✧ ✧ ✧
– Он дефектный? Рыцарь будто сам в свои слова и не верил. Венти отрицательно замотал головой, а Дилюк только и смог, что рывком забрать артефакт брата со стола, вкладывая его прямо в руки владельца. – Неверная трактовка, – чуть успокоил Чжун Ли. – Он был обычным, до определённого времени. В момент появления у вас Глаза Бога он уже, так скажем, забрал часть проклятия на себя, отсюда и нехватка деталей. Думаю, без Глаза Бога вы бы уже подверглись ему полностью. Он вас защитил и защищает до сих пор. Надо же, любовь к Дилюку спасла его. Ванильно настолько, что почти противно. Ну или чувство тошноты, заставившее Кайю скривиться, вовсе не из-за этого – кто знает? – Вы заключите контракт с Архонтом. Будет это Барбатос или Царица – неважно, но в вашем случае выбор очевиден. Венти поможет вашей элементальной силе, подтолкнёт её к исцелению организма. Конечно, Глаз Бога в тот же миг утратит свою силу, однако я почти уверен, что после этого проклятый глаз перестанет вас беспокоить. Что ж, зацепка, на которую натолкнул братьев Дайнслейф, оправдалась, но приобрела невообразимый масштаб.✧ ✧ ✧
Кайе тогда буквально сказали лишиться сил. Утратить способность существовать в этом мире, как способный и ценный воин, а не обыкновенное пушечное мясо. Венти поддержал идею Чжун Ли, да и Дилюк, откровенно говоря, тоже, ведь Кайа будет жив. Всю неделю братья не возвращались к этому, но сейчас пришёл день. Дверь беззвучно открывается, впуская в комнату её владельца. Кайа на краткий миг застывает, с интересом разглядывая у себя на кровати брата, и быстро скрывает шрамы халатом. – Как вода? Кайа копошится в местной гостиничной одежде, пока Дилюк скромно смотрит в пол на свои ноги. – На любителя, достаточно жарко чтобы расслабиться, но не достаточно, чтобы удовлетворить меня, – Кайа ухмыляется. Дилюк не видит улыбку, но слышит её отчетливо. И понимает намёк. – Иди сюда, – Дилюк приглашающим жестом указывает на место на кровати слева от себя, чтобы видеть правую часть лица Кайи. Делает он это бессознательно, ведь внутренне невероятно хочет запомнить Альбериха таким, какой он есть: с шрамом, подслеповатым глазом и... откровенным. – Только давай без разговоров о важном. – Ты принял решение? – Дилюк поднимает взгляд на лицо брата, не спрятанное за волосами и глазной повязкой. В этом есть что-то инородное, непривычное однако такое... противоречиво родное, что Дилюк откровенно не может оторвать глаз от шрама Кайи, который по сути выглядит как давно зажившая ранка. – Сразу к делу, да? – Кайа видит, как на него смотрят. Он слегка стыдится своего чуть косого проклятого глаза, но ему хочется быть открытым с братом здесь и сейчас. – Я думаю, ты узнаешь ответ завтра, когда придет Моракс. – Не называй его так, – недовольно шепчет винный магнат. – Прошу прощения, мастер Дилюк. Я уже успел позабыть, что вы у нас из знатного рода, почитающего Архонтов. Кайа падает на спину, устало расставляя руки в стороны, позволяя халату открыть всё, что нужно. Намёк его становится ещё громче и понятнее, но Дилюк твёрдо намерен идти до конца. Он ложится рядом, устраиваясь поудобнее на плече Альбериха. Тот улыбается с закрытыми глазами, но даже не думает шевелиться. – Ты не хочешь лишаться сил? – шепча в самое ухо готовит Дилюк. Кайа на это лишь прикусывает щёку изнутри, а после неопределенно мычит. Дилюк не сдаётся. Опускает свою руку на грудь Альбериха, прикрывает распутный вид жестковатой тканью халата, а после начинает гладить лицо брата, играясь с прядками на лбу. – Может и так, – Кайа открывает глаза, – а может дело в том, что я боюсь. Рука Дилюка останавливается, а голова чуть приподнимается. Взгляд бегает от одного глаза к другому, пытаясь понять, что говорит Кайа. – Боишься остаться беспомощным? Брось, этого никогда не случится. Ты управляешься с клинком лучше всех в Ордене, а без работы точно никогда не останешься. Твой авторитет и уважение граждан навсегда останутся с тобой. Кайа ухмыляется, скорее даже просто выдыхает воздух чуть резче обычного. Он не выдерживает взгляда, направленного на него, и теряет игривое настроение. – Я боюсь, что моя любовь к тебе исчезнет. – О чём ты... Кайа резко встаёт с кровати, подходит к окну. Он стоит спиной к брату, и, наверное, так ему проще говорить о том, что, безусловно, смущает. – Помнишь, как в первую ночь нашего знакомства ты рассказывал мне о созвездиях? Дилюк принимает приглашение подойти. Он уважает личное пространство Альбериха, но если тот сам хочет, чтобы Рагнвиндр был рядом, то он будет. – И хотел посчитать твой возраст? – усмехается Дилюк, устраивая подбородок на оголённом плече. – Тогда что-то впечатлило меня, Люк. Знаешь, королевского отпрыска не могли не научить считать, читать и писать к пяти годам. Я соврал тебе в тот раз, а ты наивно заулыбался и пообещал мне помочь. Странно, но мне даже не стыдно. Дилюк заглушает смех во влажных волосах, струящихся по спине Кайи: – Ну а что же тебя впечатлило? – Их красота, – рука рыцаря указывает на небо. – Я боялся их всё детство, Дилюк. Людям свойственно это: опасаться того, чего они не знают. Всю жизнь звёзды окружали меня, как символы на одежде, фресках и даже весь дворец был увешан четырёхконечными фигурками, но настоящие звёзды... пугали. Пока не появился ты. – Я польщён. Кайа разворачивается в объятиях, задевая кончики красных прядей, аккуратно лежащих на плечах. Сейчас больше всего на свете хочется покоя: забыть о глазе, о матери и об отце, о Дайнслейфе, который вновь объявился в его жизни. Дилюк, стоящий перед ним, так похож на Крепуса. Щетина, которую его брат скоро сбреет из-за дискомфорта, никогда не вырастет и не превратится в бороду, которую носил их отец. Но схожесть проявляется не только в этом: Кайе немого жаль, что брат категорично отказывается выйти в свет не идеально выбритым, но откровенно говоря, от Дилюка он хочет получать не отеческую ласку, а совсем иную. – Давай займемся любовью? – голос дрожит настолько заметно, что в ответ на это сердца начинают щемить у обоих. Он не просто так выбирает именно такую формулировку: Кайа действительно боится. Глазом Бога он был одарен во имя его любви к Дилюку, а значит сей дар неразрывно связан с его чувствами. Но если голубой камень заберут, то что останется от его любви? Дилюк это понимает, поэтому не может отказать. Поцелуи сперва ленивые и продолжительные. Кайа то и дело хватается руками за чужие волосы, за рубашку на спине, пытается прижать к себе поближе, чтобы вновь почувствовать боль. Но грудь больше не украшает рассечение, не без стараний Альбедо, конечно. Где-то несильно отзывается на близость с тем, кто его оставил, незаживающий ожог на груди, но Кайа так привык к дискомфорту, который тот приносит, что почти не получает удовольствия. Нездоровое возбуждение от боли капитан стремится заменить чем-то другим, хаотично передвигая ладонями вверх и вниз, от пояса брюк к волосам и обратно, в поисках нового. Дилюк помнит их акт любви у озера. Без слов понимает желание Альбериха, но самому в голову толком ничего не приходит, ведь все мысли сейчас лишь об одном. «Кайа» «Кайа» «Кайа» Он здесь. Он рядом. Стоит живой и здоровый, и будет стоять подле ещё долгие годы, одаривая этот мир своим присутствием. Даже если он разлюбит, даже если забудет – неважно, ведь чувства можно будет возродить, а вот человеческую жизнь – нет. Эта мысль остаётся невысказанной. Кайа бормочет его имя между поцелуями, пытаясь довести их обоих до кровати. Она маленькая и до безобразия жёсткая, как и всё в Ли Юэ, но выбирать не приходится. До этого Кайа уже дважды давал своё немое согласие на то, чтобы Дилюк брал на себя ведущую роль, однако теперь, на удивление Рагнвиндра, не отступает. Укладывает брата на постель, прижимает своим телом в попытках обездвижить. Дилюк не особо сопротивляется, однако тревожащая его мысль всё же заставляет отлипнуть от покусанных губ. – Кай... – он осекается и словно забывает все слова на свете, смотря на слёзы Альбериха. – Нет... нет я... – Кайа роняет голову на грудь Дилюка, пряча от того свое лицо. – Только не подумай, что я против, ладно? Это слёзы радости. Кайа искусный лжец, но не сейчас. «Слёзы радости или горя?» Дилюк гладит его по голове, давая время. Он не торопит его, не злится и не будет ругаться, ведь знает, что эта ночь для них двоих нечто большее, чем просто физическая близость.«Мне обидно, что завтра я могу не испытывать того же, что и сейчас»
А ведь Дилюку тоже страшно, но если он это покажет, то какой же из него тогда старший брат? Спустя некоторое время Дилюк начинает ощущать ответные ласки. Кайа задирает его рубашку и теперь водит по коже пальцем, наверняка расписывая понятные лишь себе слова. – Если ты хочешь... – Дилюк краснеет, благо комната, погружённая во мрак, это отлично скрывает, – ...быть сверху, то я не против. В целом. Но с самого нашего ухода из Мондштадта я нормально не мылся и... Кайа смеётся во весь голос, зная, что Дилюк воспримет это слегка болезненно, но он буквально не может удержаться. Рагнвиндр недовольно ворочается, пытаясь прекратить хохот, прикрывая чужой рот ладонью, но Кайа не останавливается. Когда щёки уже начинают болеть, а тоска уходит далеко на второй план, рыцарь, наконец, одаривает брата взором искрящихся глаз: – Дело за тобой, моя любовь! Дилюк вдруг понимает. Слова Кайи складываются в сознании в единую и настолько простую истину, что становится даже немного стыдно от того, что он не додумался до неё раньше: Кайа не утратит своих чувств а Дилюку после лишения элементальных сил, ведь любит его с самой первой встречи, задолго до того, как получил благословение Архонта. Он уже столько раз вслух признался в этом, а Рагнвиндр... А он ни разу не ответил взаимностью. Становится стыдно. Горестно и больно, но только из-за собственных ошибок. Нужно как можно скорее их исправить. – Кайа? – Дилюк зовёт уже скинувшего с себя халат кавалериста, который параллельно успевает расстёгивать рубашку человека, на котором бессовестно сидит, сжимая бёдрами по бокам. – М? – радостно мычат в ответ, видя постоянно скрытое за одеждой тело. В синяках и шрамах, в царапинах и укусах насекомых, даже в йоде, оставшемся после операции Альбедо. – Я люблю тебя. Дилюк никогда не думал, что хитрый рыцарь, сидящий на нём, умеет делать такое лицо. Вопреки всем ожиданиям Альберих не улыбается, но и сказать, что испытывает отвращение, тоже нельзя. – Всё в порядке? – Дилюк пытается отнять руку, которой Кайа прикрывает лицо в попытках спрятаться. – Не думал, что доживу до этого, – он сам убирает предплечье от глаз, являя миру свою улыбку. Чистую и немного хитрую, но Кайа не был бы Кайей без этого нюанса. – После такого ты просто обязан сделать то, о чем я мечтаю долгие годы. Дилюк не успевает спросить, ведь его рот заполняют пальцы. Играются с языком, ловят его и чуть сжимают, а после ловко перемещаются на нёбо, щекоча его. Это непристойное действо возбуждает обоих с половины оборота, чем и пользуется Кайа. Выгодно подчеркивающий все прелести, а теперь лишь бессмысленно болтающийся на бёдрах гостиничный халат, не является для Дилюка препятствием. Он сдёргивает его, оставляя Кайю совершенно обнажённым, не считая бинтов и пластырей там и тут. В нетерпении и диком возбуждении он не замечает, как рыцарь прекращает хозяйничать в чужом рту и даже замирает, поэтому Дилюк приспускает свои штаны, направляет себя в попытках толкнуться вверх, но встречается лишь с испуганным вздохом Кайи, почти подпрыгивающего вверх: – Эй, полегче, братец! Ты убить меня вздумал? – Дилюк открывает рот в безмолвных попытках оправдаться, но вместо этого лишь неосознанно хватает Кайю за запястья с целью извиниться. – Для чего я, по-твоему, всё это пальцами вытворяю, м? Откровенно говоря, Дилюк смутно понимает, как происходит... уединение, а между двумя мужчинами – тем более. В таверне рыцари то и дело болтали о всяком, однако об этой интересующей его теме почти не начинали вести дискуссии. Лишь однажды один очень экстравагантный капитан, не стесняясь своего громкого и чёткого голоса, начал интимную тему, будто специально подстёгивая свою кавалерию на пошлые подробности и неуместные шутки. Тогда Дилюк запомнил, что это может быть больно. В голове зачем-то засел подробный план действий, озвученный каким-то молодым рыцарем, как предварительно уменьшить боль и доставить партнеру наибольшее удовольствие. Он сам не понимал, зачем ему эта информация. До сегодняшнего дня, конечно же. Ах, а ведь и правда. – Я не знаю, что на меня нашло... – Дилюк целует руку Кайи, борясь с желанием уделить каждому пальчику отдельное внимание. Всё это потом, сейчас на это нет ни времени, ни сил терпеть. – Что ж, я ясно помню и... ощущаю твои размеры, поэтому... Одну минутку, твои телесные жидкости, безусловно, прекрасны, но, боюсь, их будет недостаточно, – с этими словами Альберих перекатывается, падая с Дилюка, а потом поднимается с кровати и уходит в соседнюю комнату. Дилюк человек терпеливый. Раньше был слегка вспыльчивым, но опасное трёхлетнее путешествие буквально вдолбило в голову, что как бы он не старался, всё случится именно тогда, когда нужно. Но ох уж этот Кайа! Он не торопится. Копошится в одежде, судя по звукам, бряцает чем-то стеклянным, то и дело вслух ухмыляясь. Дилюк решает компенсировать отсутствие рядом своего возбудителя, приспускает штаны до самых колен, и не глядя хватается за причинное место. Умеренное чувство тепла вокруг не такое приятное, как обычно. Дилюк редко сам себя ублажал, в основном выплёскивал весь накопившийся стресс в ночных битвах за покой Мондштадта, но даже так нынешнее ощущение не приносит удовлетворения. Телу не хватает кого-то. Ему смешно от самого себя: быстро же успел привыкнуть к хорошему. Без Кайи одноместная кровать теперь кажется слишком широкой, подушка слишком жёсткой, а собственное тело чересчур лёгким. Но движение рукой он не прекращает, пытаясь воспроизвести в воображении, восполнить эти недостатки. Как раз кстати на глаза попадается лежащая на тумбе офицерская одежда в полном комплекте, за исключением проклятого мехового воротника, который случайный волк утащил в дебри леса ещё в Вольфендоме. Одеяния насыщают комнату драгоценным запахом, по крайней мере Рагнвиндр в этом убеждён, ведь его он ни с чем не спутает: Полуденная смерть, одуванчики, детские леденцы (если в этот день приходилось нянчится с Кли) и пот. Ему самому становится смешно, ведь он никогда не подумал бы, что имеет фетиш на мужской запах. Ну точнее на запах конкретного мужчины. Дилюк сам не понимает, как ткань оказывается в его руках, приятно ощущаясь в ладони. Теперь кажется, что Кайа прямо перед ним, вот-вот скажет что-то забавное, или, может даже до безобразия глупое, например...«Не отвлекаю?»
«Третий лишний, да?»
– Прошу прощения. Я, пожалуй, не буду мешать. Да, именно так: этим невозможным голосом с ноткой мнимой обиды и игривости, и придыханием в конце. И завиляет своей задницей, устраиваясь в кресле напротив, моргая двумя глазами. Будет наблюдать, как Дилюк отчаянно нуждается в нём, как ждёт и как шепчет... – Кайа... Незаметно для самого себя Дилюк зовёт слишком громко, на что слышит копошение со стороны кресла. Постойте-ка. Рагнвиндр замирает. Крепко зажмуривает глаза, пару раз делает глубокие вдохи и продолжительные выдохи, а после смотрит в злополучный угол, наблюдая за удобно расположившимся на жёсткой обивке брата, интимно подпирающего подбородок рукой. Дилюка как молнией бьёт. Рука тут же исчезает с собственного тела, опирается на кровать и помогает приподняться. Так сладкие грёзы оказались вовсе не грёзами. Ну реальность хотя бы не менее сладкая. Рядом с Кайей два мира перемешались в один. Мечты стали явью, а горькая действительность превратилась в страшный сон. Дилюк заплутал в этом раю, из-за чего теперь ярко краснеет. – Чего же ты остановился, м? – Кайа хрипит, перебирая в руки явно не зелья Альбедо, ведь на настоящие продукты алхимической деятельности они не похожи: уж чересчур объёмные и вязкие. Кайа расставляет ноги слишком широко, чтобы Дилюк счёл это случайностью. Он чпокает пробкой, принюхивается к содержимому одной из склянок, а после изгибает бровь и выливает половину на руку. Мастер жадно наблюдает за каждым движением, приподнимается на руках ещё, чтобы не упустить ни единого взмаха ресниц и вздоха, ни единой капельки пота, зазывающе скатывающейся по груди у теряющейся среди рельефа пресса. Дилюк то и дело подёргивается от противоречивых чувств: с одной стороны всё происходящее ему чуждо и страшно, внутренний голос вопит «неправильно», но с другой... – Архонты, Кай, остановись сейчас же, – Дилюк ругается, безуспешно пытаясь подняться. Смотрит на застывшего брата, чья фаланга – о, Селестия, он действительно это делает! – уже исчезла внутри. Шея краснеет, во рту пересыхает, но Рагнвиндр не может больше терять ни минуты. – Вернись ко мне, Кай. Я хочу прикоснуться к тебе. Поцеловать. Кайа, я сейчас с ума сойду. Что ж, в эту ночь капитан кавалерии решает сжалиться над братом. Звонко смеётся, до одури пошло хлюпает пальцем, вытаскивая его на свет Божий, ловко поднимается на ноги в одно мгновение пересекает комнату. Хватает Дилюка за плечи и плавно опускается вместе с ним на кровать. – Если нам суждено быть вместе, – шепчет прямо на ухо, но после быстро поднимается выше, подставляя взору Дилюка примерно свой пресс, – то клянусь, я отстою свое право хотя бы раз распробовать на вкус тебя, Люк. Рагнвиндр почти не слушает, общую суть улавливает, но не переваривает. Откладывает это на потом, а сейчас сосредотачивается лишь на своих чувствах, которые, он уверен, тесно переплетены с чувствами безумца, расположившимся на нём. Кайа времени зря не теряет, хватает ладонь Дилюка, обмазывая её неизвестной субстанцией, с которой сам игрался, а после направляет его пальцы внутрь себя. Дилюк подмечает удивительно удобную для их... ситуации консистенцию зелья. Кайа, кажется, упоминал во время путешествия, что учился варить полезные отвары. Что ж, его мастерство в алхимии весьма своеобразное, но довольно полезное. – Толкай пальцы, – недовольно бурчит рыцарь где-то над головой, заметив, что Дилюк сейчас где-то витает. – Это должно было быть Крио зелье, но что-то пошло не так. Отвратительно на вкус, если честно, поэтому лучшего применения ему нет. Какой болтливый, думается Дилюку. – Мгх, – этот единственное, что способен сказать мастер. Будто в противовес сущности его брата. Он действительно повинуется совету – нет, даже приказу – Кайи, наслаждаясь тем, как их тела теперь соприкасаются. Ох, конечно же и Дилюку, а особенно Кайе, хочется, чтобы вместо пальцев старший из братьев использовал что-нибудь поинтереснее, но он, кажется, сейчас настолько в восторге, что едва ли сообразит. Кайа благородно решает помочь, поддавшись навстречу пальцам. – Эй, ты только дыши. Не хватало мне ещё сесть в тюрьму за убийство первого красавчика всего Тейвата. Дилюк честно признаёт, что рядом с Альберихом забыл, как это делается, но спасительный голос напоминает о столь жизненно необходимом действии, поэтому жизнь магната оказывается вне опасности с новым вдохом. Он с полным восторгом наслаждается тем, что делает. Он изучается мягкость Кайи, дразня его одной рукой, пока вторая хаотично то щипает за бока, то царапает у тазовых косточек. Мгновения спустя Кайа срывается, слегка подрываясь вверх и вниз, проезжается по груди Дилюка, и наполняется таким удовольствием от рельефного тела брата, что сам уже забывает о собственном совете – дышать. – Дилюк... – Кайа из всех сил старается сделать голос таким, будто всё под контролем. Он приподнимается, из-за чего пальцы почти выскальзывают, но после с жадностью возвращаются обратно. Дилюк впервые за всё это время поднимается взгляд вверх прямо на брата. – Давай... Что он требует – и так понятно, но непонятно то, как это реализовать. Точнее, последовательность кристально ясна, но вот с реализацией Дилюк опасается подкачать. Одновременно слишком много всего и слишком мало Кайи. Дилюк никогда бы не подумал, что будет чувствовать себя таким беспомощным и беззащитным, но это правда. Сама формулировка, те слова, которые Кайа подобрал, чтобы сказать о своем желании... пробудили молодого Дилюка, того юнца, который грудью готов был напороться на нож, отстаивая честь брата. Того неопытного, но пылкого и, как он понимает только сейчас, влюбленного парня. В тот раз в подсобке все было иначе. И Кайа вёл себя пылко, и Дилюк будто брал брата на слабо – оба строили из себя невесть что, толком не понимая, что чувствуют. Тогда они собирались потрахаться, сейчас же занимаются любовью. У Дилюка волоски на руках встают дыбом от осознания этого. Кайа громко и протяжно выдыхает воздух сквозь зубы, чуть присвистывая, а после резко но несильно дёргается. В этот момент Дилюк вдруг понимает, что Кайа всё это время дрожал. – Ты опять заставляешь себя? – Рагнвиндр останавливается в сантиметре от того, чтобы проникнуть внутрь. Голова неожиданно быстро становится кристально трезвой, мысли приходят в порядок, в отличие от Кайи, от которого недоумением веет в радиусе километра точно. И он своё недовольство демонстрирует сперва неосознанно: сжимает коленями бока Дилюка; рукой сжимает чужую грудь, будто хочет расплавить кожу своими ледяными руками и воочию лицезреть мышцы. Позже Альберих всё же понимает посыл, вспоминает злополучный вечер в подсобке, когда строил из себя гуру соблазнения, вычитав о подобном в книжках Альбедо, который тот привёз из Инадзумы, а уж про совместные фрикции у озера, отдалённо напоминающие половой акт, он и подавно вспоминать не хочет. – Дилюк, – он сам не до конца осознаёт, о чём просит: о клятве в вечной любви, или просто продолжить процесс, дабы упокоить свою душу, которая, он уверен, буквально завтра завянет без любви, лишившись Глаза Бога. – Тебе страшно, – мастер стирает с собственной груди слезу Кайи, которая только что упала, превратившись в снежинку, и разбилась на крохотные кристаллики. Он ведёт рукой вверх вдоль тела капитана, ласкает рукой щёку, нос, губы – всё, до чего успевает дотронуться. Не может впитать всё тепло, которое ему дарит этот человек, но в то же время боится забрать всё, что ему даруют: а что же тогда останется самому Кайе? – Мы можем остановиться в любую секунду. Я слишком тороплюсь, Кай, но это потому что осознаю как сильно я был привязан к тебе все те годы, что себя помню. Иногда мне становится смешно, ведь я не могу вспомнить жизнь до тебя. Может меня вообще тогда не существовало? Может быть весь этот мир создан лишь для тебя, Кай? Альберих трётся о ладонь, тычется холодным кончиком носа между пальцев, щекоча кожу. Ему забавно слышать нечто подобное. – Я не понимаю, зачем родился, Дилюк. Чтобы влюбиться до беспамятства в этот светлый мир, а после умереть, так и не реализовав все свои мечты? Чтобы возродить нацию, с которой даже мой отец оборвал все связи, встав во главе Фатуи? – Кайа перехватывает тёплую ладонь, кладёт себе на живот, показывает, как сделать так, чтобы ему стало приятно. – Или чтобы узнать, что собственная мать зачала меня для того, чтобы отомстить? Дилюк быстро учится, поэтому уже самостоятельно и без подсказок ласкает Кайю, обходя стороной заживший шрам и кровоподтёки, которыми изобилует ожог, оставленный четыре года назад. Он раньше даже и помыслить не мог, что перед актом любви человека нужно подготовить не только физически, но и морально, а уж Кайю – особенно. – Ты родился, чтобы мы встретились. Чтобы ты наполнил мою жизнь смыслом. Льдинки на груди Дилюка приумножаются и они не таят.✧ ✧ ✧
Кайа знает, что у него болит спина. Он чётко ощущает, как ноет нежная кожа на груди после укусов, как зацелованные ожоги приятно покалывают. Кайа наслаждается запахом благовоний, который Дилюк зажёг одним щелчком пальцев, чтобы это помогло им двоим расслабиться, но на деле же – только больше заставило зациклиться на происходящем. Они, наконец, вместе. Стали единым целым, теперь не только душами, но и телами. Дилюк нависает сверху, дышит так громко, что в ушах звенит, и кусает собственные губы в беспокойном ожидании, когда же брат даст добро. А Кайа молчит, наслаждается моментом. Он растирает капли крови, которые падают на его тело с искусанных губ Дилюка, он смотрит на него и не может найти силы перестать улыбаться, хотя щёки от этого ужа давно нещадно болят. Кайа мучает Дилюка томным ожиданием, считая это отличным наказанием за излишнюю самонадеянность того. Но Кайа и сам терпеть уже не может, поэтому кивает головой, а в следующее мгновение цепляется за лопатки Рагнвиндра из-за резкого трения внутри и отвратительного чувства почти полной опустошённости там же. Дилюк просит Кайю быть громче, ведь иначе не сможет понять, больно тому или приятно. Кайа же лишь улыбается, бормочет нечто влюблённое, понятное лишь ему, опускает руки и прижимает подушку плотнее к ушам, стараясь заглушить собственные постанывания. Кайа всегда такой болтливый и красноречивый, но оголённый не только телом, но и душой, он оказывается чрезвычайно скромным: тихим, стесняющимся и отчасти даже отстранённым. Неопытность смущает их обоих, но Дилюк уверен, что причина в другом. В противовес Кайе болтливым и щедрым на стоны в постели оказывается мастер. Красноречивость Кайи вдруг пропала, стоны глушились их обладателем, а Дилюк же напротив – не стесняется собственного голоса. Им обоим кажется это правильным, им обоим так комфортно. Толчки быстрые и частые. Он не рискует входить глубоко, но тело само ускоряется, амплитуда медленно нарастает. Но когда Альберих вдруг с невероятно громким хлопком устраивает свой ладно на чужих щеках, направляет всё внимание брата на себя и нежно перебирает между пальцев самую длинную прядку Дилюка, свисающую со стороны сердца, то вдруг понимает то же, что понял его брат несколько минут назад, то, то Рагнвиндр не стал озвучивать, но попытался доказать словами: «Любовь не исчезнет вместе с исчезновением Глаза Бога» Кайа не плачет. Дилюк тоже. Они счастливы. Наслаждаются моментом, забываются в нём, растворяя прошлое и грядущее туманное будущее. Дилюк не позволяет себе некоторых вещей, но любовник с ним в корни не согласен, поэтому почти больно бьёт пяткой по спине, удерживая в кольце собственных ног. Что ж, сегодняшняя ночь – период исполнения желаний Альбериха, поэтому Дилюку не остаётся ничего другого, как подчиниться им, а всю ответственность взять на себя. Чуть позже, конечно. Кайа обнимается настойчиво и крепко, валит Рагнвиндра рядом с собой, пытаясь растянуть момент хотя бы на жалкие доли секунды подольше. Дилюк сперва тревожится так же и за наслаждение и Кайи, но когда он ощущает вязкую влагу меж их животами, то успокаивается. Теперь всё на своих местах и не важно, какой путь пришлось для этого преодолеть. Что ж, стойкое и немое стремления Кайи как минимум подольше побыть вместе, а как максимум – продолжить, Дилюк понимает, но одобряет частично. Он чуть покачивается внутри Кайи, чувствуя, как всё возбуждающе хлюпает, а капитан горячо выдыхает в грудь. Винодел лениво спускается пальцами вдоль тела брата, одаривая, наконец, вниманием, ласкает уставшие мышцы под горячей кожей, ногтем чуть царапает бедро, а после, даже не борясь с желанием совершить пошлость в стиле Альбериха, касается и себя и Кайи в месте, где их тела соединены. Кайа сжимается, и Дилюк, безусловно, это отчётливо чувствует, но продолжает поглаживать Кайю. Он догадывается, что у того сейчас всё тело ноет, а причинные место и вовсе горит от непривычного трения. – Спасибо. Капитан в ответ смеётся, а за спиной начинает сиять Крио артефакт, одаривая переплетённые тела спасительной прохладой в насквозь пропахшей любовью комнате. – За что? – продолжает бубнить он в грудь, наслаждаясь ласками. – Это я должен благодарить, Дилюк. Ты исполнил моё, возможно, последнее желание, слегка эгоистичное, конечно, но я постарался быть великолепным, чтобы и ты почувствовал себя отлично, поэтому... Болтливость слишком быстро вернулась к Альбериху. Нельзя сказать, что Дилюка это раздражает, скорее просто напрягает, ведь он боится, что словесный поток нескончаемых мыслей Кайи пойдёт дальше и дальше, и они вновь вернутся к тому, что давно прошли – к принятию Кайей себя. Дилюк и рад бы прервать болтовню романтичным и ленивым поцелуем, да Кайа лежит слишком низко, явно не планируя в ближайшие часы сдвигаться ни на миллиметр. Решение приходит само собой – обнять. Дилюк так и делает, сжимая Кайю одной рукой, второй же прекращает любые ласки, и Кайа, как ни странно, действительно прерывается. – Ты знаешь, за что я благодарю. А вот и начал возвращаться привычный мастер Дилюк. Чутка угрюмый и слишком сдержанный, чужой для юного Кайи, но такой, откровенно говоря, уже привычный для Кайи нынешнего. Это уже не тот старый добрый братец Дилюк, это настоящий мастер Дилюк Рагнвиндр, богатейший человек Мондшадта. Но всё же в нём остаётся тот самый Люк из прошлого, и Кайа это знает. Всегда знал, потому и играл на его нервах и струнах души с самого возвращения Рагнвиндра домой. И сейчас решает поиграть: – Да ну? Ты хочешь сказать «спасибо, любимый братик, за чудеснейший, хоть и единственный, но это мы опустим, секс в моей жизни»? Ха-ха! Да пожалуйста, мастер. Грудь Кайи подрагивает от хохота, но ноги напрягаются сильнее, будто Кайа боится, что после этих слов Дилюк убежит. – За то, что ты есть, Кай. Дыхание, бегающее по груди Дилюка, становится чаще, а ноги окончательно сжимают его в кольцо.«Я люблю тебя, Дилюк»
Рагнвиндр целует Кайю в макушку, компенсируя невероятное желание поцеловать того хоть куда, а после обнимает уже двумя руками, принимая удобную и спокойную для обоих позу. «Я люблю тебя, Кайа»