Несвободные

– Я посчитал, что вы достаточно... подросли, чтобы узнать правду, – Дайнслейф поправляет плащ, а после разглядывает собственные одеяния: что угодно, лишь бы не смотреть на Кайю в этот момент. – Оставшиеся в живых каэнрийцы исцелились пять сотен лет назад благодаря крови аристократов, но всему приходит конец. За долгие годы кровь смешивалась и перемешивалась, проклятье усиливалась, в то время как временная мера, которую нашли Ирвин и Люмин, только угасала. Приближённые к нынешней королевской династии, то есть к Альберихам, живут в человеческом обличье дольше остальных, как, например, королевская гвардия, которой я когда-то командовал. В основном придворными, собственно, были аристократы, отсюда и своеобразный иммунитет. Что касается алхимиков и меня – мы бессмертны, этим и прокляты. Что бы там ни говорил Дайнслейф, Кайю это перестало волновать. Какие ещё последние надежды, какая Бездна и Ирвин?! Речь ведь была о его матушке, которую он все эти годы бесконечно любил, находясь вдали от неё, а сейчас его самый доверенный когда-то человек заявляет, что королева была совсем не такой, какой запомнил её принц, более того – она источник его проблем, ну как минимум одной и очень значимой. – Хочешь сказать, из-за матери я умираю? – Кайа не сомневается, лишь уточняет чуть осевшим после длительного молчания голосом. Всей душой он ждёт, что Дайнслейф вот-вот скажет, что пошутил, но Хранитель ветви лишь кивает. Тяжело, когда почти всю сознательную жизнь ты обвинял отца и его бесчеловечные эксперименты в своей грядущей смерти, а правда оказалась диаметрально противоположной, и те детские пытки оказались поисками спасения крохотной жизни. – В том, что с вами происходит, есть и моя вина. Король запрещал вам встречаться с вашей матерью, строго наказал, чтобы предавшая его женщина никогда не появлялась в его и вашей жизнях, но я не мог поступить иначе. Знал бы я, какую гадость она замыслила с Рейндоттир, я бы... – Мы услышали достаточно, – Дилюк перебивает телохранителя своего брата. – Это, безусловно, ужасная история, но прошлое должно остаться в прошлом. Меня волнует лишь Кайа. – Люк, в тебе нет ни капли сострадания, хах, – Кайа потирает шею.  – Я только что узнал, что ненавистный мною человек поставил мою жизнь выше будущего целого народа, а мать была настолько нелюбима всеми, что сошла с ума и чуть не убила меня! – Мой принц... – Дайнслейф теперь после всего, что наговорил, беспрепятственно обращается к Кайе так, как положено – с титулом. До этого Альберих пытался отсрочить момент неизбежного, хотел скрыть от Дилюка то, о чём тот уже давненько и без всего этого невероятно захватывающего рассказа догадывался. К слову, мастер Дилюк весьма спокойно принял новость о том, что его брат – принц целой нации. – Я не твой принц, Дайнслейф. Всё, что могло это подтвердить давно мертво и забыто, так забудь и ты. Монарха без народа не бывает. – Пока жив ваш отец, я не могу оставить всё на половине пути. Люмин продолжает вилять перед мной хвостом, будто кошка. Она и своего брата дразнит. Её поимка – это половина проблемы, но нужно ведь помешать планам тех, кто стоит за ней. Поэтому я и хотел, чтобы вы пришли ко мне: здесь безопасно, не так больно и... спокойно. Бездна даже не подумает искать вас тут. Кайа смотрит на Дилюка, который, в свою очередь, всё такой же... Дилюк со своим наполовину каменным лицом (если бы не Кайа рядом, то лицо было бы недовольным полностью) и с поблёскивающим Глазом Бога, который так и ждёт одобрение своего владельца на битву. – Что ж, от участи слиться с Дурином и стать Концом света для Тейвата ты меня уберёг, но что скажешь об этом? – Альберих обводит рукой место, в котором они находятся. Очевидно, он намекает не на пещеру, а на сам Разлом, на непонятно откуда взявшиеся тут замки Каэнри’ах и вообще на всё то, что пережили в этом месте Сумеречный меч и Итер. – Во время Катаклизма понятия времени и пространства почти стёрлись. Бездна воспользовалась слабостью нашей нации и подчинила бедных созданий, что привело к тому, что отныне люди не видят разницы между Орденом Бездны и Каэнри'ах. В той битве многие новообращённые монстры были раскиданы по Тейвату, а части некогда великого замка и вовсе разбросало по подземельям вроде этого. Тот дворец, в котором вы родились и росли – лишь тень, оставшаяся от величественной постройки. Так вот она какая – архитектура Каэнри’ах. Дилюк достоверно знает, что всё, что так или иначе связано с этой страной – под запретом, поэтому даже в книгах мог узнать о цивилизации, превзошедшей Архонтов, лишь малую часть, но увидеть воочию – сущее чудо. И в таком месте жил Кайа? Назвать его счастливчиком язык не поворачивается, но Дилюк по-настоящему удивляется тому, как пятилетний ребёнок нёс на себе этот тяжкий груз и так долго держал в тайне всё то, что переживал. – Каэнри’ах больше не существует, а уж после того, как ваш отец покинул трон – и подавно. Бездна хочет мстить Тейвату за ваш народ, а Люмин в первых рядах. Те цветы, – Дайн указывает куда-то на землю рядом с собой, – её любимые, зовутся интейват. Ваша мать то же была к ним привязана, вот я и подумал, что... Кайа понимает, что хочет сказать Сумеречный меч, зато не понимает Дилюк. Он вообще не в восторге от этого воссоединения принца и его телохранителя, и уж точно он буквально пошёл на конец света за Кайей не для того, чтобы его брат занялся садоводством. – Люк, если ты хоть слово скажешь о том, что мне не стоит трогать эти цветы и они могут быть ядовиты, то, клянусь тебе, я не постесняюсь заткнуть твой рот прямо при Дайнслейфе. Понял. Принял. Усвоил. Уж что, но целоваться рядом с этим мерзким типом... отвратительно. – И нет, я планировал заткнуть тебя не поцелуем, а хорошей трёпкой. Ну это уже ни в какие ворота! – Кайа... Но капитан не слушает, уже вовсю идя прямиком к своему старому телохранителю, рядом с которым лежат цветы. Дайнслейф слегка изгибает бровь на откровения принца, не посмев сказать и слова против, но после недобро зыркает на мастера Дилюка. – Что ж, – рыцарь крутит в руках стебель, принюхивается к лепесткам, особое внимание уделяя одному, отличающемуся по цвету от остальных, но безрезультатно. – Увы, лекарство из этого не сварить. Зато получится первоклассный гербарий. – Не думал, что Люмин будет делать что-то ради красоты, а не с практической точки зрения, – скептицизм со стороны Дайна – обычное дело, поэтому Альберих даже внимание не обращает. – Я изучу этот вопрос и ещё раз переговорю с Итером. Кайа кладёт цветок обратно, но возвращаться не спешит. Он потягивается, разминает порядком уставшие мышцы и хрустящие суставы, подозрительно косясь на бутоны интейвата. Что-то в нём всё же есть, кажется, Дайнслейф сказал, что его мать тоже их любила? – С его глазом ты помочь не можешь, – Дилюк укромно обращается к Дайнслейфу, пока младший брат роется у костра, – что насчёт шрамов? – Вы про ожоги, или про то рассечение Гончей разрыва? – Хранитель ветви забавно изгибает бровь, так и крича, что всё-всё знает, и даже о грехах Дилюка осведомлён. – Не думал, что повстречаются в своей жизни кого-то более раздражающего, чем Кайа. – Не думал, что мой принц изберёт себе в партнёры потомка прихвостней Барбатоса. Ох, как мило. Не ясно, правда, когда это Кайа его избрал и когда этот тип успел прознать обо всём раньше самого Рагнвиндра и вообще, не врёт ли он, но всё равно мило. Ну, Дилюк, как минимум, не против такой формулировки. – Следи за языком. Он говорит это только ради поддержания статуса и чести, хотя её по сути никто не оскверняет. – Предлагаю вам следующее соглашение, – Дайнслейф улыбается, ну точно как Кайа, когда задумал что-то невероятно безобразное, – я не сообщаю королю Хэлтору о вашей связи, а вы, мастер, не смотрите на моего принца так, будто он принадлежит только лишь вам. Отцовская ревность и ревностью любовника. Чудесная битва, обещающая быть легендарной! – Идёт. Не особо горю желанием просить разрешение у Первого Предвестника на то, чтобы быть с Кайей. Догадливый попался собеседник. Дайнслейф улыбается, даже знать не хочет, как Дилюк пришел к невероятному, однако верному умозаключению, но ответ принимает. Кайа делает вид, что вовсе не подслушивает. Напевает балладу Венти, зная, что Дилюка она раздражает, копошится в грибах, которые должны послужить им ужином, а сам тихонько хихикает, довольный и недовольный одновременно тем, что происходит между человеком, который его растил когда-то, и самым лучшим в мире не-братом, а по совместительству – первым и единственным любовным интересом. – Самоуверенно, но на первый раз я вам поверю. Чего только стоил ваш самоотверженный поступок под лавиной на хребте. Дилюк устал ругаться, поэтому не ругается. Вряд ли этот тип, конечно, лично за всем наблюдал, иначе бы спас, поэтому скорее всего ему кто-то доложил. Кроме Итера на ум приходит лишь Альбедо. Дилюк совсем недавно решил довериться алхимику – другу своего брата, который несколько раз спасал ему жизнь, пока сам Рагнвиндр то и дело на эту бесценную жизнь плевал в высокой колокольни собора. Он признаёт в заинтересованности алхимика его братом не интерес любовный, а интерес... научный, поэтому версию с Кайдепринцом отвергает сразу. – Разложение, которым заразила моего брата псина из Бездны, Альбедо исцелил. Что насчёт ожога? Дайслейф едва заметно кивает, смотрит на своего принца и подзывает его: – Господин Кайа, – Дайнслейф окликивает подопечного, который, так и не дождавшийся драки за его сердце, начал скучать и засыпать, подходит ближе. – Снимите повязку. – Как вульгарно. Отчего же ты не просишь меня о том, чтобы я снял свои штаны, м? Это ведь одно и то же. – Не паясничай, Кай. Он хочет помочь. – Эй, на чьей ты стороне? – Кайа развязывает шнурки, нисколько не колеблясь, ведь перед ним те, кому он доверяет всецело. – Ну как? Дилюк уже давно обратил внимание, что этот шрам, оставленный им точно так же, как и шрам на груди, выглядит гораздо лучше. Его, если можно так сказать, почти не видно, в сравнении с ожогом на боку, конечно. Даже удивительно. В ночь своего восемнадцатилетия Дилюк отчётливо видел, сколько крови Кайа пытался сдержать, закрывая глаз рукой. Дилюк буквально всё это время был уверен, что по собственной глупости лишил брата глаза и зрения, и даже открыто дал понять о своей осведомлённости в одном из писем, однако после Вольфендома он лично убедился в том, что с Кайей всё в порядке. Будто кто-то исцелил его. Ну или что-то. – В чём фокус? – Дилюк прямо задаёт вопрос Дайнслейфу, который лишь продолжает кивать, словно только что что-то понял, но по факту же – убедился. – Каэнри’ах не признавала Архонтов, как вам известно, однако ваше пламя, которым были нанесены ранения – часть сил этих самых Архонтов, которой они поделились с людьми. Огонь Пиро обладателей разрушителен и беспощаден. Теории о том, что элементальные силы отличаются от эквивалентных природных явлений, ходили давно. Первым, кто не только выдвинул такое предположение, но и попытался доказать, ещё много лет назад был Альбедо, но тогда он не смог найти подтверждение гипотезе. Конечно, ведь не все пользователи стихий были одарены... по-настоящему. – Иногда лёд моего господина невозможно растопить, если он это захочет, конечно. Ваш же огонь при определённых обстоятельствах не потухнет, пока не сожжёт даже пепел. Понимаете? Дилюк смотрит на брата который спешит скрыть свой глаз. «Твой лед действительно так умеет? Почему ты не рассказывал?»

«Не было повода»

Кайа пожимает плечами на злобные искры из глаз брата, будто он не при делах. – Выходит, проклятье спасло мне зрение, – Кайа первый догадывается, к чему ведёт Сумеречный меч. – Верно. Сила Бездны, заключённая в вашем глазу, нейтрализовала Пиро элемент, – Дайнслейф подводит черту этой фразой, но от чего-то тон его оказывается таким, будто он оборвался на половине фразы. Дилюк внимательно слушает, но пауза затягивается. Кайа даже перестает дышать. Дилюк наоборот, задыхается от переизбытка кислорода. – А если...