Несвободные

Когда Дилюк вернулся на винокурню после очередной смены в «Доле ангелов», он нуждался в уединении, чтобы обдумать некоторые вещи, но спокойствие ему только снилось. Встревоженная Хилли, дежурившая в сегодняшний вечер, принесла хозяину таинственный конверт, об который, по её же словам, она обожглась. – Что за глупости… – недоверчиво ворчит Рагнвиндр, хватая с подноса письмо и не ощущая совершенно ничего, отпускает девушку, а сам принимается с раздражающим целый день гудением в голове вскрывать конверт. Внутри лежит письмо на вполне себе обычной бумаге, но его содержание заставляет мастера содрогнуться душой: Орден Бездны совместно с Фатуи замышляют что-то недоброе, планируя напасть на Мондштадт в скором времени. Защитить город сможет только Глаз Порчи, доставшийся тебе от отца. Если хочешь узнать подробности – жду тебя на архипелаге Золотого Яблока. P.S. Прихвати своего симпатичного братца. Что за глупости? Анониму известно о Глазе Порчи, доставшемся от отца, но неизвестно, что тот был сломан? Дилюк незамедлительно допрашивает горничную, которая уверяет, что нашла письмо перед входной дверью минут десять назад. Он в срочном порядке связывается с информаторской сетью, но ему не удаётся найти никаких сведений о таинственном архипелаге, поэтому единственный свой выход Дилюк видит в том, чтобы попытаться разузнать о нём у других. Что ж, видимо, придётся наведаться к капитану кавалерии, которого неспроста загадочный отправитель упомянул в послании. Отличный повод найти его и узнать, где же он пропадал. Преодолеть расстояние от «Рассвета» до Мондштадта можно двумя способами: по главной дороге, где относительно безопасно благодаря патрулям рыцарей Ордо Фавониус, и где в ширину поместятся хоть три товарных повозки; или окольными путями, кишащими монстрами, изредка встречающимися Фатуи и прочей нечистью. Дело срочное, Дилюк решает идти налегке коротким, но опасным путём, что занимает у него целые сутки. Мондштадтские ветра сопутствуют потомку рода защитников территории Анемо Архонта, позволив внепланово сократить большие расстояния на планере. Всё-таки путь от винокурни, расположенной на границе с Ли Юэ, до столицы Мондштадта внушающий, но для Дилюка он стал настолько привычным, что за год постоянных путешествии туда и обратно удалось сократить его и экономить целые дни. Он добирается до ворот, истребив десятки врагов по пути, счёт которым давно потерял, и насквозь пропитавшись дымом собственного огня. Ночь давно опустилась на город, поэтому скрытно передвигаться по красным крышам мондштадтских зданий проще обычного, тем более дом Кайи находится недалеко от таверны и боковых ворот, скрытый в тени городской стены. Вот и он: симпатичный домик из реестра Ордо Фавониус, с выделенной капитану кавалерии по долгу службы квартиркой. Двухэтажное скромное жилище, пустующее и нелюбимое. Дилюк залезает на крышу соседнего строения, откуда открывается прекрасный вид на спальню. Устроившись за дымоходом он осматривает комнату Кайи, внимательно выискивая хоть какие-то признаки нахождения внутри человека, но не находит ничего. Он моментально перепрыгивает на карниз дома капитана, цепляясь за подоконник второго этажа и редкие зелёные растения, обвившие здание, и, подтянувшись, оказывается в квартире Кайи. Как он и ожидал, створки окна прикрыты, но не заперты. Тесно. Одиноко и темно. Винодел никогда не бывал внутри жилья Альбериха, но часто наблюдал за ним во время ночных вылазок, наверное, чтобы просто убедиться, что с Кайей всё в порядке. Он и раньше подмечал бедность интерьера, но оказавшись внутри, окончательно убедился, что квартира выглядит нежилой. Но где же Кайа? Время давно за полночь, Дилюк не ожидал, что не найдёт его в такой час дома. Он осматривается. Минимум необходимой мебели: кровать, рабочий стол и два стула. На кухне из посуды Дилюк замечает лишь пару столовых приборов, тарелку и чашку, которые уже давно покрылись пылью. Неуютно. Дом – отражение хозяина, состояния его души и проекция его проблем. Любому было бы до дрожи неприятно находиться в будто мёртвой обители Кайи, но не Дилюку. Эта квартира отталкивает и пугает кого угодно, но не Рагнвиндра – его она словно принимает, молит, чтобы он не уходил. Он… вписывается в неё, так ему кажется. Дилюк осматривает все комнаты, но не находит Кайю. Он возвращается в спальню, решив искать подсказки здесь. На рабочем столе лежит документация из Ордо Фаниус: приказы, отчёты с заданий, налоговые декларации, заявления на отпуск, досье новобранцев и рекрутов. Дилюк настораживается: неужели заполнять бухгалтерские бумажки, контролировать отбор новичков, обрабатывать отчёты об успешно выполненной операции по поиску кошек Маргариты и накормленных голубей Тимми – тоже задача капитана кавалерии? В такие-то неспокойные времена? Бюрократизм Ордена рыцарей вышел на новый уровень, и вместо того, чтобы сильные воины посвящали себя служению народу, защищая границы города, они сидят в кабинетах и обрабатывают документы. В этом нельзя винить тех, кто не по своей воле попал в сей круговорот. Очевидно, Кайа решил помочь действующему магистру, которая несколько дней назад неожиданно исчезла, поэтому взвалил на себя так же и тонны бумажек самой Джинн, с которой та еле справляется. Что ж, опять этот образ благородного, спасающего жителей города Свободы рыцаря от их проблем взял над настоящим Кайей верх. Кайа помогает всем, но хоть кто-то помогает самому Кайе? На углу стола у керосиновой лампы стоит небольшая рамка. Сперва Дилюк не понимает, что изображено за стеклом, но присмотревшись получше распознаёт детский рисунок. Явно не работа Кайи из детства. Это нарисовала Кли? Слишком… аккуратно для такой крохи. На измятой и слегка запачканной то ли соком, то ли обычным чаем бумажке нарисован Кайа. Что ж, этого капитана можно мгновенно узнать даже в детских потугах в искусство: пиратская повязка, синие одеяния и постоянная ухмылочка. Альберих изображён в нелепой позе и с палкой в руках. Ах, так это меч. Кто-то нарисовал Кайю сражающегося с левитирующим белым комком меха, в котором Дилюк с трудом распознаёт Мага Бездны. Крио способности против Крио порождения Бездны? Да, это вполне в духе капитана кавалерии. Кто-то очень хорошо знает Альбериха, скорее всего даже сражался вместе с ним. И этот кто-то – ребёнок. Под столом находятся стопки бумаг. Сперва Дилюк подавляет в себе любопытство и старается не лезть в чужую жизнь так нагло, но краем глаза всё же замечает нарисованный профиль, смутно напоминающий... – Папа... – не веря шепчет он, опускаясь на колени, после чего достаёт ещё несколько бумаг. И действительно, на верхнем изрядно помятом листе изображён Крепус Рагнвиндр, удивительно похожий на себя при жизни, по крайней мере так кажется Дилюку, который за четыре года уже успел подзабыть некоторые черты лица собственного отца, которые с удивительной точностью изобразил Кайа. У него талант. А ведь брат действительно любил рисовать в детстве, и как о таком можно было забыть? Дилюк перебирает листы, и видит почти всех своих знакомых: Итера с Венти, сидящих за уличным столом «Доли ангелов»; Джинн, которая, кто бы сомневался, корпит над отчётами; Розарию, скрывающуюся за одной из массивных колонн собора Барбатоса от пастора Барбары и ещё много-много людей. Он и свои портреты видит, и даже чаще, чем другие, но отчего-то они все перечёркнуты или смяты, однако не выброшены окончательно. Чем ниже Дилюк спускается по стопке рисунков, тем чаще замечает образ незнакомой ему девушки, удивительно красивой и нежной, словно цветочек лилии. Раздражающее неприятное чувство ёкает в груди: у Кайи кто-то есть? Но Дилюк уже не маленький, и не собирается делать поспешные выводы, ведь что-то подсказывает ему, что всё совершенно не так. Если рассуждать здраво, то вряд ли у капитана кавалерии могли закрутиться отношения с кем-то не из Мондштадта, ведь он большую часть времени проводит именно здесь, однако изображённая дама не похожа ни на одну из здесь живущих. Так же на подозрение о ложности выводов наводит и то, что чем свежее были работы, тем меньше среди них мелькали образы девушки, будто их место вытесняли портреты Дилюка. Словно Кайа постепенно её забывает, или хочет забыть намеренно. В темноте Рагнвиндр поздно замечает, что на каждом листе проставлена дата. С ужасом осознав, что дошёл до работ Альбериха четырёхлетней давности, на которых без исключений нарисован сам Дилюк, ему становится не по себе: в то время, как он пытался вышвырнуть из воспоминаний младшего брата, хоть и безуспешно, Кайа больше всего на свете боялся забыть о Дилюке хоть на день. Он скучал, воспроизводил его на своих набросках сотни раз, выводя грифелем волнистые волосы, каким-то чудом вдыхая в огненные глаза жизнь и цвет, рисуя обычным угольком. Мелькает мысль о том, что даже самые ранние работы Кайа хранит до сих пор, и только Дилюк решается достать несколько листов из самого основания стопки, как слышит тихую поступь за открытым окном. Он узнает эти шаги из тысячи. Рагнвиндр быстро складывает рисунки обратно, встаёт и разворачивается к двери, за которой даже не слышит бряцанья ключа. Она со скипом открывается, впуская в полумрак квартиры хозяина. Мастер знает, что Альберих заметил незваного гостя ещё с улицы, ведь иначе и быть не может, поэтому встаёт так, чтобы взгляд вошедшего Кайи сразу же бросился на статную фигуру Рагнвиндра. – Ого, господин Дилюк, какая неожиданность, – наигранное удивление ясно слышится в его голосе, да он даже не задерживается взглядом на нежданном госте. Он знал, что Дилюк придёт. Капитан проходит вглубь комнаты, откидывая накидку на кровать, оставшись в белоснежной блузе. Он хватает где-то по пути спички, зажигая лампу на рабочем столе. – Простите, я не знал, что вы навестите меня, поэтому не подготовился, но могу предложить… наверное, чай, если он у меня есть. Дилюк откровенно удивляется. Он знал, что Кайа вторжение заметил давно, но как догадался, что гостем оказался именно Дилюк? – И как ты… – Узнал, что вы здесь? – завершает за него кавалерист. – Я не оставляю окно открытым, да и от вас, мастер, копотью за версту несёт. Закрывает окна, но даже не запирает дверь? Дилюк хмыкает на глупые нелогичные действия капитана, но тот будто читает его мысли: – Никто не смеет даже попытаться обокрасть квартиру офицера Ордо Фавониус, но если смельчак всё же найдётся, то не переживайте, мастер, – он улыбается, совершенно точно зная, что Дилюк о таком переживать никогда не будет, – я знаю, что Полуночный герой предотвратит гнусное преступление. Именно для него окно и открываю, чтобы сподручнее было вершить свои справедливые дела. – Где ты был? – грубо перебивает Дилюк, недовольный этой напускной вежливостью и цирком. На людях они ещё могли играть двух незнакомцев и обращаться друг к другу используя титулы и звания, но не наедине. Кайа понятливо прищуривает глаз и пожимает плечами, перенимая правила: – Рыцарские дела, братец, не требуют отлагательств. Ты ведь сам был капитаном и должен меня понимать, – Альберих садится за рабочий стол, начав усталыми глазами вчитываться в текст недавно просмотренных Дилюком документов. Старший из братьев знает, что там нет ничего важного, поэтому уверен в том, что Кайа скоро освободится. – Я спрашивал о том, где ты был последние дни. Я не видел тебя ни в таверне, ни в городе. – А, ты об этом… – Кайа не отрывается от отчётов. – На Драконьем хребте. Уже что-то. В это можно поверить, ведь и Венти сказал примерно то же самое в таверне: «Кайа здесь, в Мондштадте, однако не в столице». Судя по его новым бинтам на руках и шее, он действительно ходил в столь опасное место, и наверняка один. Пользователю Крио элемента нелегко в одиночку путешествовать по Драконьему хребту, что уж говорить о сражениях. Даже Кайе, чью силу мастер признаёт и не сомневается в его способностях, было бы нелегко одному в столь суровой частичке Мондштадта, а новые бинты – подтверждение. Дилюк понимает, что капитан сейчас вряд ли вывалит всю правду, поэтому решает перейти к более важным делам, сделав мысленную пометку о том, что нужно обязательно ещё вернуться к разговору о внезапном путешествии Кайи в горы. – Я здесь из-за письма. Тебе ведь тоже пришло что-то подобное, я прав? – Ого, как же я сразу не догадался, – шутливо замечает Кайа, откладывая отчёт из Ордо Фавониус, устремив взгляд на Дилюка. – Да, я получил его. Более того, провёл небольшое расследования, но ничего толком и не узнал, кроме ещё одного такого же письма, пришедшего Альбедо. О, а ещё Венти обещал помочь. Удивительный он парень, не думаешь? Сперва явился в город одновременно с Путешественником, потом неведомым мне образом завёл дружбу с моим угрюмым братцем, а теперь в миг нужды вызвался подсобить. Дилюк игнорирует интонацию, с которой Кайа это говорит, как, в прочем, и последнее предложение. Он бы усомнился в том, что добрый и совершенно обычный бард поможет им добраться в место, о котором нет записей и никакой информации даже у информаторской сети, если бы этим бардом оказался кто угодно, кроме Венти. В конце концов, бродяжка хоть и скрывает свою истинную сущность до сих пор, но Дилюк был свидетелем мощи Барбатоса, поэтому в конкретном барде не смел усомниться. Дилюк садится на край капитанской кровати, не зная, чем себя занять кроме раздумий. Ему ужасно не хочется, чтобы Кайа поднимал ту же тему, что несколько дней назад в библиотеке, поэтому мастер делает максимально озадаченное и хмурое лицо, словно его здесь и нет. Альберих начинает просматривать документы Ордо Фавониус, изредка подписывая их своим размашистым почерком. – Что было написано в твоём письме? – невзначай интересуется Дилюк, пытаясь рассматривать чёрный пейзаж за окном, боковым зрением замечая, как плавно скользит по бумаге перо в руках капитана. – Всякая ерунда, –  отвлекается от работы Кайа, поднимаясь со стула и разминая шею. Его ужасно раздражающий вырез на одежде без всех этих накидок и меховых воротников привлекает внимание больше обычного, казалось, оголяя грудь чуть ли не полностью. – В конце, правда, было написано про тебя, и я понял, что скоро ты нагрянешь, но я не ожидал, что ты так быстро прибудешь в Мондштадт. Я не успел прибраться и прикупить чего-нибудь перекусить. Прости, ужасно негостеприимно с моей стороны. – Это неважно. – Отец бы расстроился, если бы узнал, как я живу… – Кайа собирает просмотренные документы в папку и кладёт на край стола. Дилюк хочет ответить, но не желает сейчас поднимать тему их семьи. Он смотрит на рыцаря, полными сочувствия взглядом, но ни один мускул на его лице не дрогает. – Не волнуйся, братец, я понимаю, что не стоит думать о личном, когда над городом нависает возможная опасность, – Альберих подходит к кровати, жестом кисти показывает Дилюку подняться, а сам принимается готовить постель ко сну. – Подъём завтра ранний, поэтому переночуешь тут, до «Рассвета» ведь далековато идти. Ты же не против? – Я бы мог… – Переночевать в таверне? – перебивает его Кайа, отходя к шкафу. «Да» проносится в голове винодела. – Нет, – отвечает он. – Я бы мог помочь тебе. Что же он такое творит? Дилюк и сам не понимает, но не может себя остановить. Кайа, судя по его взгляду, понимает, что винодел соврал, но он смиренно принимает понравившийся ему ответ, хоть и лживый. – Тогда будь добр, раздевайся и ложись, – капитан указывает на свою кровать и отворачивается к шкафу, начав рыться в нём. Дилюк покрывается румянцем от одной мысли, что он будет делить кровать с Кайей. Альберих разворачивается обратно и видит застывшего и покрасневшего брата. – Ох, Дилюк, не фантазируй. Я пойду спать на диван. – Но я сам бы мог на нём расположиться, – возражает Рагнвиндр, игнорируя замечание капитана. – Исключено. Гостям всё самое лучшее, тем более ты наверняка устал после дороги, – Кайа уходит в гостиную с покрывалом, которое так долго искал в шкафу. – Сладких снов. Когда фигура капитана растворяется в темноте квартиры, Дилюк устало выдыхает, садясь на кровать. С минуту он смотрит в пустоту, обдумывая своё глупое поведение, и лишь после этого снимает сюртук, перчатки и пояс, устало падая на подушку. Он отворачивается к стене, пытаясь игнорировать запах Кайи, словно этот несносный капитан лежит где-то рядом. Не в силах больше выдерживать эти смущающие мысли Дилюк распахивает глаза и понимает, в чём дело – меховой воротник и накидка, которые Кайа кинул на кровать когда пришёл, всё ещё лежат на ней, упав на угол кровати и ускользнув от зоркого взгляда Альбериха. Винодел поднимает их и уже собирается аккуратно повешать на стул, но что-то останавливает его. Он принимает сидячее положение, слегка сминая в руках приятную ткань. – Так вот какой ты на ощупь, – тихо шепчет сам себе Дилюк, ощущая подушечками пальцев мягкий предмет гардероба Альбериха. Так приятно. Рагнвиндр и сам не понимает, как его голова опускается на подушку, а меховой воротник оказывается прямо в объятиях. Детские воспоминания накатывают на него волной, кажется, что рядом лежит тот самый маленький Кайа, такой беспомощный и худенький, но такой сильный душой и с до одури тёплыми объятиями. В детстве они часто обнимались, и Дилюк хорошо запомнил тот страх, который Кайа испытывал, когда они были рядом. Альберих часто говорил, что больше всего на свете боится не собственной смерти, а потерять отца и Дилюка. Маленького Рагнвиндра тогда смутили подобные мысли такого же маленького Кайи: как ребёнок может думать о смерти? Но со временем он понял, что Кайа был вынужден рано повзрослеть, рано взять на себя ответственность за жизни других, и это не просто печалило Дилюка, это его злило. Кто в праве решать за других, как им жить? Сам он вырос в Мондштадте – обители Свободы, с детства слушал о подвигах великих героев во имя Свободы, он свято верил в её неприкосновенность, он жил ради её защиты, как и его предки, а что оказалось? Его самый родной помимо отца человек несвободен с рождения. Рагнвиндра неприятно колют воспоминания о словах Барбатоса: «…мы не выбираем, где нам родиться, это одно из немногого, в чём мы несвободны». Слова донельзя правдивы, и от этого лишь больнее. Не за себя. Кайа никогда не был свободен, он обрёл лишь мнимую привольность после смерти Крепуса, и что же он тогда почувствовал? Наверняка любовь к отцу и долгожданный выбор боролись внутри него, и он в одиночку пытался справиться с этим. Утомлённый виной за молчание, уставший от сокрытия правды, он пришёл к Дилюку, чтобы разделить с ним момент скорби по отцу, чтобы разделить с ним и радость свободы, но получил лишь… предательство, в котором сам и был обвинён. Дилюк глубже зарывается носом в ворс от всех этих рассуждений. Почти пять лет прошло с того дня, как он чуть не убил Кайю – подлого предателя, –  как он тогда считал, но стал бы предатель с улыбкой на лице принимать удары и смиренно смотреть на несущегося на него огненного феникса, который вот-вот сожжёт его дотла? Вот бы всё вновь стало, как в детстве. Вернуть то доверие друг к другу, ту безоговорочную веру и верность их дружбе и братским узам. Раньше было проще. Но как раньше уже не получится. Однако зачем возвращать то, что давно утеряно? Не проще ли создать новое? Так Дилюк и засыпает, погрузившись в сладкие грёзы о беззаботном прошлом и с надеждой на счастливое будущее.  

✧ ✧ ✧

Утром подъем оказывается действительно ранним. Кайа почти бесшумно ходит по спальне, собираясь на работу и стараясь не разбудить Дилюка. Рагнвиндр притворяется, что спит, незаметно подглядывая за капитаном. Детская шалость вдруг кажется ему до одури забавной. Кайа действительно возмужал за время, пока Дилюка не было в Мондштадте. И если обычно капитан выставлял напоказ лишь грудь, то сейчас, разгуливая только в своих офицерских штанах, винодел может сполна оценить изменившееся тело. За окном ещё стоит темень, но бледный голубой свет Глаза Бога Кайи позволяет рассмотреть основные очертания, отбрасывая тени на рельеф мышц. Становится больно. Не физически, а где-то в душе, в сердце. Но колет так, словно действительно кто-то пронзил грудную клетку насквозь не то стрелой, не то копьём. Плотно так, чтоб уж наверняка. Лучше бы это была правда, ведь даже фантомная физическая боль не сравнится с той, которую Рагнвиндр испытывает, присматриваясь лучше… …шрамы. Они сеткой покрывают торс, чередуясь со свежими ранениями. Дилюку кажется, что всё тело Кайи такое, и это настолько не вяжется с его образом изящного и уворотливого рыцаря, что некий ступор буквально выбивает на вечные секунды дыхание и душу из винодела. Дилюк следит за его спиной неотрывно, ноющая боль нарастает с каждым мигом, а капитан застывает буквально на долю секунды, играючи приподнимает плечи и разворачивается в сторону кровати. Рагнвиндр почти полностью закрывает глаза, боясь, что Кайа заметит слежку, поэтому обзор становится совершенно плохим, но даже в таких обстоятельствах он видит то, за что готов убить себя собственными руками: под рёбрами на левом боку капитана «красуется» невероятный по своей уродливости ожог. Следы от огня всегда оставляют после себя лишь смерть и безобразие, но если увечье было получено от огня сильного Пиро обладателя – шрам никогда не заживёт полностью, уж Дилюк-то об этом знает не понаслышке. Ему, как пользователю этой разрушительной стихии, было проще, ведь собственная способность была и спасением, поэтому ожоги от своего же огня на аристократичном теле заживали медленно, но верно.