Асмодей никогда не смеется

      Повеяло холодом, ветер подхватил полы тулупа. Асмодей потуже затянул шарф. Обильно выдохнул пар. Снег искрился в вечереющих лучах багрового заката. Внутри все леденело, толпа, собравшаяся вокруг, пугала до усрачки. От них первокурсник чувствовал себя не комфортно – собрались все, от хорсовичей до дажбожичей. Толчея ликовала, подхватывая каждое слово Константина Владиславовича – он объявлял летунов.       Давший по бокалу ирландского красного Добрынич-Рюрикович ошивался рядом, то и дело вставляя свои три копейки.       – Наш Тур де Франс! – кричал невпопад Николай, просивший Винницкого называть его по отчеству.       – Наш Тур де Франс, – подхватывал Демирев, сгибаясь от хохота. – Вы знаете, что делать – кто первый, тот и победитель!       – Удачи, брат, – Руся ободряюще похлопал Асмодея по плечу.       Гончаров передал Винницкому «вику», наполненную вытяжкой от Лясуна. Парень обильно затянулся – по горлу и легким ударил вкус банана со знакомым оттенком блевотины. Тут же первокурсник зашелся долгим кашлем, из носа повалил дымок. Яковлевич встряхнул товарища, того обдало неприятной дрожью от чужого касания. Захотелось исчезнуть, но не сейчас – Асмодей просто не мог. Парню удалось одолеть предыдущих пятерых соперников в «Крыле-23» и проиграть новому оппоненту он не мог себе позволить.       Винницкого проводили к линии старта.       Комендант Двора щелкнул пальцами, указав на пару участников залета. Сегодняшний круг Асмодей проведет с парнем из сварожичей. Одногодка Иммануиловича по рассказам Ласки и Гончарова занял в прошлом году 8 место, уступив первогодке, который не смог одолеть в следующем туре пухлого однодворца «Трохни» Берны.       – Я тебя урою, посос, – выплюнул шестикурсник, почти вплотную дыхнув Асмодею в лицо.       Морда у него была неприятная, деревенская настолько, насколько было возможно. Круглое лицо с ямочкой на подбородке. Уши торчат. Короткий ежик. Громадный нос. Наслушавшись побасенок однодворцев, парень никак не мог взять в толк, как с таким уродством коменданту могла изменять его бывшая и в конце концов променять на него без зазрения совести. Хмурая яшма встретилась с грозной морской зеленью, и Винницкий сделал еще тяжечку «викой», попытавшись не совсем удачно подавить кашель. Он был благодарен всему, что многие стали думать, что внутри лишь никотин, а никак не стимулятор для потенциала.       Чеширский незримо в ногах Асмодея блаженно скалился, парень чувствовал это.       – Э! Эй! Бугаевский, отошел! – зарычал Николай, широким шагом преодолевая расстояние до летунов. – Тронешь его, и я сломаю тебе хер.       – Сломается этот выскочка на пути залета, Коля, – бросил сварожич, криво изогнув уголки рта.       Комендант властно поднял указательный, и мариборичи вокруг стихли. Лишь ветер свистел в занесенных снегом крышах бульвара. Он вынул палочку и поочередно указал на Асмодея и Бугаевского, те встали чуть поодаль друг от друга. Иммануилович принял от Асмодея тулуп и «вику». Кожа под свитшотом моментально покрылась мурашками, стало еще холоднее.       – Все. Или. Ничего, – с расстановкой проговорил Демирев и кинул куда-то в толпу: – Ося, включай музыку…

Интеллигенция будет кривить носом: фу так писать,

Но Олимпийский будет со мной громко петь и плясать.

Я вне формата и я хотел на это чихать,

Россия — страна крайностей — «Ни дать, ни взять».[1]

      Асмодей принял стойку. Бугаевский хрустнул костяшками, запрыгал на месте. Комендант воздел палочку кверху. Руся и Роман в первых рядах затаили дыхание. Николай, приняв от брата бутылку ирландского красного, сделал долгий глоток. Каспер потягивал свою сигарету, не сводя глаз с однокурсника. Константин Владиславович выжидал, водя глазами по паре летунов. Бегемот не слышимо прошептал Винницкому на ухо. Внутри полилось как из рога изобилия – бутон раскрылся, мышцы на ногах сжались. Асмодей увидел потоки воздуха.       – Червленыи… – проговорил Демирев, и из палочки в облачное небо прыснула шлейфовая струя. Первая секунда… вторая… третья…       Асмодей запустил пальцы в снег, часто задышав. Струя взорвалась в небе ярким алым фейерверком. Винницкий потянулся к Потоку, тот подхватил его сразу же. Ноги оттолкнулись от снега. Морозный ветер больно резанул по щекам, соперники понеслись по маршруту. Бугаевский сразу же подсек хорсовича, Винницкий потерял равновесие – затолкал ногами по земле, кувыркнулся в воздухе.       …Он тебя обошел… – проговорил Чешир где-то в голове.       – Ты просто капитан Очевидность, – буркнул Асмодей.       Вытянувшаяся аллея Медного бульвара уже заканчивалась. Брусчатка упиралась в кованные изгороди. Вниз по насыпи спускались аккуратные ступеньки. Деревянный настил пирсами прорезал Мертвое озеро, отталкивающе бледное. Парень наслушался страшилок, мол, Хансовна любительница прогуляться по льду озера, и тогда мавки поднимаются со дна с телами мертвецов, которые тянутся к Белой. Да, старшие любили жути нагнать.       …Не отвлекайся, этот сварожич уже почти пересек озеро…       Котяра оказался прав – Бугаевский скакал по булыжникам на дальнем берегу, где организаторы поставили жаровни. Эти были первой точкой пересечения. Правила были крайне просты – участники залета должны были преодолеть маршрут не далее, чем за пять минут, потушив каждую жаровню. Всего их было три пары, в одной из которых огонь потух с появлением волшебного всполоха. Винницкий чертыхнулся.       Парень крутанулся в воздухе, перевернувшись на спину. Потоки воздуха скользнули по выброшенным вперед рукам. В ушах засвистело. Скорость набралась, сопротивление воздуха стало минимальным. Со старшиной Барчем первокурсник проработал план, согласно нему Винницкий должен был держаться за спиной старшегодки вплоть до конца маршрута. Основная сила тяжести воздуха уходила бы на Бугаевского, а Асмодей смог сохранить силы для рывка. Но Саныч предупреждал, что Володимир не так прост, как прошлые участники.       Хорсович-второкурсник Адамчук в прошлом туре пер напролом, у него были проблемы с техникой амортизации. Бугаевский лавировал на поворотах, используя пятки ног и разворот на шестьдесят.       Дажбожич-четверокурсник, товарищ «Бороды» Медведева, Гавриков бывший десятым в прошлогоднем «Крыле» не отличался большой скоростью, какую мог развить Асмодей. Благодаря коменданту парни высчитали, что Винницкий в среднем не плохо набирает 90 км/ч. Вот только Бугаевский мог на схожей дистанции в среднем набрать 150 км/ч.       На середине озера хорсович выпрямился, поджал ноги. Чешир с наслаждением алкал где-то внутри парня. Винницкий почувствовал, как скорость начала падать, а тяжесть Потока мощным хлыстом ударила в грудь, едва-едва прикрытую руками. Асмодей выставил ноги, ушел в инертное падание. Коснувшись кончиками пальцев воды, вновь отдался Потоку и левым зубцом сиганул вверх. Ветер резанул по щекам.       Асмодей вытащил Ивонну из кармана и махнул ею, прицелившись в жаровню.       – Боурѧ мглою небо кроѥтъ, вихри нежныѥ кр҇те! – прокричал Винницкий, и из конца палочки вырвался ветрогоном снежный буран, который, свища мощной силой, потушил жаркое пламя.       …С каждым разом все лучше и лучше… – заметил кот где-то в мыслях.       – Я знаю.       У остовов скал Асмодей приземлился на правый зубец, крутанувшись корпусом. Поток понес вдоль бритвенных каменных обломков. Бугаевский запутался в трех осинах, которые голыми иглами торчали вдоль изрезанного берега. Заприметив нагоняющего его оппонента, он не без удивления и злости зыркнул на него.       – Ах ты же, блядская пиздопроебина, – взвыл сварожич, ворочаясь в воздухе то так, то сяк, лишь бы не потерять первогодку из виду, – хули ты, мразота, плетешься за мной? Сгинь!       – Пососи мой хер.       Шестикурсник заскользил по дуге, стоило деревьям резко дернуться вправо. Покрытый редким снегом голый бережок, где по обыкновению рос пустырник, мог оказаться идеальной возможностью подобраться к сварожичу. Асмодей «зашагал елочкой», пытаясь сократить расстояние. Давление Потока на грудь увеличилось. Островки льда медленно выплывали по извилистой речушке в трех людей шириной.       По маршруту летуны должны были достигнуть поднимающихся скал и рвануть к усыпальницам на одиноком островке, который белым булыжником лежал в этой части озера. Асмодей не был там ни разу, лишь издали наблюдал вместе с Разумихиной и Илларионовым на пляже возле Дворового домика, Гнезда, для посиделок. На острове высился комплекс зданий с высокой колокольней.       До него оставалось совсем ничего, а когда Бугаевский влетел вверх по длинной лестнице, Асмодей продолжал лавировать по озеру. В паре стрельчатых окон, что были схожи с горящими очами, будто бы колокольня могла быть живой, сварожич достиг второй жаровни.       – Съеби из Марибора, ничтожество, – прокричал шестикурсник, оказавшись на выступе шпиля, стоило Винницкому взбежать на площадь двора.       – Сука.       …Он свое получит, расскажи только Николаю…       – Умолкни, кот, – рявкнул хорсович, взмыв к верху колокольни. – Гонитъ ветеръ тоучъ лохматыъхъ клочьѩ, снова настѫпили хлада!       Поток ветра смерчем закружился, сбивая ритм пламени. Последняя жаровня зажглась на пирсе, только прямой путь через все Мертвое озеро. Залет по прямой на чуть больше полтора километра. Когда парень готовился к первому раунду, прошедшим в конце третьей недели в Мариборе, с Добрынич-Рюриковичем выяснилось, что Асмодей не плохой спринтер в залете по прямой. Не отличный, но долгое время способен на высокой скорости гнать без остановки.       Винницкого подхватил Поток, и его унесло вперед. Бугаевский оставлял за собой шлейф брызг, глупо ржал и в какой-то момент принялся выкидывать заклинания. Асмодей стал метаться из стороны в сторону, но один всполох все же попал в плечо – хорсович тотчас завертелся волчком.       Крутка Асмодея закончилась неприятным оттягиванием в желудке. Парень вновь набрался в скорости. Морозный ветер трепал волосы. Нагоняемый сварожич-шестигодка странным образом дрыгался в воздухе, не в состоянии набрать высоты. Только спустя время Винницкий понял, что к ногам этого идиота прицепились мавки. Видимо, всплыли из-за его окриков оппонента.       Эти крохотульки со сплющенными мордашками и чередой виднеющихся костей на спине, клыками цеплялись за штанины Бугаевского, подбираясь к лицу. Асмодей потянулся за палочкой, когда в мыслях промелькнул Чеширский вопросив:       …Не уж-то хочешь помочь врагу?..       – У меня нет врагов, – ответствовал тому Асмодей, припоминая формулы, которые гонял весь месяц вместе с Лаской.       …Все сварожичи ненавидят наш Двор…       «Наш Двор» никак не звучало привычным, особенно из незримых уст вечно бубнящего что-то парню на ухо кота. В моменты сна Винницкий чувствовал, как эта херота ворочится где-то у него в ногах, пытаясь устроиться удобнее. Разумихина изъявила желание подарить ему лежанку с когтеточкой, но Бегемот так скривил физиономию тогда, что девушка была готова того на хер слать. Так сломать подобный альтруистический жест…       …Я ей не домашний кот!.. – возмутился Чешир.       – Ко мнѣ, мавкы!       Каждая мавка в моменте расцепила зубья и, подхваченная нитями магии, помчалась в сторону Асмодея. Первокурсник сделал палочкой зигзагообразный жест, параллельно читая наказ:       – Раѯрѫбъ!       Сперва эффекта чары не дали, и Винницкий был готов проклясть себя, что в очередной раз попытка с этой формулой провалилась. Но в следующий миг Ивонна выплюнула зеленую искру. Та в мгновении ока приняла форму полупрозрачного серпа, который одним ловким вжухом располовинил мавок. Асмодей почувствовал, как пот стекает по лбу, а в носу поднялось давление.       …Эти чары все еще не твой уровень, друг мой Асмодеюшка…       – Отъебись.       Тут-то в Асмодея прилетела красная молния, она махом откинула руку хорсовича, которой тот держал палочку. Парень ощутил, как Ивонна выскользает из хватки ладони, будто она разом пропотела донельзя. Винницкий отреагировал тут же, схватившись за палочку второй рукой. Ивонна решила, видимо, покинуть хозяина и присоединиться к Бугаевскому, который замер в воздухе, тыкая палочкой в оппонента.       – Магией пользоваться на маршруте нельзя, мокроносик, – улыбался сварожич противной лыбой.       – Да ладно? – протянул Винницкий, в потугах удерживая свою палочку.       …Теряем время, друг мой Асмодеюшка, уже идет четвертая минута…       – Спасибо, считаешь за меня, – стиснув зубы, прогудел Винницкий.       – Ах, – шестикурсник небрежно отмахнул палочкой и унесся дальше, – хер с тобой, Винник.       – Я эту кличку Маглиновскому в пиздак запхаю, – прорычал Асмодей и ринулся следом.       …Мне кажется, вряд ли у него есть…       – Завались.       Впереди приметился пирс, а на нем жаровни и гуляющие тени зрителей. Одна из них – подхваченные полы с белым драконом комендантской черной симуи. На плечах у Демирева Асмодей уже различал шаль на песцовом меху, в которую он активно запахивался. Винницкий проделал «дрель», соседний слой Потока толкнул в вытянутые ноги, но скорость Бугаевского была все равно выше. Тот уже почти достиг деревянного настила пристани.       Асмодей выхватил палочку и махнул ею, целясь в жаровню с пламенем.       – Хлещи жгоучею крапивои!       Ветер стал круче. Зашелестели со всех сторон занесенный белой периной ветки. Засвистела вода. Винницкий набрал в скорости. Вихры мороза ударили по хилому пламени, тот час умертвив его. Бугаевский в сердцах обернулся, лицо исказила разъяренная гримаса. Асмодей запружинил Поток, сделал гэп.       И в тот же миг взвинченным его бросил вперед вихрящийся ветер.       Это была последняя возможность, что осталась позади, когда сварожич, стоило Асмодею поравняться с ним, улыбнулся ему, словно замедленная съемка случилась. И как тряпичную куклу оставил Винницкого плестись вновь в хвосте.       Асмодея встречали на причале вялыми аплодисментами, остальные овации забирал активно шестикурсник-оппонент. Его в крепкие объятия и поцелуи загребла рыжая девушка в красном пальто ее Двора. К Винницкому моментально примчались Русик с Яковлевичем, буквально на ходу накидывая на товарища тулуп и теплые пледики в клетку, от них в морозном воздухе поднимался пар. Холод бился в груди, гулял мурашками по всему телу, скукоживался в низах.       Добрынич-Рюрикович уже подавал однокурснику горячий шоколад.       – Ты пей-пей, Асмодей, – приговаривал он.       Слишком сладкий.       Разумихина в очередной раз перебарщивала с сахаром, но парню казалось, что когда-нибудь она научится в граммовки. Сегодня она не пришла на залет, потому что готовила завтрашнее задание по алхимии. Аграфена Ягевна распорядилась, чтобы первокурсники написали почасовой отчет о приготовлении настойки от беспамятства. Неделей ранее кто-то из сокурсников Асмодея – вроде Труфанова Ипатия из дажбожичей – умудрился запалить тетрадь со всеми алхимическими рецептами Бабкиной, какие могли быть за пять лет. Пятый курс Аграфена Ягевна отмела сразу же по причине, что «они слишком недолюбливают остальные курсы».       – Есть, конечно, исключения, – продолжала она, – навроде Мишутки Илларионова – славный мальчик, умнейший среди своих, хотя и ленивый несколько. Девоньки, обратите на него внимание. Ох, Леся, конечно же, ваша Староста, Влодзимежик и Сереженька тоже вхожи в активную часть их набора. Ипполитушка и Темочка мне, кажется, Научное никогда не покинут. Добрыня с Анасьюшкой и Констанцией подустали от всего этого гама.       В общем, за исключением названных людей Аграфена Ягевна отмела возможность, что какой-то пятикурсник «слил» рецептуры, но вот о четвертом курсе она отозвалась уже похуже. Особенно, если кто-то из них советовался с шестым курсом, а ведь с ее слов такие были.       – Ленивые бездари, – буквально выплюнула Бабкина.       – Эй, первак! – окликнул Асмодея сварожич, обнимая рыжую девушку за талию. – Запомни на будущее – нельзя использовать палочку на противнике, когда идет залет.       Все вокруг моментально загудели да заухали на Винницкого, отчего тому стало не комфортно.       – Но я тебя не осуждаю, мокроносик, – продолжил меж тем шестикурсник, давя неприятную улыбочку. – В следующий раз постарайся лучше, а я, так и быть, подумаю, поддаться ли тебе.       – Мне кажется, или ты до хера на себя берешь, Володь?       Старший Добрынич-Рюрикович сделал шаг в сторону Бугаевского, но Константин Владиславович выставил пальцы, преграждая путь однодворцу.       – Нет, – коротко сказал комендант, едва ли оторвав взгляд от сгущающихся над озером сумерек. – Ничтожная выскочка всегда будет кичиться победой, Коленька. Но вкус победы начинает горчить, стоит проигравшему встретить свой проигрыш улыбкой в сторону врага. Не так ли, Асмодеюшка?       Демирев и Винницкий встретились взглядами, но Асмодей и не думал улыбаться. Ни за что в жизни. Слишком глупая и не нужная эмоция. Но было похоже, что комендант Демирев воспринял камень в яшмовых глазах первокурсника как-то иначе. Константин Владиславович обнажил ряд зубов, расплывшись в улыбке.       – Комендант хорсовичей верен себе, – проговорила рыжая девушка-сварожич, косовато стреляя глазками на Демирева. – Как и всегда, в прочем. Пытается казаться круче и забивнее, чем и показывает свою идиотию.       – Не помню, чтобы сварожичским шалавам давали право на слово, – сухо произнес Демирев, прикрыв глаза.       – Так потому Медведева здесь и нет, – хохотнула девушка.       – Слухай сюда, манда тупая, – процедил Гончаров сквозь зубы, резко развернувшись, – че ты пизданула там про моего братка? Тебе че, сосалку сломать? Не посмотрю на то, что ты баба.       – Завали еблет, лысый нацик, – медленно отрезал Бугаевский, зыркнув на Романа исподлобья. – Еще раз вякнешь, чего такого на мою девушку, и одним хорсовичем станет в Мариборе меньше.       – А Родиончик разрешение даст тебе? – заржал Гончаров.       – Сейчас проверим.       Сварожичи все как один потянулись за палочками. Хорсовичи встретили жест тем же, даже Асмодей непроизвольно был готов выхватить Ивонну, но онемевшие пальцы давали о себе знать. Холодный воздух резко стал наэлектризовываться. Нервы взвинчивались. Комендант Демирев внезапно обернулся – улыбка спала, выражение лица вновь стало отсутствующим. Ледяной сапфир в зеленых глазах на секунду наткнулся на рыжую девушку и тут же ушел куда-то в сторону.       – Попытаешься убить моего хорсовича, – подал голос Константин Владиславович тихо, – и очень сильно об этом пожалеешь, Володимир.       – Боюсь, силенок не хватит, сударь комендант, – качнул головой Бугаевский с уверенностью, что его рост даст что-то против Демирева.       – То же скажешь Анне Мовсесовне?       – Чего?       Лицо сварожича на мгновение побледнело.       – Меня ты можешь не бояться, что очень глупо с твоей стороны, но твоя староста… – комендант изогнул рот в полуулыбке, – ее сила ведь пугает тебя. И каждого из сварожичей, или я ошибаюсь?       Возникшая напряженная пауза заставила всех убрать палочки.       – Не следует вам нарушать перемирия, – продолжил комендант Демирев, – особенно сейчас, когда у Анюты… э-э, плохое настроение, назовем это так.       – Ты никогда не имел чувства такта, Костя, – заметила рыжая девушка, приобняв Бугаевского за руку. – Слишком жирно говоришь о таких темах.       – А ты до сих пор не имеешь чувства уважения к старшим, Елисавета, – ответил ей на то Константин Владиславович. – Тебе бы поучиться у Асмодеюшки этому.       Демирев все же удостоил эту дамочку взглядом, моментально сморщившись от ее вида.       – Ты потеряла возможность так фамильярно обращаться ко мне еще полгода назад. Напоминаю, я – комендант.       – До сих пор не можешь забыть?       – Выворачивает каждый раз, как вспомню, что ебал тебя.       Вновь возникла пауза. Асмодей не мало удивился – ту самую Щур он видел впервые в жизни. Малость овальное лицо – немного детское – и обрамляющие его каскадом насыщенные красно-коричневые локоны. Чистые зеленые глаза. Ростом она была, может, с самого Константина Владиславовича, а держалась, как любой другой сварожич, какого Винницкий встречал.       Бугаевский цокнул – нервы у него взвинчивались – и медленно, как бы подыскивая хороший предлог, подошел к коменданту хорсовичей.       – Не поднимай такие темы, Костя, – произнес он, наклонившись к его уху, – по хорошему говорю тебе это.       – Константин Владиславович, – так же тихо поправил Демирев, подтянувшись к уху Бугаевского. – По-хорошему напоминаю тебе это, Володимир.       Воздух пронзил разряд. Сейчас эти двое могли начать бить морды, только подсказывала Асмодею чуйка – комендант уничтожит сварожича, едва ли оставив от него хотя бы мокрое место. Тут Иммануилович и протрезвел, клином встряв между мужчинами. Он развел их по сторонам, приговаривая:       – На том предлагаю и порешить неурядицу. Имеем факт – Асмодеюшка проиграл, а Володя победил в этом туре. Правила мы все знаем! – продолжил Добрынич-Рюрикович, куда громче. – Оппонент имеет право оспорить первенство на повторном залете ровно через неделю или раньше по обоюдному согласованию.       – Я не против, – пожал плечами Бугаевский, как в каком-то подростковом фильме, продолжая таращить зенки на Константина Владиславовича. – Если недоносок решит повторить залет, пусть пришлет голосовое на почту. До встречи.       Сварожич подмигнул Асмодею, и все стали неспешно разбредаться. Винницкий увидел, как комендант смотрит вслед Бугаевскому и рыжей Щур, похрустывая пальцем. Лицо его ничего не выражало, но губы были сжаты в тонкую ниточку. Добрынич-Рюрикович отошел к старшему товарищу, явственно пытаясь завести разговор о сторонней теме. Рома вернулся к Асмодею, который продолжил делать осторожные глотки обжигающего и сладкого шоколада.       Хорсович заговорщически указал на Русика.       – У нас запланирована посиделочка.       – Виски и кола? – предположил Асмодей.       Парни любили в конце каждой недели собраться на бокальчик-другой. По обыкновению и Гончаров, и Ласка умудрялись втянуть в Гвардейку, как старшие обзывали общежитие Двора, бородатого сварожича Медведева. Хотя это было очень тяжело из-за уставных правил Марибора – дворовым лицеистам запрещено пересекать ворота иных общежитий, кроме собственных. Если такая возможность, как появление Медведева в Гвардейке, оставалась не у дел, то парни выбирались в ближайший кабак – «Эгоистку». Там, по словам Медведева, тот был знаком с владельцем, что Винницкий ставил под сомнение.       – Сегодня без крепкого, – Гончаров покачал головой к удивлению первокурсника. – Только пиво.       – Еще рыбка, – вставил три копейки Руся.       – И вечернее кино, само собой, – кивнул Яковлевич не без гордости, положив руки на бока.       – Что за фильм?       – «Джентльмены» от Гая Ричи.       Рома положил руку на плечо Ласки.       – Хохол ни разу не видел, а мы с Бородой и не против пересмотреть, – сказал он.       – Ты тоже пойдешь? – Асмодей глянул на однодворца.       – Я за любой кипишь кроме голодовки, – первокурсник развел руками, блаженно осклабившись.       – Где вечер планируется? Константин Владиславович не в духах, похоже.       – Это ды-а, – тихо протянул лысый третьекурсник, осторожно украдкой поглядывая на старшего. – Но на такой случай у нас была идея.       Пара друзей переглянулась и самодовольно принялась давить лыбы. От этого у Асмодея пот на спине проступил. Переслащенный шоколад резко стал отдавать кислинкой. Да и теплые пледики на плечах стали не приятны.       – Понимаешь, о чем они? – вопросил Асмодей у Добрынич-Рюриковича.       – Ни единой мысли.       Третьекурсники ничего не сказали, лишь быстро увели пару первогодок с пирса, пока комендант Демирев и шестикурсник вполголоса переговаривались.       – Это херовая идея, – заявил товарищам Асмодей, когда пара однодворцев привела его и младшего Добрынич-Рюриковича к месту, где планировалось пиво, рыбка и кино.       – Сумасшедшая, я бы сказал, – поправил Добрынич-Рюрикович полный идиотской улыбки, наблюдая из-за угла за общежитием Двора Сварог.       «Студенческие индивидуальные места проживания» сварожичей были больше похожи на цифру 4. Высотой в три этажа эти длинные коридоры внешним фасадом были обнесены светлым уже выцветшим камнем. Большой двор и крытая перпендикулярная башня, которая была богато украшены резьбой и остроконечными шпилями, были надежно закрыты за высокими воротами. Ворота были выстроены рядами колоннад, которые переходили в широкие постаменты, высились на них изваяния медведей. Закрытые кованные ворота венчал герб с тотемным медведем. Своды крыш были обильно изрезаны барельефными выступами.       – Вы же понимаете, что нам писец, – пробурчал Асмодей, разглядывая разгуливающих туда-сюда перед воротами горожан Медного бульвара и сварожичей, – если нас поймают там.       – Бу-бу-бу, – Гончаров скорчил гримасу, тряхнув серьгой в ухе, которую он стал носить не далее как на той неделе, – не ссы в трусы, Асмодеюшка. Борода такое постоянно проворачивает.       Винницкий вопросительно изогнул бровь, зыркнув на Гончарова.       – А что, ты думал, будто Костенька разрешает ему просто так захаживать к нам в Гвардейку? – развел тот руками.       – Угу.       – Какой же ты все-таки наивный, – Рома хлопнул Винницкого по плечу.       – Роман Яковлевич, – Добрынич-Рюрикович обернулся к старшему, – а как мы попадем за ворота?       – Лазейки, уважаемый Каспер Вахтисиевич, – ответствовал первокурснику хорсович. – Тайные ходы. Есть у меня и Руслана Юрьевича одна замечательная вещичка, вот.       На первый взгляд, экран смартфона показывал самую обыкновенную карту, какую Винницкий открывал через «Яндекс». Но стоило парню всмотреться, как он понял, что крохотные метки на ней по форме напоминают иконописное изображение, а вокруг каждого нимбом было подписано имя. Вот сам Гончаров с Лаской на пересечении Ермаковской и Лефорта, а рядом с ними друг на друга накладывались «иконы» Асмодея и Добрынич-Рюриковича, зависшие у трехэтажного Кощеевского особняка.       Винницкий уже знал, что из всего Кощеевского Рода в этом трехэтажном поместье живет лишь Марья Моревна, старшая дочь Могилевского. А младшей ветви Рода строго-настрого запрещено заявляться на пороге этого дома. Да и сам герб Рода, расположившийся над балконом с ветвистыми кованными перилами, изображая ворона с одним глазом на лбу, который готовился ко взлету, будто озвучивал всеобщую мысль – на свой страх войдет всяк, кто не страшится гнева Бессмертного. Хотя Винницкий ставил под сомнение все байки, каких наслушался о Викторе Александровиче.       Площадка перед общежитием была забита десятком двигающихся изображений, а сам СИМП был помечен на карте красным медведем и окантован медью.       – Классная вещь, да?       – Что-то вроде «JAGATA»? – уточнил Асмодей, вспоминая адденду, которой нередко пользовался, чтобы понять, где его однокласснички будут.       – Что-то вроде Карты Мародеров, – поправил Руся. – Намутил один знакомый дажбожич, одногодка Андрюши. Он и Мишутка старые знакомцы.       – Етить, чтоб вы понимали, – Гончаров затыкал куда-то в сторону дальних улиц Медного бульвара, – у хлопца фамилька Молибден, сечете?       – Молибден??       Добрынич-Рюрикович выпучил глаза, сдерживая улыбку.       – Ты серьезно?       – Ни разу не шучу, братка.       – Карта Мародеров была зачарованным предметом, – задумчиво молвил Асмодей.       – И эта приложуха тоже, – заявил Ласка и принялся пояснять: – Магия – дело такое, она при должном обращении с ней и понимании способна влиять на эфирную частоту.       – Я будто попал на пару, – Добрынич-Рюрикович протяжно зевнул, – к Полозу.       – Слухай внимательно, – Яковлевич отвесил младшему товарищу затрещину, – хохол не просто так распинается. Коля просил, чтобы мы тебя уму-разуму учили, когда его рядом не будет. Мы сделаем из тебя человека, Касперский.       – Антивирус, – хмыкнул Асмодей, ткнув в однокурсника пальцем.       – Пошел ты! Сам на Гвенаэля бычишь, что он тебе погоняло выписал…       – На хер иди, посос.       Гончаров поперхнулся от внезапного приступа смеха.       – Так вот, – протянул Русик, возвращая внимание однодворцев, – по сути, приложуха магическая. Молибден парень толковый, когда речь заходит о цифре и магии.       – Самый сок покажи молодым.       Ласка протянул перекрестие карты в какую-то подворотню, где оно зацепилось за невидимую иконку.       – Тайный ход, – посветлел Добрынич-Рюрикович.       – Он родимый, – Гончаров кивнул, скрестив руки на груди.       – И вы знаете пароль?       Хорсовичи недоуменно заморгали на Асмодея.       – Любой тайный ход требует пароль, – пояснил Винницкий. – Закон жанра же.       – А он есть? – Ласка глянул на лысого.       – Борода ни о чем таком не говорил, – мотнул головой третьекурсник. – Значит, его нет.       – А если есть?.. – протянул Добрынич-Рюрикович.       – Молви «друг», и откроется путь, – Руся убрал телефон в карман.       – Глубоко, – прицокнул первогодка.       – Толкин, Джон Рональд Руэн.       – Какой-то мыслитель?       Гончаров вопросительно глянул на однокурсника.       – Ну типо, – хорсович сокрушенно вздохнул.       Однодворцы быстрым шагом пересекли мостовую, отделявшую поместье Могилевского и необычный дом напротив. То было высокое здание, этажа четыре точно, с медной кровлей и рядом куполов-луковиц. Рамы высоких стрельчатых окон были отделаны золотистой патиной, а молочно-белый фасад в последних лучах солнца поблескивал снежной копотью. Похожий на монастырь этот особняк был обнесен глухим забором в высоту с полтора человека с бойницами.       Стоило парням прошмыгнуть мимо кованных ворот, Асмодей обратил внимание, что возле них висела медная табличка, на которой было выгравировано – «ОсобнякЪ АлексеевыхЪ-ПоповскихЪ, Улица Лефорта, домЪ 8».       Хорсовичи быстрым темпом преодолевали расстояние до общежития сварожичей, шагая по мостовой Лефорта, пока внезапно Русик не завернул во дворы высокого здания, обнесенного охровым кирпичом. Сверху-вниз на первокурсников глядели высокие апсиды и кованные балкончики. Пара третьекурсников, поглядывая в экран мобильника, широким шагом преодолела расстояние до ближайшей кирпичной стены. Гончаров вынул палочку и несколько раз коснулся кончиком, на первый взгляд, не примечательных кирпичиков.       – Проѩвисѧ! – приказал Яковлевич, и стена моментально скрылась внутри, открыв виду арочный проход, чуть ли не заявлявший мариборичам «оставь надежду, всяк сюда входящий». – После вас.       – Ох, благодарю, молодой человек, – Ласка отвесил чинный поклон и блаженно скрылся во тьме. – Свѣти!       Лицо третьекурсника осветил тонюсенький пучок света, плывший на конце его волшебной палочки.       – А вы особого приглашения ждете? – улыбнулся Гончаров, глянув на первогодок.       – Да не сказал бы, – Добрынич-Рюрикович шагнул внутрь и тряхнул вынутой палочкой, – свѣти!       Асмодей помедлил перед входом, и Рома подтолкнул парня вперед, что тот чуть не рухнул на каменный пол. Лысый выглянул в сторону Лефорта, не заинтересовала ли кого четверка хорсовичей, и, не обнаружив никого, шагнул в прореху в кирпичной стене. Он повел палочкой, будто какой-то змеей, тихо бросив «Исчеѯни!». Стена моментально вернулась назад, со скрежетом камня о камень. У Винницкого засвербело в зубах.       – Куда дальше? – осведомился Гончаров, стоило ему осветить своей палочкой тьму вокруг.       – Направо и вниз, – кивнул Руслан на освещенный арочный проход из старого камня. – Идем?       – Подожди.       Рома выжидающе посмотрел на Асмодея, который даже Ивонны не вытянул. Взгляд выдал лысого товарища – тот ждал, что парень опробует Освещающий наказ, которому пара старших учила паренька. Эта формула так-то считалась одной из легчайших на третьем году обучения, но Винницкий еще был измотан прошедшим авиаторским залетом, что ему просто не хотелось прибегать к магии.       Было похоже, что Гончаров никуда не собирался идти, пока Асмодей не опробует наказ. Ласка перенял это, и Винницкий нехотя потянулся за палочкой в карман тулупа. Сделал Ω-образное движение Ивонной, шепнув формулу наказа. Через пару мгновений кончик палочки озарился пучком света, и хорсовичи одобрительно загудели.       – Наши уроки даром не прошли, – улыбнулся Русик обнадежено.       – Солидарен, а теперь можем двигать. Руслан Юрьевич, только после вас.       – Покорнейше, – третьекурсник чинно кивнул и двинул вправо, скрипя дощатыми половицами лестницы. – Нам тут главное не сломать себе ноги.       – Может, главное не потеряться?       – У нас же карта есть, – бросил Руся через плечо.       Старые стены плутающих коридоров были отделаны крошащимся кирпичом, а в основании лежали старые литые булыжники. Местами стены были обнесены полусгнившими досками, и Винницкий побоялся, что эта лабуда может обрушиться от любого неосторожного прикосновения. Чешир, находящийся незнамо где, начал алкать эту осторожность, будто она была миской с молоком. На развилке Руслан шагнул в сторону обвалившийся стены, переступая через разломанные кирпичи, и принялся скользить ботинками по пологому стоку.       Отсвет палочек бросал косые тени, в которых метались черные бусинки-зенки, подхваченные мышиным писком. Он уносился эхом по вентиляционным проходам.       – А что за стрелка? – вопросил Добрынич-Рюрикович, пройдя мимо такой вентиляции, и указал на обозначение.       – Да хер его, – пожал плечами Гончаров, – может, на выход указывает.       – Хочешь сказать, вы тут не бывали ни разу?       – Есессна, что не бывали, Асмодеюшка, – хрюкнул третьекурсник.       – Сука! – ругнулся Юрьевич, захлюпав ботинками. – Откуда тут только вода?       – Терпи, молодой.       – Ты можешь так не орать? – Руся обернулся к другу. – За три версты небось все сварожичи тебя слышат.       – Мы тут уже были, – заметил Асмодей.       Хорсовичи с немым вопросом поглядели на Винницкого.       – Стрелка, – первокурсник указал на обозначение, какое приметил Добрынич-Рюрикович ранее.       – Это другая, – возразил Гончаров.       – А вроде похожа, – Добрынич-Рюрикович прищурился.       – Говорю, другая.       – Да нет, Ром, он прав, – Русик вышел вперед и обошел Асмодея, посматривая в свой телефон. – Нам в другую сторону.       – Значит, не в брешь надо было, а вниз по соседнему стоку? – уточнил хорсович, следуя за товарищем.       – Наверное. Ежели я бы мог отдалить карту, но нет.       – А тут кто-то свечу оставил, – заметил Добрынич-Рюрикович, когда лицеисты вернулись к развилке и спустились чуть ниже, выйдя из кирпичной бреши.       – Ды-а студенты тут часто ошиваются, – отмахнулся Гончаров, хлюпая по лужам в своих «адиках».       – Не мудрено, – хмыкнул Русик, будто это было самим собой разумеющимся, – ты погляди сюда.       Лысый присвистнул.       В комнатушке, в которую хорсовичи вышли, было навалено столько, что с ума можно было сойти. Будто кто-то из студентов Марибора решил устроить пинатные склады, притащив старые серванты, что были забиты треснувшими палочками, и ненужную мебель, что прикрыли тюлем. Наставленные друг на друга столы и теснящиеся друг к другу тумбочки были покрыты слоями пыли и термитными дырками.       – Студенческие… индивидуальные места… проживания, – прочел Яковлевич видавшую виды медную табличку.       – Трахай меня пчела, – прогудел Добрынич-Рюрикович, – да тут в бочонках пиво.       – Ему лет больше, чем тебе, выпендрежник, – пробурчал Асмодей и навел палочку на руку однокурсника, который пробивал твердый ритм по крупной бочке. – Кѣнсэи!       Ивонна тот час выплюнула бордовый всполох, который рубанул по кисти хорсовича. Тот взвыл и принялся скакать на месте, потряхивая ручонкой и матеря Винницкого, на чем свет стоит. Кисть в ту же секунду приобрела потускневший горчичный оттенок – видимо, вложенное намерение в порчу оказалось слабоватым. Винницкий до сих пор не понимал, как этот принцип работает.       – Больно же… – выл Добрынич-Рюрикович.       – Не хер отвлекаться, алкаш.       Асмодей отвернулся и наткнулся на удивленные взгляды Русика и Ромы, которые давили подобострастные лыбы.       – М?       – Да так, – изрек лысый хорсович, поправив очки на носу, – удивлены просто, что это шляпа тебе дается. Рвано еще, но дается.       – Ром, порча, в конце концов, – махнул рукой Ласка, – дело такое.       Парни прошли под низкопосаженным перекрытием, которое уже пошло трещинами. В нос ударил запах говна и мочи, от него хорсовичи зажмурили носы, завыв, что эхо пронеслось по всем уходящим во тьму коридорам. Гончаров разразился четырехэтажной бранью, а у Асмодея к горлу подступил его обед. Ласка, прикрывая нос воротником шинели, пробубнил, что это «из-за лопнувшей канализации сварожичской общаги». Он навел палочку на пол, устланный желтовато-коричневыми лужами, в которых дрейфовало дерьмо.       – Я имел Бороду в его огромный зад за такую подставу, – прорычал Гончаров.       Парни миновали мочевое озеро дерьма по наваленным доскам и повернули за Юрьевичем, который упорно двигал по тоннелям, полагаясь на путь, указанный на экране мобильника.       – Терпи, – гудел Русик в воротник шинели, – я уверен, что выход близко, сто пудов.       – Если правильно нас выведешь, – отвечал ему на это Ромка, – проставлюсь «Стирсманом» яблочным.       – Базар, – утвердил Ласка и прошмыгнул под низким кирпичным сводом.       – Не хватает путеводного камня, – весело заметил Добрынич-Рюрикович.       – Точняк, – Гончаров закивал, всматриваясь в три коридора, которые выплыли из мрака перед хорсовичами. – У России три пути?       – Этот Молибден вас не наебал? – уточнил Асмодей.       – Сережа не такой, – третьекурсник мотнул головой и указал на правую ветку. – Я выберу «айти».       – Я бы выбрал «водку», – заявил на это Ромчик.       – Никто не сомневался, – хохотнул Руся.       Хорсовичи сделали несколько поворотов.       – Опа.       – И куда привело твое «айти»? – осведомился Гончаров, не без улыбки заглядывая через плечо в лицо Ласке, который уткнулся носом в тупик. – Алкоголь трахает все, братка.       – Нет, это ты не привык окольными путями идти.       – Ну да, – Гончаров развел руками, – зачем петлять. Подошел уверенно, обнял и томно так сказал, «пошли выпьем пивка и поебемся».       – Поэтому ты с этой Ангелиной еще не вместе, – хмыкнул Асмодей.       – У нас не простой период в жизни, Асмодеюшка, – возразил старший. – Я с бывшей разошелся, ей… прежний мозги колупает.       – Ну как бывшая, – хрюкнул Русик. – Ты же с Софой не встречался толком.       – Она ночевала у меня в комнате, – поднял палец Рома.       – А она об этом знает?       – Молоток, Асмодей, – прыснул Русик, сгорбившись от смеха. – Я хотел пошутить про коврик у кровати, но это тоже сильно.       – Да вам двоим впору в Клуб Веселых и Находчивых вступить. Следом за Левушкой.       – Не дуйся ты, лысый, – Руся хлопнул однокурсника по плечу и навел палочку на поднимающиеся вверх половицы лестницы. – Зуб даю, тут выход – подъем-то есть.       Возможно, Ласка ошибся, потому что сразу за подъемом последовали такие же ровно скрипучие половицы, спустившиеся на уровень ниже. Затем следовали коридоры и тоннели с поворотами. Они переходили в развилки, тени в которых разгонял отсвет четырех палочек. Откуда-то сверху начался вскоре доноситься какой-то звук, похожий смутно на глухие разговоры.       – Сюда?       – По ходу дела, – пожал плечами Ласка и шагнул через коридор в пусто обставленную комнатушку.       Комнатушка была небольшой. Единственным элементом интерьера здесь была каменная статуя рыси, рассевшаяся на задних лапах. Двумя изумрудами она поглядывала на арочный портрет, изображавший небольшой коридорчик со старой лестницей, она зигзагами поднималась на верхний этаж. Вдоль стены с бежевыми обоями висели портреты.       – Здорово, – чертыхнулся Ласка, – замечательно. Обожаю Могилевские загадки… Что он там нам рассказывал на Теории?       – Ну, – Рома задумчиво почесал лысый затылок, снимая подвороченную вязанную шапочку, – там подкрутить, тут повернуть. И вроде про какой-то наказ он говорил.       – Вы о чем?       Без малейшего пояснения Руся указал палочкой на череду каменных колец, лежавших у основания каменной статуи. На ободке каждого было нечеткое изображение животного – вот лось, а тут был шершень. Между чем-то похожим на волка и какой-то вытянутой рыбой была, наверное, белка. Еще Винницкий смог распознать филина и петуха.       – Выглядит знакомо.       – Вряд ли, Каспер, – ответил Руся, мотнув головой. – Первокурсники с таким шлягером редко сталкиваются, старшие – другой разговор. Я с Никитушкой и Мишуткой натыкался на такой последней весной. Дрочились несколько часов.       – Принцип разгадали? – спросил Рома.       – Мишутка чего-то намудрил, – Ласка помедлил с ответом, – и в него рысь каким-то газом дыхнула. От него несло, будто он изговнился где-то.       Яковлевич подавил смешок.       – Может, объясните, что это?       – Это Асмодеюшка – истоухни! – Гончаров убрал в карман палочку, – волшебные загадки Виктора Александровича. Вы не слышали о них еще?       – Не-а.       – Ни разу.       – Да мы с тобой тоже только после Дня Хорса услышали про них, – подсказал лицеист Ромке. – Эта штука, парни, по россказням старших всегда ведет к чему-то. Одни болтают про сокровище за разгаданную загадку. Другие, мол, путь покажет, который ищет страждущий.       – И пиздеж еще есть, что за загадкой секрет какой-то есть.       – И что, Ван Пис реален? – уточнил Асмодей.       – Да хер его же знает, – развел руками Гончаров, – мало кто разгадывал Могилевские загадки. А кто разгадывал, ну, не распространяются об этом.       – А что за глифы на ободке картины?       Добрынич-Рюрикович указал на каменную арку.       – Проѩвисѧ!       – Похоже на старославянский, – заметил Русик, вглядевшись в набор литер, которые стали чуть отчетливее после формулы.       – Читай, Касперский, – Яковлевич тут же ткнул пальцем.       – Не, а чё я?       – Не чёкай мне тут.       Гончаров отвесил товарищу оплеуху.       – Кто из нас четверых тут из чистокровного Рода?       – Ну… – помедлил первокурсник.       – Гну, – буркнул Асмодей, – читай уже.       Добрынич-Рюрикович нехотя поплелся ближе к кирпичной стене.       – По дрѣвнѧмъ коуръ крадетъ… а въ лесоу съ иглои живетъ… беѯъ ѥдиною тревогъ спѧщїѥ внѫтри берлогъ…       – Загадки про животных, сука, – Руся сплюнул и пнул ногой ближайший кусочек кирпича. – Вот почти на такой же Мишутка и обосрался.       – Да тут легко же, – хмыкнул Добрынич-Рюрикович и навел палочку на каменные кольца. – Крадоущїисѧ лисъ… Медомъ ведающїи Топтыгынъ…       Камень зашуршал о камень, заскрежетало в зубах. Сжало в висках от звука. Асмодей поморщился, почувствовал блаженство Чеширского, которого приметил в ногах Ласки. Он лыбился, прикрыв глаза, и качал головой, будто эта какофония была благозвучной мелодией.       – Творческое звучание, – промурлыкал кот, – я буквально слышу тявканье лиса, который только-только влез в курятник, и медвежий храп в его зимней пещерке. Хорошо звучит.       – Вмять! – отпрыгнул Русик, чуть не заверещав. – Никогда не привыкну к этому затраханному коту.       – Только этот писк здесь не подходит, – задумчиво молвил Бегемот.       – У тебя извращенное представление о мелодичных звуках.       – Про иглу не понятно...       Добрынич-Рюрикович методично похлопывал палочкой по штанине джинс.       – А что про иглу?       – Типо, кто-то в лесу живет с иглой, – ответил первокурсник.       – Еж.       – Правду говоришь, – Русик щелкнул пальцами в сторону Асмодея.       – Сверноувшїисѧ ѥжъ…       Добрынич-Рюрикович вскинул палочку, и каменное кольцо с противным шорохом сделало полукруг, остановившись на худо-бедно вырезанном игольчатом калачике. В тот же момент отовсюду зазвучал треск металла. Где-то задвигались шестеренки. Прогнулся где-то в стенах камень. Посыпалась штукатурка. Изваяние рыси протяжно зевнуло и, встав на обе лапы, потянулось.       Хорсовичи все резко напряглись, отступили. Добрынич-Рюрикович рухнул на зад. Рома вскинул палочку в защитном жесте, шепнул заговор, – замерцало полупрозрачной вуалью пространство перед третьекурсником. Изумруды заместо глаз мерцали как извне и посматривали на картину. Та будто стала объемнее, обрела форму.       Затем все стихло.       – И что сделалось? – громко осведомился Руся.       – Теперь ты громкий, – также высоко бросил Ромчик, – все сварожичи окрест слышат тебя.       – На хер пошел.       – Антивирус обосрался.       – Пиздун! – плюнул Добрынич-Рюрикович Асмодею.       – Обосрышь, – Асмодей ткнул в однокурсника пальцем.       Гончаров прыснул и замолотил ладонью по колену.       – Мля, я запомню это, Асмодей, – захныкал Яковлевич сквозь слезы.       – Идите оба в манду, – Добрынич-Рюрикович принял от Ласки протянутую руку. – Будете на моем месте, тогда посмотрим.       – Не посмотрим, – выдавил Яковлевич, мотнув головой, – мы не хотим быть на твоем месте.       – Ром, – Русик коснулся плеча однокурсника, двигая к картине, – харэ.       Гончаров возвел очи горе, цокнув языком, и заглянул в картину. По поверхности пошла рябь. Где-то вдалеке прозвучала капель. Ромчик вынул голову из картины и обернулся к однодворцам.       – Значит так, парни, – хорсович указал на картину, – шляться по СИМПу нам не дадут. К Бороде прошмыгиваем с магией.       – Как?       Третьекурсник обвел палочкой вокруг себя, произнеся:       – Съ глаѯъ длаи!       В моменте с конца палочки поплыла полупрозрачная струя, разделившаяся на нити. Они обхватили Яковлевича со всех сторон, и он исчез. Первокурсники невольно ахнули от увиденного.       – Сраться раком, – завороженно выдохнул Добрынич-Рюрикович, – исчезательный заговор. Впервые вижу его в действии.       – Тема крутая, – сказал незримый Гончаров, – но надо быть аккуратным. У меня зрение и так не к черту, а под заговором еще хуже видно.       – И как его…       – Повторяй, – Русик вышел вперед и наткнулся на пустое пространство, которым, видимо, был его сокурсник.       – Слепой.       – Сдвинься.       Руся попытался оттолкнуть Гончарова, но рука его лишь прошла сквозь мир.       – Вот же лысая сука…       – Хах.       – Еще и ржет, падла. Повторяйте – резкий взмах и на себя…       – Съ глаѯъ длаи! – выкрикнул Антивирус и моментально исчез, словом с глаз долой, из сердца вон.       – Поспешишь – людей насмешишь, – Ласка покачал головой и указал палочкой на Асмодея. – Теперь ты, Асмодеюшка.       Винницкий глянул на палочку. Вздохнул. Почувствовал, как внутри растекся сок – блажная сила Чеширского, который небольшим клубочком свернулся глубоко в недрах души, казалось, давно отмершей. Этот сок стекал вниз, еще в более мрачнеющие глубины, где им напитывался крохотный бутон. Бегемот раскрыл очи, и бутон расцвел. Асмодей почувствовал прилив сил, взмахнул Ивонной и ляпнул формулу.       От нитей, потянувшихся из конца палочки, веяло холодом, противным и острым. Эти нити щупальцами тянулись по всем конечностям, обхватывали шею. Обвивали ноги. Пеленой затягивали глаза. Яшма стала хуже видеть, все затуманилось. В следующий миг будто над головой разбили яйцо. Винницкий осмотрел себя, но едва ли смог увидеть свое тело.       Парень поднял глаза, но и из товарищей по Двору тоже никого не увидел.       – Молоток, Асмодеюшка, – проговорил Гончаров из ниоткуда.       Кто-то схватил Асмодея за руку и потянул вперед к картине. Нутро отдало дрожью, она перешла на руки и плечи. Стало не комфортно.       – А теперь ориентируйся на меня, братка.       – Как ты меня видишь?       – Очки, – коротко ответствовал Гончаров.       Хорсовича выкинуло через картину. Раздалась звонкая капель. Сперва была темнота, а потом уже Асмодей обнаружил, что падает на всех парах. Он позволил верхнему слою Потока подхватить себя, и Винницкий смягчил свое приземление, присевши. Тут же его схватила чья-то невидимая рука и потянула по соседнему коридору, где под лестницей приметилась размытая дверная ручка. Кто бы чулан не открыл, это был человек из своих. Асмодея закинули внутрь, и Гончаров быстро бросил:       – Проѩвисѧ!       Незримая волна прошла сквозь Асмодея, и стало несколько теплее. Три товарища из Хорса появились также перед Асмодеем в забитом всем, чем попало, чулане. Лысый третьекурсник поправил очки на носу и самую малость выглянул из чулана под лестницей. С той стороны коридора звучал полутихий тон шершавой пластинки стареньких советских видеофильмов.       – Вроде бы покуда никого, – оценил Гончаров, оставляя узкую линию света. – План следующий, малыши, тут только двое из нас знают о СИМПе хоть что-то.       – Это как?       Асмодей глянул на Ласку.       – По рассказам, – третьекурсник качнул головой с долей неопределенности.       – А я бывал тут, – Яковлевич пожал плечами и поднял палец на молодняк. – Как только выйдем, держитесь меня. Русь, на тебе – Касперский, а Асмодеюшка – со мной. Потеряться тут легче легкого – логики в планировки сварожичской общаге нет никакой. Даже номеров комнат нет.       – И как нам найти комнату Анатольевича? – вопросил Добрынич-Рюрикович.       – Я примерно помню дорогу.       – Примерно?       Асмодей вопросительно зыркнул на Гончарова.       – Съ глаѯъ длаи!       Длинные коридоры, отделанные деревянными панелями и бежеватыми обоями, сплетались между собой, будто какой-то лабиринт. Местные хоромы серьезно отличались от хорсовичского дизайна Гвардейки – здесь все было строго аристократическим, отдавало около имперской атмосферой. У Асмодея создавалось впечатление особняка видного британского мецената, жившего при какой-нибудь важной английской королеве. Мрамор на стенах коридоров и белая фешенебельность здесь уступала строгой готичности.       Гончаров вел Асмодея под руку долго, переходов миновали не мало. По лестницам спустились и поднялись раза три, а то и четыре, некоторые промежутки казались на одно лицо. Порой хорсовичи проходили через облицованные белым камнем и охровым кирпичом туалеты и душевые кабинки, в которых под пеленой пара напевали нестройные мелодии сварожичи.       Не далее, как за очередным подъемом на Г-образной лестнице со стенами, отделанными красными бархатными обоями, первокурсник услышал приглушенное хоровое песнопение, отбивавшие четким ритмом заезженной пластинки. Винницкий не сразу смог разобрать язык хора, но даже на старославянский он не походил.       – Мы уже на месте, – тихо заметил Яковлевич.       – По музыке понял?       – Да, – прошептал Ромка несколько многозначительно.       Размеренный хор своей приглушенностью перешел в агрессивный мелодичный бит электроники, очень хрупкой стеклянной нитью сплетенной с каденсом пианино.

Первый — трендсеттер, man,

Мой пенис Big, как Ben.

Я твой хип-хоп натяну, как чик на член,

Bitch, это блокбастер, yeah, ты виртуальный гангстер.

My (ха) Space рэпер, ты на церемонии, пидомастер.

Если надо, я тебе чёрненьким по белому сейчас сразу накатаю, что ты гнида, Вась...[2]

      Гончаров отпустил локоть Винницкого и отбил костяшками нестройный «тук-тук». Замок с той стороны щелкнул несколько раз поворотом ключа, и фешенебельная дверь с глухим скрипом приоткрылась. В тонкой линии полумрака появилось бородатое лицо сварожича Медведева. Тот сперва нахмурился и отворил дверь шире, пытаясь понять, какой идиот-однодворец решил отшутиться.       Тут-то Гончаров, похоже, ткнул пальцем в лоб Медведеву. Борода хмыкнул.       – Вмять, ты дебил, лысый. Заваливайтесь.       Медведев будто бы невзначай оставил дверь приоткрытой настолько, чтобы хорсовичи смогли прошмыгнуть внутрь. Комната оказалась много меньше, в какой жил в Гвардейке Асмодей. Ни о каких просторах речи и не могло идти – небольшая прихожая, в которой поместился лишь гардероб, сразу переходила в спальню, уместившая – дай боже – пару шкафчиков, кровать со стоящим рядом умывальником да письменный стол. Кровать была необычайно узкая, что даже сам широкопузый бородач едва ли сам в ней помещался.       – Хера-се комнатушки у Сварога, – проговорил Добрынич-Рюрикович, проходя из прихожей. – Я такого никогда не видел.       – Майже що по-радянськи, – приценился Ласка, оставляя у изножья железной кровати рюкзак.       – Сходите-ка на хер все, – сплюнул сварожич, задергивая ситцевые шторы. – Выебываются они еще на мою комнату. Ишь, погляди, привыкли к хорсовичской роскоши.       – Да тут пять человек уже толпа, – развел руками Добрынич-Рюрикович.       – Мужики, хватит ныть, – резанул Яковлевич и со скрипом рухнул на кровать.       – Хули ты сел? – вопросил Борода, зыркнув на хорсовичского товарища. – В трюмо бокалы – доставай. Вы взяли рыбку?       – В кляре, – протянул Русик, вынимая из рюкзака несколько бумажных пакетов, аккуратно завернутых.       – М-м, – Медведев блаженно потер пузо.       – А ты что, еще кого-то ждешь? – Гончаров зарылся головой в шкафчики.       – Будет один хороший типок.       Пошла самая обыденная подготовка, какие Асмодей видывал, бывая на подобных встречах в Гвардейке. Руся расставлял вазочки с заманчивыми кусочками рыбы, от которых еще вился пар. Добрынич-Рюрикович будучи впервые на подобном мероприятии в подобной компании скромно пододвинул табурет, да так на нем и уселся, с неким пренебрежительным интересом рассматривая советский стиль комнатушки. Яковлевич пододвинул стол, выдвинув письменную столешницу из полозей, и расставил на ней бокалы.       В шкафчике хорсович обнаружил коньяк в необычной бутыле с пробкой на веревочках.       – Шато де Монтифо… – прочел хорсович. – Это не тот, который Костяныч подогнал тебе на дэ-рэ?       – Лять, Рома, ну не его же, – возмутился Медведев. – Ты цену его видел? Тридцать шесть серебренников за ноль-семь! Да мне больно открывать его, зная, сколько он стоит.       – Андрей, обосрышь ты этакий, – Ромчик поднял глаза на друга, – алкоголь – это алкоголь, и не важно, сколько он стоит. Ты забыл, как мы водку запивали водой, когда стипуха кончилась?       – Сука лысая, – махнул рукой Медведев, – не напоминай! Это была самая дешманская водка в моей жизни…       – А что, сколько стоила?       – За девяносто пять медяков брали.       – Сколько???       Брови Ласки моментально взметнулись вверх.       – Мы были на мели, – развел руками тяжелый бородач.       – Слухай, бородатый обосрышь, а пиво-то где?       – Не мороси, лысый, – выставил руку Медведев, возясь с ноутбуком, – сейчас хороший типок его принесет.       – Ануш… – Гончаров задумчиво почесал подбородок, оперевшись о высокое изголовье, – ты позвал Есаула?       Борода мотнул головой.       – Серго занят сегодня – обхаживает какую-то третьекурсницу из дажбожичей.       – Не того низенького паренька, одногодку Мишутки? Никита, кажется…       – Вообще мимо, лысый.       – Осю! – щелкнул пальцами Ласка.       – Нет.       – Ну пососакусов Векшина точно ты не позвал бы, – рассудил Гончаров весомо, подбоченившись.       – Этот «хороший типок» твоего года?       – Младше.       – Софу позвал, что ли?       Русик не без энтузиазма озарился, чего не скажешь о Ромке. Яковлевич несколько скривил мину, стрельнув глазами на однокурсника.       – Ха, тогда уж Ангелию звать, – хохотнул Медведев и поставил ноутбук так, чтобы всем был виден не особо большой экран.       – А вот это дело правильное, – засиял Гончаров.       – Сегодня без баб, господа тунеядцы.       Раздался негромкий стук в дверь, и Медведев, щелкнув пальцами, удалился в прихожую, впуская ко всеобщему удивлению Маглиновского. Щеки бывшего одноклассничка зарумянились от мороза, и он часто дышал на посиневшие пальцы, проклиная погоду на улице. Медведев забрал пакет с пивом, а хорсовичи загудели при виде последнего гостя на сим мероприятии, встречая сварожича практически с распростертыми объятиями.       – Давай, Хассл, – твердил Роман, зазывая парня пройти, – проходи-проходи. Рад тебя видеть, дорогой. Как оно?       – Вполне ровно все, дорогой. Полозов только дрочит по постулатам магического воздействия.       – Этот хер каждый год так делает, – зафыркал Руся, приветственно хлопая товарища по плечу. – И вы еще даже не дошли до карт состояния.       – Ох, мля, не поминай хероту всуе, Русик.       – Передернуло аж, – поддакнул Медведев, раздавая каждому по двухлитровке пива. – Асмодей, ты же будешь?       – Я тебе взял ягодное, Винник, – заметил Маглиновский. – Знаю же, что тебя тошнит от обычного хмельного.       – Ох-ох!       Гончаров подкинул бутылку, вглядываясь в этикетку.       – Чешское янтарное? А ты знаешь, как сделать вкусно, Хассл!       – Рад видеть, Гвенаэль, – Добрынич-Рюрикович и Маглиновский обменялись крепкими рукопожатиями. – Как дела с моей сестрой?       – Вмять, она просто охеренная! Я имел все – давно так не был увлечен девушкой. Единственное – что у нее за странная привычка называть меня драконом?       Все моментально заржали, утирая слезы. Асмодей фыркнул и возвел очи горе.       – Етить, она тебя, похоже, альфарием считает, – сквозь гогот изрек хорсович, похлопывая Маглиновского по плечу. – Ты, ежели что, будь тактичен с Катькой – она же не ебанная еще ни разу.       – Чего?       – Ты погляди на его рожу! – прыснул Яковлевич, затыкав пальцем. – Как у него вселенная сейчас сломалась!       – В смысле? Она…       – По крайней мере, последнему бывшему она ни разу не давала, – задыхаясь от смеха, Добрынич-Рюрикович выставил руки в защитном жесте. – Ты не смей токмо пиздануть, что я это ляпнул. Она же меня с говном съест, а Коля добавит.       – Обожди, а кто у Катьки бывший? – осведомился бородатый сварожич, подливая чешское янтарное в высокую пинту. – Я помню, как она с Пашей пыталась в какие-то мутки, но у них же толком ничего не сложилось.       – Да вмять, тюбик из вашего Двора – Волконский… э-э, Саша, кажется.       – А-а, – протянул Медведев, – вот эта мудоблядь, одногодка Коли и Иванушки? Правда, что ли? Он же, вмять, только и делает, что на понтах ходит, типо, свой в доску пацанчик. На него даже Родя со своей компашкой как на говно смотрит.       – Ой, а я, короче, сейчас поменялась прям, – заговорил внезапно женский голос из динамика, – во внешности. Так балдею от своих волос.       Сперва опустилась тишина. Хорсовичи и сварожич уставились на Маглиновского, оперевшегося плечо о входной угол из прихожей. Тот заблокировал смартфон и прикрыл глаза, поморщившись, поняв, что его сейчас ждет. И не ошибся в том – товарищи снова разразились ржанием, но пуще всех умирал от смеха Добрынич-Рюрикович, чуть не сваливаясь с табурета.       – Вмять, я херею с нее – типичная Катька, – твердил он, жестикулируя рукой.       – Ебать, как это смешно.       – Ну блин, Асмодеюшка, – Русик осторожно похлопал друга по плечу, – это обязательный долг друзей – поржать над перепиской товарища с девкой, по которой он сохнет.       – Ни хрена я не сохну по ней, – отозвался Маглиновский, подняв глаза, и поднес микрофон мобильника ближе ко рту. – Жду – не дождусь, чтобы увидеть…       – Не дождется он, – кинул через плечо Добрынич-Рюриковичу Ромчик, скорчив голос. – А то уши у тебя же ни разу не покраснели, Хассл, как услышал, что Катерина Юлиановна – целка.       – Посмотрите на него, – произнес Асмодей, глянув на одноклассника, – уже решает, как ее трахать будет.       – Я не на каждую девушку смотрю, как на мясо для ебли, Винник.       Маглиновский прикрыл на мгновение глаза и не без улыбки качнул головой.       – Угу – поверил. Ну и бредятина…       – Посоны, предлагаю перестать, – Борода рубанул рукой, словно отрезал, – и, наконец, приступить к пиву, рыбке и кино.       – Я только – за, – хлопнул в ладони Добрынич-Рюрикович.       – У Хассла есть вкус, – заметил Русик, подливая себе в высокую граненную пинту янтарный хмельной напиток. – Глянь на пену…       – Суховато, – причмокнул губами Гончаров, словно какой-нибудь сомелье, – терпко… однозначно вкус есть у тебя, дорогой.       – Оно еще и газировкой не отдает, – протянул Медведев, блаженно откидываясь на стену.       – Сливочно! – заметил Добрынич-Рюрикович.       – Точно сливочно, – закивал Ласка.       – Я знал, что выбрать.

…Стоны и крики из нашей спальни.

Ты глотаешь всё, всё до последней капли…[3]

      Музыка оборвалась, когда Медведев переключил вкладки, открыв виду плеер киносервиса. Бородач переключил голосовую дорожку с официального дубляжа на «Кубик в Кубе». Асмодей провернул металлическую крышку – ягодный пивной напиток в стекле зашипело газами.       – Вмять, давай нормальную озвучку, – возмутился Маглиновский, затыкав рукой на экран ноутбука.       – Не-не, Гвенаэлюшка, – замотал головой Борода, – этот фильмец только в переводе Кубика. Только в нем. Лысый, потуши свет.       – Истоухни!       Тесная комнатушка моментально погрузилась во мрак, который разгонял тусклый отсвет такой же черной картинки в мониторе. Данное произведение содержало сцены курения табака. Курение опасно для зрительского здоровья. Появилась метка «18+». На фоне северного сияния над ночном метрополисом, переходившим в аббревиатуру кинокомпании, заговорил низкий мужской тембр:       – Дай мне десять минут, Рэй, – заглушился движок авто. Открылась дверь.       – Босс.       Кучерявый Мэттью МакКонахи в бордовом пиджаке в английскую клетку вошел в аристократично обставленный паб, снимая желтые очки. Тучный кельнер обернулся к гостю.       – Бобби.       – Босс?       – Мне пивка с маринованным яйцом.       – Будем, товарищи, – Медведев поднял пинту. – За встречу.       Мариборичи звонко чокнулись.

***

      – Сука, вмять! – тараторил Гончаров, на бегу натягивая на лысую черепушку подвороченную вязанную шапку.       Хорсовичи почти бегом пересекали всю Лефорта, лишь бы успеть до Гвардейки раньше, чем комендант Демирев вернется. Парни умудрились проспать завтрак и подъем в СИМПе – чудо было, что сам Маглиновский среагировал, растормошил одногодок, а Асмодей с Добрынич-Рюриковичем уже залетели в комнату Бороды, где приняли расталкивать Ромку и Русика.       Утро на Медном бульваре выдалось морозным, туманным. Непроходимая пелена клубами плыла по улочкам меж разноцветных зданий. Солнечные лучи тянули загребущие пальцы к сосулькам, отбрасывали блики. Искристый снег делал мир вокруг еще ярче. Парни за каких-то пять минут добрались до кольца возле пропилей и Петровского сада. Третьекурсники поперли через занесенные садики и изгороди, чтобы сократить путь.       Все четверо выскочили на расчищенные широкие дорожки у ботанических теплиц и через распахнутые кованные ворота вылетели на змеевидную Гвардейскую. Вверх по Гвардейской они сбавили темп, отдышка напомнила о себе. Пара ангелочков на аспиде под одним из окон проводила хорсовичей пустыми мраморными изваяниями. Вперед из-за угла уже выглядывал один шпилей хорсовичского замка. Прошли мимо переулка, и здания уступили место каменным возвышениям, по отрогам которых еще не далее как месяц назад росла цветущая зелень. Как объяснял Ласка Винницкому, зима в Мариборе приходит рано.       – Хоть бы нам повезло, – с надеждой произнес Яковлевич, отворяя кованные решетки калитки, ведущей на террасную лестницу, что была окружена скульптурными барельефами и художественными выемками.       – Как я будильник умудрился не услышать? – вопросил Руся сам у себя, перепрыгивая сразу через две ступеньки.       Парни вышли в небольшой идиллический скверик, окруженный с обеих сторон Дворовой базиликой и жилыми домами горожан Медного бульвара. Чищенный от снега скверик вывел на террасу Гвардейки с фонтаном, который волшебным образом продолжал в такую погоду работать, хотя льдинок местами было много. Уносившиеся вверх четырехэтажные фасады с белокаменной отделкой и темно-бордового дерева встречали своих обитателей как будто не дружелюбно. Асмодея никак не могло покинуть неприятное сдавливающие в желудке чувство – возможно, это было пиво.       Комендантская башня была грозным монолитом с рядом стрельчатых и округлых окон. Шпили темной черепицы был похож на иглу. Хорсовичи в моменте вошли под арочный навес, под котором уже заглянули в одну из общажных прихожих. В ней однодворцев встретил оружейный стенд со стенами, отделанными деревянными панелями, и выложенная шахматной доской бело-красная плитка. Свечи на металлических кольцах, подвешенные за цепи к резным деревянным потолочным панелям, уже давно были потушены.       – Забей, Русь, – махнул рукой Рома, двинув по оружейной прихожей несколько вальяжно, – мы просто все затрахались. Решили выпить пивка и за делом забыли поставить будильники.       – Вопрос в том, где вы пили.       Все четверо замерли на лестничном пролете и медленно, как бы осторожно, обернулись. Голос Константина Владиславовича не был строгим, скорее в нем был искренний интерес.       Стоял комендант в проходе, прикрытом тяжелым зеленым тюлем. Одет Демирев был в черные спортивные брюки, подтянутыми чуть ниже икр, с бело-красным черепом на кармане и черную огромную, явно не по размеру, футболку с тузами-крести, проткнутые розой. Эхом отдался о нагруженные оружием стены топот комендантских серо-черных «баронсов».       На запястье коменданта Асмодей приметил татуировку в виде проливающего кровь глаза с Мангекьё Шаринганом, на который налетает ворон.       – Ну так чего? Где пили-то? – вновь спросил комендант, не отнимая от губ улыбки, выходя к изножью лестницы.       – Ты же знаешь, Кость, – нервно хихикнул Гончаров и неопределенно махнул наотмашь. – Всегда найдем место.       – Я задал конкретный вопрос, сударь Гончаров.       – Вмять… – Яковлевич уронил подбородок на грудь.       Волосы у коменданта были распущены, а это значило, что настроение у него было приподнятым. Винницкий почему-то отметил для себя, что плохой вечер Константина Владиславовича прошел, куда лучше и приятнее в компании Виктории Олеговны, но быстро осек себя от этой мысли. Чеширский от этого насмешливо замяукал где-то внутри.       – Какие пошлые мысли, Асмодей, – заметил внезапно для всех комендант Демирев, ни разу не сведя глаз со всех четверых хорсовичей, – но да, мое настроение лучше во многом благодаря Вике.       Асмодей залился краской и потупил взгляд.       – Каспер, где вы пили?       – Я, э-э…       – Да у Бороды мы были, – кинул Гончаров и положил руки на бока, – в СИМПе, довольны? Вошли через один из черных ходов.       – Ясно, – медленно проговорил Константин Владиславович и поднял палец, котором обвел третьекурсников. – Наказаны за нарушение комендантского отбоя и пересечение границ чужого общежития.       – Мы больше так не будем, – изрек Руся.       – Будете, – качнул головой Демирев, – я вас знаю. Полозу не скажу, – продолжил комендант, взяв воздуха, – но наказание отработаете на Задушнице.       – Нет, Кость, пожалуйста! – встрепенулся Гончаров, сложив руке в мольбе. – Только не Задушница! Отправь на озеленитель… или к Матушке на курьи… но не туда, я не хочу!       – Я не спрашиваю, хочешь или нет, Роман Яковлевич, – проговорил комендант с улыбкой на лице, – но ставлю перед фактом – постоите в наряде на Задушнице, быть по парадной.       Комендант кивнул в сторону лестницы.       – Марш, – коротко распорядился он, и третьекурсники покорно подчинились, бубня что-то себе под нос.       – Теперь молодняк, – вернулся Демирев, коротко переведя взгляд на пару первогодок. – Коле не скажу, Каспер, можешь выдохнуть, но у Асмодея отбираю на этот день Лясунский стимулятор.       – Нет.       – И вы тоже отправитесь на Задушницу.       – Готовы идти на эти поминки, – закивал Добрынич-Рюрикович, – но только не забирай у Асмодеюшки «вику». Он без нее сам не свой становится, еще хмурее.       – Спасибо на добром слове, – буркнул Винницкий.       – Вы прекрасно знаете правила общаги, Каспер, – Константин Владиславович непривычно моргнул. – Пересекать заворотные территории других общежитий строго запрещено. Впредь, чтобы вы такого не делали.       – Так точно, господин комендант, – отчеканил Добрынич-Рюрикович. – Нам тоже быть по форме?       – Нет, вы не в наряд, – мотнул головой Демирев, опустив уголки губ. – Антонине были нужны еще добровольцы от вашего набора на Задушницу – для панихиды. Этим вы и займетесь.       – У нас возможность хотя бы перекусить есть?       – Вперед и с песней, Каспер, – кивнул комендант Демирев в ту же сторону, – Антонина вот-вот будет выходить. Я ей покуда сообщу.       – Писец-лиса… – прошептал Добрынич-Рюрикович себе под нос.       – Я все слышу, хорсович.       – Попали мы, – процедил Добрынич-Рюрикович, зафыркав, как только хорсовичи поднялись на второй этаж.       – Что такое Задушница? В который раз слышу…       – Да поминки это у южан, – сплюнул парень.       Неф соседнего коридора был отделан белыми панелями, украшенными лепнинами в виде герба Двора Хорс – василиском – в самых разных ипостасях. На одной это была самая обыкновенная гадюка, а уже на другой – петух с драконьими крыльями и змеиным хвостом. Третий мог вообще показывать что-то среднее между панголином, который отрастил себе змеиный хвост, лишние три пары куриных лап и сменил морду на петушиную.       Портреты в высоких золотых рамах демонстрировали самых разнообразных легендарных хорсовичей Двора, все чинно кланялись мимо проходящим первокурсников и, не приметив ответного жеста, с пренебрежением фыркали или закатывала глаза, бубня под нос что-то о высоком самомнении. Манекены в черных кафтанах стременных с белыми цыфровками и петлицами волшебным образом выпрямлялись, стоило Асмодею и Добрынич-Рюриковичу пройти мимо них.       – Зажигают большой костер, – объяснял Добрынич-Рюрикович, – девки пляшут кадриль – «увеселяют» мертвых – а потом Пряха проводит обряд.       – Какой?       – Поминания, – развел ладонями Добрынич-Рюрикович. – Любой желающий может потрындеть с умершим родственником или другом, отмолить его и всякое такое.       – Не звучит нудно, как вы отзывались об этом, – заметил Асмодей.       – Для не-магорожденного вроде тебя, – ответствовал на это хорсович, – а для нас…       Касперский покачал головой.       – На хер надо.       – А наряд магов, для чего там?       – Для защиты, – ответил первокурсник, – мало ли, какая бесоебщина вылезет на Пряхин зов – блазень, к примеру, или волколак выйдет в полнолуние. Бывали случаи, когда костомахи из могил вылезали.       – Мне кроме волколака ни о чем это не говорит.       – Ну, – Вахтисьевич обернулся и с хлестом положил руку на плечо Винницкого, – храни тебя Хозяйка, чтобы ничего такого не вылезло на зов.       Асмодей мгновенно сбросил лапу товарища.       Первокурсники миновали оставшиеся коридоры и переходы после Большой оружейной палаты – как ее хорсовичи между собой называли, Арсенал – и спустились по закрытой винтовой лестнице с резными перилами в общую гостиную, заполненную лицеистами. Почти все готовились к чему-то, но отдельно примечались девушки со старших курсов, бывшие в красных, зеленых и васильковых сарафанах с белой вышивкой на воротничках. Среди младших Асмодей признал парочку второкурсниц – Дубовицкую с Мозолюк, подруг Гончарова и Илларионова, с которым тусовали их однокурсницы Кодоева и Рубан – с этой парочкой Винницкий случайно познакомился на «шашлыках».       В тот вечер Марибор встретил первый снег, и Яковлевич с Бородой приняли не своевременное решение выползти на уличный отдых. Забрели на лужайку с мраморным изваянием какой-то дамочки, что вальяжно развалилась в кресле, на ее постаменте было выгравировано, мол, она была комендантом в такие-то годы века эдак девятнадцатого. Кодоева и Нестеренко безудержно «лобызались» прямо перед лицом этой статуи.       – Да перестанете вы издавать эти противные звуки??? – верещала эта каменная дамочка в кресле.       А Рубан – Алина Аникеевна, как ее представил Мишутка – тихо и скромно, несколько депресняво, сидела в сторонке, попивая манго-ананасовый «Сани Бриз». Винницкому она даже чем-то понравилась, милая такая девчушка с колечком в носу, электрические глаза смотрели на мир пустым, ни чем не заинтересованным взглядом. Будто родственную душу встретил, емко комментировал Чешир где-то на задворках мыслей, попутно предлагая хозяину подойти к ней, но парень остался в стороне от возможных разговоров.       – Мать моя женщина! – ахнул Добрынич-Рюрикович, заприметив Бурейко.       Соломея, подружка Малченковой, которая в роли старшины оказалась действительно хороша, тоже была в зеленом сарафане, спускавшимся ей ниже щиколоток, даже рукава с вязанным орнаментом, были ей широки. Это была такая низенькая девчушка с длинными медовыми, несколько глуховатыми, волосами. Лицо было непривычно квадратное, которое компенсировалось милыми щечками.       – Солошка, что за вид?       Добрынич-Рюрикович вытянул руки, будто бы любовался однокурсницей, но в словах его слышалась издевка. Он приветливо приобнял девушку за талию, и та ответила ему парой хлопков по спине.       – Киевская Русь стайл? – уточнил он.       – Я и Тоня с труппой Вита участвуем в танцевальном обряде на Задушнице, – ответила парню первокурсница. – Офигеть от вас фонит.       Бурейко сморщила нос.       – Хотя от Асмодея меньше.       – Обосрышь, – Винницкий ткнул пальцем в Добрынич-Рюриковича.        – Пошел ты.       – Хах! В чем провинились, раз Константин Владиславович отправил вас «добровольцами»?       Хорсович кивнул однокурснице.       – Да так, не за дело.       – Я бы не сказал.       – Молчи, – шикнул Добрынич-Рюрикович.       – Что вы на творили? – поинтересовалась Соломея уже у Винницкого.       – Грех на душу взяли, – Асмодей скосил яшму на долговязого однокурсника.       – Что-то серьезное?       – Типо того.       – А где моя любимая старшина?       – Уже на капище. Не самое хорошее место, – хмуро заметила Бурейко.       Мобильник девушки тренькнул уведомлением, и она заглянула в него.       – Надо уже идти, – заявила она и подхватила свое пальто, лежащее на спинке кресла.       Девушка подозвала второкурсниц, и хорсовичи выползли на морозный воздух. Туманная дымка начинала мало-помалу рассеиваться. Кованные решетчатые врата с рядами острых копий были опрометчиво распахнуты, хотя Асмодей прекрасно знал, что ни одного студента другого Двора защитный оберег не пропустит. Этим оберегом была линия соли, рассыпанная перед входом.       Девушки шли уверенно по всем улицам Медного бульвара, запахиваясь в меховые пальто. Многие горожане шли в том же направлении, к выходу из городка. Винницкий, может быть, назвал бы его деревней, в каком-то смысле очень урбанизированной. По Котлинской мариборичи вышли к некрытой поляне, засыпанной снегом, который блестел в солнечном свете. Горожане Медного бульвара протоптали вполне широкие тропинки, по которым мольфары активно шли. Скрип снега со всех сторон превращался в один сплошной сигнал движения. Впереди маячили наряженные белыми платьишками елки.       Сумеречье строгими рядами обхватывало, будто тугое кольцо сжималось на шее, но эту мракоту развеивал гул эха детских голосков и мужского трепа. Поднимаясь вверх по склону косогора, Добрынич-Рюрикович запыхался, но старался поддерживать темп, нестройно напевая:       – Она моя мания-я, тонкая талия-я. Очарован я тобо-о-й, твои глаза магия-я.       Высокая и кудрявая Мозолюк втихую хихикала над первокурсником, игриво кидая взгляд глаз, зеленее лесов в их расцвет. К моменту, когда хорсовичи поднялись на вершину, миновав подвесной мост, с которого Винницкий увидел Мариборскую крепость, вдали активно наигрывали ровные баяны, они сплетались кадансами с бойким женским «йа!». Местность, раскинувшаяся перед глазами Асмодея, была пустынной. Вверх уносились каменные останцы, у подножий которых пылало жаром огромное кострище. Вокруг него толпились шинели и шубки жителей Медного бульвара, среди рядов которых то и дело мелькал едва уловимый бледный силуэт длинных полупрозрачных вуалей.       – В который год уже на Лысой, – цокнул языком Добрынич-Рюрикович, подбоченившись. – Тошно от этого шабаша.       – Асмодей!       К парням подбежала Разумихина, чей красный сарафан попрыгивал от каждого шага. На ножках у нее были теплые онучи, сочно подчеркивая привлекательные икры. Чеширский многозначительно замурчал где-то на задворках сознания, неотрывно следя за хозяином и его раскрасневшейся от мороза однокурсницей.       – Не мурчи, – процедил Винницкий.       – Ты мне? – икнул Добрынич-Рюрикович.       …Чтобы я слышал, друг мой Асмодеюшка, необязательно говорить вслух…       – Привет! – заулыбалась девушка, скрипя снегом перед однокурсниками. – Как у тебя дела?        Она стояла перед Винницким, таращась округлившимися от счастья ли, от удивления, серо-зелеными глазами. Большие зрачки Разумихиной несколько пугали Асмодея, но было плюсом, что смотрела девка на него снизу-вверх с небольшой разницы в полголовы.       – А я? Я тоже здесь, – замахал рукой Добрынич-Рюрикович       – Здравствуй, Касп… – девушка осеклась и принюхалась, вглядевшись в Касперского. – Ебать, от вас фонит, парни!       Разумихина прикрыла нос рукой.       – Вы что, бухали?       – Он был в говно, – Асмодей ткнул пальцем в Добрынич-Рюриковича. – А идиот на Маглиновском приготовил на завтрак окрошку.       – Вмять, не напоминай, – прыснул хорсович.       – Я чего-то не понимаю? – осторожно осведомилась девушка.       – И не понимай дальше.       – Как бы то ни было, – Разумихина развела ладонями, – что вы тут забыли? Не создаешь ты, Каспер, впечатления почитателя почивших родственничков в Задушницу.       – Кто бы говорил…       – Вы здесь, отлично, – проговорила подошедшая Малченкова.       Она отвесила обоим своим лицеистам хлестких затрещин, кое-как дотянувшись до затылка дылды Добрынич-Рюриковича, тот аж впал в осадок.       – Не надо ругаться, – хорсович поводил пальцем.       – Надо бы, Каспер! – рыкнула Малченкова. – Какого чер…       – А-а, не поминай всуе в поминальном-то месте.       – Не тебе поучать меня, Каспер, – Малченкова жестко убрала руку Добрынич-Рюриковича от своего рта. – Почему я должна выслушивать нотации коменданта на вас? Да я сквозь землю была готова провалиться! Тайком проникли в застенки СИМПа?       – Вы были в сварожичской общаге?!       Глаза Разумихиной теперь точно округлились от удивления, и она заохала от шока этой новости, прикрыв рот рукой, едва сдерживая смех.       – Не ожидала от тебя, Асмодей, – заметила она, коснувшись рукава Винницкого. – Тихий мальчик пошел на поводу у раздолбая?       – И не у одного, – ответствовал первокурсник, одергивая руку, как только приметил вдалеке фигуры, похожие на Ласку и Гончарова.       Одеты они были в черные хлопковые косоворотки с закрытыми горловинам, которые проглядывались под длинными суконными охабенями. На ногах были черные галифе с белыми лампасами и высокие кожаные сапоги с отворотами. На головах у них были папахи со стальной рысью Марибора. Яковлевич и Русик ходили в отдалении от остальных – Ромка то и дело скрючивался и делал отрыжки, тошнота подкатывала, как пить дать. В такие моменты Юрьевич сочувствующе похлопывал его по спине.       – Они недавно аппарировали сюда, – заявила Малченкова, проследив за взглядом однокурсника. – Коля поставил их на той позиции патрулировать, подальше от Бугаевского. Прими мои соболезнования, Асмодей.       – Забудь.       – Соболезнования? – встрепенулась Разумихина. – Ты проиграл залет???       – Это уже не имеет значения, – отрезал Асмодей.       – С горя, должно быть, пошли пить, – предположила старшина.       – Нет.       Малченкова тяжело вздохнула и коснулась пальчиками переносицы. Она удалилась, не проронив ответу Добрынич-Рюриковича ни слова. Винницкий ему бы тоже ничего не сказал, слишком уж самоуверенно одногодка ляпнул это. И с одной стороны был в том прав, ведь пиво, рыбка в кляре и кино были запланированы третьекурсниками еще до начала авиаторского залета. Значит, дурак на Добрынич-Рюриковиче был прав.       Асмодей активно следил за ходом Задушницы – до ритуальных «увеселительных» танцев было, видимо, далековато. Все девицы в сарафанах и онучах, подмерзая, толпились у громадного кострища. Там же зависал старший Добрынич-Рюрикович, одетый тоже по парадной – в косоворотке и охабне Дворовых цветов. Он активно переговаривался с группой девушек – одна была тоненькой карачаевкой со строгим прямым карэ, а другая была больше русской, с пушистыми кудряшками. Рядом с ними стояла пара низеньких девчушек.       Прогуливаясь по Лысой горе, как ее обозвал Добрынич-Рюрикович, которая была этаким плато, Винницкий примечал все больше отличительных деталей. Многие мещане оставляли кутью и фрукты с хлебом, обмазанным маслом, у вертикально стоящих булыжников, навроде сейдов. То тут, то там, образуя своеобразный круг, Асмодей видел невысокие пирамиды из сложенных камешков – должно быть, очередной волшебный оберег.       Хорсовичей при параде Асмодей насчитал семь троиц. Столько же приметил сварожичей, разодетых в алеющие чухвы и все те же галифе с высокими сапожками, среди более-менее знакомых лиц был комендант их Двора Родион Витальевич и Бугаевский в компании их дружка. Дажбожичей смог разлечить, куда легче, но меньше – пара троиц в зеленых бархатных ферязях.       К моменту, когда беседовавшая с Иммануиловичем старшекурсница с пушистыми кудряшками начала созывать всех танцовщиц, небо становилось хмурее. Томные, серые перины облаков стягивались, то и дело скрывали солнце. Неспешно срывался легкий мокрый снежок. Баяны перестроились на протяжные напевы – одним словом, играй гармонь. Девушки в разноцветных сарафанчиках выбегали к кострищу парами, берясь за руку соседки-партнерши.       Они притопывали и прискакивали на восьмом шаге, разводили руками. Напоминая чем-то дрожащие свечи, Мариборские девицы кружили вокруг костра, выходя на тройку – необычно было видеть, как представительницы всех трех Дворов объединялись в одну слаженную группу.       Внутренний круг девушек вытанцовывал навстречу друг к другу – Разумихина к Соломее, а Перепелицына к Стольниковой, светловолосой и несколько широкой в поясе однокурснице Ромки и Руси, многих других Асмодей не знал. Внешний круг девушек – среди них были Малченкова и Кодоева с Дубовицкой – оставался на месте, изредка выкидывая пируэты. Потом шли хлопки – мягкие, несколько тихие и изящные, словом они подчеркивали всю красоту девичьей души.       За девушками пристально наблюдал долговязый и курносый Мирай, бывший в тройке с Николаем и их однокурсником – парнем с несколько женственными чертами лица, но крайне самодовольном взглядом темно-синих глаз. Добрынич-Рюрикович нередко звал его Юльцом, а Гончаров отзывался о нем по фамилии, с явным пренебрежением, Кононец. Парни полушепотом, должно быть, обсуждали правильность движения дам, стоя треугольником у очередной пирамидки из камешков.       Среди мольфарок в какой-то момент, аккурат перед жгучем кострищем, появилась фигура с ниспадающей на снег полупрозрачной вуалью.       – Сейчас начнется, – произнес Добрынич-Рюрикович, наклонившись к Асмодею.       Баяны в одночасье стихли, а мариборичи в сарафанах выстроились в идеальный круг, посматривая на горожан Медного бульвара и мольфаров лицея каменными изваяниями лиц. От былых улыбок и звездочек в глазах не осталось и следа. Норна с терновым венком, венчавшим ее закрытую вуалью голову, не слышимо стукнула посохом о снежную твердь, и на головах девушек расцвели венки гвоздик.       – Се день, – заговорила глухим старушечьим голосом Пряха, вскинув руку из-под водопада вуальных тканей, – поминки душ умерших, чтимых семьями явленными. Ныне, аки прежде, Хозяйка стоит на страже нашего покоя и покоя приглашаемых душ. Дети Сварога, Хорса и Дажбога будут брезеть нас от лихого. Начнем же мы выкликивать гостей, яко жаждем зреть.       Норна высоко подняла свой посох и ударила им оземь первый раз. Из круга вышла тучная девушка с распущенными длинными красными волосами, она присоединилась к Пряхе, выхватив торчащий в земле посох. Она глухо стукнула им по снегу – зазвенели колокольчики.       Затем норна ударила оземь во второй раз – вышла та самая девушка-хорсович с пушистыми кудряшками, взявшись за вторую тупую ярлыгу, которой так же стукнула о снег. Вновь зазвенели колокольчики.       И норна ударила в третий раз – вышла девушка с медной кожей, каштановые волосы завиты в концах, а в коньячных глазах был тот же камень, какой был у всех. Вместе с посохом и звоном колокольчиков, который вторил ее стуку о снег, она присоединилась к двум другим девушкам.       Вызванные встали с трех сторон от кострища. Норна подняла посох на пламя – и то взмыло к затянутым облаками хмурому небу. Горящие и тлеющие головешки взорвались, поднялись в воздух, образовали ровный круг, сделали что-то вроде навеса. Виду открылся каменный лабиринт, похожий на те, которые Винницкий видел на Соловках. Только в центре этого был некий могильный камень, напоминавший о грубом кенотафе без намека хоть на какую-то форму. Асмодей обратил внимание, как расчет стремянных положил руки на палочки, упрятанные в нагалища на кушаках.       – Мы ѯа живѡтоу свою слово держимъ, – пропела хрипло Пряха, – кратокъ мигъ въ ѻвомъ мѵрѣ.       Круг девушек сделал шаг вперед, сплетя пальцы рук. Они распахнули глаза, вскинув голову, и не было во взгляде их ничего. Лишь белесая пелена, застилавшая зрачки. Они раскрыли рты и затянули тусклое песнопение, одновременно вторя ритуальным словам наговора и в то же время изрекая набор едва различимых звуков.       – Они все под чарами, – пояснил Добрынич-Рюриковича, приметив, куда более хмурый взгляд Асмодея на происходящее. – Сейчас ни одна из девчонок не находится в своем теле – каждая из них среди нави.       – …Намъ ѩвите ваши ѯракы, – продолжала бисировать старая норна, – мы въ ооуврѣ вамъ, яко грѧстите к намъ…       Из толпы мещан к Добрынич-Рюриковичу, Мираю и Кононецу вышел низенький рыжий бородач в треугольных очках с залысиной на голове. Он перекинулся парой слов с Иммануиловичем, тот понимающе закивал. На том очкастый бородач удалился. Девушки в кругу зашатались из стороны в сторону, войдя в глубокий транс, который сопровождался струнами кантеле и свирелью. В каданс с ними сплетался редкий удар бубена.       Пряха вытянула исхудалую руку, покрытую старческими пятнами, и откинула назад вуаль с лица, неспешно оборачиваясь к собравшимся. Винницкий тут же встретился с нею взглядами. Норна оказалась дряхлой женщиной, какой выдавал ее хриплый голос, с множеством морщин. Лицо ее было покрыто сиявшими золотом татуировками, каждая из них была магическим знаком в виде руны. Елена Викторовна затрагивала на одной из лекций такой тип охранных оберегов, и Винницкий многие на лице Пряхи сразу же опознал. Под одним глазом был «Есть», а под другим уже «Сила». На большой мясистый нос, будто бы гипертрофированный, налезал знак «Алатырь», а на лбу красовался «Исток».       Винницкого прошиб пот, ведь норна смотрела не на народ перед ней, а на одного него. Это потустороннее существо заглядывало глубоко в яшму, прорезало ряды жителей Медного бульвара и мольфаров-лицеистов с магическими гостями со всей России и постсоветья. Потрескавшийся рот изогнулся в неприятной улыбке, обнажив ряды старых зубов, магический знак «Рок» оказался разорван.       Чеширский сжался где-то внутри от страха, кот больше не мог алкать страх и остережения парня, ведь сам впал в ужас.       …НЕ СМОТРИ НА НЕЕ, АСМОДЕЮШКА… – верещал он в мыслях.       Пряха раскрутила посох и, перехватив обеими хилыми ручонками, выдохнула изо рта обильное облако дыма. Дым поднялся вверх к горящим поленьям, где стал скапливаться и множиться. В тот же момент девушки в кругу разомкнули руки и принялись отплясывать причудливые танцы, неестественно изгибаясь – Асмодей был готов поклясться, что буквально слышал, как хрустят их кости. Девушки подхватывали свои венки из гвоздик с челов, кружась с ними и перекидывая соседке. Юбки сарафанов непривычно высоко подскакивали вверх, открывая виду все, что только можно.       Взгляд парня упал на Разумихину, кружившуюся в пируэте. Она вытягивала свои руки, будто бы лаская пальчиками воздух. Ее пустой, замутненный пеленой, взгляд стал почти что томным, а губы приоткрыты в некой жажде – слиться в поцелуе. А потом Винницкий невольно опусти глаза ниже, где была красная кружевная танга…       Добрынич-Рюрикович толкнул однокурсника плечо, вернув Асмодея из грез, и кивнул наверх. Там в облаке дыма и копоти мельтешили силуэты духов, которые шлейфом вырывались в мир и расстилающимся туманом оказывались на земле. К ним тот час же спешили мольфары, от мала до велика привечали родственника или друга, вступая с ними в разговор.       – Извращенец, – тихо хохотнул Добрынич-Рюрикович, – тебе лишь бы на Илоночкино лоно смотреть.       – На хер сходи, – буркнул Асмодей, чувствуя как краснеют уши.       – Ну трусики у нее симпатичные.       Добрынич-Рюрикович чуть выпрямился, с высокой насмешкой глянув на Асмодея.       – Ты ужасен.       – А ты в моралфаги записался?       Винницкий возвел очи горе, тяжело вздохнул. Парней освистнули, и хорсовичи осторожно прошли к подозвавшим их Ромчику и Русе. Рядом с ними стоял аномально бритый хорсович-старшекурсник. Папаху он держал под мышкой, открывая виду короткие русые волосы. Добрынич-Рюрикович приветливо пожал протянутую руку старшекурсника. Асмодей, ставши классикой, кротко кивнул.       – Степан Константинович, шестой курс, – представился парень.       – Каспер Вахтисьевич, первый курс.       – Асмодей.       Степан Константинович вопросительно глянул на третьекурсников. Рома махнул рукой, мол, забей просто, он всегда такой.       – Как вы?       – Если бы не были здесь, – ответствовал Касперский, – было бы лучше.       – Асмодеюшка, осталось чего?       Ласка сделал жест дудки, и Винницкий протянул «вику», которую комендант не забрал в общежитии, да и Малченкова промолчала на ее счет. Первокурсник понадеялся, что Демирев забудет про наказание парня.       – Оставь пока у себя, – попросил хорсович, стоило Русику затянуться электронкой. – Константин Владиславович божился забрать на сегодня.       – Мы слышали, – Ласка обильно выдохнул облако дыма.       – Вы сами как?       – Аналогично. Подташнивает после аппарации, – Гончаров положил руку на живот, страшно хмурясь, – ненавижу это дело.       – А ты как, сдавал зачет на разрешение?       – Шутишь что ли, Касперский? – хрюкнул Яковлевич. – Я забил хер на это говно. Руся, тот сдавал.       – Только за компанию, – признался парень, затягиваясь «викой». – Свою, кстати, забыл у Андрея, похоже.       – Не приемлемо.       Гончаров не согласно замотал головой.       – Что, видели эти танцульки девок?       Добрынич-Рюрикович кивком указал на непрестанно кружащихся в парах и поодиночке лицеисток в сарафанах.       – Да мы тут в патруле же.       – А Асмодей видел, – многозначительно протянул первокурсник, стреляя на товарища глазами, – особенно у Илоны.       – Извращенцы херовы, – фыркнул Гончаров.       – Ой, кто бы говорил, – хохотнул однокурсник и хлопнул товарища по плечу. – Что ты мне заявлял? Янку нашу трахнул бы?       Яковлевич осклабился, зыркнув исподлобья на младшего, и покачал пальцем.       – Нельзя такие вещи говорить.       – Надеюсь, доживу до момента, – подал голос шестикурсник, – когда Рома начнет встречаться с девушкой. Это же как история-то повернется…       – Повзрослеет даже, – закивал Руся       – Нашлись тут два пидораса с двумя дырками для ебли.       Гончаров сплюнул, скрестив руки на груди.       – Не обижай Виданку, – Степан Константинович медленно мотнул головой, – она и так без настроения последние полмесяца.       – Залетела, что ль?       – Заставили дэнсить с остальными. Не понимаю, – продолжил старшекурсник, провожая танцовщиц, ушедших в пируэты вдоль круга, – зачем все курсы запрягли в это дерьмо?       – Потому что затраханный седьмой курс сборище ебланов? – процедил Гончаров. – Делать ни хера не хотят. Ты видел, какую херь они высрали в чатике Студсовета?       – Когда Костя написал про подготовку к Задушнице? – уточнил Русик у Ромчика. – Мол, они не собираются ничего делать?       – И имели Задушницу в рот.       Лысый согласно кивнул.       – Мы, конечно, тоже имели это дело, – продолжил он как ни в чем не бывало, – но это их затраханная обязанность. Каждый год выпуск готовит эту пиздосрань.       – Да их набор в принципе ироды, – отмахнулся Юрьевич. – Из нормальных только Дарьяна Васильевна.       – Факт, но не только, братка. Дейнега тоже ровная девка. С их подружками – Настасьей и Павлиной – дел не имел.       – Павлина хорошая, но пить ни черта не умеет, – заявил шестикурсник. – Манилов мне не нравится. Пытался к Пацуре подкатывать, – прыснул он, чуть погодя.       – Она его отшила.       – Конечно, ты его видел? Залысина, сам очкастый – вообще не в типаж Викуна.       – Да типаж Пацуры, – произнес Руся, обильно выдыхая дым, – хер проссышь. Костя так-то тоже не ее типаж, но она с ним встречается.       – Они же просто трахаются по дружбе, разве нет?       – Калач, дорогой, хохол этого никогда не поймет, – сказал Яковлевич. – Резко негативно принимает такое, так что они встречаются.       – А-а.       Добрынич-Рюрикович поглядел на шестигодку.       – Калач? – уточнил он.       – Фамилия моя.       Кононец на той стороне унесся в Потоке куда-то вниз по склону плато, что подметил Степан Константинович:       – Кипишь какой-то поднялся внизу, похоже, раз Коля Юльца отправил.       – Сам как всегда ленится, – заржал Гончаров.       – Да он же сегодня за сотника у Хорса, – прокомментировал Калач. – Вита не отправишь с существами воевать, хиляк, а Юлец способный тип.       – Поступил не по-пацански, – осуждающе цокнул Яковлевич, – нельзя бабу уводить из отношений.       – Да Савиных сама как шалашовка повела себя. Вспомни ваш первый День Хорса, что там было.       – Дело говоришь, Степушка, – кивнул Ромка и тут же затыкал пальцем. – О-о, смотри-ка – шмаромойка-предательница пошла.       Ромчик демонстративно тыкал в девушку с темно-ореховыми волосами в красном тулупе с вышитым на рукавах медными нитями рычащим на задних лапах медведем. По виду это была самая обыкновенная девица, ничем не примечательная. Обычное лицо, обычный вид – почти что серая мышка с квадратно-овальной мордашкой. Под глазами явные болезненные дуги.       – Что за тело?       Добрынич-Рюрикович кивнул на девку.       – Шмаромойка-предательница – тебе же сказали, – вставил ответно русый хорсович.       – Не дала вам?       Старшие одномоментно перевели свои взгляды на Винницкого, зыркая, словно он был каким-то дерьмом, в которое парням не посчастливилось вляпаться. Добрынич-Рюрикович при виде этого просвистел удивленную рваную трель, заводив глазами туда-сюда.       – Не загибай такой базар про эту мразь, – грозно произнес Гончаров с недовольством, – перегибаешь с уровнями, Асмодей.       – Тогда что она сделала?       – Это еще не твое дело, Винник, – фыркнул лысый хорсович.       Девушка в красном тулупе сварожичей неотрывно следила за мельтешащей дымкой среди сотни таких же.       – Она же твоей однокурсницей была, Константинович? – спросил Яковлевич, наклонив голову к парню.       – До того, – кивнул Калач, – и побега к Могилевскому на Двор. Бедный Пашка, земля ему пухом.       – Может, тонко сыбать как-нить?       Ромчик задумчиво поправил очки, не отнимая руки от лица.       – И хлебососину ей набить? Ей будет честь по чести, как сварожичи и ценят.       – От Векшина не убудет за это, – буркнул Русик.       – Рот его тарабанил.       – И Констант добавит, – согласился старший, – за нарушение перемирия.       – По хер.       Третьекурсник махнул рукой куда-то в сторону.       – А чего сварожичи из-за скалы выглядывают?       Однодворцы проследили за рукой Добрынич-Рюриковича в направлении рубленных отрогов высокого вертикально стоящего булыжника. Там возле такой же крохотной пирамидки из разных камешков стояли три типа в красных чухвах, которых ранее там не было. Должно быть, поменялись позициями с бывшими там ранее старшими однодворцами Винницкого.       – Наблюдают за этой тупой мандой, – произнес Юрьевич. – Мало ли, что мы выкинем.       – Ай, пошла она в жопу, – Гончаров демонстративно повернулся к растянувшемуся к горизонту Сумеречью. – Тратить на нее еще время. Может, сгонять на облет сектора? Чтоб ее не видеть…       – Слетай.       Руся пожал плечами, качнув головой.       Ромка в тот же момент мысленно взвесил что-то и ушел в Дальнюю Телепортацию. Хорсовича разбило на вертикальные фрагменты, которые сместились, отзеркалили друг друга, и Яковлевича как не бывало.       Асмодей принял от Ласки «вику» и осторожно затянулся, лишь бы кто чужой не увидел. По горлу прошла горечь вытяжки, мастерски приправленная ароматизаторами. Дым принялся ухаться внутри горла, заглядывая в легкие, где стал наводить свои порядки. Организм в очередной раз начал отталкивать тяжку, и Асмодей с коротким кашлем выплюнул струйки дыма через рот и нос.       Первокурсник осмотрел толпы народа и на глаза ему попал мужчина, смутно знакомый. Бритые виски, чуть укрываемые вязанной шапкой-беретом. Звякнула серьга в его ухе. Блестнул в мимолетном выплыве солнца из-за облаков перстень на его голых ладонях. Он убрал палочку в карман черного пуховика, заметив Асмодея. Поправил меховой капюшон. Приветственно поднял руку.       Винницкий нахмурился – где он мог видеть этого мужчину с серьгой в ухе?       …Да это же тот тип… – спохватился Чеширский. – …Как его? На дьякона имя похоже…       Винницкий вспомнил – Дьячихин, из Самары. Он выхватил Ивонну, обернулся к Русе, который только-только принялся подкуривать сигарету. Добрынич-Рюрикович убрал зеленую упаковку «Димитрино» в карман шинели.       – Тут преступник!       – Что?       Ласка и Калач глянули на Асмодея в непонимании. В тот же момент прогремел гром, за которым до первокурсника донеслось остаточное эхо мужского и женского голосов, невольно повторяющих «Бѣ на векахъ – ходишь ѵ нѥ скачешь, греховенъ ѵ нѥ къ мѣстоу самъ ѡпрѣдѣленъ». Поняв, про кого Винницкий толкует, Касперский бросился к брату, расталкивая людей. Шлейф дыма вынесся из общего сонма и ударился оземь перед девушкой, когда Асмодей потянул Русика за собой. Но стоило хорсовичу обернуться, как никакого Дьячихина он не увидел. Не мог же он ему привидеться. Куда этот самарский чепушила делся?       Русик вышел вперед, водя глазами по снежному плато вокруг, пытался вычленить из толпы, кого описал Асмодей в спешке. На один миг взгляд Юрьевича задержался на сварожичской девке, которую парни поносили по чем зря. Рядом с ней стоял высокий мужчина в какой-то домотканой рубахе, висевшей на нем балахоном.       – Степ… – осторожно позвал третьекурсник старшего, – скажи, что видишь… то же.       – Да, Русь.       Калач медленно шагнул вперед, таращась на высокого мужчину. Бледное лицо, мертвецки бледное, с яркими черными венами. Растрепанные белые волосы спускались к плечам, лезли в серо-зеленые глаза. Высокие скулы на исхудалом лице были слишком острые, из-за этого квадратная мордашка казалась слишком угловатой.       Хорсовичи у пирамидок затыкали пальцем в эту же сторону. На другом конце плато Добрынич-Рюрикович стал откликаться на зов брата. Он и Мирай пытались разглядеть происходящее поверх толпы.       Девки продолжали выплясывать, кружась в парах и перекидывая венки из гвоздики. Девушка-сварожич казалась крохотулькой рядом с этим долговязым духом. Она смотрела на него карими глазами, полными страха, удивления и радости. Она нервно хихикнула, улыбнулась. Потянулась, чтобы коснуться тощего лица духа. Какое же ее ждет разочарование, ведь даже Асмодей знает, что призраки не тактильны.       – Пашка… – выдохнул Русик с нервной усмешкой.       Он непроизвольно сделал шаг.       – Нет, Русь, – Степан одернул было двинувшего третьекурсника к духу, названным Пашкой, – нельзя покидать посты. Я тоже хочу поговорить с Павликом, он же был моим однокурсником.       Дух потянулся к девушке в ответ.       – Да… ты прав.       И тут дух ударил девушку по лицу, та упала в снег. Брызнула кровь.       – Что, на хуй? – вырвалось у Винницкого.       Существо накинулось на девушку сверху, сомкнуло тощие ручонки на ее шее, то и дело повторяя:       – Шлюха! Ты меня убила! ТЫ!!! Из-за тебя меня раздавил блядоебский камень. Да я тебя сам прикончу, пизда тупая!       – Эм-м, – Ласка глянул на старшего хорсовича, – нам же надо вмешаться в теории? Пашка – дух…       – Дух не может тронуть человека, – задумчиво молвил Калач на это.       В следующий момент он выхватил палочку из кармана охабени, припуская через снежное плато и крича на бегу:       – У нас ератник! Ератник!       Пока он бежал, продираясь сквозь толпу, мелькнула красная чухва с башлыком на плечах. Появившийся Родион Витальевич, комендант сварожичей, врезался в ератника, тот рухнул в стороне. Векшин приземлился в снег, набросился на призрака, втыкая ему в горло палочку.       – Зря ты вернулся к живым, гондон! Исчеѯни, нечест…       Лицо Ласки ожесточилось, он выставил ногу. Принял стойку. Миг. Поток разрубил пространство мощным ветренным порывом, разогнул снег дюнами. Мелькнул черный силуэт с другой стороны. Затем с еще одной. Три хорсовича набросились на Векшина, тыча палочками тому в лицо.       – Эй! – рыкнул Ласка.       – Только попробуй еще что-нибудь выкинуть, – процедил Калач.       – Забудь об этом, – угрожающе проговорил Иммануилович, – мы тебя прикончим, Родь.       Асмодей оглядел капище – бывшие на плато хорсовичи бросали места надзора, стягивались к месту конфликта. Мольфары Медного бульвара переключили внимание на разворачивающуюся картину. Пряха в моменте умолкла, обратила взгляд интереса на происходящее позади гарцующих девушек. Ератник лежащий под комендантом стал насмешливо лыбиться. Иссушенное лицо стало обретать более мягкие, живые черты.       – Это ебучее существо, – заявил Векшин хорсовичам, – а не ваш друг. Мы здесь, чтобы защищать Задушницу, Коля, а ОНА – ПОД – УГРОЗОЙ!       – Молчи, – отрезал Николай.       – Всем сварожичам, – закричал Родион Витальевич, – обезоружить любого хорсовича, вставшего на защиту ератника. Его – изгнать!       В воздух поднялись все сварожичи, смешавшись в красную волну, которая накинулась на однодворцев Асмодея. Полыхнули волшебные всполохи. Кричались формулы. Мариборичи завертелись в смертельном танце. Ератник в моменте размылся, исчез.       – Шелудивая зараза… Настя, беги! – выкрикнул Векшин, глянув на девушку.       Она попыталась вскочить, бросилась бежать. Ератник возник перед ней, держа в руке посох норны, ударил ее по лицу снова – сварожич рухнула в снег, заплевав его кровью.       – Бить женщину мерзко, – появившийся Бугаевский выбросил палочку, шмальнув неизреченным заговором, – выбери противника себе под стать. Сражайся как мужчина, хер.       – Щiтъ!       Поднятый посох создал прозрачный барьер, от которого шлейф заговора срикошетил. Ератника подхватил Поток, тот сделал сальто, ударив Бугаевского икрой по лицу. Сварожич рухнул в снег, и умертвие тут же ударило ногой шестикурсника в спину. Схватил за руку и стал тянуть. Захрустели кости. Затянули неприятную ноту связки мяса. Болезненный крик Бугаевского облетел все плато с капищем.       Выпущенный шлейф отлетел в сторону, подрезал идеальной линией остец каменной скалы. Та заскрипела противным щебетом камней, рухнула на горящий навес кострища. Мечущиеся дымки духов заметались пуще прежнего, стали вырываться из дымного сонма. Пряха скромно ругнулась, заметив это.       Дымки вырывались одна за одной – многие унеслись по направлению в Сумеречье, другие скрылись за холмами в стороне Медного бульвара. Десятки ударились в сейды, которые моментально начинали идти трещинами, раскалывались, а на их месте возникали, разгребая снежный покров, скелеты с остатками лоснящейся кожи. Один за другим они накидывались на мольфаров.       – Костомахи! – чертыхались мариборичи.       – Что там против посмертий?       – Вмять, используйте Увядающий наказ!       – У меня есть серебряные опилки.       Кудрявая хорсович, стоявшая поодаль от норны, кинулась к танцующим девушкам. Раскинула их в разные стороны – те забились в конвульсиях, пена пошла изо рта. Норна вскинула руки и протяжно запела ноту – подрезанный кусок скалы замедлился и осторожно опустился на землю.       – Асмодей, в сторону!       Винницкий отдался Потоку, позволил срединному слою толкнуть его в грудь, а первому обхватить тощей ладонью воздуха в спину, оттаскивая назад. Гончаров появился прямо перед его лицом, в каких-то паре метров, выкидывая палочку по косой.       – Разрѫбъ! – приказал он, и бряцнула сталью полоса, огромным стеклом проходящая сквозь пространство.       Хорсович заскользил по снегу, перешел на бег, вновь выкрикнул наказ – у ближайшего сварожича упала дюну палочка. Ласка тут же связал противника с помощью выплюнутой формулы, повалил на землю.       – Как ты вовремя, – заметил Руся.       – Чуть не пропустил веселье, – цокнул Яковлевич и взревел: – Гаси сварожичей!       – Нет, Ром, назад! – Добрынич-Рюрикович выставил руку.       Векшин извернулся, ударил локтем Иммануиловича в нос. Хорсович завалился на спину, а Калача комендант схватил за ворот и утянул с собой в Потоке, бросая его словно какую-то плюшевую игрушку. Шестикурсник покатился кубарем, попытался вскочить на ноги – инерция несла дальше. Парень ушел в Поток и рванул вперед. В попытке задержать Векшина Калач наткнулся на одного из его прихвостней, который выкинул палочку. Константиновича впечатало в снег.       – Лошкомоев, падла!.. – выплюнул Калач снег изо рта – по лицу была размазана кровь.       Векшин набросился на ератника, но его кулак, овеянный магической аурой, точь-в-точь повторившая ржавчину глаз, наткнулся на пустоту. Квадратное лицо с тяжелой челюстью осунулось.       – «ОР»? – невольно вопросил комендант.       – Как неожиданно? – засмеялся ератник и ударил ногой.       Сила удара вошла в скрепы с давлением, будто разорвалась бомба. Векшина выпад унес прямиком к все еще танцующим девушкам, сварожич врезался в них – девок тоже забила конвульсия. Тучная девушка с длинными красными волосами ринулась к ним, чтобы привести в чувство. Ератник сделал сальто с места, таща за собой Бугаевского. Тот был буквально игрушечной куклой, которую небрежно держали за руку и волокли следом за собой. Призрак метнул шестикурсника прямиков в Русю и Яковлевича.       Широкоплечий сварожич с коротким ежиком на голове и крохотной бородкой под скулами атаковал умертвие. То извернулось, откинувшись назад, неестественно выгибаясь. Ератник ударил тупым концом посоха по руке парня, та моментально побагровела. Затем дух врезал сварожичу по лицу, тот лишь откинулся влево, перехватил палочку и сделал ею выпад.       – Живои ѩѯъ повелѣваѥтъ теб…       – Брысь, Львович, – ератник сделал жест, будто дает щелбана воздуху, и сварожича тут же снесло незримое.       Тут ератник завидел девушку и, истерически заржав, двинул к ней. Пространство вокруг него полыхнуло Обратной Реверсией, которую Винницкий еще ни разу не видел в действии. Сфера вокруг духа была похоже на вихри магических потоков, которые ниспадали вверх, проходя сквозь него, и возвращались из-под низу. С каждым шагом ератника ржание его становилось, куда более истеричным, он упивался происходящим. Жаждал убийства.       Девушку придавливал горизонт Обратной Реверсией, впечатывал в снег до хруста костей. Впечатывал до крови ото всюду, откуда было только можно. Касперский схватил Асмодея за ворот, когда на парня накинулся костомах, поменялся местами, рубанул магией. Винницкий в моменте увидел вытянутую руку умертвия – худая длань, полная лишь костей, чем мяса, тянулась к сварожичу, убивала горизонтом Реверсии.       – ЧИ-И-И-ИЖ! – завопил Векшин. – ЕРАТНИК БЛЯДСКИЙ! НЕ ТРОЖЬ ЕЕ!       Комендант Сварога пошатываясь двинул вперед, на его лице были ссадины, протекавшие кровью. Он перехватил палочку двумя пальцами, которые скрестил с теми же другой руки. Мизинцы и безымянные выпятил, разъединил. Большие пальцы медленно сошлись. Векшин выдохнул струйки пара, произнеся заговор:       – Раѯдвиноутсѧ глами мои…       – Он… – Добрынич-Рюрикович застыл, – …расширяет территорию..       – Придурок, не смей! – горланил Николай, изгоняя костомаха. – Не на капище же!       – …да станоутъ онѣ шириноу вотчинъ си!       Сверкнула молния. Сразу после грянул гром. Удар пришелся туда, где стоял комендант сварожичей. От него поплыли вихри, завертевшись вокруг. Поднялась метель. Асмодей перестал видеть хоть что-то. Где-то его зазывал Ромка, но лысого товарища парень никак не мог отыскать. Винницкий слышал треск костей. Потом тьма и снежные вихри расступились, погода улеглась, и Асмодей увидел, что он и большая часть мольфаров стояла на опушке непроницаемого леса.       Густая зелень деревьев и кустарников находилась будто бы в уединении и спокойствии – ни ветра, ни шелеста не слышно. Лишь журчал где-то в отдалении тяжелый ручей. Позади Винницкого ввысь, на склонах, уносились громадные статуи мольфаров в чухвах, каменные изваяния их лиц были изрезаны ветром и временем и разобрать их было нельзя. Небо над головой больше не было затянуто тучами. Был закат – огненно-красный, немного золотистый.       – Ератник? – хмыкнуло умертвие с налетом смешинки. – Херово ты проходил раздел духов и призраков на МРИЖ, Родя. Я – Покаянник, на хер!       Существо будто бы забыло о девушке, зашагало в сторону коменданта сварожичей.       – Двухступенчатый заговор – классика магического искусства, – принялся рассуждать он. – Но в нашем наборе лишь я был талантливым мальчишкой, Родь.       Покаянник – или ератник, Асмодею было уже так-то плевать, он перестал понимать хоть что-то – сложил ладони в жесте. Скрестил одни пальцы, соединив указательные, и прижал сплетенными мизинцы и безымянные.       – Въ ширъ мѣсто моѥ! – прочел призрак.       Поднялся сильный ветер, закружив листья вокруг. Мир разделился на две части – половина, на которой стоял Асмодей умирала. Осыпались иголки с елок, иссушилась листва. Сгнили деревья. Небо затянулось пеленой темных облаков, сквозь них едва ли мог проникнуть солнечный свет. Из земли вырывались рушащиеся надгробия, надписи на которых стерло время. Вместе с ветром в воздухе носился пронзительный стон мертвых. Среди могил плясали тени.       Где стоял ератник, или покаянник, высились старые обветшалые ворота. Кованная решетка провисла с одной стороны, противно скрипела до скрежета в зубах. Существо насмешливо развело руками.       – Моя территория подавляет твою, Родь, – сказал покаянник. – Отступи и позволь мне отомстить этой швали.       – Эта «шваль», как ты ее посмел назвать, моя девушка, – прохрипел в ответ Векшин, прихрамывая вперед. – Ты помер уже два года как. Единственное, что от тебя требовалось – упокоиться с затраханным миром. Зря ты вернулся…       – Твоя девушка?       Существо противно закряхтело и принялось истошно гоготать, схватившись за живот. Покаянник обернулся, затыкав в девушку пальцем. Кто-то из сварожичей попытался ей помочь ей подняться, чтобы убраться от чудовища подальше.       – Она? Так на тебя она променяла меня, бросила? И убила злоебучим булыжником? – ератник пристально и с высока уставился на девицу. – У тебя вкус еще хуже, чем был, Анастасья.       – Пашуль, я не… – попыталась заговорить девушка.       – Даже в смерти не можешь признать, – фыркнул Векшин, сплюнув кровь, – что никому такой бездарь как ты не нужен. Если для тебя, Чиж, отказ в любви – ужасное чувство, гложущее в посмертии, то какого же тогда мне?       Комендант сварожичей поднял палочку, приняв стойку, и покачал головой. Разбитую губу пронзила уверенная улыбка.       – Нет, – протянул Родион Витальевич, – проиграть бездарю после стольких упражнений в высших уровнях магии!       Покаянник ухмыльнулся и тоже принял стойку, раскрутив волшебный посох. Мольфары вокруг вновь вскинули палочки, даже пара первокурсников, попавшая в территорию сварожича, приготовилась к готовившемуся замесу. Внутри Асмодея нарастало беспокойное чувство, что он не вытянет бой со стремянными из наряда Двора Могилевского. Бегемот тут же набросился на это наветрие, заглатывая его, словно подобное блюда было вершиной кулинарного искусства.       До уха Асмодея донеслось тупое эхо смутно знакомого голоса, прочитавшего наказ. В следующий момент обе территории смел мощный буран, и все мольфары вновь оказались на заснеженном капище. Хорсовичи и сварожичи заозирались по сторонам, пытаясь понять, что случилось. Горожане Медного бульвара и горсть мариборичей, которых не затронула территория коменданта Векшина, кучковались то тут, то там возле рубленных скал рядом с норной, переходившей от одной танцовщицы к другой.       – Кто-то развеял две территории разом? – вопросил Мирай.       – Мама пришла давать мзды, – кивком Калач указал на хмурое октябрьское небо, и       Винницкий проследил за взглядом шестикурсников.       Высоко в небе левитировал Константин Владиславович, поглядывая на ситуацию на плато сквозь черные округлые линзы. Крохотные снежиники падали на колышущееся под ветерком черное пальто с рядами белых пуговиц на обоих портах. Воротник-стойка был поднят, открывая виду серебряную подшивку. Поток отпустил коменданта Демирева, и тот с грохотом приземлился рядом с коллегой-сварожичем, положив ему руку на плечо.       – Какая у вас тут херня уже случилась, Родион Витальевич? – поинтересовался комендант хорсовичей, поправляя белую меховую толстовку с вышивкой в виде слова «WHAT».       Но не успел Векшин ничего ответить, брови Демирева медленно поползли вверх. Он стянул очки с глаз, таращась на покаянника, и ткнул на него пальцем.       – Ты же вроде бы сдох.       – Прозорливо, – рассудил ератник, выпрямившись, – как и всегда, впрочем.       – По-другому не умею, – комендант Демирев театрально залился краской.       – Хера мы тут рассусоливаем? – Векшин оттолкнул Константина Владиславовича, двинув к ератнику. – Тут существо, Демирев, на капище – в Задушницу – его надо изгнать!       – Воу-воу, – хорсович преградил путь Родиону Витальевичу рукой, – знаешь, что сказал Иисус в пятой главе Евангелия от Иоанна?       – Откуда бы?       – Он сказал, – Демирев чиркнул ногтем по виску, – «Не создавай мне тут проблем, сучка!».       – И как всегда ты прав, Кость, – проговорил ератник.       Существо неспешно подошло к Асмодею, протягивая посох норны. Винницкий мгновенно напрягся. Стоящий рядом Добрынич-Рюрикович удобнее перехватил палочку.       – Вернешь Пряхе, парень, – коротко заявил ератник, вбросив первокурснику жезл. – Мой потенциал еще не восстановился, – сообщил он Константину Владиславовичу, – я только вернулся, понимаешь ли. Остатки уже перешагнули порог использования – скоро будет магическое выгорание.       Покаянник ткнул пальцем на девушку.       – Но с тобой я еще не закончил, тварь, – прорычал призрак ей. – Я еще приду за тобой.       Шаг – миг – и существо исчезло.       – Вмять! Сварожичи! В погоню, не то уйдет.       Подскочивший к другу Бугаевский перехватил своего коменданта, пытаясь остановить его. Он задергал его за руку.       – Нет, Родюша, – твердил шестикурсник несколько болезненно, – мы сами справимся. Ты остаешься с Настькой, ей ты сейчас нужнее, чем в погоне.       Комендант сварожичей агрессивно выдохнул и уронил подбородок на грудь.       – Уверен, что справишься, брат? – уточнил Векшин. – Этот ебаришко тебе чуть руку не оторвал.       – Мы с Никитосом и Аполей сдюжим, – Бугаевский указал на пару однодворцев. – Эта паскуда застала меня врасплох и всего-то. Как ты и сказал, проиграть бездарю – себе дороже.       За сим Бугаевский повел наряд сварожичей следом в воздух, уходя в Потоке. К Векшину подбежала девушка, которую ератник пытался прикончить, кинулась к нему в объятия, зарываясь лицом в грудь и рыдая чуть не навзрыд.       – А теперь, – медленно произнес Константин Владиславович, приковывая внимание хорсовичей вокруг, – все вы – и ты, танцор диско, и ты, и ты, оставшийся за сотника, и вы, пара косячников, и Вы, уважаемая Пряха, и все…       Комендант Демирев как ни в чем не бывало прошествовал к Асмодею, натягивая на нос черные очки, и выхватил из кармана парня «вику». Винницкий поморщился.       – Из головы вылетело – до конца дня без нее, – комендант глубоко затянулся и обильно выдохнул. – М-м, банан? Передай Лясуну мою похвалу – замечательный букет.       Демирев вновь затянулся и выдохнул колечко дыма.       – Я поставил вас следить за порядком, – проговорил комендант, водя пальцем по каждому из однодворцев из наряда, – так какого хрена тут произошло? Я только присел покушать кимчхиччигэ – и в моменте чую, как кто-то расширяет территорию. Каждый, по очереди, мне в подробностях расскажет.       Комендант замотал головой из стороны в сторону.       – И где, вмять, Елизар??? – внезапно вскричал он.