***
Ночью парень отрубился в ноль – руки держались лишь на дрожи. Винницкий был готов проспать завтрак, лишь бы провалятся дальше. Бегемот ворочался в ногах – или это был самый бойкий из общажных хвостатых? Стоило фамильяру поселиться в пятой комнате, как прочие кошаки перестали захаживать. Кроме самых отбитых, те упорно проникали через свои тайные ходы – возможно, через те же, по которым Асмодей и товарищи проникали в СИМП. Хорсовичу ничего не снилось, лишь вертелся с одного бока на другой, будто бы в сознании размышляя – нет, не о грядущем дне. Мыслей своих Винницкий так и не запомнил, но фигурировал там ератник – это помнилось прекрасно. Его территория и одноступенчатая формула заговора, которую тот использовал, поражала до сих, даже во сне. Первокурсник перевернулся в очередной раз, одноступенчатая формула звучала очень интересно. Асмодей в царстве Морфея понадеялся когда-нибудь успешно повторить ее. В моменте снежной осенней ночи мариборич плотнее закутался в бело-графитовый клетчатый плед. Бахрома защекотала гладко выбритый подбородок. Тонюсенькая струйка мороза лизнула щеки, ледяными пальчиками проникла сквозь покрывало. Асмодей поежился. …Асмодей... АСМОДЕЙ!.. – Отвянь, Чешир, – сквозь пустые грезы буркнул Винницкий в плед, – я сплю. – Проснись, человек, – Бегемот затолкал хозяина мягкими подушечками лапок – приятное было ощущение, – мы тут не одни. – Так прогони… – Это не моя братия, друг мой Асмодеюшка… Настороженно-перепуганный тон кошака вынудил Винницкого разлепить сонную яшму. Чеширского в мрачной комнате было едва ли различить, черный силуэт очень сильно сливался с помещением вокруг. Лишь его почти что мерцавшие глубокой лазурью глазища выдавали нахождение Бегемота. Кот часто дышал, то и дело стрелял глазенками за спину Винницкого. – Тут призрак! – пискнул Чеширский. – Какой призрак? – изрек хорсович. Чешир бегло кивнул за спину парня, и тот со скрипом черного дерева кровати обернулся. Поежился от застоявшегося мороза. Выдохнул облачко пара. И осекся. Перед ним стоял дух, призрак – нет, самый обыкновенный блазень – невысокой девочки. Кожа густая, почти что непроницаемо-плотная голубая тень, сквозь грудь Асмодей видел мерцающие ребра, которые с позвоночником терялись в четких очертаниях бледного личика, похожего на посмертное изваяние. Длинные волосы ровным белым водопадом спускались по плечам к едва ли напухшей груди. Асмодей протер глаза, воспринимая картину перед ним как банальное наваждение. Чеширский встал на дыбы, в страхе зашипел на стоявшего посреди спальни блазеня. Наваждение окинуло фамильяра грустным взглядом и поманила Винницкого пальцем. Парень проглотил подступивший к горлу ком – нужна была палочка для изгнания. Хорсович судорожно стал перебирать в голове все заговоры, которые смешались в один ком, вычленяй как хочешь. Парень осторожно ступил на янтарные половицы, тепло зализало пятки. Каждый шаг – очередной зырк блазеня девочки на руку Винницкого. Легкие парня прошиб холод. Кожа покрылась мурашками. В комнате стоял жгучий мороз – первокурсник дрожал, выдыхая обилие пара. Он был уже у прохода в ванную, когда блазень дернулся. Исчез и появился в каких-то паре сантиметров – Асмодей рухнул на зад, распахнув дверь в соседнее помещение. Ледяные пальцы схватили легкие, сжали до боли так, что дышать стало труднее. Морок заглянул в яшму, пристально, жестоко. – ...ТЫ СРЕДИ УБИЙЦ... – зафыркала невысокая девочка. – БАНЗА-АЙ! – завопил Бегемот, поди, на весь коридор и сиганул прямиком на блазеня, в моменте растворившегося в холодном воздухе. Стало вновь темно. Чеширский рухнул прямиком в грудь, в нутро Асмодея, исчезнув из мира, а Винницкий вскочил на ноги и припустил прочь из комнаты. Из-за спины заслышал призрачные завывания. Лицеист схватился за палочку, но не одного заговора не смог выловить в мозгах из общего скопа. Пришлось вылететь прочь из комнаты, захлопнув за собой дверь. …Это ведь не поможет… Асмодей поднял палочку, отступил назад. Наткнулся на кого-то. Парень медленно обернулся. Прямо в упор на хорсовича кто-то смотрел – кто-то высокий, долговязый и темный в общем мраке коридора… Первокурсника прошиб пот – какого хера вообще лампы не горят? – Свѣти, – осторожно изрек Винницкий. На конце Ивонны медленно вспыхнул пучок света, озарив мягкие черты лица долговязого однокурсника. Добрынич-Рюрикович заорал, будто его стали резать, и Винницкий тоже. Однодворцы отшатнулись назад, упираясь спинами в стену, и вопили на весь коридор, пока не признали друг друга. – Ты чего орешь? – вопросил Асмодей. – А ты чего? – кивнул антивирусный на товарища. – Я первый спросил. – Ну так мне тоже интересно, – парировал Добрынич-Рюрикович с частой отдышкой. – Чего ты не в комнате? – У меня там, – Асмодей указал пальцем на дверь, – блазень. – И у меня, – осторожно заявил первокурсник в ответ. – Коренастый мальчуган? С ежиком? – Нет, мелкая девка – на вид лет тринадцать. Со стороны винтовой лестницы скрипнули половицы. Хорсовичи в моменте обернулись – Добрынич-Рюрикович вскинул палочку, скрежетнув зубами. – Кто блазнит по коридорам??? – угрожающе кинул первокурсник во тьму общежития. – Покажись, нечестивец, не то шмальну чем! – Только попробуй, сука, – проговорил до блаженства знакомый женский голос. Парни облегченно выдохнули – в проходной арке появилось два пучка света, которые вели за собой Разумихина и Перепелицына. Блондинка была в аквамариновой пижаме с белой кружевной отделкой по краям – куталась активно в из того же комплекта халатик, придерживая Фалерию на изготовке. Шпингалетка же была одета в короткую бежевую маечку с вышитой радугой и облачком, наполовину обнажавшую изгиб налитой полуторки, а на ногах плелись широкие брюки для сна с множеством котиков. – Знаешь, Ио, – озарился хилой улыбкой Добрынич-Рюрикович, – я рад, что это ты, а не сраный призрак. – Вы тоже кого-то видели? – недоверчиво уточнила низенькая девчушка. – Как тебя сейчас. – Это был маленький мальчик? – уточнила Разумихина с опаской. – Такой, лет шести? Пожалуйста, скажите, что не я одна его видела… Парни несогласно покачали головой. – А может это был пухляш? – осведомилась Перепелицына. – Взлохмаченные волосы? Перепуганный взгляд? Воет, но заикается? – Не-а. – Вообще, мимо, – согласился с товарищем Добрынич-Рюрикович. Дверь в седьмую приоткрылась, заставив первокурсников навести палочки. В отсвете показалось сонное лицо Русика Ласки, кутавшегося в точно такой же бело-графитный плед. Он устал потер глаза, щурясь на яркий блеск на концах волшебных палочек. – Чего вы тут шароебитесь в такой час? – спросил третьекурсник. – Чай не вечер уже – почти за полн… Старший осекся на полуслове, моментально проснувшись. – Это что, блазень? Хорсовичи в моменте обернулись. Прозрачное наваждение в виде невысокой девочки с пушистыми локонами, заплетенными в хвост, немигающе глядела на лицеистов. Добрынич-Рюрикович и Перепелицына навели палочки на духа. – Я за палочкой, – уведомил Руся, резво скрываясь в комнате. Через мгновение он вылетел в коридор, рухнув в соседнюю стену. Парень часто дышал, стекая по белой стене и зыркая в темный проем спальни. Из него выплыл дух низенького коренастого паренька, стриженного под ежик. Первокурсники принялись тыкать палочками то в одну, то в другую сторону, но призраки лишь тупо глазели на мариборичей. Оба морока поплыли друг к другу, пройдя сквозь Перепелицыну. Где-то в глубинах темных помещений Гвардейки раздался истошный женский визг. В следующий момент с пшиком и поднявшимся дымом в коридоре появился второкурсник Петряев. Он вскочил, натягивая на нос квадратные очки. – О, вы тоже не сп… Заметив пару блазеней, хорсович вскинул палочку – рука его дрожала, а он сам часто дышал. На лбу проступил потец. Позади духов появился третий – щуплый паренек, не высокий и не низкий. Увидь его Асмодей где-то на улице живым, даже не обратил бы на него внимания. Но этот прозрачный лазурный оттенок кожи и мерцающие в груди ребра кидали Винницкого в дрожь. – Русик, а давно по общаге духи стали бродить? – осторожно поинтересовался Петряев. – С этой ночи, похоже, – сплюнул Ласка, нервно вклиниваясь в группу хорсовичей. – Какого хера? – вопросила Перепелицына. – ВЫ ЖИВЕТЕ СРЕДИ УБИЙЦ, – тонко проверещали духи, словно их голоски, отдающие эхом, были единой органной нотой. – Чего? – Кѣнсэи! Красный всполох порчи прошел насквозь блазеня. Те лишь негодующе посмотрели на Ласку, склонив головы, да так и скрылись в коридоре. – Надо бы их изгнать. Добрынич-Рюрикович шагнул следом за тройкой посмертий. – Я бы не лез. – Русик, это точно ты говоришь? – удивился Петряев. – Ты же в приборе состоишь. – Блазени – тяжелый вид посмертий, – третьекурсник покачал головой, – не мой уровень. Я бы… не лез к ним. – Руслан Юрьевич, ты что же, зассал? Винницкий поглядел на товарища. – Агась. Первокурсник фыркнул и двинул следом за однокурсником. – Избавимся от них. – Вот это по-нашему, – Петряев поправил очки на носу, последовав за однодворцами. – Попадете же в беду, дураки! – топнула ногой Разумихина. Пара хорсовичей спустилась на первый этаж в Приемную залу, где вверх в бледном отсвете тусклых пучков света уносились ряды мраморных колонн, переходивших в деревянные полуарки. Красные ковры с черной бахромой в ногах на лестницах терялись на размытой границе света и тьмы. Декорированные стены деревянными панелями этой ночью загадочным образом давили на Винницкого, а алебастровые барельефы вместо привычной удивительной росписи казались множеством призрачных ликов. Маркетри на деревянных панелях второго этажа задвигались, неприятно зашуршав. Этому вторило движение на балконах, и Асмодей навел туда палочку. Он вгляделся во тьму, но ничего в ней не увидел. Со стороны лестничного пролета звучали полутихие голоса следовавших по пятам однодворцев. Руся бранился на Асмодея и антивирусного, а Разумихина подхватывала каждое слово третьекурсника поддакиванием. – Погасите свет! – рявкнул персонаж какого-то сюжета на одном из зачарованных гобеленах. – Завались, нитка. – Туда его, Романо! Добрынич-Рюрикович обернулся на голоса. В едва различимом свете убывающей луны, проходившей сквозь стеклянный потолок с витражами, первокурсники увидели пару третьекурсников. Лысого в боксерах и бордовой футболке «уходя, гасите всех» тяжело было не признать, а вот долговязый тип с объемным помпадуром рядом с ним, кажется, был его однокурсником. Ни имени, ни фамилии Асмодей не знал, но видал его частенько на обедах и завтраках. Русик и Илларионов с ним вроде как корешились. – Отрадно видеть знакомое лицо, Роман Яковлевич, – крикнул Добрынич-Рюрикович наверх. – Вас двоих тоже призрачная херня разбудила? – уточнил Гончаров. – Не только их, – откликнулся Ласка. – Ночи доброй, Ром, – кивнул Петряев, махнув товарищу рукой. – И ты будь здрав, Максим Андреич. Все хорсовичи поднялись на второй этаж. Темные балкончики с витыми деревянными периллами были бездонными глазами огромного чудовища. А если поднять палочку, то гобелены между ними становились буквально белыми полотнищами без единого намека на какой-нибудь сюжет, какой бывал там обычно. Воцарившаяся на мгновение тишина была до одури гнетущей. Нарушаемая посвистыванием ветра за стрельчатыми окнами и далеким скрипом половиц. Винницкий посмотрел в дальний арочный проход, ведущий в женское крыло – «Курятник», как его обзывали парни между собой в чате этажа. Медленно он обвел деревянные статуи стремянных, расположившихся перед парапетами террасы. Ощущения от них были отвратительными, будто их пустые лики в моменте стали скалистыми гримасами, едва ли похожих на человеческие. Где-то внутри общежития задрожало. Все тут же затыкали туда палочками. – Поперлись изгонять блазеней? – тихо вопросил лысый у однодворца, держащегося сразу позади него. – Асмодеюшка и Каспер – да. – А ты? – Я бы не лез к ним, – в которой раз повторил Ласка. – Ты чего? Гончаров стрельнул глазами на дружка. – Эту мракоту надо изгнать. – Ссу я, Ромчик, – признался Ласка. – Ссу, понял? – Сыкло, – усмехнулся третьекурсник. – Русик, ну ты чего? – удивился долговязый третьекурсник. – Это же долг хорсовича. Да куда там хорсовича – любого мариборича. Когда существо заходит на территорию мольфаров, надо принимать меры. – Я помню, Никитосик, но эта штука… – Ласка помедлил, – Она пугает меня. – Откуда тут вообще взялись посмертия? – спросил Петряев ни у кого-то конкретного, но у всех сразу. – Ваш мертвый дружок виноват, – предположил Асмодей. – Как пить дать. Третьекурсники негодующе уставились на первокурсника. – Когда этот… – Паша Чиж, – подсказал Русик. – Он – сорвался на ту девицу из сварожичей, – продолжал меж тем Винницкий, – я заметил, как часть духов, которых призвала Пряха, сбежали из общего сонма. – Какие слова умные он использует, – прыснул Гончаров, – сонм… Со стороны Курятника задрожало. В углу яшмы заиграли тени – они задвигались прямо в арочном проходе. На хорсовичей будто кто-то смотрел из-за арки входа в женское крыло. Оттуда же будто захрюкало. Тут-то все вновь затыкали в сторону женских спален палочками. Разумихина заныла, и Гончаров шикнул на нее. Он сделал несколько шагов вперед, приближаясь ко входу. Бюсты Коллонтай и Крупской дремали. – Если шмальнешь чем, я тебя урою, лысый. – Вмять! – Ромка сплюнул, отшатнувшись назад. – Видиш, собака ты сутулая, хера ты меня так пугаешь? Я чуть в трусы не наложил. – Оно и видно, – кивнула вышедшая из прохода первокурсница, – вон как хер скукожился. – А ты на мой дрын не смотри, я стесняюсь. – Какой дрын? – возмутилась Видиш и сплюнула: – Кочерыжка максимум. – Не обижай его, – хорсович в стеснении прикрыл естество руками, – он же и обидеться может. В палату вышла знакомая троица однокурсниц Асмодея. Сашка Видиш хабаловидная девка с носиком, похожим на кнопочку, за последний месяц влилась и в общество старших, и постоянно попускала половину группы однокурсников. Винницкий не мало удивлялся, как эта проблемная деваха нашла общий язык с доброй кареглазкой Зофи Ягупповой. Парень как-то отметил, что эта миловидная девушка была похожа на женскую версию Драко Малфоя с миндалевидными глазками. А что, схожая форма лица, разве что верхняя губа малость небольшая и накладывалась на нижнюю, да и тоже из чистокровных, как было известно хорсовичу. Но довершала их странную компанию вообще никуда не вписывающееся ангельское существо – Вила Стадникова. Треугольненькое, несколько худенькое личико. Вогнутый и идеально ровный короткий носик. Распущенные темно-русые волосы убраны за ушки. Из-под черной маячки выглядывали черные кружевные лямки бюстгальтера, обтягивая и так ярко видную двойку. Идеальная линия бедер скрывалась под шортами с дремлющими котиками. Разумихина моментально бросилась к Стадниковой, плача навзрыд. – Вила-а-а! – ныла девка, кинувшись в объятия однокурсницы. – Тут бродят приведения, я чуть не уписялась, когда маленький запуганный дух меня разбудил. Где ты была, рыбонька моя? Винницкий откашлялся и заметил, как Добрынич-Рюрикович с наигранным интересом рассматривает в полутьме гобелены. Но взгляд его нет-нет, а выдавал, как он буквально пожирает Вилу своими зенками, то и дело постреливая на нее. Не мудрено, Винницкий с лихвой наслушался «случайные» пересуды многих парней во Дворе Хорс, как они бы поимели эту принцесску-ангела. В такие моменты рядом по обыкновению оказывался комендант Демирев и таких трындецов раздавал этим извращенцам. Был момент, Асмодей поймал себя на мысли, что тоже рассматривал Вилену в таком ключе. Какой же осуждающий и недовольный взгляд был у Константина Владиславовича, будто бы он услышал каждую пошлую мысль Винницкого. – Вас всех тоже разбудили призраки? – поинтересовалась Ягуппова. – Блазени, – поправил Асмодей. – Ты-то должна лучше разбираться в разновидностях умертвий – Ермил Васильевич тебя обычно хвалит на МРИЖ. – Душнила, – фыркнула Видиш. – Солидарна, – кивнула Перепелицына. – Идите на хер обе. – Разве что на твой, – выгнулась Разумихина с улыбкой на губах. Поднялась напряженная тишина. Полторашка фальшиво кашлянула, прикрыв на мгновение глаза. Где-то в соседних коридорах громко ругнулись, а следом Асмодей почувствовал Магическое Давление. Оно не было слабым, но и тяжелым тоже не было – видимо, мольфар особо талантливым не был. За минувшее время проведенное в Мариборе Винницкий обратил внимание, что оттенки магического потенциала имеют определенные уровни тяжести, которые мозг может воспринять. Аура Гончарова по ощущениям была средних габаритов, как шутил комендант Демирев, «обыкновенный апельсин». А вот мощь Разумихиной была уже много круче, особенно когда Елена Викторовна выводила ее из себя. В такие моменты первокурсник считал, что сталкиваются колосс в лице Кощеевой и сумоист в лице однокурсницы. Мощь Разумихинского магического потенциала была огромна, но по ощущению необычайно сладкой, будто плавающей по рецепторам. – Кто-то использует магию? – Стадникова с опаской заозиралась по сторонам. Ей бы сейчас пугаться чьего-то Магического Давления, человеку с потенциалом в сто сорок четыре единицы. Винницкий порой не понимал, чего первокурсница боится, ведь утереть нос она может даже многим старшим. До уха донесся слабый писк волшебного всполоха, пролетевший через все коридоры. Хорсовичи моментально обернулись к проходу на первом этаже. – Кто-то использует магию, – заявил Гончаров. – Не шутишь? – порскнула Видиш. Гончаров поправил округлые очки на носу. – Максимушка, эфирную чапру видишь? – Очень слабая, – Петряев прищурился, поглядывая на первый этаж через свои квадратные очки. – Я даже не знаю, кто из наших настолько плох в магии. – Не важно. Яковлевич припустил по лестнице вниз, и хорсовичи направились следом. Бдящие этой ночью из-за призраков буквально пролетели через небольшую общажную библиотеку, декорированную дубом. Закрытые стеклом серванты с множеством книг в коже и золотом тиснении дрогнули от топота стольких мольфаров, но Рома не вылетел через ближайшую дверь. Он швырнул формулу в деревянный барельеф над ближайшим углом потолка. В небольшой полукруглой нише с креслом, прикрытым алтабасовой занавесью, со скрипом старого металла сдвинулась стена. – Здесь есть тайный проход? – Ягуппова выпучила глаза. – Вы его не видели, малыши, – бросил на ходу Гончаров. – О нем мало, кто знает. Желательно, чтобы так и оставалось дальше. – А сколько еще таких скрытых проходов в общаге, – воодушевленно вздохнул Добрынич-Рюрикович, ступая на скрипучие половицы винтовой лестницы. Несколько пролетов спустя Ромчик навалился на тяжелую ручку в стене, пытаясь ее сдвинуть. Русик и долговязый хорсович-третьекурсник схватились за нее следом, давя на пластину сверху. Сколько же этому механизму, что он едва ли поддается трем далеко не хилым парням? Потуга за потугой, и замок щелкнул, позволив сдвинуть в сторону фальшпанель. Лысый вышел в помещение первым. – Должно быть, сразу в соседнем коридоре после Мавританца, – задумчиво произнес Гончаров, шагая через зал. Асмодей вышел в мавританской гостиной, или как ее хорсовичи называли Мавританец. Это был такой длинный зал с рядами высоких окон, занавешенный лаконичными шторами с золотой вышивкой и роскошно расшитым ламбрекеном. В светлый день вся гостиная утопала в золоте арабески, а сейчас даже фонтан из белого мрамора казался мрачнющим порталом в преисподнюю, из которого хорсовичи повылезали. В воздухе еще стоял запах лабданума и сушенной брусники, обычно поднимающий от свечей в высоких арабских канделябрах. Между прикрытыми тяжелой светло-серой тканью нишами на стене висели разнообразные щиты, мечи и копья. Ковры в ногах и обшивка деревянных табуретов были вытканы из версета. Асмодей прошел мимо окна, и штора шевельнулась. Чеширский внутри взвыл. В самом углу взгляда мелькнуло чья-то глубокая отдающая лазурью тень. Парень обернулся. Перепелицына остолбенело пялилась на окно без единого выражения лица. Ничего перед девушкой кроме ниши с окном не было. – Вы чего? – кинул первокурсникам Петряев. – Я что-то увидел на углу зрения, – осторожно ответствовал Асмодей. – А я почти в упор, – отречено изрекла Перепелицына. – Еще посмертие? Второкурсник перехватил палочку удобнее, шагнув к Винницкому. Что-то с окном было не так, но хорсович никак не мог взять в толк, что именно. Пока президент НаучОба водил палочкой с пучком света на конце возле каждой ниши, первокурсник подошел к витражу, чтобы открыть его. Замок не поддался. Ручка не опустилась. – Мы заперты здесь? – вопросила Перепелицына на удивление без единой толики эмоции. – Ты о чем? – Петряев поднял голову на полторашку. – Окно закрыто, – пояснил Асмодей. Максим Никитич тут же кинулся на подоконник, дергая за ручку, но и соседнее окно наглухо было закрыто. Будто заварено. Или замуровано чужеродной магией. – Гадство. – Понятно, – безучастно произнесла Перепелицына и медленно повернулась, чтобы двинуть дальше по Мавританцу. Она ахнула и резко дернулась в полукруге, выкидывая палочку. – Я точно видела призрака, – прошипела девушка. – Я никого не вижу. – Как и я сейчас, – Перепелицына согласно кивнула. – Он есть здесь, – проговорил Петряев с поразительным спокойствием. – Посмотрите внимательно. – Куда? – с раздражением вопросила хорсович. – Куда ты никогда не станешь заглядывать, – ответствовал второкурсник. – Через уголки своих глаз оглянитесь. Асмодей осторожно повернулся, ведя глазами ближе к углу зрения. Там сейчас было темно и ничего не видно. Лишь прикроватные монстры прятались в тенях зрения, поигрывая кубиками Рубика в детской фантазии. Тени в такой фантазии приобретали черты лавкрафтианского естества – гипертрофированного, аморфного и не имеющего ничего общего с живым и понятным для благого разума, еще не выжженного. А стоило Винницкому заглянуть в эти углы, как мрак фантазии стал рассеиваться. Все еще был пустой Мавританец, погруженный в октябрьскую ночь. Все еще тонко и едва слышимо выл за окном ветер, гоняя снежинки. Все еще глухо постукивали о стекла голые ветки деревьев, сплетаясь противным шелестом между собой. Полумрак, развеваемый ставшим еще более тусклым отблеском палочек, скрывал теперь не просто монстров и демонов, но чудовищ, глядящих со стен. Рычащих и скребущих по настилу из-под задернутых штор соседних ниш. А во главе этого шабаша был блазень – не высокая девочка, худенькая, с тонкими ножками и ручками. Ее груди только-только начали округляться, но овальное личико уже могло быть завлекательным, возможно, немного по-кошачьи милым. Белые волосы были стянуты в тугой хвост, а глубокая тень кобальтовой кожи сияла лишь на пару тонов беднее, чем яркие белесые ребра. Перепелицына опешила. Ее подбородок задергался, а слова так и застряли в горле. Рука с палочкой дрожала, готовясь уронить единственное оружие против призрака. Петряев шагнул наперекор, проводя точечные движения. Конец палочки хорсовича приобрел более бежевый оттенок, оставляя в воздухе кое-как различимые флуоресцентные следы дымки. – Живои ѩѯъ повелѣваѥ… Дух широко раззявил рот, превратив его в бездонную дыру. В ней поблескивали рядки зубчиков и бесцветный язык, а темное нёбо терялось в бездне, где, казалось, складывались в магические печати тысячи рук. Из этой ротовой бездны на Винницкого глядело что-то незримое. Что-то, что было не от мира сего, что не могло существовать в Яви. – …ТО ПРЫГА-А-АЮ, ТО СТО-О-ОЮ… – высоко пропел блазень. Петряева подняло в воздух и с грохотом ударило о позолоченную стену. Парень выронил палочку – чары света моментально спали. В следующий миг хорсович уже несся в ковер. Захрустели кости. Затем парня как ненужного плюшевого мишку метнуло в табуретки. Перепелицына рухнула на колени. Асмодей обернулся к полураскрытым дверям в коридор, в котором увидел Видиш. Сашка уже было бросилась к однокурсникам, но блазень с шумом захлопнул двери. Щелкнули замки. С той стороны до парня донесся мат-перемат. – Что он делает с ним??? – ревела Ягуппова. – Да по хер! – рычал Гончаров из-за двери. – Ладошим его, Каспер, ладошим! – Рома, обойди с другой стороны! – рявкнул незнакомый женский голос. – Никита, ставь затраханный барьер! Чоуръ менѥ! – Чоуръ менѥ! – Русик, не стой столбом! – продолжала лаять незнакомая девушка. – Асмодей, мы сейчас поможем, – отозвалась Видиш, молотя, чем попало в запертые двери. – Илона, помоги же мне, мать твою. Асмодей услышал тяжелую поступь, он в моменте обернулся. Призрачная девочка неспешно шагала вперед, и вокруг нее вились языки бесцветного пламени, такого же призрачного, как она, и такого же магического, как Ивонна в руке хорсовича. Этот дух подавлял волю Асмодея, уничтожал и давил на него своей аурой, такой же тяжелой… нет, колоссальной, какой могла владеть Кощеева. На Винницкого будто разом сбросились два банковских сейфа, под чьей толщиной раскаленными тисками сжали легкие. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Подкроватные монстры больше не скреблись в темных углах и под занавесями ниш. Они рычали и скалились, вышагивая острыми когтями по арабским коврам. Их была орава ни на что не похожих, сотканных из тени и тонких нитей границы со светом. Это не были псиные морды, это было… нечто. А этот малюсенький и тонкий дух был громадным монстром, возвышавшимся над всеми живыми. Перепелицына зарычала, схватила руку с палочкой, наводя ту на блазеня. – Живои ѩѯ… Предплечье однокурсницы разорвало. Соединяющие кости прорвали кожу и мясо, кровь брызнула фонтаном. Девушка выронила палочку, а рука трещала в обратную сторону. Призрак повел рукой вверх, шире и шире разевая бездонную пасть, из которой шла тихая нота мелодии. Следом за рукой вверх поднималась Перепелицына, дрыгая ногами и сгорбливаясь. В ее горле что-то булькало, и первокурсница целой рукой царапала свою шею. – …ХОРСОВИЧИ НЕ МЕНЯЮТСЯ… – прорычал блазень и вновь затянул пение: – …Я СТА-А-АНЦУЮ НА-А ТВО-О-ОЕЙ М… Асмодей навел палочку на призрака, шаря по мозгам в поисках хоть какой-нибудь формулы. Чеширский внутри перестал сворачиваться клубком от страха и принялся пожирать его, толстея и толстея, словно какой-нибудь чревоугодец. Мороз, стоящий колющими ногтями, стал сглаживаться, а по телу Винницкого расплывалось спокойствие. Формула за формулой… Для изгнания призрака… Лясун рассказывал… Кощеева демонстрировала на практике… Однострофный тип, слишком сложный… Двустрофный тип, еще не по плечу… – Навь, оослышь м҇и, – принялся зачитывать Асмодей, проводя палочкой нужное движение заговора, – воѯѯванїѥ, и вопль м҇и да придетѣ къ т҇и… – …ОСО-О-ОКОЙ В ГЛАЗА-А-А… – пропел блазень. Палочка Асмодея отдала в руку статическим разрядом, уколов все плечо. Парень взвыл. Посмертие мгновенно шагнуло к парню вплотную, схватив за горло. Кожу жгло холодом – Винницкий почувствовал, как образуется лед на нем. – …ЮЛЯ ЗРЯ ПОВЕРИЛА В ТЕБЯ, ХОРСОВИЧ… – Асмодей! – кричала Разумихина по ту сторону двери. – …Я ПРЕДУПРЕЖДАЛА ИХ, ЧТО ДАЖЕ ВАМ НЕЛЬЗЯ ДОВЕРЯТЬ… – продолжала грозно щебетать призрачная девочка. – Не поддается, – скрежетала зубами Видиш. – Я не понимаю, о чем ты пиздишь, – изрек Асмодей. – Илона, уйдите! Иммануилович! Вот уж чьему голосу парень был рад. – Вѯорвись! Обе дверцы слетели с петель, оказавшись в буквальные щепки. Винницкий разглядел, как девушки и старший Добрынич-Рюрикович влетели с двух ног. Блазень перевел ожесточенный взгляд на хорсовича, и ее призрачная мордашка исказилась, поплыла. Тысячи посмертных масок промелькнули на лице умертвия в одно мгновение. Существо зарычало и метнуло первокурсника назад. – АСМО-ОДЕЙ! ИО! – истошно завизжала Разумихина. Винницкий влетел в Перепелицыну, рухнув прямо на низенькие табуреты с мавританскими виньетками. – Добрынич-Рюрикович, – скрежетнул зубами блазень. – Лизка… Николай опешил в моменте, но стоило духу наброситься на шестикурсника, как тот призвал защитный барьер. Иосифина лежала на Асмодее мертвым грузом. Винницкий почувствовал влагу на руке – ладонь была в крови однокурсницы. Та уже побледнела от потери крови. Хорсович уже приготовился было крикнуть, что нужна помощь – Видиш была не плоха в Заживляющих чарах, в конце концов, – но в моменте Гвардейка утонула в тишине. Асмодей озадаченно поднял голову. И в следующий миг его и всех вокруг вдавила в пол чья-то магическая аура. Она не была тяжелой. Она не была гигантской. Она не была колоссальной. Она превосходила все грани возможного, а мощь ее оттенка медленно и расчетливо разрезала все внутренности. Тут не то, что вздохнуть, даже подумать не возможно. Сейчас абсолютно все находились во власти кого-то очень могущественного. Блазень с титаническим усилием осела на одно колено и яростно зашипела. Видимо, дух понял, кто атаковал Магическим Давлением. Посмертие попыталось сбежать, обратившись в туманную дымку. След его развеялся в полутьме соседнего коридора. Добрынич-Рюрикович сжал рукой край ковра и сквозь сцепленные зубы зарычал, пытаясь подняться, но даже выпрямиться из лежачего положения он не был в состоянии. Это же у кого столько сил, что даже сильный мольфар на Иммануиловиче не в силах противостоять такой мощи. Затем давление сошло на нет, а по коридорам и залам разнеслось эхо глухих шагов откуда-то сверху. Им вторило такое же эхо веселого голоса Константина Владиславовича. – Пусть бегу-у-ут неуклюже пешехо-о-оды по лужам, – пел комендант Демирев, – а вода-а-а по асфа-а-альту реко-о-ой. И не ясно-о-о прохожим в этот де-е-ень непогожий, почему я весе-е-елый тако-о-ой? – Костя как всегда, – протараторил Николай, протяжно вставая, – вовремя. С той стороны слышались горькие завывания, отчего взвыл уже Иммануилович, схватившись за редкие каштановые волосы. – Пайц, уведи этого нытика в Кальянную, – рявкнул Добрынич-Рюрикович через плечо, подходя к Петряеву. – Подумаешь, деваху увидел, которую кокнул. Макс, ты как? – Кажется, ребра в… труху, – осторожно прошелестел второкурсник, опираясь о руку старшегодки. – Асмодей! – подлетела Разумихина, падая на колени. – Ты в порядке? – Нормально, – отмахнулся парень. – Видиш, мы теряем Шпингалетку. – Вмять… – однокурсница осела. Она принялась водить вдоль всей раскуроченной руки Перепелицыной, приговаривая «Родисѧ снова…». Разумихина при виде лужи крови под подругой остолбенела и побледнела. В серо-зеленых глазах растерялся всякий огонек, и девушка часто задышала – грудь так и ходила ходуном. Пальцы стали сжимать кожу на бедрах, рвя мясо почти что до крови. Винницкий, заметив это, тяжело поднялся и взял девушку за волосы, оттаскивая ее от неприятного зрелища. За спиной он слышал, как начала вопить гномосексуал, когда кости начали срастаться. – А ну-ка соберись, тряпка! – рявкнул Асмодей, откидывая Разумихину на середину зала. – Твоя подруга чуть не подохла, а ты бледнеешь от одной ее крови? – Асмодей?.. Петряев вопросительно глянул на товарища и болезненно заныл, стоило Добрынич-Рюриковичу закончить читать заговор. Ребра захрустели при восстановлении. – Я н-не п-переношу вида крови, – молвила Разумихина, поглядывая на Видиш, корпящую над Ио. – И… с-смерти. – Я сказал, соберись! – гавкнул Винницкий, хватая девицу за ворот халата. – По Гвардейке бродит затраханный блазень. Он чуть не прикончил Шпингалетку, а ты не в состоянии его изгнать. – Асмодей. – М? Хорсович поднял голову на стоящую в выбитом дверном проеме Стадникову. Она осторожно мялась при входе, почти обнимая себя. – Это слишком, – проговорила девушка, – не наседай на Илону. Она не виновата, что у нее гемофобия. – Вила права, Асмодей, – бросила Видиш через плечо. – Вынь голову из своей задницы и подумай, чего ты требуешь от нее. Соберись, в конце концов, и ты – перестань бояться, когда к тебе прикасаются люди. – Продолжай давить на больное, Видиш, – рыкнул Асмодей, – у тебя это хорошо получается. Единственное, что у тебя получается. – Ты омурлел, выблядок? – Прекратите. Асмодей обернулся. Возле дверей стояла Олеся Валерьевна в шерстяном бежево-розовом костюмчике с сердечками, у которых были улыбчивые кошачьи мордашки. Староста коснулась плеча Стадниковой. – Все хорошо, Виль? – мягко поинтересовалась Иконникова. Девушка не без улыбки кивнула, несколько покраснев от стеснения. – Хорошо. Иди к остальным в Кальянную – оттуда не ногой, – предупредила староста, покачав пальцем. Олеся Валерьевна прошествовала к Разумихиной, помогая ей подняться. – Вы собачитесь друг с другом словно сварожичи, – сетовала старшекурсница. – Вам не стыдно двоим? А ты, Асмодей, мог бы и действительно быть с Илоной мягче. У каждого из нас есть страхи, и они не повод морально ломать человека. – Я Вас услышал. – Надеюсь, – произнесла староста с расстановкой. – Коль, тут тоже вытьянка была? – Вытьянка? – переспросил Асмодей, оглядывая старших хорсовичей. – Ноющая душа непогребенных костей, – пояснил Петряев, тяжело осев на табурет. – Типо, невинно убитые… блуждают и просят помощи, чтобы их... предали земле как следует. – Хер на губу эти твари получат у меня, – в Мавританца вошел шестикурсник Калач, пыхтя злобой словно раскрасневшийся Сеньор Помидор, – а не предание земле. Коль, ты ни за что не поверишь, какая паскуда из этих шельм разбудила меня. – Меня тот очкастый заика, которого я ебнул. – А меня та осетинка Зарема, которую прихлопнул я, – сплюнул Калач. – Подружка их коменды Лизки. – Вы о чем? Асмодея благополучно проигнорировали. – Здесь была Лиза, – заявил Иммануилович Калачу и Иконниковой, – и она очень злая на нас. – Понятное дело, – хмыкнула староста Иконникова, скрестив руки на груди, – скольких ее яриловичей мы приби… Олеся Валерьевна оборвала себя на полуслове, заметив, что Винницкий все еще здесь. Видиш тоже перестала заниматься травмой Перепелицыной и отупело пялилась на старшегодок. – Вы о чем толкуете? – осторожно проговорила первокурсница. – Кого вы убили? Этих духов, которые нас побудили? – Кто такие яриловичи? – вопросил Асмодей. Добрынич-Рюрикович уронил подбородок на грудь и хлопнул себя по зашейку, заводив ладонью по нему. По коридору разнесся истошный вопль, и шестикурсники с Асмодеем бросились к источнику.***
Казалось, что прошло пол ночи с момента столкновения с хлюпенькой девочкой-вытьянкой в Мавританце, которая тем не менее показала Винницкому, что даже с маленькой девкой шутки плохи. Возможно, она дала бы пососать и Иммануиловичу, раз даже тот сперва опешил при виде нее. Истошный вопль принадлежал Мозолюк, которую окружили по меньшей мере полдюжины духов, из которых Асмодей смог распознать троих. Старшие благополучно заперли всех младших в Кальянной, строго-настрого запретив покидать стены этой залы, выполненной во всех турецких начинаниях. Высокие стены одной огромной коробки были выполнены в стиле ручной вышивки красных, черных и золотых цветов, отсылая к Дворовым цветам сварожичей. Странные ромбовидные элементы падающих звезд и анавата держались на стенах, а антепские элементы украшали деревянные перегородоки между разными полукомнатами. Русик забивал латунный кальян, сидя за столиком у замаскированного под объемную медную курильницу для благовоний. Ее миниатюрная версия пыхтела возле Асмодея и Разумихиной, отдавая мирабилисом, пачули и сандалом. Ласка уже проделал с десяток дырочек в наложенной на чашу фольге и продолжал. Его старшина – Диварян – вышагивала перед ним. Эта армяночка с волнистыми каштановыми волосами была несколько смугловата, и в глаза бросались несколько длинная передняя пара зубов. Глаза у нее были такие болотистые, с бурым венчиком вокруг зрачка, очень красивые, как виделось Асмодею. – Русланчик, почему ты не изгнал это существо? – вопросила Диварян уже в который раз, положив руки на бедра. – Я тебе уже сказал, Пайц, – Юрьевич на мгновение замер, занеся иглу над фольгой, – я боюсь призраков. И не хочу иметь с ними дел. – Сыкло, – хмыкнула Видиш, скрестив руки на груди. – Признать свое несовершенство – шаг к приобретению могущества, – сказал первокурснице на это Руся. – Так говорит Марья Моревна. Рома, давай колбу. – Держи, родной. Водрузив чашу на весь тонкий латунный скелет кальяна, Русик установил калауд и левитировал три залитых огненным заревом уголька. Третьекурсник прильнул к шлангу, выдохнув в воду, та пробурлила. – А страх, – произнес старшина Диварян, – первый помощник врага. Там, где есть он, там будет крах, Русланчик. Я надеюсь, что тебе хотя бы стыдно за это. – Стыдно, – Ласка кивнул, – если тебя, Пайц, это успокоит. – Я тоже сперва испугалась этих… вытьянок, – Мозолюк заметно передернуло, словом мурашки побежали по коже. – Я считаю, нет ничего постыдного в том, чтобы заглянуть в глаза страху, особенно если ты впервые в жизни сталкиваешься с чем-то подобным. – Проблема в том, Юлике, что Русланчик уже имел дело с призраками, – Диварян стрельнула глазами на положившего на колени руки Ласку. – Это были не простые посмертия, Пайц, – хорсович сплел пальцы рук. – Я не просто так пересрался с вытьянок. Звыхленики… Ласка затрясся. – Как вспомню… так до сих пор пробирает… – Звыхленик? – Разновидность збигленятки, – пояснил Петряев, поправив очки на носу – язычок горящей свечи отразился в линзах, – это похороненные, но не крещенные дети. Мертворожденные. Через семь лет после смерти они обращаются в нечестивцев. – Это мутация, – буркнул Русик, пусто уставившись в турецкие ковры. – У нас в Полтавщине однажды таких навелось, будь здоров, в Гаркушинцах. Там Хорол протекает, ну на берегу, на отмели, закопали стольких… Асмодей заглянул в ореховые глаза, в которых почти что видел мелькающие воспоминания, словно слайды переключали один за другим. Как на берег вылезали мертвые дети, похожие на такие же глубокие голубые тени, какими были вытьянки, с горящими мертвым красным маревом глазами. Как эти звыхленики набрасываются на всех без разбора. Как следы кишок, крови и мяса тянутся от реки по песку. – Я и таткiв, считай, тем летом были, – говорил Ласка, – единственными мольфарами на весь Миргород. А он обычный юнкер в СКАМе! Ласка запрыскал сквозь сцепленные зубья, исказившись в лице, и практически задергал волосы на голове. Он откинулся на спинку кресла и, схватив шланг, прильнул к мундштуку. Глубоко затянулся. Обильно выдохнул. – Не хочу я с посмертиями иметь дел, – замотал он головой, глядя на армяночку, – не хочу к ним лезть, Пайц. Хоть убей… – М-да, – цокнула она с холодком. Мозолюк, сидящая рядом, положила Русику руку на плечо, тряхнув своими кудрявыми огненными локонами. – Не думай о страхе, и он пройдет. – Ай-да Юла, – Гончаров взмахнул кулаком, – дело говорит. – То есть со мной ты не согласен, Ромашка? – Диварян косо зыркнула на лысого студента. – Что Русланчику надо собрать свои яйца в кулак и перестать ныть как этому семигодке? Старшина третьего курса ткнула пальцем в забившегося в угол очкарика с залысиной. Этот рыжик уже который час сидел в дальнем углу Кальянной, то и дело в страхе озаряясь по сторонам от любого шороха и дальнего эха брошенной формулы, звучавшей сквозь стены и запертые двери. Когда Добрынич-Рюрикович, Калач и Винницкий привели Мозолюк к остальным, то стоило пузатенькому шестикурснику увидеть этого парня, как он с цепи сорвался. Хорсович крыл его матом, на чем свет только стоит. Хорсович хватал его за грудки, угрожая прикончить его, если тот не расскажет, почему на Задушнице случилось то, что случилось. Хорсович всеми правдами и неправдами пытался добиться от этого Манилова, куда тот сдрыснул, когда на плато появился Паша Чиж. А очкарик лишь рыдал и трясся не в силах вымолвить ни слова. Иммануилович там его, наверное, и прикончил, если бы не появилась кучерявая Дарьяна Васильевна, остановившая шестикурсника от измывания над ее студентом. – Я н-не знаю, к-как мне б-быть, Дарь, – всхлипывал семикурсник, таращась на свою старшину. – Мы все решим, Елизарушка, – мягко отвечала ему кучерявая. – Я обещаю тебе, все скоро закончится. Я тебе не брошу, в какую бы ты беду ни попал. Не смотря на крайне холодный взгляд электрических глаз, эта Дарьяна Васильевна была, как показалось Винницкому, мягкой – слишком даже. – Этот плакса меня порядком подзатрахал, – процедила Видиш, зыркнув на семикурсника Манилова. – Не будь к нему сурова, Санюшь, – Стадникова тепло улыбнулась подруге, и взгляд той смягчился. – Все же Вила благоприятно влияет на Алексашу, – шепнула Разумихина Асмодею. – Мне кажется, она немного подобрела в сравнении с тем, какой была в сентябре. – Разве? По мне все такая же проблемная. Девка скривила мину, глянув на Винницкого. Ягуппова и Стадникова присели рядом со стенающим Маниловым. Обе взяли его за руки, приговаривая: – Ну же, Елизар Алкидович, все будет хорошо. – Да как вы не понимаете, молодые, – тягуче стонал хорсович, – ничего не будет хорошо, пока мы не признаем ошибку. Каждый из нас, тринадцати, повинен в этом преступлении. Теперь мы должны расплатиться за него… – Что за преступление? – тихо поинтересовалась Стадникова, с теплотой заглядывая в сланцевые глаза. – Видите? Семикурсник вскочил на ноги, разводя руками в активных жестах. – Вы даже не знаете. Ни один из вас! А тому же третьему курсу давно пора было раскрыть глаза, в каком адище они находятся уже который год. – В Мариборе бывали проблемы, – сурово проговорила Диварян, скрестив руки на груди, – но это не адище. – Встань на мое место, старшина, – выплюнул Манилов, широко шагнув к армяночке, – переживи весь этот ужас. Тогда поймешь, о чем я толдоню. Манилов поник и упал на ближайшее кресло, положив руку на стол. – Может, поэтому Савватьевич дал мне шанс так искупить мой грех… Знакомое отчество, вот только где Винницкий мог его слышать? – Ты про Дьячихина? – изрек первокурсник, глянув на старшего исподлобья. – Дьячихина? – Разумихина выпучила глаза. – Знаешь его? – Манилов встретился с Асмодеем взглядами. – Тогда ты должен знать, что он ищет справедливости, но откуда же ему было знать, что яриловичи вернутся вытьянками? Наверное, даже у самых уверенных из нас бывают промахи… – О чем он говорит? – вопросила Диварян, кинув на Асмодея высокопарный взгляд. – Не твое дело, Пайцар Араиковна, – отмахнулся Винницкий и встал, подойдя к Манилову. – Вся баламуть в Гвардейке из-за этого пидора? – Планировалось только вернуть Павлика Чижа, – зашмыгал носом Манилов, – чтобы Коробкова раскаялась в своем грехе. – Звучит справедливо, – проговорил Ласка, выдыхая облако пара. – Савватьевич сказал мне, – продолжил стенать семикурсник, подняв дрожащие пальцы, – что если я помогу ему, то те дети простят меня. – Да какие дети? – взорвалась Диварян. – Кто такие яриловичи, о которых ты талдычишь столько? – ...А ТЫ БЫ ПРОСТИЛ СВОЕГО УБИЙЦУ?.. Все хорсовичи в одночасье обернулись к призрачному отголоску. У двойных дверей в нише с красными габардиновыми занавесями стояла вытьянка, которая разбудила Асмодея. Все лицеисты схватились за палочки, а Манилов свалился с кресла и моментально забился в ближайший угол, закрываясь руками. – Чур меня! Чур меня! Чур меня! – выл он. – …Я НЕ ЖЕЛАЮ ВАМ ЗЛА, МОЛОДЫЕ ВОЛШЕБНИКИ… – произнесла эхом вытьянка, оглядев каждого лицеиста. – …НЕ ВЫ ВИНОВАТЫ В ТОЙ ТРАГЕДИИ… – И снова я слышу это слово, – процедила Диварян, держа палочку на уровне глаз. – Меня учили не вести разговоров с существами, но сейчас я ничего не понимаю. – …НАС Т-ТОЖЕ ЭТОМУ У-УЧИЛ ЕРМИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ Д-ДО ТОГО ДНЯ… – заявила другая вытьянка, прошедшая сквозь двери. Это был такой низенький паренек с взлохмаченными волосами. На носу неровно сидели очки. Выглядел это дух каким-то зашуганным, постоянно отводил взгляд, смотря на что угодно, но только не на мольфаров перед собой. В сердце Винницкого при виде этого парня что-то кольнуло. Аритмия? …Вполне, может быть… – …П-ПРОСТИ, ЧТО Н-НАПУГАЛ… – сказал паренек Разумихиной. – …Я Л-ЛИШЬ ХОТЕЛ, Ч-ЧТОБЫ ТЫ П-ПОМОГЛА МНЕ И М-МОИМ Д-ДРУЗЬЯМ… – Чем? – уточнила Разумихина. – …УПОКОЙТЕ НАШИ ОСТАНКИ… Следом появилась еще одна вытьянка с выразительными бледными глазами. У нее были широкие скулы, прямой нос и скуловатые кости, мерцающие бледным оттенком на фоне глубокий тени ночной сини. – Ваших останков уже давно нет, Зарем, – всхлипнул Манилов, осторожно глянув на явившегося призрака. – …НО ТЫ-ТО ЖАЛЕЕШЬ О СОДЕЯННОМ… – проговорила первая вытьянка будто с вопросом. – Ни дня не проходит с того момента, Юль. Хорсович схватился за голову. – Прости меня, пожалуйста, – заскулил Елизар Алкидович. – Я должен был отказаться, когда комендант сказал, что мы должны сделать. Ему мало кто воспротивился… – …И МАЛО КТО МОЖЕТ… – вытьянка, названная Заремой, согласно кивнула. – …ЛИЗОЧКА ТОЖЕ БЫЛА НЕ В СОСТОЯНИИ… – У нас что, ночь исповеди? – подал голос Добрынич-Рюрикович, осторожно обступая Видиш. – Тут хоть кто-нибудь может объяснить, что происходит? – …ОБЪЯСНИТЬ Т-ТЯЖЕЛО… – проговорил призрачный мальчуган, – …ЛЕГЧЕ П-ПОКАЗАТЬ… Все присутствующие озадаченно переглянулись. – Увидеть воспоминания призрака? – уточнил Гончаров, развевая возникшую тишину. – Это что-то новое. – Это опасно, – заметила Диварян, зыркнув на своего студента. – …МЫ НЕ ХОТИМ ВАМ ЗЛА… – вытьянка подняла руки в защитном жесте. – …ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, И МЫ ГОТОВЫ ПОЯСНИТЬ САМЫМ ЛЕГКИМ СПОСОБОМ… – Пайцар, это же дети, – подала голос Стадникова, – пережившие какой-то ужас. И он как-то связан с нашими однодворцами. – Ситуация не понятная, – покачала головой Мозолюк, – хотелось бы разобраться во всем, а наш ноющий товарищ едва ли в состоянии все объяснить. Когда есть возможность, ею надо воспользоваться. – Я пекусь о безопасности своих, – скрежетнула зубами Диварян. – Мы в состоянии за себя постоять, Араиковна, – хмыкнул Ромка. – Я не хочу лезть к вытьянкам, – нехотя изрек Руся. – И не хочу видеть все их объяснения… этого. Ласка обвел рукой Кальянную. – Ты даже сейчас боишься? Старшина косо уставилась на своего однокурсника. – Тяжело взаимодействовать с чем-то, что находится за гранью нашего восприятия, Пайц, – заметила Мозолюк. – Я могу понять Русика. – Я – ох – останусь с ним, – Петряев поморщился от ноющий ребер. – Если наши… э-э, новые знакомые попытаются что-то выкинуть… – …МЫ НЕ ЖЕЛАЕМ ВАМ ЗЛА… – перебила вытьянка, названная Юлей, покачав головой. – …И МЫ БУДЕМ РАДЫ, ЕСЛИ ВЫ ПОЙМЕТЕ ВСЕ… – Все будет хорошо, Пайц, – заверила рыжая второкурсница. – Мы же все хотим понять, что здесь происходит? Асмодей промолчал, остальные закивали. Перепелицына застонала, чуть шевельнувшись. – Тогда вы вдвоем присмотрите за этим нытиком, Иосифушкой и… – Диварян помедлила, – …ними, gortsark’? – Можешь рассчитывать на меня, – Петряев поправил очки на носу. – Почему старшина Ромчика так насторожена? – шепнул Винницкий Разумихиной, наклонившись к ее уху. – Когда телепат показывает тебе свои воспоминания, – пояснила девушка, – ты находишься в своем роде оцепенении, потому что находишься… э-э, в Пути. – В Пути? Разумихина не успела ничего ответить. Вытьянки обратились в полупрозрачные нити, похожие одновременно на жидкость и на газ. Они прошли сквозь виски хорсовичей. В сосцевидной области закололо. Мозг словно нагрузился множеством мыслей, которые обрели физическую форму голосов. Во всей голове пронесся холодок, как если бы Винницкий опустошил залпом бокал с ледяным напитком. Нервы сжались. Язык прилип к небу. Перед глазами все поплыло, удаляясь на десятки, сотни, тысячи миль. Затем первокурсника потянуло назад, и он невольно поддался этой силе. Чья-то невидимая рука со всей силы метнула Асмодея в ближайшее запертое окно, снося его к чертям. Но ни Медного бульвара, ни Сумеречья там не было, а лишь бесконечная череда проносящихся шлейфов едва ли разборчивых силуэтов. Одни уносились прочь, а другие накладывались на третье, вертелись вокруг своей оси. Асмодея расщепляло и расщепляло, пока он падал в огромный глаз, в зрачке которого пальцы укладывались в магические печати-каты. Прошел миг – нет! – часы, хотя – нет! – сутки, а Винницкий продолжал падать, расщепляясь на атомы. Где-то в отдалении слышался рокот Чеширского кота.