Равноденствие

— Еще раз! Гермиона жмурится, стараясь совладать с дрожью в ногах, и сильнее хватается за ручки кресла. Она вся обливается потом, тонкая струйка течет по виску и щекочет под ухом. Девушка смахивает ее тыльной стороной ладони. — Мне нужна передышка, — загнанно дышит Гермиона, бросая локти на разведенные в стороны колени. Северус кривит линию губ, перехватывая в пальцах правой руки волшебную палочку, и клацает языком, наворачивая еще один нетерпеливый круг по комнате. Грейнджер учится, скажем, неплохо для двенадцатого раза. Двенадцатого за последнюю неделю. Жалуется она редко, пожалуй, лишь в том случае, когда пот уже застилает глаза, мешая видеть, а лицо становится красным, как у спелого томата. Ее разум податливый, точно пластилин. Базовые навыки блокировки разума простыми упражнениями развивает Грейнджер довольно хорошо, но вот дальше… — Никаких передышек! — выставляет он вперед палочку. — Приготовьтесь! — Я начну молиться, чтобы посмотреть, как вы лопаетесь от злости, если не прекратите! — рычит она, приподняв голову и глядя на мужчину жестким взглядом исподлобья. «Ловко», — старается не выдать своего удивления Северус. — Три минуты, — коротко бросает он. Гермиона облегченно выдыхает, откидываясь на спинку кресла, и закрывает глаза, безвольно бросая руки вниз. Они занимаются усердно и часто, в большинстве своем в те моменты дня и ночи, когда Темного Лорда нет в пределах Мэнора. Иногда Северус может разбудить ее в три часа после полуночи и тренирует ее, сонную и слабую, потому что так получается даже эффективнее. Шоковая реакция дает существенные сдвиги в нужную сторону. Первые два дня они вообще тратят больше трех часов в сутки в целом с перерывами, потому что Гермионе необходимо обучиться базе. Они оба беспокоятся о том, что Повелитель поймает Гермиону в самый неожиданный момент и воплотит свою угрозу в жизнь. Этого не происходит. Том все реже появляется в Мэноре, празднования теперь бывают не так часто, как хотелось бы доброй половине клана пожирателей, потому что заканчивается первая неделя мая, и, пусть крестражей Поттер больше не находит, да и не знает, как уничтожить полученные, толика страха сжимает Тому глотку. Мальчишка настроен решительно. Как бы то ни было, тренировок Гермиона с Северусом не прекращает, скорее наоборот — только чаще просит их проводить. Порой так выматывается, что Нарциссе едва удается ее растолкать к шести вечера, чтобы собрать к ужину. К слову, сама Нарцисса уже знает о том, что Гермиона наконец становится частью их несанкционированного сопротивления, и предупреждает Снейпа, что слишком часто бродить по дому не следует. Пожиратели начинают судачить. Стены мэнора гудят о том, что особую гостью Повелителя частенько видят в темных коридорах после полуночи. Эта информация, разумеется, не дойдет до Тома, миссис Малфой об этом заботится лично, однако женщина настаивает на том, что пора начать пользоваться той возможностью, что она сама им предоставляет. — Вам не следует так часто появляется вне пределов своей комнаты, — говорит ей однажды Северус после очередного занятия. — И что вы предлагаете? — устало интересуется она, утирая капельку пота с кончика носа. — Проходить сквозь стены? Не умею, — фыркает Гермиона. — И этому научите? — Остроумно до колик. Миновав в несколько широких шагов комнату, мужчина хватается рукой за голову небольшой горгульи, выбитой под полкой камина, и внутри начинает жужжать какой-то механизм. Гермиона удивленно распахивает глаза и подходит ближе. — Быть не может, — не верит она своим глазам. — Как такое возможно? Это же второй этаж. — Вы что, первогодка, чтобы я разжевывал вам основы колдовства? — бросает он на девушку взгляд. Задняя стенка камина открывается и падает вниз, преобразовываясь в каменную лестницу в три ступени. В темной пасти ничего не видно, тянет сырой землей. Потайной ход. Коридор, если быть точным. Такая магия сложная, но Северус снова оказывается прав. Слушал на уроках — знаешь ответ. А уж она точно слушала. — Незримое расширение, — озвучивает она свои мысли. Это не только с малыми предметами работает, оказывается. Гермиона, конечно, владеет этим заклинанием, но дальше сумки не продвигается в тренировках, да и возможности не представляется для этого. — С какими комнатами связан этот коридор? — обернувшись, интересуется Гермиона. — Комнатой, — исправляет ее мужчина. — С вашей, разумеется. Гермиона удивленно вскидывает брови. Черт возьми, Нарцисса оказывается темной лошадкой во всех смыслах! Она определяет ее именно в эту комнату много недель назад. Неужели она уже тогда знает, какое решение примет Гермиона в ходе этой войны? Поразительно. Так их занятия и приобретают завидное постоянство. То Северус приходит к ней, то она к нему. Чтобы не вызывать подозрений и не привлекать к себе излишнее внимание, они пользуются записками. Таким образом, Гермиона оказывается предупреждена очередным посланием, что доступ в кабинет пока закрыт, потому что там ошиваются пожиратели, а Северус не входит, когда она дает понять, что ей нужно около часа, чтобы закончить с ванной, к примеру. Гермиону сначала пугает узкий темный коридор, мокрые каменные стены которого пахнут сырой землей, но к этому она быстро привыкает. Только к его шоковым визитам с тренировками в середине ночи привыкнуть пока не удается. Да и как к этому вообще можно привыкнуть?.. — Долго еще будете почивать на лаврах? — холодно интересуется он. — Такой поблажки Темный Лорд давать не будет! Грейнджер резко открывает глаза и, сцепив зубы, снова ровно устраивается на месте, хватаясь за ручки кресла с особой жестокостью. Это странно и даже, в некоторой мере, удивительно, но чем больше Северус давит на нее, тем сильнее вспыхивает в ней желание доказать ему его неправоту. Справится она. Со всем справится. — Готова, — цедит она. Мысли девушки через мгновение снова настигает агония, но она смиренно принимает ее, ждет почти с упоением. Стержень внутри нее, который до заточения в Мэноре напоминает молодой побег дикой яблони, теперь постепенно отливается из стали. Дни приобретают смысл. Гермиона старается учиться контролировать свой разум, продолжает слушать треп пожирателей, но теперь не в полном одиночестве, получает от Нарциссы сдержанную информацию о том, что Лайза получает еду и покой на какое-то время, потому что пожиратели переключаются на других, и, хоть на душе Грейнджер и скребутся кошки о том, что страдают другие, наконец разделяет позицию миссис Малфой. Они безымянные магглорожденные. Они тоже не заслуживают всего этого, но в ходе всех этих событий внутри Грейнджер просыпается новое, незнакомое ранее чувство. Они чужие ей, они ей никто. В тяжкое время задумываться о судьбе родных и близких начинаешь сильнее, чем об остальных. Это простая истина. Гермиона ставит очередной знак в письме Северуса, чтобы дать мальчикам понять, что с ней все в порядке, и она старается разузнать об оставшихся крестражах, и мужчина ставит исчезающими чернилами ту самую печать с дарами смерти, которая лежит в верхнем ящике его стола. Открыв окно, Северус дважды щелкает пальцами и снова возвращается к столу, чтобы взять письмо. — И что это значит? — с легкой ухмылкой интересуется она, скрещивая на груди руки. Северус бросает на нее взгляд. — А на что похоже? — задает он встречный вопрос. Грейнджер жмет плечами. — В маггловском мире так делают неотесанные мужланы, когда просят в кафе счет, — расслабленно замечает она. Северус вскидывает брови. — Недалекие, видимо, в маггловском мире представители мужского пола, — резонно замечает он. Гермиона уже собирается что-то ответить, как вдруг из окна падает огромная тень. Мгновением позже по карнизу скребут когти, и на подоконнике появляется гигантский черный ворон. — Господи! — прикладывает ладони к губам Гермиона, почти подпрыгнув на месте. — Давайте без него, — поморщившись, устало отзывается Северус. Птица не горланит, не подает признаков враждебности, лишь стоит на одном месте, терпеливо и смиренно ожидая указаний. Северус вынимает из нижнего ящика стола небольшой деревянный цилиндр и кладет туда послание, после чего закрывает капсулу по часовой стрелке. — А что не так с обычной совиной почтой? — не подумав, задает Гермиона вопрос. И моментально прикусывает язык, хотя от непроницаемого взгляда Северуса в духе «мисс Грейнджер, включите мозг» ей спастись не удается. Девушка примирительно выставляет вперед руки, словно показывая: поняла, моя ошибка. Северус возвращает свое внимание птице и, закрепив на его лапе цилиндр, достает кусок свежего мяса из небольшого крытого ведра, стоящего под столом. Ворон клацает клювом. Снейп вскидывает брови, внимательно глядя на подопечного, и птица покорно опускает голову вниз, скрывая на мгновение темные бусины глаз. — Дрессированный? — шепчет Гермиона, не до конца понимая, как он это делает. — Вовсе нет, — отрицательно качает он головой. — Птицы это благородные, пусть и не кажутся таковыми на первый взгляд. Они строптивые и гордые, но ко всем можно со временем найти подход. Северус щелкает пальцами и бросает птице кусок сырого мяса. Ворон моментально клацает массивным клювом, с удовольствием принимая пищу. Гермионе от этого зрелища не по себе становится. Снейп это замечает. — Поверить не могу, — фыркает он. Гермиона переводит на него взгляд. — О чем вы? — Боитесь воронов? — вытирает он салфеткой руки. — Занятно. — И вовсе не боюсь я их, — вскинув подбородок, храбрится Грейнджер. — Просто он… большой. Снейп снисходительно кивает, бросая на девушку мимолетный взгляд. — Разумеется, — делает он вид, что соглашается. — И дело явно не в том, что вы натыкаетесь на него, когда планируете сбежать, и он до трясущихся коленей вас пугает, потому что от страха кажется, что можно стать его обедом. Щеки Гермионы вспыхивают. — Неправда все это, — шипит она. — Тогда не вижу причин не подойти к нему и не выразить свое почтение, — глядя ей с прищуром в глаза, произносит мужчина. Грейнджер чувствует, как начинают трястись колени. Да он все прекрасно знает, просто нарочно меня сталкивает с моими страхами! Гермиона вздергивает подбородок, направляясь к Северусу и его… Питомцу?.. «Храбрится, — проносится мысль у Северуса. — Пускай. Если сейчас сама такой глупый страх не поборет, то и говорить с ней больше не о чем». Гермиона останавливается на расстоянии вытянутой руки от подоконника и смотрит только на ворона. Она чувствует на себе внимательный взгляд Северуса, но на него в ответ не смотрит. Гермиона знает, зачем он это делает. По крайней мере, догадывается. Грейнджер делает несколько робких шагов к громадной птице и опасливо протягивает вперед руку. Ворон отрывисто гаркает, клацнув клювом, и Гермиона дергается, спрятав за спину руку. Северус всеми силами старается держать лицо и не засмеяться вслух. — Ну-ну, Себастьян, — театрально злится Северус, — не стоит пугать нашу гостью. — Себастьян? — шипит Грейнджер. — Вы ему что, имя дали?! — А как я должен к нему обращаться? — интересуется Северус. — Мистер Ворон? Глупые вопросы при себе оставьте и прекратите переводить тему. Вперед, погладьте его. Грейнджер округляет глаза. Подойти-то страшно, а он его погладить заставляет! — Да он мне руку оттяпает! — пылит Гермиона. Северус фыркает. — Больно вы ему сдались, — устало произносит он. — В его рационе нет человечины. Гермиона фыркает, мечет молнии из глаз, но, утерев влажные ладони об подол платья, все равно сбрасывает с себя страх, потому что не готова признавать правоту Северуса в таком банальном вопросе, и снова направляется к птице. Себастьян внимательно смотрит на нее огромной бусиной черного глаза, но в этот раз Гермиона взгляда не отводит, совсем как Северус. Смотрит на птицу решительно и смело, словно показывает, кто здесь хозяин. Снейп внимательно за ней наблюдает. Ворон все еще пытается противиться, однако взгляда карих глаз молодой волшебницы в какой-то момент не выдерживает и, глухо каркнув, закрывает глаза, опуская голову. Гермиона едва сдерживает победную улыбку, когда тянется вперед и проводит согнутым указательным пальцем по клюву ворона. Ох, да совсем он не страшный! Северус чуть дергает уголком губ. — Ничего сложного, как видите, — произносит он. — Стоило ли бояться неделями того, что можно уладить за каких-то пару секунд? Гермиона поднимает голову, и их взгляды пересекаются. Северус впервые с момента ее пребывания в это место видит на ее светлом лице легкую улыбку. Приветливость ей оказывается очень к лицу. Карие глаза Грейнджер не источают той жгучей ненависти, как в первые недели, уголки губ не опущены, как это бывает с завидным постоянством. Северус впервые задумывается о том, какой она становится очаровательной, когда на одно мгновение забывает о том, что происходит за пределами этой комнаты в магическом мире. Себастьян расправляет гигантские крылья и, взмахнув ими, с бешеной скоростью взмывает ввысь, вызывая порыв ветра, который сносит со стола несколько бумаг и свитков пергамента. Проходит еще несколько дней. Занятия входят в привычку, Гермиона больше не своевольничает, потому что берется за голову, проводит до неприличия много времени с Северусом, но не думает о том, что это неправильно. Снейп по-прежнему ведет себя отстранено и холодно, держит марку, не позволяет себе лишнего в их общении. Гермиона и рада этому. Она с ним в одной упряжке. Ненависть испаряется, на ее место приходит долгожданная благодарность и что-то еще… Что-то, чего Гермиона пока сама не понимает. Она старается одернуть себя. Ее тянет к нему по понятной причине. Все просто. Он нужен ей. Нужен, чтобы выжить. Вот и всё. Именно так она и говорит себе перед тем, как лечь спать. Да только собственный разум подкидывает ей сновидения, от которых по телу начинают бегать после пробуждения странные мурашки, а внизу живота тянет от необычного чувства. Это напоминает момент, когда ты собираешься прыгнуть с утеса в океан. Ты знаешь, что внизу вода, которая вытолкнет тебя на поверхность, да только мозг дает сигналы о том, что ты можешь разбиться о скалы. Вот и с ней происходит тоже самое. Внутренняя борьба. Борьба, которую она по-прежнему выигрывает, потому что так и не решается с этого самого утеса сигануть вниз. — Чего зависла? Гермиона вздрагивает, поворачивая голову в сторону. Пэнси сидит в кресле, прижав к груди одну ногу. Между пальцами девушка держит кисточку с ярко-синим лаком для ногтей. Паркинсон только таким пользуется, когда красит ногти на ногах. Говорит, что при такой жизни ярких красок слишком мало, а этот цвет, точно чистое небо над головой в жаркий июньский день. Небо, на которое хочется смотреть, жмурясь от яркости. Это цвет надежды, цвет безопасности. Свободы. Никто его не видит, кроме нее. И от этого становится легче. — Задумалась, — жмет плечами Гермиона. — Ты надолго в Хогвартс? Паркинсон неопределенно машет рукой в воздухе. — Пара дней, не больше, — отзывается она, снова склонившись за работой над педикюром. — А чего интересуешься? — вдруг с прищуром смотрит на нее слизеринка. — Загибаешься тут без меня? Признайся, загибаешься. Забавно слышать такое от Пэнси, но Гермиона со временем начинает привыкать. После того случая в ванной комнате они обе понимают, что говорят друг другу лишнее. То, что малознакомому человеку говорить не следует. Они открываются с новой стороны, и их самих этот порыв пугает. Гермиона может раньше с уверенность сказать, что дружба с такой, как Паркинсон — последнее, на что она согласится в жизни. Со временем она понимает, что меняет свое мнение о человеке. Однажды Пэнси в сердцах говорит то, что становится отправной точкой для этого. — Весь хренов мир — объект глобального аппетита, Бэмби, будь то тыквенный пирог, бутылка медовухи или тело несовершеннолетней, не имеет значения, — произносит она. — Есть два типа людей. Первый — капризные сосунки, которые вечно ждут кормежки, вечно обжирающиеся и вечно остающиеся недовольными пышным пиром. Она неопределенно взмахивает рукой, подразумевая этот дом. — Пожиратели — яркий тому пример. Хватают, нажираются и остаются недовольными, — она невесело ухмыляется. — А второй тип людей — это объедки. Так вот, Бэмби, этот самый второй тип — мы с тобой, — смотрит она ей в глаза. — Мы лишь объедки. Мы всегда были, есть и будем обычными объедками, которые остаются после их пышного пира. Гермиона в тот момент смотрит на нее совершенно другими глазами. Пэнси оказывается вовсе не такой заносчивой стервой, какую пытается из себя строить. Это просто ее фасад, она вынуждена позиционировать себя именно так. Причина одна. Иначе просто не выжить. Паркинсон раскрывается постепенно, не решается первое время после того случая в ванной даже просто говорить с Гермионой, но Грейнджер своей простотой и открытостью манит ее, как пчел на мед. Гермиона дает ей то, чего Пэнси по жизни оказывается лишена. Возможности поговорить, помолчать, побыть самим собой. Она часто начинает захаживать в ее комнату, потому что им обеим сейчас не хватает самого простого. Жизни. Простых моментов. Мгновений подросткового возраста. Вот так сидеть и красить ногти или напевать какую-нибудь песню, закинув ноги на стену и лежа рядом. Они обе наконец понимают, что война — не причина думать исключительно о ней. Так можно совсем сломаться. Война, насилие, убийства и смерть — эта четверка всюду, в каждом уголке этого дома, в каждой клеточке их тела, от нее не убежишь, однако можно попробовать с ней уживаться. Даже в маггловском мире в военное время работают некоторые пекарни, открыта пара книжных магазинов. Люди пытаются не утратить вкус к жизни, ищут приятные мелочи в этом кровавом пыльном облаке обреченности, берут в руки музыкальные инструменты и поют. Поют и танцуют. Живут каждый день не так, словно он последний. — Не дождешься, — слегка улыбается Грейнджер, покачав головой. — Смотри, не влюбись в меня, Бэмби, — хмыкает Паркинсон. — В противном случае мне придется перекроить весь твой гардероб, ты не дотягиваешь до моего уровня. Гермиона улыбается, перелистывая страницу старого учебника по боевой магии, которую передает ей Северус и настаивает на том, чтобы она не ленилась и изучила большую часть за короткий срок. — Пэнси… Паркинсон красит последний ноготь и, на мгновение уставившись перед собой, размыкает губы. — Персефона. Гермиона непонимающе хмурится, отрываясь от чтения. — Что? — не понимает она. Пэнси поднимает голову. — Мое полное имя, — произносит она. — Персефона. Грейнджер кладет закладку между страниц и закрывает книгу, поворачиваясь к ней всем телом. Гермиона даже не предполагает, что у ее имени есть другая форма. Она всегда была Пэнси. Поправка, она всегда была «долбанная Паркинсон, которая не дает никому покоя». Слизеринка ненадолго замолкает, глядя куда-то перед собой. Гермиона не решается нарушить молчание первой. — Мать назвала меня в честь плененной жены Аида, повелителя Царства Мертвых, — облизывает она губы. — Деметра искала свою дочь днями и ночами напролет, когда он похитил ее с цветочных полей во время прогулки с дриадами. Гермиона завороженно слушает. — Она искала ее месяцами и постепенно начала чахнуть, потеряв надежду, — дергает уголком губ Паркинсон. — Деметра была богиней плодородия, вместе с ней начала увядать и природа. Люди решили, что попали в немилость к богине. Поля с посевами погибали, наступил голод. Царство Аида трещало по швам от новых и новых поступающих душ погибших голодной смертью людей. Гермиона откладывает книгу и кладет кулак под подбородок, не сводя с девушки заинтересованного взгляда. Она так интересно рассказывает! — Тогда Аид предложил Деметре сделку. Половину года Персефона живет с ним, в Царстве Мертвых, другую на поверхности со своей матерью. Она согласилась с его условиями. Пэнси откладывает лак на столик и кладет скрещенные руки на коленку, опуская на них подбородок. На Гермиону она не смотрит, продолжает глядеть куда-то мимо, словно вспоминает что-то такое, что предпочла бы забыть. — Вот и существует поздняя осень, зима и ранняя весна, — объясняет она. — В октябре Аид забирает Персефону себе, и Деметра в это время чахнет. Страдает от разлуки с единственной и дорогой сердцу дочерью. Пэнси нервно усмехается. — Не знаю, что такое должно случиться, чтобы моя мать совершила что-то подобное ради меня. Сердце Гермионы сжимается. Вот оно. Вот что так сильно ранит Пэнси. Они не заговаривают на личные темы, не рассказывают друг другу о своей жизни вне стен Мэнора, но теперь Грейнджер осознает тяжкую гирю на сердце Пэнси. Собственная мать закрывает глаза на то, что делают с ее дочерью в стенах Малфой-Мэнора. Говорящее имя Паркинсон оказывается попросту немым. И в этот самый момент Гермиона делает то, что не стала бы делать при других обстоятельствах. Она протягивает руку и легонько сжимает предплечье Пэнси, выражая поддержку без ненужных слов. Паркинсон кивает. Кивает и прячет взгляд. Гермиона делает вид, что не замечает, как в глазах Пэнси стоят слезы. Подходит к концу вторая неделя мая. Гермиона продолжает смиренно сидеть у ног Повелителя, однако теперь он позволяет ей говорить. Грейнджер с театрально искренним восхищением говорит о том, как она благодарна, как она всем довольна, и как велик ее покровитель. Он теперь все реже использует ошейник во время ее визитов, а за последние две недели всего два раза наносит ей увечья. После того случая, когда он усеивает режущими заклинаниями ее спину, Том даже слегка тревожится, когда Северус говорит ему, что девчонка чудом остается жива. Повелитель с ужасом обнаруживает, что не хочет так просто позволить умереть этой магглорожденной. Слишком великие планы у него блуждают в мыслях с ее участием. Темный Лорд расцветает от ее сладких песен. Его состояние становится лучше, его планы в порядке. Точную дату начала войны он обозначает, но никуда не торопится. Уж чем он точно богат непомерно, так это временем. Тому слова Грейнджер льстят. Льстят так сильно, что он даже не прилагает особых усилий, когда проникает в ее мысли. Уроки Северуса оказываются не напрасны. Том видит ее покорность, ее трепет перед ним, полное повиновение. Темному Лорду оказывается это еще слаще, чем первоначальная затея. Он все еще не трогает ее, не приводит в действие свой первоначальный план после первого вечера, смакует меняющуюся магглороженную, терпеливо лепит из нее тот самый лакомый кусочек, который однажды отведает. Беллатриса кипит от ярости, когда видит, как Повелитель проникается к грязнокровке симпатией. Том не смотрит так на Беллатрису, так с ней не говорит и так себя не ведет. Ненависть в Лестрейндж уже не просто по капельке падает в чашу ее терпения, она льется слабой, но непрерывной струей. Северусу не нравится поведение Лестрейндж. Ее невозможно контролировать, поэтому вопрос о безопасности Гермионы вновь встает ребром. Снейп вслух никогда не признается в этом, но он боится за ее жизнь сейчас даже сильнее, чем за свою собственную. — Возьмите, — первое, что произносит Северус после долгого молчания, когда на следующую ночь они вновь встречаются в его кабинете, чтобы заниматься. Гермиона хмурится, стараясь в полутьме разглядеть то, что он ей протягивает. Сделав шаг вперед, Грейнджер удивленно ахает, приложив ладони к губам. — Она уцелела? — не верит она своим глазам. — Вы сохранили ее для меня? Северус ненадолго замолкает, не зная, что ответить. Разумеется, уцелела. Он забрал маленькую сумку в углу общего зала еще во время первого визита в Мэнор после того, как Грейнджер здесь застревает, но… Сохранил… Для нее?.. Нет, черт возьми, нет, такая формулировка вопроса Северусу поперек глотки. — Вам необходимо тренировать боевые заклинания, не вилкой же вы это станете делать, — потягивает он ей волшебную палочку. — Вне занятий прячьте подальше, а используйте только в случае крайней необходимости. Гермиона берет родную палочку в руки и чувствует себя так, словно к ней снова возвращается львиная доля жизненных сил. Она с благодарностью смотрит в глаза Северусу, а еще надеется, что в ее взгляде читается только она. Тренировки теперь проходят еще увлекательнее. Северус чередует боевые заклинания с легилименцией, и с каждым разом огонь в глазах Грейнджер становится все более ярким. Она становится бойцом в границах его кабинета и своей спальни, а вне их стен по-прежнему играет роль красивой куклы в нарядных платьях. Справляется она со своей двойной ролью очень хорошо, но бывают дни, когда Северус не может заставить ее сосредоточиться. Причин он не знает да и не хочет знать, однако отрицать очевидного не может: что-то мучает Грейнджер. Если большую часть времени она это в себе подавляет, то порой сдают нервы. — Хватит! Гермиона зарывается пальцами в мокрые волосы, оставляя на столе свою палочку, и склоняет голову вниз, стараясь отдышаться. Сегодня тренировки даются ей сложнее обычного. Долго нет вестей от Гарри, она топчется на месте, не находит ответов на вопросы о следующих крестражах, хотя проходит много времени, а еще… Нарцисса говорит, что Лайзе становится хуже. Из-за сырости в подземелье она подхватывает бронхит, и на второй неделе болезни, даже с помощью зелий, которые тайком приносит ей Нарцисса, лучше ей не становится. Гермиона беспокоится, что у Лайзы может быть чахотка. О своих переживаниях она никому не говорит. — Вы снова затрагиваете слишком личные воспоминания, я просила этого не делать! — старается разозлить его девушка, чтобы побыстрее закончить занятие. — Будто у Темного Лорда есть причина этого не делать! — рявкает он, стараясь привести ее в чувство. — Очнитесь! Грейнджер встает с кресла, настойчиво отмахиваясь рукой. — Хватит на сегодня, — отрезает она. — Мне надо собираться к вечеру. Темный Лорд прибудет через несколько часов. Гермиона направляется к второму креслу, на котором лежит чехол с ее платьем, чтобы взять его с собой в ванную. Нарцисса скоро придет. Грейнджер все чаще просит Нарциссу не так сильно с ней заморачиваться, ведь стандартные процедуры она уже может проводить и без ее помощи. Через прозрачный чехол виднеется силуэт нового платья. Северус замечает, что оно снова без рукавов и с открытыми плечами. Бросив взгляд на уродливые шрамы, торчащие из-под рукавов в три четверти темного платья Гермионы, Северус хватается за импульсивную возможность, которая не дает ему покоя который день. Это глупая идея, по-настоящему глупая, но разум не подчиняется запрету, как только Северус ни старается. Он снова хочет почувствовать это. Хочет получить возможность. Возможность прикоснуться к ней снова. Гермиона непроизвольно тормозит, когда чувствует на своем запястье слабую хватку. Северус разворачивает ее к себе лицом и, опустив взгляд вниз, поднимает ее руку ладонью вверх. Грейнджер задерживает дыхание, глядя на то, как он ведет подушечкой большого пальца по уродливым шрамам. Затылок покрывается мурашками, во рту непроизвольно скапливается слюна. Его прикосновения отличаются от всех тех, что ей доводилось испытывать. Они осторожные, внимательные и, что печалит сильнее всего, все равно слишком сдержанные и отстраненные. Тишина приятно оседает на их плечах. Гермиона хочет шагнуть ближе, снова почувствовать в своем личном пространстве его тепло, но… — Нужно убрать ваши шрамы, чтобы вы могли носить открытые вещи, — наконец произносит он, нарушая такое приятное молчание. Гермиона делает шаг назад, вынимая руку. Подушечка большого пальца Северуса скользит вдоль ее запястья, ладони и кончиков пальцев. Прикосновение не запоминается на фоне отвратительного осознания. Он не смотрит на меня так, как смотрю на него я. Для него я — всего лишь дитя, которое нужно защищать. — Не надо их убирать, — жестко произносит она. Северус поражается перемене ее настроения. Черт возьми, о чем она думает на самом деле? Неужели ученик действительно превосходит своего учителя, и Грейнджер удается скрывать от меня то, о чем она в действительности думает? — Не стоит спорить, — в той же манере отвечает он. — Я вас вылечу. — А я вас об этом не просила, — смотрит она ему в глаза, нахмурив брови. — Мое тело уже разбито. Оно теперь всегда будет разбито, сколько бы вы ни пытались его лечить, — повышает голос Гермиона. — Мисс Грейнджер, послушайте… — Оно разбито! — настаивает Гермиона. — И будет разбито еще миллионы раз. Кажется, и Северус, и Гермиона оба начинают понимать, что речь сейчас идет вовсе не о шрамах на теле. Они оба словно ведут разговор о том, о чем не хотят оба говорить вслух. — Все можно вылечить, — качнув головой, холодно отзывается Северус. Гермиона делает шаг к нему, приподнимая голову. — Если что-то разбить, обратной дороги нет, — смотрит она в темные глаза мужчины. — Даже если это что-то склеить, починить или вылечить, оно все равно уже сломано. Он не дает ей возможности почувствовать то самое тепло, поэтому она делает это сама, вторгаясь в его личное пространство. Вторгаясь бессовестно, бесстрашно и слепо. Легкие заполняются запахом человека, который нарушает ее душевный покой. — Я хочу, чтобы мои шрамы остались со мной, — непроизвольно чешет Гермиона кончиком пальца белую полосу на своей щеке. Северус бросает на нее взгляд. Воспоминания о том, откуда этот шрам появляется, вновь вспыхивают перед глазами. — Все до единого, — чуть тише заканчивает она, слегка опустив вниз веки. Она терпеливо ждет, слушая их неровное дыхание в пустой комнате. Желание податься вперед вспыхивает в сознании, и внизу живота волчком закручивается то самое чувство. «Прыгни со скалы», — проносится в голове Гермионы мысль. Однако инстинкт самосохранения работает у них обоих даже слишком хорошо. — Ваше право, — негромко произносит Северус, едва она снова поднимает взгляд, чтобы наконец шагнуть в пропасть. Он коротко кивает и, больше не обронив ни слова, спускается по лестнице в потайной ход камина, закрывая за собой каменную дверь. Гермиона нервно облизывает губы, чувствуя дрожь в теле от так и не выброшенного в кровь адреналина. Она снова трусит. И отходит от края скалы.