, а по золотым швам переливались руны.       – Желающую взойти к нам, отче, – отвечал старику Дьячихин. – По воле собственной она здесь.       – Подойди же, дитя, – тучный мужчина поманил Терехову рукой, и та осторожно сделала несколько шагов.       Настя часто дышала, пока стоящий перед ней вглядывался в нее. Смотрел пристально, медовые глаза цеплялись за каждый сантиметр ее личика, за каждый изъян, какой он мог увидеть. Терехова сцепила пальцы на юбке сарафана, костяшки побелели. В павильоне повисло напряжение, от которого внутри Афанасьевой что-то ухнуло вниз, в пятки. Женщина, стоящая рядом, успокаивающе похлопала ее по плечу.       Алена попыталась в ответ улыбнуться ей, но вышло это у нее дергано.       – Приемлемо! – возгласил пастор, наотмашь взмахнув руками, что темные рукава описали широкий шлейф. – Да настанет же пора этому козленку войти в нашу паству! О! Да святится же она и да будет искуплена. Ликуйте же!       Стеклянный купол венца задрожал от нахлынувшего хора. Занятые деревянные скамейки загремели. Поднялся ропот. Ближний круг гортанно завыл и одобрительно воздел руки кверху. В стороне не осталась даже женщина, которую Алена держала под руку. Она голосила «И да будет так!».       Епитрахилья распорядился, чтобы привели агнца. И из нависающих плотных теней самых дальних углов павильона появились двое в длинных черных мантиях, не похожих на те, в каких были прочие. Эти шлейфом тянулись по каменному полу. Лица идущих скрывались за глубоко посаженными капюшонами, а сквозь струящиеся лоскуты рукавов выглядывали тощие бледные ручонки. Ими пара мантий держала веревку, которую дергал лысый козленочек. При виде него Алена почему-то вспомнила о брате.       Наверное, из-за того, что брат тоже облысел не так давно. Болезнь начала прогрессировать, и ему становилось хуже. Лекарство, переданное Дьячихиным, лишь на время останавливало приступы.       Пара неизвестных оттащили козленочка к этакому алтарю с триптихом, на постаменте которого стояла чаша с веничком можжевельника. Терехова медленно опустилась на колени перед козленком, пока пастор вынимал из глубоких рукавов палочку. Афанасьева нахмурилась при виде этого, а в следующее мгновение мужчина невесть как, невесть откуда сотворил кинжал. Девушка тут же ахнула…       Ее глаза округлились. Она не могла поверить в увиденное. Это было просто сюрреалистично, не возможно. Никаких чудес, магии и волшебства не существует. Никак нельзя сотворить кинжал из ничего. Но вот же он был, передан Дьячихину. Медный, длиной с две ладони. С причудливой рукояткой странных завитков, неприятно похожих на гипертрофированных животных.       Стоило Дьячихину поднести кинжал к козленку, как тот заметался из стороны в сторону, и только натянутые веревки держали его у чаши. Животное начало брыкаться, и пастор навел на него палочку, бросив:       – Стои столпомъ!       Козленок моментально замер на месте, и Дьячихин одним движением полоснул его по горлу. Алая кровь каскадом прыснула в чашу, заляпав и каменные ступеньки, и брюки Владимира. Мужчина аккуратно передал кинжал пастору и протянул руку. Палочкой Епитрахилья коснулся запястья Дьячихина, прошептав «Разрубъ!». Рука Владимира моментально вскрылась – кровь вновь прыснула во все стороны. Мужчина болезненно поморщился, и но горделиво позволил своей крови смешаться с пролитой козленочьей. Подошедшие к Дьячихину девушка и парень из ближнего круга резво прикрыли глубокий порез, пока тот принялся вещать:       – Готова ли ты, Анастасия, стать частью круга? Семьи, что ведет борьбу против врага. Врага могущественного, врага древнего.       – Готова, – закивала Терехова.       – А сможешь ли ты заглянуть в глаза этому врагу и не устрашиться его сил?       – Я полна решимости!       – А сможешь ли ты принять сих мужей да жен, – Дьячихин широко обвел рукой зал, – в себя да стать единой с ними в мыслях, и в поступках, и в чувствах?       – Смогу, – сказала Терехова.       – Прими же, – Дьячихин окунул пальцы в поданную чашу, – искупление.       Пальцами с кровью он оставил на лице Насти несколько мазков на щеках. Со словами «Прими же вознесение» оставил мазки на лбу. Пальцы пробороздили кожу по шее к ключице, оставляя за собой следы крови.       Дьячихин вернул чашу на постамент и вернулся к Тереховой. По залу поднялся странный запах ладана, это послушники зажигали фонари на колоннаде. Владимир коснулся щек Тереховой, которая стала дышать еще чаще. Она уставилась в глубокие глаза мужчины перед ней, едва ли в состоянии отвести взгляд, слишком уж сильно она была заворожена им.       – Взойдешь ли ты к нам? – осведомился Дьячихин.       – Взойду, – кивнула Терехова, будто бы в трансе.       Тут-то началась часть, о которой Настена предупреждала подругу, называя ее «несколько необычной». И она слишком приуменьшила ее необычность, иначе Афанасьева не могла понять, для чего Дьячихин спустил шаровары к лодыжкам позволяя Тереховой взять его набухшее естество. Это было не необычно, это было дико. Это было по-сектански. Голова Алены гудела. Приторный запах ладана туманил все вокруг. Женщина с закрытым лицом, длинные мантии вокруг нее, пастор выводящий своей палочкой каты в такт рунам на иконах триптиха, Терехова удовлетворяющая Дьячихина с неприкрытой жадностью, лицо Владимира наполненное удовольствием и наслаждением – все это показалось страшным наваждением, дурным сном на границе адекватного мира.       Лицо Дьячихина напряглось на мгновение, и он нервно выдохнул, дернувшись будто в припадке. Следом отстранилась и Терехова.       – Взошла! Взошла! Взошла! – оглашал народ вокруг Афанасьевой.       – Она взошла, – подтвердил Дьячихин, подтянув свои шаровары. – Но найдется ли кто-нибудь, кому всласть будет разделить с Анастасией плоды? Кто готов принять Анастасию в себя? Впитать ее чувства, мысли и побуждения?       Алена опасливо помедлила. Она знала, что сейчас должна выйти вперед, она должна быть Настене добровольцем, той самой поверенной. Но девушка все еще пребывала в осадке от этих странных чудес, от того, что увидела. Волшебство и эта оргия… В голове все никак не могло уложиться. А меж тем Владимир встретился взглядами с Афанасьевой, и его глубокие глаза практически вживую заговорили с ней. Девушка чуть ли не слышала его четкий голос у себя в голове. Такой же четкий, как если бы он стоял и шептал Алене на ухо.       «Готова ли ты, Лель?», шептали Дьячихинские глаза.       – Я доброволец, – подала голос Алена, очень осторожно, и круг из закрытых мантий одобрительно закивал-зароптал.       Дьячихин протянул правую Афанасьевой, левую он болезненно сжимал – на ладонь еще стекала кровь. Девушка медленно подошла. Пастор помог Тереховой подняться и шагнул в сторону. Настена и Алена встретились взглядами, и девушка приняла руки подруги.       Терехова поцеловала Алену неожиданно, жест был наполнен страстью. Девушка даже поплыла на мгновение, это не было похоже на обычные поцелуи с Вязовым…       Алена мысленно ругнула себя за это. После той ссоры в машине девушка вообще не желала думать о нем или связываться с ним. Он туп. Он слеп. Он ее ни разу не понимает. Но не Дьячихин и Терехова, эти принимали все ее переживания в себя и разделяли с ней.       В рот Алены попало что-то вязкое и теплое, и стоило девушкам отстраниться друг от друга, как Афанасьева проглотила. Так вот каков на вкус был Владимир…       – Искуплена! Искуплена! Искуплена! – верещала паства чуть ли не в истерическом припадке.       Следом за Тереховой Алена встала на колени перед Дьячихиным, который тепло улыбнулся ей. Дальше он провел все те же ритуальные манипуляции, что и ранее с Настей. Оставил мазки крови на щеках и лбу, провел пальцам по шее к ключице. Наконец, он склонился к ее уху.       – Молодец, свинка, – шепнул Дьячихин.       Алена почему-то зарделась от этой похвалы.       – А теперь сядьте лицом друг к другу, – повелел Владимир, и вынул из кармана палочку, серьезно отличающуюся от той, какая была у пастора.       Он принялся расхаживать вокруг девушек, приговаривая «Длѧ блеѯира, для ѻстрасткы носѧтъ дѣвы страстно маскы, ѯдѣсь ѻдна, но тамъ дрѫгаѩ, а гдѣ нѣтъ ихъ – никакаѩ… бѫдетъ такъ, никакъ иначе, въ роль ѥи оужитьсѧ – во ѯадача». Афанасьева, не отрываясь, смотрела на Терехову все это время, а Дьячихин выводил палочкой ломкие движения. Девушку начало мутить, глаза стали слипаться.       И тут Терехова стала сама не своя – будто бы она, но поменялась. Сменился нос. Поуменьшились щеки. Поменялись глаза. Все больше и больше Настя выглядела не похожей на себя. На против будто бы сидела искаженное отражение самой Алены. Дыхание у нее перехватило…

***

      Погода была пригожая на улице – солнышко лишь временами прикрывал плывущие перины облаков. По дороге свистели размытые силуэты разноперых машин, и все бы ничего да только явственно у Тереховой было ощущение, что за ней следили. Но как бы она не озиралась назад по Фрунзе, кроме широкой дороги, проходящих пешеходов и высоких домов ничего не было видно. Девушка миновала угловую церквушку из ржавого кирпича. На мгновение показалось, что в подъезде старого дома на той стороне улицы кто-то стоял, но стило медичке обернуться, как она никого и не увидела. Только лестница да старый дверной косяк с покосившимся проходом во двор.       Терехова ускорила шаг, буквально пробежав мимо двухэтажного желтого здания. Девушка очень сильно надеялся, что за ней не увязалась эти странные типы, которые подошли к ней в Клиниках после консультации – три парня и девушка блондиночка. Задавали вопросы про Дьячихина, но девушка им так не ответила, хотя они ее припугнули. Упомянули адрес, по которому проходили чаепития… – Придурок слишком близко…       Терехова заозиралась по сторонам в надежде отыскать источник громкого шепота, излишне громкого. Из черной пустоты круглого окна здания на той стороне дороге что-то мигнуло на секунду, но исчезло, едва девушка пригляделась. Ей надо было срочно уматывать к кому-нибудь из знакомых… Если за ней следили эти типы с ксивой, которая необычно покачивалась рябью, стоило Тереховой вглядеться в строчки. Девушка юркнула в подворотню, зная, что здесь будет проход. Но осыпающийся кирпич и ржавый металл гаражей стал угнетать девушку пуще прежнего.       – Ушла сюда…       – Сука, потеряем.       – Не потеряем…       В горло Тереховой воткнулась тупое острие, и возле девушки завихрилась вуаль волн. Асмодей обошел медичку, не отнимая палочки от ее горла. Он шел рядом с ней практически всю ее дорогу от Клиник, даже когда он села в такси. Пришлось полевитировать, чтобы нагнать, и только его неуемный попутчик помог скрыться с глаз долой, чтобы парень мог шагать рядом с ней.       – Откуда ты знаешь Скрывающие чары? – вопросил подоспевший Добрынич-Рюрикович, с недоверием глянув на Винницкого.       – Прочел в учебнике.       – Они необязательны к изучению на третьем курсе, – заметил хорсович.       – Мне помогли, – Асмодей пожал плечами.       – Но он очень не хотел пользоваться моими услугами, – осклабился Чешир, появившись в ногах первокурсника.       – Что это за хуйня?       Добрынич-Рюрикович отпрыгнул в сторону, а Терехова округлила глаза на ответившего по-человечески кошака.       – Говорящий кот…       – Откуда он здесь? – Разумихина выпучила глаза и ткнула в фамильяра пальцем. – Мы же отдали его… Только не говори…       – Полозов провел обряд, да, – Асмодей пожал плечами. – Теперь он мой фамильяр.       – То есть, – однокурсник поднял руки, обойдя Терехову, – мы намаялись с этим кудлатым уебком, получили пиздюлей от Полоза. Я ДО СИХ ПОР отхватываю подзатыльники от НЕГО…       – Ты охерел, малой? – Добрынич-Рюрикович собрался было отвесить братцу хлесткую затрещину, но Каспер заметался вокруг Винницкого и девицей.       – Перестаньте… пожалуйста! – Разумихина схватила хорсовича за рукав его атласового пиджачка.       – Фамильяр? – вопросил Добрынич-Рюрикович, все же лупанув младшего брата по затылку, что тот аж схватился за затылок. – Его разрешают иметь только третьекурсникам, откуда такие привилегии?       – Фамильяр… – вновь опасливо выдохнула Терехова       – Я настоял, – благоговейно сказал Чеширский кот, присев на задние лапы.       – Скорее наказание, – буркнул Асмодей. – Столько трындежа мне на ухо!       – Зато как ловко ты управился со столь сложными чарами, друг мой Асмодей, – заметил котяра, глянув на хозяина снизу-вверх.       – Умолкни.       – Вы – маги.       – А я думала, что она тупая, – произнесла Разумихина, кивнув на девушку.       Асмодей все еще тыкал ей в горло Ивонной.       – И я также думал, – кивнул Добрынич-Рюрикович, – «кто такой Дьячихин?». «Я не понимаю о чем вы», тьфу. Шарит про магию же. Однокурсник отвесил девушке затрещину.             – Каспер! – Николай осуждающе посмотрел на брата, – Бить женщину не красиво. И не этично.       – Ты дурачина, Каспер.       – Долбоклюй, я бы сказал.       – Хера вы мне все осуждаете?! – вскликнул первокурсник.       – Ну хватит! – сказал как отрезал Добрынич-Рюрикович.       Он невольно глянул назад, просто удостовериться, что их никто не услышал на улице. Еще чего не хватало, чтобы не-маги заглянули в эти проулки и застали такую симпатичную картинку – три парня и какая-то девица щимят простую медичку.       – Вернемся к нашему недавнему разговору, Анастасия? – предложил старшекурсник и также вынул палочку, наведя ее на девушку. – Кто такой Дьячихин?       – Я не понимаю, о кем вы говорите.       – Тогда откуда знаешь про магию? – подал голос Асмодей.       На какое-то мгновение Терехова потерялась, забегала глазками, пытаясь вывернуться из сложившейся ситуации, но в ответе так и не нашлась.       – Илона, пролистай-ка ее телефончик.       – Как скажете, Николай.       – Эй-эй, вы не имеете права! – закричала Терехова, стоило Разумихиной полезть в ее карманы.       – Умолкни, – бросил Винницкий сквозь зубы, ткнув Ивонной с большей силой.       Хорсовичи тут же удивленно уставились на него.       – А друг мой Асмодеюшка не так прост, – покачал головой Бегемот, хихикнув себе под нос, – каким малюет себя.       – Мы кажется спешили?       Асмодей встретился взглядами со старшим Добрынич-Рюриковичем.       – Так-то оно так, – Николай согласно кивнул, – но все еще есть законы, которых мы не переступаем. Кто такой Дьячихин?       – Я не знаю!       – Да твою же мать, – сплюнул в сердцах Каспер Добрынич-Рюрикович. – Может, Илона ей просто звездюлей даст? Она и расколется.       – Каспер, я против рукоприкладства, – возразила девушка.       – Как будто твоего согласия спрашивают, – вздохнул хорсович.        – Я тут все еще главный, – шестикурсник смерил младшего суровым взглядом, – а ты помалкиваешь да не путаешься под ногами. Взамен Полозу я говорю, какие вы были творческими паиньками. Обойдемся без тумаков – у меня есть более действенный способ разговорить нашу подругу.       – Эт’ какой?       – Знаю я одно заклинание, – Добрынич-Рюрикович недобро осклабился, – «Семь плюс-минус два», называется.       – Никогда не слышал.       – Я тоже.       – Не мудрено, – хохотнул старший, – заклинаньецо-то опасное. Для него нам, правда, требуется ребенок – желательно лет до шестнадцати. Но можем обойтись и тобой, Настюшенька.       – Вмять!       Терехова рухнула на зад, осунувшись, и попыталась отползти, но дорогу ей перегородила Разумихина.       – Вы же не имеете права использовать магию на простецах! Вова говорил, что вы, мариборичи, блюдете это правило!       – Ох, как наша подруга заверещала, – Чешир загоготал. – Но в чем в чем, а в сим же она права.       – Какой Вова?       – Сука, Дьячихин…       – Продолжай петь, малышка, иначе поссу я на наши законы. Как говорит наш Голова, – Добрынич-Рюрикович тяжело навис над Тереховой, – одним простецом больше, одним меньше.       – Вмять! Вова сейчас у себя в студии, я должна была увидеться с ним вечером и рассказать о вас!       – Видишь, не так уж это и сложно, – Добрынич-Рюрикович убрал палочки в карман и похлопал Терехову по щеке. – А теперь отведи нас к своему дружку.       – Нет, я-я н-не могу…       – Можешь, – Добрынич-Рюрикович медленно кивнул. – Помоги девочке.       – Почему я?       – Рот молчи свой и будь джентльменом.       Однокурсник Асмодея подхватил Терехову под руку и дернул вверх, девушка моментально встала. Озираясь на мольфаров, она пошла дальше по проулку. Разумихина потянулась к старшекурснику и спросила:       – Вы ведь не были уверены, что она расскажет, да, Николай?       – Просто Коля. Почему? Как раз наоборот, – хмыкнул хорсович. – Тут дело такое, Илона, стоит один раз правильно запугать не-мага, как он сразу выдаст все.       – И вы… ты… – поправила себя девушка, – считаешь это правильным?       – Правильно или нет – вопрос не моего толка, Илона, но это действенно. А закон я бы не приступил, не могу этого просто сделать.       Терехова провела хорсовичей улицами и дальше проехали несколько станций по метро. Девушка старательно не выпускала телефон из рук, то и дело с опаской стреляя глазами на старшего Добрынич-Рюриковича, который держался за поручни вагона настолько расслаблено, что Винницкому в какой-то момент стало не по себе. Шестикурсник выглядел беззаботным, словом ехал по житейским делам – случайный прохожий подумал бы, что парень едет на работу или за покупками.       Пока они ехали, старший хорсович активно расспрашивал медичку о дне исчезновения Афанасьевой. Картинка мало-по-малу начинала складываться в голове Асмодея. Кружок этого Дьячихин, должно быть, был какой-то сектой или еще чем-то, в которой находился некий ближний круг. В него-то Терехову и пригласили, но за особую заслугу – она привела Дьячихину пропавшую Афанасьеву, с которой что-то сделали вовремя упомянутой "Тайной вечери". Но что именно? И куда она делась после?       Нужным местом оказалась новостройка из песчанника и зеленого камня, уносившаяся ввысь множеством закрытых округлых лоджий, которые ни дать, ни взять похожи на бойницы в башне.       – На первом этаже у Вовы студия, – робко произнесла Анастасия Терехова.       – Ну так веди, – буркнул Добрынич-Рюрикович, и девушка повела Асмодея и мариборичей в подъезд.       Студия оказалась небольшим однокомнатным помещением, отделанным пастельными обоями и старым дощатым паркетом, за которым активно старались ухаживать. Всюду висели рамки с разнообразными рисунками – были и кое-как умелые портреты с пустыми глазами, и неопрятные пейзажи из волн, ударяющихся о скалы. Пара мольбертов стояли аккурат друг напротив друга, соединенные полукругами из соли, что не применил заметить Николай:       – Ха, старые магические фишки никогда не стареют.       – Тема, это ты? Наконец, от девки уже пора бы изб…       Дьячихин вышел из-за угла, где расположился разложенный диванчик. Манерная мордашка с завитой прической и серьга в ухе создали у Асмодея в голове понятный образ. Хотя по внешнему виду хорсович не назвал бы его не общепринятым любителем – одет в черную рубашку и серые свободные джинсы. Волшебные гости явно застали его в момент сборов – вряд ли бы он расхаживал по студии в кроссовках.       – Ох, Анастасия… – мужчина моментально поменялся в лице, – я думал, мы увидимся вечером. Кто твои… товарищи?       – Николай Иммануилович, – Добрынич-Рюрикович шагнул вперед, потянувшись за палочкой, – Управление магического правопорядка. Несколько вопросов разрешите?       – Без ордера?       – Видимо, вы не совсем поняли, кем я и мои протеже являемся.       Старшекурсник навел палочку на Дьячихина, если он им был, и следом за палочки схватились первокурсники. Асмодей ткнул Ивонной в горло Тереховой, та задрожала, не в силах проглотить подступивший ком.       – Мариборичи, – констатировал мужчина.       – Другое дело, – Добрынич-Рюрикович изогнул уголок рта. – Вы – Владимир Дьячихин?       – Да, это я.       – Когда вы в последний раз видели Алену Афанасьеву.       – Ой, давно мы с ней встречались, – Дьячихин задумчиво поднял глаза к высокому потолку. – Еще в конце лета дело было…       – Забавно, – шестикурсник хмыкнул, – а мы владеем иной информацией. Что вы виделись в понедельник на некоем обряде, после оного она и исчезла.       – Вряд ли я могу помочь вам с этим, Николай Иммануилович, – Дьячихин развел руками, опустив уголки рта. – Да и какое дело Марибору до пропавшего не-мага?       – Интерес появляется, когда один из подозреваемых изъясняется нашими терминами.       – В таком случае пусть ваш первокурсник уберет палочку от моего друга.       – Да мне как-то срать на закон.       – А я буду защищать своих товарищей, – Дьячихин вынул из кармана джинс палочку, – если потребуется.       – Ситуация становится еще интереснее.       – Повеяло вестерном, – проговорил Чешир будто бы отовсюду.       – Молчи. Откуда знаешь, что я первокурсник? – спросил Асмодей у Дьячихина.       – Сужу по тому, как ты держишься, парень. Не уверенная поза. Рука подрагивает, если присмотреться, – Дьячихин неопределенно качнул головой. – Франт в костюме, наверное, второкурсник, но слишком самоуверенно держится. Может, третьегодка… А девушка вызывает вопросы. Ты из чистокровных?       – Предпочитаю не отвечать на подобные вопросы, – процедила Разумихина.       – Значит, чистокровка. В наши дни молодежь такая толерантная, – протянул мольфар.       – Эх, что есть – то есть, – согласился Добрынич-Рюрикович, пожав плечами. – Но вольно лирики – где Афанасьева, уебок?       – А обязательно бросаться оскорблениями? Попахивает гомофобией.       – Ни разу, – Добрынич-Рюрикович мотнул головой, – я херосошу всех, кто мне не нравится. Да и ты не гей, можешь не прикидываться. Личико манерное, но держишься иначе. У Вита поза не похожа, когда он палочку держит.       – Сильно выдается?       – Не знающий, может, и не разглядит. Но ты не ответил на мой вопрос…       Телефон на низком столике зазвенел мелодией «А горький вкус твоей любви меня убил, теперь без сил…», и Добрынич-Рюрикович моментально, швырнул заговором под ноги Дьячихину, стоило тому дернуться за мобильником. Разумихина обошла старшего, не опуская палочки с уровня глаз. Хорсович медленно подошел и поднял трубку.       – Темочка Тонев, – прочел Добрынич-Рюрикович и провел по зеленой линии экрана. – М?.. К сожалению, Владимир не может подойти к телефону, но мы благодарим за ваш звонок.       Шестикурсник сбросил телефонный звонок, Дьячихин напряженно поморщился из-за ситуации, которая разворачивалась не по его планам. Однокурсник Винницкого поймал брошенный мобильник Дьячихина, и Добрынич-Рюрикович сказал брату:       – Набери Юзефову, молодой, сообщи имя-фамилию нашего нового друга и его номерочек – пусть пробьет, где он находится. О какой «девке» этот тип упомянул?       – Алло, Ян Зиновьевич…       Николай не сводил глаз с Владимира Дьячихина, он был сейчас похож на хищника, сверлящего свою жертву взглядом и готовящегося к прыжку.       – Об Афанасьевой? Я прав же.       – Отговориться не получится?       – Юзефов поручил своим людям заняться этим Тоневым, – сообщил Каспер Добрынич-Рюрикович, убирая свой мобильник в карман пиджака.       – Не-а, – цокнул языком Николай, вновь глянув на Дьячихина.       – Вов, не говори этому уроду ничего! – завопила Терехова.       – Умолкни, вмять, – шикнул Асмодей.       – Все нормально, Настен, – Дьячихин с теплотой посмотрел на девушку и скромно улыбнулся, – похоже, мы почти что попали.       – Почти что? Карты на стол, чудик, я же все равно тебя победю, получу свои ответы.       – А разве правильно не «побеждю»? – нахмурился Дьячихин.       – Уа! – Добрынич-Рюрикович задумчиво почесал затылок, – Блин, а и правда. Как правильно?       Разумихина фальшиво кашлянула, мольфары глянули на нее, и девушка смерила их тяжелым взглядом.       – Сорян.       – Ничего страшного, я понимаю, – Дьячихин прикрыл на мгновение глаза. – Бабы же. Первый раз?       – Наказание отрабатывают, – Добрынич-Рюрикович кивнул.       – Оу, незавидная участь, сочувствую. Но мне и моей подруге пора бы откланяться…       – Не так быстро.       – Ѯѣница!       Вспыхнуло слишком ярко, у Винницкого заныли глаза, будто бы солнце врезалось и выжгло зрачок. Прогремело. Добрынич-Рюрикович грязно заматерился. Асмодея кто-то ловко ударил в живот, парень согнулся и ругнулся.       – Вѯорвись!       Прогрохотало. Полетели осколки и штукатурка. Перед глазами плыло. В ушах неприятно звенело. В стене парень едва-едва различил пробитую корявую дыру, в которую сиганул Дьячихин, кинув Тереховой, чтобы следовала за ним. Но как бы ей удалось…       – Не уйдешь, падла. Стои столпомъ!       – Щитъ!       Белесый всполох пшикнул о пространство перед Тереховой, осветив переливающийся огнем барьер. Девушка стояла, подняв на уровень глаз палочку, и Асмодей обомлел, он не чувствовал от медички ауры, какая исходила от Добрынич-Рюриковичей или Разумихиной. Или Дьячихина, но его оттенок был неприятным, грязным и далеким.       – Сука, у нас дивергентка, – чертыхнулся старший Добрынич-Рюрикович.       – Пѫдавленїѥ…       Винницкий замер, словно молния пронзила его с головы до пят. Атмосфера в развороченной студии резко помрачнела. Воздуха страшно стало не хватать, парень едва ли смог обернуться к Разумихиной, которая стояла с наведенной Фалерией. Конец ее палочки поблескивал…       – …Ѯлато!       Мир вокруг моментально рухнул. Терехова истошно взвыла, выронила палочку. Барьер перед ней начал взрываться огненными всплесками волн, пока вовсе не рухнул оземь стеклянными отблесками. Каспера унесло куда-то назад, в дверь, которую снесло с петель. Николай Иммануилович упал на колено, кое-как пытаясь поднять голову. Студия вертелась, как если бы Асмодей попал в центр смерча. Перед глазами заплясали кляксы, похожие на телевизионную рябь. Краски исчезли. Был только вой, перебивший звон в ушах, а из красок только золото, мелькавшее на конце Фалерии.       – Притѫписѧ!..       Красная вспышка ударила по Разумихиной, и у той закружилась голова. Тут же мигнуло, и мир вокруг стал прежним.       – Брысь! – палочка Разумихиной вылетела из ее рук.       Дьячихин спикировал назад в студию и подхватил рухнувшую Терехову.       – А ты талантливая магичка, – заметил он. – Подавляющие чары доступны не каждому. Прими мое восхищение, девочка.       – Я… у-убью… эту ш-шалаву, – тяжело изрекла Терехова.       – Умолкни, девка, – процедил Дьячихин, искоса зыркнув на подругу. – Мы не будем вступать в бой, потом поквитаешься. А наши друзья пусть займутся нашим козырем…       Мольфар заговорил формулу, но голос его не оказался привычным. То был шепот, но шепот был криком, звучавшим ужаснее вопля самой смерти. Асмодей от этого голоса покрылся потецом, вот как звучал шепоток.       – Сѫть на сѫти, – произнес мужчина, – иѯменчивъ темпъ. Ѻбраѯъ искаженъ – ѯеркало тресноуто. Ныне не монстръ, но болѣѥ не человѣкъ, а сѫщество ѡбъ искаженїи…       Все затихло, но тут же где-то далеко-далеко раздался рев, заставивший мольфара неприятно заулыбаться. Он коротко усмехнулся и, произнеся «Продвинь мѧ сквоѯь миръ!», исчез вместе с Тереховой. Асмодей ругнулся, но Добрынич-Рюрикович сам отмахнулся да просеменил к кривой дырени в стене.       – Забудьте о них, молодые, – сказал он, выглядывая на улицу, – одна хорошая наводка есть, но дела у нас, верно, сейчас пожестче будут. Похоже, перевертыш.       – Ох, вмять, а это херово, – просипел младший Добрынич-Рюрикович, ввалившись в студию.       – Не то слово…       – Что там? – спросил первокурсник, заметив, что старший брат поглядывает в телефон, поджав губы.       – Код «жопа», вот что! – сплюнул хорсович. – Ян Зиновьевич?.. Да, Николай Иммануилович на проводе. Почему красный код тревоги?..       – Красный код?       – Обозначение в УМП – нечто, угрожающее безопасности обоим сообществ, – ответила Разумихина, приняв руку Каспера, который помог ей подняться. – Каждому, кто имеет отношение к Управлению, приходит уведомление, если что-то случается. Не важно где.       – Я вас понял, товарищ майор. Присоединяемся к перехвату, чтобы сократить время. Николай Добрынич-Рюрикович убрал телефон в карман и обернулся к первокурсникам.       – Похоже, наши планы меняются, ребятушки, – нехотя признал он и цокнул с досады, злобно поджав губы. – Не сидеть вам в стороне – Илона, мне так-то все равно, откуда ты знаешь магию такого уровня, но она пригодится. Будешь подавлять нашу угрозу с высоты. Ты вместе со мной будешь отвлекать, – сказал шестикурсник брату, – а ты стой в стороне.       Винницкий смолчал.       – Твой фамильяр, может, и саппортит тебя, но как источник магии ты очень не надежный, – пояснил старший хорсович, – поэтому тебе лучше не встревать.       – Коля, но это не честно! – возмутилась Разумихина. – Асмодей смог использовать сложные Дезиллюминационные чары! Он справится.       – Я все сказал, Илона, – отрезал Добрынич-Рюрикович и глянул на брата. – Подставишься под удар – получишь пизды, и папаше еще позвоню, расскажу, как ты обосрался.       – Ты этого не сделаешь, – осторожно проговорил первокурсник.       – Откуда ты знаешь? А теперь за мной, мокроносики.       С этими словами Добрынич-Рюрикович сиганул в дырень в стене и, подхваченный Потоком, понесся вперед. Первокурсники последовали за ним. Во второй раз Винницкому легче дался вход в Поток, который теперь оказался периной, расстелившейся буквально на всем пути. Воздух толкал его по бокам и сзади, не позволяя рухнуть камнем вниз. Ветер рассекал пространство, свистел в ушах, бил по глазам, отчего на тех наворачивались слезы.       Первокурсники неслись строго по прямой, а вот старшекурсник то и дело выдавал всевозможные финты в воздухе. То он вертикально летел по широкой улице мимо зеленеющего бульвара, то уносился вверх, закручиваясь словно водоворот.       – Как он это делает? – крикнула Разумихина Касперу.       – Техника free-fly, – ответил ей хорсович, – я ей тоже хочу научиться. О, смотри-смотри! Он делает бауэр.       Подпрыгнувший в воздухе, Добрынич-Рюрикович оттолкнулся от Потока и заскользил по сливу на краю крыши. Следом парень сделал шаг, и потом воздух в его ногах взорвался, уничтожив пространство вокруг, и позволил Добрынич-Рюриковичу ускориться.       Прибыли они к огромной башне Торгового центра, который расположился на кольце перед Клиникам, и то, что увидел Асмодей, повергло его в шок. Это существо было громадным, разносило в пух и прах шоссе перед мольфарами. Гипертрофированное исхудалое туловище было габаритами с многоэтажные дома, стоявшие по соседству. Неприятная козлиная морда истошно ревела, уничтожая машины и постройки своими ветвистыми рогами. Широченные копыта топтали всякого самарчанина, который не успевал убежать. Не-маговская полиция стреляла по нему из пистолетов, но в сражении с таким чудовищем пуля явно была последним средством уничтожения.       – Что. Это. За. Херня? – изрек Добрынич-Рюрикович, тыкая в громадного тельца пальцем.       – Перевертыш, – сказал брату Николай, и брови у него сошлись к переносице, – вот только кто… ‘От же блядота!       – Прямо на ухо, – Каспер отшатнулся в сторону.       – Я вспомнил, что за таблетки пил Ванечка – это стимулятор полиморфинга.       – Неприятно звучит, – произнесла Разумихина.       – На деле еще хуже… Осторожно! ЩИТЪ!       Телец метнул машину в башню, и та высекла огненные искры, рухнув о барьер, созданный Добрынич-Рюриковичем. Монстр взвыл пуще прежнего и замолотил худыми ручонками. Николай стянул джинсовку и передал брату.       – Зачем?..       – План меняется еще раз, шкет, – перебил братца шестикурсник. – Все втроем сидите здесь и не встреваете. Это слишком опасно, этим полиморфом займусь я.       – Ты один не справишься! – прорычал Каспер.       – С хера ли? Тем более, сюда уже едет Юзефов с перехватчиками. Мотайте на ус, мокроносики, и не высовывайтесь.       – Ох-ох, не к добру все это, – сокрушился Чешир где-то слева от Асмодея.       Добрынич-Рюрикович встал во весь рост и провел палочкой по ладони, которую до боли сжал. Капли крови, неприятно похожие на гранатовый сок, упали на бетон крыши, и четыре пальца оплела кровавая нить, вытягивающаяся в кинжал. Он переливался венозной жидкостью, но форма его была четкой и ровной. Старший спрыгнул с крыши, вертясь словно он живой йо-йо, и подобно Желтой молнии Конохи взмыл воздух, рассекая звук. У билборда он сделал флип, и его тело по инерции унеслось в сторону.       Тут-то Николая заметил громадный перевертыш, и выбросил исхудалую руку для удара. Но кулак не достиг Добрынич-Рюриковича – хорсович спиной понесся вниз, перекидываясь из стороны в сторону, пока монстр молотил кулаками по трассе раз за разом, стараясь попасть в назойливого мольфара. Шестикурсник, улюлюкая, звал чудище за собой, мечась по дороге, полям, парковкам и зданиям, которые телец сносил с устрашающей ловкостью.       – Что этот придурок делает?       – Эй, он вообще-то мой брат!       – Тогда за хером он ведет эту тварь к тому жилому дому? – вопросил Винницкий, ткнув пальцем в советскую пятиэтажную «хрущевку».       Добрынич-Рюрикович взмыл по стене словно заехал по дуге, крутанувшись у края крыши. Воздухе он задержался, а полиморф врезался в здание. По городу загудела назойливая сирена, отдавшаяся эхом со всех сторон. Перевертыш замедлился на какие-то полминуты, но старшему хорсовичу хватило этого времени, чтобы сделать хук-ап в моменте. Он пролетел у икр, и вовсе стороны брызнула кровь. Глубокий вой перебил сирену, заставил первокурсников зажать уши. У Винницкого даже голова заныла от этого рева.       Инерция унесла Добрынич-Рюриковича со дворов на открытую дорогу, где горели врезавшиеся машины. Он затормозил ногами, подняв пыль, но лишь на мгновение впрочем – парень тут же ушел в гэп, проносясь прямо перед неприятной козлиной мордой. Хорсович как будто зацепился чем-то на расстоянии, и Винницкий почувствовал холодный ветер, который сильным потоком обдал его и его однокурсников. Камнем Николая унесло вниз, где Поток подхватил его в спину вновь, и он разрубил копыто монстра. Он сайдхопнулся между ног, прорубая второе копыто, но заклинание зацепило лапу лишь краем. Хорсович взмыл вверх.       Телец сделал выпад кулаком, он просвистел прямо у уха Добрынич-Рюриковича. Тот сразу же вскинул руку с кинжалом из крови и прошелся по всему запястью монстра. Рев поднялся еще более жуткий. Перевертыш отшатнулся и потянул исхудалую руку, разнося крышу многоэтажки в бетон и щепки. Поднялась пыль, и Николай сперва скрылся из виду, но следом вылетел, мчась к билборду в центре кольца трассы.       Телец рванул следом за ним, вновь занеся руку для атаки. Добрынич-Рюрикович сгруппировался и рванул вперед, готовая какую-то формулу. Он сделал флип, наводя палочку, но в тот же момент телец рубанул ладонью наотмашь.       Крик Каспера растаял с нарастающим воем сирен.