Несвободные

– Может, возьмём в Мондштадте хотя бы коня? – на рассвете спрашивает Дилюк, заметив, что Кайа забавно сморщил нос, стоило утреннему лучику попасть на его лицо. После рискованного спуска было решено отдохнуть уже на относительно безопасном расстоянии от Вольфендома прямиком под утёсом. Дилюк прогнал хиличурлов, оккупировавших торговые повозки и провизию, делал вид, что ему совершенно НЕ дискомфортно размахивать Волчьей погибелью с больной после падения рукой, и устроил ночлег под хлюпеньким деревянным навесом. Он был решительно настроен дать Кайе, и, может быть даже себе, отлежаться, чтобы с первыми лучами солнца выдвинуться в путь с новыми силами. Неудачно, конечно, вышло, что ранена оказалась ведущая рука Рагнвиндра, однако во время трёхлетнего путешествия он и не с таким сталкивался. Но из головы всё не выходила резкая реакция Альбериха на предложение поискать Альбедо в Мондштадте. Конечно, он не хотел вмешиваться в это, но любопытство всё же брало верх, когда они молча шли между скалами. Рагнвиндр тогда анализировал поведение Кайи за последние дни, пытался найти намёки на странное состояние рыцаря, и, если быть откровенным, в памяти действительно всплывали едва виднеющиеся мешки под глазами, разодранные в кровь ладони, и прочие неуловимые для окружающих, но заметные для Дилюка моменты. Сам винодел замечать-то их замечал, но не придавал значения. Он считал Кайю достаточно самостоятельным, чтобы разобраться с бессонницей или незначительными ранениями, полученными на миссиях, но кто же знал, что причиной всех этих признаков были его приступы. Кайа после предложения брата окончательно просыпается, сон словно рукой снимает. Он сидит на импровизированной лежанке из брошенных купцами настилов для палаток, стягивая полы сюртука Дилюка плотнее друг к другу на своих плечах. – Единственный свободный конь в городе на данный момент, оставленный для тренировок кавалеристов, принадлежит Ордо Фавониус. Мы не можем просто так распоряжаться имуществом ордена, – замечает Кайа. Дилюк разворачивается к капитану, оценивая его состояние: левый глаз уже не такой припухший, дрожь рук прекратилась, а рана на груди… Кайа скрывает её. Без осмотра не обойтись. Рагнвиндр подходит к рыцарю, присаживается на одно колено и невесомо касается некогда белой рубашки. Он на секунду задерживается взглядом на Кайе, без слов спрашивая разрешение, на что получат согласие. – Но ты числишься в рядах Ордена, – Дилюк аккуратно оголяет грудь Кайи, разглядывая едва ли перебинтованное рассечение. Бинты, обмотанные вокруг торса, уже не просто красные, кое-где прослеживается неприятный жёлтый цвет. – Ты капитан кавалерии, если не забыл, так в чём же проблема возглавить кавалерию по-настоящему, которая будет состоять из одной боевой единицы? Кайа возмущается таким речам. Он отстраняется от рук мастера, застёгивая рубашку на все – о, Архонты, это не сон? – пуговицы до самого горла и резко поднимается на ноги. Дилюк с облегчением понимает, что сегодня передвижение на своих двоих Кайе даётся гораздо проще. Где-то вдали слышится топот десятка пар ног и звон доспехов – то был уже далеко не первый, и Дилюк уверен, что не последний, отряд рыцарей Фавония, которых мобилизовали в Вольфендом и его окрестности. Кайа провожает далёкие звуки взглядом, и чуть дёргается в порыве встать и присоединиться к своим солдатам. Дилюк кладёт тяжёлую ладонь на его плечо: – Я понимаю твои чувства, но в таком состоянии ты вряд ли чем-то им поможешь, – в словах Рагнвиндра нет упрёка, но он понимает, что Кайа может услышать их не так, как задумывалось, поэтому чуть позже добавляет. – С ними Джинн. Ночью во тьме так же мелькали Крио и Электро Глаза Бога. – Эола и Лиза, – догадывается Альберих, шёпотом оглашая то, что Дилюк имел в виду. – Верно. Они все будут в порядке, а нам нужно продолжить путь. Дилюк сам от себя не ожидал подобного поведения. Уж не в его привычках было бросать нуждающихся в помощи: так его воспитывал отец. Но сейчас прямо перед ним стоит человек, который тоже нуждается в помощи, и, возможно, больше всех остальных. У каждого человека должен быть тот, кто позаботится о нём в тяжёлые времена, но у Кайи такого не было. Дилюк чувствовал свою вину, ведь это именно он клялся Кайе в не таком уж и далёком юношестве в вечной верности их дружбе, божился заботиться о глупом рыцаре, о младшем брате. Но жизнь как всегда всё перевернула с ног на голову. Нет, Дилюк ни в коем случае не считал это оправданием. Его воспитывали так, что он готов был костьми лечь, но выполнять клятву, ведь именно так поступают рыцари, но… но всё гораздо сложнее. В любом случае, на данный момент Дилюк не намерен отступать. Он свято уверен, что хотя бы сейчас рыцари Ордо Фавониус в состоянии позаботиться о безопасности города, а сам же Рагнвиндр должен позаботиться о безопасности рыцарей, точнее, конкретного их представителя. Ещё вчера, стоило Кайе лишь болезненным взглядом посмотреть на Дилюка, мастер мимолётно выстроил в сознании небольшую пирамидку, где на самой вершине оказался Кайа. Что это за градация, Дилюк до сих пор не понимает, но факт остаётся фактом – Альберих для него находится выше любых материальных и нематериальных ценностей, выше жизней всех остальных рыцарей ордена, и, возможно, даже выше Мондштадта. До окрестностей Спригвейла Дилюк планирует добраться уже сегодня. Конечно, придётся постараться, но необходимо как можно ближе подобраться хоть к каким-либо поселениям, где есть люди, чтобы в случае чего Кайе смогли оказать полноценную помощь. Непосредственно до Спрингвейла можно было добраться по северной дороге, но так возрастал шанс попасться усиленным патрулям рыцарей, которых Альберих всеми силами старается избежать. Парни бредут чуть поодаль от дороги – лучше перестраховаться и избежать всех возможных встреч с патрулями ордена. Дилюк то и дело поглядывает на шагающего впереди Кайю, который то отбежит подальше, чтобы сорвать с дерева спелое яблочко, то встанет на месте, оглядываясь назад и ожидая, когда Дилюк его нагонит. Мастер видит испарину на лбу рыцаря, видит красный уставший глаз, видит, с какой неохотой ему даются движения – даже такое аппетитное с виду яблочко оказывается лишь раз надкушенным и выброшенным в кусты. С непринятием Дилюк понимает, что от простуды у Кайи уже пропал аппетит, а лоб наверняка горячее, чем Глаз Бога Рагнвиндра. По пути они почти не разговаривают. А о чём? О том, что произошло в таверне пару дней назад? Это Дилюка сейчас волнует меньше всего, хотя в глубине души он понимает, что хоть Кайа и сказал, что им нужно прекратить и забыть тот минутный порыв, просто так это отпускать нельзя. Дилюк сам не понимает, как стягивает с руки перчатку и всё же тянется ко лбу Альбериха. Тот слегка дёргается и в страхе отстраняется. Так они и останавливаются в часе ходьбы от раздвоения дороги на северную и южную, с застывшем в голубом глазе страхом и недоумением в красных. – Я просто хотел измерить температуру, – непонятно зачем начинает оправдываться Рагнивндр. Кайа перестаёт подрагивать. Он приближается к Дилюку, чтобы тому больше не пришлось держать руку на весу и укладывает ладонь брата на свой лоб. Дилюк задыхается, но сам не понимает от чего – либо от ощущения невероятно горячего тела, либо от внезапно ласковых прикосновений Кайи к своему запястью. Он уже почти погружается в воспоминания об излишней тактильности Кайи в детстве, но не успевают картины прошлого даже сформироваться в сознании, как капитан кавалерии нежно отстраняет руку без перчатки от своего лица. Дилюк понимает, что надо что-то сказать. – Ты ужасно горячий, это ненормально. Как ты себя чувствуешь? – На удивление не так плохо, как вчера, – Альберих пожимает плечами и продолжает идти вперёд. Рагнвиндр хочет предложить устроить привал, отдохнуть немного и полноценно пообедать, но внутри что-то резко словно дёргается, стучит прямиком в грудную клетку и кричит: «Мы ведь торопимся!». И то верно, у них нет времени даже лишние пять минут уделить сну, ведь обстановка в округе Вольфендома накаляется, внезапный приступ Кайи ещё не понятно как скоро нагрянет вновь, а про рассечение на груди кавалериста Дилюк даже старается не вспоминать. Он лишь надеется, что Альбедо обладает достаточными познаниями в медицине, чтобы разобраться с загноившейся раной Кайи. Небо уже преображается, раскинувшись над головами алыми полосами. Деревню ещё не видно, но идти дальше опасно. Дилюк объявляет о привале, сооружает место для сна под деревом, пока Кайа идёт на поиски хвороста. – Постой, – останавливает кавалериста винодел. – Отдохни, я сам. Кайа в недовольстве сводит бровь к переносице. – Я офицер Ордо Фавониус, Дилюк, и уж точно не фарфоровая кукла. И не такое переживал, я не развалюсь, – он демонстративно отворачивается от брата и направляется в сторону кустов. Дилюку ничего не остаётся, кроме как смириться. Не фарфоровая кукла? Тут бы Рагнвиндр поспорил. Тонкие руки и ноги Кайи; его до одури стройная талия, которую, казалось, можно было обхватить пальцами так, чтобы образовалось неразрывное кольцо; шёлковые волосы и на удивление мягкая кожа – всё это вызывало дурман в голове Дилюка. Всё это Кайа. Мастер прекрасно, как никто другой знает, что Кайа ничем не уступает в силе ему или Действующему магистру, поэтому никогда особо не беспокоился, когда немногочисленная кавалерия под руководством Кайи отправлялась в очередную экспедицию. Но отчего-то Дилюк всё же постоянно испытывал едва уловимые порывы бросить всё и отправиться помогать, или подстраховать. И чем дольше отряд Альбериха задерживался, тем чаще и сильнее этот порыв пробуждался. Однажды Дилюк уже сорвался на поиски, когда кавалерия не возвращалась с задания вот уже неделю. Он так бы и не узнал о том, что целый отряд пропал, если бы не случайно проболтавшийся об этом рыцарь Фавония. Дилюк был в ярости. Тогда он впервые готов был заявиться в штаб по собственной воле с одной целью – найти Джинн и… и что? В очередной раз обвинить рыцарей в беспомощности? Взять за грудки и выплеснуть гнев на ту, которая должна заботиться о Кайе, на ту, которая не удосужилась сообщить ему, Дилюку, о пропаже брата? Рагнвиндр понимал, что у него нет на этого права, ведь он сам не лучше. Целую неделю он упорно делал вид, что рад столь длительному отсутствию Кайи в таверне, целую неделю он не мог решиться отправиться на помощь. Благо, стоило ему поставить в приоритете спасение Кайи, а не осуждение Джинн, и он тут же бросился к выходу из города в сторону Мыса Веры на поиски пропавшей экспедиции, как с высоты сторожевой башни заметил пропажу на каменном мосту. – Простите, – улыбнулся тогда окровавленный Кайа стражу на воротах. – Задержались. С крепостной стены Дилюк оглядел пришедших, и почему-то лишь один Альберих был ранен. Ответ сам собой вертелся в голове, но Рагнвиндру настолько не хотелось признавать часть своей вины в этом, что он предпочёл оставить всё, как есть, убедившись, что Кайа жив и почти здоров, и вернуться в таверну. Опять этот глупый рыцарь бросается в бой первый, лишь бы его подопечные, не позволь Барбатос, поцарапались. А Дилюк не был рядом, когда Кайа своим телом защищал неумелых, пугающихся не то что хиличурла – но даже собственной тени – рыцарей. Он должен был быть рядом, он ведь обещал. Он ведь старший брат. В голове мелькнула страшная мысль, когда Полуночный герой вернулся в «Долю ангелов» – а что если бы всё сложилось куда хуже, и отряд Кайи оказался разбит, а Дилюк бы опоздал. Кайа тоже когда-то опоздал. Когда-то – четыре года назад. Не успел буквально на несколько минут, задержался из-за ловушки Фатуи. Не смог спасти отца. В порыве юношеского максимализма Дилюк винил брата, но путешествие протрезвило гневную голову. Дилюку тогда только исполнилось восемнадцать, а братишка и вовсе был шестнадцатилетним парнем, к которому едва ли прислушивались сослуживцы. Дилюк и сам через это прошёл, и если к нему относились с каким-никаким уважением, то Кайю за глаза обсуждали и осуждали – подкидыш, безродное создание, которому повезло оказаться в нужное время в нужном месте. Ну конечно, Кайа ведь не был виноват в том, что сослуживцы с неохотой пошли за ним, он не был виноват в том, что Эрох, магистр Ордена, имел личную неприязнь к Кайе и не хотел отдавать тому рыцарей, чтобы проверить странное донесение о драконе. Но прошлое невозможно изменить, да и зачем, если грядущее весьма смутное будущее должно волновать куда сильнее? В прошлом Кайа хотя бы не был в смертельной опасности, не трясся, как осиновый лист, не истекал кровью из глаза, рта и боевых ранений. Полчаса Кайа не возвращается в их временное пристанище, хоть и всегда находится в поле зрения Дилюка. Когда он, наконец, остывает и с грохотом скидывает хворост на землю подле брата, сам же начинает разговор: – Должен признать, – Альберих складывает веточки аккуратно, невесомыми движениями почти поглаживая каждую. Дилюк поднимает на него вопросительный взгляд, – не в моих привычках вот так злиться на пустом месте. – Твои слова справедливы, всё в порядке, – Рагнвиндр присоединяется к сооружению костра, всё ещё пытаясь хотя бы облегчить работу Кайи. – Славно, что мы пришли к согласию, – улыбается капитан кавалерии, отряхивая руки от пыли, ознаменовав окончание работы. – Ложись сегодня первый, вчера ты совсем не спал. – Тебе уже лучше? – Как видишь, – Кайа наглядно начинает разминку тела, доходит даже до прыжков. Когда Дилюк замечает в руках появляющийся меч, он останавливает кавалериста. – Хорошо-хорошо. Я верю тебе, только успокойся, – мысли о том, что брат ведёт себя, словно дитя малое, заставляют Дилюка незаметно улыбнуться собственным воспоминаниям. Меч растворяется в воздухе, а Альберих тяжело выдыхает: – Ты стал чаще улыбаться, – замечает он. – Тебя это смущает? – улыбка моментально исчезает с лица, но в вопросе нет упрёка или негатива. – Нет-нет, просто поймал себя на мысли, что ещё немного, и я привыкну. Это наверное… пугает? Дилюк понимает, что подразумевает капитан. Он тоже когда-то не мог представить свою жизнь без одного шумного недоразумения и настолько привязался к человеку, который, казалось, разделял с ним одну душу, что в момент откровений почти совершил ошибку. Терять что-то настолько дорогое гораздо больнее, чем всю жизнь прожить в одиночестве. Рагнивндр присаживается на подобие спального места. Он совершенно не хочет оставлять Кайю одного, но здравый смысл так и вторит ему о том, что если он не поспит, то защитить их двоих уж точно не сможет. Странно, но этой ночью Дилюка снятся хорошие сны.

✧ ✧ ✧

Весь следующий день стоит прекрасная погода, что облегчит восхождение. Как только они минуют озеро в Спрингвейле, до которого Дилюк надеется дойти до заката, начнётся медленный, но почти нескончаемый подъём к подножию Хребта. С дороги они уже давно сошли, поэтому риск попасться на глаза рыцарям (а Дилюк до сих пор не до конца понимает, почему они их сторонятся) минимален. Да и Кайа выглядит живее, чем предыдущие два дня. Они подходят к деревне, когда время переваливает за обед. И Дилюк так бы и продолжил идти, если бы не уловил предательский и весьма постыдный стон желудка. – Кайа. – Да-да, я всё слышал, – хохочет капитан. – Ладненько, сейчас что-нибудь сварганим. – Вон там стоит дерево с закатниками, – винодел указывает вперёд на зелёную верхушку с красными крапинками, спрятанными в листве. – Так не пойдёт, ты у нас тягаешь свой любимый клеймор направо и налево. Тебе нужно мясо, – важно заявляет Альберих, осматривая окрестности с возвышенности. «Забавный»

«Какой уж есть»

«Оставайся таким навсегда»

«…»

– Куда ты полез? – почти кричит Дилюк, видя, как Кайа уже сбросил сюртук и забирается вверх на ель. – Отсюда обзор лучше, – Альберих щурится, высматривая что-то вдали. – Странно, ни кабанов, ни лисиц. – Да мы же в окрестностях охотничьей деревни! Спускайся, – тон голоса Дилюка не требует пререканий и отлагательств, поэтому Альберих ловко цепляется за ветку, на которой секундой назад стоял, слегка раскачивается и приземляется на землю прямо возле Дилюка. – О-о-о-п-ля! – поднимает руки вверх и кланяется, словно акробат в цирке. – Поменьше бы ты скакал со своей… – Дилюк опускает взгляд на рубашку Кайи, прямо в то место, где должно быть рассечение от Пса, но видит два пятна крови. – Архонты, у тебя раны открылись! – Хм? – капитан смотрит вниз, но лишь отмахивается. – Да нет, там нечему открываться – царапина просто так и не зажила. – Но прошла почти неделя, как она могла хотя бы не затянуться! – Не кричи, пожалуйста. Сейчас перебинтую и буду, как новенький, – настроение у Кайи от произошедшего упало. – А кровь на боку… это ведь тот ожог, – шипит Дилюк, поднимая безуспешно прикрывающую пятно крови руку капитана. – Ты же сказал, что он не болит! – Почти не болит, – замечает собеседник. Дилюк давит на плечи кавалериста, вынуждая того сесть, а сам направляется в сторону Спрингвейла. – Сиди здесь, понял меня? Видит Барбатос, я привяжу тебя к дереву, если вернусь и увижу, что ты сдвинулся хоть на миллиметр! Он почти не слышит смех в ответ, так как отбегает на достаточное расстояние, направляясь в деревушку. А вокруг мертвая тишина. Нет ни детишек, играющих на улице в мяч или догонялки, местных торговцев так же не видно, лишь пара тройка рыцарей беседует с Драффом. Видимо, предприняли меры для безопасности жителей. Ну хоть какая-то видимость работы рыцарей. В любом случае, попадаться на глаза лишний раз Дилюку не хочется. Он начинает вспоминать, в каком из домов живёт один из работников его таверны, и, кажется, взглядом уже цепляется за нужный домик на отшибе деревни. Пробраться к нему оказывается совершенно несложно – для Полуночного героя уж особенно. Рагнвиндр обходит ветхую избушку, заросшую грибами Филанемо, и стучится в пыльное окошко, покрытое разводами от небрежной уборки. Из щелей занавесок выглядывает испуганный глаз с опущенными на нос очками. Лишь завидев Дилюка, мнимый мужчина распахивает створки и хочет воскликнуть то ли от радости, то ли от удивления от нахождения начальника вприсядку под окнами собственного дома, но мастер оказывается быстрее. – Послушай, Паттон, – он прижимает ладонью рот человека напортив, навалившись на него через окно, – никто не должен знать, что я здесь. Особенно рыцари, понял? – Дождавшись кивка, Дилюк отстраняется и убирает руку. – Мастер, – почти возмущённо, – мы беспокоились о вас! Вы так неожиданно исчезли из таверны и не объявились даже на винокурне, а я была последним, кто вас видел! – Паттон с трудом сдерживает слёзы. – Как видишь, я живой и здоровый. Лучше расскажи, что у вас тут происходит? Паттон стыдливо снимает очки и вытирает влагу под глазами. Он приглашает Рагнвиндра войти, хоть и весьма непривычным способом. Хозяин ставит перед гостем остывшие пирожки и начинает наливать кофе, но мастер останавливает его: времени не так много. Мужчина садится напротив, складывает пальцы в замок и начинает нервно и часто топать пяткой по деревянному полу. – Рыцари заявились совсем недавно и приказали всем разойтись по домам. Я уже было возмутился, мне ведь всё-таки на работу нужно, Чарльз наверняка уже сердится. Но они заверили, что скоро отпустят нас, но только после проверки. – Что-то ищут? – Я не успел уловить суть, они лишь с Драффом переговаривались. А вы, мастер, как тут оказались? – Послушай, – Дилюк не знает, с чего начать. Он, конечно, доверяет своим работникам всем до единого, но посвящать в детали непричастных людей тоже чревато последствиями. – Никто не должен знать, что я была здесь, ты меня понял? Ни Аделинда, ни Чарльз. Эльзер в курсе, что я нескоро явлюсь на винокурню, но даже ему я не сообщил, где нахожусь. У тебя есть пергамент? Паттон уходит в соседнюю комнату, а спустя минуту возвращается оттуда с письменными принадлежностями. Дилюк прямо за кухонным столом начинает царапать пером письмо, почти не раздумывая над содержимым, а как заканчивает, отдаёт его Паттону. – Вот, передай его Эльзеру, но только не голубиной почтой. Мой ястреб привлечёт много внимания, поэтому я могу положиться только на тебя. Там нет ничего противозаконного, просто указания по поводу винокурни и таверны, не беспокойся, но не хотелось бы, чтобы письмо попало не в те руки. Я обязательно вознагражу тебя, когда всё уладится. – Мастер, это излишне, – улыбается мужчина, поправляя очки. Конечно ему приятна забота от Дилюка. – Простите за вопрос, но вы ведь не ввязались ни во что опасное? Как мило, думается Дилюку, даже прислуга так искренне заботится о нём. Видимо он действительно замечательный начальник, раз его так любят. – Не беспокойся. Просто выполни мою просьбу и всё будет хорошо, – наконец, с формальностями покончено. – Неловко говорить это, но мне нужны какие-нибудь лечебные мази, средства от простуды и немного… – просить о таком было для Дилюка верхом позора и серьёзным ударом по чести, но шатающийся и больной Кайа гораздо важнее собственной гордости, – немного еды. – Конечно, мастер! Только подождите минуту, я всё принесу. «Надо будет выплатить ему премию» – благодарно подмечает Дилюк. Приятно, когда окружающие помогают, хотя он и не привык получать поддержку. Мужчина возвращается с мешочком жаропонижающих смесей трав, противовирусных настоек, бинтов и целебной, но до одури вонючей, мазью. Он вручает хлопковый мешочек начальнику, и только хочет что-то сказать, как в дверь стучатся. – Откройте! Это кавалерия Ордо Фавониус! Нам нужно задать вам пару вопросов, мы не займём много времени. Дилюк бегает глазами по комнате, уже прикидывая, куда ему спрятаться, но входная дверь скрипит, впуская рыцарей в тяжёлых доспехах. Паттон отходит от оцепенения, вручает Рагнвиндру декоративную корзинку, в которой лежали пирожки и говорит одними глазами: «Это всё, что есть, мастер. Простите». Он убегает из комнаты, чтобы задержать незваных гостей, пряча послание для Эльзера в карман брюк, пока Дилюк ловко покидает жилище своего работника тем же путём, каким явился в него, параллельно размышляя о том, что ударило в голову Джинн, когда она отправила кавалерию без её капитана на задание. По пути обратно винодел невольно всматривается вдаль, пытаясь разглядеть Кайю, которого оставил совсем одного. Это было ужасно безответственно, но утешает то, что если бы он взял брата с собой, то вряд ли им удалось бы скрыться от рыцарей незамеченными. Ещё издалека кавалерист замечает резво приближающегося к нему Рагнивндра и уже хочет привстать, но колющая боль в груди, и тупая стучащая на боку быстро прерывают его планы.

«Надо же. Ты вернулся»

«От меня так просто не отвяжешься, и не надейся»

«Спасибо»

Уход за своими ранами, как ни странно, Кайа доверяет Дилюку. Эти несмелые, почти дрожащие касания его забавляют, может даже дарят успокоение. Лишь изредка он направляет, говорит, что с груди нельзя вообще не снимать бинты, а ожогом… всё-таки он займётся им сам. – Но как я тогда обработаю рану, если нельзя снимать бинты? – справедливо возмущается Дилюк под смех капитана. – Пойми и ты меня, – мягко отвечает тот. – Бинты намертво приросли толстенной коркой и хотя бы так сдерживают кровь. Она перестанет сворачиваться из-за яда, если ты всё же оторвёшь их. А умирать от потери крови я совершенно точно не хочу. – Она уже гноится, Кайа, почему ты игнорируешь это! – надо же, потерял контроль. Как предсказуемо. – Ну и что? Дилюк открывает рот, словно рыбка. Как рыба он и молчит, не зная, что ответить на этот детский выпад Альбериха. Но силой обрабатывать раны Рагнвиндр точно не собирается. Кайа ведь тоже прав – с коркой и своей неимоверной физической силой Дилюк может повредить и здоровые участи кожи. – А с ожогом что не так? – Не хочу ранить твою душу. – Что за глупости, – отмахивается Дилюк, присаживаясь ближе к Кайе и задирая рубашку. – Хэй, руки прочь, – легонько шлёпает по оголённому предплечью капитан. – Послушай, я знаю тебя слишком долго, и уж я-то точно уверен, что если ты увидишь этот ожог – спать потом спокойно не сможешь. – Но я хочу видеть то, что сотворил собственными руками. – Ох, – Кайа готов сдаться. Да, этот шаг Дилюка, возможно, поможет тому отпустить прошлое, которое, сколько бы раз ни оба не пытались, они не могут отогнать. Вина всю жизнь будет лежать на Дилюке, Кайа же будет до скончания времён нести крест предателя, но этот шаг… он мог хотя бы облегчить их тяготы. – Только аккуратно, ладно? Дилюк оголяет левый бок капитана. Ещё несколько недель назад он видел этот шрам, но в ночной темени было невозможно разглядеть всё уродство. И это сделал он. Своими собственными руками. Изуродовал брата. Он.

«Я»

Невозможно было не почувствовать, что Дилюк замер. Ну, этого следовало ожидать. – Я же говорил, – прикрывает глаз капитан, стараясь как можно реже дышать носом, ведь Дилюк открыл баночку с вонючей мазью, и та благоухает теперь на весь лес. – Нет-нет, я сейчас… сейчас продолжу, – а тело не слушается, потеет и потряхивает. – Прости. Кайа не понимает, за что извиняется брат. За задержку оказания помощи? Ерунда. За то, что оставил ожог? Об этом не стоит и вспоминать. Да, болит, да, ноет тяжёлыми ночами, заставляя капитана метаться по влажным простыням, утыкаясь в подушку, не находя себе место. И что теперь? Проклятый глаз вот тоже приносит муки и постоянно напоминает о захудалой родине, и что с того? Кайе не привыкать. Скорее всего ноет не только глаз, но и шрам на веке, оставленный после одной особенной дождливой ночи, но это такие мелочи. – Прости… – в этот раз тише. Настолько тихо, что погрузившись в размышления кавалерист лишь с опозданием слышит и понимает смысл. Альберих распахивает сонный глаз, хватает свободной рукой Дилюка за щёки и небольно тянет того из стороны в сторону. – Ещё раз ты извинишься, и клянусь Барбатосом, я за себя не отвечаю! – Кайа продолжает таскать Рагнвиндра за лицо в попытках привести того в чувства. А Дилюк не сопротивляется. В этом покорстве можно разглядеть многое: от смирения до равнодушия. Дилюк что, принимает эту шутку в качестве наказания? Или он настолько погрузился в размышления, что не слышит и толком не понимает, что вытворяет брат? Домыслы Альбериха прерываются, когда Дилюк, почувствовав, что хватка на щеках ослабла, вырывается из неё, цепляет на пальцы густую мазь и прикасается к боку капитана. Кожа покрывается мурашками. Приятно. Прохладно и так ласково. Старший из братьев продолжает бережно наносить пахучую мазь на ожог, с угрюмым видом рассматривая шрам. Огромный… небрежный, с кривыми краями, до сих пор кровоточит то там то тут и до конца не заживает вот уже четыре года. Он ужасно не вписывается в аккуратную роспись прочих шрамов на теле Кайи. Это вечно напоминающее об ошибке двух братьев недоразумение будет всю оставшуюся жизнь красоваться на теле Кайи. Пиро стихия великолепна в своём величии, но так ужасна в своём разрушении. Сам Дилюк ужасен. Многие пользователи Гидро способны исцелять; они открыты с окружающими и самоотверженны. Электро пользователи прямые и простые, некоторые из них словно дети наивны, но это не умаляет их смертоносной мощи. Получившие благословение Барбатоса сами по себе несвободны, наверное поэтому Анемо Архонт обращает на них свой взор. Гео обладатели непоколебимы, как камень, они целеустремлённые и рано или поздно с благословения Моракса всё же добиваются цели. Дендро обладатели рассудительны и мечтательны, будто Богиня Мудрости Кусанали ведёт их на протяжении их нелёгкого пути. Люди, овладевшие Крио, на протяжении жизни постоянно держат себя в рамках, но, так кажется Дилюку, им даже комфортнее. Словно в них уживаются две разных личности, и большую часть времени активничает та, которая наиболее угодна обществу. Но Пиро… Счастливчики, получившие частичку силы Богини Войны должны вечно нести крест. И пусть это звучит удручающе, Дилюк смирился с этим давным-давно. Он несёт груз ответственности за жителей Мондштадта, за глупого братца, за наследие отца. Его Пира сила особенная, она буквально впитывает в себя эмоции Рагнвиндра, стремясь истребить из этого мира зло. В ту ночь злом для Дилюка оказался Кайа, которого Рагнвндр желал сжигать вечно. И Рассвет Дилюка подчинился его воле. Но Рагнвиндр как всегда чересчур пессимистичен в своих выводах. Если спросить, к примеру, Альбедо, что он думает о Пиро обладателях, то ответ будет до одури простым – они неугомонны. И правда, главный алхимик Ордо уже несколько лет приглядывает за одним непоседливым созданием, обладающим Пиро Глазом Бога, он так же неплохо знаком с Эмбер и Беннетом, поэтому его мнение вполне можно считать авторитетным. Про его нездоровый интерес связью Глаз Бога с людьми можно и не упоминать, ведь буквально каждый мондштадтец, обладающий элементальной силой, хоть раз был вынужден долгие часы провести наедине с Альбедо, отвечая на его вопросы и участвуя в экспериментах. Если же спросить Венти о том, что он думает по этому поводу, то в ответ можно получить смешок: Пиро обладатели получают свои Глаза Бога в очень и очень тяжёлый момент их жизни, ведь таково решение Мураты. Она вряд ли приглядывает за везунчиками после, но такова уж Богиня Войны – её привлекает лишь невероятная энергичность и готовность костьми лечь ради любимых. Не уверен, есть ли между ней и Пиро обладателями что-то общее, но кто знает. Как бы то ни было, в них пылает нечто, что привлекает Мурату. Она хоть и любит сражения, но остаётся приближенной к людским чувствам. Услышь это наставление Барбатоса Дилюк, то точно загрузился бы на несколько дней, а то и недель, думается Кайе. Я знаю Царицу совсем недолго, но судьба её меня печалит. Архонты не всемогущи, и именно поэтому они всё ещё имеют право на счастье, ведь ошибаться свойственно и им. Проявлять слабость – нормально, идти на поводу собственных хотелок – нормально. Но Царица… взвалила на свои плечи слишком непосильную ношу. Посмотри на Крио пользователей – холодные, словно настоящие ледышки, такие ответственные и желающие того, чего сами не понимают. Что ж, думаю, вернусь к вопросу Мураты и скажу, что между Архонтом и пользователем стихии устанавливается определённая связь, да, однако это не значит, что воля Архонта ограничивает личность человека. Что говоришь, Итер? Ах, Ледяная Императрица, да. Невероятно трудно быть богиней того, в чём даже сами боги не могут до конца разобраться. «Крио Архонт Любви» само по себе звучит занимательно, не думаешь? Противоположности притягиваются, так и между Войной Мураты и Любовью Царицы есть много общего, не думаешь? Если бы подобные рассуждения Анемо Архонта дали послушать Кайе, он бы молча впитал информацию, посмеялся бы и лишь позже и в одиночестве собственной квартиры дал бы волю себе настоящему. Ненадолго, лишь на бесконечно долгую минуту. А потом закопал бы думы глубоко в себе, как всегда и делал, и вспоминал бы лишь по ночам. Так и случилось. Пьяный бард не сдерживал голос, а в таверне – особенно в таверне,– даже у стен есть уши. Следующие ночи после рассказа Венти воспоминания о том, как Кайа получил Глаз Бога, заполонили его кошмары, а ожог и шрам, единственное, что Дилюк оставил после себя, нещадно ныли. Ранки на обгорелой коже открывались из раза в раз: Пиро след входил в некое подобие резонанса с ледяной натурой Альбериха, вызывая внутри лишь опустошение и боль. Она никогда не утихала. До этого момента. – Ах, – почти стонет Альберих. – Блаженство. Дилюк улыбается, пока Кайа прикрывает глаз в удовольствии. Он сам не понимает, как начинает легонько дуть на шрам, прямо как с десяток лет назад, когда глупый младший брат прибегал с расцарапанными коленями и ладонями.

«Щекотно»

«Я знаю. Потерпи» Оголить тело не так сложно, как душу. Но Кайа решает рискнуть. Есть кое-что, что давно уже терзает его. – Дилюк… – М? – не отрываясь от втирания мази он поднимает взгляд. Кайа выглядит серьёзным. – Как ты… если бы у меня был сын, как бы ты отреагировал? Душа ухает вниз. Температура тела поднимается, уши краснеют, а сердце отплясывает заводной танец. Пальцы на боку Кайи дрожат, и Рагнвиндр спешит отпрянуть от тела брата. Кайа совершенно серьёзен, и от этого лишь хуже. По спине будто бегут тысячи иголок, колются и заставляют от дискомфорта повести плечами по кругу, избавляясь от фантомных ощущений. Ладони невероятно горячие, даже потные. Неосознанно Дилюк обтирает их о ткань штанов вместе с остатками мази. Чуть отпускает. Но спустя секунду вновь накатывает волной. Весь процесс повторяется по кругу и кажется, что он занимает долгие часы, но на деле проходят считанные секунды. Надо что-то ответить. Отреагировать. Надо. – Я, кхм, – ком встаёт в горле, и мастер безуспешно пытается замаскировать замешательство, – это счастливая новость, Кайа. Поздравляю.

«Лжёшь. Ужасный из тебя лгун, но это делает тебя милым»

Значит сын, да? Крохотное создание, являющееся плодом… любви мужчины и женщины. У Кайи есть супруга? Или это просто случайная связь аукнулась такими последствиями? Странно, но Альберих на поздравление реагирует запоздало и неискренне. Все же нежеланный ребёнок? – Спасибо. Никакой иронии или усмешки после. Желанный?! Архонты, как же тяжко. А сердце всё продолжает загоняться в ритме, усиливая потоотделение и кровообращение. Абсурдно, но в одной рубашке в позднюю осень Дилюку становится жарко, и он расстёгивает верхние пуговицы. Дышать без удавки на шее легче. Ребёнок. – Я помогу всем необходимым, – обречённо произносит он. Тоска охватывает сердце, топит в предательстве, которое вернулось в его жизнь спустя четыре года, но Дилюк теперь старше и опытнее – он знает, как с этим справиться. Надо же, он стал дядей, но узнал об этом минуту назад. Минуту назад? А сколько ребёнку вообще? – Как давно… – несмело, – как давно ты стал отцом? Ну вот опять эта улыбка. Натужная, неуверенная, скрывающая нечто важное, то, до чего хочется добраться. Она прячет настоящие чувства Кайи, хоть и не совсем успешно. – Уже года три как, – тихо припоминает он. Дилюк вздрагивает. Который уже раз за день? На протяжении полугода, что он уже находится в Мондштадте, Рагнвиндр ни разу не заметил рядом с Кайей девушку с трёхлетним ребёнком. А ведь появилось дитя на свет почти сразу ухода мастера из города. «Тошно» Шестерёнки в голове Дтлюка скрипят от напряжения. Что-то не сходится. – А его мать? Улыбка. Рыцарь опять улыбается, ну что за напасть? Скрывает за ней горе? Что ж, от этой догадки не легче. – Не имею понятия, где она, – капитан щурится. О, нет, он не лжёт, а лишь не договаривает, и от этого ему становится всё веселее и веселее. – То есть… – облегчение. Они не сошлись характерами? Или мать ребёнка не стала мириться с флиртующим со всем движущимся Кайей? Или дело в… самом Кайе? Например, его сердце уже давно занято кем-то другим, а ребёнок – действительно плод случайной, скорее всего даже пьяной связи, а вовсе не любви? – Она не выдержала твой скверный характер. Дилюк не преувеличит, если скажет, что единственный на всём белом свете сможет его выдержать. Мысль о том, что они с Кайей могли бы воспитывать дитя вместе, смущает Дилюка. Становится совсем невыносимо душно, словно сейчас самый разгар мая, и солнце припекает красную голову. Что же за мысли такие, как вообще… Нет, Рагнвиндр, безусловно, готов помогать брату, но какая семья у них получится? Да и получится ли вообще? Он уже не уверен, что чувствует к Кайе. Ему давно стоило разобраться в этом, но постоянно что-то мешало: то брат, то долг перед городом, то внезапные приключения. Дилюк вновь признал в Кайе брата спустя четыре года, и уже не единожды. Именно он убеждал Альбериха в том, что тот всё ещё часть клана Рагнвиндр, как-то он даже хотел предложить младшему брату сменить фамилию, но… незнание мешало. Они ведь так толком не поговорили о прошлом Кайи, и Дилюк не знал, что для брата значит его фамилия. Помнит ли он свою биологическую семью? А была ли она вообще? И почему только сейчас Дилюк вспоминает об этом, когда Кайа… не хочется признавать, но тот действительно не в лучшем состоянии и никто не знает, что с ним станет хотя бы через неделю. А самое ужасное то, что Дилюк ясно осознаёт, что неправильно чувствовать к брату влечение. Целовать Кайю в подсобке ему понравилось, ему понравилось прижимать к себе холодное тело, понравилось гладить по шёлковым волосам. Не раз во время той близости он хотел заплести капитану косу. Да, это выглядело бы сексуально. Наверное, это самый безобидный фетиш, который Дилюк мог у себя обнаружить… Не помогало и понимание того, что Кайа не был против. Точнее, он сам открыто говорил, что готов отдаться, и его не смущали никакие разговоры о братской связи и доверии. Он словно игнорировал их. Ключевое слово не был. Сейчас-то против, ведь буквально пару дней назад Кайа признал ошибку и предложил прекратить, но даже в этом было что-то фальшивое. Из очередного погружения в себя Дилюка вырывает прохладный ветерок, заставивший обоих поёжиться. Старший пробуждается, встряхивает головой пару раз и накидывает на кавалериста свой – о, Архонты, он уже пропах Кайей насквозь, и даже едкий запах мази не мог перебить слышимость морозной кожи Альбериха – сюртук, который тот носил последние два дня. Надо перебинтовать ожог, чтобы лишний раз не пачкал блузу, да и нельзя допускать, чтобы хоть и маленькие, но всё же царапинки были открыты. Дилюк тянется к бинту и начинает предельно аккуратно обвивать торс Кайи. Тяжёлый сюртук мешается, но тут уже ничего не поделаешь. – Ты справляешься один с ребёнком? – Вполне, – Кайа отворачивается. «К слову, ты слишком расслаблен и счастлив для отца-одиночки» И это бьёт по голове Дилюка, пробуждая из тины вины, обиды и тоски. Кайа так ошарашил его своим вопросом, что он не сразу понял, что многое из сказанного и додуманного звучит настолько абсурдно, что даже смешно. Если ребёнку три года, то как Кайа мог бросить его и уйти за Дилюком в Вольфендом, а потом направиться на Хребет? Как вообще он оставлял сына одного на время своих экспедиций в соседние страны на несколько недель, а то и месяцев? – Ты водишь меня за нос, – строго констатирует Дилюк. – Хм? – ухмыляется собеседник, разворачиваясь обратно к брату. – Нет у тебя никакого сына, – вердикт, не терпящий оправданий. – Но зачем ты соврал мне? – Хэй, братец, отчего же ты так строг со мной? Припомни, я ведь ни слова не сказал о том, что у меня есть ребёнок, да и не предвидится. Я лишь спросил, как бы ты отреагировал, если бы он у меня был. Он прав. Смущение заменяет злость, а облегчение приходит на место раздражению. Это провал. Зато какой приятный. Но думал ли Дилюк, что от осознания собственной ошибки ему будет так легко и свободно? Нет никакого сына, нет матери и… Хорошо. Дилюку так хорошо. – Но ты поблагодарил меня, – припоминает. – Мне лишь стало интересно, во что превратится наш диалог и что ты там себе надумал. Ты так забавно поменялся в лице, что я не смог остановиться, – ну вот, теперь Кайа улыбается по-настоящему. Прекрасный. – Ты ревновал, да? – Возможно, – Дилюк не так давно решил разобраться в своих чувствах, а признать, что его трепетное отношение к Кайе и злость на Альбедо вызваны ревностью он и вовсе… ещё и не признал, если честно. – Но тебе не стоит об этом думать. В лесу ты ясно дал понять, что… – Я однолюб, братец, – лёгкий поцелуй, словно то была бабочка, опаляет щёку. Рагнвиндр даже толком не успевает понять это, как Кайа уже отстраняется, параллельно прикрывая грудь полами сюртука, и смотрит так сладко… желанно. – Так что не переживай. Если… если нам суждено быть вместе не как братьям, то я дождусь ответных чувств, Дилюк. Но знай, что если ты так и не сможешь ответить взаимно – я буду подле тебя как товарищ по оружию, как самый верный и заботливый младший брат. Я клянусь. Трогательная речь. Она шла от души, потому и была честной. Кайю действительно так трудно понять. То он льнёт, как кот, требует ласки и поцелуев. Потом сам объявляет, что все эти нежности были ошибкой, сам же отдаляется. Когда он находится на грани смерти, вдруг опять даёт надежду Дилюку, а тот с радостью бы ответил на чувства, но… оттягивать момент разбирательств со своими мыслями, чувствами и отношением к Кайе уже нельзя, но справедливости ради стоит заметить, что сейчас не лучшее время. Как славно, что Кайа отвлекает его. Почувствовал, что брат вновь начинает загоняться и решил помочь? Мило. – Но кое-кто у меня и вправду есть, – капитан делает паузу после каждого слова, жадно глотая воздух. – Я стал опекуном Беннета три года назад. Ого. Он всё же это сказал. Ладони потеют и перчатки кажутся сейчас такими лишними. Пальцы заметно дрожат, дёргаются, но лицо как всегда не выражает волнение: годы упорной практики. Дилюк и сам чувствует себя не лучше, но он уже попривык успокаивать Кайю. Он накрывает ладонь рыцаря своей, переплетает пальцы, добирается таки до тёмных волос и расплетает хвост. Они, кажется, торопились? Ерунда. Где-то рядом снуют рыцари? Ну и пусть. Кайа медленно склоняется и, наконец, опускает голову на бёдра Дилюка. Руки они не расцепляют, Дилюк продолжает гладить большим пальцем руку брата, вторая же медленно и до одури ласково распутывает волосы, иногда переходя на кожу головы и массируя её. Если бы Кайа не был занят рассказом о том, как Беннет оказался под его крылом, он бы точно уснул. – Я и сам не понимаю, что мной двигало. Я тосковал по тебе, мне нужен был кто-то рядом, и я решился на такой шаг в тот же день, как мне исполнилось восемнадцать. Я стал наставником для Беннета, хоть он никогда меня так и не называл. Мне нравилось хотя бы изредка заботиться о нём. Это так эгоистично, не думаешь? – в полудрёме заканчивает свой рассказ капитан. Дилюк молчит. Понимает, что слова излишни. Кайа засыпает, предоставив Дилюку часы беседы с самим собой. Безмолвный крик брата с просьбой позаботиться о мальчике он услышал отчётливо.