Асмодей никогда не смеется

      Асмодей упал на стену и стек по ней. Странное дело, но боли парень никак не ощущал. Однако возникал вопрос, куда подевались остальные хорсовичи. Винницкий осмотрелся по сторонам. Он стоял перед огромной лестницей, по ступеням которой волной спускался бархатный ковер цвета индиго. Лестница заканчивалась высоким арочным проходом без единой петли и двери. Вверх уносились полуколонны выстроены по периметру огромной соты, над которой виднелся стеклянный купол с ячеистыми шестиугольными оконцами.       Асмодей неспешно поднимался к арке, поглядывая на купол. За ним он видел знакомый дуб, тянущий свои ветви по стеклу портала огромного здания. Тяжелый ствол оплетали золотые цепи. Да это же Академика, где проводились многие семинарские занятия у преподавателей. Только вот подобного места первокурсник не мог упомнить.       Зал, куда хорсович вышел, он тоже никогда не видел. Отделанный сапфировыми панелями, он уносился вверх на добрые полтора этажа. Всюду виднелись позолоченные барельефы с множеством виньеток. Дальние двери венчали колонны, выполненные в виде статуй. В нишах расположились зеркала в позолоченных рамах, под ними на романских дуговых ножках простаивали столики. В ногах стелился паркет.       По залу туда-сюда сновали подростки в индиговых кафтанах с циановой вышивкой по всем полам. По внешнему виду эти кафтаны отличались от тех, какие носили другие мариборичи. Кем были эти дети? Не уж то они и были теми самыми яриловичами?       – Захарушка!       К Винницкому подскочила девочка. Сперва ее лицо показалось парню каким-то размытым, нечетким, но стоило Асмодею вглядеться в нее, как он признал в ней ту самую вытьянку, которая его разбудила. Ее же Манилов называл Юлькой. Хорсович попытался девушке что-то ответить, но из горла у него вырвалась лишь тишина. Сквозь Винницкого прошествовал высокий лопоухий паренек, стриженный под ежика. Мордашка у него была несколько глуповатой.       – Ну, Захарушка! Помоги мне с «Бедрами магических трапеций», – девочка сложила руки в мольбе, выскакивая вокруг парня.       – Иди к Архипке, – не поворачивая головы, кинул тип.       – Он меня отправил к тебе, – поникла Юлька.       – О чем это нам говорит?       Паренек по имени Захарушка глянул на Юльку, но та лишь хмурилась, пытаясь понять смысл этих отправлений туда-сюда. Мимо прошествовал знакомый коренастый паренек с ежиком на голове. Он насмешливо затыкал пальцем в Юльку.       – Это говорит о том, – заявил низенький хоббит, непрестанно посмеиваясь, – что Юлька тупенькая.       – Да не тупенькая я, Темочка!       Она вскинула кулаки и погналась за «ежиком». Тот ловко лавировал между своими однодворцами. Захарушка возвел очи горе и прошествовал глубже в залу. За пианино в дальнем углу музицировал знакомый кроткий мальчуган в очках и с взлохмаченной прической, будто он не так давно проснулся. Вокруг него столпились четыре юных мольфара, покачивая головами в такт неброской мелодии, которую сам Винницкий тем не менее никак не мог распознать. Складывалось ощущения, что ее буквально нет.       В другой стороне зала за множеством кресел сидели другие дети в таких же кафтанах, в тех же оттенках. Среди них сидел Манилов, но будто он был другим. Этот Елизар Алкидович не был тем зашуганным нытиком, а вполне бодрым рыжим пареньком. Немного щуплым, с видным пузиком под рубашкой, даже улыбчивым. На лице даже бородки не проглядывалась, какая у него была сейчас.       Юлька подскочила к Манилову, расспрашивая его про бедра магических трапеций. Интересно, о чем она вообще твердила? Что за магические трапеции? Асмодей такого еще не знал – возможно, это относилось к магической планиметрии, которую проходили Гончаров и Ласка на занятиях с Кощеевой. При виде того, как семикурсник в этих воспоминаниях обходился с этими детишками, у хорсовича никак не могла сложиться картина всех прочих слов, которых он слышал.       – А Лизке нравится комендант хорсовичей! – тыкал пальцем крупненький такой паренек, промчавшийся сквозь Асмодея.       Винницкий проследил за его пальцем. Указывал он на невысокую девицу… которая пропечатала Петряеву несколько ребер и понаделал дырок в Перепелицыной… Только здесь и сейчас она не была суровым приведением. Наоборот, эта девчушка была самой обыкновенной возмущенной шести-, может семиклассницей, которая с палочкой наперевес пыталась нагнать не по габаритам ей одноклассника.       Что это за времена такие чудные? Дети-мольфары? Молодой, еще безбородый, Манилов? Почему сейчас первокурсник не видел ни одного такого юного волшебника, как эти ребятенки?       – Не нравится мне этот Демирев! – топала ногой щуплая Лизка.       – Дамирушка так говорит, – девочке на плечо положила руку высокая дамочка, может, годом старше, чем она, – потому что ты сама ему нравишься. Уж я-то в этом разбираюсь, поверь, Лизонька.       Лизка моментально покрылась румянцем, а Дамирушка резво замотал головой да затыкал пальцем в старшеклассницу.       – Софа, что за фигню ты несешь? – вопил Дамирушка. – Чтобы мне нравилась эта худыха? Ни за что!       – Вот именно! – согласно кивала Лизка. – Он же страшный. Не то что я, красавица.       – Ишь погляди, – зафыркал тучный паренек, скрестив руки на груди, – какое самомнение. То, что ты наш комендант, не дает тебе права так принижать нас.       – А почему Хозяйка сказала, что мне быть вашим комендантом? – всплеснула руками Лизка, зыркнув на одноклассника. – За вами нужен глаз да глаз.       – Как твоя староста, – девушка, названная Софой, одобрительно коснулась плеча коменданта, – должна посоветовать тебе – ты таких вещей не говори. Нельзя настраивать своих друзей против себя.       – Он же сам корчит из себя не пойми что!       Глядя на эту Софу, Асмодей невольно почувствовал какое-то… влечение. Что? Ну да, влечение – по-другому назвать это было тяжело. Приятные изгибы треугольника личика, мягкая линия небольших губ. Челка в виде шторок, падающая на глаза, переходила в длинные волнистые волосы. Одета в белое платьишко в горошек, а ноги… Зрачки у хорсовича невольно расширились до размеров блюдец при виде этих сексуальных ног в черных колготках…       Винницкий ударил себя по лицу, да о чем он только думает? Что за мысли? Да проблема была даже не в том, что он позволил таким мыслям зародиться в его голове. Но в том, что они появились в контексте этого… ребенка? Асмодей припомнил школьные годы – да, за восьмиклассницами активно ухлестывали старшие классы и парни много старше. Было хорошо известно, что Сочилина сосала какому-то студентику из Кубанского Государственного. Да и из параллели некоторые спали с мужиками, которым было под тридцатник…       Хорсович отвел взгляд от картины, как Лизка принялась лупить Дамирушку. В ближайших дверях появились еще два парня, тащивших необычайно старый и пыльный граммофон. Следом за ними появилась высокая рыжая девушка с пачкой пластинкой в руках.       – Вы где это старье отрыли, Архипка? – вопросила Лизка у водружающих старый проигрыватель на стол.       – Виктор Александрович отдал, – ответствовал высокий парень.       – Распорядился, чтобы мы разобрались, – добавил его тучный взлохмаченный товарищ, который был на полторы головы ниже, – как он работает.       – Елизарушка, – Софа замахала рукой, привлекая внимание хорсовича, – не поможешь нам?       Манилов не без усмешки охнул и протяжно встал. Мигнуло…       – Что это было? – беззвучно вопросил Винницкий.       На первый взгляд, ничего не изменилось. Десяти детишек и Манилов окружили граммофон, так и эдак настраивая его.       – Этот момент стал переломным, – проговорил зашуганный мальчуган в очках, медленно подойдя к Винницкому. – Это был самый обычный вечер для нашего Двора. Мы ничего не ожидали…       Мигнуло… Винницкий стоял под дубом у небольшого стеклянного купола, похожего на пирамиду, с ячеистыми шестиугольным оконцами. К нему, придерживая сжатыми пальцами палочки, неспешно шагали неизвестные фигуры в черных охабенях с глубоко натянутыми капюшонами. В воздухе чуялась странная аура. По ночному небосклону проплывала череда хмурых облаков.       Мигнуло… Парень вновь стоял перед Маниловым и детьми, окруживших граммофон, на который уже водрузили трубу.       – Наш комендант – Лизочка, вон та со светло-русым хвостиком, – паренек указал на знакомую девчушку, вытьянка которой чуть не прикончила Асмодея, – была одной из самых умелых волшебниц среди нас. Она могла чувствовать магическое эхо любого сильного мольфара. Но не в тот вечер – ее внимание поглотила находка Архипки и Максимушки…       Мигнуло… Асмодей вновь стоял перед высокой лестницей, ведущей ко входу в знакомый зал. Позади щелкнул замок, и отворились двери, через которые прошли мольфары в красных чухвах с такими же глубоко посаженными капюшонами. По рычащему медведю на рукавах парень опознал в этих незваных гостях сварожичей, каждый из которых также до белесых костяшек сжимал палочку. Винницкий постарался вглядеться в лица, скрытые капюшонами, но в тенях видел лишь черную бездну. Сварожичи вышагивали тактической вереницей – несколько заняли углы, другая пара осторожно ступила на лестницу.       Мигнуло… Детишки играючи скакали вокруг стола – из медного рупора шло тихое потрескивание. Рыжая девица передала Манилову обильную картонку, изображение на которой будто смело временем жалкого остатка воспоминаний, умирающих уже многие годы. Хорсович вынул пластинку.       – Я уже не помню, – продолжил шкет, тяжело вздохнув, – какую песню Лизаветка вместе с Елизарушкой поставили в тот вечер. Мы все были слишком увлечены, слишком заняты ребячеством. Мы же были детьми…       Мигнуло… Асмодея перекинуло в один из соседних коридоров-зал. Этот ничем не отличался от того, в котором столпились прочие дети, за исключением помпезного прохода на широкую винтовую лестницу, выполненную из белого мрамора с резцами в виде цветочных барельефов. Высокие окна выходили на Медный бульвар, а по лестнице, придерживаясь черных кованных перил, спускались в зеленых бархатных камзолах еще неизвестные мольфары. Эти уже не скрывали лиц капюшонами, но и лиц их хорсович не смог разглядеть, лишь сточенные ветром памяти пустые изваяния.       Мигнуло… И вновь первокурсник стоял перед проигрывателем, из рупора которого лились малопонятные помехи, похожие на прерывания зажеванной ленты. Однако для всех остальных, понятное дело, играла песня, вдохновившая детишек на пляски. Манилов потянулся к телефону, отходя в сторону.       – После этого, – подала голос Юлька, обернувшись к Винницкому через всю толпу яриловичей, кем бы они ни были, – уже нельзя было ничего сделать.       – Лизонька поняла, что что-то не так, – продолжила Зарема, стоявшая рядом с Лизкой, – слишком поздно, когда Елизар снова повернулся к нам.       Далее все случилось как в замедленной, по кадровой, съемке. Вот Алкидович убирает телефон в карман джинс и поворачивается к детям. Вот Лизка, комендант этих малышей, видит лицо хорсовича, полное сожаления и горечи – нижняя губа тряссется, миндалевидные глаза щурятся от подступающих слез. Вот волосы щуплой девчушки встают дыбом. Вот она готовится закричать. Вот Манилов тянется за палочкой. Вот в палату влетают сварожичи. А вот стеклянный купол за ними рушится железом и стеклом, а в помещение залетают хорсовичи, выкрикивая магические формулы.       Увиденное Асмодей не мог описать никак иначе, чем бойня… нет, резня! Парень почувствовал, как зал наполнился статическими разрядами. Всюду метались туда-сюда отсветы брошенных заговоров и наказов. Всюду мельтешили красные чухвы, черные охабени и индиговые кафтаны. Многие дети пытались скрыться в соседних комнатах, но и там уже слышалось эхо мечущихся чар.       Манилов навел палочку на Юльку, невысокую девоньку, у которой длинные волосы ровным каштановым водопадом спускались по плечам к едва ли напухшей груди. Он сделал магический жест по касательной – конец палочки приобрел бежевый оттенок.       – Раѯрѫбъ…       Палочка выплюнула изогнутое пустое пространство, заполненное неощутимым стеклом, располовинив Юльку. Ее обмякшее тело рухнуло на заляпанный кровью паркет. Ребра обрубками выглядывали из каждой части, а глаза приобрели мутный оттенок. Из соседней комнаты выбежала высокая жидкая девочка, с заплетенным в низкий пучок каштановыми волосами. При виде этого зрелища она набросилась на Манилова, но ее перехватил мольфар, повалив девицу на пол. Девочка сопротивлялась, сорвала капюшон, открыв яшме Асмодея искаженное злобой лицо старосты Иконниковой.       Та, стискивая руками палочку, принялась бить девку по лицу, кромсая нос в месиво. Затем Олеся Валерьевна взмахнула палочкой, прорычав Рубящий заговор. По вытянутому лицу девочки протянулась косая линия, та булькающе вздохнула, прежде чем нижняя часть обрубка свалилась набок.       – Я прикончу тебя, Илларионов! – вопила рыжая девица, поставившая ранее пластинку на коробку с иглой.       Она бросала наказ за наказом, а хорсович с наполовину поднявшимся капюшоном неумело отбивал ее заклятия Отягчающим наказом. Следующим взмахом девушка повалила Илларионова на пол, его лицо пронзил страх.       – МИША! – вскричала староста Иконникова и бросилась к однокурснику.       На подмогу помчалась еще одна фигура в черной охабени, не далее как мгновение назад воткнувшая палочку в глаз щуплой девчонке с пушистым черным хвостом и пронзившая ей наказом туловище от горла до паха. Капюшон слетел с нее, обнажив светлые локоны с разъяренным выражением лица Виктории Олеговны Пацуры.       – Даже в момент смерти, – говорила Зарема, с горечью поглядывая на резню вокруг Асмодея, – мы не понимали, чем заслужили такую участь.       Девушка упала на колени. Ее за волосы держал тот самый ератник-покаянник, Паша Чиж. Выглядел он иначе, чем тот Паша Чиж, который избивал добрую часть стремянных сварожичей и ту девицу из их Двора, волосы еще короткие. Он провел палочкой наискось, в моменте бросая:       – Раѯрѫбъ! – голову Заремы в мгновение ока снесло.       Чиж вырывал безвольно болтающуюся черепушку с остатками верхних позвонков и как сдутый мячик метнул ее через пол зала. Он навел палочку на рыжую девушку, готовившуюся убить Илларионова.       – Пѫдавленїѥ, – произнес он, сощурив глазенки на девке, – Срѣбро!       На рыжую девушку обрушилось тяжелейшей давление, подкосившее ее, но тут она выпрямилась и завопила. Этот вопль был истошнее предсмертной агонии, словно сама смерть одномоментно тонко заголосила в ухо. За лопатками девицы запрыскали магические всполохи, взрываясь фейерверком, они преобразовывались в ни на что не похожие формы, отдающие крылом и щупальцем, а виднелся в них космос и туманности невозможных оттенков.       – Поклѧпъ багровыи, по Правѣ дѣѩть, – зачитывал Илларионов, вскинув палочку, – пронѯи кровїю и иѯничтожь ворога ѥгѡ ж життѧмъ!       Рыжая поперхнулась, в горле у нее забулькало. У пятикурсника из носа потекла кровь, а на лбу обильно проступил пот. Конец Мишуткиной палочки приобрел бежевый оттенок, из него харкнуло искрой, принявшаяся смешиваться с кровью. Грудь рыжей с чавканьем пронзило, забрызгав все ошметками мяса и кровавым фонтаном. Она тушей рухнула на Илларионова, который сбросил труп с себя и принял поданную руку Иконниковой.       – Лизоветонька тоже не заслужила такой участи, – проговорил очкастый паренек рядом с Винницким, глянув на него. – Среди нас было известно, что между Лизоветонькой и Мишуткой что-то было, но чувства не помешали ему убить ее. Как скотину…       Неожиданно паренька схватил за горло высокий хорсович и ударил сжимающим палочку кулаком по лицу. Тот рухнул на залитый кровью паркет. Очки слетели с его глаз. Паренек поднял руку, растопырив пальцы.       – Гонитъ ветеръ тоучъ лохматыъхъ клочьѩ, снова настѫпили хлада! – приказал он, и налетевший ветреный гон захлестал хорсовича со всех сторон.       – Чоуръ менѥ!       Этот голос… Холодный поток ветренного гона сорвал капюшон, открыв виду еще молодого Николая Иммануиловича, у которого короткие кудряшки торчали во все стороны. Гон испещрял бледную пленку магического барьера искрами со всех сторон, заставлял Добрынич-Рюриковича, пошатываясь, отступать. Мальчуган медленно поднялся.       – КОЛЯ! – вопили хорсовичи со всех сторон.       – Мы считали взрослых старшекурсников товарищами, – тихо говорил мальчиш, начиная всхлипывать, – и м-мы не ждали, что о-они с нами т-так п-поступят. Ч-чем м-мы ЭТО ЗАСЛУЖИЛИ? ОТВЕТЬ МНЕ, ХОРСОВИЧ! ОТВЕТЬ! МЫ БЫЛИ Д-ДЕТЬМИ!       – Раѯвеисѧ! – выдохнул Добрынич-Рюрикович, выкидывая палочку.       Инертная волна, взяв позолоченный отблеск, вспыхнула, озаряя залу собой, она сбила с ног зашуганного мальчугана, повторявшего и повторявшего «МЫ БЫЛИ ДЕТЬМИ! ЧЕМ МЫ ЭТО ЗАСЛУЖИЛИ? ОТВЕТЬ МНЕ, ХОРСОВИЧ!». Иммануилович навел палочку на паренька, раскрыв рот для наказа ли, для заговора ли. С дальней стороны комнаты вскричала щуплая Лизка, набрасываясь на шестикурсника из хорсовичей, приговаривая:       – Не тронь Темочку, сука! Не тронь! Не тро-онь…       В моменте неведомая сила схватила Лизку и ударила о потолок, снесла кристальный канделябр. Затем со всей дури девоньку впечатала в паркет, разнося его в щепки, а черепушку в труху, перемешанную с фаршем, кровью и слизь. Один глаз повис в глазнице на тощем нерве. Винницкий в ужасе отшатнулся от этого зрелища, часто задышав от одного взгляда на эту жестокость. Внутри него что-то заныло, тупой, долговязой болью, пронзая все тело, словно игла.       – Лизка-а-а! – верещала Софа, хныча навзрыд.       – Яриловичи бегут! – подавал голос Калач.       – Ванечка, что делаем? – спрашивала высокая мольфарка с длинным каре.       – Все согласно плану, – ответствовал Деордиев ей, разрубая оставшиеся конечности коренастому ежику, – преследуем и добиваем. Хехнев, пусть твои сварожичи проверят то крыло.       – Родь, возьми часть наших, – распорядился сварожич, – и дуйте на подмогу Алене Андреевне. Боюсь, кабы дажьбожичей не перебили эти выродки.       – Вас понял, сударь комендант, – кивнул Родион Витальевич и скрылся за ближайшей дверью.       – Мицкевич оставьте мне.       От удивления глаза Асмодея вылетели из орбит. В залу неспеша вошел Константин Владиславович. Несколько прядей падают на глаза, несколько короткие волосы стянуты на затылке в небольшой хвостик. На лице красовалась неопрятная жиденькая бородка. Винницкий не смог бы даже признать коменданта, не знай он его фирменного тона. Демирев неспешно прошел к трупу Лизки, поглядывая на нее сверху-вниз без тени сочувствия к тому куску мяса, который остался на раскуроченном полу.       – Хотите и старосту яриловичей прикончить, Константин Владиславович? – вопросил сварожич, названный Векшином комендантом.       Да насколько же стары эти воспоминания, что и у сварожичей еще другой комендант, и Демирев еще моложе себя? Хотя с этой бородкой он выглядел несколько старше тех лет, которые ему были в этот момент.       – Да, – изрек комендант хорсовичей, наводя палочку на остывающий труп. – Персть къ перстїю, тлѣнъ къ тлѣноу, порохъ къ порохоу.       В следующий миг тело коменданта яриловичей начало тлеть и испаряться, поднимаясь в воздух ошметками пепла горящего кострища, которые растворялись в сумеречном воздухе над Марибором. Комендант Демирев убрал палочку в карман своего длинного кимоно с цаплями.       – Чтоб наверняка, – пояснил Константин Владиславович на вопросительный взгляд каждого. – Трупы остальных ублюдков сжечь.       – А это уже не слишком ли, Кость? – осведомился Чиж.       – Слишком никогда не бывает, Пашуль, – комендант покачал головой.       – И то верно, – комендант сварожичей согласно закивал, шагая мимо Демирева. – «Чудо-мальчик» знает, что делает, не так ли?       – Не выебывайся, Мишань, – изрек Демирев, глянув на сварожича исподлобья, – ты прекрасно знаешь – либо они, либо мы. Ты как и я заботишься о своем Дворе.       – Правда. Я сделаю для его защиты, что угодно.       Комендант Хехнев пристально вгляделся в отдающий зеленью сапфир глаза Константина Владиславовича, который был непривычно суров.       – Даже превращу другой Двор в существ, – добавил он, чуть погодя. – Ты с ним специально играешься, Коль?       Хехнев поглядел на Добрынич-Рюриковича, сжимающего горло мальчугана.       – Прикончи его, Николай, – с расстановкой проговорил Константин Владиславович, кинув мимолетный взгляд на шестикурсника.       Иммануилович навел палочку.       – Оумри!       Палочка брызнула. Черепушка мальчика хрустнула, и Асмодей канул во тьму. В ней не было ничего кроме холода, стискивающего нутро хорсовича ледяными пальцами. В этом холоде вилось страдание, горечь и сожаление. Все это иссушалось и набухало раз за разом, вторя мелодичной трели скрипки, по струнам которой туда-сюда ходил смычок, он выдавал мелодию со счетом «раз-два». И так снова и снова, прокручивая в мыслях Винницкого одну и ту же фразу – «…которые нравились мне…».

***

      Асмодей громко вдохнул, обнаружив, что вновь стоит в Кальянной. Он обвел глазами остальных хорсовичей. Перепелицына все так же лежала рядом с Разумихиной. Руся стоял рядом с Петряевым, активно жестикулируя:       – …Они в состоянии справиться, но это затраханные призраки! – плевался Ласка.       – Блин, – выдохнула Мозолюк, тяжело осев в бархатное кресло.       Парни в моменте обернулись.       – Вы уже все? – осведомился Петряев.       – Черт.       Стадникова зарылась лицом в ладони.       – В смысле? – Асмодей глянул на второкурсника.       – Зараза, – Видиш схватилась за грудь и тихо запрыскала. – Я не могу поверить в это, с кем мы только учимся…       – Ну вас минуты две назад отрубило только, – заявил парень Винницкому.       – Ни хуебанный карапучелло, – изрек Гончаров, отупело присаживаясь в свое кресло, – трахай меня через колено, затраханное, на хер.       – Что, Ром, – кивнул Русик, – настолько жестко там все было?       – Да там чистый абзац был, – всплеснула руками Видиш. – Как так можно было поступить? Для чего?       – Комендант упомянул, – подал голос Винницкий, – что это для защиты Двора.       – Либо они, либо мы, – процитировала Мозолюк Демирева, задумчиво чиркая ноготком по подбородку с ямочкой.       – …МЫ ТАК И НЕ ПОНЯЛИ, КАКУЮ В НАС ОНИ ВИДЕЛИ УГРОЗУ… – убитым тоном произнес очкарик, названный Лизкой в воспоминаниях Темочкой.       – Это же было бесчеловечно.       Ягуппова осторожно протиснулась к пареньку и присела перед ним. Она попыталась его обнять, но руки ее лишь прошли сквозь него. Девушка смутилась, но вытьянка отмахнулся. Зарема и Юлька грустно вздохнули, если духи были вообще способны на такое человеческое действо.       – Любому поступку есть логичное объяснение, – спохватилась Мозолюк.       – Старшие убили детей! – взорвалась Видиш. – Детей, Юль! Ни одна причина не может оправдать подобное… преступление.       – Любая причина является оправданием, – заметил Асмодей. – Она объясняет мотивацию, даже убийство.       – Ты видел то же, что и мы ведь, Асмодеюшка, – тихо выдохнула Стадникова. – Убийству детей нет оправдания. Или ты не был в ужасе от этого?       – Тронуло за живое, не совру.       Первокурсник покачал головой.       – Но я не следую слепцом на поводу у эмоций, – изрек он. – Я во всем стараюсь видеть логику.       – И в убийстве детей тоже?       Доселе молчавшая Диварян свысока стрельнула глазками, едва ли повернув головы.       – А вы все что ли решили апеллировать этим?       – Пра’льно, – крякнул Гончаров, – ну убили и убили, чего бухтеть-то?       – И ты туда же? – взорвалась Диварян, подскакивая к лысому. – Ладно Винницкий, я слышала, что у него эмпатии вообще ноль.       – Но-но, – Ромка покачал пальцем, медленно вставая, – Асмодеюшка умеет чувствовать, по-своему.       – Любое убийство совершается из каких-либо побуждений, – заметила Мозолюк. – Не важно – ребенка или взрослого. Асмодей прав, вы зациклились на том, что убили детей.       – …МЫ БЫ, ВОЗМОЖНО, ПОНЯЛИ… – заговорила Зарема, – …ЕСЛИ БЫ НАМ ОБЪЯСНИЛИ, ДЛЯ ЧЕГО МЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ УМЕРЕТЬ…       – Вы зациклены на собственной смерти, – буркнул Асмодей вытьянкам, – потому не можете найти покоя. Вы ищете причину своего убийства.       – …МЫ ИЩЕМ УПОКОЕНИЯ И СПРАВЕДЛИВОСТИ…       – Чушь собачья, – фыркнул Винницкий, – справедливости не существует. В нас вы ее не найдете.       Девушки уставились на первокурсника.       – Если мы можем чем-то им помочь, Асмодеюшка, – подала голос Стадникова, – то должны попробовать.       – Тебе этого, наверное, не понять, – хмыкнула армяночка-третьекурсница.       Хорсович встретился с ней взглядами, зыркнув на старшину исподлобья.       – Это – существо, – с расстановкой напомнил парень, – а не ребенок, Пайцар Араиковна. А существо надо изгнать.       Первокурсник поднялся, ему наперекор встали Видиш, Ягуппова и долговязый хорсович. Гончаров вынул палочку из кармана, наводя на однокурсника.       – Ром, убери палочку! – переполошился Русик, хватая друга за локоть с черно-красной паутинкой.       – Пусть Лаптевых сядет тогда, – без эмоционально парировал лысый третьекурсник и обвел пальцем младших девок. – И соплячки тоже.       – Будешь угрожать уроженке чистокровного Рода? – с вызовом вопросила Видиш, кивая на прикрывающую вытьянок Ягуппову.       – Да хоть сам Георгий Победоносец-Московский, – сплюнул Гончаров, – из волхвов. Насрать как-то.       – Сашуль, Асмодей прав, – рыжая второкурсница выставила руки, – они же существа. Им не место в Мариборе.       – Мля, я понимаю это, Юляшик, – прорычала Видиш, – но изгонять их как каких-то животных я не стану. Это невинно убитые дети.       Невинно убитые дети, подумалось Асмодею, а так ли это? У убийцы всегда есть мотив и причина совершить свое деяние. Убийство страшный грех, но в состоянии ли Винницкий оправдать Иммануиловича или того же Илларионова Мишутку? Или же коменданта Демирева? На его глазах каждый из них без жалости прикончил человека. Но глас рассудка твердил первокурснику непоколебимую истину – держись презумпции невиновности и найди факты, действительно делающие старших хорсовичей теми еще ублюдками. В противном случае они были убийцами, которые совершили преступление с какой-то важной целью.       Константин Владиславович сам сказал, для защиты Двора даже прежний комендант сварожичей пойдет на все – либо остальные мариборичи, либо эти дети. Выбор есть всегда – правильный или тот, который будут осуждать остальные, не имеет значения. В какой-то момент надо выбрать что-то одно, не жалея о последствиях. Отказаться от человечности, значит, быть в силах двигаться вперед, зная, что в будущем все будет хорошо.       Винницкий замер на мгновение, – а его выбор оказаться в Мариборе стал ведь отказом от принятия его Миланой Эдуардовной. Момент, когда возник выбор двигаться дальше к Марибору или остаться в Краснодаре, был же не когда прилетел ворон, а когда следом за Маглиновским он готовился пройти через портал. Этот выбор не был трудным, так не значит ли это, что в парне не осталось человечности, что он так легко отказался от матери и ее принятия сына?       Он обвел глазами всех вокруг. Лежащая без сознания Перепелицына. Скалющиеся Диварян и Видиш. Стоящие в напряжении Лаптевых, Петряев и Ягуппова. Озабоченные Русик, Мозолюк и Стадникова. Недовольные Ромчик и Добрынич-Рюрикович. Разумихина вклинивающаяся в этот эксцесс. Винницкий сейчас единственный среди них всех не просто был готов оправдать поступок старших, но был готов искать их мотивацию.       Может, старшина Диварян права, и у Асмодея действительно нет того же чувства сопереживания? Эгоист ли он?       – Перестаньте! – Разумихина принялась опускать палочки каждого. – Мы все взвинчены, напряжены, но мы не должны позволить негативу взять над нами верх.       – Тогда пусть Винник сядет и молчит в тряпочку, – выплюнула Видиш.       – Назовешь меня так еще раз, – гневно зыркнул Асмодей, – и я, мля, разорву тебе пизду к хуям собачьим.       – Асмодей! – рявкнула Разумихина. – Молчи. Каждый из вас прав.       – Что за хрень ты несешь, Илона? – вопросил Добрынич-Рюрикович.       – Молчи, Каспер, и слушай, – бросила Разумихина, ни разу не обернувшись, – не бывает правых или не правых. Бывает только ваше мнение и противоположное.       – Я солидарна, – изрекла Мозолюк, будто бы озарившись. – Чей правде поверят, та и будет истиной в последней инстанции.       – И вы сейчас готовы поверить лишь одной стороне, – заговорил Винницкий, поочередно поглядывая на третьекурсницу и однокурсницу. – Это с самого начала я имею в виду. Включите свои куриные мозги хотя бы на секунду и подумайте.       Диварян медленно опустила палочку.       – Мы и так думаем, Винницкий, – заявила она, скрежетнув зубами, – как решить это все по-человечески, а не как животные.       – Люди и есть животные.       – Сказал как отрезал, – шепнул Гончаров Добрынич-Рюриковичу.       – Точно, – закивал тот.       Перепелицына неспешно поднялась на софе, придерживаясь за бок. Разумихина спешно подорвалась к ней, убеждая ту, что Шпингалетке надо еще лежать, но полторашка лишь махнула рукой.       – Срань, как же громко вы орете, – тяжело произнесла девушка, оглядев всех и каждого.       Малость расслабившись, младшие опустили палочки.       Щелкнул поворачивающийся замок, и в Кальянную вошли Константин Владиславович и Деордиев. Длинные волосы коменданта были распущены, создавалось впечатление объемной темный гривы, аккуратно обрамляющей квадратное лицо Демирева.       – Почему маска Бэтмена не закрывает челюсть? – поинтересовался комендант хорсовичей, поведя рукой.       – Чтобы полиция могла понять, что он белый? – предположил Деордиев, давя кулаком смешинку.       Оба хорсовича в моменте закрякали от смеха, а затем они обратили внимание на картину перед ними. Вытьянки округлили глаза от вида вошедших старших. И Иоанн Алексеевич, и Константин Владиславович, оба выхватили палочки, выкрикивая Изгоняющие заговоры. Тройка призраков заметалась по залу, младшие принялись прятаться кто-куда, пока старшие матерились по чем зря.       – Эта хуйня рванула туда.       – Ладошь ее, Ванечка, ладошь.       – Одна сбежала.       – Иди сюда, сука блядская!       Вытьянка Темочка рухнул, связанный полупрозрачными нитями, поблескивающими в отсвете канделябров. Она дергалась из стороны в сторону, а стоило двум мольфарам нависнуть над ним тяжелыми черными тенями, как посмертие замерло от страха.       – …Н-НЕ НАДО, П-ПОЖАЛУЙСТА… – взмолился дух, замотав головой.       – Закрой рот, чудовище, – процедил Деордиев, скалившись словно зверь на жертву. – Живои ѩѯъ повелѣваю мертвїѥмоу тебѥ – грѧсти венъ иѯъ свѣта Ѩви!       – Ваня, не надо!       Стадникова кинулась наперекор, схватила коренастого шестикурсника за руку, но тот даже не обернулся, не смотря на разницу в росте. Его палочка выплюнула искру – со всех сторон вытьянку окружили барьерные линии. Вспыхнул треугольник. Темочка истошно закричал – предсмертная агония, не иначе. Его призрачная оболочка полыхнула горящим пламенем, на которое пара старших смотрела слишком уж серьезно.       Остальные поухались на пятые точки, таращась на зрелище перед глазами. А Темочка продолжал и продолжал кричать, его голос берушами втискивался сквозь перепонки в мозг Асмодея, забивая сердце отбойными молотами. Но Винницкому показалось, что даже эта гибель вытьянки не окажет того же воздействия, как лицезрения смерти детей.       Он не соврал – вид смерти детей тронул парня, заглушил на какой-то миг черствость, но лишь на миг в прочем. Нельзя поддаваться чувствам и эмоциям, они делают человека слабым, надо двигаться вперед, не смотря ни на что. Зарево пламени полыхнуло с большей силой, и Темочка заглох. Треугольный барьер лопнул. Вытьянка затлела, пока совсем не исчезла, оставив после себя ворох отдающей топазом жижи.       Стадникова захныкала, пятясь назад.       – А теперь постарайтесь объяснить, – комендант Демирев медленно повернулся, гневным взглядом обводя хорсовичей, – будьте так любезны, за каким таким хреном вы не изгнали этих тварей?       Никто не нашелся в ответе, и Диварян вышла вперед.       – Мы знаем, что вы убили этих детей, – заявила она.       – Надо же, – хмыкнул Константин Владиславович, вздернув подбородок, – знают они. И вы поверили воющим посмертиям. Не так ли, Пайц?       Диварян не без усилия проглотила подступивший к горлу ком. Комендант хорсовичей подался вперед, дыхнув на армяночку. Та задрожала.       – Ты затраханное разочарование, Пайц, – изрек Демирев, и Диварян осела от этого. – Ты – мольфар. Первое, что каждый из вас должен делать как мольфар, знать разницу между человеком и существом. Вытьянки – не-люди.       – Они были невинными детьми, – тихо произнесла Ягуппова.       Демирев медленно повернул голову на первокурсницу, та опешила.       – Софьюшка, единственные невинные дети здесь вы, – сказал Константин Владиславович, – ничего не знающие, но почему-то решившие, что вам открылась правда.       – Тогда объясните нам, неведающим, – Видиш вышла вперед, – в чем правда? Что нас удерживает, чтобы не пойти к Дементию Павловичу или к Хозяйке и рассказать о змеях во Дворе?       – Первое, – Деордиев демонстративно принялся разгибать пальцы, – вы не покинете Гвардейку, потому что все выходы замурованы вытьянками.       – Что?       – Ваня правду говорит, – кивнул Петряев, – я, Асмодей и Иосифа уже убедились в этом. Даже окна не открыть.       – Второе – и Полозов, и Хозяйка знают обо всем, что происходит в Мариборе, – продолжил меж тем шестикурсник. – Все проходит через них.       – Что? – ахнула Видиш.       – И, наконец, третье, – Деордиев опустил руку, – правда в том, что никто из вас не имеет права знать ничего о внутренних делах Марибора.       – А как же я? – вопросила Диварян и хлопнула себя в грудь. – Я же член Президентского синода. И Русланчик тоже.       – Я же сказал, Пайцар, – спокойно произнес Деордиев, – никто из вас.       – В чем смысл тогда структуры Студсовета, если вы нам не доверяете?       – Это вопрос не доверия, – хорсович покачал головой, – знание всей ситуации опасно для вашей жизни. А вы и так уже слишком много знаете.       – Хватит, – подал голос комендант Демирев и поочередно указал на парней. – Стремянные «унтеры» переходят в распоряжение окольничего Иоанна Алексеевича до окончания процедуры очищения общежития. Вопросы?       – Никак нет, сударь комендант.       Гончаров выпрямился словно по струнке.       – Отсутствуют, – тяжело вздохнул Ласка.       – Что за тон, Руслан Юрьевич? Ты тоже попал под общий идиотизм?       – Там же… призраки, сударь комендант…       – Ах, в этом дело… Превзойди свои пределы и пересиль страх, доверься товарищам по Двору – только вместе, как племя?..       – Мы сильней, чем отдельно, – закончил Русик и поплелся за Ромкой.       – Максим Андреевич, ты в распоряжении подпрапорщиков Демьяна Статимировича и Эраста Кадимовича.       – Вас понял, сударь комендант.       – Асмодей и Каспер пойдут в распоряжение прапорщика Михаила Никитича и подпоручика Степана Константиновича соответственно, ясно?       – А что происходит собственно? – уточнил Добрынич-Рюрикович, выставив руки.       – Ситуация с вытьянками обострилась, Каспер, – ответствовал Деордиев. – Обычно они лишь воют и являются обыкновенными «Н.П.О.».       – «Не представляющими опасности».       Деордиев кивнул.       – Так уж и не представляют, – кисло усмехнулась Перепелицына и поморщилась, вновь схватившись за живот. – Одна меня изрешетила.       – И не тебя одну, – добавил коренастый старшекурсник, – так что есть подозрение на маньяка или даже стриги.       – Не отметай возможность, – подметил Константин Владиславович, – что Ноздрякова может быть и ловко маскирующейся ератницей. Она была талантливейшей из них.       Хорсович нервно вздохнул, отведя взгляд.       – А как вспомню, как ты ее легко прикончил, – буркнул Деордиев, – так и не скажу, что Лизка была талантливой.       – Застал врасплох.       Демирев беззаботно пожал плечами. В следующий момент позади коменданта затопотали другие старшие хорсовичи, вихрем проносясь по коридорам. В дверях появился Калач, поддавшись отдышке.       – Дарьянка и Геля наткнулись на вытьянок, – пропыхтел шестикурсник, – в соседнем коридоре.       – Все живо туда, – махнул рукой Демирев и юркнул в коридор.       Из Кальянной в моменте выскочили Видиш и Диварян, ставшая излишне серьезной. Константин Владиславович схватил обеих за руки.       – Вы куда собрались? Я сказал, только парни, а вы останетесь с Ио.       – Я вашего одобрения, сударь комендант, – процедила Видиш, вырывая руку, – не спрашиваю. И уж что-что, а позволить причинить вред детям, я не позволю.       – В благородную записалась, Александра? – Демирев сощурил глаза. – Они давно не дети, а существа.       – Пока вы не объяснитесь перед нами, – рявкнула первокурсница, – вас не имеет смысла слушать.       – Костя, забей! – подала голос староста Иконникова с того конца коридора, махая коменданту рукой. – Пусть идут с нами.       Цилиндрические своды высоких потолков утопали в ночной тьме, которую развивали отсветы палочек хорсовичей, шлепающих босыми ногами по паркету и красным коврам. Канделябры вдоль множество зеркал в позолоченных рамах были потушены. Молчали и не двигались золотые статуи на поворотах. Глухо стояли мраморные постаменты с золотыми русалками, удерживающие столешницы.       Стоило хорсовичам вылететь в соседний кабинет, как перед ними предстали по меньшей мере дюжины вытьянок, каждая глубокая синяя тень, чьи ребра мерцали во тьме. Асмодей опешил на мгновение. Видиш поперхнулась воздухом. Диварян застыла будто сердечный приступ схватила. Семикурсницы отскочили назад, удерживая в руках палочки. Винницкий поморщился от гама, наполнившего коридор.       – …СПРАВЕДЛИВОСТЬ…       – …СПРАВЕДЛИВОСТЬ…       – …НУЖЕН ПОКОЙ…       – …СЛИШКОМ ГРОМКО…       – …ПЕРЕСТАНЬТЕ…       – …СПАСИТЕ…       – …СПРАВЕДЛИВОСТЬ…       – Что они несут? – вопросил Мирай.       – Они же вытьянки, – цокнул языком Илларионов, – вот и воют.       Вытьянки расступились, и среди них появилась знакомая худенькая девочка – Лизка, их комендант. Она медленно обвела глазами каждого хорсовича, и глаза ее замерли на Константине Владиславовиче. Призрак зарычал, и голос этот отдался эхом.       – …УБИЙЦА… – прорычала Лизка и шагнула вперед, выкидывая руку. – …БРАТЬЯ… СЕСТРЫ… УБЕЙТЕ КАЖДОГО ХОРСОВИЧА…       – Нет, Ноздрякова точно не вытьянка, – заметила долговязая Дейнега, тряхнув длинным каре.       Вытьянки набросились на мариборичей, и те ушли в Поток, изворачиваясь так и этак по всему коридору. Русик то и дело жмурился, лишь бы не смотреть на посмертий, которые необычно махали своими призрачными ручонками. Вокруг них образовывались магические всполохи, принимавшие самые разнообразные формы. Хорсовичи вертелись в смертельном танце, стараясь прибегать лишь к Изгоняющему заговору, но то и дело мелькали всполохи Рассекающего или Разрубающего заговора. Кто-то выкрикивал Взрывающий наказ.       Асмодей вертелся юлой, несколько раз пересекся с разъяренным Калачом, которые подставил парню спину, чтобы тот перекатился и использовал на ближайшей вытьянке Отталкивающий сглаз.       – Им конца и края что ли нет? – кричала Виктория Олеговна.       – Это наша магия на них не действует, – отвечала ей Дарьяна Васильевна.       – Ноздрякова двигается! – выкрикнул низенький хорсович с армянской внешностью. – Комендант, идет к тебе.       – …ДЕМИРЕВ, ПРИШЛО ВРЕМЯ ОТОМСТИТЬ ТЕБЕ…       – Обойдусь, – скривился комендант хорсовичей.       Мир вокруг Асмодея в моменте пошел стеклянными трещинами. Вытьянка Ноздрякова Лизка выставила руки – коридор наклонился в бок, и все хорсовичи упали на ближайшую стену. Лизка повела троеперстием рук вниз, и весь коридор расширился вдоль. Вытьянки вновь набросились на лицеистов, все вновь заметались из стороны в сторону, но теперь вся Гвардейка еще и ходила ходуном по всей координате трехсот шестидесяти. Соседние стены сходились, одними частями уходя в раскладывающиеся альковы, а другие плыли, подобно ходу шестеренки, множеством вариаций одной и той же проекции колонны, зеркала или ближайшего комода.       – Ойбой, – Демирев обвел глазами перестраивающееся и перекраивающееся пространство коридора перед собой.       Худенькая Лизка Ноздрякова бросилась к коменданту хорсовичей, выкидывая руки так и эдак. Пальцы ее мельтешили в постоянно складывающихся жестах и печатях. Маячили создаваемые заклятия и чары. Но Константину Владиславовичу было хоть бы хны, то и дело он уворачивался, уходил в пируэтах, изгибался, почти подставляясь под удар. В такие микро мгновения Ноздрякова делала шаг, не переставая кастуя очередной наказ или заговор.       Демирев крутанулся перед призраком, внезапно хватая ее за выброшенную кисть. Винницкий оторопел от этого, но еще больше он выпал, стоило Демиреву ударить посмертие кулаком по лицу. Лизка закачалась и оступилась, запутавшись в собственных призрачных ножках. Она взвыла – вопль пронзил уши до крови. Часть вытьянок забыла о существовании хорсовичей, за которыми они гнались, и ринулась в сторону их коменданта.       Накинулась одна – вокруг Демирева завибрировал Горизонт Событий Обратной Реверсии, искрами и противным металлическим скрежетом уничтожая пол руки вытьянки. Залетела вторая аккурат, когда комендантская техника начала сходить. Константин Владиславович крутанулся на месте, выбросил руку в сторону, протягивая палец. Блеснул черный камешек с золотыми прожилками на двух концах сгибающегося кольца.       – Исчеѯни, нечестивець!       Привидения полыхнуло заупокойным пламенем, истошно заверещав, а в следующий момент уже принялось тлеть, растворяясь топазовой жижей по вечно сходящемуся полу. Ноздрякова вновь набросилась на коменданта, тот крутанулся на полусогнутых, уходя в пируэте. Из кармана черных хлопковых джоггеров, подпоясанных тонким оби с белой вышивкой в виде сплетающихся василисков, Демирев вынул гвоздь. Его шапочка была обернута вагами, на которой Асмодей приметил пару не знакомых глифов.       Константин Владиславович воткнул гвоздь между расходящимися половицами паркета и отскочил назад. Ноздрякова извернулась, кидаясь вдогонку за хорсовичем. Демирев выставил руку – указательный и средний сошлись, словно ножницы клацнули.       – Первь рѣдъ… – произнес мужчина, и стоило Лизке приблизиться к гвоздю с вагами, он добавил: – …Машетъ i ѳеѥ!       Гвоздь под ногами вытьянки треснул, а вокруг нее заалели фейерверки взрывов, отдавая шлейфами и глухими отзвуками подрывов. Лизка вылетела из череды крохотных канонад, делая выпады рубящих ударов в сторону коменданта Демирева один за другим. И один за другим магический удар Константин Владиславович перехватывал и отводил в сторону. Он схватил посмертие за руку, выворачивая ее в обратную сторону. Ноздрякова завыла еще раз – еще одна вытьянка бросилась в атаку на хорсовича, и ладони ее рдели магической аурой.       Правое плечо, левое – уход – изворот корпусом, откид назад. Демирев сильнее сжал полупрозрачную руку Лизки. Черный камешек с золотыми прожилками блеснул вновь.       – Вѯорвись!       С противным треском стекла запястье Ноздрякова разнесло в щепки, та бросилась прочь назад, нещадно завыв. Асмодей поменялся местами с Русиком, выкидывая палочку на Юльку-вытьянку, но она растворилась в воздухе. Парень замер на мгновение, а все вытьянки разом развернулись, таращась на Константина Владиславовича. Глубокие лазурные тени их лиц исказились, зарябили, пошли линиями.       – …УБЬЮ…       – …НЕ ПРОСТИМ…       – …СПРАВЕДЛИВОСТЬ…       – …ОТОМСТИМ ХОРСОВИЧАМ…       – …УБЬЮ…       Единой волной они стремглав потекли в сторону коменданта Демирева. Казалось, что он одномоментно стал притягивающим духов магнитом. Константин Владиславович вынул из кармана второй гвоздь с шапочкой из вагами и метнул ее наверх.       – Вѣторъ рѣдъ… – Демирев медленно приподнял колено, – …Машетъ i тарлефъ!       Хорсович опустил ногу, хлопая таби по паркету. Гвоздь лопнул. Волна воздуха окатила постоянно меняющийся коридор, тот сдвинулся в пространстве, перестроился. Низ стал верхом. Правое стало левым. Зеркальное стало мраморным. Мраморное – зеркальным. Всех подбросило, гравитация исчезла, ориентация в пространстве вышла следом. Мир вытянулся, зашевелился змеей. Все западали кто-куда. Винницкий схватился за промелькнувший низкий слой Потока, тот удержал его практически кончиками пальцев.       Коридор перестроился вновь – бок стал верхом, а низ боком. Крутанулся на ближайшие девяносто. На стену из угла коридора рухнули Разумихина и Мозолюк. Затем коридор завертелся волчком, всех подбросило снова – даже удерживающий Винницкого Поток не справился с нарушением законов физики. Разумихина влетела в окно, снося его в щепки. Илларионов бросился за ней, цепляясь за жалкие крохи Потока, но тот рвал пространство искрами, которые струйкой дыма уносились прочь.       Мишутка схватил первокурсницу за руку. У Асмодея округлились глаза – в зияющей дыре разбитого окна рычала бездна. Она была похожа на глубины мрака и тьмы, которые перекликались с космическими туманностями, а в них сквозь годы световых лет в одном миге смотрело Нечто, что было Всем и Ничем одновременно. Ее россыпь, неосязаемая, но бликами утреннего зарева на плывущих границах туманности, щупальцами космической дымки плелась и растекалась к болтающимся ножкам Разумихиной.       – Илона, – спохватился Илларионов, зажмурив глаза, – не смотри в Бездну! Девушка ахнула и задрожала, не в силах даже вздохнуть, куда там головы повернуть.       – Костя! – взревела староста Иконникова, цепляясь ногтями за ближайший шкаф, – Перестань, ты нас всех угробишь!       Но комендант даже ухом не повел. Он пристально смотрел на Ноздрякову, застывшую под дугообразным нефом потолка, который сейчас неспешно кренился в бок. Зрачки Демирева завихрились, зеленая радужка ледяного сапфира засияла, и глаза хорсовича принялись двоиться. А затем на его скулах распахнулась еще одна пара маленьких глазенок, зрачки которых тоже вихрились, утопая в водовороте черных глубин. Вытьянки пронзительно завыли. Из глаз Демирева на мир смотрели…       Асмодея как громом пронзило. Ивонна выпала из руки. Дух прошиб ледяной пот. Чеширский заорал в агонии, глубже и глубже зарываясь в ближайший тупой угол Асмодеевского нутра, к которому ИНОЕ тянуло когтистые ручонки, хилые и немощные, покрытые множеством рубцов, безобразных старческих пятен и чернеющих выпученных вен. …АСМОДЕЙ, ЗАКРОЙ ГЛАЗА… Эти руки отдавали морозом и древностью, чем-то чужеродным. …АСМОДЕЙ, ПРОШУ ТЕБЯ… ОНО пронзало Асмодея насквозь, разрывая мясо и вырывая кости, грызя щелкающими челюстями внутренности, лишь бы продраться в глубины нутра, где прятался Бегемот. …ОНО МЕНЯ УБЬЕТ, АСМОДЕЙ… ОНО ревело и тяжело дышало, отдавая хладным ветром ИНОГО, гуляющего в не-ночи. ...ХОЗЯИН, МОЛЮ ТЕБЯ, ЗАКРОЙ ГЛАЗА… Когти скребли низины нутра, оставляя кровоточащие шрамы, по которым хлипким водопадом стекала в ни во что магия. …АСМО-О-О-ДЕ-ЕЙ, ХОЗЯЮШКА МО-О-ОЙ!..       Поток покинул хорсовича, и он камнем полетел вниз.       – Асмодей! – охнул Гончаров.       Дарьяна Васильевна подхватила парня, врезаясь в соседнюю стену, которая резко сделала круг, оказываясь внизу. Пара хорсовичей кубарем покатилась дальше. Затем помещений завертелось с пущей силой. Старшекурсница навела палочку на ближайшие запертые двери. Винницкий висел на ее плече мертвым грузом, едва ли в состоянии понять, что происходит.       – Сеѯамъ ѿкроисѧ! – приказала она, и замок ближайшей комнаты щелкнул.       Двери распахнулись. Васильковые глаза семикурсницы округлились. Она извернулась спиной, скомандовав Оберегающий наказ. Перед глазами Винницкого замельтешила прозрачная пленка, погрузив парня на мгновение словно под воду. Где-то в сотни лиг что-то разбилось. Вокруг в воздух поднялись щепки. Затем последовал удар, по инерции парня будто подкинули. Он увидел знакомый коридор – комендант Демирев немигающе поглядывал на Ноздрякову, стоя вверх ногами.       Дробыш и Винницкий пронеслись мимо пялящегося на них в шоке лысого хорсовича.       – Костя, хватит! – орала Иконникова.       – Коридор закольцован, – прокричал Деордиев. – Дами, используем путы, чтобы поймать Дарю и Асмодейку, иначе у него мозг сгорит!       – Я поймаю их в Потоке, – заявила Дейнега.       – Потока здесь нет, Геля! – кинул через плечо Илларионов, вытягивая Разумихину из раздолбленного окна.       – Ѩлеютъ ленты, стоучитъ млатъ… – читал коренастый шестикурсник.       – …і дальше вытѧгываютсѧ кѫѯнецовыѥ пѫты! – доканчивал заговор его однокурсник.       На очередном пролете кучерявая семикурсница метнула Асмодея в сторону Деордиева как раз в тот момент, когда из его палочки выплюнулись полупрозрачные нити, мертвой хваткой оплетая Винницкого. Иоанн Алексеевич сгорбился, первокурсник тянул его вниз.       – И что ты будешь делать дальше? – вопросил на вдохе комендант Демирев, поглядывая на Лизку. – Знаешь, твои яриловичи могли бы гордиться тобой – и как комендантом, и как…       Константин Владиславович цокнул языком.       – …И как моей подстилкой, – продолжил он, противно заулыбавшись, – лишь бы мои хорсовичи не прихлопнули вас раньше.       Пацура замерла на мгновение. Иконникова, выпавши в осадок, уставилась на старшего. Дробыш и стройный хорсович, помогавший ей подняться, округлили глаза от удивления. Мозолюк, удерживаемая Петряевым, выпучила глаза. Деордиев и Мирай с горечью глянули на вытьянок. Илларионов улыбнулся, на мгновение прикрыв глаза. Калач одобрительно усмехнулся. Ноздрякова изменилась в лице, сперва готовившись пролить слезы, а затем она оскалилась.       – Ноздрякова нападает! – сообщила Пацура, затыкав пальцем.       Перед глазами Асмодея все плыло. Он кое-как смог разглядеть, как Лизка бросилась на коменданта, которые неспешно доставал из рукава своего черного ночного кардигана палочку, строгую со всех сторон и с аккуратным навершием.       – Плѧши, Кьюби… – распорядился Демирев, и палочка коменданта зашлась мерцающими прожилками.       Он метнул палочку в Ноздрякову, та попала ей прямо в глаз. Случилась реакция, на месте посмертия вспыхнула сверхновая, искажая округлые границы. Лизка протяжно и душераздирающе заверещала в агонии. Константин Владиславович вытянул руку. Блеснул черный камешек с золотыми прожилками.       – Ко мнѣ, Кьюби!       Волшебная палочка моментально появилась в руках коменданта. Тот вскинул ее, наводя на истухающий массив космического объекта. Ноздрякова вырвалась, корячась аморфными искажениями, и скрылась в ближайшей комнате. Хорсович тяжело вздохнул, уронив руку с палочкой.       – Ушла, – с горечью заметил он.       – Костя-я! – рыкнула Иконникова.       – О, прости, Лесенок, – Демирев обернулся к старосте, – я забылся в моменте. Раѯвеисѧ!       Мир сошелся в крохотной точке. Винницкого сжало. Затем где-то что-то глухо ударилось, взорвалось. Деордиев и остальные хорсовичи оказались слишком далеко, исчезли. Удерживающие Асмодея путы сломались, стали похожи на видеоигровой баг, потеряв даже то едва ли видимое отсутствие бесцветия. А затем все погрузилось во тьму.

***

      Чеширский замурчал где-то в подсознании, и Асмодей нехотя разлепил заспанные глаза. Ощущение было такое, будто его выжали как лимон для укрепления вкуса Том Яма. Где-то отдалено звучала ставшая современной классикой электронщина, подбираемая:

Иди в пизду, но объясни, как их ебать вообще можешь?

Мне кажется, виагра тут реально, блядь, не поможет,

Когда встречались мы с тобой, ночью шли по дорожке…*

      Парень проморгался. Размытые силуэты Видиш и Дарьяна Васильевна активно перебранивались, хотя семикурсница держалась удивительно сдержанно. Диварян, сидевшая рядом, дрыгала ногой, сплетя пальцы рук на подбородке. Периодически в спор пары мольфарок встревал Калач.       – А если бы Илона упала в эту Бездну? – взбеленилась Видиш, размахивая руками. – Очень повезло, что Миша подоспел.       – Она и осталась жива, – процедил Степан Константинович. – Ты поднимаешь бучу из ничего, девочка.       – О, с возвращением из мертвых, – проговорила Перепелицына, потягивающая бурлящий кальян. – Ты всех здорово напугал, Асмодей. Народ, он очнулся.       К Винницкому моментально подскочила половина всех неспящих хорсовичей. Деордиев помог парню осторожно усесться на диванчике. Тело нещадно ломило, ноги казались ватными. – Что случилось? – вопросил первокурсник, взявшись за голову.       – Скажи спасибо Константину Владиславовичу, – Олеся Валерьевна кивнула на оперевшегося локтями о спинку турецкого кресла коменданта, – он использовал свой Десятый Глаз, напрочь позабыв, что фамильяры как и существо очень остро реагируют на его проявление.       – Он хотя бы овощем не стал, – развел руками комендант Демирев. – Уже хорошо.       – Вы не только Винника, – Видиш зыркнула на хорсовича, – но и нас чуть не угробили этой своей техникой.             – Я повторю это в последний раз, Александра, – вновь заговорила Дарьяна Васильевна, выставив руку, – Костина магия нам очень сильно помогла. Он отвлек вытьянок от нас. – И обошлось без жертв.       Мозолюк согласно кивнула.       – Мне, кажется, – Калач махнул рукой, гневно сопя, – мы хер ей, что докажем.       – Как ты себя чувствуешь? – вопросила Разумихина.       – Как если бы я бухал последние пару суток, – ответствовал Асмодей, – без перерыва на сон, а потом в моменте подремал бы пять минут.       – Да с тобой же такого никогда не будет, – заржал Ромка, хлопнув парня по плечу. – Но твое чувство юмора хотя бы на месте.       – В самом деле?       Асмодей поднял взгляд на Гончарова.       – А ты знал, что мужчины, которые смотрят аниме, – продолжил Винницкий, – на пятнадцать процентов умнее, чем их парни.       Хорсовичи в моменте переглянулись. Лысый поперхнулся смехом, а Русик и Мишутка тихо запрыскали в кулак. Константин Владиславович невольно давил улыбку, отчего Виктория Олеговна вопросительно заозиралась на него.       – Ты же смотришь аниме, – заметила она. – Чего ты лыбишься?       – Таки Роман Яковлевич тоже, – кивнул Константин Владиславович чистым еврейским тоном, – а Михаил Никитич подсаживает Руслана Юрьевича и Никиту Николаевича на «Атаку Титанов».       – Успешно, между прочим, – Илларионов поднял палец.       – Между дрочим.       – Точно, Асмодеюшка.       Демирев присвистнул, привлекая внимание первокурсника, и метнул ему его «вику», которую забрал еще после Задушницы. С того момента парень ее не видел. Пляшущие огоньки в турецких канделябрах, выполненных в виде горшочков из разноцветного стекла, бросали розовые, зеленые и желтые блики на посеребрённый ингалятор, по контурам которого двигались размытые и неказистые синие и белые кляксы.       – Она тебе сейчас ой как нужна, – пояснил комендант.       – Вату надо поменять, – заметил Винницкий, взяв глубокую тяжечку, в которой ощутилась заметная гарь, так не кстати накладывающаяся на банан.       – А может мы, – Добрынич-Рюрикович щелкнул пальцем по горлу, – тяпнем по маленькой? Ночь так-то дерьмовенькая.       – Нет, Миклош, – Мирай покачал пальцем, – сперва разберемся с оставшимися вытьянками и Элишкой.       – А сколько их там осталось, шляющихся по Гвардейке? – осведомился Олеся Валерьевна. – Заметил кто?       – Двоих изгнал Костя, – Дейнега кивнула на коменданта.       – Троих.       – Я изгнал одну из Кальянной, – добавил Деордиев.       – Я почти изгнал Агго, – поднял рук Калач.       Илларионов глянул на светло-русого шестикурсника.       – Почти? – уточнил он.       – Когда началась бесоебщина из-за сдвига и Десятого Глаза, – ответствовал хорсович, делая глоток из кружки, на которой был напечатан сам Степан Константинович в трех своих ипостасях в разные годы учебы, – меня ее Высокий Слог откинул. В ушах от вопля твоей подружки до сих звон стоит.       Асмодей припомнил, что сказал в воспоминаниях Темочка-вытьянка. – Тогда я ей дальше сам займусь, – несколько устало заявил Мишутка. – Воу-воу, – комендант Демирев подался вперед, вытянув руку к Илларионову, – что за порыв, Михайло? На тебя вообще не похоже. – Минюшь, лучше не лезь.       Староста Иконникова с некой озабоченностью в коньячных глазах подошла к сокурснику, касаясь его плеча.       – Лизоветка ведь всегда была номером три у яриловичей, – хлопотливо молвила пятикурсница. – Она тебя тогда едва ли сама не убила, ты ей в подметки не годился. А сейчас у вытьянок неограниченная связь с местами Силы в Нави.       – Время прошло, Лесь, – парировал Илларионов, – я уже не тот беззащитный мальчишка. И способен защитить себя. Как в прошлый раз рука у меня не дрогнет.       – Я всегда знала, – внезапно заговорила Мозолюк, стрельнув глазами на пятикурсника, – что в тебе ничего нет. Что только Юлечка в тебе нашла?       – Ну как же? – огрызнулся Илларионов, противно осклабившись. – То же, что и ты в кое-ком старшем, находящимся среди нас.       Хорсовичи в недоумении переглянулись.       – А я знаю, о ком речь, – самодовольно протянул Яковлевич, и Русик отвесил ему затрещину.       – Ром, молчи.       – Ты на что-то намекаешь, Илларионов? – вопросила рыжая сквозь стиснутые зубы.       – Кажется, я выразился достаточно прозаично, Юляшик, – промурлыкал Мишутка.       – Не смей меня так называть.       Илларионов весело хмыкнул и, обойдя софу, на которой дымил Асмодей своей «викой», поглядывая на развернувшуюся картину, двинул к выходу из Кальянной.       – Я запрещаю тебе идти и изгонять Лизоветку! – топнула ногой Олеся Валерьевна. – Как староста твоего Двора, запрещаю! Не смей идти на поводу у эмоций.       – Я собираюсь изгнать эту малолетнюю суку, – сообщил Илларионов, – не для закрытия какого-то гештальта. Я отдаю долг Двору и Марибору как его студент, Олеся Валерьевна.       – Узнаю Мишутку, – не без улыбки закивал Деордиев.       – Я все равно запрещаю, – повысила голос Иконникова, – Лизоветка тебя прикончит, даже будучи вытьянкой.       Староста нервно сжала ногти на муслиновом пледе и громко вдохнула сквозь стиснутые зубья.       – Я не хочу потом держать слово перед Конни, – нервно изрекла она. – Старшина же с меня три шкуры спустит, если с тобой что-то случится. И я себя тоже не прощу.       – Мишутка настолько дорог нашей старосте? – тихо поинтересовался Асмодей у Русика, стоило тому наклониться к нему.       – По ним не скажешь, но они очень дружны, – ответил товарищу он.       – Если тебе так будет спокойнее, – Никитич тяжело вздохнул, – со мной пойдет Степуша.       – Базару нет, – шестикурсник утвердительно кивнул.       Олеся Валерьевна подняла на сокурсника покрасневшие глаза.       – И я.       Все уставились на Асмодея.       – Ты никуда не пойдешь, – в тот же момент выпалила Разумихина, – ты же упал в обморок, Асмодей! У тебя потенциал сейчас на нуле, небось.       – Подниму его с ее помощью, – Винницкий демонстративно поднял «вику». – К тому же мне надо поменять вату в испарителе.       – Покуда будем искать Агго, можем зайти ко мне, – предложил Илларионов, – там поменяешь.       – Базар.       – Нас теперь трое, – сообщил пятикурсник старосте. – Можешь не беспокоиться, Лесь.       – Какой там трое? – сплюнула староста, скрестив руки на груди. – Двое и – даст Хозяйка – едва ли четверть.       – Олесь, они справятся, – уверил комендант Демирев безапелляционным тоном. – Степушка – эксперт в боевой магии, ты же знаешь – дай ему вспылить, и он разнесет хоть толпу существ из «П.О.».       – Я бы сказал, – Калач чиркнул ногтем по щеке, – из дабл-«О».       – Не переоценивай себя, – улыбнулся стройный хорсович с острыми чертами лица, хлопнув Степана Константиновича по спине.       – Пошел ты, Дами.       – И сам Мишутка очень вырос, – продолжал меж тем Константин Владиславович, – со времен первого курса. К тому же у него есть техника, которая поможет ему в случае чего.       – К ней я не собираюсь прибегать, Кость, – возразил Илларионов.       – Увидим.       Демирев хлопнул ладонями по коленям и протяжно встал.       – А прежде, чем Разведкорпус двинет за Стены, – объявил он, – план наших действий таков: если Мишутка со Степушкой и Асмодеюшкой идут за Агго-старшей, то остальные так же разделяться, чтобы найти остальных вытьянок.       – Они могли как вновь разбрестись по Гвардейке, – задумчиво молвила Дейнега, оправив выпавшие пряди длинного каре, – так и скрыться вместе с Елизаветой.       – Кстати, про нее, – подал голос Иммануилович, – мы же так и не знаем что она.       – Этим вопросом займусь я, Максимка и Олеся, – ответил на это Добрынич-Рюриковичу комендант Демирев.       – А я?       – Ты, Викуль, останешься с Иосифой и Елизарушкой.       – Оставляешь меня за линией фронта?       Пацура медленно встала, сжав губы в тонкую ниточку.       – В отличие от Елизара и Асмодея, у которого состояние сейчас в ноль, я могу постоять за себя и не дрогну перед твоей… бывшей, – выплюнула президент профбюро.       – Ноздрякова не моя бывшая, – Константин Владиславович раздраженно коснулся переносицы. – А Иосифу, напомню, изрешетили – я хочу, чтобы за ней присмотрел человек, в котором я буду уверен.       – Как красиво ты выдаешь фразу, – произнесла Пацура, – «я оставлю тебя в стороне от дел». Боишься, что я изгоню твою бывшую?       – Викуль…       – Интересно, почему ты так настойчиво хочешь оставить меня здесь? Вряд ли тринадцатилетка была так хороша в постели.       – Вика, ты ревнуешь?..       – Какая еще ревность? – усмехнулась шестикурсница. – Разве можно ревновать парня, с которым я просто трахаюсь?       Комендант поморщился, вновь взявшись за переносицу.       – И всяко нам известно, – раздраженно продекламировал он, – как безумие свойственно всем богам, прикоснувшимся к любви. Но в этом ли их есть вина? Любовь к божественному противоестественна.       – Пирокинезис, – заметила Мозолюк.       – Я все сказал, – заметил Демирев, вернув взгляд на Пацуру.       Он и остальные хорсовичи в моменте двинули к выходу, когда перед дверями Кальянной оказалось по меньшей мере четыре вытьянки с искаженными лицами, похожими больше на художественные мазки абстракционистов, с вытянутыми формами и разверзшимися ртами. Жуткое зрелище, которое непроизвольно заставило Асмодея схватиться за палочку. Остальные навели палочки много быстрее.       – …УБИТЬ… …ОТОМСТИТЬ… …СПРАВЕДЛИВОСТЬ… …КАРА… – твердили духи, выпучив глаза на хорсовичей.       Комендант Демирев в моменте стал холоден во взгляде. Вытьянки бросились в раскрытые двери, обнажив череду мертвых зубов. Константин Владиславович шагнул в сторону, выхватывая палочку, он перехватил ее тыльной стороной, бросил в моменте «Исчеѯни, нечестивець!». Первое посмертие полыхнуло заупокойным пламенем. Следующей вытьянке Демирев сделал подсечку, крутанулся на полусогнутых, ушел в прискоке, рубанув палочкой наискось. В ушах прошелестело повторение заговора. Вытьянка полыхнула, затлела и исчезла.       Хорсович юркнул между второй парой призраков, шагнув бочком, чтобы воткнуть палочку в глубокую голубую тень горла призрачного ребенка.       – Кѣнсэи!       Вытьянку свернуло словно водоворотом, оставив после нее мерцающий шарик, за которым шлейфом носилось чистое подобие тьмы, искажаясь и возмущаясь извивающимися щупальцами. Демирев стрельнул глазами на мгновение опешившего духа и вытянул два пальца. Черный камешек с золотыми жилками на безымянном сверкнул – вытьянку отбросило. Комендант крутанулся, выбросил палочку в сторону, метнув призрачный сгусток в ближайшее посмертие. Следом в их сторону полетел гвоздь с вагами.       – Третїи рѣдъ, – распорядился комендант, – Кха і тарлефъ!       Гвоздь с вагами треснул. Вытьянки исчезли. Константин Владиславович глянул на хорсовичей, ошарашенно пялившихся на развернувшуюся картину.       – Часики смеются «тик-так», – комендант Демирев щелкнул по запястью.       Пока поднимались на третий этаж в жилые коридоры, вокруг стояла тишина. Даже зачарованные бюсты едва ли реагировали на тихое шлепанье босых ног по деревянному полу. Обстановка вокруг складывалась так, будто вся Гвардейка в одночасье вымерла. Винницкий шагал будто малость контуженный, нет-нет а пробегали крохотные пятна на границах теней, играющих, казалось, неизвестностью. Ни Илларионов, ни Калач не обмолвились ни словом, ступая на ближайшую лестницу.       Пройдя по знакомым коридорам третьего этажа с отделкой из белых панелей, хорсовичи шагнули в тихую комнату с цифрой 3 в медном ромбе. Обстановка комнаты точь-в-точь повторяла спальню Винницкого за исключением двух спальных мест у противоположных стен. Тусклые пучки света на палочках осветили красное дерево паркета. Скрипнув деревом кровати, на другой бок перевалился несколько плотный парень.       – А мы Вовку не разбудим? – тихо осведомился Калач.       – Да с тем бесоебием, которые мы устроили, – ответил на это Илларионов обычным тоном, – вся общага должна была проснуться давно. Наверное, они все под какими-то чарами.       Пятикурсник прошествовал в соседнюю дверь справа, которая отсутствовала в комнате Винницкого. Соседнее помещение по габаритам сильно напомнило парню спальню Медведева в СИМПе, отделанное серыми обоями с веточками рябины и падающими перьями. У противоположных стен расположились рабочие столы, копии стола Асмодея. Множественные ящички были плотно задвинуты, в рядах полочек лежали тетради.       Илларионов залез в нижний ящичек. Асмодей обвел взглядом стену над столом – десяток движущихся фотографий в картонных рамочках, подвешенных на шерстяных нитках. Вот Михаил Никитич в кадетской униформе обнимается с семьей. На соседней в той же форме корчит рожицу с красивой девушкой – в углу была подпись «Буду скучать, Мишутка» и сердечко. Олеся Валерьевна, Илларионов, Берны, Новик и еще несколько хорсовичей подмигивают и улыбаются после какого-то новогоднего события. Илларионов с пухлым низеньким сварожичем и долговязым дажьбожичем возле высокой нарядной елки. Илларионов и Медведев. Илларионов и Барч. Илларионов, Калач и Берны.       – Что за девица? – Степан Константинович кивнул на ближайший снимок.       – Былое прошлое в кадетке Второго Донского, – Мишутка уселся в кресло, вынимая ватную массу. – Давай «вику».       – А что случилось?       – Ко мне прилетел ворон, – молвил пятикурсник, разбирая серебристый ингалятор Винницкого, – и встал выбор – последовать за Вики или уехать в Марибор.       – Понятно, какой вариант ты выбрал, – проронил шестикурсник.       – Смотря на это фото, – хорсович сокрушенно качнул головой, – сожалею временами.       – С Лизоветкой тоже сожалел?       – Да как-то не до этого было, – пожал плечами Илларионов.       – А сейчас с Дубовиком?       – Да как-то тоже не до этого.       Парень замер на мгновение, обведя глазами небольшую дырочку в металлическом цилиндре, куда собирался вставить шарик ваты.       – Нам дан редчайший шанс – жизнь, – продолжил Миша, – все остальное же – мелочь, рассыпанная судьбой на этом пути.       – Ты прав как никогда, – Калач, цокнувши, кивнул. – Не стоит жалеть об упущенных шансах, ведь если бы они претворились – и жизнь была бы иной, и иные люди окружали бы нас.       – А по этим снимкам, – Мишутка обвел пальцем стену перед собой, – не скажешь, что я слишком часто жалею о своем нынешнем пути.       – Судя по совместной фотографии с нашей княжной Сапег-Коденской, – усмехнулся хорсович, – и по ее взгляду, упущенные шансы ты вообще не запоминаешь.       – Если бы я знал обо всех шансах, – отметил Илларионов, возвращая цилиндр в емкость, – которые упустил, то вздыхал бы даже во сне. Как видишь, я бодрствую.       – Княжна Сапег-Коденская? – переспросил Винницкий.       Калач указал палочкой на фотографию, где Мишутка тихо шептал что-то на ухо смугловатому сварожичу, по левое плечо которого стояла пара девушек в черных кафтанах – стройная фото-модель с вздернутым носиком и коренастая армяночка, обе прильнули друг к другу щечками.       – Однокурсница его, – ответил Калач, – писанная польская красавица, из старинного мольфарского Рода.       – У нее сестра в следующем году к нам поступает.       Илларионов передал вновь собранную «вику» Асмодею. Тот глубоко затянулся, заходясь хилым кашлем, отчего шестикурсник коротко прыснул в кулак. Мишутка глянул на товарища и возвел очи горе.       – Видишь эфирную чапру? – спросил он у Калача, стоило хорсовичам выйти в коридор.       – Всюду.       Степан Константинович принял у Асмодея «вику», делая глубокую тяжечку.       – Хер проссышь, какая нужная. Мы с Тамарой ходим парой?       – Они ссорились же, – ответствовал Илларионов, встретившись с товарищем взглядами.       – Разве?       – Аккурат за месяц.       Русый хорсович прогудел что-то вроде согласия и, прищурившись, снова обвел глазами коридоры. Он задержался на мгновение у дальней части, где был вход в опочивальни коменданта Демирева. Калач вытянул палец в том направлении.       – Там что-то есть.       Парни прошествовали по жилому коридору. Двойные двери без ручек, ведущие в комендантские помещения, были заперты. Хорсовичи свернули в левый закуток, протиснувшись на лестничную площадку, отделанную деревянными панелями. Калач шагнул вперед, скрипя половицами под красным ковром, и перехватил палочку удобнее. Асмодей взял еще одну тяжечку, схватил Ивонну удобнее. Внутри расплывалось ощущение, что силы возвращаются. Или же готовы дать заем.       Степуша и Мишутка резво преодолели два пролета, на лестничном намосте вскинули палочки в разные стороны уходящих коридоров. На том междуэтажье Винницкий никогда не бывал. Говаривали, что там уже идут блоки на четырех человек, и пространство растягивались через магическую декомпрессию.       – Чапра? – уточнил Илларионов.       – В коридоре справа, – Калач громко втянул воздух. – Женская эманация, не траханная ни разу.       – Спасибо за уточнение, – пятикурсник раздраженно уронил подбородок на грудь.       Парень вскочил с колена, припустив по ступенькам перед собой. Калач кивком указал Асмодею следовать за товарищем. Винницкий обвел глазами дремлющие бархатные изображения на стенах лестничной площадки, разбитой деревянными полуколоннами. В промежуточном коридоре было пусто и уныло. К арочным сводам поднимались безвкусные, отделанные белой штукатуркой, стены с рядами редких портретов. Интерьерских украшений здесь было не особо много – видимо, Полозов при наполнении Гвардейки благополучно забил болт на обитателей четвертого этажа.       – Сразу в спальнях Медяницы, – коротко бросил Калач, медленно переступая через пару ступенек.       – Какое классное место она выбрала, – Илларионов в сердцах сплюнул. – Как пить дать, Агго.       – Бывал там с ней?       – Было дело.       – Трахал ее там?       – Не было дела.       Константинович подавил тихий смешок, последовав за товарищем. Высокие двойные двери с резьбой по всем створкам были похожи на пару ящериц, на спинках которых поблескивали черные агаты. В тонкой щели между дверцами плясали язычки огоньков. Хорсовичи кивнули друг другу и заняли обе стены. Асмодей принял левое плечо по правое Мишутки.       – Проверить углы, – шепнул он Калачу, взяв палочку на изготовку. – Я влево, а Асмодеюшка сразу вправо. Степуша, на тебе основной периметр.       – Так точно, капитан Прайс.       Однодворцы быстро кивнули и вошли в комнату, рассыпавшись по прохладному полу. На первый взгляд, помещение казалось пустым. Прикроватные лампы горели бледным утренним светом, а торшеры возле письменного стола и зеркала оживляли окружение. Легкое дуновение прохладного ветерка ласкало подвязанную драпировку балдахина над большой кроватью. Тень шелковых обоев с изображением леса безжизненно застывала, стоило тонкому огоньку шевельнуться. Купол над центром большой комнаты был погружен во тьму.       – Чисто, – констатировал Асмодей.       – Наследили, – изрек Калач, водя глазами по всем сторонам, – эфирной чапры здесь пруд пруди.       – Закройте балкон, – Илларионов поежился в своей льняной пижаме, заявлявшей, что проспать весь день – норма, – дубарь стоит.       Асмодей тихо проскрипел половицами, сбрасывая в сторону дымчатую портьеру. Деревянные створки покачивались на ветру, посматривая на улицы Медного бульвара. Парень хлопнул дверцей, щелкнув замком. Странно, но пока что это этот выход из Гвардейки был единственным доступным. Калач прошествовал к камину, коротко бросив:       – Ѯажгысь!       Сухие головешки моментально занялись приятным огнем. Шестикурсник выпрямился, осматривая фешенебельные спальни дочери Полозова, давным-давно почившей. Винницкий мимолетом слыхивал, что у Дементия Павловича было несколько дочерей, но никто не знал, как они умерли. Одни говорили, что убиты девочки были Старыми Богами в назидание восставшему Полозу. Другие же считали, будто сам замдиректора принес дочек в жертву ради достижения своих неясных целей.       Константин Владиславович как-то упоминал, будто в палочке Полозова душа его младшей дочери заточена – Медяницы, в чьих палатах хорсовичи сейчас и пребывали.       – Мишунь, – окликнул пятикурсника Калач и указал на дальнюю дверь.       Сквозь нее выплывал призрак девочки. Даже в посмертном отблеске треугольное личико было мягким. Большие миндалевидные глаза с грустью осмотрели хорсовичей. Челка по бокам падала ей на глаза, а сзади волосы были заплетены в низкий пучок. Винницкий перевел взгляд с больших губ, которые то и дело дергались, пытаясь что-то сказать, на товарища с пятого курса.       А тот стоял словно выпал в осадок, рассыпавшись по полу. В глазах Мишутки Асмодей увидел все эмоции разом – и злость, и горечь, и сожаление, и остатки былых чувств. Эти настроения смешивались на подобии ярких красок и мазками художника преображались в тусклую картину воспоминаний, резкими кадрами менявшимися в глазах хорсовича.       Темочка-вытьянка не договорил всей правды – в том комендант Демирев был прав. Илларионов не просто убил эту Лизоветоньку Агго, но делал это с огромным не желанием. Винницкий видел это словно наяву, проецируя увиденное перед собой. Михаилушка в страхе отползает от своей невысокой подружки, понимая, что капюшон больше не скрывает лица. Сама Агго заливается слезами, осознавая, что ее предали и отказались.       Никому не нужная в обществе среди взрослых мольфаров, она была изгоем, как и остальные убиенные дети. Одни старшие шарахались от них. Другие презрительно сплевывали от одного их вида. Некоторые преподаватели натянуто улыбались им. Головы почти что игнорировали их, разглядывая в каждом таком ребенке ошибку, с которой, увы, надо смериться. А Константин Владиславович? А предшественник Векшина, Хехнев? Они видели в них угрозу, в детях, чьи магические способности пробудились слишком рано. Это были слишком талантливые дети, слишком опасные. Не такие как все. Особенные. Чудовища.       Асмодей опешил. Чьи это были мысли? Точно не его и уж точно не Чешира. Кошак ощущает иначе, а его рассуждения, когда мысли хозяина и фамильяра перемешиваются, не похожи на то, что первокурсник ощутил. Хотя какая теперь разница? Похоже, Винницкий понял все, что надо было понять.       Он понял «преступление» старших.       – Почему ты здесь? – вопросил Илларионов у вытьянки, не понимая, какое право мертвец имеет бродить среди живых.       – …ПОЧЕМУ?..       Дух смутился, но тут же ее плывущее в пространстве лицо понимающие озарилось, словно лампочка включилась, придав вопросу пятикурсника смысл, понятный только ей, вытьянке.       – …ОХ, ТЕПЕРЬ ПОНЯЛА, О ЧЕМ ТЫ… …Я ХОЧУ СПОКОЙСТВИЯ В ПОСМЕРТИИ, В НАВИ… …МНЕ НУЖНА СПРАВЕДЛИВОСТЬ…       – Справедливость?       Калач оскалился, словно бешенный пес был готов прямо в ту же секунду наброситься на этого призрака. Но понимание, что этот дух принадлежит другу, заставляло парня лишь стоять в стороне, до белых костяшек сжимать палочку.       – Ваша смерть уже была справедливостью, сука, – злобно плевался слюной хорсович. – Таких как вы просто не должно существовать!       – …ЭТО ВСЕ ЛИШЬ ПОТОМУ, ЧТО В НАС РАНЬШЕ ВАС ПРОБУДИЛАСЬ МАГИЯ?..       – Да, – скрежетнул зубами Степан.       – …НО ВЕДЬ, – вытьянка озадаченно склонила голову на бок, – ЭТО НЕ СПРАВЕДЛИВО, В ЧЕМ ВИНОВАТЫ МЫ?..       – В своем существовании, – отрезал шестикурсник, замахав руками. – От вас отказались родители. На вас плевал наш мир. Вы – дивергенты нашего вида, мутанты, ошибка природы. Да и меня, и Мишаню корежит от одного твоего вида.       – …В САМОМ ДЕЛЕ?.. – дух медленно перевел взгляд на Илларионова. – …СТЕПУША ГОВОРИТ ПРАВДУ?.. …ТОГДА ПОЧЕМУ ТЫ ПОДПУСКАЛ МЕНЯ ТАК БЛИЗКО?..       Хорсович не нашелся в ответе.       – …Я ТАК И ДУМАЛА… – вытьянка сокрушенно вздохнула, – …ВСЕ ТВОИ СЛОВА БЫЛИ ЛОЖЬЮ, МИШУТКА… …СКАЖИ, ИНТЕРЕСНО БЫЛО ПУДРИТЬ МОЗГИ ТРИНАДЦАТИЛЕТНЕЙ ДЕВОЧКЕ?.. НАМЕКАТЬ НА ЕЕ ИНТИМНЫЕ ФОТО?..       Тут уже не только Винницкий уставился на пятикурсника, но и сам Калач выпучил глаза, явственно застланный врасплох таким вопросом. Сам Миша продолжал молчать.       – …ОТВЕТА Я НЕ ПОЛУЧУ, ДА… МОЙ ДОРОГОЙ ПРЕДАТЕЛЬ?..       – У нас всегда есть выбор, малышка, – наконец, изрек пятикурсник, крепко сжимая палочку.       Он медленно поднял голову.       – Но никто и никогда не в состоянии ответить за последствия этого выбора, – продолжил хорсович, – остается лишь двигаться вперед, не смотря ни на что.       – …ЭТО НЕ ОПРАВДАНИЕ ТВОЕГО ПОСТУПКА!.. – взорвалась вытьянка.       От внезапно поднявшегося тона и Асмодей, и Степан вытянули палочки, но Никитич опустил руки товарищей.       – А сделанный выбор и не надо оправдывать. Что сделано, то сделано.       – …КАК ЛЕГКО ТЫ ГОТОВ ЗАБЫТЬ ОБО ВСЕМ, ЧТО БЫЛО…       – Воспоминания о пережитой боли – все еще боль! – Илларионов сощурил глаза. – Да, легче забыть о прошлом, чем постоянно перебирать свои ошибки. Ты так и не выросла, Лиза.       – …ЭТО ТЫ ГОВОРИШЬ МЕРТВЕЦУ, МИХАИЛ?.. – медленно оценила Агго, высоко вздернув подбородок. – …ТЫ, КТО САМ НИКОГДА НЕ ВЫРАСТЕТ… …СЛАБЫЙ И НИКЧЕМНЫЙ МОЛЬФАР, ЧЕЙ ВЫСОКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ТОЛЬКО ТЯНУЛ ТЕБЯ НА ДНО… …ДА, ЛИЗАЛ ТЫ КЛАССНО, СРАВНИТЬ МНЕ НЕ БЫЛО С ЧЕМ, НО В МАГИИ ТЫ, ДОЛЖНО БЫТЬ, ДО СИХ ПОР ОСТАЛСЯ НУЛЕМ!..       Вытьянка щелкнула пальцами, Винницкого и Калача отбросило в стены. По телу рябью пошла ноющая боль. Асмодей тут же ощутил, как заем потенциала стал закрываться на десятки замков. Призрак выставил пальцы, палочка Илларионова потянула владельца следом за собой. Тот рухнул на колени, а Лизоветонька мгновенным жестом отбросила палочку хорсовича в окно балкона. Затем она шевельнула пальцем – Илларионова подхватило в воздухе.       – …И ЭТО ХОРСОВИЧИ!.. – гоготала вытьянка, выкинув руки словно обнимала весь мир перед собой, – …НИЧТОЖНЫЕ МОЛЬФАРЫ, МНЯЩИЕ СЕБЯ СИЛЬНЕЙШИМИ… …ТВОИ СТО СЕМЬДЕСЯТ ТРИ ЕДИНИЦЫ НЕ РОВНЯ МОИМ СТА ПЯТИДЕСЯТИ, МИХАИЛ!.. …ОНИ ДАЖЕ РЯДОМ НЕ СТОЯЛИ, СЛАБАК…       – Кое-что за эти пять лет, – промолвил Илларионов через усилие, – пока ты была бесформенным месивом, изменилось, малышка. Я вырос во всем. Хорсович выставил руку, вытянув пальцы.       – Ѯагрыѯи ѥѥ, Їѻроуити!       В следующий миг палочка Илларионова вернулась к хозяину, ложась в ладонь словно влитая женская грудь. Пятикурсник со скрипом сжал древко. Конец вспыхнул бежевым – помещение обдало кинетической волной, которая вновь впечатала Асмодея и Степана Константиновича в стену. Ребра заныли тупой болью, в позвоночнике что-то стреляло. Вытьянка взревела, неестественно растягивая лицо.       Илларионов сделал палочкой жест.       – По велѣнїю гламѧ ѩѯъ нѥ ѥдинъ!       Мишутка схватил себя за лицо и принялся тянуть. Перед Асмодеем предстало необычайное зрелище – пятикурсник буквально вытаскивал из себя своего двойника. Агго-вытьянка опешила от этого, вытаращив свои призрачные зенки, которым банально не могла поверить. А сам хорсович меж тем делился надвое, рвя мышечные связки, словно какой-то пакет. С противным чавканьем двойник Илларионова оторвался от хозяина, от него вверх поднимались струйки пара, как если бы из утробы вылез новорожденный младенец.       – …ТЕХНИКА ТЕНЕВОГО МИТОЗА?.. – посмертие спешно хватало ртом воздух, – …НО КАК?.. …ЭТО ЖЕ ВОСЬМАЯ СТЕПЕНЬ ОСВОЕНИЯ, КАК ТЫ СМОГ?..       – Я же сказал… – начал Илларионов.       – …За пять лет кое-что изменилось, – закончил его двойник.       Хорсович перехватил Йоруиччи тупой стороной и выкинул ее вперед.       – Maetaczrainn!       Брызнула волна, словно по пустой пластиковой трубе ударили. Инерция отдалась в груди Асмодея. Поднялась пыль. Взметнулась кверху драпированная ткань балдахина. Вытьянку разнесло, ее глубокая тень призрачной кожи пошла рябью, на какое-то время растворившись. Голос Лизоветки исказился, утробно поплыл. Стоило ей только приобрести прежний вид, как на нее набросился двойник Мишутки, нещадно занося левый коронный. Посмертие взвыло, рухнув на пол.       Двойник подскочил к ней, схватив рукой за рот. Немой вопрос всплыл на лице Асмодея.       – Дотронуться до посмертия нельзя, – тяжело прохрипел Калач, поднимаясь на ноги, – в большинстве случаев, но и теневой двойник не является физическим объектом.       Лизоветка выкинула руку, попыталась что-то предпринять, но двойник небрежно сбросил ее, наступил ногой. Вытьянка взвыла, глаза были готовы вылететь из орбит. Мишутка неспешно подошел к духу подружки, поглядывая на нее глазами, полными сожаления. Сейчас Винницкий увидел, как парню не хотелось приходить к такому исходу. Все же долг перед Двором может колебаться, если разговор заходит о чувствах.       – Я изменился, – проговорил Илларионов, – перестал сожалеть об ушедшем и решил вырасти, Лизунь. Потребовалось время, но я стал сильнее. Спасибо тебе за мотивацию. Раѯвеисѧ!       Золотистая волна прошила теневого двойника, и тот рассыпался ни во что. Вытьянка в ужасе забилась в ближайший угол, часто дыша и пялясь на монстра, высившегося перед ней. Серые одежды напоминали сейчас, наверное, оттенки черного. А раздосадованный взгляд, должно быть, был ледянее самых северных границ России-Матушки. Легкое удержание Йоруиччи, видимо, тоже отдавало тяжелым сжатием волшебного древка. В глазах вытьянки – в ее воспоминаниях – именно это неизвестное создание, издали напоминавшее человека, жестоко убило ее.       – …Я ЛЮБИЛА ТЕБЯ…       – К таким как мы не должно быть ни любви, – заявил призраку девочки на это хорсович, – ни доверия. Мы ведь твари – ты сама тогда так сказала. Цвета моего Двора черные и серебристый, но никак не белый.       – …В ТОТ ДЕНЬ ТЫ ПОТЕРЯЛ ВСЯКОЕ ДОВЕРИЕ…       – Я был готов к этому, – Илларионов навел палочку на подружку. – Прошу, умри… Упокойся с миром…       Агго тихо захныкала, перекосившись в лице.       – …НЕ ТАК ПЛОХО ПОГИБНУТЬ ОТ РУКИ МУЖЧИНЫ, – произнесла она.       – Живои ѩѯъ повелѣваю мертвїѥмоу тебѥ…       – …ТЫ СТАЛ ПО-ДРУГОМУ СМОТРЕТЬ НА МИР…       – …грѧсти венъ…       – …НАДО БЫЛО МНЕ ЭТО ПОНЯТЬ, КОГДА Я УВИДЕЛА, КАК ТЫ СПИШЬ С ТОЙ ДЕВУШКОЙ, У НЕЕ В СПАЛЬНЕ…       – …иѯъ свѣта Ѩви!       Вытьянка полыхнула заупокойным оттенком, отдававшем мертвечиной и тьмой.       – …НАДЕЮСЬ, ЧТО С НЕЙ ТЫ НЕ НАЙДЕШЬ СЧАСТЬЯ, И ОНА ОСТАВИТ ТЕБЯ ТАК ЖЕ, КАК ТЫ РЕШИЛ ЗАБЫТЬ МЕНЯ…       Тихо просвистел могильный ветер, унося тлеющий остаток призрака сквозь разбитое оконце и разбитые невидимые череды границ разных миров. Здесь, в Мире Яви, существа уходили, оставляя после себя лишь тварей, не носивших белое. Такие люди навроде Миши Илларионова или Степана Калача, в которых иные действительно увидят, куда больших чудовищ, решивших забыть о прошлом. Но ведь из всей памяти важное значение будет иметь память будущего, для простого человека именно она будет мотиватором к движению вперед.       В фильме «Человек-невидимка» как-то упомянули, воспоминания – роскошь, которую могут позволить себе только честные люди… Но стоящие рядом с Асмодеем не могли назвать себя честными людьми, ведь сколько им пришлось лгать остальным однодворцам. Таких людей нельзя любить и им нельзя доверять, правильно сказал Илларионов. Винницкий никому не доверял, а в чувстве любви видел главную человеческую слабость. Но он понимал этих людей.       Интересно, а сможет все еще пытаться понимать этих людей рыжая второкурсница Мозолюк, тихо открывшая дверь в спальни Медяницы, к которой обернулись первокурсник и Степан Константинович?